— Лэйла сказала все делим поровну, — седовласый недовольно посмотрел на барышню в пожелтевшим от грязи, сажи, дождей и демоны его знают каких еще субстанций, платье. Устало покачал косматой башкой и, облизав шершавым языком свой передний золотой зуб, ответил:
— Лэйла сдохла и вместе с ней в гнилую землю отправились все ее обещания, — после этого, для пущего эффекта, ну и еще чтобы остальные не повадились донимать его теми же вопросами, шваркнул пятерней по гнилому столу, заставляя несчастный предмет завизжать противным скрипом промокших от черной гнили досок.
Девушка огрызнулась на старикана, но отошла в сторону: не по ее способностям было на вожака тявкать. Седовлас, конечно, давно уже статус свой потерял, но мозолистые жесткие пальцы, украшенные ранами, и грязноватый от ржавчины тесак, небрежно валяющийся рядом с его правой рукой, мгновенно давали понять, что шутить этот старикан не намерен.
Так мы и сидели в тишине, каждый задаваясь единственным вопросом: «Лэйла сдохла и как мы теперь будем делить награбленное?» Ответом владел только угрюмый дед, сидевший за своим гнилым столом, будто высокий барин, и раскладывающий монету за монетой в небольшие ящики на земле. Он постоянно что-то записывал в свою грязную книжонку со скомканными страницами, царапая там осколком угля, оставшегося от утреннего костра. Я, честно признаться, сомневался, что из тех, кто сейчас ютился в тесной комнате покосившейся лачуги, нашлось хотя бы двое достойных сыновей и дочерей, умевших читать. Не говоря о том, чтобы научиться писать.
Мне оставалось только ковыряться в ногтях кривым ножичком из приличной стали, доставшимся мне от неудачного убийцы. Не так давно тот вздумал выпотрошить хозяина таверны, в которой я затихарился на несколько дней. Добрый хозяин согласился меня спрятать, отведя для меня целый чердак и взяв за это всего лишь пару золотых. Мог бы выторговать у стражников раз в десять больше, если бы сдал меня, но мужик оказался честным и, по-своему, справедливым. Поэтому моя рука и не вздрогнула, когда я огрел незадачливого убийцу медным прутом по башке, когда тот пробирался по хрупкой, ломкой черепице на крыше. Дурень вырядился в цветастый фиолетовый камзол, да еще и натянул капюшон сверху — видать принимал себя за некоего искусного мастера, а на деле заплакал, когда первый удар проломил кость, но не убил мгновенно. В свое оправдание могу сказать, что в тот день я просто отвратительно поужинал и силы в руках почти не было.
— Че думаешь, как поделит? — громила Сун подошел и сел рядом. Здоровенный тупой детина, вот он бы точно того убийцу на завтрак к демонам отправил одним ударом. Я лично видел как он этой своей дубиной пробивает целый влитой доспех, будто головки одуванчикам срывает. У Суна была мерзкая рожа, поросячьи глазки и здоровенный подбородок, как у обожравшегося хряка. Находиться с ним рядом всегда было неприятно, но почему-то нить судьбы вот уже третий раз сводила нас вместе. Наверное, поэтому он и решил со мной заговорить.
— Ну уж точно не по чести, — хмыкнул я, убирая ножичек. Нечего тут лишний раз сверкать находкой из настоящей стали, да еще и с резной рукояткой.
— Если не поровну, то как? Я по-другому то и не сосчитаю, — угрюмо бухтел Сун, а я видел, как потеет его мясистый загривок.
— Да ты никак не сосчитаешь, дубина, — огрызнулся седой. Все чуяли, что терпение старик скоро потеряет, потому нужен был кто-то, кто его вразумлять начнет, но только это точно не я буду.
— А не многовато ты на себя взвалил, Бидо? — Арлика устроилась прямо в объятиях своего мускулистого ухажера Стефана. Редкостный ублюдок, когда-то был даже рыцарем, но смерть барона заставила влитую броню скинуть и податься в разбойники. Дерьмовый нрав, жгучая ненависть к беднякам и, ко всему моему сожалению, несравненное мастерство фехтования. Эх, мне бы так мечом махать, может и на моих ногах кто-то вроде Арлики уселся бы. А так приходилось рассчитывать только на общество кого-то, вроде Суна.
