Больница на окраине города

Глава 1

— Это какая-то ошибка, мадемуазель! — лицо градоначальника побагровело.

Он смотрел на меня с таким изумлением, словно я была какой-то неведомой зверушкой. И причину этого я решительно не понимала.

— Какая ошибка, месье? — возмутилась я. — Чтобы оказаться в Тирелисе, я проехала в почтовой карете через полстраны. И я, признаться, ожидала встретить здесь куда более теплый прием.

В университете мне сказали, что врача в этом городе не было уже несколько месяцев. И пусть я не думала, что передо мной расстелют ковровую дорожку, но разве мэр не должен был хотя бы обрадоваться, когда я тут появилась?

— Значит, вы окончили медицинский факультет королевского университета Альтевии? — спросил он и снова уткнулся в мой новенький, неделю назад полученный диплом.

— Именно так, месье Трюшо! — подтвердила я, начиная терять терпение.

Неужели он мог подумать, что мой диплом фальшивый? Такое подозрение было похоже на оскорбление. Но поскольку мое положение в этом городе во многом зависело именно от этого человека, я решила быть покладистой и достала из дорожного саквояжа еще и медаль.

— Вот, месье, это серебряная медаль за успехи в учебе! — награда вспыхнула в лучах заходящего солнца. — Должно быть, вам известно, что медалями — золотой, серебряной и бронзовой — награждаются лишь три лучших студента на всём выпускном курсе.

Возможно, золотая медаль впечатлила бы его намного больше, но до нее я не дотянулась. И, надо сказать, не по своей вине.

А поскольку мой собеседник промолчал, я продолжила:

— Я очень устала в дороге, месье Трюшо, и была бы вам крайне признательна, если бы вы поручили кому-нибудь из своих служащих показать мне мой дом и больницу. И я привезла с собой из столицы целый сундук лекарственных средств — его тоже следует доставить по тому же адресу.

Я говорила вполне доступным языком, но почему-то мэр не двинулся с места. И я даже начала сомневаться в его умственных способностях, когда дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился мужчина, который словно разом заполнил собой всё пространство.

Он был высок, красив, и от него исходило такое ощущение силы и власти, что я ни на миг не усомнилась в том, кто он такой. Это мог быть только владелец здешней провинции — герцог Лавальер. И я не ошиблась.

Месье Трюшо мгновенно взвился с места и отвесил вновь прибывшему такой подобострастный поклон, что мне стало немного не по себе.

— Счастлив приветствовать вас, ваша светлость! — воскликнул он и, обогнув стол, предложил гостю сесть на свое место, ибо в этом кабинете было лишь одно достойное столь важной персоны кресло.

Но его светлость присесть не захотел, а прямо с порога спросил:

— Прибыл ли доктор, месье Трюшо? Кажется, он должен был приехать с сегодняшней почтовой каретой?

На широком лбу градоначальника выступили капельки пота.

— Видите ли, господин герцог…, — заблеял он, — дело в том, что произошло недоразумение…

И поскольку он явно был неспособен связно выразить свою мысль, за него это сделала я.

— Да, ваша светлость, доктор прибыл! — и я чуть наклонила голову. — Вероника Эстре к вашим услугам!

— Что? — его светлость нахмурился и осмотрел меня с головы до ног. А потом повернулся к мэру. — Полагаю, мадемуазель шутит?

Я обиженно закусила губу, пытаясь сдержать возмущение. Впрочем, я была готова к таким предрассудкам. Они сопровождали меня с того самого дня, когда я поступила на медицинский факультет.

— Я не шучу, ваша светлость! — упрямо сказала я и протянула ему свой диплом.

Он заскользил взглядом по строчкам, словно надеясь, что увидит в документе совсем не мою фамилию.

— Женщина? Врач? — наконец, удивленно спросил он.

— Именно так, сударь.

Но он на меня уже не смотрел, а смотрел на мэра, который весь съежился под этим негодующим взглядом.

— Трюшо, вы сошли с ума?

— Никак нет, ваша светлость! — пролепетал тот. — И я уже пытался объяснить мадемуазель, что она никак не сможет занять место городского врача Тирелиса.

— Как это не смогу? — вспылила я. — У меня на руках есть контракт, подписанный, между прочим, лично вами, месье! Вы прислали его в университет, и я со своей стороны уже тоже его подписала, так что он начал действовать еще неделю назад.

— Но разве, Трюшо, вы не указали в контракте, что нам требуется врач-мужчина? — спросил герцог, нахмурившись еще больше.

— Боюсь, что нет, ваша светлость, — лицо мэра из красного в одно мгновение стало белым, и мне показалось, что он вот-вот лишится чувств. — Я и подумать не мог, что это требуется уточнять. Я полагал, что женщин-врачей не бывает вовсе!

Его светлость вздохнул и всё-таки сел в кресло градоначальника. И это было хорошо, потому что так мне хотя бы не приходилось задирать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Вынужден принести вам свои извинения, мадемуазель Эстре! — чуть более мягким тоном сказал он. — Всё произошедшее целиком и полностью вина месье Трюшо. Мне искренне жаль, что из-за этой ошибки вы вынуждены были проделать такой путь. И разумеется, мы возместим вам все расходы на обратную дорогу.

Глава 2

Я уже валилась с ног от усталости, и всё, чего мне сейчас хотелось, это добраться поскорее до кровати и хоть немного поспать. А вместо этого я должна была что-то доказывать тем людям, от которых прежде наивно надеялась получить поддержку.

— И тем не менее, женщина-врач у вас в городе уже есть, — сказала я вслух то, что они до сих пор отказывались принимать. — Контракт заключен на двенадцать месяцев. И даже если вам это не по душе, вы обязаны предоставить мне работу!

— Не советую вам так разговаривать со мной, мадемуазель! — ледяным тоном ответил герцог. — И поверьте, когда я посоветовал вам вернуться в столицу, я заботился прежде всего о ваших интересах. Вам нужно понять — никто в нашем городе не станет обращаться за медицинской помощью к женщине. А я не могу позволить себе держать в Тирелисе доктора, услуги которого не будут никому нужны.

Я отчаянно боялась расплакаться в их присутствии. Это было бы слишком жалко и унизительно. А потому, прежде чем ответить, я мысленно сосчитала до десяти.

— А я не могу позволить себе вернуться в Альтевию, не выполнив обязательства по контракту. Потому что в этом случае университет потребует от меня возмещения всех затрат на мое обучение. А это для меня слишком большая сумма.

Его светлость тоже задумался на несколько мгновений, а потом кивнул:

— Ну, что же, вполне вас понимаю. Но не беспокойтесь — эту проблему я решу. Я отправлю вместе с вами письмо ректору университета, в котором напишу, что контракт расторгается не по вашей, а по моей инициативе. Уверен, это позволит вам избежать штрафных санкций. Так что вы можете смело ехать в Альтевию на ближайшей почтовой карете.

Но я покачала головой. В столице меня никто не ждал. Те места, что предлагались выпускникам университета, были уже распределены, а я не могла позволить себе остаться без работы.

— Не раньше, чем получу ответ от ректора, ваша светлость! — упрямо сказала я. — А пока я хотела бы, чтобы меня отвели в то жилье, которое город согласно контракту обязан мне предоставить.

Глаза его светлости сузились, и в них сверкнули молнии. Но ответить мне он не успел, потому что дверь снова распахнулась, и в кабинет влетела молодая и очень красивая девушка. Она была чуть ниже среднего роста. Ее темные волосы спадали на плечи столь идеальными локонами, что казалось, ей только-только их завили. А в ее больших серых глазах, обрамленных длинными черными ресницами, плескалось любопытство.

— О, Эмильен, так доктор приехал?

Так я узнала, что герцога Лавальера зовут Эмильеном. А эта прелестная барышня наверняка была его женой или как минимум невестой.

А она, меж тем, посмотрела на меня и приветливо улыбнулась. И я сразу почувствовала к ней симпатию. Она была первым человеком в Терелисе, который проявил ко мне хоть какую-то приязнь.

— А вы, должно быть, его сестра или жена? — поинтересовалась она у меня.

— Вы не угадали, Дениза, — усмехнулся герцог. — Эта мадемуазель и есть тот самый доктор!

— Что? — ее большие глаза стали совсем круглыми от изумления. — Вы шутите?

А когда она поняла, что он не шутит, то рассмеялась так громко, что я вздрогнула. И ее смех звучал так невежливо и так обидно, что мне пришлось сжать кулачки, чтобы не сказать чего-то резкого.

— Неужели вы и в самом деле намерены работать тут врачом? — спросила она, вдоволь насмеявшись. — И принимать всех этих ужасных больных, которые будут расплачиваться с вами медяками, а то и овощами или молоком?

Она брезгливо наморщила свой аккуратный, идеальной формы носик.

Ей было трудно меня понять. Одна ее шляпка стоила больше, чем недельное жалованье провинциального врача. Барышня явно происходила из знатной и богатой семьи, и ей не приходилось беспокоиться о своем пропитании.

— Мадемуазель Эстре не задержится у нас надолго, — хмуро сказал герцог. — Не дольше, чем на месяц — полагаю, именно столько времени нам потребуется, чтобы списаться с королевским университетом Альтевии и расторгнуть контракт.

На сей раз я не стала с ним спорить. Он был хозяином этих мест, и именно он, по сути, платил здешнему доктору жалованье. И если ему не хотелось, чтобы эту должность занимала женщина, то я вряд ли смогу его переубедить.

Но, по крайней мере, этот месяц в Терелисе я должна буду выполнять свои прямые обязанности, нравится ему это или нет.

— Но мне кажется, что мадемуазель Эстре захочет уехать из Терелиса гораздо раньше, — вдруг добавил он, и уголки его рта чуть дрогнули. — Я не думаю, что ей понравится ее новый дом. Это жилище было рассчитано на непритязательного мужчину и решительно не подходит молодой барышне из столицы.

Да за кого он меня принимал? За неженку? За белоручку?

— Не беспокойтесь, ваша светлость! — я гордо вскинула голову. — Я весьма неприхотлива и сумею обустроиться в любом месте.

— Ах вот как? — теперь он уже и не пытался скрыть улыбку. — Ну, что же, в таком случае, Трюшо, распорядитесь, чтобы мадемуазель Эстре проводили в больницу.

А мне почему-то совсем не понравилось то, как он это сказал. Быть может, мне и в самом деле следовало принять их предложение о возмещении дорожных расходов и вернуться в Альтевию? Но отступать было уже поздно.

Глава 3

Месье Парис — секретарь месье Трюшо — вдвоем с кучером с трудом взвалили мой сундук в старенькое ландо. Оба они тоже смотрели на меня с большим подозрением. Похоже, доказывать, что я чего-то стою, мне придется не только мэру и герцогу Лавальеру.

Но сейчас думать об этом мне совсем не хотелось. Все мои мысли были сосредоточены на усталости и чувстве голода. Мне хотелось есть и спать. А об остальных проблемах я подумаю с утра. Как там говорится? Утро вечера мудренее, кобыла мерина удалее — воз возит и жеребят носит. Я вспомнила высказывание, которое часто слышала в детстве, и мне стало чуточку легче.

Экипаж медленно катился по городу, и хотя уже наступали сумерки, я всё-таки смогла составить хоть какое-то впечатление о Тирелисе. Он показался мне очень красивым и уютным. Широкие улицы были вымощены булыжником, а террасы и балконы светлых двухэтажных домиков увиты цветами.

Впрочем, чем дальше от центра мы отъезжали, тем менее привлекательной становилась картина. Улицы сужались, становились более грязными, а стены домов — более темными. Впрочем, это было свойственно всем городам, даже столице Эларии.

Моим надеждам, что больница находится неподалеку от ратуши и Ратушной площади не суждено было сбыться. Она находилась на окраине.

И когда экипаж остановился у заросшего высокой травой участка, я даже не сразу поняла, что это тот самый пункт назначения. Присмотревшись, я увидела, что на участке есть здание. И даже не одно. Но ни одно из них решительно не соответствовало тому представлению о больнице, что было у меня в голове.

Месье Парис помог мне выйти из ландо и хмыкнул, когда заметил, какое разочарование отразилось на моем лице. Наверно, он ничуть не удивился бы, если бы я прямо сейчас решила повернуть назад и попросила бы отвезти меня в какую-нибудь приличную гостиницу.

Но я не собиралась доставлять ему такой радости. А потому постаралась собраться и даже изобразила на лице нечто, что должно было походить на улыбку.

Мы, оставив кучера разбираться с багажом, отправились по узкой, едва заметной среди сорной травы дорожке к тому зданию, что было больше. Оно было каменным, но каким-то совершенно неухоженным и словно слепленным не слишком умелым мастером. Над деревянной, явно нуждавшейся в ремонте крышей высилось несколько кирпичных труб. Ну, что же, по крайней мере, какое-то отопление здесь было.

Я старалась отыскать хоть какие-то плюсы в том месте, где я должна буду работать, но для этого приходилось прилагать слишком много усилий. И когда мы вошли внутрь здания, на нас пахнуло сыростью и затхлостью.

Да, я знала, что больница в Тирелисе закрылась несколько месяцев назад, но я надеялась, что меня встретит пусть и холодное, но всё-таки ухоженное и готовое к приему пациентов здание. А это нужно было приводить в порядок не одну неделю.

