Буду с тобой

Глава 1

Доминика

Поправляю неудобный топ и одергиваю чересчур короткую юбку. Мы здесь все так одеты, нас шесть девушек. Мы массовка для вечернего мероприятия.

Сегодня в ночном клубе «Летучий голландец» разыгрывается автомобиль — белый внедорожник «Форд».

Красивый, мне нравятся внедорожники. Они большие и надежные, как будто уверенные в своем превосходстве.

И мужчины мне такие нравятся, точнее, один мужчина…

Поворачиваю голову, и мне кажется, что подо мной исчезает пол, а сама я зависаю в воздухе — прямо на меня смотрит Тимур Талеров.

Господи, откуда он здесь взялся? Это точно он, у меня не галлюцинации?

Нет, это не галлюцинации, это самая настоящая реальность.

Легкие закупоривает, не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть, а Тимур не сводит с меня глаз. Неужели он меня узнал?

Холодею от ужаса.

Уголок его губ приподнимается, Талер окидывает меня оценивающим взглядом — с ног до головы. Как на рынке.

Приценивается, и… отворачивается.

Пол снова оказывается под ногами, только качает сильно. Я продолжаю смотреть на Тимура, но он уже потерял ко мне всякий интерес. Конечно, я всего лишь одна из шести девушек, полукругом стоящих возле автомобиля.

Девчонки улыбаются и подмигивают посетителям клуба, а я стою как столб — я не умею, как они, так призывно улыбаться и подмигивать.

— Талер, привет! — кричит Тимуру подвыпивший бородач и машет рукой с бокалом. — Ты что, «Майбах» купил?

Тим неохотно кивает и отворачивается, а потом снова смотрит на меня. Мне неуютно под его взглядом, что-то там мелькает совсем нехорошее.

Дожидаюсь, пока его вниманием завладевает какой-то мужчина, и сбегаю вниз. Мне нужно выпить воды и успокоиться, а то сердце сейчас разорвется.

— Ты куда? — кричит вслед Злата, она у нас за старшую.

— Пить хочу.

Навстречу по коридору идут двое, в них я узнаю спутников Саркиса, которые ужинали вчера с ним в «Мансарде». Увидев меня, они останавливаются, и мне очень не нравится выражение их лиц.

— Что, детка, сегодня мы с тобой познакомимся поближе? — говорит один, делая ко мне шаг.

— Не быкуй, Тигран, аукциона еще не было, — недовольно одергивает его второй, они окидывают меня жадными взглядами и идут дальше.

Я пью воду из кулера в комнате, где мы переодеваемся, немного прихожу в себя и возвращаюсь назад.

Автомобиль стоит на невысоких подмостках, которые играют роль сцены. Занимаю свое место возле Златы и старательно тяну губы в улыбке.

Время идет очень медленно, мне кажется, прошло не меньше часа. Наконец ведущий объявляет аукцион.

Вокруг сцены собирается толпа, а я раздумываю — почему аукцион? Автомобиль разыгрывается, а не продается.

— Лот номер один, — объявляет ведущий, — первоначальная цена тысяча долларов, шаг пятьсот долларов.

Почему-то все смотрят на меня. Мимо идет Тимур и тоже на меня смотрит. Сердце снова начинает отбивать бешеный ритм, внутри появляется неприятный холодок.

— Злата, — спрашиваю, — а что продают на аукционе? Автомобиль?

Она мерит меня снисходительным взглядом и фыркает:

— Ты откуда свалилась, Вероника? На бейдж свой посмотри. Тебя продают, ты же целка?

Я вижу на бейджике единицу и киваю, проваливаясь в бездонную пропасть, а сама переспрашиваю:

— Как это продают?

— Обычно, — Злата лениво указывает подбородком на азартно выкрикивающих суммы участников аукциона, — вон уже до десятки дошли. За пятнашку уйдешь, мама не горюй! Эй, ты куда?

— В туалет, я сейчас вернусь, — говорю на автомате и выбегаю в коридор.

— Назад, — мне дорогу преграждают два шкафа-охранника.

— Саркис Ваграмович! — вижу знакомое лицо и еле сдерживаюсь, чтобы не закричать. Нельзя. Иначе мне конец. — Почему меня не пускают в туалет?

— Пропустите, — командует недовольно, подходя ближе, и уже ласково мне: — Ты сегодня просто сногсшибательная, Вероника. Только быстрее, не заставляй гостей ждать.

Днем раньше

— Ника, подойди в третий вип, там Саркис Ваграмович приехал поужинать, возьми заказ.

Я поправляю блузку, провожу рукой по безукоризненно затянутым в тугой узел волосам и иду в зал. Саркис Ваграмович — хозяин ресторана «Мансарда», в котором я работаю уже третий месяц.

Я пришла по объявлению на курсы официантов. Здесь серьезное заведение, все очень строго, и меня взяли только потому, что я очень стараюсь.

Я получила новые документы, и больше я не Доминика Гордиевская, а Вероника Ланина. Ника. Так я всем представляюсь, потому что боюсь, что не стану отзываться на Веронику.

Но за последние месяцы я сделала одно очень ценное открытие — окружающим тебя людям глубоко наплевать, как тебя зовут, где ты живешь и чем ты дышишь. Главное — не создавать им неудобств и не нарушать их зону комфорта. Я эти правила усвоила, и у меня нет никаких проблем с окружающим миром.

Глава 2

Доминика

Меня не нашли. Охранники еще долго матерятся и несколько раз проходят совсем рядом. Мне даже дышать страшно. Но наконец, на стоянке становится тихо, и я облегченно выдыхаю.

В багажнике неудобно, ноги затекли, хочется их вытянуть. Они у меня, наверное, чересчур длинные. Или багажник не слишком вместительный. Поэтому я лежу, подтянув коленки к подбородку, и жду.

Возле машины раздаются шаги, хлопает дверца, и я снова замираю.

Тимур…

Я его не вижу, зато слышу его дыхание, чувствую его присутствие каждой клеточкой тела. Это заставляет сердце биться громче.

Почти не дышу, но оно гулко бухает в груди, и мне кажется, Тимур его слышит. Вот он сейчас выйдет из машины, откроет багажник и…

«Ты кто?» — спросит Талеров.

«Тим, это я, Доминика».

«Доминика? Что ты здесь делаешь, Доминика?»

Я все ему расскажу, и он отвезет меня домой. Почему-то я уверена, что он будет очень зол. Наверное, заставит взять деньги и…

Все.

Снова исчезнет из моей жизни в полной уверенности, что так для меня лучше. Поэтому ему не нужно знать, кто я.

И я лежу тихо, как мышка.

Интересно, куда мы едем? Если к нему домой, я найду, что придумать. В конце концов, Тимур видел меня в ночном клубе, может, он даже меня вспомнит.

Мне все равно нужна помощь — сумка осталась в «Летучем голландце», там телефон, ключи от квартиры и деньги. Если я все объясню и попрошу одолжить деньги на такси, не думаю, что Тимур откажет.

Но что, если он едет к какой-нибудь своей подружке? К той же Кристине, например.

У него много женщин, я это знаю. Отношения Тима Талера регулярно освещаются местными новостными ресурсами.

Неудивительно, бизнесмен Тимур Талеров — завидный жених, его личная жизнь вызывает живой интерес у простых жителей нашего города. И я не являюсь исключением.

От одной мысли, что Тим едет к женщине, мне становится плохо. Стараюсь не думать об этом и пробую думать о чем-то другом.

Например, за что у меня просил прощения Макс? Наверное за то, что рассказал обо мне Саркису.

Конечно, в смене знали, что я детдомовская, что живу одна на съемной квартире. Но о том, что я девственница, знал только Макс.

Я сказала ему об этом, когда он пытался завести со мной отношения. Это было правильно, мы остались друзьями. Максим спокойно принял мой отказ. Потому что первый раз должен быть по любви, он был со мной полностью согласен.

И рассказал об этом Саркису. Как будто если бы он промолчал, это что-то изменило бы.

Звонит телефон, до меня доносится короткое рваное «да». Впервые слышу, как разговаривает Тимур не со мной.

Мне безумно нравится его голос, и его тон тоже нравится. Он говорит резко, отрывисто, и меня пробирает до дрожи. Теперь я понимаю, насколько ласковым он пытался со мной быть.

Или, по крайней мере, казаться.

Еще я понимаю, что мы едем довольно долго и, судя по всему, уже выехали за город. Внезапно машина тормозит, я больно ударяюсь о стенку багажника.

Хлопает дверца, следом подъезжает еще одна машина, там тоже хлопают дверцы, слышатся мужские голоса. Низкие, приглушенные. Они о чем-то негромко спорят, затем голоса отдаляются, и становится тихо.

***

Тишину прорезает автоматная очередь. Я же не ошибаюсь, когда много-много и часто-часто стреляют, это автомат?

Ругань, крики, мат. Топот ног, снова выстрелы — на этот раз одиночные. А потом все затихает.

Внезапно мне приходит в голову, что стреляли в Тимура, и я рывком встаю, открывая багажник.

Выпрямляю одеревеневшие ноги и оглядываюсь — мы с «Майбахом» стоим посреди большого помещения, похожего на ангар. Или склад. Судя по штабелям деревянных поддонов, все-таки склад.

Выбираюсь из багажника и иду. Идти тяжело, ноги подламываются, но я так боюсь за Тимура, что готова ползти на четвереньках.

Вижу мужчин, они носят какие-то объемные ящики. Двое суетятся возле черного мешка, похожего на мусорный, из которого торчат ноги…

Делаю назад шаг, второй. Слева высится гора деревянных поддонов. Мне бы только добраться до нее, чтобы спрятаться. Но один из мужчин поворачивает голову, и мы встречаемся взглядами.

— Упырь, глянь, Саркисова шлюха. Откуда она взялась? — он удивленно вскидывает голову. Огромный как медведь. И черный.

Второй мужчина поднимает глаза, и меня сковывает настоящий ужас. Хочется кричать и бежать. Белки его глаз очень белые, а по низу — красный ободок.

Упырь? Прямо в точку, это про него. Я кричу. И бегу.

Меня догоняют и хватают за волосы.

— Стоять!

— Что там такое, Упырь? — слышится знакомый голос.

Я изворачиваюсь, хоть жуткий Упырь продолжает тянуть за волосы, у меня даже слезы выступают от боли. Но теперь мне не страшно, потому что здесь Тимур.

Глава 3

Талер

Она закусывает губу и кивает, подобравшись, а я, совсем потеряв голову, ныряю под юбку и кладу руку на треугольник. Она там мокрая, я даже через ткань чувствую.

Головка члена напряглась так, что кажется, сейчас лопнет и брызнет фонтаном. Торопливо отодвигаю ткань и замираю, скользнув туда пальцами.

— Тимур! — вскрикивает, и у меня срывает тормоза от того, как она произносит мое имя.

Это просто отрыв башки, когда ее губы вот так двигаются, приоткрывая влажный рот.

Я никогда не целую шлюх, их никто не целует, а эту хочется. Почему-то я постоянно забываю, что это эскортница. Вспоминаю и… забиваю.

Делаю движение пальцами по кругу, замираю. Смотрю. И она смотрит.

Глаза в глаза, я вглядываюсь в них, они подернуты пеленой. Ей хорошо, этой девочке. Почему мне все время хочется назвать ее девочкой?

Еще раз провожу пальцами, и она двигается бедрами мне навстречу. Хорошая, послушная. Поглаживаю большим пальцем там, где расходятся складки и дурею — у нее кожа как персик, бархатистая, нежная. И там тоже такая.

Раздвигаю складки, нахожу пальцем твердую вершину и начинаю поглаживать.

Ааааа… Кайф какой!

Пальцы скользят, рисуя круги, размазывая ее влагу. Хочется нырнуть глубже, но я держусь. Глубже нырнет мой член, а пока я хочу поиграть с этой девочкой, которая пахнет ванильным кремом. Вкусная такая…

— Ну что, скажи, сладкая, любишь, чтобы тебе так делали?

Она вдруг краснеет, сгибает ноги и подается навстречу моей руке, запрокинув голову.

— У меня… так… не выходит, как у вас!

— Детка, я сейчас трахать тебя буду, а ты мне выкаешь!

Стоп, она сказала, что у НЕЕ не выходит? Ее что, так никто не ласкал? Кто ее вообще трахал, какой удод?

Меня пронзает электричеством, будто я уже подключен к местной электростанции. Пальцы то соскальзывают ниже и продолжают изматывать ее круговыми ласками, то возвращаются к клитору. Он твердый, возбужденный, и мне вдруг хочется коснуться его языком.

Я хочу вылизать ее там... Да что со мной такое? Я ни одну бабу не хотел на вкус попробовать, а эту хочу.

