Осенью небо все ближе, все ниже, почти падает на купол зонта, стекает мутными слезами, будто оплакивает.
Я стояла под дождем, смотрела на Казанский собор и… нет, не плакала, думала.
Смерть — дело одинокое. Сказал писатель, доказал Кощей.
«Ты уже умирала, Яга? Знаешь, он запоминается, первый раз». Голос Бессмертного не выходил из головы. Эта фраза крутилась на повторе, которые сутки сводила с ума.
Осень две тысячи девятнадцатого. Местами уютная, часто мрачная; то согревающая яркими красками, то пронизывающая острыми холодными струями и ветром. Отличная осень, чтобы умереть.
Но обо всем по порядку.
***
Я, как и обещала, позвонила Кощею с целью предложить сотрудничество. Мы увиделись несколько недель назад. Посидели, как обычные люди, в кафе, поговорили о своих сказочных делах.
На встречу ходила одна, без провокатора-компаньона. Столик у окна был занят, но я больше люблю уютные уголки, тем более пришла на час раньше. Не выглядывать же все это время в окошко, ожидая повелителя Пустоши. Учебники, интересные статьи и какао заняли время, так что я пропустила его появление.
— Яг… Янина, добрый день, — раздалось над головой.
— Привет!
Кощей выглядел непривычно. Джинсы, кроссовки, расстегнутая ветровка демонстрировала футболку с логотипом рок-группы. Волосы наскоро причесаны. Я привыкла к выпендрежным костюмам и дорогим часам. Ну и к туфлям, куда без них. Сейчас мы с ним одного поля ягоды — типичные студенты.
— Ты поговорить хотела о чем-то важном. — Он устроился напротив.
— Да. Но сначала скажи, ты общался с Баюном? В прошлый раз мы виделись на общем собрании, и ты был несколько в шоке.
— А ты как будто нет, — ухмыльнулся Кощей. — Я допросил этого лохматого. Он подтвердил про Первородных.
Судя по всему, за прошедшее время не только я взяла себя в руки. Кощея всегда выдают глаза — есть в них безумный блеск или нет. В этот раз мы могли поговорить без резких переходов.
— Хорошо. Помнишь, ты меня спрашивал, как я смогла получить помощь Горыныча? — Он кивнул и отложил меню, весь внимание. — Он помог потому, что я обещала найти его кладку и позаботиться о детях.
— Ты шутишь?
— Конечно, полгода выдумывала, как бы тебя рассмешить. Эта кладка где-то в Нави. Предлагаю искать вместе.
— Нормальный Горыныч вместо мелких засранцев? — Выражение лица Кощея говорило само за себя: в перспективе он уже оседлал змея и летел на нем.
— Так, повелитель драконов, я не питомца тебе предлагаю. В сказке вымирание, нужно возродить популяцию.
Я говорила, конечно, уверенно, но сама этого не ощущала. Я принимала решение, влияющее на судьбу многих людей Лукоморья. Это вновь сожженные города, это самые красивые девушки на съедение… И герои, которые должны с Горынычами биться. Равновесие.
— Калинов мост должен стеречь Змей Горыныч. Баюн занял свободное место, это не его территория. И сам мост нужно восстановить, — добавила я.
— А ты чего раскомандовалась? — хохотнул Кощей. — Тебя главой корпорации назначили?
— Потому что, похоже, больше некому. Тяну лямку с самого увеселения возле Дуба. — И злиться по этому поводу теперь можно адресно — знаю, кому проклятья посылать.
— Я в деле. Тебе по моей земле одной не пройти, не пытайся. Ты хоть и проводник, но навьи… приставучи.
— А что они такое, кстати? Я их видела только издали, ничего не разглядела.
— Ну вот и будет шанс полюбоваться.
Он замолчал, принял от официанта свои кофе и пирожное. Съел эклер в два укуса и довольно улыбнулся:
— Я могу ими немного управлять. Не скажу, что это легко. Откровенность за откровенность — я ведь только учусь всему этому, сказочно-жуткому. И поверь, мне самому порой не по себе. То ли дело в Лукоморье — все живые, весело.
Весело. Просто обхохочешься. Хотя если посмотреть с его места, то, пожалуй, так и есть.
— А искать как будем? — уточнил Кощей.
— У меня есть карта Нави.
— Ты полна сюрпризов.
— А на ней отмечена река Истаяти, за которой мы найдем — или возможно найдем — то, что ищем.
— Надо же. Тебя послушать, так, наверное, знаешь, как в мою сокровищницу пройти.
Ехидный Кощей нравился мне больше одержимого.
Кофе допили, договорились созвониться, когда я буду готова отправиться на поиски, и покинули уютное кафе. За дверями нас ждал осенний Невский с его безумным потоком машин и людей. Я была на своих двоих — захотелось побыть среди толпы, может встретить кого-то необычного, как это часто бывает в сердце города. Порыв холодного ветра пробрался за воротник куртки, и я с неохотой накинула капюшон. Жаль, лето ушло, и от осени осталась половина.
Кощей шел рядом, не разговаривая, но меня не тяготила его компания. Очень приятно было видеть его адекватным.
Мир потемнел и пропал.
Исчезли тепло объятия, стук сердца, звуки Лукоморья.