— Работал ли здесь кто-то еще, кроме врача? — спросила я.

В городских больницах у врачей были помощники: медбратья, санитары и сестры милосердия. Не говоря уже об обслуживающем немедицинском персонале — истопниках, кучерах, дворниках.

— Во флигеле здесь живет семейная пара. Месье Бернар служил при больнице истопником, кучером и сторожем. А мадам Бернар занималась уборкой. Всё то время, что больница бездействовала они не получали жалованья, но мэрия не стала выгонять их из этого дома — так они хоть немного присматривают за хозяйством.

Присматривали за хозяйством они, кажется, не слишком хорошо, но их трудно было за это винить, если они не получали за это денег.

В этот момент на крыльце заскрипели ступени, и когда я оглянулась, то увидела мужчину и женщину средних лет — должно быть, тех самых Бернаров. Мужчина держал в руках лампу. И оба они смотрели на нас с большим подозрением. Хотя когда они узнали месье Париса, то взгляды их потеплели.

— Вы привезли доктора, месье Парис? — спросила женщина. — Мы приготовили ему комнату. Но мы не знали, что он приедет не один, а с супругой.

— О, — заметно смутился секретарь, — это не супруга доктора. Это мадемуазель Эстре. Она сама и есть доктор.

Месье Бернар нахмурился, но промолчал. А вот его жена громко фыркнула:

— Что вы такое говорите, месье Парис? Где это видано, чтобы доктором была женщина?

Но поскольку и я, и месье Парис молчали, она замолчала тоже. А ее муж тяжко вздохнул:

— Охохонюшки! Вот так вот, значит?

Кажется, мне были не слишком рады. Но с этим я ничего не могла поделать. Даже если им не нравится, что я женщина, им придется с этим смириться. По крайней мере, до тех пор, пока в Тирелись не пришлют другого врача.

— Пожалуйста, покажите мне мою комнату. И мне хотелось бы умыться с дороги и выпить чаю.

Я не стала говорить про то, что я голодна, понадеявшись, что к чаю мне подадут и какую-нибудь булку.

Мадам Бернар окинула меня еще одним внимательным взглядом, словно всё еще сомневаясь, имею ли я на ту комнату право, а потом взяла у мужа лампу и кивнула:

— Ну, что же, идемте!

И повела меня по коридору, половицы которого немилосердно скрипели. В коридор выходили несколько дверей, но только одна из них была открыта.

— Тут располагайтесь, — резковато сказала женщина. — Чай я сейчас принесу.

Глава 4

К утру помещение больницы отнюдь не превратилось в прекрасный дворец. Наоборот, солнечный свет лишь подчеркнул всю неприглядность здешней обстановки.

Я проснулась рано и прошлась по всему зданию, что, судя по лежавшей и на мебели, и на полу пыли, давно уже не использовалось по назначению. И дело было не только в том, что врача в Тирелисе не было уже несколько месяцев. Наверно, и при прежнем докторе больница отнюдь не процветала.

Большая часть комнат — надо признать, довольно больших и светлых — была пуста. А ведь в них можно было устроить по крайней мере две палаты — для женщин и для мужчин. А вот в это помещение отлично вписалась бы операционная. Впрочем, я тут же одернула себя. Как я собралась проводить операции, если у меня не было ни одного помощника? Кто станет ассистировать мне? Мадам Бернар? Я была уверена, что она упадет в обморок от одного вида крови.

Да и какой смысл здесь что-то менять, если уже через месяц мне придется покинуть Тирелись и признать, что общественное мнение еще не готово к тому, чтобы женщина была врачом. Это было ужасно обидно, но бороться с устоявшимися традициями в одиночку было непосильной задачей.

Меня саму удивило столь упадническое настроение, что навалилось на меня с утра. И я решила, что оно во многом объясняется моим голодом. А если я съем хоть что-нибудь, то на многое посмотрю совсем по-другому.

Поскольку никто из четы Бернаров не пришел, чтобы пригласить меня на завтрак, я решила пригласить себя сама и направилась к флигелю, который они занимали.

На их территорию вело отдельное крыльцо — не такое высокое, как парадное, но зато с новыми ступеньками, оно было выкрашено свежей нежно-зеленой краской и производило весьма приятное впечатление. Так же приятно было и внутри, и когда я, предварительно постучав, переступила порог, то сражу почувствовала аромат ванильной выпечки.

— Мадемуазель Эстре? — выглянула из кухни мадам Бернар. — Не думала, что вы встаете так рано. Прошу вас, проходите к столу.

Я сразу почувствовала себя лучше и не заставила повторять ее дважды.

На завтрак была пшенная каша на молоке, щедро приправленная ярко-желтым кусочком масла, и только-только вынутые из печи булочки с маком.

В моем присутствии хозяева явно чувствовали себя не слишком комфортно, и первая половина завтрака прошла в полном молчании. Но потом мадам Бернар чуть осмелела и стала расспрашивать меня о недавних торжествах, что прошли в столице по случаю рождения у королевской четы маленькой принцессы.

А вот тут уже смутилась я. В Альтевии я куда больше времени уделяла учебе, чем развлечениям. Я смогла рассказать только про шикарный фейерверк, которым вышла полюбоваться вечером после выпускного экзамена.

— Но вы так молоды, мадемуазель! — воскликнула мадам Бернар. — Разве вам не скучно сидеть за книгами?

О, сказать так мог только человек, который не любил читать! Для меня же книги всегда были целым миром, в котором я могла забыть о реальности. Но, боюсь, если бы я попыталась объяснить это моим новым знакомым, они не поняли бы меня.

— А вы и в самом деле врач, мадемуазель? — впервые за весь завтрак подал голос месье Бернар.

Я постаралась сдержать вздох и просто кивнула.

— И вы учились в настоящем университете? — он так и не готов был в это поверить.

— Да, — подтвердила я, — на медицинском факультете. Если хотите, я покажу вам диплом.

Похоже, тут мне придется делать это часто. Наверно, нужно будет повесить его на стену в приемной, чтобы каждый сомневающийся пациент мог лично убедиться в том, что я имею право называть себя врачом.

Поскольку месье Парис накануне сказал, что месье Бернар был, в числе прочего, при больнице и кучером, я попросила его отвезти меня в ратушу. Господин мэр должен был компенсировать мне расходы на проезд из столицы, а также выдать мне аванс за первую неделю работы.

У меня были еще и свои деньги, но я хотела, чтобы месье Трюшо понял, что я люблю точность в расчетах и не вздумал меня обмануть. К тому же нужно было договориться и о возобновлении выплаты жалованья Бернарам. Теперь, когда больница снова будет функционировать, мне потребуется помощь супругов.

Теперь, когда было светло, я старалась запомнить, по каким улицам мы проезжали, чтобы добраться в центр города. И когда мы проезжали по улице Королевских пехотинцев, я увидела вывеску, которая необычайно заинтересовала меня — «Доктор Валлен-Деламот, магическая врачебная помощь».

Я попросила месье Бернара остановить экипаж и, взбежав на невысокое крылечко, дернула за веревку висевшего на стене колокольчика. Я ожидала, что дверь мне откроет горничная или лакей (в таком красивом доме они наверняка были), но увидела мужчину лет сорока или сорока пяти, высокого, светловолосого, в темном сюртуке из добротного и дорогого материала и сразу поняла, что это сам доктор Валлен-Деламот. И почему-то растерялась.

А он посмотрел сначала на меня, а потом на стоявший на обочине дороги экипаж и вдруг широко улыбнулся:

— Должно быть, вы мадемуазель Эстре?

— Да, — подтвердила я ошарашенно.

— О, не стоит удивляться! — сказал он. — В нашем маленьком городке новости распространяются с неимоверной быстротой! Но прошу вас, проходите! Буду рад познакомиться с коллегой!

Глава 5

Доктор Валлен-Деламот провел меня в уютную гостиную, выдержанную в милом лавандовом цвете, и распорядился, чтобы нам принесли чай.

— Понравился ли вам наш город, мадемуазель? — спросил он, когда я удобно устроилась на маленьком диванчике у окна.

— Я еще не успела толком с ним познакомиться, — улыбнулась я. — Но я не сомневаюсь, что он мне понравится. Здесь много зелени и цветов. Пожалуй, даже больше, чем в столице.

— Насколько я понял, вы окончили медицинский факультет Королевского университета Альтевии? — мне показалось, что в его взгляде промелькнуло нечто похожее на уважение.

— Да, медицинский немагический факультет, — я голосом выделила именно второе определение.

Потому что я не сомневалась, что сам он окончил куда более престижный факультет магической медицины.

— Не знал, что туда принимают женщин. Когда я сам учился в университете, ни одной особы слабого пола на обоих медицинских факультетах не было. Да и на других факультетах, куда более подходящих для женщин, их было очень мало.

Меня покоробило в его высказываниях и упоминание слабого пола и то, что он делил факультеты на подходящие и не подходящие для нас. Похоже, мужской шовинизм не обошел стороной и его. И это было ужасно обидно, потому что сначала он показался мне весьма приятным человеком.

— О, прошу вас, не обижайтесь! — тут же воскликнул он. — Я вовсе не имел в виду ничего такого! Напротив, я рад, что женщины имеют сейчас больше прав, чем прежде. А мое замечание связано лишь с тем, что профессию врача я полагаю слишком тяжелой. И тот факт, что свою карьеру вы начинаете в Тирелисе, всё лишь осложняет. Здешнее общество куда более консервативно, чем столичное.

А вот с этим я мысленно согласилась. Я уже и сама осознала это в полной мере. Но вслух сказала другое:

— Поверьте, сударь, я столкнулась с дискриминацией уже в университете. Так что мне не привыкать.

Доктор улыбнулся.

— Осмелюсь предположить, что дело было в декане Уилкинсе? Я помню, как он говорил, что он оставит свой пост, как только первая женщина станет студенткой его факультета.

Я подтвердила:

— Да, именно в нём. Кстати, свой пост он так и не оставил, но на первых курсах он яростно пытался добиться моего отчисления. Даже приходил на экзамены к другим преподавателям, чтобы задавать мне особенно каверзные вопросы.

— Вот как? Ну, что же, поздравляю, мадемуазель! Выиграть схватку с таким соперником дорогого стоит!

Мои щеки вспыхнули от его похвалы, но я вынуждена была покачать головой:

— Увы, месье, финальную схватку я всё-таки проиграла — на своем экзамене он так и не поставил мне отличную отметку, хотя я ни разу не ошиблась. И это стоило мне золотой медали.

— Ого! Так вы окончили университет с медалью? — восхитился мой собеседник. — Тогда позвольте вас спросить — почему в качестве места службы вы выбрали именно Тирелис? Ведь лучшие выпускники при распределении имеют право выбора? Неужели вы сами не захотели остаться в столице?

Я едва не закусила губу, чтобы не расплакаться. Обида, нанесенная мне на торжественном собрании по случаю вручения дипломов и распределения выпускников, занозой сидела в сердце.

— Да, как обладательница серебряной медали я должна была делать выбор второй по счету. Но месье Уилкинс пропустил меня и назвал мое имя самым последним, когда из всех возможных мест остался лишь этот город. А когда я попыталась возмутиться, он сказал, что все столичные больницы отказались принимать в свой штат женщину.

— И он, должно быть, не упомянул о том, что в Тирелисе о том, что вы женщина, не знали вовсе? — догадался доктор.

Я сокрушенно вздохнула. Всё было именно так. Тогда я была рада хотя бы тому, что хоть где-то меня принять согласились. И ехала в провинцию с большой надеждой.

Наш разговор прервался, потому что горничная принесла чай с пирожными и конфетами. Пирожные выглядели так аппетитно, что мое настроение сразу улучшилось.

Но приступить к чаепитию мы не успели. Потому что колокольчик на дверях снова зазвонил.

— Сьюзен, напомните посетителям, что у меня сегодня не приемный день.

Девушка удалилась, но вместо того, чтобы выполнить поручение хозяина, она всё-таки впустила кого-то в дом, потому что после того, как она закрыла двери, мы услышали тяжелые, явно не женские шаги в коридоре.

— Простите, Деламот, что врываюсь к вам без предупреждения, но…

Застывший на пороге комнаты герцог Лавальер увидел меня и удивленно хмыкнул.

Хозяин тут же поднялся.

— Рад приветствовать вас, ваша светлость! Вы же знаете, что вы для меня желанный гость в любое время! Кажется, вы знакомы с мадемуазель Эстре? Сьюзен, принесите чашку для господина герцога!

Гость отвесил мне церемонный поклон и расположился в кресле по другую сторону от небольшого столика, на котором стояли чайник, чашки и десерты.

Возможно, герцог приехал по важному делу, но я не собиралась вскакивать и уходить, давая возможность им поговорить. Я приехала сюда первой. А доктор явно никого не ждал.

Глава 6

Но на этот вопрос ответил не герцог, а хозяин дома.

— Таков закон, мадемуазель, — печально вздохнул доктор Валлен-Деламот. — Вы же знаете, магия имеет свойство расходоваться слишком быстро. И если доктор-маг растратит ее на простых людей, он не сможет помочь тем, кому без его помощи точно не обойтись. И не забывайте — у вас самой как у врача тоже есть ограничения.