Всю хочу. И я голову даю на отсечение, что там тоже ванильный крем…

Она дрожит, а я представляю, какая она внизу, и член упирается в ширинку. Приходится расстегнуть джинсы.

Ритмично двигаю пальцами, хлюпаю, ударяю большим пальцем по клитору. Она корчится, выгибаясь в спине, и стонет, не сводя с меня затуманенных глаз.

— Ну кричи же, кричи, — зубами прихватываю изогнутую шею, — я хочу слышать, как ты кончаешь.

Отрываюсь и смотрю на нее. Черные, цвета воронова крыла волосы, разметались. Белая кожа такая гладкая, как будто она у нее фарфоровая.

Губки приоткрыты, глаза распахнуты, на шее венка розовая бьется, пульсирует. И под рукой у меня начинает пульсировать.

Что ж ты делаешь со мной, я же сорвусь сейчас в бездну…

Хочу увидеть, как она кончит, и ускоряюсь. Девчонка закрывает глаза и складывается вдвое с утробным, хриплым стоном. А я быстро высвобождаю член, приставляю в ее горячему входу и теряю рассудок, одновременно толкаясь бедрами и врываясь языком в рот.

Тормоза отказали окончательно. Я трахаю девушку, которую вижу впервые в жизни, безо всякой защиты. Получаю такой кайф, который раньше мне и не снился.

Остервенело вбиваюсь в обмякшее тело членом и ртом. Да, я целую шлюху. Но мне не противно, наоборот. Мне так до одури сладко, что я не сдерживаюсь, начинаю хрипло стонать в ритм своим толчкам.

Не сразу понимаю, что она притихла, и эта тишина никак не связана с очередным оргазмом. Девчонка просто вцепилась мне в плечи и громко дышит.

К финалу лечу на полной скорости. Вжимаюсь до упора, натягиваю ее на член так, будто хочу пробить дно.

Кончаю просто феерично, судорожно вдалбливаюсь, что-то шепчу бессвязно. Похоже, у меня неслабо сорвало крышу. Потому что хочется сказать что-то совсем непривычное, ласковое. И чтобы она тоже что-то сказала в ответ.

Вытерла мне ладонью потный лоб, сказала, что я лучшее, что с ней было. А я ей то же самое скажу.

Дебил, да? У меня рот не настроен такое выдавать. Максимум, на что я способен — сказать, что такой сладкой ебли у меня еще ни с кем не было.

Но она молчит, и я чувствую — что-то не то. Выхожу из нее. И сразу назад хочу, но мне не нравится ее закушенная губа и закрытые глаза.

— Сладкая, — осторожно шепчу на ушко, мысленно охеревая от того, какое оно у нее розовое и аккуратное. Она сама вся такая, будто вылепленная, ничего лишнего. Идеально все.

Девчонка открывает глаза, опускает их вниз, и мы вместе смотрим на вымазанный в крови член.

Меня накрывает. Продолжаю вдавливать ее в стенку, а сам смотрю то на нее, то на кровь.

— Откуда кровь, сладкая? — едва сдерживаю бешенство.

Что за подстава? Саркис совсем берега попутал?

Глава 4

Талер

Ника приподнимается на носочки, скрестив длинные ноги. Она ерзает, трет ими, пытаясь приласкать себя, при этом подставляя мне под губы то одну грудь, то вторую.

Снимаю душ и регулирую воду, делая струю максимально сильной.

Ника цепляется за мои плечи, и я понимаю, что еще немного, и поимею ее прямо здесь.

Ничего такого в этом нет, если бы она еще двадцать минут назад не была девственницей. Только ее ноги вверху перемазаны высохшей кровью и спермой, а я, хоть и долбаный извращенец, но не садист.

Направляю струю вниз и мою ее, и она с готовностью насаживается мне на руку. Нет, девочка, так не пойдет, я хочу продлить удовольствие.

— Вымой меня, Вероника, — подношу ее руку к дозатору и выдавливаю несколько капель геля.

Накрываю свой член ее ладонью и едва сдерживаюсь, чтобы не зашипеть как раскаленный брусок, который опустили в воду.

Девочка испуганно отдергивает руку, но я возвращаю ее обратно, глядя в глаза.

— Не бойся его, Ника, привыкай. Теперь ты с ним будешь общаться чаще, чем со мной.

Это правда. Я не слишком общителен, зато минет предпочитаю даже когда пью кофе или говорю по телефону.

Но судя по ее перепуганному виду, член моя Ника видела только нарисованным на школьной парте. А там далеко не те масштабы. Так что впереди у нас долгие и изнурительные тренировки.

От таких перспектив моя эрекция становится вполне пригодной для огранки алмазов, и девочка тоже это чувствует.

Ловлю губами ее несмелое «Тимур!» и включаю боковую панель. Все, пора завязывать с этими играми, у меня впереди еще выплата долговых обязательств.

Выдавливаю побольше геля на руку и начинаю намыливать ее всю. Кайфую от того, какая нежная под руками кожа.

Собственные ладони кажутся наждачкой, приходится водить ими очень осторожно. Увлекаюсь и не сразу понимаю, что Вероника сначала несмело, а потом уже более уверенно вспенивает гель у меня на плечах. Рисует круги на груди, ведет ладошками по рукам, по спине.

Она так старательно меня моет, что даже кончик языка высовывает. Развожу руки в сторону и молча смотрю, как она смывает гель, а потом целует меня в грудь, слева над соском. Чувствует, что смотрю на нее, и поднимает глаза.

На миг наши взгляды скрещиваются, и я застываю, даже дыхание перехватывает.

Как можно так на меня смотреть, вот как? Да если бы меня какой-то левый мужик на складе выебал, я бы его, суку, на ленты порезал. А эта смотрит, будто я, блядь, подарок на Новый год.

Захватываю ее за волосы у основания и притягиваю лицом к лицу.

— Ника, если есть, что сказать, говори. Если подослали, скажи сейчас, не трону и отпущу. Потом поздно будет. Не пожалею.

— Ничего, Тимур, — она нисколько не тушуется, снова поднимается на носочки, тянется ко мне, — ты просто мне понравился. Ты красивый и… большой!

Девчонка уже смелее проводит рукой по члену, и я ведусь, как последний мудак.

Выключаю воду и тянусь за полотенцем. Вытираю ее, а сам по-прежнему сканирую, но в глазах больше ничего не мелькает. В помине нет ничего похожего на то выражение, что из меня чуть весь дух не вышибло.

Наверное, я и правда становлюсь чересчур подозрительным.

Подхватываю Нику под ягодицы и несу в спальню. Она обвивает меня руками за шею, а ногами за бедра, и меня снова пробивает странное, гнетущее чувство, будто я что-то упускаю.

Что-то важное. Оно витает в воздухе, буквально пропитывает его, а я как пес, лишенный нюха, ни хера не чувствую…

Но как только бросаю Нику на кровать и раздвигаю ей ноги, мысли разом выветриваются из головы. Она лежит, раскрытая, черные волосы на белом шелке, а там как цветок. Розовая.

Спохватывается и прикрывается ладонями, хочет свести колени. Отбрасываю руки, снова развожу ноги.

Провожу по щиколотке, потом до колена, потом по бедру. Пальцы скользят, будто плетут узор. Моя девочка раскрыта, колени разведены, руки закинуты за голову, губа прикушена. И я опускаюсь вниз.

Оттуда смотрю на нее и мне нравится, как она вспыхивает.

Придвигаюсь и целую бархатистые складки, а потом осторожно провожу между ними языком. И она уже стонет. Такая чувствительная девочка.

Я знал, что она на вкус тоже сладкая, но не знал, насколько. Вкус ее возбуждения пьянит, я погружаюсь языком глубже, а потом облизываю шелковую плоть.

Толкаюсь глубже — облизываю, глубже — облизываю.

Ника сначала постанывает, цепляется пальцами за простыню и пытается увильнуть. Но я крепко держу ее бедра, и она может только двигаться навстречу моему языку.

Теперь она громко стонет, облизывая пересохшие губы, хрипит и вскрикивает. Нахожу языком клитор и в несколько ритмичных толчков довожу ее до такого оргазма, что она несколько минут бьется в моих руках, сведя ноги и выгнувшись дугой.

И пульсирует, пульсирует, пульсирует...

Ебать, как это больно — сдерживаться!

Глава 5

Талер

Я не сплю уже минут двадцать. Лежу, рассматриваю девушку, уткнувшуюся мне в грудь где-то в районе солнечного сплетения. Мне не очень удобно — рука, на которой она лежит, затекла.

Но будить Нику не хочу.

Скажи кто-нибудь еще вчера, что я усну в такой конструкции, послал бы нахуй. А сегодня даже в кайф так лежать.

Ее бедро упирается мне в стояк. Достаточно отвести ее ногу в сторону и найти головкой члена вход — он сам его найдет, моему члену тоже понравилась Ника.

От осознания того, что я могу трахнуть ее в любой момент, в мозгах реально коротит, но по-прежнему не хочется будить девочку.

Мне нравится слушать, как она тихо сопит почти в живот, нравится на нее смотреть. Но нутро подсказывает, что слишком все гладко и правильно, чтобы расслабиться и поверить.

То, что у меня крышу унесло, я и так знаю, но не до такой степени, чтобы забить на здравый смысл.

Она приехала на склад в багажнике моего же «Майбаха». Меня увидела в клубе, услышала, как Герыч спросил про машину, и когда убегала, кинулась к моему автомобилю.

Ладно, тут придраться не к чему.

Вспоминаю, как увидел ее вчера в ночном клубе. Признаюсь, Ника меня впечатлила. Я даже залип на некоторое время. И даже мысль мелькнула поучаствовать в аукционе. Но я туда ехал не шлюх покупать, а помелькать.

Теперь если кто спросит, где были Талер и его люди, любой подтвердит, что Талер был в «Летучем голландце». И пусть Нарик докажет, что это я забрал товар.

Я даже не поинтересовался, что еще входит в «Лот номер один». А зря. Туда вошла девственность Вероники, которую Саркис выставил на торги.

Моей Вероники.

Медленно закипаю. С Саркисом надо разобраться. Просто выпустить ему кишки неинтересно, да и не он один там в доле.

От мысли, что у Ники могло не получиться сбежать или она спряталась бы в другую машину, снова коротит.

Если только это не подстава. Не постановка от начала и до конца. Потому что с точки зрения подставы выбор Ники выглядит куда логичнее.

Она знает меня, знает, на какой машине я езжу. Дальше оставалось найти «Майбах» и спрятаться в багажник.

Парковка закрытая, я багажник обычно не проверяю, и этот раз не стал исключением. Смотрю на девушку под собой.

А не врешь ли ты мне, сладкая?

Она красивая, такая, что дух захватывает. Не то, чтобы у меня таких не было — всякие были. Даже черные пару раз. И китаянка была — маленькая, мой член у нее разве что из горла не выглядывал.

Но эта слишком совершенная, чтобы я как лох думал, что все хранилось нетронутым лично для меня.

Почему эту девочку до сих пор никто не распечатал? Она что, в монастыре росла? Не верится, что до меня никто не пробовал ее на вкус — такой охренительный, сладкий вкус.

Провожу тыльной стороной ладони по лицу — от виска по линии скул, до подбородка, ниже по шее, к груди.

Не удерживаюсь, наклоняюсь и вдыхаю запах шелковых волос.

Ну реально же охуенная девочка. Неудивительно, что в «Голландце» все как взбесились — когда я уходил, торг перевалил за двадцатку.

Снова наклоняюсь и осторожно, чтобы не разбудить, касаюсь волос, повторяю очертания лица. От одной мысли, что все это может принадлежать кому-то другому, начинает потряхивать.

Но я не могу держать ее возле себя долго, так что когда-то она по любому будет с другим мужиком. И это бесит.

А еще бесит постоянно звенящий внутри сигнал опасности.

Ладно, я вывез ее из клуба. Но потом я трахнул ее, причем не церемонился, как шлюху. Потому что принял за шлюху. А она спокойно спит, обхватила мой торс и жмется всем телом.

Тут мой мозг отказывается что-либо понимать.

Сына сказала родит… Заебись...

Кстати, надо заехать в аптеку за таблетками для экстренной контрацепции, пусть пьет. А то и правда залетит, аборт хуже.

Девочка как кукла. Выйдет замуж, пусть мужу сына рожает. Или не сына. Когда я ее от себя отпущу.

Становится совсем херово. Я же убью ее мужа, да он и прикоснуться к ней не посмеет! Пиздец, меня кроет, да?

И вдруг Ника начинает хныкать и цепляться за меня.

— Тим… Тим…

Я понимаю, что ей снится сон, начинаю гладить волосы, плечи, а она еще сильнее жмется.

— Не отдавай меня им, пожалуйста, Тим…

Она дрожит, а у меня все замирает.

