– По решению суда, за непростительное поведение, порочащее честь рода де Вальмон, леди Элира лишается титула, статуса и изгоняется из столицы! – Голос верховного арбитра резанул воздух жестким осуждением. – В наказание вы будете сосланы в Гиблые Земли!
Грохот молотка прозвучал для меня как залп по остаткам моей жизни. Всё, что было моей жизнью, в один удар превратилось в пепел. Воздух застрял в лёгких. Даже сердце будто запуталось, не зная, стоит ли ему дальше биться.
Но я не опустила голову. Не дала им ощутить всю полноту победы надо мной.
Я смотрела прямо в глаза мужчине, ради которого, как оказалось, зря прожила все эти годы.
Гаррет де Вальмон стоял в первом ряду, залитый золотистым светом витражей, отстраненный, невозмутимый и безупречный, будто из мрамора. Красавец, как всегда.
Его поза была расслабленной, даже ленивой – как у того, кто просто наблюдает чужой спектакль. Одна рука лежала на набалдашнике трости, другая – уверенно подставляла локоть для белоснежно-хрупких пальчиков той, что стояла рядом.
Илария.
Моя смерть с улыбкой.
Моя казнь в шёлковом платье, с губами, как спелая ягода и лживо-невинными глазами.
Это она была причиной, по которой я сейчас стояла на позорном суде с клеймом распутницы. Любовница моего мужа, которая уничтожила и растоптала меня в пыль. Заставила всех поверить в то, что я опорочила мужа, изменив ему.
Она стояла чуть позади, будто случайно, будто ни при чём. Губы сложены в гримасу деликатного сожаления, глаза чуть влажные от сострадания. Мол, ах, бедный муж, у которого такая ужасная распущенная жена!
Я смотрела на их сцепленные руки, и у меня внутри всё кричало от горькой боли.
Как ты мог так со мной поступить, муж?!
Мой взгляд скользнул по его лицу в поисках хоть искры сожаления, хоть тени стыда, хоть какого-то осознания, что всё это ошибка. Спектакль, умело поставленный его новой женщиной.
Но его тёмные глаза, в которых я тонула годами, были пусты. Абсолютно. В них не было ни ненависти, ни злорадства. Было… ничего. Холодное, ледяное равнодушие, от которого в сердце росла зияющая дыра.
Я для него просто перестала существовать.
А потом мой взгляд встретился с её взглядом. Илария не стала отводить глаз. Её тонкие, будто выточенные из перламутра губы, изогнулись в лёгкой, едва заметной насмешке.
Она торжествовала. И в этом торжестве была такая мерзкая, ядовитая уверенность, что меня чуть не вырвало прямо здесь, на полированном полу зала суда.
Это она всё подстроила. Это её изящные пальчики, сейчас так доверчиво сжимающие рукав Гаррета, разорвали мою жизнь в клочья. Она не просто отняла у меня мужа. Она украла моё имя, мою честь, моё прошлое. И самое ужасное, что я ничего не могла с этим поделать.
Её слово против моего. Её ангельская внешность против моих заплаканных глаз и дрожащих рук. Кто поверит брошенной жене, когда на тебя смотрит такое хрупкое, невинное создание?
Умелая обольстительница, которая своими интригами запудрила мозги моего супруга. Того, кого я любила всей своей душой и подумать не могла, что он когда-то сможет меня променять на другую.
И вот она правда. Смог. Да ещё и поверил в её интриги, легко вычеркнув меня из своей жизни.
А ведь я думала, что знаю о нем всё.
Знаю звук его шагов, ход его мыслей и устремления. Знаю запах его кожи и то, где у него на шее родинка. Как он вздыхает во сне, когда тревожится. Думала, что знаю его лучше, чем себя.
Какая же я дура!
Почему я вовремя не поняла, что он с самого начала был для меня чужим?!
Когда я впервые заметила Иларию, она была «бедной родственницей одной дамы из совета». Скромная, мягкая, чуть застенчивая – мечта любой свекрови.
Она помогала мне в благотворительном фонде, приносила списки сирот, пекла пирожки для собраний, и все вокруг восхищались её добротой.
А я – вот же идиотка! – хвалила её. Даже защищала, когда сплетницы шептались, будто она чересчур часто появляется в моём доме.
А потом… потом я вошла в кабинет мужа без стука и запомнила этот день по запаху, от которого меня теперь тошнит. В воздухе стоял густой аромат жасминовых духов, которыми я точно никогда не пользовалась.