О да, это я тоже прекрасно знала! Все врачи в Эларии делились на две категории: врачи-маги, которые имели особые способности и учились на факультете магической медицины, и простые врачи, которые, как и я, окончили обычный медицинский факультет. Врачи первой категории имели право лечить людей с магическим даром и не имели права тратить свою энергию на людей без такого дара. А врачи второй категории, напротив, не имели права лечить магов, ибо своими действиями могли навредить их дару.

И всё это казалось мне ужасно несправедливым. Но, к сожалению, моего мнения по этому вопросу никто не спрашивал. А общество просто воспринимало это как данность.

— Мне кажется, мадемуазель Эстре, — усмехнулся его светлость, — я понял, почему вы оказались именно в Тирелисе. Наверняка женщину со столь прогрессивными взглядами не захотела принять ни одна столичная больница.

Я невольно сжала кулаки. Слышать это было особенно обидно именно потому, что он был прав. Да, когда я училась в университете, я тоже не считала нужным умалчивать о том, что я думала по этому вопросу. Я считала, что Магический кодекс нуждался в улучшении и надеялась, что рано или поздно это произойдет.

— А вот здесь, ваша светлость, я позволю себе с вами не согласиться, — вдруг сказал доктор Валлен-Деламот. — Я полагаю, что нам повезло, что в нашей городской больнице наконец-то появился врач. И мне почему-то кажется, что у барышни с таким характером, как у мадемуазель Эстре, есть шанс добиться тут успеха.

Герцог Лавальер в ответ на это лишь недоверчиво хмыкнул.

— Была рада познакомиться с вами, господин доктор, — сказала я, поднимаясь. А потом сухо кивнула герцогу и направилась к дверям.

Хозяин, оставив своего высокого гостя, проводил меня до крыльца.

— Надеюсь, мадемуазель Эстре, небольшое расхождение в наших взглядах на магические законы Элларии не помешает нам быть добрыми коллегами? — спросил он, пожимая мне руку.

Я заверила его, что тоже на это надеюсь. Несмотря на свои консервативные взгляды, он показался мне неплохим человеком.

А вот позицию герцога Лавальера мне понять мне было трудно. В своей провинции он обладал большой властью и как раз мог бы что-то изменить. В Тирелисе не было врача, но вместо того, чтобы обрадоваться моему прибытию, он решил добиться моего возвращения в столицу. Если я действительно уеду в Альтевию, кому от этого станет лучше?

Я забралась в экипаж, и мы с месье Бернаром поспешили в Ратушу.

Там меня уже ждали. Месье Парис протянул мне платежную ведомость, в которой я должна была расписаться. Я убедилась, что сумма в ней указана верно, и получила причитавшиеся мне сто пятьдесят эренов.

— Я хотела бы получить аванс и для месье и мадам Бернар, — заявила я, убрав свои деньги в ридикюль. — А еще — обсудить с господином мэром вопрос ремонта больницы.

— Боюсь, мадемуазель Эстре, что месье Трюшо сейчас занят, — проблеял секретарь.

— Ничего страшного, — улыбнулась я и села на стоявшую у стены лавку, — я подожду.

Выделять для посещения Ратуши еще один день я не собиралась. У меня было слишком много дел в больнице.

Месье Парис вздохнул и скрылся в кабинете мэра. А через пару минут вышел оттуда и сказал, что господин мэр меня всё-таки примет.

— Приятно знать, что вы уже обустроились на новом месте, мадемуазель! — месье Трюшо изо всех сил пытался улыбнуться, но получилось это у него не слишком хорошо. — Надеюсь, вы уже получили компенсацию дорожных расходов и аванс?

— Да, благодарю вас! Но надеюсь, вы не откажетесь выдать мне деньги и для Бернаров, которые работают в моей больнице.

— Но больница еще не начала работать, — возразил он.

— Разумеется, месье! — согласилась я. — Потому что невозможно принимать пациентов в здании, которое является опасным. Его крыша протекает — я видела на потолке моей комнаты следы дождя — и грозит обрушиться от первого же сильного порыва ветра. Поэтому я буду вам крайне признательна, если вы позаботитесь об ее ремонте.

Теперь вздохнул уже и сам господин мэр.

— Стоит ли вам беспокоиться об этом, мадемуазель? Возможно, уже через месяц вы покинете Тирелис.

Не очень-то вежливо с его стороны было напоминать мне об этом, но я решила не обращать на это внимание.

— Да, но больница-то тут останется, правда? И будет просто отлично, если к приезду другого доктора она будет в рабочем состоянии.

На это возразить ему было нечего, и он пообещал мне, что примет решение о выделении средств на ремонт в самое ближайшее время.

А вот выдать двадцать эренов для четы Бернар он распорядился незамедлительно, и я, довольная тем, что решила хотя бы этот вопрос, вышла на улицу. И как раз вовремя, потому что услышала истошный крик.

На другой стороне площади у груженой телеги сломалась задняя ось. Повозка наклонилась и придавила своим весом одного из грузчиков. Нога его, судя по его почти безумному крику, оказалась раздроблена.

Глава 7

К тому времени, как я пробилась к раненому мужчине, его уже вытащили из-под телеги. У него была раздроблена нога, и когда кто-то из его знакомых дотронулся до нее, он снова закричал от боли.

— Осторожнее! — крикнула и я. — Мне нужно осмотреть рану!

Но и сам мужчина, и его товарищи вдруг протестующе зашумели.

— Простите, госпожа, но вам нечего тут делать, — сказал мне какой-то старик, что стоял поблизости. — Мы уже послали мальчишку за доктором Руже.

Это еще что за новости? О каком докторе он говорил? Разве в Тирелисе вообще был доктор?

Про месье Деламота я помнила. Но он, как бы ужасно это ни звучало, не имел права помочь этому несчастному человеку.

— Доктор Руже работал в нашей больнице до вас, — пояснил мне подошедший ко мне месье Бернар.

— До меня? — изумилась я. — Но разве прежний доктор не уехал?

— Нет, мадемуазель, — покачал головой мой кучер. — Доктор Руже просто оставил службу, когда после смерти своего дядюшки получил наследство. Он живет сейчас неподалеку от Ратушной площади. И до сих пор практикует.

Так вот оно что! Значит, доктор здесь всё-таки был! Только он работал не в городской больнице, а занимался частной практикой. Вот только почему-то никто не посчитал нужным мне об этом сообщить.

А толпа, между тем, с куда большим почтением, чем передо мной, расступилась перед тучным мужчиной средних лет. У него были рыжие волосы, рыжие усы и рыжие бакенбарды. А на мясистом носу прочно сидели круглые очки.

Он, крякнув, присел на корточки перед раненым грузчиком и, пощупав его ногу, вынес вердикт:

— Придется ампутировать.

— Ампутировать? — возмутилась я. — Но вы даже толком его не осмотрели!

Доктор Руже бросил на меня хмурый взгляд.

— Доктор здесь я, мадемуазель, — недовольно откликнулся он.

А потом велел приятелям пострадавшего отнести того к себе домой.

— Но я тоже доктор! — запротестовала я. — Доктор Эстре. И будет лучше, если вы доставите раненого в городскую больницу. Возможно, вы правы, и ногу придется ампутировать, но если есть шанс ее спасти, то почему бы им не воспользоваться?

Когда во время учебы в университете я проходила практику в столичной больнице, у меня был подобный случай. И мне удалось спасти ногу пациента, сложив раздробленные кости. Да, он навсегда остался хромым, но сохранил способность передвигаться на двух ногах. Разве не стоило попытаться и в этот раз?

Грузчики растерянно переглянулись. Я понимала их сомнения. Доктор Руже был им хорошо знаком, а меня они видели в первый раз. И я посмотрела на самого доктора, надеясь, что он сам предпочтет переложить ответственность за пациента на меня. Но он почему-то заупрямился.

— С какой стати мы станем слушать какую-то девчонку?

Сказав это, он не без труда поднялся и зашагал прочь. Должно быть, к своему дому.

— Экипаж нашей больницы здесь, на площади! — еще пыталась воззвать я к голосу разума раненого.

Но он уже принял решение, и его товарищи понесли его вслед за доктором. И значительная часть толпы потянулась в ту же сторону.

А вместе с толпой пошла и я. Я даже самой себе не могла объяснить, зачем я сделала это. Мне недвусмысленно указали, что не нуждаются в моих услугах. Но я давала клятву врача и понимала, что доктору Руже во время операции могла потребоваться моя помощь.

Дом доктора и в самом деле оказался в двух шагах от Ратушной площади, и уже через несколько минут мы вошли в чистый и красивый двор. А вот в свой дом месте Руже пациентов пускать, кажется, не считал нужным, потому что грузчикам он указал на постройку, больше похожую на сарай.

— Несите его туда и положите на стол.

Я предложила доктору ассистировать ему, но он снова отмахнулся от меня как от назойливой мухи. А вскоре я поняла, что ассистент у него был. Субтильный мужчина уже суетился в том самом сарае, готовя нужные инструменты.

Я была уверена, что доктор прогонит толпу со двора, но он посчитал, что в этом нет необходимости. Конечно, внутрь сарая нас не пустили, но оставили право понаблюдать за процессом через большое окно.

Раненого привязали к столу. Доктор надел не слишком чистый халат, вымыл руки и взял пилу. А его ассистент, меж тем, велел больному закусить какую-то палку.

И снова я не выдержала и закричала:

— Ему нужна анестезия! В больнице есть средство для лишения чувствительности! Позвольте мне его привезти! Это займет не больше получаса.

Доктор Руже хмыкнул:

— Это мужчина, мадемуазель! Он сможет вытерпеть боль. А палка не позволит ему откусить себе язык и распределит боль по всему телу, так ему будет легче вынести ее.

Он объяснял это не столько мне, сколько остальным зрителям. Он вел себя так, как ведут актеры на сцене.

А потом начался кошмар. Кровь при первом вгрызании пилы в тело брызнула во все стороны, и доктор поморщился, когда она попала и на стекла его очков. Пациент издал протяжный стон, дернулся и вдруг замер. Толпа охнула, и особо чувствительные зрители отвернулись от окна. А одну из женщин тут же стошнило.

Глава 8

На обед у нас была запеченная рыба с овощами — надо признать, очень вкусная. Мадам Бернар, необычайно довольная тем, что им с мужем снова стали платить жалованье, старалась изо всех сил показать себя радушной хозяйкой. И в отличие от завтрака, во время обеда мы уже не молчали.

Должно быть, месье Бернар рассказал ей о том, что случилось с раненым грузчиком, потому что она завела разговор и о докторе Руже.

— Так-то человек он неплохой, мадемуазель. Да, порой бывает грубоват, но уж такой у него характер. И он вам правильно сказал — помочь всем, увы, нельзя.

Они работали вместе несколько лет, и я ничуть не удивилась тому, что она встала на его сторону. Он невольно заразил своих помощников той циничностью, которая была свойственна ему самому. Возможно, если я проработаю в больнице столько, сколько проработал он, я тоже начну относиться к своим пациентам так же, но я всё-таки надеялась, что мне удастся сохранить в себе те качества, которые были у меня сейчас.

— У доктора Руже были ассистенты? — спросила я, вспомнив мужчину, который помогал ему во время операции.

— Да, месье Хейли. Мы с Климентом, — тут мадам Бернар посмотрела на мужа, — уж точно не смогли бы присутствовать в операционной. Помню, однажды, когда Хейли уехал в столицу за лекарствами, доктор потребовал, чтобы инструменты, когда он стал резать больного, ему подавала я. Так я не выдержала там и пяти минут, лишилась чувств да так и пролежала на полу, пока операция не закончилась.

— Значит, в штате больницы есть должность ассистента? — этот вопрос был для меня очень важным.

— Помощника врача, мадемуазель, — уточнила мадам Бернар.

Это было просто замечательно! Оставалось только этого помощника найти.

— А местная газета в Тирелисе есть? Я хотела бы подать объявление о вакансии в нашей больнице.

— Газета есть, мадемуазель, — кивнул месье Бернар. — Только найти помощника вам будет не так-то просто. В городе нет никого, кроме самого Хейли, кто имел бы такой опыт.

— А может быть, сам месье Хейли захочет вернуться сюда? — предположила я.

Но супруги посмотрели на меня с улыбками, которые заставили меня покраснеть.

— Не думаю, мадемуазель, что он захочет променять Руже на вас. Не обижайтесь, пожалуйста, но весь город думает, что вы не продержитесь тут и пары недель. Утром я ходила на рынок и слышала, что говорят там люди. Никто не верит, что женщина могла учиться в университете. Видите ли, в Тирелисе девочек не берут даже в школу. Я слыхала, что в столице для них есть специальные школы, но до нас такое еще не дошло.

— Не берут даже в школы? — изумилась я. Да, с женским образованием в Эларии были определенные сложности, но я была уверена, что хотя бы начальные школы были доступны всем. — Но как же они учатся?

— В богатых семьях нанимают частных учителей, а девочкам из бедных семей учиться ни к чему вовсе, — сказала мадам Бернар.

А месье Бернар добавил:

— Пару лет назад господин мэр согласился открыть в школе класс для девочек, но желающих учиться набралось так мало, что от этой затеи пришлось отказаться.