Наклоняюсь, цепляю макушку подбородком, и с разгона ныряю в волосы. Черный шелк, пахнущий ванилью.

Какая девочка… И моя.

Разжимаю пальчики и неожиданно для себя прижимаю к губам.

— Не отдам. Ты моя, Вероника, а за свое я зубами рву.

***

Холодный душ — и я, наконец-то, окончательно просыпаюсь. Сам не понял, как снова уснул возле Ники. Хорошо, что будильник на телефоне выставлен на всю неделю.

Глава 6

Доминика

Я слышала разговор Тимура и Борисовны, она наверняка сейчас мне звонит, и, если я не отвечу, будет волноваться. Звонит на телефон, оставшийся в сумке, которую я бросила в «Летучем голландце». Надо попросить у кого-нибудь аппарат и позвонить Тиму, пусть заберет сумку, но, чтобы выйти из спальни, надо одеться.

Встаю и иду в душ. Там огромное зеркало от пола до потолка, я рассматриваю себя и вспоминаю, как Тим облизывал вчера мою грудь. Внизу мгновенно становится мокро и горячо, а я смотрю на себя в зеркало.

Когда Тим вышел из гардеробной, я еле сдержалась, чтобы не ахнуть. Он был совсем как те миллиардеры в дорогих журналах и американских фильмах — красивый, пахнущий, одетый будто как раз собирается на обложку такого журнала.

Я, наверное, слишком жадно его рассматривала, потому что он вдруг изменился в лице, подошел ко мне и вынул свой член. Не знаю, когда я привыкну к его размеру, но он меня обезоруживает. И подчиняет. У него гладкий ствол, перетянутый венами и заканчивающийся рельефно вылепленной головкой. Тоже гладкой, будто шелковой.

Трогаю губу и улыбаюсь. Мне понравился член Тима, понравился его вкус — он пряный и терпкий. И понравилось ласкать его ртом, пока он не захотел войти сам глубже. Хорошо, что это было недолго, а то я чуть не задохнулась.

Это был мой первый минет в жизни, наверное, в глазах Тимура я выгляжу совсем неловкой и нескладной, но он обещал сам меня всему научить. От одной этой мысли по позвоночнику пробегает дрожь, я смотрю в зеркало и обхватываю одной рукой грудь, а другую опускаю вниз.

Там следы Тима — его высохшая слюна и сперма. Он сначала трахал меня языком так, что я кричала как ненормальная, а потом членом. Ноги начинают дрожать, внутри становится совсем горячо, и я раздвигаю складки, а потом провожу между ними двумя пальцами.

Вспоминаю, как это делал Тимур — на складе руками, в своей спальне языком. Представляю его и зажмуриваюсь. Снизу поднимается горячая волна, скручивается в животе, ползет выше. Хватаю себя за сосок, потом снова скольжу пальцами вниз.

И мне кажется, что он рядом. Я слышу его запах, его дыхание, в ушах стучат молоточки, сердце колотится как бешеное. Но все равно не хватает его укусов-поцелуев, от которых пробивает как от ударов электрошокером. Не хватает его тела, к которому так приятно прижиматься и чувствовать каменную твердость мышц.

К сожалению, я слишком хорошо знаю свое тело, чтобы это длилось дольше. Зажмуриваюсь и представляю Тима, когда он кончал сегодня мне на грудь — в идеально сидящем костюме, с расстегнутой ширинкой и запрокинутой головой. Воображаемый Талеров несколько раз передергивает рукой по стволу, оттуда выстреливают белесые струи.

Во рту появляется привкус спермы — чуть солоноватая, похожая на смесь белка с морской водой. Между ногами начинает пульсировать, а свожу ноги и хватаюсь за стену, чтобы не рухнуть на кафельный пол.

Ноги дрожат и отказываются держать, я сползаю по стене, продолжая вдавливать пальцы в промежность. Тяжело дышу, между ног пульсирует, жгут в животе сворачивается узлом. Мне мало, я хочу Тима, хочу, чтобы во мне снова оказался его член. Уверена, в этот раз больно не будет, а если и будет, все равно — слишком сильно желание ощутить в себе его твердость.

Переваливаюсь на колени и упираюсь лбом в холодную гладкую стену.

Теперь я не просто люблю тебя, Тим Талер. Теперь я тебя хочу.

***

Талер

Сажусь за руль и непроизвольно смотрю на окно спальни. Штора задернута, спит? Завожу двигатель, а сам вспоминаю. Как Ника смотрела на меня снизу вверх, аккуратно обхватывая пухлыми губками головку стоящего колом члена. Как слизывала с уголка губ каплю спермы. Как гладила пах и обещала всему научиться.

Кривлюсь в ухмылке. Приплыл ты, Талер, походу, нехило так приплыл.

Выруливаю со двора и набираю Упыря.

— Ты, Черный и Японец, в двенадцать на базе. Я к Саркису, потом в офис, потом к вам.

— Талер, слышь, тебя Нарик ищет. Он там уже на говно сошел, — хмыкает Упырь.

— Кто стучится, тому и открывают, — глубокомысленно изрекаю, Упырь ржет.

Отключаюсь и сразу вижу вызов. Нарик. Что-то рано он просек. Отвечаю нехотя:

— Чего тебе?

— Быкуешь, Талер? — истерит. Прав Упырь, точно в говно. — Ты мой товар увел?

— Хватит жрать эту дрянь, Витя, — стараюсь придать голосу максимум сердечности. Душой не кривлю, я правда на дух не переношу наркоманов, — завалят тебя с таким подходом. А мы с ребятами вчера у Саркиса были, не веришь — спроси у него.

— Отвечаешь, Талер? — я даже телефон от уха отодвигаю. Ну как баба, честное слово…

— Иди нахуй, Нарик, — достал. Отключаюсь. Снова звонит. Клюнул, отлично.

— Талер, это для Шерхана стволы, мне пиздец, если я их до завтра не найду.

Тебе по любому пиздец, просто ты об этом не знаешь. Но вслух говорю другое:

— Не пизди, Витя, Шерхану с тобой поссать на одном гектаре западло, не то, что сделку заключать.

— Я тут буфер, это для него стволы, просто чтобы напрямую не тянуть, он их через меня провез. Слушай, Тим, я их выкуплю, давай встретимся, перетрем, а?

Глава 7

Доминика

Я смотрю Тимуру в глаза и снимаю футболку. Под ней ничего нет — лифчик остался в сумке в «Голландце». Трусы, выпачканные в крови и сперме, Тим выбросил.

Смотрю на его шею — крупный, выпирающий кадык поднимается и опускается, когда Тимур шумно сглатывает. И это зрелище меня завораживает. И очень возбуждает.

Я не так давно закончила школу. Помню из анатомии, что кадык заметнее у тех, у кого больше тестостерона. А еще он влияет на голос — с сильно выраженным кадыком голос ниже и грубее.

У Тима голос командный, раскатистый. Но это с другими. Со мной он низкий, хриплый, возбуждающий. Он оседает на перепонках, проникает внутрь меня, вызывая во всем теле сладкую дрожь.

Между ног предательски выделяется влага, и я прячу глаза. Наклоняюсь, чтобы надеть невесомый клочок ткани, который может назвать трусиками только обладатель очень хорошего воображения.

Ткань мгновенно пропитывается насквозь. Не смею поднять глаза на Тима и беру лифчик. Он такой же невесомый.

Надеваю его, застегиваю, изогнувшись, и оказываюсь притянута к твердому телу.

Прямо передо мной — шея с выступающим кадыком, в меня утыкается выпирающий в паху член. Мышцы, нависшие надо мной, тоже бугристые и выпирающие.

Это зрелище завораживает. Запускает в теле процессы, которые нельзя обозначить словами. Если это та химия, о которой столько говорят, то я готова писать о ней научную работу.

Концентрация тестостерона в этом мужчине такая, что я точно знаю: если бы в мире существовали приборы, измеряющие тестостерон, при подключении к Тиму они бы не просто зашкаливали. Они бы взрывались вместе с лабораториями.

Тимур подхватывает меня под ягодицы и прислоняет к стене. Вовремя, иначе мои ноги сами бы подломились. Я обвиваю его ногами за талию, и член через брюки упирается прямо в промежность.

Тимур смотрит на мою грудь, его зрачки полностью затапливают радужку.

Только успеваю подумать, что незачем было надевать белье, как ощущаю на себе горячее дыхание. Прямо через кружево. Оно такое тонкое, как паутинка, что не чувствуется на теле. Зато хорошо чувствуется влага, это Тимур дышит мне на сосок, чуть касаясь языком.

Его дыхание горячее, вязкое, мокрое. И я уже вся мокрая внизу. С ужасом думаю, что на брюках Тима останутся пятна.

Язык Тимура все увереннее трогает соски, кружит по ареолам, а я выгибаюсь и вдавливаюсь ему в члендо потери сознания.

Мне хочется его внутрь, в себя, на всю длину. Чтобы ни одного миллиметра свободного не осталось между нами и внутри меня.

А Тимур нарочно продолжает мою пытку — теребит соски по очереди, смачивает их слюной. Они трутся о кружево, и меня выкручивает, болезненно простреливает к низу.

Я давно поняла, грудь для Тима — это что-то особенное. Он смотрит на нее, отстраняется, прикусывает сосок. Вбирает ртом и снова отстраняется. Зализывает каждый милиметр.

Я дрожу от охватившего возбуждения, перед глазами кружится рой цветных точек.

Мои рецепторы оголены, натянуты до предела, как струны. Тимур играет на них, заставляя меня издавать немыслимые, животные звуки. Хватаюсь за его голову, тяну вверх.

«Я тебя люблю, Тим!» — хочу сказать, но нельзя. Зато можно сказать по-другому, тоже правду. Только другую. Заменив одно-единственное слово.

— Я тебя хочу, Тим, — шепчу, а потом сползаю ниже и передо мной оказывается его шея. Не хочу сдерживаться, стону и обхватываю кадык губами.

— Ника! — Тимур хватает меня за волосы и оттягивает, заглядывая в глаза, а я лихорадочно расстегиваю пуговицы его рубашки.

Он помогает мне, стягивает рубашку и бросает в угол. Опускает меня на пол и разворачивает к зеркалу, здесь везде много зеркал.

— Смотри на себя, Ника, — держит за шею одной рукой, а второй скользит вниз по животу. Я раздвигаю ноги, показывая, как мне нужны там его пальцы. — Смотри, какая ты сексуальная.

Он останавливается, цепляет пальцами кружевную перемычку и водит по набухшей плоти, задевая клитор. Мы вместе смотрим в зеркало. Я растрепанная, с искусанными губами, отчего они кажутся ярким мазком. Это и красиво, и пошло. Чувственно и похотливо одновременно.

Тимур тянет за чашки бюстгальтера, обнажает грудь. Соски вызывающе торчат. Он скручивает их пальцами, снова скользит рукой вниз.

Вбирает губами кожу шеи и говорит так низко, что я почти кончаю от одного голоса:

— Смотри в зеркало, Ника. Я хочу, чтобы ты видела свое лицо, когда я буду тебя трахать.

Отодвигает кружево и врывается в меня сзади до упора. Я вскрикиваю и подаюсь вперед, его член слишком большой и болезненно твердый. Но Тим не дает, тянет обратно. Захватывает одной рукой, прижимая к груди, а второй крепко держит за бедро.

Оба смотрим в зеркало. Во мне член Тимура так глубоко, что кажется, он достает до половины меня. Дышим рвано, надсадно. Кладу одну руку на ладонь Тимура, а вторую завожу назад. И толкаю его в себя.

Тимур поворачивает мою голову, наши лица оказываются совсем близко. Безумные, разгоряченные.

— Охуенная, какая охуенная девочка! И моя… — шепчет он мне в губы, наши языки сплетаются в очередном невменяемом танце.

Глава 8

Талер

Официант приносит еду, быстро расставляет блюда на столе и отваливает. Ника сидит у меня на коленях, обхватив себя за плечи, и смотрит в глаза.

— Тимур, это правда, что они меня купили?

Я откидываюсь на спинку, раскинув руки.

— Забудь о них, Ника. Просто не думай.

— Я хочу знать, — упрямо хмурит брови.

Кладу руку ей на коленку, а потом ползу по ноге под платье. Не знаю почему, но меня это платье пиздец как заводит.

— Они не тебя купили, Ника, — рука скользит по внутренней стороне бедра, упирается в треугольник между ног. Оттуда идет тепло, и у меня в штанах существенно поднимается температура. Походу, пожрать мне сегодня не судьба. — Они купили твою… неопытность.

Чуть язык не сломал, но по-другому говорить не хотелось. Ну не невинность же, я ж не поэт и не писатель. Хорошо, не добавил, что то, что они купили, забрал я. Без денег, за так.

