Большое материнское сердце

- Варечка, ты далеко собралась?

- Да нет, мам, - вздрогнула Варя, ледяной рукой взявшись за дверную ручку. – Свежую выпечку в магазин уже должны были привезти. Возьмём творожную ватрушку к чаю?

- Мы уже сами как ватрушки, - донеслось из комнаты ворчливое, но всё же с нотой одобрения. – Впрочем, по творожку и я соскучилась. Денежка-то есть?..

- Конечно, мам. Я скоро.

Выскочить из квартиры, скорее, при этом сильно не хлопнуть дверью, чтоб мать не уловила её нервозность. Порой Варе казалось, что тело её матери, как у кошки, покрыто сверхчувствительными вибриссами, и вибриссы эти улавливали не то, что колебания воздуха – они улавливали малейшие колебания Вариных мыслей.

Она прислонилась к стене, зажмурилась и чуть отдышалась. Крашеная стена подъезда холодила сквозь пальто, помогая прийти в себя. На всякий случай Варя спустилась на пролёт ниже, села на подоконник и торопливо достала из сумки зеркальце. Рыжая встрёпанная чёлка настойчиво лезла в глаза, а глаза – как всегда: близорукие, беспомощные, испуганные. Тьфу…

Она быстренько подкрасила бледные губы, пощипала щёки, сделав себе больно. Ну и пусть, подумала она, стиснув зубы. Пусть больно. Ей нужно встряхнуться. Ей нужно…

Вздрогнул в кармане телефон, дрожь от него передалась ей, побежала по бедру, и у Вари чуть не остановилось сердце.

Он здесь. Он всё-таки пришёл…

Этого не может быть – отразилась в зеркальных глазах перепуганная мысль. Он должен был, просто обязан был её забыть. А она…

А она пулей выскочила из подъезда и тут же, словно дёрнув невидимую уздечку на самой себе, пошла осторожно, степенно – мать вполне могла выглядывать из окна. Но как только свернула за угол, ноги её дрогнули и резво понеслись к магазинчику с выпечкой.

И, обогнув магазинчик, она влетела прямо в родные объятия, в распахнутую куртку, в колючую шерсть свитера, как мокрый котёнок, который, норовя поскорее согреться, всем телом зарывается в спасительное тепло.

- Варюшка моя, - прижал он её к себе, дрожащую от страха и счастья, с панически колотящимся сердцем. – Девочка моя любимая… Пришла.

Он обхватил её лицо ладонями, лёгким поцелуем бережно коснулся губ. Не удержавшись, потёрся щекой о холодную гладкость её щеки. Заглянул глубоко, по-особенному, в налившиеся слезами орехово-карие глаза. Погладил рыжий локон, выбившийся из-под шапки. Вдохнул знакомый аромат тепла, ванили и цитруса. Странное сочетание, которое так ей шло – тёплый золотистый цветок, невесть как занесённый в стылую серость паскудного российского ноября.

- Коля, ну зачем ты… - прошептала она, тщетно пытаясь справиться со слезами. – Ведь ты обещал…

- А у тебя получается жить без меня? – спросил он сердито. – Если получается, то ладно. Я уйду и больше ты меня не увидишь. Так как, получается?

- Нет, - не раздумывая, ответила она. – Я как будто не живу вовсе…

Вместо ответа он крепче прижал её к себе и поцеловал в макушку.

- Я тоже… - мягко сказал он, наконец. – Значит, мы не должны сдаваться. Мы ведь тоже имеем право на счастье. И я знаю, что делать. Доверишься мне?..

- Да, - счастливо выдохнула она. – Да…

Они познакомились на презентации одной фирмы, дизайн для которой создавала Варя. Этот дизайн настолько понравился Николаю Стрельникову, который работал программистом в крупной компании, что он решил познакомиться с дизайнером и, если повезёт, переманить. Ну, а что: мир – это сплошная конкуренция, как-никак. Кто лучше платит, тот и заказывает музыку.

Автором оказалась рыженькая полноватая девушка в длинном зелёном платье, отчаянно красневшая и прятавшая глаза. Поначалу она вызвала у него ухмылку: ну уж тут и переманивать нечего. Пара улыбок симпатичного представительного мужчины (которым он себя небезосновательно считал), заманчивое предложение и чашка кофе с пирожным в уютной кофейне – и дело в шляпе.

Дело оказалось настолько не в шляпе, что он даже разозлился.

Девушка и от кофе, и от заманчивых предложений отказалась вежливо, но наотрез. Улыбки тоже, как ни странно, не сработали, и он заподозрил большую любовь, к которой такие тихие романтичные девицы, как правило, склонны.

Тут бы Николаю и плюнуть – но какой-то чёрт, не иначе, дёрнул его попросить посмотреть и другие её работы.

Девица, как ни странно, охотно согласилась. Портфолио было у неё с собой, и прямо здесь же, в выставочном зале он в её работы влюбился.

И, видимо, в неё тоже, как осознал гораздо позже. Влюбился в странный и чарующий аромат ванили и тропиков, в золотистые блики пушистых волос, в живую образную речь, ласковый мягкий голос, румяные щёки и необычный её, яркий талант. И ещё рядом с ней возникало чувство обволакивающего покоя и предвкушения, как в детстве, когда он лежал в дышащей свежестью постели на бабушкиной перине с увесистой и ещё только начатой книгой «Гарри Поттера». Как будто всё самое интересное только начинается…

Нет, они далеко не сразу стали встречаться. Он кое-как выпросил тогда её номер, и поначалу они просто переписывались в мессенджере. Потом болтали обо всём на свете. Она показывала ему другие свои работы, а он осторожно, исподволь, полунамёками и вопросами с подтекстом, пытался её «прощупать» насчёт того, есть ли у неё та самая, «настоящая» любовь.

Он вдруг понял, что если даже и есть, то это его не остановит. Ведь он теперь даже заснуть нормально не мог, не услышав на ночь её робко-ласковое «Спокойной ночи, Коля».

И оказалось, что никакой такой великой любови нет. Зато есть… мама.

Уж лучше бы была «любоффф», как неоднократно думал потом Николай.

…Варю мама родила когда-то «для себя», вот как это называлось. Отца своего Варя не знала совсем. Раз была Александровной, значит, звали Александром – вот и вся информация. И вполне хорошо они всегда жили – тихая Варюша не доставляла матери хлопот. Помогала, хорошо училась, вела себя скромно – словно осознавала каким-то детским наитием, что не для себя в эту жизнь пришла. Маме трудно приходилось, и жизнь дочери крутилась вокруг неё, как Луна вокруг Земли – естественным ходом вещей.