Для меня это было немыслимо. Я всегда тянулась к знаниям и думала, что к этому же стремятся и другие. Впрочем, сейчас мне следовало думать не о школе, а о своей больнице.

Поэтому после обеда я отправилась в редакцию «Вестника Тирелиса». Это было неподалеку, так что я решила прогуляться пешком. Но скоро пожалела об этом. Потому что моя персона вызывала у местного населения такой большой интерес, что я чувствовала себя диковинной заморской зверушкой, которую водили по городу на потеху публике.

Мой наряд отнюдь не был роскошным, но мода Альтевии сильно отличалась от здешней, и даже мое скоромное столичное платье для бедной рабочей окраины, должно быть, казалось слишком странным.

Редакция газеты состояла всего из одного человека, который сидел в маленьком кабинете. Еще с коридора я услышала звук печатной машинки, из-за которого мой стук в дверь оказался услышан лишь со второго раза.

Я поздоровалась и назвала себя. Редактор, месье Дин —мужчина лет сорока, в очках и с торчащим из-за левого уха карандашом — посмотрел на меня с куда большим интересом, чем когда я только вошла. Я протянула ему листок с текстом объявления, и он внимательно его изучил.

— Значит, мадемуазель Эстре, вам нужен помощник? — зачем-то уточнил он, хотя это было четко написано в объявлении. — Крепкий мужчина, не боящийся вида крови и не чувствительный к запахам лекарственных средств? Хотел бы ошибаться, мадемуазель, но мне кажется, шансов найти такого человека в Тирелисе не так много. Крепкие мужчины тут заняты совсем на других работах.

Он не уточнил этого, но я поняла, на что еще он намекал — на то, что ни один мужчина в здравом рассудке не согласится оставить свою работу, чтобы ввязаться в столь сомнительную авантюру, как помощь женщине-врачу. Но я всё-таки надеялась, что он ошибается. Я заплатила за объявление, и месье Дин заверил меня, что оно выйдет в ближайшем выпуске.

А когда я вернулась в больницу, у мадам Бернар была для меня отличная новость.

— Невестка моей кузины вот-вот должна разрешиться от бремени. Вы же не откажетесь принять у нее роды, мадемуазель? — тут она вдруг посмотрела на меня с каким-то обидным сомнением. — Вас ведь учили этому в ваших университетах?

Глава 9

Весь следующий день мы посвятили приведению в порядок трех комнат больницы. Хотя мадам Бернар заявила мне, что ее кузина ни за что не допустит, чтобы роды ее невестки прошли именно тут.

— Испокон веков, мадемуазель, — назидательно сказала она, — женщины рожали дома. Виданное ли дело находиться в чужом месте в столь важный момент? Уж не знаю, как там принято у вас в столицах, но здесь я попрошу вас навестить Агнешку на дому.

Я не стала с ней спорить, решив, что к первой своей пациентке я вполне могу прийти и на дом. Но это вовсе не отменяло необходимости подготовить помещения для приема пациентов в самой больнице.

Прежде всего мы просто убрали пыль и паутину, намыли окна, мебель и полы. В комнатах сразу стало светлее и уютнее. Но этого было мало.

— А теперь мы должны вымыть всё еще раз — только теперь уже с хлоркой! — сказала я.

— Вот еще! — попыталась воспротивиться мадам Бернар. — Тут и без того чисто! Чай, не королевский дворец!

— В больнице должно быть чище, чем в королевском дворце! Потому что от чистоты тоже зависят жизни людей.

Об этой теории я впервые услышала на лекции главного врача одной из городских больниц Альтевии, которая проходила у нас в университете и надела много шума. Большинство наших педагогов высказанное им предположение подвергли сомнению, а вот я почему-то сразу поверила ему. Мне показалось, что тот факт, что смертность в его больнице была значительно ниже, чем в других, служил убедительным доказательством его правоты.

— А все медицинские инструменты, халаты, фартуки, бинты и постельное белье должны подвергаться горячей обработке, — добавила я, стараясь не обращать внимания на недовольную мину на лице моей помощницы. — И каждый раз, прежде чем войти в смотровой кабинет или в палату, нужно будет тщательно мыть руки.

— Неужто это в самом деле так важно? — подивилась она.

— Очень важно!

Но я не была уверена, что она мне поверила. Впрочем, это было не так важно — лишь бы она делала то, что должна.

— Знали бы вы, сколько людей умирают после операции именно из-за того, что им в рану попала какая-то зараза! А сколько рожениц умирают от послеродовой горячки!

А вот эта фраза вызвала у мадам Бернар заметное сочувствие, и она закивала головой.

— Ох, и правда, мадемуазель! Да взять хоть ту же Агнешку — она уже вторая невестка моей кузины. Первая-то как раз померла во время родов.

Первая комната служила смотровым кабинетом, вторая — операционной, а третья — палатой для тех пациентов, которые вынуждены будут провести в больнице некоторое время. Мы привели в порядок и коридор, и крыльцо.

Теперь меня удручало лишь отсутствие пациентов, потому что ходить по пустым комнатам, зная, как много в городе тех, кто нуждался в нашей помощи, было очень обидно.

— Не расстраивайтесь, мадемуазель, — пытался подбодрить меня Климент Бернар, — даже если к нам в больницу вовсе никто не обратится, жалованье вам платить не перестанут.

Он не понимал, что дело было вовсе не в жалованье. Что в медицину меня привело, прежде всего, желание быть полезной людям.

Но вместе с тем я сильно сомневалась, что герцог Лавальер и месье Трюшо захотят тратить деньги на содержание больницы, которая оказалась никому не нужна. Они просто закроют ее, как когда-то в школе закрыли класс для девочек.

В столе смотрового кабинета я нашла толстую книгу для записей. В нее доктор Руже заносил сведения обо всех своих пациентах. Я внимательно изучила несколько страниц. Судя по ним, в больницу каждый день обращались не один-два, а не меньше пяти больных.

Но точность этой статистики была быстро поставлена под сомнение.

— Иной раз доктор Руже, — хитро подмигнул мне месье Бернар, — вписывал туда тех, кто вовсе никогда к нему не обращался. Он говорил, что так результаты наших трудов будут более убедительными. Так почему бы вам, мадемуазель, не поступать так же, как он?

Но я не готова была заниматься приписками. Да даже если бы я и согласилась на это, то для того, чтобы что-то приписать, нам нужны были хоть какие-то пациенты. Не могла же я придумать их всех?

На следующий день мы снова провели влажную уборку всех помещений, хотя мадам Бернар и пробовала убедить меня, что это ни к чему.

— На вашем месте, мадемуазель, я не ждала бы, что кто-то к нам придет. Даже в столице, поди, мало кто решится довериться доктору-женщине. Так чего уж говорить про нашу глушь?

— Но если вдруг кто-то придет, мы должны быть к этому готовы, — возразила я.

Хотя моя надежда тоже была к угасанию. И потому когда на обочине дороги напротив нашей больницы остановился добротный экипаж, я решила, что какой-то проезжий просто заблудился и решил спросить у нас дорогу.

Месье Бернар вышел на улицу. А через несколько мгновений торопливо вернулся назад.

— К вам больной, мадемуазель! — прокричал он.

Я надела белый передник, заправила волосы под чепец и тщательно вымыла руки. Ассистента у меня по-прежнему не было — никто так и не откликнулся на мое объявление — так что рассчитывать при осмотре я могла только на себя.

Глава 10

Одежда на мужчине была не просто добротная, а даже с претензией на шик: сюртук из хорошей шерсти, жилет, в карман которого вела золотая цепочка от часов, начищенные до блеска сапоги.

Я сразу подумала, что это не простой горожанин, а скорее зажиточный торговец, которому нравится подчеркивать свою состоятельность и который привык к тому, чтобы люди с ним считались.

— Добрый день, месье! — сказала я, сделав вид, что не услышала его грубоватых слов. — Что с вами случилось?

У него на лице снова появилась кислая мина, и мне показалось, что морщился он не только от того, что врач, к которому он приехал, оказался женщиной.

— У вас болят зубы, месье?

— И зубы тоже, эм… мадам?

— Мадемуазель Эстре, — поправила я. — Прошу вас, проходите!

Он подумал пару секунд, но потом всё-таки двинулся в указанном направлении. И это была уже пусть маленькая, но победа. По крайней мере, он не сбежал, увидев меня.

Я усадила его на стул возле стола, а сама села напротив.

— Назовите ваше имя, месье, — попросила я, открывая регистрационную книгу. Наконец-то у меня появилась возможность сделать первую запись!

— Амбуаз Кендал, — сказал он и не без гордости добавил: — владелец пушной лавки, что на Ратушной площади.

Вот как? Если он местный житель, не стесненный в средствах, и его лавка находится неподалеку от дома доктора Руже, то почему он оказался здесь?

Впрочем, глупо было бы задавать ему этот вопрос. Я вписала его имя в книгу и подняла на него взгляд.

— Подтверждаете ли вы, месье Кендал, что у вас отсутствуют магические способности, которые могли бы помешать вам получить медицинскую помощь в городской больнице?

Это был обязательный для первичного приема вопрос.

— Подтверждаю! — кивнул он и послушно расписался там, где я указала. — Надеюсь, это всё, что вы хотите знать? Потому что ровно то же самое я уже говорил доктору Руже не далее, как полчаса назад.

Я сразу помрачнела. Значит, он всё-таки был у доктора Руже! Именно туда он и предпочел обратиться в первую очередь! И сейчас во мне говорила не только обида. Тот факт, что прием у моего конкурента мужчину не удовлетворил, был настораживающим.

— Значит, вы были на приеме у месье Руже? И что же? Он не смог вам помочь?

Глаза мужчины сузились, и в них сверкнула ярость.

— Вообразите себе, мадемуазель, что этот идиот вздумал советовать мне есть лук, квашеную капусту и натирать десны солью. Он решил, что моя болезнь связана с плохим питанием! Нет, вы можете себе это представить? — его голос загрохотал на всю комнату. — Плохое питание! У меня!

Он явно чувствовал себя оскорбленным подобным предположением. А я уже начала догадываться, что за болезнь была у моего первого пациента. И, как бы мне ни хотелось этого признавать, но, кажется, доктор Руже поставил совершенно правильный диагноз и дал именно те рекомендации, которые дала бы я сама.

— Расскажите мне для начала, что именно вас беспокоит, месье Кендал!

Он кивнул и оскалился, показав мне распухшие десна.

— У меня кровоточат десны, мадемуазель. И шатаются зубы. А еще я стал быстро слабеть, и мне трудно целый день стоять на ногах. Ох, а порой кровь течет и из носа.

Да, это было именно то, что я и предположила. И не только я, но и доктор Руже. Вот только мой коллега не учел особенностей характера своего пациента.

— У вас цинга, месье Кендал, — без обиняков заявила я.

Он посмотрел на меня, нахмурившись.

— И вы туда же, мадемуазель! — в его голосе звучала обида. — Руже сказал, что это болезнь моряков и бедняков. Но я не моряк! И разве я похож на бедняка?

— Нет, месье, — торопливо заверила его я, — ничуть не похожи! Но, может быть, вы недавно были на севере, в краю вечных льдов?

Я подумала об этом, когда вспомнила о пушной лавке. Самая дорогая пушнина привозилась как раз с севера. И разве не могло быть так, что он ездил за ней сам?

— Да, мадемуазель, — теперь он смотрел на меня ошарашенно, — я приехал оттуда лишь неделю назад, проведя там почти три месяца.

— И разумеется, вы не ели там свежих овощей и фруктов, — предположила я.

— Конечно, нет, мадемуазель, — ухмыльнулся он, — откуда бы им там взяться? Но если вы думаете, что моя болезнь произошла именно из-за этого, то почему же тогда не болеют ею те охотники и оленеводы, что живут там круглый год?

— Возможно, они едят там то, чего не ели вы? Например, сырое мясо или местные ягоды?

Я читала об этом в одной интересной книге из университетской библиотеки. И теперь весьма кстати вспомнила об этом.

— Вы не поверите, мадемуазель, но они не только едят сырое мясо, но и пьют свежую кровь животных, — его передернуло от отвращения. — А ягоды, которые там растут, настолько кислы, что есть их просто невозможно!

— Вот вам и ответ, месье Кендал! Если вы поедете на север снова, вам стоит совсем по-другому отнестись к еде местных жителей. А пока же я могу посоветовать вам то же, что и месье Руже.

Глава 11

Агнешка оказалась молодой и красивой женщиной. Но она была так напугана предстоящими родами, что лицо ее то и дело искажала гримаса страха. И она смотрела на меня с такой опаской, что я занервничала и сама.

Но тут же строго велела себе взять себя в руки. Я не кисейная барышня, я врач. И я должна внушать пациентам уверенность. Если я буду сомневаться в себе сама, то чего я могу требовать от них?

— Всё будет хорошо, мадам Маре, — улыбнулась я ей.

Но мой показной оптимизм ничуть ее не успокоил. И когда я вышла из комнаты, в которой она лежала, чтобы распорядиться насчет теплой воды, я услышала, как она тихо сказала свекрови:

— А может быть, всё же позвать доктора Руже?