— Я боюсь, — говорит еле слышно.

— Тебе нечего бояться, — пытаюсь ее успокоить, — поверь мне, пожалуйста.

Ника вдруг выпрямляется, протягивает руку и гладит меня по щеке, по подбородку. Ее пальчики пробегаются по губам, а я смотрю на нее как дурак. В глазах мелькает что-то неуловимое, не могу объяснить, что, но изнутри начинает штормить.

Надо прийти в себя. Увереннее вдавливаюсь в нее рукой и спрашиваю, стараясь, чтобы прозвучало как можно развязнее:

— Ну что, сначала будем есть, потом трахаться, или сначала трахаемся, а потом едим?

Я хочу, чтобы она не думала о тех двоих. Им жить осталось несколько часов, зачем о таких думать? А бояться мертвецов даже как-то неудобно.

И тут происходит то, что выбивает меня, как автомат от перегрузки в электросети. Ника ложится мне на грудь, обнимает за шею и утыкается макушкой под подбородок.

— Мне все равно, Тим, — шелестит, — только чтобы с тобой…

И я как рыбина, выброшенная на сушу, хватаю ртом воздух, а сам сижу, полулежа на спинке дивана, не смею даже пошевелиться.

Потому что не хочу. Не хочу, чтобы это сейчас закончилось. Чтобы она отлепилась от меня и отпустила.

Мне наплевать, что рубашка наверняка измялась, да и брюки тоже. Мне так круто пахнет моей девочкой, что я просто лежу с ней на груди и глажу ее волосы. Захватываю длинные пряди, и они красиво струятсясквозь пальцы — натуральный черный шелк. И на вид, и на ощупь.

Откуда ж ты взялась такая сладкая на мою голову? На обе головы. Она привстает, смотрит на меня, а потом осторожно касается губами, и я ловлю ее губы ртом.

Я редко целуюсь, поцелуи — это не мое. Девушки обычно обижаются, но мне глубоко похуй. Мне принципиально не касаться ртом рта, где был неизвестно чей член. А тем более, если известно. Поэтому я даже позы предпочитаю те, где не лицом к лицу.

С Никой я об этом не думаю. Просто ее целую, а она отвечает, и мне нравится так как сейчас — неторопливо. Долго целуемся, затем она отодвигается и нерешительно спрашивает:

— Может, сначала поедим?

Рывком поднимаюсь и ссаживаю ее с колен. Умница моя.

— Правильно, детка, у тебя не будет сил, если ты не будешь есть. И у меня тоже.

Выжидаю, пока она увлеченно начинает ковыряться в салате, и говорю:

— Давай заедем к тебе домой, ты заберешь то, что посчитаешь нужным. Остальное купим.

Она облизывается и согласно кивает.

— Как скажешь, Тимур.

У меня от этого «Тимур» грозится начаться извержение. И не вулкана. Но я сам не хочу здесь, хочу на кровати, раздеть ее полностью и смотреть. А потом уже не только смотреть. Так что едем сейчас к ней на квартиру, затем мне нужно взять деньги, которые я привезу Саркису за Нику.

То, что Саркису они не понадобятся, знаем мы с Шерханом. Главное, чтобы от этом не узнал Саркис.

***

Доминика

Тимур входит первым, обходит квартиру, даже в туалет заглядывает. Потом разрешает войти мне.

— Собирайся, я подожду в машине. Одежду не бери, мы все купим новое.

Я все равно складываю в сумку вещи, паспорт, тапочки и чашку — ее мне девчонки подарили на день рождения, жалко оставлять.

Внезапно осеняет догадка, и я замираю, открыв рот — Тим не попросил показать паспорт, даже не взглянул на вещи. Он забрал ключи вместе с сумкой, а значит… Значит, он уже здесь был. И он… Он знает?

Трясущимися руками лезу в свой тайник, который устроила в диване. Диван старый, с пружинным блоком, изнутри отпоролась обивка, и там я храню свои сокровища. Лаки, фотографию и дневник с признаниями в любви Тиму Талеру.

Сейчас мне все это кажется ужасно наивным и глупым. Мне очень стыдно за мой детский дневник и детские признания. Потому что теперь я знаю, что такое взрослая любовь.

У меня до сих пор ощущения, будто во мне твердый член Тима, и я не представляю, что будет, если он прочтет дневник.

Но выбросить его не могу, это уже часть меня. Быстро сую на самое дно сумки игрушку и дневник с фотографией — спрячу где-нибудь. Кто знает, вернусь ли я обратно в эту квартиру.

Глава 9

Талер

Я едва сдержался, чтобы не расхерачить телефон о ближайшее дерево. Хорошо, Ника вернулась. Мы приехали к ней домой забрать вещи. Я проверил, никого ли не было в квартире после меня, и спустился подождать к машине.

Позвонила Борисовна, а дальше я слушал и сжимал телефон так, что думал, он треснет.

Доминика выходит замуж.

Борисовна так торжественно сообщила об этом, будто я миллион выиграл. Хотя, наверное да, я блядь должен обкончаться от счастья. Вот только мне будто в грудь ногой задвинули.

Больно, пиздец как. Каждый раз я думаю, что отпустило, а не отпускает.

Как они могут отдать Доминику первому встречному? Как же хочется ее найти, поймать этого мудозвона, наизнанку вывернуть и так оставить. Поздравить, сука, с бракосочетанием.

А что потом? Ничего.

Я ей никто и останусь никем. Борисовна блеет, что у Доминики все хорошо, что она пообещала привести своего мальчика и познакомить с Борисовной.

Охуеть, да?

Ладно, пускай знакомится. Я хочу знать, кто он. Где работает, кем. Где живет, с кем. Я встречусь с ним только один раз, чтобы Доминика не знала. Но он на всю жизнь запомнит и усвоит — обидит ее, украсит своим памятником городское кладбище.

Мы едем в поселок, в дом. Для всех у меня в лесу дача, и когда Талера достает город, он прячется там от людей. Дом мой в самом деле находится на отшибе, вокруг лес, так что все по легенде.

В общем, доля правды здесь есть, только прятаться от людей я предпочитаю на островах или возле океана. Когда опускаешься на морское дно, человеческое дно уже не кажется таким отвратительным. А здесь я всего лишь держу деньги.

Цокольный этаж — настоящий бункер, туда просто так не попадешь. Пароль от сейфа — день рождения Доминики.

Беру сотку. Конечно, Саркис эти деньги не получит, но нужна страховка на случай, если что-то пойдет не так. Хотя уверен, у меня все получится.

Я пойду сам, не стану перекладывать на «расстрельную» команду. Сегодня Талер солирует, они остаются на подтанцовке. И клянусь, от такого привата у Саркиса и его дружков нехило подгорит. В самом прямом смысле.

До вечера время вагон, и я везу Нику за шмотками. Она подозрительно притихла, сидит, смотрит исподлобья на дорогу и молчит. С самого ресторана такая.

Съезжаю на обочину и заглушаю двигатель. Поворачиваюсь к Веронике и за подбородок тяну к себе. Вот теперь хорошо, глаза в глаза.

— Ника, — уже напряглась, смотрит испуганно.

Чтобы успокоить, провожу большим пальцем сначала по одной губе, потом по второй. Прижимаю.

Они как кровью налитые, потому такие яркие, ведь она их не красит. Сами по себе будто припухшие, магнитом тянут. Не могу удержаться, выше подтягиваю и целую. Сначала просто языком по губам прохожусь, а потом глубже толкаюсь.

Вспоминаю как внизу ее ласкал, сразу от головы к члену откатывает, ширинка натягивается, чуть не лопается. Ну какая же девочка мне досталась охуенная…

Меня штормит, затягивает в поцелуй, а она не шелохнется. Отодвигаюсь, беру ее руки и закидываю себе за шею, а потом снова губы ртом ласкаю.

Про другие думаю, они тоже у нее быстро кровью наливаются, и такие сладкие становятся, что я даже запах их слышу. В голове начинает шуметь, перед глазами все мутнеет.

Стону и подминаю ее под себя. А она упирается, сучка малая, я платье задираю и в бедро пальцами впиваюсь. Зубки сцепила и язык выталкивает, мне даже смешно делается. Играет со мной, маленькая совсем…

— Ника, — придавливаю к спинке и шепчу на ушко, обхватываю мочку губами и прохожусь языком, — я же тебя сейчас тут трахну прямо на трассе. Что ты делаешь?

Напрягается подо мной, и я понимаю, что это не игра. В грудь упираются ладони — кисти узкие, пальчики длинные. Хочу, чтобы она не упиралась в меня ими, а гладила. Или лучше себя, сминала свою охуительную грудь, сидя на мне.

Теперь я точно знаю, как буду трахать ее вечером. Снизу.

— Ника!

— Тимур, — поднимает на меня свои большие глаза, темные и блестящие. Черный шоколад. Или маслины. — Кто такая Доминика?

Молчу и смотрю перед собой, уперевшись руками в руль. Мне нечего ответить.

Я мог бы сказать, что это маленькая девочка, которую я впервые увидел на сцене актового зала детского дома. Которая смогла каким-то образом пробраться внутрь меня. И которая умудрилась придать моей жизни смысл, потому что я оказался ей нужен.

Девочка, которая писала мне письма.

Я слишком циничный и грязный, но Доминике нельзя было не верить. Мне запретили видеться с ней, но я мог приходить и смотреть, как она живет без меня — играет, бегает, смеется.

И я приходил. Прятался, чтобы она не видела, и смотрел.

Я мог рассказать, как несколько лет боролся за право опеки. Как хотел забрать ее из детдома, потому что видел, как она беззащитна и неприспособлена для детдомовской жизни. И что мне ее так и не отдали.

Поворачиваюсь, смотрю на Нику.

Глава 10

Талер

Сижу в машине и поглядываю на часы. Пиздец, как медленно тянется время. Чтобы отвлечься, вспоминаю Нику в бутике.

Все, что она надевала, мне нравилось, я сам отбирал ей одежду. И если бы я не решил, что секс у нас будет после того, как все закончится, и Ника обязательно будет сверху, я бы трахнул ее прямо в примерочной.

Все, без двух минут, пора.

Вхожу в «Летучий голландец» ровно в одиннадцать. Взгляд натыкается на худую фигуру за барной стойкой, и я сквозь зубы матерюсь. Демьян.

Ну, когда ж ты, сука, на пенсию выйдешь?

Подхожу, сажусь рядом. Времени совсем мало.

— Тимур? — почему у него мое имя все время звучит как ругательство? — Так и знал, что без тебя не обойдется!

— Выйдем, поговорим, — киваю в сторону выхода. Идем.

Веду в служебное помещение и молюсь, чтобы нас не увидели.

— Ну чего тебе? — спрашивает.

— Ничего, извини, — два резких движения рук, и он мягко оседает по стене на пол.

Оттаскиваю в угол и бегу к кабинету Саркиса. Черт, три минуты потерял. Достаю из кармана пузырек с хлороформом, кляп из марли, смачиваю и прячу обратно в карман.

Дергаю ручку кабинета. Саркис сидит за столом, обложившись бумагами. Подавляю вспышку гнева — голова должна работать четко и бесстрастно.

— Деньги привез? — поднимает голову. Выражение лица такое, что хочется въебать с ноги. Но я ж, блядь, бесстрастный.

— Привез. В машине. Зови своих друзей.

— Деньги давай и пиздуй.

— Дружков зови, Саркис, — делаю вид, что слегка нервничаю.

Он лыбится. Но звонит. Я как бы невзначай обхожу стол, картину на стене разглядываю. Руки в карманах. Нахуй она мне впала, эта картина, но смотрю.

И как только Саркис нажимает отбой, хватаю его со спины, делаю подсечку и плотно закрываю нос и рот кляпом.

Дыши, сука. Можно было вырубить его по-другому, но мне не нужны следы на теле. Он обмякает и сползает на стол, а я встаю за дверью. Слышатся шаги, голоса — Тигран и Карим, тут можно не сдерживаться.

Они входят в кабинет, дверь закрывается, я молча достаю одного ногой, второго сношу ударом в челюсть. Добивать их нельзя, просто немного отрываюсь за Нику. В верхнем ящике стола нахожу наручники — я сегодня везунчик.

На то, чтобы надеть на них наручники и пристегнуть к радиатору, уходит еще несколько минут. Из коридора уже несет дымом, а мне еще нужно найти Нарика.

Нарик находится сам, звонит на мобильный.

— Иди к Саркису в кабинет, — отвечаю на вызов, — я тут тебя жду.

С обдолбанным Нариком управляюсь еще быстрее. Окидываю взглядом помещение.

Саркис, Нарик и два пристегнутых ублюдка — просто подарочная картинка разборок для полиции. Я бы на их месте впечатлился и дальше не копал. Особенно, зная, что на всех четверых при желании можно нарыть на несколько пожизненных.