Он сидел за столом, а она была рядом. Сидела слишком близко.
Я замерла, а он, не моргнув, сказал:
– Элира, выйди. У нас важное обсуждение.
И махнул рукой.
В ту секунду я уже знала.
И всё равно не верила.
После этого пошли слухи. Сплетни, поданные красиво, с расчётом на эффект. «Леди Элира изменяет», «замешана в интригах против мужа», «чёрная магия».
Меня вызывали на допросы, проверяли счета, допрашивали прислугу.
Я доказывала, что невиновна, а они улыбались.
Потому что Илария уже всё подготовила. Каждую бумагу, каждую фразу.
А Гаррет молчал.
Он мог остановить это одним словом. Но не сделал ничего. Ни одного письма, ни попытки защитить. Только холод.
Тот самый холод, который сейчас смотрел на меня из-под тяжёлых век.
– Приговор приводится в исполнение немедленно! – раздался ещё один удар молотка, окончательно вбивающий гвоздь в крышку моего гроба.
Я даже не вздрогнула.
Наверное, уже не могла.
Грубые руки стражников вцепились в мои локти, сжимая так сильно, что у меня от боли перед глазами появились мошки. Железо пальцев впилось в кожу, и всё вокруг стало далеким и неестественно тихим.
Я видела, как под потолком колышется занавесь от сквозняка. Как на пол падает луч света.
И как Илария, стоящая рядом с моим мужем, делает вид, что ей жаль.
Но я заметила, как она едва заметно склонила голову, будто в насмешливом поклоне.
Меня поволокли по центральному проходу. «Позорная дорога». Я читала о таком ритуале в старых книгах, но никогда не думала, что пройду по ней в роли главной актрисы.
Толпа, до этого момента прилично шушукавшаяся, взорвалась. Маска благопристойности упала, обнажив звериные оскалы, и гул голосов ударил, как прибой.
Ещё вчера эти люди кланялись, улыбались, приглашали на приёмы.
Сегодня – плюют.
– Вали в Гиблые земли, потаскуха! – пронзительно крикнула знакомая дама, у которой я ещё на прошлой неделе покупала духи.
– Чудища тебя там заждались! Мутанты! – подхватил её муж, некогда любезно целовавший мне руку при встрече.
– Гадюка! Предательница!
И самое страшное:
– Колдунья! Она насылала порчу на собственного мужа!
Вот оно. Клеймо. Готовое, упакованное и повешенное на мою шею на всю оставшуюся жизнь.
Илария постаралась на славу. Она не просто выставила меня ревнивой дурой. Она сделала меня опасной.
Колдуньей. Изменщицей. Той, кого боятся и ненавидят сильнее всего.
А ведь я… я всего лишь любила его. Любила до одури, до боли в сердце. Никогда, ни единой мысли о другом. Все мои помыслы, все мои дни были для него.
Я выучила, какие блюда он предпочитает, какая температура в бане для него идеальна, как гладить его парадные накидки, чтобы не повредить капризные золотые нити.
Я отдала ему всю себя. А он позволил превратить меня в это… в это пугало.
О да, Илария сделала всё безупречно. Она не просто украла моего мужа. Она стерла само моё существование, как ненужную запись в родовой книге.
И самое страшное… Гаррет позволил.
Когда я проходила мимо него, он даже глазом не моргнул. А я вдруг вспомнила, как он держал меня в объятиях на балу в день нашей помолвки.
Сказал тогда: «Пока я дышу, ты в безопасности».
Забавно. Видимо, перестал дышать.
Толпа ревела, а я ловила запах пота и пыли. Этот гул, этот смрад – всё смешалось, превращая мир в вязкую кашу.
Что-то твердое и мокрое с силой шлёпнулось мне в висок. Я вздрогнула, и по коже поползли мурашки. Кусок гнилого яблока медленно сполз по моей щеке, оставляя липкий, вонючий след.
Следом раздался смешок.
Я не стала смотреть, кто это был. Не позволю им увидеть, как мне больно. Я шла, выпрямив спину, впиваясь ногтями в ладони до крови.
Они хотят, чтобы я сломалась? Молила о пощаде?
Не дождутся.
Пусть я дышала неровно и горло жгло от сдерживаемых рыданий... но я шла.
Шаг. Ещё шаг.
Пусть орёт эта толпа. Пусть швыряют грязь. Они не увидят моих слёз. Никогда.
Я всё равно выживу.
Я пережила ложь.
Пережила предательство.
Переживу и Гиблые земли.