Слышать это было обидно. Но я прекрасно понимала, что я сама пока не сделала еще ничего, чтобы повлиять на общественное мнение. Да, я помогла месье Кендалу, но кто об этом знал?

— Не обращайте внимания на ее слова, — сказала мне мадам Бернар, которая тоже их слышала. — Она просто трусиха, каких поискать. Хотя еще три дня назад она сама же попросила меня поговорить именно с вами. Дело в том, что доктор Руже принимал роды у первой жены моего племянника. И не смог спасти ни ее, ни малыша. Нет-нет, я его ни в чём не обвиняю. Тем более, что он подключился к делу только после того, как на протяжении нескольких часов роды пыталась принять повитуха. Нельзя знать заранее, как оно всё повернется.

Это я понимала и сама. Многое будет зависеть от того, в каком именно положении находится плод. И от состояния здоровья самой роженицы. А в первую очередь, разумеется, от Божьей помощи.

Я надеялась, что если роды у Агнешки пройдут хорошо, то это поможет мне приобрести известной хотя бы у женской половины местного общества.

— Значит, в Тирелисе есть повитуха? — спросила я, когда мы с мадам Бернар ждали на кухне, пока вода на плите нагреется до нужной температуры.

— Есть, разумеется, — кивнула она. — Хорошая женщина, с большим опытом. Только бывают случаи, когда никакой опыт не может помочь. Тогда был как раз такой.

— А почему же вы не позвали ее на этот раз?

Мне совсем не понравилось, как мадам Бернар отвела взгляд.

— Она сказала, что ребенок лежит как-то не так. И что лучше бы нам обратиться к доктору.

Я почувствовала, как на лбу у меня выступили капли холодного пота. Этот случай, который при благоприятном исходе мог привести ко мне новых пациентов, при неблагоприятном мог окончательно меня погубить. И если для доктора Руже с учетом его многолетней практики летальный случай вполне вписывался в допустимый процент, то для начинающего врача он станет отметкой о профессиональной непригодности.

Я еще раз тщательно вымыла руки, убедилась, что мадам Бернар и ее кузина подготовили достаточно хорошо постиранных кусков ткани, и вошла в комнату роженицы.

Но пальпация живота Агнешки, которую я провела, не подтвердила слова повитухи. Ошиблась ли она или просто не захотела брать на себя ответственность за жизнь еще одной женщины из этой семьи, помня, как печально закончились роды у другой невестки мадам Маре? Этого я не знала. Да и думать об этом теперь, когда у роженицы уже отошли воды, было бессмысленно. Я лишь надеялась, что смогу помочь малышу появиться на свет.

Я попросила мадам Бернар положить под таз Агнешки обернутую чистой тканью подушку.

Я знала, что первые роды у женщины часто оказываются довольно продолжительными и трудными, и всё равно оказалась не готова к тому, что это продлится больше десяти часов.

Схватки сначала были слабыми, но становились всё сильней и сильней. У обессиленной, мокрой от пота Агнешки уже не осталось голоса для крика, когда, наконец, мы увидели головку малыша. Он выходил из тела матери именно так, как должен был выходить. Теперь мне нужно было сделать всё так, нас учили.

Во время практики в университете я много раз присутствовала при родах в больнице, но там я была лишь наблюдателем, а не участницей процесса. Сейчас же, когда ребенок оказался на моих руках, я испытала ни с чем не сравнимые чувства. Это было сродни чуду, и я смотрела на этого кроху, плача от счастья. Да, это был не мой ребенок, но это был первый малыш, которого я приняла как врач.

И когда он огласил комнату громким криком, я, наконец, рассмеялась. А потом перерезала и перевязала пуповину и передала малыша мадам Бернар, которая бережно укутала его мягкой тканью. Сама я же я занялась Агнешкой. Я дождалась выхода последа и убедилась, что кровотечения не было. И попросила мадам Бернар переодеть роженицу в чистую сорочку и заменить на постели белье.

В больницу я вернулась одна, потому что мадам Бернар решила остаться ночевать у кузины. Я была голодна, и мне ужасно хотелось спать, но прежде, чем лечь в постель в своей комнате, я зашла в рабочий кабинет, открыла книгу регистрации и внесла туда данные об Агнешке и ее только-только рожденном сыне. А потом долго, улыбаясь, смотрела на эту запись.

На следующее утро я проснулась поздно — только когда услышала за окном голос вернувшейся домой мадам Бернар. И когда я вышла завтракать, она заверила меня, что и ребенок, и его мать чувствуют себя хорошо, а ее кузина прислала мне несколько колец отличной колбасы. Качество колбасы я смогла оценить даже по запаху, который витал в кухне и будил аппетит.

А вот попробовать ее на вкус нам помешал подъехавший к больнице экипаж.

Глава 12

Мы тут же забыли про завтрак. Мадам Бернар бросилась заваривать свежий чай на случай, если его светлость не откажется от чашечки бодрящего напитка. А я пошла в свой кабинет, чтобы встретить герцога на рабочем месте.

Ничего хорошего от его визита я не ждала. Вряд ли он приехал сюда, чтобы повысить нам жалованье или сообщить, что мэрия уже выделила средства на ремонт больницы.

Но я расстроилась еще больше, когда поняла, что вместе с его светлостью прибыла и его невеста. Я услышала, как она громко чихнула в коридоре.

— Что у вас тут за ужасный запах? — она гневно сморщила свой тонкий красивый нос.

— Это хлорная известь, мадемуазель…, — я замешкалась, не зная, как ее назвать. Ее фамилия была мне неизвестна, а называть малознакомого человека по имени не допускали правила приличия. — Она защищает больных от всякой заразы.

— Мадемуазель Рошен, — представил мне свою спутницу герцог.

А девушка уже оглядывала комнату с плохо скрытым презрением. Должно быть, столь скромный интерьер она прежде видела лишь в комнате прислуги. Хотя о чём я говорю? Такие, как она, в комнатах прислуги не бывают вовсе.

— Чем обязана такой высокой чести, ваша светлость? — полюбопытствовала я.

От волнения я даже не догадалась предложить им присесть. Впрочем, за меня это сделала мадам Бернар, которая вошла в комнату с подносом в руках. От стоявших на нём чашек шел потрясающий аромат, поскольку она добавляла в чай и мяту, и мелиссу, и липу. А вот лежавшее в вазочке печенье явно было ванильным.

Но на наших гостей это не произвело ни малейшего впечатления.

Мадемуазель Рошен только надменно хмыкнула. А его светлость сказал:

— Благодарю вас, мы не голодны.

Мадам Бернар смутилась и, извинившись, выскользнула из комнаты. А герцог, наконец, ответил на мой вопрос:

— Я решил лично сообщить вам, мадемуазель Эстре, что направил в Королевский университет Альтевии запрос на другого доктора для этой больницы. Думаю, это не станет для вас неожиданностью. И я надеюсь, что в самое ближайшее время в Тирелис прибудет не только ответ на мое письмо, но и сам врач.

Да, неожиданностью для меня это не стало. И всё-таки это было ужасно неприятно. Мне словно еще раз указали на мое место, которое, по мнению его светлости, явно было где-то на кухне.

— Насколько я знаю, ваша светлость, врача для этой больницы вы не могли найти уже несколько месяцев, — напомнила ему я. — Почему вы решили, что сейчас что-то изменится?

Он холодно улыбнулся:

— Потому что я предложил более высокое жалованье.

Когда я услышала это, то едва не задохнулась от возмущения. Он готов был доплачивать любому, даже самому паршивому доктору-мужчине, лишь бы не допустить, чтобы в этой больнице работала женщина! Это уже переходило всякие границы.

— А до тех пор, пока новый врач не приедет, — продолжил он свою речь, — больницу я решил закрыть. Потому что, как мне сообщили, у вас всё равно нет пациентов. А раз так, то стоит ли утруждать дежурствами и вас, и людей, которые вам помогают?

— Это так трогательно с вашей стороны проявить о нас заботу! — язвительно восхитилась я. — Но не беспокойтесь, ваша светлость, жалованье за первую половину месяца мы уже получили, так что считаем своим долгом эти деньги отработать. И вас ввели в заблуждение, сказав, что у меня нет пациентов. За те два дня, что мы работаем, их было уже двое.

— Вот как? Двое?

Заметив, что он с трудом удержался от улыбки, я сжала кулаки. Я понимала, насколько скромна эта цифра, но заниматься приписками, как мой предшественник, не собиралась.

— Неужели кто-то и в самом деле решился доверить вам свою жизнь? — удивилась мадемуазель Рошен. — Должно быть, это были умалишенные, мадемуазель?

И она звонко рассмеялась. А потом провела рукой, затянутой в тонкую белоснежную перчатку, по полке стоявшего возле стены шкафа. Но если она надеялась обнаружить там пыль, то она ошиблась. В этом кабинете была идеальная чистота.

— Если хотите, ваша светлость, я могу показать вам регистрационный журнал, — сказала я, чтобы они не решили, что даже этих двух пациентов я вынуждена была придумать.

Но Лавальер покачал головой:

— В этом нет необходимости, мадемуазель. И если вы так хотите продолжать здесь свою деятельность, то я не стану вам в этом препятствовать. И разумеется, жалованье за вторую половину месяца вам также будет выплачено. Но как только из Альтевии прибудет другой доктор, вы получите расчет.

Он сухо поклонился мне, подал руку своей спутнице, и они вышли в коридор, оставив в кабинете тонкий шлейф цветочных духов мадемуазель Рошен. И хотя запах был приятный, я немедленно распахнула окно, чтобы избавиться от всякого напоминания об их визите.

Супруги Бернар, должно быть, прекрасно понимали, какие чувства я испытывала сейчас, потому что предпочли меня не беспокоить. И я целый час просидела одна, выпив за это время все чашки уже остывшего чая и съев всё печенье из вазочки.

Но потом мадам Бернар всё-таки постучалась ко мне. Я подумала, что она пришла звать меня на обед, но она вдруг сказала:

Глава 13

Это была замечательная новость! И хотя я пока не знала, понравится ли мне пришедший по объявлению кандидат, я уже готова была дать ему шанс.

Потому что за те несколько дней, что прошли с момента выхода газеты, на это объявление так никто и не откликнулся. И я уже почти потеряла надежду на то, что у меня появится помощник.

Я приподнялась из-за стола, готовая поприветствовать претендента самой приветливой из своих улыбок.

Интересно, какого возраста он будет? Молодой или пожилой? Признаться, я предпочла бы мужчину лет тридцати или сорока. Эта работа требовала не столько профессиональных знаний, сколько доброты и желания помогать людям. И по моему разумению, юноши были для нее еще слишком легкомысленны. Для пожилого же человека она могла оказаться чересчур трудной физически.

Мадам Бернар посторонилась, и я удивленно охнула, увидев того, кто стоял у порога. А вернее, не того, а ту, потому что это была девушка.

— Прошу вас, проходите! — сказала я дрогнувшим голосом после того, как установившееся в комнате молчание стало почти неприличным.

Мне было трудно скрыть свое разочарование, да я и не собиралась этого делать. В объявлении я четко указала те требования, которым должен был соответствовать претендент. Как можно было их не понять? Это просто не укладывалось у меня в голове.

Она была из тех женщин, которым можно было дать и восемнадцать лет, и все тридцать. Я склонялась к мысли, что она примерно моего возраста или чуть старше.

Самыми выразительными в ее внешности были большие темно-серые глаза. И сейчас она смотрела на меня с такой надеждой, что я смутилась и отвела свой взгляд.

Ее трудно было назвать красавицей и даже хорошенькой. Но она была мила, а черты ее лица были правильными и аккуратными. Темные волосы были собраны в пучок, а на щеках играл очаровательный румянец.

Она была одета в темно-синее платье, украшенное кружевными воротничком-жабо и манжетами. Оно подчеркивало ее стройную фигуру и очень ей шло. Но вот коричневая шляпа с темной лентой и перьями с ее платьем решительно не сочеталась. И это говорило либо о ее не слишком тонком вкусе, либо о ее скромном финансовом положении.

Я ничего еще не сказала, но она, должно быть, всё прочитала по моему лицу, потому что надежда в ее взгляде сменилась отчаянием.

— Вы откажете мне, мадемуазель? — тихо спросила она, так и застыв у порога.

— Простите, но я вынуждена это сделать! — я вынуждена была оправдываться, и меня это сильно возмущало. Если бы я не указала в объявлении, что мне нужен помощник-мужчина, то это действительно была бы моя вина. Но я же указала! — Вы только не подумайте, пожалуйста, что я имею что-то против вас лично! Всё дело в том, что для такой работы требуется недюжинная физическая сила. В больнице нам нужен человек, который сможет поднимать больных, передвигать кровати, переносить коробки с лекарствами.

— О, мадемуазель, я достаточно сильная для этого! — воскликнула она. — И я ухаживала за своей бабушкой, когда она была больна, так что у меня есть нужный опыт. И я готова научиться всему, что требуется! Поверьте, я не дам вам повода упрекать себя в нерадивости! Мне так нужна эта работа, что согласна на любые условия!

Она давила на жалость, но я не намерена была уступать. И дело было не только в ее физических кондициях. Учитывая, что врачом в нашей больнице уже была женщина, хотя бы помощником врача должен быть мужчина. Быть может, хотя бы это позволит нашим пациентам испытывать к нам чуть больше доверия.