Выхожу в коридор, закрываю дверь на ключ и прячу ключ в карман. Вокруг все затянуто дымом — Шерхан обещал мне «дымовую завесу». Надо же, оказывается это было сказано буквально. А я считал аллегорией.

Он вообще эстет, Шерхан.

Из-за угла выбегают охранники Саркиса, держу в руках по пачке долларов. Встречаемся глазами.

— Все уже, — говорю, — выводите людей. Видите, пожар?

Всовываю им деньги, парни молча кивают и исчезают в зале. Еще немного, и на работу попросились бы. Если попросятся, возьму, парни толковые. А что хозяин у них гнидой был, не их в том вина.

Блядь, Демьян!

Бегу в подсобку, там уже полно дыма. Зажмуриваюсь, не дышу. Наощупь нахожу привалившееся к стене тело, взваливаю на плечо. Срочно на улицу.

Глаза режет, воздуха не хватает, но я бегу, сцепив зубы. Главное, не дышать, нельзя, угорим нахер оба.

Вываливаемся через черный ход. Перед клубом уже толпа людей, из окон полыхает. Надеюсь, вывели всех, Шерхан не любит бесполезные жертвы.

Глотаю воздух, гортань уже режет, оглядываюсь. Осторожно опускаю Демьяна на асфальт и сам встаю рядом на колени, поддерживая его за голову.

Одной рукой вызываю неотложку, говорю адрес. Там уже знают, говорят, машины выехали. Это хорошо. Кладу голову Демьяна себе на колени. На асфальте сидеть пиздец как неудобно, но я не могу его бросить.

Он приходит в себя, фыркает и отплевывается.

— Машина скоро будет, — говорю, — сейчас поедешь в больничку отлеживаться.

— Что ты возишься со мной, Тимур? — сипит. — Бросай, дождусь без тебя неотложку.

— Сам виноват, нехуй было лезть куда не надо, — отвечаю невозмутимо, — а теперь терпи, раз уж в папики записался.

Тихо ржет. И я вместе с ним. Подходят двое. Выглядят как завсегдатаи клуба, но я узнаю парней Шерхана. Один присаживается рядом.

— Тимур Демьянович, вы лучше идите, мы присмотрим за Демьяном Сергеевичем.

Глава 11

Доминика

Снизу давит и распирает. Я пытаюсь отодвинуться, но Тим не пускает, тянет обратно. Хочет насадить на себя. Он разгоряченный и заведенный, и мне передается его возбуждение через все имеющиеся рецепторы.

По ощущениям его член стал еще больше, даже не верится, что он во мне помещался.

Вздрагиваю, когда Тим раздвигает членом складки и находит клитор. Со стоном ерзаю по шелковистой головке, мир начинает медленно оборачиваться вокруг меня. Обнаженная плоть упругая и горячая, и я теку, теку прямо на ласкающий меня член.

Никогда не думала, что могу быть такой чувствительной. Хочу двигаться быстрее, но Тимур тормозит, крепко фиксирует, и я могу только стонать, прогибаясь и подставляясь под его член.

— Поласкай себе соски, Ника, — слышу сиплое и послушно кладу руки на грудь.

Поглаживаю, зажимаю пальцами возбужденные вершинки, потираю их ладонями. Смотрю на Тима, его глаза горят, жадно съедают меня. Он шумно сглатывает, его кадык поднимается и опускается, член скользит по моей мокрой промежности.

Тугая спираль скручивает низ живота. Внутри запускаются тысячи маятников, они мерно раскачиваются, и я подстраиваюсь под их колебания.

— Смотри, — отрывисто выдыхает Тим и показывает глазами туда, где его член собирает соки с мокрых складок.

Головка раздвигает верхние губы, задевает клитор, выходит наружу и снова ныряет обратно. Мы вместе смотрим. Я не перестаю стонать, Тим надсадно дышит.

Резко насаживает меня на член, мы оба шипим. Я заполнена до упора, у меня даже слезы выступают. Выпрямляю колени, хочу подняться, но Тим тянет вниз и вдавливается твердым стволом, пока его пах не упирается мне в промежность.

— Такая тугая, такая охуенная, — шепчет Тимур, отпуская бедра и накрывая ладонями мои ладони, — давай, детка, трахни меня сама.

Он смотрит в глаза, а сам будто все мои мысли видит. Как и я его. Сокращаю стенки, сжимая член, и начинаю двигаться. Воздух раскаляется и плавится, стекая по позвоночнику струйками пота.

Двигаюсь быстро, резко. Тим дышит рвано, глаза сверкают двумя сгустками пламени, в которых мы оба сгораем.

— Кончи на мне, Ника, сладкая моя, давай, — он врывается мне в рот большим пальцем, подносит его к паху.

Движение бедер вперед, и я касаюсь влажного пальца набухшими складками. Еще движение — клитором. Вскрикиваю от пронзившего ощущения и сама стараюсь насадиться на палец Тима.

Упираюсь руками в широкую грудную клетку, они слишком белые на фоне загорелой кожи Талера. Мир кружится калейдоскопом, в глазах темно. Под руками гулко бухает сердце, и я насаживаюсь одновременно на член и на палец Тимура.

Он хрипло стонет при каждом моем движении. Комната наполняется хлюпающими звуками, и Тим хватает меня за бедра. Отбрасывает мои руки и ловит губами грудь.

Мир вращается бешеным волчком, я отпускаю себя на свободу. Кричу, хватаюсь за Тимура, двигаюсь исступленно. Наслаждение накатывает волнами, поднимая меня все выше и выше.

— Кончи, Ника, давай, маленькая, — Тим засасывает сосок, быстро двигает пальцем.

Спираль в животе выстреливает, мир взрывается. Я корчусь и извиваюсь, спазмами сокращаюсь на члене Тима и выкрикиваю его имя.

Его взгляд мутнеет, он рывком дергает меня на себя и закрывает рот своим. Поднимает за ягодицы и вбивается так глубоко, что из легких выбивает весь воздух.

Меня пронзают невидимые токи, я полностью обездвижена. Тимур вколачивается с остервенением, с одержимостью. Снизу членом, вверху языком.

Бьется, вколачивается. Вколачивается, бьется. Двигается, двигается, двигается.

Член внутри меня напрягается, извергается семенем, и я обессиленно замираю.

Тимур с каждым спазмом громко и хрипло стонет, а я прижимаюсь губами к его виску, счастливая, и мне кажется, даже пусть совсем немного, но любимая.

— Ника, — хрипит Тим, — я тебя… я тебя…

С трепетом замираю. Неужели он сейчас скажет?..

— Убью тебя… — выдыхает, продолжая сокращаться и вдавливаться в меня все еще твердым членом. И я закрываю глаза.

***

Талер

— Убью тебя… убью… — повторяю, пока мышцы внизу живота дергаются. Сам я еще в ней, еще твердый, из меня в нее толчками выплескивается сперма.

Дышу будто после марш-броска и чувствую, как шелковые губы собирают пот с моего лба. Хватаю Нику за затылок и смотрю в глаза.

— Если узнаю, что ты не просто так появилась, убью…

Она смотрит на меня, взгляд расфокусированный, с поволокой. Мы дышим друг в друга, а потом она просто кивает.

— Хорошо.

Хорошо, блядь. У меня уже под кожей места живого нет. Везде она, везде ее запах, голос, взгляд. Заползла и растворилась, а я теперь как нарик конченный.

В глубине души даже шевелится что-то похожее на раскаяние за то, с каким презрением я всегда относился к наркоманам. Теперь я от них мало чем отличаюсь.

Глава 12

Доминика

Когда я просыпаюсь, солнце вовсю заливает спальню, смотрю на часы — одиннадцать. Ничего себе! Тимура рядом нет, в ванной не бежит вода, значит, он ушел, пока я спала. Ушел, а я даже не слышала.

Поворачиваю голову и вижу на кровати на месте Тимура объемный бумажный пакет. Заглядываю и изумленно хлопаю глазами — конфеты! В небольших коробочках самые разные — и в кокосовой стружке, и в шоколадной крошке, и с черносливом. И даже крошечные безе, политые шоколадом.

Выстраиваю коробки на тумбочке возле кровати, сама обнимаю подушку Тима и падаю на спину. Между ног чувствую его следы — высохшая слюна и сперма. Вспоминаю, как ярко кончала на его члене, и низ живота наливается жаром и томлением.

— Тим, — шепчу, прижимая к себе подушку, — я так тебя люблю, Тим…

Когда я вчера увидела в новостях, как горит клуб Саркиса, сразу поняла, что это Тимур. Было очень страшно, как никогда в жизни. Воображение рисовало Тимура — раненого, обгоревшего и задыхающегося от угарного газа.

Пока сидела на подоконнике и ждала его, казалось, время вообще не двигается, остановилось на одной метке, и застыло намертво. Увидела, как «Майбах» заезжает во двор, и чуть сознание не потеряла, стало еще страшнее. Вдруг показалось, что это не Тимур за рулем, и я навстречу побежала.

Когда он вошел, пропахший гарью, не удержалась, бросилась ему на шею. Знала, что нельзя. Знала, что выдаю себя с головой, но в тот момент мне было все равно. Пусть бы узнал меня, пусть бы ругался и прогнал, только чтобы живой.

Он не прогнал, он посадил меня на себя сверху. Вспоминаю, как извивалась на его члене, как терлась клитором о его палец, как ласкала свою грудь, и в промежности пронзительно ноет. Переплетаю ноги и поджимаю пальцы, стараясь унять разгорающийся пожар.

Целую подушку, пахнущую Тимуром, и вдруг звонит телефон. Сердце замирает, подпрыгивает, опять замирает и радостно стучит.

Тим! Он сам вбил себе в контакты мой номер, а у меня сохранил свой. И подписал: «Тимур Талеров».

Так и отвечаю, лежа на спине в обнимку с его подушкой. Включаю камеру и вытягиваю руку, чтобы меня было лучше видно. Его камера отключена.

— Тим, ты где? Я тебя не вижу.

По дыханию слышу, что колеблется, затем на экране появляется сначала стена, потом Тимур. Такой строгий и серьезный, что хочется зажмуриться. Но я просто улыбаюсь.

— Ты уже проснулась, Вероника? — он сидит за столом, откинувшись на спинку большого кожаного кресла.

— Да, только что, — облизываю губы и снова улыбаюсь. Я просто очень рада его видеть. — Почему ты ушел и меня не разбудил, Тим?

— Ты очень крепко спала. Я старался шуметь и громыхать, специально стул уронил, но ты не проснулась, — он приподнимает уголок губ, и я понимаю, что это шутка. — Ты даже ночью не проснулась, когда я тебя трахал. Помнишь это, Ника?

— Помню, — говорю негромко и провожу рукой по подушке, как будто это его спина, и Тимур чуть заметно вздрагивает.

— Перестань, сладкая, а то я сейчас приеду.

— Приезжай… — «Я люблю тебя…» — Я хочу тебя, Тим…

Он стискивает челюсть и глухо стонет сквозь зубы.

— Не могу, детка, у меня совещание через десять минут. В обед приеду, трахну тебя сзади, хочешь?

— Хочу.

— Только ты дождись, не ласкай себя. Или ты?..

— Нет, — качаю головой из стороны в сторону, а потом добавляю одними губами: — Сегодня нет… Не хочу так, хочу с тобой внутри.

— Ты что творишь, Ника? — он берет телефон и направляет экран вниз. Я вижу внушительный бугор на штанах под ремнем, и мне хочется его расстегнуть.

— Давай я приеду, Тим! Ты обещал научить меня делать минет, — шепчу, вдавливая подушку в живот.

— Вот сучка малая, — хмыкает, — теперь держись. Тебе пиздец.

— У тебя совещание! — напоминаю, и мы оба с сожалением смотрим на часы на экранах.

— Мне пора, — он протягивает руку, чтобы отключить связь, и я поспешно проговариваю:

— Спасибо за конфеты, Тимур.

Он кивает, а потом как вспоминает:

— Не забудь выпить вторую таблетку, Ника. У тебя в телефоне напоминалка стоит.

— Я помню.

Конечно, я все помню. Тим снова кивает и отключается, а я достаю из сумочки таблетки.

Первую я держала под языком, пока Тимур не отвлекся на повороте, выплюнула в руку и зажала между пальцами. Потом в окно выбросила на парковке. А вторую сейчас просто спущу в унитаз.

Я не за этим пришла, Талер, откуда-то я знаю, что у меня не так много времени, и что все скоро закончится. Так что я не имею права рисковать.

***

Выхожу из душа и не перестаю улыбаться, меня переполняют эмоции — я живу у Тимура в доме, мы спим в одной постели. Он звонит мне, чтобы спросить, проснулась я или нет, и ему это действительно интересно.