— Кто тут заскулил? Уличная дешевка? — Бидо схватился за тесак и вовремя. Арлика оказалась на полу, а Стефан аж подпрыгнул, вытягивая из ножен опасный меч.
— Смотри, чтоб спина не надорвалась от забот, — сонно проговорил бывший рыцарь. Его чертовы шелковистые волосы спадали на челку и почти скрывали бездушные голубые глаза. Проклятый красавчик, ненавижу таких.
— Можешь не волноваться, — махнул ржавым железом Бидо. К чести старикана, страху в его голосе не было. — Я думаю каждый получит по количеству отсеченных голов. Так как на план вы насрали, а значит и полезность ваша изменилась.
— Послушаем твои объяснения, — меч в ножны Стефан не убрал, но обратно сел и жестом пригласил Арлику место прежнее занять. Та с радостью к рыцарю прыгнула. Девка была видная, да ума скудного. Такие обычно себя как плесень ведут — находят пищу по нажористее, да пристают к ней, пока в могилу не сведут. А там уже, вооружившись слезами и нарядами откровенным, новую цель себе подыскивают.
Стефан-то вряд ли под ее чары попал, хотя знать наверняка я не мог. Мы с ним и двух слов друг другу не сказали, о чем я нисколько не жалел. Таких людей лучше от себя подальше держать — живут они ярко и красиво, да только конец у них всегда страшный и печальный. Я по себе знаю: скольких таких Стефанов пришлось на корм демонам отправить? Даже вспоминать тяжело.
— Итак, — прервал скучающий поток моих мыслей Бидо, обводя взглядом нашу цветастую компашку. — Дело пошло не по уговору, сами знаете, что это значит.
— Не высовываться нам надо, — смекнул даже тупоголовый Сун, а седовласый согласно кивнул и сплюнул.
— Вот именно. Лэйла подставилась, да и нас под колеса телеги метнула выходкой своей. Какие черти заставили ее в покои принца лезть? Знает кто? — я знал, но отвечать не собирался, поэтому просто тупо на седого уставился, как будто вообще не понимал, о чем тот толкует. — Ты мне глазки-то не строй, лукавый, — сделал вид, что не купился Бидо, но я и бровью не повел, — или действительно не знаешь?
— Я не люблю.
Сказала Маша аккуратно дотрагиваясь до Витиной щеки ладонью. Подержала какое-то мгновение с интересом рассматривая его глаза, которые уже приготовились к тому, чтобы расплакаться от всей боли и глупости. Простой, добрый мальчик. Он не был готов к такому исходу. В его истории должны были быть только счастье радость и победы. Полоса успеха в школе, спорте и в любви. Может и будет. Но только после этого поражения. Она говорила "нет", но до конца не опускала ладонь, все еще наслаждаясь его разгоряченной щекой и чувствуя, как надувается под прикосновением кожа и скрипят зубы, сжимаемые в приступе необоснованной злобы. Мальчик молчал и смотрел на нее выпучив глаза, трещал зубами и сжимал кулаки до боли в костяшках. Ладонь жгла и ему хотелось поскорее скинуть ее, отвернуться и убежать. Но он этого не сделал. Конечно нет. В глубине души он наслаждался последним мгновением их близости. Потому что дальше ничего не будет. Она сказала ему, ответила. Разбила его мечты, уничтожила его идеальный мирок. Маша перечеркнула череду его побед и поставила жирный крест там, где Витя в своем воображении рисовал сплетенные сердца. А потом она убрала руку, смахнула с лица непослушную прядь, сверкнула напоследок своими сияющими голубыми глазами и сказала:
— Прощай, — развернулась и ушла, не оборачиваясь.
Маша была уверена — Витя все так же стоит и смотрит ей вслед, сдерживая слезы. Глупо надеясь, что она повернется, вернется, одумается, согласится, а может и вообще рассмеется и скажет мол "это шутка была". Ничего такого гордая девочка делать не собиралась. Витя был хорошим мальчиком и ей было весело с ним, но связывать свою жизнь, а тем более отвечать на такие наивные признания она не собиралась. У нее была своя жизнь, свои мечты и цели. И Витя в них никак не укладывался.