— Простите, мадемуазель, но нет, — я покачала головой. — Я не смогу принять вас на эту должность. Но я уверена, что вы непременно найдете себе другую работу!

Я постаралась улыбнуться, но, наверно, вышло это у меня не слишком хорошо.

Плечи девушки опустились, и вся она словно сгорбилась, когда развернулась и пошла прочь. И меня вдруг пронзило уже не жалость, а какое-то жгучее чувство стыда. Я вдруг увидела на ее месте себя! Да ведь я и была как раз на ее месте! Я точно так же нуждалась в работе, а меня прогоняли из Тирелиса как паршивую собачонку.

— Как вас зовут? — громко спросила я.

Она вздрогнула, остановилась и, обернувшись, снова посмотрела на меня.

— Мелани Дайсон, мадемуазель!

— Хорошо, я возьму вас, — сказала я, мысленно поругав себя за слабохарактерность. — Но должна сразу предупредить вас, что через месяц я сама наверняка лишусь работы. А новый доктор, который приедет в Тирелис, будет сам выбирать себе помощника. И я не могу гарантировать, что он захочет, чтобы эту должность занимали именно вы.

— Да-да, я всё понимаю, мадемуазель! — торопливо забормотала она. — Но позвольте мне поработать здесь хотя бы это время!

Я кивнула, и ее глаза вспыхнули таким светом, что она сразу стала удивительно симпатичной.

А всё это время стоявшая в коридоре мадам Бернар, сразу же обратилась к нам обеим:

— Вот и ладно, что вы договорились! А теперь пойдемте обедать! Суп уже, должно быть, совсем остыл.

Девушка попыталась отказаться, но мы настояли, и уже через пять минут мы все сидели за накрытым столом. И это было весьма кстати, потому что о своей новой помощнице я не знала ничего, а совместная трапеза давала возможность задать ей хоть какие-то вопросы.

Глава 14

Готовила мадам Бернар отлично, и когда перед нашей новой знакомой появилась тарелка ароматного сырного супа, я заметила, с каким наслаждением девушка стала его есть. Должно быть, она была голодна.

Вопросов к ней у меня было много, но я удержалась от любопытства, пока мы ели суп и жаркое. А вот когда на столе появился пирог с ягодами и чай, я спросила:

— Вы где-то работали прежде, мадемуазель Дайсон?

Признаться, я ожидала услышать отрицательный ответ. Здесь, в провинции абсолютное большинство женщин занимались исключительно домашним хозяйством. Разумеется, были те, кто торговали на рынке или нанимались в услужение в качестве горничных или кухарок, но на них моя будущая помощница была похожа мало.

— Да, мадемуазель, — кивнула вдруг она. — Я была учительницей.

Мы с мадам Бернар растерянно переглянулись.

— Учительницей? — не веря своим ушам, переспросила я.

— Да, — подтвердила она. — В классе для девочек. Но проработала я там всего несколько месяцев. А потом класс распустили, поскольку в нём было слишком мало учениц, и господин мэр посчитал, что мое жалованье — слишком большая роскошь для городского бюджета.

О, теперь я почувствовала к ней еще большую симпатию! Мы оказались куда более похожими, чем я изначально предполагала.

— Значит, вы сами получили хорошее образование? — предположила я.

— Я окончила столичную гимназию. И приехала в Тирелис, когда увидела объявление о том, что здесь требовалась учительница.

— Значит, вы тоже из Альтевии? — обрадовалась я. — Но почему же вы не вернулись туда, когда лишились работы? Разве месье Трюшо не должен был оплатить вам обратную дорогу, учитывая, что контракт с вами был расторгнут по его инициативе?

Девушка горько усмехнулась:

— О, да, деньги на обратную дорогу мне в Ратуше выдали. Но вернуться в Альтевию я не могла. Дело в том, что моя семья была против того, чтобы я становилась учительницей. Родители считали, что мне следует выйти замуж и посвятить себя мужу и детям. А когда я отказалась, то заявили, что в дальнейшем я должна рассчитывать только на себя. И когда я получила работу в Тирелисе, я подумала, что это отличный шанс показать им, что я могу чего-то добиться сама. И после этого вернуться домой с поджатым хвостом я просто не могла.

Ну, что же, она, по крайней мере, была целеустремленной и смелой, что в нашей профессии было немаловажным.

— Но на что же вы жили всё это время?

— Год я проработала гувернанткой в одной очень хорошей семье. Но ребенок, которого я учила грамоте, этим летом поступил в школу для мальчиков, и мои услуги им больше не требуются. Так что ваше объявление показалось мне настоящим чудом, — мадемуазель Дайсон облизала испачканные ягодами губы и поблагодарила хозяйку за вкусный пирог.

— Но эта работа будет трудной, — я не считала нужным это скрывать. — И мы, к сожалению, не можем помочь всем, кто к нам обращается. Вы должны быть готовы к тому, что кто-то может умереть прямо на ваших руках.

Мадам Бернар горестно вздохнула. А девушка посмотрела на меня с заметным испугом. Но всё же отважно кивнула.

— Я постараюсь к этому привыкнуть, мадемуазель, — сказала она. — И прошу вас, называйте меня просто Мелани. Или даже Мелли. Так меня всегда называла бабушка.

Когда она вспомнила о бабушке, глаза ее увлажнились. Возможно, что та как раз умерла на ее руках. А я не стала говорить ей о том, что привыкнуть к этому невозможно. Что каждый раз, когда мы теряем кого-то, наше сердце будет разрываться от горя и жалости.

— Тогда и вы называйте меня просто Вероника, — улыбнулась я.

— Да и ко мне можно обращаться запросто, по имени — Жаклин, — сказала мадам Бернар.

Мы едва успели допить чай, как во дворе раздались громкие мужские голоса. Я выскочила на крыльцо как раз тогда, когда по его ступеням поднимался молодой человек, левый рукав рубашки которого был красным от крови. Поврежденная рука его выше локтя была перетянута кушаком — должно быть, так пытались остановить кровотечение.

— Что с вами случилось, месье?

— Поранился топором, — сквозь зубы процедил он. Кажется, он с трудом сдерживался, чтобы не застонать от боли. — После того, что случилось с беднягой Перьеном, я подумал, мадемуазель, что лучше поеду к вам, чем к этому живодеру Руже.

То-то он показался мне смутно знакомым! Наверно, он был в числе тех грузчиков, которых я видела на Ратушной площади.

— Проходите вот сюда, в кабинет! — велела я. — Я сейчас же вас осмотрю, только помою руки.

Это же я велела сделать и Мелани, попросив мадам Бернар дать девушке халат. Нужно будет не забыть рассказать ей о важности чистоты в нашем деле.

Мадемуазель Дайсон подошла ко мне уже в халате. Я разорвала рукав рубашки пациента, и мы увидели довольно глубокую рану.

— Сейчас я очищу рану, месье, — стараясь говорить как можно спокойнее, пояснила я. — Мадемуазель Дайсон, принесите мне воду!

Мне пришлось повторить свою просьбу дважды, потому что Мелани стояла, прислонившись к стене, а лицо ее было белым как мел.

Помощник врача, который боится одного вида крови! Этого мне только не хватало!

Глава 15

Я зашила рану, наложила повязку и строго-настрого велела пациенту прийти на перевязку на следующий день. Ни о какой тяжелой работе с таким повреждением не могло быть и речи, и это, как я заметила, сильно удручало мужчину.

— Я не могу долго сидеть без заработка, мадемуазель! — вздохнул он. — У меня есть жена и маленький сын, мне нужно о них заботиться.

— Именно поэтому вы и должны себя поберечь, — сказала я. — Любое напряжение при вашей ране может оказаться слишком опасным, и вы можете лишиться не только руки, но и жизни. И ни в коем случае не позволяйте грязи попасть на эту повязку. Первые несколько дней перевязки мы будем делать вам в больнице, а потом этим может заняться и ваша жена.

Пока я занималась раной пациента, Мелани изо всех сил старалась мне помогать — подавала инструменты (часто совсем не те, что были нужны, но это было простительно, потому что она пока не знала их названий), меняла воду в тазу и очень внимательно наблюдала за перевязкой. Она явно чувствовала себя в операционной не слишком хорошо, но очень старалась быть полезной.

Я попросила ее записать данные пациента — а его звали Пьер Дюпон — в журнал, и вот это-то она сделала просто замечательно. Ее каллиграфический почерк казался особенно идеальным на фоне моих на слишком ровных каракуль.

А когда пациент, горячо нас поблагодарив, ушел, я просила у своей помощницы, поняла ли она, как именно накладывается повязка на рану.

— О, да, мадемуазель Эстре! — заверила меня она. — Рану нужно обработать слабым раствором марганцовки, при этом руки и марля должны быть непременно чистыми.

— Хорошо, — похвалила ее я. — Тогда нашим пациентом завтра займетесь именно вы. А сейчас пойдемте выпьем чаю. Думаю, у мадам Бернар еще остались пара кусочков ягодного пирога. А завтра я отправлюсь в канцелярию ратуши, чтобы сообщить о том, что вы поступили на работу в больницу. Полагаю, что жалованье вам сейчас совсем не помешает. Но хочу сразу предупредить вас, что оно будет весьма скромным.

За чаем мадам Бернар спросила Мелани, где она живет. Оказалось, что она снимает комнату в пансионе на другом конце города.

— Но это же ужасно далеко! — охнула я. — Каждый день вам придется тратить на дорогу не меньше часа.

Нанять извозчика ей было не по карману, а значит, она вынуждена будет проделывать этот путь пешком. Мы с мадам Бернар переглянулись — похоже, в наши головы одновременно пришла одна и та же мысль.

— Вы могли бы жить в комнате при больнице, мадемуазель, — сказала ей Жаклин, когда я согласно кивнула. — Здесь полно свободных помещений, и это было бы весьма удобно. Вам не пришлось бы тратить деньги на комнату и время на дорогу.

Это было бы удобно не только для мадемуазель Дайсон, но и для больницы. Ведь пациенты приходят отнюдь не по расписанию, и даже ночью или ранним утром мне может потребоваться помощь на приеме или на операции.

Это предложение привело Мелани в восторг, и она продолжала говорить нам спасибо до тех пор, пока мы ее не остановили.

На следующий день месье Бернар помог ей перевезти из пансиона вещи, а мы с мадам Бернар подготовили для нее комнату, которая находилась по соседству с моей. Теперь в этой части дома было уже куда уютнее, чем прежде.

После обеда на перевязку пришел месье Дюпон, и Мелани, пусть и не слишком ловко, но сменила ему повязку. И когда я сказала, что она всё сделала правильно, она расцвела от похвалы.

А вечером за ужином мы вчетвером славно отметили прием мадемуазель Дайсон в наш маленький коллектив. Теперь мне было уже трудно поверить, что еще совсем недавно супруги Бернар отнеслись ко мне столь настороженно и показались мне слишком неприветливыми. Сейчас Климент Бернар так и сыпал забавными историями из своей жизни, а Жаклин приготовила такую вкусную рыбу, что мы не смогли отойти от стола до тех пор, пока не съели всё до последнего кусочка.

На следующее утро месье Бернар отпросился у меня на пару дней — его родственник из Южного предместья Тирелиса попросил его съездить с ним вместе в соседний город на сельскохозяйственную ярмарку, дабы помочь купить кур какой-то особой породы. И разумеется, я его отпустила — они с женой работали без всяких выходных и имели полное право хоть иногда позволять себе отдых.

Этот день начался вполне привычно — с полного отсутствия пациентов, и мы с Мелани решили использовать это время для того, чтобы помочь мадам Бернар навести порядок во дворе. Оказывается, здесь были клумбы с цветами, но их было совсем не видно, так сильно они заросли травой. Но стоило нам прополоть сорняки, и вдоль дорожки, что вела к больнице, сразу стало красиво.

Мы так увлеклись работой, что я не сразу увидела мальчишку лет десяти, что бежал к нам со стороны дороги. Он так сильно запыхался, что даже когда остановился, ему потребовались несколько минут, чтобы перевести дыхание и начать связно говорить.

Оказалось, бежал он несколько часов из деревни Бёврон, что находилась от Тирелиса на приличном расстоянии.

— Сестрица от бремени разрешается! Тяжело разрешается, вторые сутки уж, а никак разродиться не может.

— Чего ж так долго тянули? Почему доктора не позвали? — удивилась мадам Бернар.

Парнишка шмыгнул носом:

— Дык думали, разве дохтор в такую даль поедет? Да и денег у нас нету. А утром мамка сказала — беги. Может, сказала, дохтор согласится приехать за курицу да за яйца.

Глава 16

— Разумеется, пользуйтесь, мадемуазель! — кивнула мадам Бернар. — Но только как вы поедете туда одна?

— Я могу поехать вместе с вами, Вероника! — тут же вызвалась Мелани.

Но я покачала головой.

— Это ни к чему, Мелли! Месье Дюпон сегодня снова придет на перевязку. Да и разве я буду одна? Вот этот молодой человек будет показывать мне дорогу, — и я подбадривающе улыбнулась мальчику. — Как тебя зовут?