Не потому, что чувствует ответственность за маленькую девочку Доминику. Не потому, что обещал или должен. А просто потому, что соскучился.

Глава 13

Доминика

Прохожу холл, иду мимо ресепшена, вхожу в лифт, и только перед входом в офис Талера на миг охватывает паника. Что, если меня узнает охрана? Или секретарь? Прошло два года, можно ли узнать во мне ту зареванную девчонку в худи большем на два размера и с натянутым по самые глаза капюшоном?

Но охранники равнодушно скользят взглядами, связываются с боссом и меня пропускают. Секретарь у Тима тоже другая, строгая, в очках, старше меня точно. Пропускает в кабинет, при этом оценивающе осматривает с головы до ног.

Все равно. Вхожу в кабинет и замираю. Кабинет очень большой, Тим сидит за столом, откинувшись на спинку кресла, и смотрит с ожиданием. Как жаль, что он не умеет улыбаться, невозможно понять, рад он меня видеть или нет.

Наверное, это была не очень хорошая идея — прийти к Тимуру в офис. Но я уже здесь, поэтому демонстративно запираю дверь и иду. Тим отталкивается ногой от стола и отъезжает вместе с креслом.

— У тебя уже закончилось совещание? — спрашиваю хриплым от волнения голосом.

Идиотский вопрос. Конечно, закончилось, не сидят же его сотрудники под столом. Но он просто кивает, и я смелею. Подхожу, целую в губы.

— Приве-е-т…

Тим хватает меня за запястья, притягивает к себе:

— Значит пришла? Тогда начнем, — и толкает вниз, на этот раз придавливая за плечи.

Я послушно опускаюсь на колени, а сердце мгновенно перезапускается в ускоренном режиме. Касаюсь кончиками пальцев выпуклости на штанах, пальцы покалывает, будто я прикоснулась к оголенному проводу.

Как это странно — я хочу возбудить Тимура, а возбуждаюсь сама. От близости к нему кружится голова, меня шатает. Если бы я не стояла на коленях, то уже сползла бы к его ногам.

Горячая волна стекает вниз, где все уже набухшее и мокрое. Я правда такая развратная? Я уже возбуждена, а ведь мы даже не целовались, Тим не трогал меня, только смотрел.

Просто он умеет делать это взглядом. Сейчас он так смотрит, что я физически ощущаю давление на моей истекающей соками плоти. Его мощная энергетика передается мне, и меня накрывает волной похоти. Тону в ней и непроизвольно раздвигаю ноги.

В потемневших голубых глазах вспыхивает понимание. Тимур задирает топ, и я вижу, как от нетерпения дрожат его пальцы. Он дергает бюстгальтер вниз и обнажает грудь.

Взгляд Тима опасно меняется, я глажу его закаменевший член через ткань, а он подносит ладони к соскам. Они наливаются и твердеют, я протяжно стону и подаюсь навстречу. Знаю, как ему это нравится, но мне это нравится больше.

Он водит ладонями по соскам, и томление внизу разгорается с новой силой. Внизу я вся мокрая. Я теку и сама трусь грудью о его ладони, цепляюсь твердыми вершинками за пальцы и хочу.

Хочу Тимура так сильно, что мне все равно как это будет.

Дрожащими руками расстегиваю ширинку, потом ремень. Приспускаю резинку его боксеров, и член сам выскакивает мне в руки.

Все. Уплываю.

Член Талерова мне нравится до безумия. Нравится, как он стоит, нравится, какой он наощупь. Шелковая головка влажная от возбуждения, она притягивает. Тянусь языком и слизываю с самого края прозрачную каплю.

Тим глухо стонет и толкается мне в руку. Провожу ладонью вверх-вниз, ловлю головку обхватываю губами. Хочу хоть ненамного облегчить свое возбуждение, но Тимур перехватывает вторую руку, кладет ее себе на живот. И начинает двигаться.

Я задыхаюсь от переполняющих эмоций. Сосу член, облизываю, помогаю рукой, но Тим берет меня за затылок и приподнимает вверх.

— Не так, детка, открой ротик и впусти меня глубже. Рукой я и сам могу. Расслабь горло.

Но у меня не получается расслабиться, хоть я очень хочу доставить Тимуру удовольствие. Между ног у меня сейчас точно все сгорит. Только Тим не дает получить желанную разрядку.

Он держит меня за затылок, двигается во рту, достает до горла, но глубоко все равно не проходит. С рычанием цепляет волосы на затылке, выходит и толкает меня к столу, поворачивая к себе спиной.

Судорожно хватаю ртом воздух, и все равно его не хватает. Тимур бросает меня на стол лицом вниз, одновременно сдирая джинсы. Отодвигает полоску белья и не входит — врывается внутрь, выбивая вместе с воздухом хриплый крик.

Я такая мокрая, что мне становится стыдно — вдруг Тим подумает, что я описалась, пока ему отсасывала. Но он руками вдавливает меня в стол, а сам мерно вгоняет член, вышибая из легких остатки воздуха.

Пытаюсь извернуться, чтобы освободиться от безжалостного захвата. Хочу свободы, хочу тоже двигаться, подстраиваясь под его ритм, но Тим не отпускает.

Остервенело бьется о меня бедрами, его член входит так глубоко, что мне даже немного больно. Но грудную клетку распирает от необъяснимого ликования, потому что изнутри волнами накатывает наслаждение, которое наконец накрывает целиком.

Я дрожу и стону, прижатая Тимуром. Он догоняет меня в несколько толчков и падает сверху. Несколько минут мы только рвано дышим и хрипим. В голове ни одной мысли — их вышибло вместе с воздухом.

Тимур приподнимается и поворачивает к себе лицом, крепко цепляясь в волосы у затылка.

Глава 14

Талер

Еду по вечернему проспекту, а внутри все в узел завязано. В морской. Вот нахера Демьян мне это сказал? Жил спокойно и не знал, а теперь буду загоняться.

Я помню, как часто Демьян приходил в детдом, приносил гостинцы. На Новый год обязательно дарил подарок. Выходит, не только я считал его папиком…

Останавливаю автомобиль и съезжаю на обочину. Жаль, что не курю, хочется чем-то занять руки. Держусь за руль и смотрю перед собой.

Он ничего не обещал мне, ни разу, я даже не думал выкатывать ему обвинения. Он был совсем молодой, у них с Наташкой только-только родилась дочь. Ну куда им еще было меня для полного счастья?

Но внутри тихо разъедает, когда я хоть на секунду воображаю, что живу в семье, и Демьян мой отец. Наверное, я был бы самым лучшим сыном, но его жена не могла меня полюбить, она знала это и честно об этом сказала.

Я не чувствую обиды — как можно обижаться на человека, который не может любить чужого ребенка? Они обе — Наташка с Иркой — всегда для меня оставались чем-то размытым и неопределенным под названием «семья Демьяна».

Теперь, оказывается, это могла быть и моя семья.

Заебись.

Когда я понял, что Ирка в меня влюбилась, перестал вообще показываться у Демьяна. К ней я никогда ничего не испытывал, для меня она просто дочь Морозова. И когда Ира вышла замуж, мы все выдохнули…

Выхожу из машины и тупо смотрю на небо, опершись о капот. Никакое здесь небо, нужно ехать за город. Вот завтра с Никой и уеду, хочу ее только видеть. Заебали все. Может, там пройдет.

Знаю, почему сейчас загоняюсь. Я очень хорошо понимаю Демьяна, у меня есть своя саднящая зарубка. Доминика.

Каждый раз, когда вспоминаю ее, изнутри жжет — я так и не смог вытащить ее из системы. Детский дом это жестко, это не для таких нежных девочек как она.

Странно, раньше я чаще вспоминал о ней, а с тех пор, как в моей жизни появилась Ника, все изменилось. Будто смазалось.

Раньше она часто снилась мне. Из-за этого с утра невозможно было избавиться от стояка, предварительно не передернув несколько раз в душе.

Я так ненавидел себя за эти стояки, потому что на самом деле не помню Доминику. Маленькую — да, как сейчас. А когда думаю о ней взрослой, то помню лишь расплывчатый смазанный образ. Помню мокрой от дождя, заплаканной у моего офиса. Помню, как держал ее за руку в темноте хозяйственного блока. И все равно по утрам просыпался со стояком.

Теперь все то же самое, только стояк у меня не на сновидения, а на вполне реальную девушку в моей постели. Значит, надо сказать спасибо Нике за то, что она меня вылечила от тяжелой и больной зависимости? Или я просто педофил-извращенец, который сразу выбросил из головы объект вожделения, стоило ей стать совершеннолетней?

Стучу ногой по колесу. Слишком много скопилось злости, она концентрируется в голове, солнечном сплетении и паху. Возбуждение накатывает вслед за тупой болью в грудной клетке, а следом тисками сдавливает голову.

Мне нужно дать выход своей ярости, но стоять здесь и пинать колеса — не выход. Распахиваю дверь, падаю за руль и срываюсь с места. Шины визжат так, что закладывает уши, а я лишь сильнее жму на газ. Домой. Там есть все, чтобы вернуть себя в нормальное измерение.

Въезжаю во двор и с трудом заставляю себя не смотреть на окна спальни. Если увижу Нику, могу не сдержаться, а секс сейчас со мной для нее может быть тупо травмоопасным.

Прохожу сразу в тренажерный зал и переодеваюсь. Тело наливается болезненным предвкушением — ощущения такие же, как и в ожидании секса. Не спеша наматываю на кисти защитные бинты.

Это похоже на прелюдию к сексу, когда знаешь, что сейчас он будет. Много. Долго. Поэтому можно не торопиться и максимально оттянуть удовольствие.

Подхожу к подвешенному в углу боксерскому мешку. Первый удар — мешок уходит и плавно возвращается. Достаю ногой. Снова наношу удар, на этот раз слева. Ногой добиваю.

Нахожу нужный ритм, и дальше просто отключаю голову. В каждый удар вкладываю всю концентрацию того жаркого и горячего, что плавит мозг. И тут тоже как в сексе — чем ритмичнее и глубже двигаешься, тем ярче и быстрее кончишь.

Каждый удар, как и в сексе, сопровождается движением бедрами. Чувствую, как злость выливается, растворяясь и испаряясь в воздухе, а возбуждение идет по нарастающей. Отдаюсь ритму, вколачиваясь кулаками в тугую поверхность мешка, и вдруг лопатками ощущаю взгляд.

Поворачиваюсь.

Ника стоит за мной в коротком домашнем платье и смотрит как завороженная. Слежу за взглядом — она смотрит на мои руки, перетянутые защитными бинтами, затем вверх к плечам, а потом вниз. Бугор в штанах красноречивее любых слов.

Стягиваю мокрую от пота футболку, Ника непроизвольно облизывает губы. Хоть бы не сказать ничего, сейчас вот абсолютно не в тему. Дергаю за руку на себя, и она тихонько стонет, первой прижимаясь губами к губам.

Целоваться — это в другом измерении, детка, зря ты сюда пришла. Разворачиваю спиной, одной рукой держу локоть, а другой собираю волосы в хвост. Тяну на себя, и она шипит — знаю, что не от боли.

Он возбуждена, я слышу это по запаху. Чувствую по вибрации воздуха, который она выдыхает.

Глава 15

Доминика

Мы с Тимуром едем за город. Он называет это дачей, а у меня назвать дачей дом в закрытом поселке, куда простые смертные ходят только на работу, не поворачивается язык.

Сотников с нами не едет, отправляет целую машину охраны. Мы с Тимуром на его «бэхе». Тим сказал, едем за город, значит, надо взять внедорожник.

Как будто мы по оврагам туда едем! Тут такая дорога к поселку, закачаешься — ровная и гладкая как зеркало. Тимур говорил, там депутаты какие-то живут или министры, вот и сделали для них дорогу.

— Давай заедем в супермаркет, возьмем вина и по мелочи. В поселке есть ресторан, еду будем заказывать там, — Тим проговаривает слова лениво. Он и сидит такой расслабленный, руль держит одно рукой, вторая свободно лежит на колене.

И мне вдруг ужасно хочется, чтобы он взял меня за руку, как в кино, и мы так ехали по дороге. Я продвигаю руку по сиденью к нему и жалею, что нам не попадается какая-нибудь яма. Тогда бы машина подпрыгнула, я схватила бы Тимура за руку, и…

— Ника, я спросил.

— Что?

Тим резко уходит вправо, и я вижу собаку, метнувшуюся с дороги на обочину. Меня бросает влево несмотря на то, что я пристегнута, и я хватаюсь за локоть Тимура. Он выравнивает машину и поворачивается:

— Чего ты испугалась? Там псина под колеса лезла, жалко стало.