Девочка вышла с набережной и перешла дорогу, свернула у высокого бизнес центра и пошла в сторону метро. На лице не было и тени сожаления. Небольшое усилие воли и она забыла о чувствах Вити и он в мгновение ока превратился для нее в небольшое, давно забытое, но приятное приключение. Так она вела себя со всеми событиями в жизни, не разрешая им влиять на будущее и не наделяя силами контролировать судьбу. Маша была себе на уме и всегда наперед знала, чего она хочет от жизни. Она любила называть такую манеру жизни "четким, сформулированным планом". Так учила рассматривать жизнь мама. И девочке нравилось все планировать и решать самой — каким будет ее будущее. В такие моменты она чувствовала себя всемогущей. Практически неуязвимой, слегка заносчивой. Но красивой, умной и способной на все. Она стояла у желтой черты ожидая прибытия электропоезда. Маша уже начала подумывать о том, кто может занять Витино место. Кто может стать ее следующим приключением. Поклонников было много, но ей всегда нравился сын папиного бизнес-партнера. Олег был парнем постарше, но выглядел чересчур притягательно и явно посылал ей недвусмысленные намеки. Маша представила, как они идут на первое свидание тайком и легко улыбнулась красочным мыслям. Ее будущее выглядело светлее и пикантнее обычного, а электропоезд как раз засвистел тормозами, подъезжая к станции. И в этот самый приподнятый момент ощущения абсолютного счастья и контроля над своим будущим чьи-то руки сильно толкнули Машу в спину, посылая ее под колеса свистящего многотонного монстра. Электропоезд лязгнул, хрустнул, дернулся и остановился. Можно сказать в тот же самый момент, когда остановилось сердце Маши и жизнь покинула ее тело.
— Боже какой ужас! Нахрена ты мне такое рассказываешь?
— Подожди, у этой истории есть мораль, — молодой человек поднял палец вверх, овладевая вниманием своей собеседницы, — она состоит в том, что иногда, когда мы контролируем жизнь — мы ни черта не контролируем.
— Очень глубокая мысль, Гаспар. И история интересная. Я пожалуй пойду.
Она намеревалась встать прямо сейчас и выйти вон из уютного кафе в центре города. Тут подавали отменный кофе и имелось неплохое утреннее меню под завтрак. Немного французской кухни и легкий японский фьюжн. "Двадцать способов приготовить идеальный завтрак с простым яйцом". Так говорилось у них в социальных сетях. И это было правдой. Гаспар пробовал все двадцать рецептов и мог засвидетельствовать их отменность. Он любил это место, которое носило довольно глуповатое название "Жульен, Банзай!", но при этом умудрившиеся доказать свое превосходство над другими кофейнями в центре. И теперь, спустя пару лет после открытия, это место стало одним из самых исторически популярных в городе. Особенно подходило для первого свидания. Еще ни разу Гаспар не прогадал, когда приводил сюда девушку на первую встречу. Ингрид, сидевшая сейчас напротив и собравшаяся уходить — исключением не была. Когда они пришли сюда впервые, он был галантен и разговорчив, она была мила и податлива. Впереди их ждало несколько восхитительных месяцев, наполненных любованием друг друга и даже одна неожиданная поездка в Рим. Которая, по несчастливой случайности послужила крахом их отношений.
— Ладно, подожди. Ингрид, — он схватил ее за руку и, стараясь не сжимать слишком сильно, свободной рукой настойчиво предлагая сесть обратно, — послушай ты сама понимаешь для меня это все очень в новинку. Мне не хочется говорить лишнего или выглядеть глупо.
— По-моему именно этим ты сейчас и занят, — Ингрид нехотя села обратно, надув губы и целенаправленно смотрела в сторону.
— Но не потому, что хочу, а просто так получилось.
— Ты что хочешь сказать, что залетела я тоже случайно.
— Я такого не утверждал.
— Но думал. Своим хитроумным умишкой, — Ингрид опять попыталась вскочить с места и как можно скорее попасть на улицу. Но Гаспар вновь успел ее поймать.
— Мне тебе еще одну историю рассказать? По крайне мере пока я говорил ты сидела.
— Было интересно к чему весь этот бред, — Ингрид раздраженно махнула рукой.