— Жак, мадам! — от усталости он едва мог говорить.

— Мадемуазель, — поправила я. — Жаклин, прошу вас, накормите ребенка! А я пока соберу свой чемоданчик.

— Жака накормит Мелани, — возразила мадам Бернар. — А я запрягу вам лошадь. Она у нас смирная, но всё же будет лучше, если в дороге вы не станете спешить. Бёврон находится в стороне от дороги, что ведет в столицу, и там наверняка ухаб на ухабе.

Она отправилась в конюшню, а мадемуазель Дайсон повела мальчика на кухню. Я же бросилась в кабинет и стала складывать в чемоданчик те лекарства, что могли мне понадобиться. Я ужасно боялась что-нибудь позабыть. Сунула в чемоданчик и свой медицинский халат, и кусок мыла (здесь, в провинции, оно было весьма дорогим, и в деревне его вполне могло не оказаться).

Наконец, всё было готово, и мы с Жаком забрались в повозку. Лошадь звали Жози, и она действительно оказалась послушной. Но я всё равно нервничала и держала вожжи так крепко, что вскоре у меня устали руки.

Тракт, что вел в Альтевию, был довольно оживленным, и нам навстречу то и дело попадались экипажи, всадники, а то и просто пешие путники. И только когда мы свернули на дорогу поуже, которая шла вдоль красивого озера, всё сразу переменилось. С одной стороны, я смогла позволить себе чуть расслабиться и отпустить вожжи. Но, с другой стороны, от того, что мы были тут одни, мне стало немного страшно.

Что, если мы свернем не туда и заблудимся? Да, Жак наверняка проделывал этот путь не единожды, но он всё-таки был еще ребенком и мог ошибиться. Да и сама дорога, как и предполагала мадам Бернар, становилась всё хуже и хуже. Экипаж стало немилосердно трясти на камнях, а он был уже стар. И каждый раз, когда одно из колес попадало в очередную выбоину, я подпрыгивала и испуганно вздрагивала.

— Далеко ли еще до деревни? — спросила я Жака, когда дорога сделала еще один поворот, но на горизонте я так и не увидела никаких построек — впереди простирались только бескрайние зеленые в цвету луга.

— Если бы напрямки, так недалеко, а по дороге дальше, — он шмыгнул носом, явно радуясь тому, что обратный путь ему приходится проделывать не пешком.

Дорога тут стала чуть получше, и я потеряла бдительность и не заметила ухаб, в который нырнуло правое переднее колесо. Экипаж вздрогнул, рвануло оглобли, и лошадь, резко остановившись, заржала. Послышался сухой треск, и повозка накренилась на правую сторону.

Ох, нет!

Жак спрыгнул на дорогу, я — следом за ним.

— Похоже, ось сломалась, мадемуазель, — со знанием дела сказал он. — Нам с вами это не поправить.

Я застонала от отчаяния. Придется идти пешком. А ведь мой чемоданчик был весьма тяжел. Я загрузила его всем, чем могла.

Конечно, я умела ездить и верхом, но не без седла же! Но и оставить лошадь тут, на дороге, я не могла. На нее мог позариться не только дикий зверь (а при мысли о них меня прошиб холодный пот), но и кто-то из местных жителей.

— Сейчас мы распряжем лошадь и пойдем, — сказала я и поставила на дорогу свой чемодан.

— Погодите, мадемуазель! Кажется, вон там кто-то едет!

Да я и сама уже услышала звук приближавшегося экипажа, который пока был скрыт перелеском.

— Кто-то едет из вашей деревни? — с надеждой спросила я.

— Нет, мадемуазель, наша деревня слева — вон там, за холмом. А едут справа, должно быть, из имения герцога Лавальера.

Это имя пробудило во мне неприятные воспоминания. Впрочем, сейчас выбирать не приходилось, и на этой дороге я обрадовалась бы даже декану Уилкинсу.

Из-за перелеска, наконец, вывернула красивая открытая карета — ландо. Увидев нас, ее кучер натянул вожжи, и экипаж остановился.

— Мадемуазель Эстре? — услышала я голос герцога Лавальера. — Что у вас случилось? И как вы оказались так далеко от города?

— Я ехала в Бёврон, ваша светлость! К пациентке, которой требуется срочная помощь. Да-да, представьте себе, пациенты у меня всё-таки есть!

Возможно, в такой ситуации мне не стоило дерзить, но как только я увидела, с какой снисходительной усмешкой он ко мне обратился, так уже не смогла сдержать себя.

— Я рад за вас, мадемуазель! Но, как я понимаю, сейчас срочная помощь требуется уже вам самой?

Нет, он, кажется, еще и издевался! У меня на языке завертелась очередная дерзость, и мне стоило немалых усилий не произнести ее вслух. Потому что на сей раз он был прав — нам действительно требовалась помощь.

— Да, ваша светлость, наш экипаж сломался, а нам нужно попасть в деревню как можно скорей. И я была бы вам чрезвычайно признательна, если бы согласились довезти нас до Бёврона. Кажется, это уже недалеко.

Я ни за что не стала бы просить об этом для себя. Но речь шла о жизни беременной женщины! И о жизни ее ребенка!

Глава 17

Деревушка Бёврон оказалась маленькой и довольно бедной. Два десятка домов вытянулись вдоль дороги, глядя на проезжающих крохотными, затянутыми слюдой оконцами. Построены они были из глины и покрыты соломой.

Мне показалось, что его светлость чуть нахмурился. Возможно, он, как и я, был здесь впервые, несмотря на то что его имение находилось неподалеку. Да и что было делать столь высокородному господину в таком месте, как это?

Когда мы выехали на деревенскую улицу, Жак выпрыгнул из экипажа и устремился к одному из домов. Перед этим домом герцог и остановил лошадей.

— Позвольте мне донести ваш саквояж, мадемуазель Эстре, — вежливо предложил он. — Он слишком тяжел для молодой барышни.

Но я поблагодарила его и отказалось. Мне не хотелось пугать ни роженицу, ни членов ее семьи. А появление в их доме хозяина провинции наверняка сильно бы их взволновало. Да и сам герцог, пожалуй, мог испугаться того, что он бы там увидел.

Чтобы войти в дом, мне пришлось чуть пригнуться. Меня сразу опахнуло тяжелым спертым воздухом, в котором чувствовался запахи и крови, и пота, и несвежей пищи.

— Женщина? — донесся до меня грубый мужской голос. — Кого ты привел, идиот? Женщины не бывают докторами.

Это меня уже не удивляло. Я бы скорей удивилась, встреть меня здесь по-другому.

Разговор происходил в соседней комнате, и я пошла именно туда. Впрочем, роженицы там не было, и я увидела только высокого и крепкого пожилого мужчину, женщину примерно того же возраста и Жака.

— Вы доктор? — недоверчиво спросил меня мужчина. — Хотя какая уже разница? Ступайте туда!

И он указал на завешенную пологом дверь.

— Только не думайте, что мы сможем вам хоть что-нибудь заплатить! — женщина посмотрела на меня исподлобья. — Эсме всё равно уже не помочь.

Неужели это была та самая мать Жака, которая послала его в город за помощью? Такая перемена в ее настрое показалась мне странной.

Но я не стала тратить время на разговоры и отодвинула полог.

По низкой деревянной кровати разметалась молодая женщина. Должно быть, она была без сознания. А ее огромный живот сказал мне, что роды пока так и не случились. У изголовья на коленях стояла плачущая женщина в годах. Значит, матерью была именно она.

Я не сразу заметила, что в комнате была и еще одна женщина. Она бросила на меня угрюмый взгляд и вздохнула:

— Зря вы приехали. Она не доживет до утра. У нее уже нет сил.

Комната была темной и грязной. Уже одно только это было опасным. Но изменить это я не могла.

— Мне нужна вода, — сказала я. — Много теплой воды. И много чистых тряпок.

Я сильно сомневалась, найдется ли в этом доме хоть какая-то чистая ткань. И кажется, сомневалась не одна я. Потому что пожилая женщина поднялась с колен и кликнула Жака.

— Беги домой и принеси все простыни, какие сможешь найти, — сказала она ему.

И мальчишка тут же скрылся из виду.

Я села на кровать, осмотрела роженицу. Она пришла в себя, но сил у нее было так мало, что она не могла даже кричать — только стонать. Бледные губы ее были искусаны до крови. Она смотрела на меня обезумевшим от боли взглядом и, кажется, уже ни на что не надеялась.

— Вы повитуха? — спросила я у той женщины, что сейчас стояла у окна.

Она кивнула и снова вздохнула:

— Ребенок пошел не так, как надо. Такое бывает. Бедняжка так намучилась.

Из-за плохого освещения я не сразу заметила темные пятна и на руках, и даже на животе лежащей на кровати женщины.

— Это синяки? — вздрогнула я. — Ее что, били? Муж?

Меня затрясло от негодования.

— Нет, — покачала головой повитуха, — ее муж помер пару месяцев назад. Потонул. Это свёкор. Характер у него тяжелый. Чуть что не по нему, сразу руки распускает. А может, и свекровь. Она тоже не сахар.

Мать роженицы всхлипнула, отвернулась.

Этот вопрос требовал выяснения, но не сейчас. И я решила вернуться к нему уже после операции. А в том, что операция потребуется, сомнений у меня не было.

— Я же сказала, что мне нужна вода! — закричала я, поняв, что мне ее так и не принесли.

Через минуту в комнате, наконец, появился таз с водой. Принесла его та женщина, что так неприветливо встретила меня. Я вымыла руки, надела халат.

В комнате не было стола, и хирургические инструменты мне пришлось разложить на табурете, на который я постелила взятое с собой полотенце. Я надела халат.

— Эсме ни на что не способна, — неприязненно бросила свекровь, — даже родить.

А потом она увидела в моих руках нож и взвизгнула:

— Вы собираетесь ее резать? Мы не позволим! Бабы испокон веков разрешаются от бремени сами! А если Эсме сделать этого не смогла, то, значит, так тому и быть.

— Подите вон! — со злостью сказала я. А потом повернулась к повитухе: — А вы помогите мне!

У меня был с собой спирт в стеклянной бутыли, и я протерла им и руки, и нож, и живот роженицы. Руки дрожали, и я несколько минут не могла заставить себя сделать разрез.

Глава 18

Хозяин дома норовисто вскинул голову, явно собираясь грубо ответить непрошенному гостю, но стоявшая рядом с ним жена что-то шепнула ему на ухо. Должно быть, в отличие от него, она узнала его светлость. И мужчина тут же принялся низко кланяться, мигом переменившись.

— Простите, ваша светлость, не признал! Не изволите ли пройти и присесть?

Хозяйка судорожно обмахивала стоявшие возле стола лавки.

Но герцог не счел нужным ответить на вопрос, а вместо этого посмотрел на меня.

— Всё прошло благополучно, мадемуазель? — он, как и подобало правилам приличия, не произнес слово «роды». — Вы уже готовы вернуться в город?

— И мать, и ребенок живы, — тихо сказала я. — Но они оба очень слабы. И я хотела бы задержаться тут до утра. Здесь я сейчас нужней. В больнице, как вы знаете, у меня не слишком много пациентов.

Я постаралась, чтобы эти мои слова не прозвучали слишком горько, но, наверно, это у меня не получилось.

Герцог распахнул дверь, приглашая меня выйти на улицу, что я и сделала, признаться, с радостью. И тяжелый воздух этой избы, и те люди, что там находились, производили на меня гнетущее впечатление.

Когда мы оказались во дворе, было уже темно, но я увидела, что рядом с каретой его светлости уже стоял мой экипаж.

— Благодарю вас, ваша светлость! Ваша помощь была бесценной. Не смею вас больше задерживать. И я обязательно расскажу этой бедной женщине, кто за нее вступился в этот день.

— Но вы не можете остаться здесь одна! — возразил он, и я заметила, как он брезгливо поморщился. — И обратная дорога тоже может таить в себе опасности. Я просто обязан сопроводить вас до Тирелиса.

— О, я уверена, что после вашего вмешательства эти люди уже не осмелятся причинить вред ни мне, ни бедняжке Эсме. А утром, я надеюсь, мы сможем перенести и ее, и ребенка в дом ее матери. А у вас наверняка есть куда более важные дела.

Даже самой себе я не хотела признаваться в том, что сердце мое дрожало от страха, и при мысли, что я останусь в этом доме одна, мне стало не по себе.

— Важные дела? — усмехнулся он. — Вовсе нет. Я всего лишь собирался отдать кое-какие распоряжения относительно небольшого бала, который состоится в моем поместье через несколько дней.

Здесь, во дворе маленького крестьянского домишки, слово «бал» казалось совершенно чужеродным.

— Но, как вы понимаете, — продолжил герцог, — заниматься этим ночью я не могу. Так что до утра я совершенно свободен и готов составить вам компанию на вашем посту.

Представить себе настоящего герцога в этой грязной лачуге было решительно невозможно. Но я испытала облегчение, когда поняла, что не останусь здесь одна.

Дверь дома открылась, и я вздрогнула. Но это был всего лишь Жак.

— Матушка велела накормить вас, мадемуазель!

Он повел нас в соседний дом. Тот был таким же старым и с маленькими окнами, но внутри него было чисто и свежо. Мальчик зажег висевшую над столом лучину и принялся расставлять глиняные тарелки.