— Я не испугалась, Тимур, я просто…

Не договариваю, но и руку не убираю. Он тогда снимает правую ладонь с руля и ловит мою руку. Так как я хотела. Я сразу переплетаю пальцы, чтобы он не отнял ее и даже зажмуриваюсь от радости. Все-таки я везучая! Как я хочу, так и получается, пускай не сразу, пускай…

— Идем, Ника, — зовет Тим, и я открываю глаза.

Оказывается, мы уже припарковались. Элитный супермаркет, ну кто бы сомневался, что Тим Талер закупает продукты именно здесь.

Наверное, со стороны мы смотримся обычной парой, которая приехала затариться перед выходными. Тимур толкает тележку, выбирает вино, сыр, просит продавца за прилавком нарезать вяленое мясо. И даже советуется со мной. А я как оглохла, мне кажется, все на нас смотрят и мне завидуют.

Я сама себе завидую. Мы выбираем мороженое, я заглядываю в морозильный ларь и как будто случайно беру Тимура под руку. Держусь обеими руками чуть выше локтя, и земля кружится подо мной каруселью.

Сердце стучит сильно-сильно, потом проваливается вниз, а потом снова скачет как ненормальное.

С этим мужчиной за последние несколько дней у меня было столько секса, что я даже сбилась со счета. Он трогал меня везде, где ему хотелось, и я его трогала. Почему же, стоит взять его под руку, внутри все замирает?

— Ника… — Тим высвобождает руку. Он делает вид, что не нарочно, только я понимаю, что ему это не нравится.

Лучше бы он меня ударил.

Хочется провалиться сквозь землю, но я, наоборот, улыбаюсь. А Тимур все понимает. Кладет мне руку на талию чуть ниже спины и еще раз спрашивает:

— Ника, какое ты хочешь мороженое?

Слепо тыкаю на первую попавшуюся упаковку и отхожу от Тимура. Не хватало прямо сейчас разреветься. Я все помню, что он мне говорил. Как Доминике и как Веронике.

Он не нуждается в постоянных отношениях. Ему не нужна семья. Ему не нужна одна женщина. Если он увидит, что я к нему привязываюсь, мне придется уйти. Что бы он сделал, если бы узнал, что я его люблю?

Хмыкаю тихо под нос. Тимур подозрительно поворачивается, но я уже безмятежно смотрю вперед. Не дождется, чтобы я ему привязанность показывала.

Мы идем к кассам. Я держусь холодно, сдержанно и отстраненно. Помогаю выкладывать продукты на транспортную ленту, а потом жду возле выхода. Так не пойдет, мне надо говорить себе постоянно, зачем я здесь.

Я не должна придумывать себе мир, где есть мы с Тимуром и где может появиться наш сын. У нас с ним разные миры, которые соприкасаются только тогда, когда Тим меня хочет. Мы сталкиваемся, соединяемся на какое-то время, а потом снова разлетаемся друг от друга, как бильярдные шары после удара.

В один из таких ударов я отлечу за пределы бильярдного стола. И лучше не забывать от этом, все правильно мне сказал Тимур.

Он останется жить в своем огромном доме, а я вернусь в свой небольшой мир, где помещаюсь лишь одна я. Может мне все-таки повезет, я же везучая? Я вернусь в свой мир не одна, и он станет чуточку шире.

По крайней мере, мне там больше не будет одиноко и неуютно, если там появится мой сын. Не наш, мой.

— Ника, почему ты молчишь? — оказывается, мы уже выехали за город, а я не заметила. — Что-то случилось?

— Нет, все хорошо.

Наверное, я переигрываю, потому что он хмурится. Внезапно берет меня за руку, переплетает пальцы и кладет к себе на колено.

Замираю и не дышу. Нет. Уже нет. Теперь его пальцы как удавка на шее. Не хочу.

Хочу отобрать руку, но он не отпускает, наоборот, сдавливает с каким-то остервенением. Его лицо становится непроницаемым, губы поджаты, и мы так и едем, держась за руки.

Все как я хотела каких-то полчаса назад. Только все теперь по-другому, теперь я еле дожидаюсь, пока мы приедем. Тим заглушает двигатель и отпускает мою руку.

Глава 16

Талер

Ника спит в спальне, укрытая пледом, а я сижу в кресле на крыше. Вообще-то это терраса с еще одной крышей. Она застеклена на случай дождя, но сегодня тепло, и все окна распахнуты.

Кресло широкое, удобное. Я пью Гевюрцтраминер и думаю о Веронике.

На самом деле у вина другое название, длинное, но мне влом тянуться к бутылке, чтобы прочесть.

Гевюрцтраминер — это сорт винограда. Достаточно редкий, в мире всего восемь тысяч гектаров. Он прихотливый и из-за этого не очень любим виноделами, а вот мне нравится.

Белое сухое. Пью маленькими глотками, перекатывая во рту, и наслаждаюсь его пряно-ароматным вкусом.

Для Ники я взял «ледяной» Гевюрцтраминер, его делают из прихваченных заморозками гроздьев. Так и прессуют замороженные ягоды, зато и вино получается особенным. Нике понравится, я знаю. Оно сладкое, такое же, как и она сама.

Снова делаю глоток. Я не пьян, но легкий флер расслабленности кружит голову, и это тоже напоминает Веронику.

Моя пряная ароматная девочка...

Что тебя так выбило сегодня, что ты закрылась, спряталась в этом кресле-коконе, как будто завернулась в него?

Я подослал к ней с пледом Жеку, чувствовал, что мне не дастся. Не позволит укрыть ее, пошлет нахуй вместе с пледом. А сам смотрел на нее и думал.

Думал, думал, заебался уже думать.

Ника обиделась после того, как я считай оттолкнул ее в супермаркете. Она взяла меня под руку и прижалась. Ничего такого не произошло, если бы я не увидел, КАК она это сделала.

Я не страдаю гаптофобией и не дергаюсь от прикосновений. Если бы я не увидел ее лицо, то до сих пор пребывал бы в полной уверенности, что у меня все под контролем.

Она смотрела на меня так, будто я не Тим Талер, а, блядь, волшебник Изумрудного Города. Прямо сейчас достану волшебную палочку и начну исполнять желания.

На меня никто так не смотрел, только она. Моя маленькая Доминика.

И потому я чуть не задохнулся.

Ника — нежная и хрупкая, но, если я оставлю все как есть, она влезет в мое нутро и осядет там камнем.

Я больше не буду свободным, я уже чувствую себя псом, сидящем на цепи. Даже слышу, как эта цепь звякает и гремит, стоит мне отойти от Ники на большее расстояние.

Я просил, чтобы она не привязывалась, это не был пустой звук, пустые слова. Но она меня не послушалась. Поэтому я должен попрощаться с Вероникой, но сама мысль об этом вызывает внутри режущую боль.

Блядь, как я это допустил?

Дотягиваюсь к бутылке и наливаю еще бокал. Понятия не имею, как с ней расстанусь. Нет, не так. Я не представляю, что буду без нее делать.

Есть, конечно, слабая надежда, что мне показалось, и мы снова вернемся к прежнему формату, но понимаю, что этого не будет.

Детдом, подарки, мой день рождения. Нике стало мало, она пытается войти в мою жизнь, закрепиться в ней.

А я не хочу ее впускать. Ни в жизнь, ни в сердце, ни в подкорку.

Хотя чем я думал, когда в первую же ночь оставил спать в своей постели? Тем, что каждый раз при воспоминании о Нике салютует под моей ширинкой.

Я не могу себе ее позволить, потому что она слишком заполняет собой мое пространство. Рядом с ней Талер превращается в странную субстанцию, больше похожую на лужу. Рядом с ней я уязвим, а это то, против чего я боролся столько лет.

Свой выбор я сделал еще когда попросился в группировку к Чечену. Пацан зеленый, ничего не умеющий.

Но я уже тогда твердо усвоил, что мне нужны деньги. Много. А там, где много денег, не должно быть никаких привязанностей.

Этому меня научил мой настоящий отец. Биологический, как теперь модно выражаться.

Делаю глоток, перекатываю вино во рту.

Игорь Большаков — язык не поворачивается назвать его отцом, — был очень богатым и успешным бизнесменом там, откуда я родом. Настоящий долларовый миллионер. Но денег никогда не бывает достаточно. Он захотел вывести из игры своего компаньона, а для этого обратился к бандитам.

Лучше бы к ментам пошел. Таким людям нельзя иметь семью и детей, им или семья, или деньги. Басмач решил забрать себе все, меня с матерью похитили и потребовали у Большакова выкуп — бизнес и активы. Все.

Пока он думал и выбирал, пока пытался выйти на Басмача и договориться, пока торговался, мать вместе со мной попыталась сбежать.

Ее убили. А меня поймали. Не знаю, зачем оставили в живых. Демьян говорил, что тот человек пытался мною шантажировать Басмача.

Увез меня из страны, привез сюда, держал на какой-то квартире. А потом однажды привел под детский дом и приказал молчать. Сказал, что, если буду болтать, он вернется за мной и убьет.

Я так боялся, что кроме своего имени ничего вообще сказать не мог. Он мне в кошмарах снился, а оказывается, его в то же день застрелили люди Басмача.

Кто-то был очень заинтересован, чтобы сын Большакова никогда не появился на горизонте, поэтому его и не искали. С самим Большаковым быстро расправились, предварительно отжав активы. Демьян сумел все раскопать спустя много лет и то без прямых доказательств.

Глава 17

Доминика

Я перевожу дыхание, пока отголоски оргазма расходятся кругами, вызывая дрожь и покалывание во всем теле.

Тимур целует меня протяжно и глубоко. Держусь за его шею — наконец-то Тим отпустил мои руки! — глажу влажные волосы и понимаю, что он уже принял решение.

В голове словно тумблер переключается.

Я больше не хочу на него обижаться. Никто не знает, сколько времени нам осталось провести вместе. Зачем тратить его на пустые никчемные обиды?

Наверное, мне не судьба быть с Тимуром. Не в этой жизни точно.

Возможно, когда-то мы с ним снова встретимся. Он полюбит меня, у нас будет семья, двое детей. Большой красивый дом, собака, кошка и даже попугай. Но это будет потом, в другой жизни.

А сейчас я глажу его по волосам и улыбаюсь. Потом мы целуемся очень долго, сидя в кресле. Теперь моя очередь спаивать ему глотками это сладкое ароматное вино. Тим сказал, оно называется «ледяным».

Мы ни о чем не говорим, просто целуемся.

Снова занимаемся любовью, на этот раз неторопливо, медленно. Так глубоко, что кажется, мы проникаем друг в друга. Погружаемся и проходим насквозь.

Тим ласкает мою грудь, посасывая по очереди то один сосок, то другой. И я не знаю другой такой сладкой муки, способной вот так иссушить меня дотла. И другого мужчины такого не знаю, потому что нет их, других. Один Тимур есть.

Кончаем почти одновременно и снова сидим в кресле, целуемся. Вино выпили все, последние капли Тимур вылил мне на соски и слизал. Но там была маленькая бутылка, в два раза меньше обычной.

Тим говорит, «ледяное» вино все идет в таких бутылках. На одну такую бутылку нужно до восемнадцати килограммов винограда, который собирают в кожаных перчатках, чтобы он не растаял от тепла человеческой руки.

Тимур много знает о винах и виноградниках. Он рассказывает о них, когда мы не целуемся. А я слушаю и думаю, что Тим говорит о себе.

Его сердце такое же замороженное, как гроздья, из которых делают айсвайн.

Он панически боится растаять, и потому не подпустит к себе никого без кожаного панциря. Но если у кого-то получится испить из его сердца, то это будет вот такой головокружительный напиток — вкусный, холодный и очень дорогой.

В спальне мы снова занимаемся любовью. В этот раз Тимур берет меня сзади, но сегодня у нас все очень нежно. Проникновенно. До остатка. Как хорошо, что мы сюда приехали!

Он ласкает меня пальцами внизу, и мне кажется, что там уже одна сплошная эрогенная зона. Я еще ни разу не была такая заласканная, зацелованная и зализанная.

И счастливая.

Мы снова кончаем вместе, и Тимур даже разворачивает меня к себе лицом — кажется, он решил, что я притворяюсь. А я его целую. Не хочу прятать чувства.

Он все равно принял решение, и я знаю, что мы скоро расстанемся. Я его люблю, и хочу, чтобы он это почувствовал.

Засыпаю с членом Тимура внутри. Он еще твердый во мне. Тимур рефлекторно двигается, а силы меня совсем покидают. Последнее, что помню — его поцелуй и шепот. Но уже не разбираю смысл, проваливаюсь в сон.

***

Утром просыпаюсь одна, на часах половина одиннадцатого. Вспоминаю, что мы не в городском доме Талерова, где полно прислуги, и вскакиваю.

А ведь с нами охрана Тимура. Я здесь единственная девушка, логично, что мне следовало бы их всех покормить.