Все посетители кафе с интересом наблюдали за набирающей обороты драмой. Многие уже опаздывали на работу, но освобождать место не спешили, в который раз заказывая дополнительную порцию эспрессо. Кто-то уже перешел на чай, а две молодые девушки, которые с интересом рассматривали Гаспара, заказали молочные коктейли. Хотели смузи, но в "Жульен, Банзай!" за модой не гнались и предпочитали нестареющую классику. Гаспар на мгновение замер, устремив свой взор в пустоту, собираясь с силами и обдумывая каждое свое следующее слово. Он частенько так делал. Это было чем-то вроде ритуала для него. За окнами бушевала суровая осень. Гаспар оделся в черным классический костюм, на ногах дорогие броги. На запястье — золотые часы. На шее затянутый галстук. Загорелая кожа приятно дополняла вороненую шевелюру, убранную назад. А не банальные для мужчины зеленые глаза делали его опасным для любой мечтательной девушки. Ингрид была ему под стать. Высокая брюнетка с вздернутым носом, длинными волосами и восхитительной фигурой голливудской актрисы рассвета шестидесятых. Ее часто путали с француженками, особенно, когда она наполовину закусывала нижнюю губу и слегка морщила носик. Ингрид это льстило, поэтому она по обыкновению одевалась в наряды, которые мог бы посоветовать своим моделям Живанши. Вот и сейчас на ней, не смотря на погоду, было классическое маленькое черное платье, белый шарф, большие солнечные очки и шляпа, которую она предпочитала не снимать при данных обстоятельствах. Цвет ее глаз, а это немаловажно — глубокий карий, почти что черный. Они оба были молоды, красивы и нестандартны. И где-то глубоко в душе каждый из них надеялся, что роман продлиться чуть дольше. Но природу Гаспара было невозможно изменить, а гордость Ингрид не готова была на уступки. Поэтому сейчас они сидели и ненавидели друг друга. Но не так, как ненавидят друг друга враги, а так, как раздражают друг друга любовники, вынужденные жить врозь, но мечтающие быть вместе.
— Вставай, — мягкие слова, сказанные чуть грубо. Уместная грубость, абсолютно оправданная. В ответ на приказ открывается пара карих глаз, без тени сна рассматривая густую, косматую бороду перед собой. Отец не церемонится, лишь бросает привычное: — Проверяй снаряжение и готовь завтрак. Я осмотрюсь.
Девочка мгновенно встает с кровати. Отец не обращает на нее внимания, он выполнил свою задачу, разбудил ее. Настает время привычного ежедневного ритуала. Сначала зарядка. Ничего сложного. Простые приседания, отжимания, растяжка. Затем проверить снаряжение. Девочка залезает под кровать, ей даже не нужен фонарик, она на ощупь проверяет каждая ли вещь находится на своем месте. Они спят в одежде — это очень удобно. Девочка достает ранец и накидывает на плечи. Настало время готовки завтрака.
Она двигается медленно, почти бесшумно. На дворе раннее утро, но ей не хочется расслабляться. Каждый день она делает это так же, как и сегодня. Медленно спускается на кухню и достает припасы. Проверяет остатки и отмечает продукты в журнале. Выбирает необходимое и готовит. Сегодняшний завтрак — легкая уха. На обед будет жареный кролик, на ужин он же, но вместе с парой кабачков. Еду не выбирают и съедают все до чистых тарелок. Им везло уже достаточно долго. В этот дом пришли больше месяца назад. И до сих пор в округе было достаточно зверей и рыбы, чтобы прокормить двоих, но не больше.
Отец возвращается с патруля. Его лицо как обычно не выражает никаких эмоций. Блеклая маска, закрытая густо растущей черной бородой. Девочке он напоминает гномов, про которых она читала в детстве. Угрюмый, бородатый и сильный. В отличии от гномов, отец почти два метра, но это не мешает двигаться ему медленно, осторожно и оставаться незамеченным. Ему это удается куда проще, чем ей.
— Благодарю за еду, — он садится и принимает железную тарелку с супом. Девочка садится рядом, кивает в ответ. Они едят ровно две минуты — столько, сколько нужно для того, чтобы еда успела усвоиться. И не минутой больше.