Сгинула тревога, канула в темноту вместе со мной, чтобы раствориться в сказочном мире. В этом бесконечно-вечном небытии, где нет верха и низа, где нет безумно колотящегося сердца и ног, которые несут тебя вперед, вперед, не останавливаясь, я испытала облегчение. У меня не было ничего, кроме мысли: «Это что, конец?» Да и к ней не было эмоций. Меня убил друг. Ну и что. Я останусь навечно в безмолвии. Ну и что.
— Не останешься!
Я услышала знакомый голос. Увидела сияющий силуэт с ореолом. Он летел ко мне. Темнота перестала быть непроглядной. Эхо Ядвиги и ее неизменные спутницы — светящиеся снежные бабочки — замерли возле меня.
— Пойдем. — Она протянула руку, но мне нечего было подать в ответ. — Встряхнись! Дай руку!
Ее косы парили, словно в невесомости, сияние бабочек ослепляло.
Стоп. У меня есть глаза, чтобы ее видеть, уши, чтобы слышать, значит, я не растворилась!
И я подала руку…
Лес. Величественный, спокойный, древний. Деревья смыкаются в вышине, переплетаются ветвями, кронами. Сумрачно. Мох, кора под щекой, жучок ползет по пальцу.
Я смотрела на свои кисти, такие белые на фоне лесной палитры, следила, как тонкие лапки шустро уносят насекомое в безопасность, в лесную подстилку. Рядом со мной сидела Ядвига, ее платье больше не сияло, оно сливалось по цвету со мхом, корой и пестрело по подолу мелкими желтыми цветками.
На мне оказалось такое же.
— Я умерла.
— Да.
— Где я?
— На пути назад.
— Куда — назад?
— К себе, девочка. Домой.
Ядвига улыбнулась. Коснулась ладонью мха, и от кончиков ее пальцев побежали искорки, зажгли белую гирлянду на елке. Огоньки пропадали в зелени, вновь появлялись, разбегались вдаль и в стороны, озорно подмигивали, убегая глубже в чащу. Ядвига убрала руку, во мху остался сияющий отпечаток. Я повторила.
Ладонь погрузилась в мох, точно вросла, тепло прилило к коже, я почувствовала пульс.
Нет, не свой. Леса.
Живого организма, большего, чем я видела раньше, большего, чем я знала. Тонкие нити мицелия переливались, как будто я могла смотреть сквозь почву — вероятно, так оно и было. Над головой ухнуло, посмотрела вслед улетающей птице — и за ней тянулся шлейф.
— Это галлюцинации?
— Если так подумать, то и меня нет, верно? Плод воображения. — Ядвига рассмеялась. — Это ты прозрела. Из-за козней Первородных бегаешь, мир спасаешь, вместо того чтобы жить как положено, в единении с лесом. Ты ведь едва взглянула на свой дом, едва прикоснулась к разуму зверей — и полетела дальше. Пойдем, поглядишь наконец на свое царство.
Под нашими ногами тускло светились следы животных, пешие тропы. Где заяц проскакивал, где волк рыскал, где лось продрался сквозь заросли. Деревья, а в них сок. Я касалась стволов, чувствовала, где больное дерево, где полное силы. Слышала биение звериных сердец…
Как много было скрыто от меня.
— Потому что ты была живая. — Подол платья Ядвиги струился, подобно воде, ни за корягу не зацепится, ни за кустик. — У живых другой взгляд. Иногда им нужно умереть, чтобы прозреть. Это только начало.
Ее босые ступни оставляли тусклые следы, как и мои шаги впечатывались в тело леса, пересекались со следами животных. Каждый шаг, словно стежок в полотне, вплетался в затейливый, неповторимый узор.
— Начало пути куда?
— Не знаю, это ведь твой путь. Одно точно — пару железных сапог ты уже истоптала. А может быть, и две.
— Всем Ягам так тяжело?
— Моя жизнь была спокойной, не то что твоя, Янина. И каждая Яга по-своему живет. Другое дело, что такой, как ты, прежде не бывало.
Обсуждать свою уникальность не хотелось. Спокойствие, которым одарила безмолвная вечность, все еще пребывало со мной. Я впитывала лес и отдавала часть себя.
Мы шли, не нарушая гармонии, в полном молчании, и молчание было самой естественной вещью на этом свете. Никто не терзался неловкостью, не хотел заполнить тишину своим голосом. Мы… я замолчала, чтобы услышать. Замедлилась, чтобы увидеть.
Озерцо — не больше прыжка Бальтазара, — скорее лужа на нашем пути. И рядом второе, равное. В них виднелись клочки неба, порванные кронами деревьев. Будто глаза погребенного великана смотрели из земли, небо тонуло в них, а они — в небе.
— В очи леса ты глянь, живущая в чаще, — шепнула Ядвига.
Заглянула в первое око. Светло в нем оказалось, отражались солнечные лучи и я: волосы заигрывали с солнцем, блестели рыжими искрами, глаза ярче, чем есть, — зеленые до нереальности, и бельма нет. Я улыбалась в отражении.
Во втором озерце моя улыбка померкла, волосы спутались в паклю, кожа потускнела, пошла пятнами, глаз затянуло. Я не видела ничего, кроме своей головы, но была уверена: опущу взгляд вниз — увижу костяную ногу.