— Может, вам и не придется по нраву, но ничего другого у нас нет, — сказал он, налив нам овощного супа и порезав толстыми кусками мягкий хлеб.

Взволнованный взгляд его метался между нашими лицами.

Я взяла деревянную ложку и принялась есть. Во-первых, я была голодна, и чуть спавшее напряжение сразу этот голод обострило. А во-вторых, я понимала, насколько невежливо было бы пренебречь таким угощением.

Суп, несмотря на свою простоту, оказался очень вкусен. Украдкой я взглянула на герцога. Подумав немного, он тоже принялся за еду. И когда наши тарелки опустели, я заметила, как просветлело лицо мальчишки. Для него было важно, что мы не побрезговали их хлебом.

Он налил нам в кружки вкусного ягодного напитка и побежал на улицу, чтобы отнести хлеба и морса и кучеру его светлости.

— Какие ужасные тут нравы, — хмуро сказал герцог, когда мы остались одни.

— Вот как? — грустно улыбнулась я. — А что именно показалось вам ужасным? То, что женщину здесь считают человеком второго сорта? Но разве так в Эларии не везде?

Наверно, я не должна была этого говорить после того, что он сегодня для нас сделал, но я не смогла удержаться. И я увидела, что темные глаза его гневно сузились.

— Как вы можете равнять это, мадемуазель? — спросил он. — Я понимаю, что вы имели полное право упрекнуть меня в этом, но всё-таки между этими ситуациями есть некоторая разница. Да, я считаю, что идея равноправия мужчин и женщин не просто абсурдна, но еще и очень вредна для нашего общества. Но при этом я никогда в жизни не поднял бы руку на женщину. Обязанность мужчины — женщину защищать, потому что она слабее и в этой защите нуждается.

Распалившись, он говорил всё громче и громче. Но если он надеялся этим меня испугать, то он ошибся. Потому что я распалилась тоже.

— Вы говорите о защите и уважении, но при этом лишаете женщину права голоса. И права на мечту тоже!

Теперь мы смотрели друг другу в глаза, и ни один из нас не отводил взгляда.

— Если под этим правом на мечту вы подразумеваете, в том числе, и ваше желание быть доктором, то да, вы правы. Будь вы моей сестрой, я воспротивился бы этому и не позволил бы вам совершить такое сумасбродство!

Глава 19

— Бал? — несколько секунд я смотрела на приглашение так, словно надеялась, что буквы просто перепутались, но вот-вот встанут в правильном порядке, и я увижу на листе что-то совсем другое. — Но кто я такая, чтобы приглашать меня на бал? Наверняка в доме его светлости соберутся исключительно аристократы.

Мадам Бернар взяла приглашение из моих рук и прочитала его вслух. Она удовлетворила свое любопытство, а я получила возможность убедиться, что ничего не перепутала.

Возможно, таким образом его светлость извинялся передо мной за то, что не сошелся со мной во взглядах на роль женщины в обществе. Если так, то это было, конечно, мило, но всё равно не слишком его оправдывало.

А быть может, он, напротив, пригласил меня лишь для того, чтобы указать мне на мое скромное место? Ведь все собравшиеся на балу будут смотреть на меня свысока. Кто я для них? Выскочка, которая осмелилась пойти против сложившихся правил и традиций. Для них мой серебряный университетский диплом — всего лишь бумажка.

Я почувствовала, как запылали мои щеки от такого предположения. Неужели герцог настолько низок, что мог поступить со мной таким образом?

— Ох, нет, мадемуазель! — воскликнула Жаклин. — На летний бал в имение его светлости часто приглашаются не только дворяне, но и простые жители Тирелиса, которые вносят значимый вклад в процветание города. Ваш предшественник доктор Руже за пятнадцать лет своей практики приглашался на такой прием дважды, чем необычайно гордился.

— Да-да, Вероника, — поддержала ее и Мелани, — глава семейства, в котором я работала гувернанткой, в прошлом году тоже удостоился такого приглашения, хотя он всего лишь чиновник в ратуше, и в его жилах отнюдь не течет благородная кровь.

Они искренне радовались за меня, я же сама скорее была удивлена и напугана. И мадам Бернар, заметив мое состояние недоуменно нахмурилась:

— Да что же вы, милочка как будто и не рады?

Я со вздохом признала, что так оно и было.

— Даже если в доме его светлости будут не только представители высшего общества, их там всё-таки будет большинство, и на всех остальных они будут смотреть как на грязь под своими ногами. Так стоит ли, заранее зная это, идти туда и портить себе настроение?

— Ну что за глупости, мадемуазель! — возмутилась Жаклин. — Конечно, вы должны пойти и славно там повеселиться! И вам не должно быть никакого дела до других приглашенных! Надеюсь, вы умеете танцевать?

О, да, танцевать я умела! Но для того, чтобы я могла проявить это умение, нужно было, чтобы кто-нибудь на танец меня пригласил!

— Разумеется, вас пригласят, Вероника! — у Мелани не было в этом никаких сомнений. — Я ничуть не сомневаюсь, что вы будете там самой красивой гостьей!

В этом Жаклин ее охотно поддержала.

— Но в чём я пойду на бал? — я тут же нашла еще одну причину для беспокойства. — Все дамы будут там в роскошных нарядах, и мое скромное платье станет лишь дополнительным поводом для насмешек.

Я привезла из столицы пару нарядных платьев. Они были по-настоящему красивыми и очень нравились мне. Но всё-таки они не были предназначены для такого мероприятия. Они оказались бы к месту в театре или в картинной галерее, да даже на каком-нибудь приеме в Ратуше. Но не на балу в имении хозяина провинции!

— Давайте посмотрим на них! — тут же предложила Жаклин. — Я уверена, мы сможем что-нибудь придумать, чтобы сделать их бальными!

Мы отправились ко мне в комнату, и я достала из сундука оба наряда. Первое платье было из муслина в мелкий цветочек. Я любила его, и оно прекрасно на мне сидело. Но всё же мы дружно признали, что появиться в нём на балу было бы не совсем уместно.

А второе платье — из голубого громуара — получило одобрение и от мадам Бернар, и от Мелани. Я надела его, и они обе одобрительно кивнули.

Да, ткань и в самом деле была красивой и дорогой — ее когда-то купила мне моя любимая бабушка. Но вот фасон платья был совсем не бальный. Его ворот был закрытым, а длина рукава — три четверти. И на нем не было никаких украшений — ни вышивки, ни кружев.

— Мы это исправим, мадемуазель, — вдруг заявила мадам Бернар. — Поверьте, я неплохая портниха, и если вы позволите мне немного с ним поработать, то вы не узнаете его!

Признаться, мне было жаль что-то переделывать в нём. Оно напоминало мне о бабушке. Впрочем, я тут же подумала, что сама бабушка как раз одобрила бы такие переделки. И уж она точно захотела бы, чтобы я пошла на этот бал! Да, возможно, там кто-то посмеется надо мной. Но разве было мне хоть когда-то дело до чужого мнения?

— Я отпорю воротник и сделаю декольте. Нет-нет, не беспокойтесь, всё будет вполне скромно и прилично. Но вы такая красавица, что нужно непременно это показать! А рукава мы укоротим и превратив в «фонарики». И сдается мне, что где-то в моих загашниках есть рулончик голубых седукийских кружев. Если мы украсим ими рукава и подол, это будет прелестно смотреться!

И не успела я подумать о том, что декольте предполагает, что на шее должно быть какое-то украшение, как мадемуазель Дайсон воскликнула:

— А я дам вам свой кулон с голубым турмалином! Конечно, камень в нём не слишком большой, но он очень красивый.

От их искреннего желания мне помочь я не смогла сдержать слёз. Их поддержка была так дорога и приятна!

Глава 20

В умелых руках мадам Бернар просто нарядное платье превратилось в по-настоящему бальное. И когда я надела его, на лице Жаклин появилось выражение не только удовлетворения, но и гордости. А Мелани захлопала в ладоши:

— Вы просто восхитительны, Вероника!

Именно она уложила мои длинные светлые волосы в не слишком сложную, но элегантную прическу. И это тоже было мне непривычно — куда увереннее я себя чувствовала с той простой косой, которую заплетала сама себе каждое утро.

На моей шее уже красовалась цепочка с турмалиновым кулоном, а на ногах были надеты приведенные в порядок туфельки из серебристой парчи.

Жаклин набросила мне на плечи меховую пелерину, довершая тем самым образ благородной дамы, каковой и надлежало бывать на балах. И пусть эта была решительно не моей, играть ее в течение одного вечера мне придется.

— Вот только как же вы поедете к его светлости в нашем старом скрипучем экипаже? — расстроилась мадам Бернар.

Но на такую мелочь я решила не обращать никакого внимания. Герцог прекрасно знал, когда приглашал меня на бал, что я приеду отнюдь не в роскошной карете. И если это не смущало его самого, то почему должно было смущать меня?

Впрочем, и эта проблема неожиданно разрешилась. Потому что когда месье Бернар отправился в конюшню запрягать лошадь, к больнице подъехал экипаж Кендалов, и милейшая супруга Амбуаза Дороти помахала мне рукой.

— Мы подумали, дорогая мадемуазель Эстре, что вам совершенно ни к чему заставлять своего кучера проделывать такую дорогу. Вы же не откажетесь поехать вместе с нами?

Их карета по красоте и изяществу ничуть не уступала карете его светлости, что я и не преминула сказать вслух, чем очень польстила ее хозяину. И всю дорогу мы приятно беседовали, и я имела возможность убедиться, что лечение цитрусовыми уже пошло месье Кендалу на пользу.

На улице уже смеркалось, но когда карета, въехав в ворота поместья его светлости, поехала через красивейший парк, и в окне показался залитый огнями дворец, я не смогла сдержать вздох восхищения.

Здесь всё было роскошным, но при этом это была не показная роскошь, а та, которая отвечала всем правилам хорошего вкуса. Не «чересчур», а исключительно в меру.

Экипаж остановился перед крыльцом, и лакей в расшитой позументом ливрее тут же распахнул двери. Мы поднялись по расстеленной на ступенях дорожке и вошли внутрь здания.

В огромном вестибюле было светло и красиво. Мы отдали лакеям наши меховые накидки и проследовали дальше, к парадной лестнице из белоснежного мрамора.

И вот тут-то во всей этой удивительной бочке меда и оказалась ложка дегтя — потому что на верхней площадке лестницы гостей встречал не хозяин дома, а его невеста. И когда мы приблизились к ней, лицо ее скривилось, будто она проглотила лимон. А дрогнувшие в пренебрежительной усмешке губы отдали распоряжение стоявшему чуть поодаль дворецком:

— Откройте пошире окно! У некоторых дам здесь такой вызывающе-вульгарный парфюм, что невозможно дышать.

Я понимала, кому на самом деле были адресованы эти грубые слова — мне! Именно меня она хотела ими уязвить. Но эта стрела не достигла цели. Потому что на мне не было никакого парфюма вовсе — разве что остатки аромата жасминового мыла.

А мадам Кендал пользовалась явно очень дорогой и очень нежной туалетной водой, так что невеста хозяина оплошала по всем фронтам.

И возможно, она поняла это, потому что не постеснялась добавить:

— Рада приветствовать вас в нашем дворце, господа! И вас тоже, мадемуазель Эстре. Вы, должно быть, на таком приеме впервые? Прошу вас, не стесняйтесь! И хотя я уверена, что танцы пройдут без вас, по крайней мере, вы сможете насладиться закусками.

Это было не просто невежливо. Это была та дерзость, которую не имела права позволять себе хозяйка бала ни при каких обстоятельствах. И месье Кендал, обиженный за меня, как раз собирался сказать ей что-то в ответ, когда из-за ее спины появился сам герцог Лавальер.

— Добро пожаловать, месье и мадам Кендал! Добро пожаловать, мадемуазель Эстре!

Он галантно поцеловал руки и Дороти, и мне и сопроводил это приветливой улыбкой. Но я заметила, какой негодующий взгляд он бросил на свою невесту.

Мы прошли в бальную залу, и тут мадам Кендал дала выход своему возмущению:

— Нет, вы только послушайте эту глупую курицу! Она еще не стала хозяйкой этого дома, а уже позволяет себе такие заявления! На месте его светлости я бы десять раз подумала, прежде чем связывать себя узами брака с такой особой! Да если бы она знала, сколько стоит мой парфюм, то удавилась бы от зависти!

Мы с ее супругом постарались, как могли, успокоить ее, но она продолжала гневаться:

— А уж ее заявление о том, что мадемуазель Эстре останется на танцах без партнера и вовсе не поддается никакому объяснению! Да наша мадемуазель самая красивая барышня на этом балу! Не правда ли, Амбуаз?

Месье Кендал охотно это подтвердил, вогнав меня в краску, а потом еще и добавил:

— Сдается мне, дорогая Дороти, что именно поэтому мадемуазель Рошен так и сказала. Рядом с нашей мадемуазель ее потуги быть королевой бала просто смешны.

— А мы утрем ей нос! — без тени сомнений заявила мадам Кендал. — Ты же не откажешься, Амбуаз, пригласить мадемуазель Эстре на первый же танец?