— Все чисто? — девочка спрашивает о патруле, хотя уже и знает ответ. Если бы отец заприметил кого-то, то обязательно сказал бы ей. Завтрак не состоялся бы, им пришлось собирать вещи и отправляться в путь. Так было до этого дома, так будет и после. Девочка ждала, что отец кивнет, но он почему-то просто молчал.
— Было, — он ответил очень насторожено и жестом показал припасть к земле. Девочка повиновалась. Слух отца был невероятно чутким, намного лучше, чем у нее, и не раз спасал их. Поэтому она привыкла доверять его слуху, как и его командам. Девочка лежала на полу, протягивая руку за пояс, где находилась пистолетная кобура. Патронов было не очень много, но если опасность застанет их врасплох — придется действовать.
Сначала они услышали выстрел. В мире, который давно замолчал, каждый выстрел был громом, разносившимся на километры, словно церковный колокол, созывающий людей со всех концов города собраться на центральную площадь. А следом за громом выстрела пришел крик. Печальный детский крик, просящей о помощи. И снова выстрел. Отец махнул рукой. Это было очень опасно, но девочка видела, как горели его глаза. Оружие стало настоящим сокровищем в этом мире. Те, кто шумел в лесу — у них было оружие. Судя по звуку это было ружье, а может быть дробовик. За него с легкостью можно будет выручить пайков на несколько месяцев. Отец не собирался упускать такую возможность. Они двинулись в сторону звука, решаясь на риск.
За дверью дома их ждал лес. Девочка вспомнила, как удивилась впервые увидев это здание. Большой коттедж, стоящий прямо посреди леса. Кто-то потратил немало денег на то, чтобы получить разрешение на строительство здесь. К дому даже была вымощена небольшая кирпичная дорога, сделанная для автомобилей. Кто-то очень богатый жил здесь давным-давно. Еще тогда, когда деньги имели вес. Здание было красивым, хоть и излишне вычурным. Стилизованное под старинный замок с окнами, в форме древних бойниц. Ей нравился этот дом и пугал одновременно. Отец же оценил его проще: «сойдет». Утром не стоило боятся ничего, кроме других людей, но именно к ним они и шли. Девочка не любила рисковать, но знала, что не стоит перечить отцу. Тот не любил разговаривать, как не любил и непослушание.
А потому они двигались мелкими перебежками, прижавшись к земле и перемещаясь на корточках. Прятались за деревьями и высокой травой. Шли к непрекращающемуся крику. Был еще один выстрел, уже совсем рядом и девочка почувствовала, как заложило уши. Отец прижал указательный палец ко рту. Они совсем близко. Еще один жест и дальше они стали ползти. Слишком опасны могли быть незнакомцы. Нередки были случаи, когда люди выманивали других и убивали их. За трупы или раненых можно выручить почти полгода пайков и последнее время это ремесло становилось все популярнее. Особенно тут — вблизи больших городов. Девочка не раз спрашивала отца, почему они не уйдут дальше — на восток. Животных там будет больше, а людей меньше. Но отец был непреклонен. Он верил, что монстры активнее на востоке, хотя доказательств этому не было никаких.
Отец и девочка доползи до границы рощи, за деревьями виднелась открытая поляна. Он невесело покачал головой. Эти люди выбрали самое опасное место. Открытое пространство, почти без деревьев и других укрытий. Крик продолжался, но выстрелов больше не было. Отец поднялся на корточки и украдкой выглянул из-за дерева. У ног мальчика, лежащего на земле, копошились двое. Предположительно его родители — мужчина и женщина. Рядом лежало ружье. На границе рощи валялся раненый волк. Он тяжело дышал и поскуливал. Стрелявший попал в ногу и задел бок, но не стал добивать животное. Мальчик не переставая кричал и трясся, скорее всего с ним что-то случилось, но отчетливо было не разглядеть.
— Что думаешь? — отец спросил тихо, но девочка услышала.
— Похоже на ловушку, как и всегда. Даже ружье на видное место положили. Иди бери, — девочка пожала плечами.
— Хорошее ружье, можем убить их, можем пойти домой, — утверждение-вопрос. Она уже привыкла к таким. Отец постоянно испытывал ее, заставляя думать, делать выводы и принимать решения. Постоянно тренировал.