Повар с меня неважный, но уроки Робби не прошли даром. Сэндвичи на сковороде, а если здесь есть микроволновка или духовка, то горячие бутерброды с ветчиной и овощами сделать в состоянии любая особь, к которой в комплекте прилагается пара рук. Этого я тоже нахваталась от Робби.

Кожу внутри бедер тянет от высохшей спермы, и я бегу в душ. Стою под колючими струями и стараюсь не думать, на что будут похожи мои пробуждения, когда я вернусь в свою старую и такую чужую теперь жизнь.

Когда туда вернусь, тогда и порыдаю.

Спускаюсь на первый этаж, никого не нахожу. Слышу шум со двора и выхожу на веранду — парни в беседке, но Тимура среди них нет. Спускаюсь по лестнице в полуподвал и вижу приоткрытую массивную дверь.

Мне никто не говорил, что здесь нельзя ходить. Тяну дверь на себя и оказываюсь в просторном помещении, отделанном камнем.

Тим стоит ко мне спиной, перед ним открыта круглая, похожая на люк подводной лодки, дверца сейфа.

Сейф забит деньгами. Запечатанные пачки долларов, мне даже отсюда видно. Я никогда не видела столько денег. Тимур на миг застывает, затем оборачивается.

— Я искала тебя, здесь не заперто, и я подумала… — у меня вдруг пропадает голос. Вряд ли Тимур мечтал, чтобы я увидела содержимое сейфа.

— Ты могла мне позвонить, — он не сердится. Он даже не раздражен, и я смелею.

— Почему ты держишь деньги здесь? Почему не арендуешь сейф в банке? — в последний момент заталкиваю обратно уже готовые вырваться слова о моих собственных деньгах, которые я держу в банковских ячейках.

Я все время опасаюсь, что Тим начнет расспрашивать о моем детстве и юности. Проболтайся я о деньгах и о проданной квартире, очевидно, что у него появятся вопросы.

Глава 18

Доминика

Я снова сбежала от Сотникова. Мне помог Робби — выпустил через кухню на задний двор, а там пока он заговаривал зубы охраннику, я перелезла через забор и сбежала.

Мне надо встретиться с Сонькой, она позвонила и сказала, что вернулась в город. Как я могу не пойти? Но только без Сотникова. Ненавижу, когда он шляется следом. Я пожаловалась Роберту, тот пообещал подстраховать и не обманул. Принес охраннику сэндвич и кофе.

Парень обрадовался, принялся болтать с Робби, и у меня получилось незаметно проскочить мимо. Ничего, я ненадолго. Самурай поорет и успокоится, главное, Робби не пострадает. Он сэндвич принес, вот и вся его вина.

Я очень соскучилась по Соньке. Мы только первый год не дружили, как я в детский дом попала, а потом ни дня друг без друга не провели.

Я бы сказала, что она мне как сестра, но я не знаю, как это, когда сестра. Да и сестры разными бывают. Значит, она просто моя родная Сонька.

Сама не знаю, почему она мне сначала не понравилась. Сонька была толстой и неуклюжей, а еще рыжей, с веснушками. Но при этом очень веселой, ее все любили. А меня нет, я все время держалась особняком.

Однажды меня закрыла в туалете Альбина, и я пропустила ужин. Альбина была старше на год, она приревновала меня к парню, который ей нравился. Ей показалось, что он на меня как-то не так посмотрел.

Я проплакала там целый час, пока меня не выпустили, но столовая уже закрылась. Ябедничать у нас было не принято, поэтому я ничего не сказала воспитательнице. Есть хотелось ужасно, я спряталась в хозяйственном блоке и собиралась вдоволь нареветься. И тут услышала Сонькин голос.

— Доминика, ты здесь? Выходи, я тебе ужин принесла.

Сонька притащила мне с ужина котлету с хлебом и пирожок со сливовым повидлом. Я набросилась на еду, а Сонька с умным видом изложила мне план мести.

Оказалось, что Альбина ее тоже достала. Мы ночью пробрались к ней в комнату и выстригли ей челку. Ножницы подбросили в комнату старших девочек.

Нас с Сонькой чудом не поймали, мы успели спрятаться в «джунглях». Так мы называли кадушки с комнатными цветами и деревьями, которые стояли в холле.

Каким-то образом нас не вычислили, Альбина решила, что это старшие девчонки ее наказали. Она всех доставала, не только меня. И после этого я стала дружить с Сонькой.

Соня очень талантливая и способная, еще в школе она попала в программу обмена для школьников. Она несколько месяцев жила в разных семьях за границей, и после школы ее позвала знакомая семья учиться в университете и жить у них.

Захожу в кафе, где мы должны были встретиться, но Соньки еще нет. Ничего, подожду. Прохожу к столикам, за ближайшим из них спиной сидит коротко стриженная девушка. Она оборачивается, и я не удерживаюсь от отчаянного возгласа.

Это не Соня, это ее тень. Темные круги под глазами, кожа похожа на пергамент, а самое ужасное — это глаза. Потухшие, безжизненные. Я знала, что есть такое слово — обреченность, но никогда не видела его живого воплощения.

— Соня, — сипло говорю, сползая на стул напротив нее, — Сонечка, что с тобой?

Белесые глаза наполняются слезами.

— Я пришла попрощаться с тобой, Доминика. Я умираю.

***

Сижу оглушенная и потрясенная, а Соня рассказывает мне о своей болезни. Ей нужна срочная операция, у Сони обнаружилась серьезная сердечная недостаточность. У нее не было медицинской страховки, и ей пришлось вернуться.

— Ты что такое говоришь! — вскипаю я, когда она повторяет, что скоро умрет. — Надо искать деньги. Давай позвоним Борисовне, пускай она попросит у Талерова.

— Я уже звонила, Доминика. Я не говорила о себе, просто узнавала, как у них с финансированием. Тимур в этом году оплачивает четыре плановые операции нашим, детдомовским. Маленьким совсем. И чтобы оплатить мою операцию, придется отказать кому-то из них.

Молчу, вспоминая сейф, набитый долларами. Талер не откажет, но Соня упирается. Она не хочет говорить Борисовне об операции.

— Ты же знаешь ее, Доминика, она так распереживается, что сляжет с инфарктом. А Талер не всесильный, он не может помочь всем.

Если я попрошу, Тимур поможет, я уверена. Мне придется признаться, кто я, но разве это так важно, когда Соня может умереть? Вот только я не смогу об этом сказать по телефону, лучше его дождаться. Когда я буду видеть его глаза, будет не так страшно.

— Сонечка, сколько денег тебе надо?

Она называет сумму, и я обмираю. Мне ничего не придется говорить Тимуру, по крайней мере, сейчас. У меня есть эти деньги, они лежат в ячейках разных банков — деньги, которые я получила за проданную квартиру. Почти столько нужно Соньке на операцию.

— Звони своему врачу, Сонечка, у тебя будут деньги. Завтра у тебя будет вся сумма.

Я потом расскажу Тимуру, когда он вернется. Признаюсь, кто я. Если он захочет, даст мне часть денег, если нет — обойдусь. Буду работать и заработаю себе на квартиру, у меня впереди целая жизнь. А у моей Соньки этой жизни осталось, быть может, несколько месяцев. Или даже недель.

Соня звонит в клинику, ей присылают электронный счет и реквизиты. Чем раньше поступит оплата, тем раньше Соню начнут готовить к операции. Мы ревем, обнявшись, за столиком маленькой кафешки, а потом идем гулять по городу.

Глава 19

Доминика

— А где она?

— Свалила, сказала на целый день, я ей Илюху дал в сопровождение. Надо спешить, пока не вернулась.

— У нас осталась только спальня?

— Да. Телефон его я слушаю, в машинах «жучки» в обеих. Я должен поскорее узнать код от сейфа. У нас мало времени, Жиган, мне нужно, чтобы менты его взяли побыстрее. Тогда я заберу деньги, а он из тюрьмы уже не выйдет. Это залоговые деньги, его еще там убьют.

Я зажимаю ладонями рот и вжимаюсь в угол.

Жиганов — помощник Сотникова. Если я правильно поняла Самурая, сейчас по всему дому, даже здесь в гардеробной, стоят прослушивающие устройства. А Сотников — полицейский «крот».

Он хочет собрать компромат на Тимура, чтобы сдать его в полицию, а затем украсть всю ту гору денег, что я видела в сейфе. Но это не личные деньги Талерова, они залоговые, мне Тимур объяснил. Перед крупной сделкой одна из сторон оставляет залог у третьего лица. Нейтрального, такого как Тим. Если сделка срывается по чьей-то вине, Тимур отдает залог пострадавшей стороне, оставляя себе комиссию.

Сейф Талера — независимое хранилище, его личный банк.

Если Сотников украдет эти деньги, партнеры Тима обвинят его в краже. Самурай говорит правду, его действительно могут убить. Я слышала, в разговорах иногда мелькало имя Шерхана. Если хозяин имени такой же, как и персонаж Киплинга, то…

Внутри все сворачивается от страха. Нужно что-то делать, как-то Тимура предупредить. Достаю телефон, быстро отключаю звук. Стараюсь двигаться тихо и осторожно.

Если верить словам охранника, в гардеробной тоже стоят «жучки». Как же мне повезло, что они не вошли в спальню, когда я спала! Я бы не узнала о предательстве Самурая.

Тим не на связи — ах да, он же предупреждал. Начинаю набирать сообщение, но только собираюсь отправить, как меня окатывает холодный пот.

Сотников сказал, что прослушивает телефон Тимура, значит, сообщения тоже отслеживаются.

Выключаю телефон, сую в карман и прячусь за костюмами Тима. Сама не знаю, как у меня хватает выдержки, пока они ходят за стенкой. А когда Самурай заглядывает в гардеробную, я от страха чуть сознание не теряю.

— Все, Жиган, погнали, — Сотников захлопывает дверь, и я нервно сглатываю.

Голоса отдаляются, мужчины спускаются по лестнице. Достаю телефон — три часа дня, у меня есть время. Выжидаю несколько минут и пробираюсь на кухню.

— Робби, ты мне друг?

Роберт делает умное лицо.

— Как тебе сказать... Смотря какого рода дружбу ты имеешь в виду.

— Выведешь меня через черный ход? Мне надо, чтобы никто не знал…

Роберт мигом меняется в лице, смотрит с недоверчивым прищуром.

— Вероника, скажи, это связано с Тимуром?

В последний момент успеваю ухватить готовящиеся вырваться наружу слова. В кухне тоже могут быть «жучки», Робби здесь не постоянно.

— Нет, — твердо выдерживаю взгляд, — это нужно мне.

— Хорошо, — кивает он, — только обещай, что к темноте вернешься.

Он снова отвлекает охранника на въезде, а я бегу к уже подъехавшему такси. Специально вызвала его на адрес за квартал от дома Тимура. Прыгаю в машину, стараюсь выровнять сбившееся дыхание.

Водитель сверяется с геолокацией, и мы едем в тот самый закрытый поселок, где находится загородный дом Талера, где мы с ним пили «ледяное» вино и где мне нужно первой открыть сейф, пока до него не добрался Сотников.

Я не знаю код, но внутреннее чувство подсказывает, и я почти уверена, что права. Главное, успеть, я потом все расскажу Тимуру. Пусть только вернется.

***

Когда мы с Тимуром ездили в поселок, он внес меня в базу местной охранки, так что будку с охранником и шлагбаумом проезжаем без проблем. Я еще и ключами машу у охранника перед носом для верности.

Ключи я взяла у Тимура, он от меня ничего не прячет. Они вместе с пультом от ворот лежат в гардеробной в ящике.

Отпускаю такси и вхожу во двор. Открываю дверь, набираю на пульте у входа код, чтобы снять дом с охраны, а сама даже зажмуриваюсь. Кажется, сейчас завоют сирены и меня уложит на пол лицом вниз прибывший спецназ.

Но спецназ не прибывает, а на пульте загорается зеленый маячок, и я с бьющимся сердцем иду в дом. От страха потеют ладони, и я периодически вытираю их об шорты.

Мне нужно на время отключить систему видеонаблюдения даже не столько в доме, сколько во дворе, чтобы запутать Сотникова.

Я нашла в интернете разные способы выведения камер из строя, но не собираюсь их ломать. Не хочу оставлять дом Тимура без присмотра, поэтому выбираю самый простой способ.

Достаю из кармана пачку жевательных резинок и кладу в рот одну подушечку.

Методично прохожу по этажу, залепляя жвачкой глазки камер. Конечно, дотягиваюсь до камер только с помощью табурета, но потолки у Тима здесь не такие высокие, как в его городском доме.

Выхожу во двор. Там сложнее, приходится таскаться со стремянкой, но и камер не много. Мне не нужен фасад, только задний двор.