Будь моей

Глава 1

Ты танцуешь на песке одна

Так горяча, что во мне тают снега

Ты танцуешь на песке одна

В море штиля, но в тоске по нам.

PLS - Навылет

— Егор сам за тобой приедет? — мама смотрит на меня в зеркало, стоя за спиной и поправляя свою прическу.

— Нет. Я вызвала такси.

В спешке высыпаю на комод перед зеркалом содержимое своей сумочки, потому что потеряла терпение найти в ней помаду цивилизованным способом. Крашу матовым красным губы, этот оттенок прибавляет мне возраста. Укороченные до плеч волосы, которые я теперь ношу именно так, — тоже, но эффект меня устраивает.

Бросаю помаду назад в сумку, из кучи высыпанных наружу вещей беру маленькие серьги с бриллиантами, которые не очень люблю из-за дурацкой застежки, но это подарок, и я решаю потерпеть один вечер.

— Мы так и не обсудили твой день рождения, — продолжает мама.

— Еще неделя впереди… успеем…
Последние пару лет дни рождения я вообще не праздновала, было не до того, но в этот раз моя семья взбунтовалась, даже мой брат Андрей высказал свое мнение по этому поводу.

— Вот именно, дорогая. Неделя, — вздыхает мама. — Все-таки юбилей. И Егор готовит тебе сюрприз… Нужно выбрать ресторан и меню. Будет много гостей.

— Я знаю.

Оправляю на себе черное платье с открытой спиной, которое откопала на дизайнерской распродаже пару месяцев назад. Юбка-футляр на мне смотрится отлично, особенно такой длины — до колена.
— Ты будто не рада…

— Я очень рада, мама.

Быть центром всеобщего внимания не моя мечта, а дни рождения на тридцать человек — не наша семейная традиция, но рядом с Егором мне постоянно приходится светиться на всяких мероприятиях, и я привыкла быть его аксессуаром.

— Застегни… — прошу, приподнимая на шее волосы.

Еще одно украшение, которое досталось мне в подарок от Рязанцева на нашу годовщину в прошлом году: круглый кулон с бриллиантом в центре. Егор никогда не скупится на подарки. Одно время мне даже казалось, что он хочет меня ими купить, так их было много. Но потом я поняла, что, в отличие от меня, он эти жесты внимания считает обязательными.

Просовываю ноги в черные лодочки и смахиваю с комода содержимое своей сумки обратно в нее, когда за спиной раздается сонный голос:

— Мамочка, ты уходишь?

Софийка трет кулаком глаз и дует губы, остановившись на пороге нашей дачной гостиной, где она уснула вместе с дедом за чтением «Чиполлино».

На ней голубая пижама с белым зайцем на груди и забавный бардак в светлых коротких кудряшках, носок на одной ноге отсутствует.

Сердце сжимается от счастья, лопается от любви.

Сажусь на корточки и раскрываю для нее объятия.

Софи с разбегу ныряет в них и обнимает мою шею руками, цепляясь пальчиками за волосы.

В моей жизни нет ничего соизмеримого с моей дочерью. Она центр моей вселенной, его сердцевина. Когда-то давно я пообещала себе, что никогда больше не полюблю, но, как только мне на грудь опустили синий кричащий живой комочек, я поняла, что до этого момента ничего о любви не знала.

— Да, малыш. Я на чуть-чуть, ты даже не заметишь, что меня нет.

Прикрываю глаза, вдыхая детский карамельный запах, и уже никуда не хочу уходить.

— Я тогда тебя подожду…

Я рассчитывала сбежать незамеченной, потому все это время мы с мамой шептались. Моя дочь очень привязана ко мне и болезненно переживает любую нашу мимолетную разлуку. Только полгода назад под натиском мамы я сдалась и решилась оставлять Софийку у них на ночь, но каждый раз мне от этого неспокойно, будто без моего маниакального контроля с ней что-нибудь может случиться.

— Ладно… — Сжимаю ее тонкие плечики. — Но если захочешь спать, возьми с собой зайчика и иди, да?

— Я его постирала, — подает голос мама. — Им как будто почистили дымоход.

— Я не разрешала, — бурчит Софи. — Он боится воды…

— Зато теперь как новенький.

— Тогда давай положим его сушиться рядом с твоей кроваткой? — предлагаю выход из ситуации.

Я сто раз обозначала неприкосновенность серого потрепанного зайца, которого мой брат привез Софии из какой-то рабочей поездки, поэтому смотрю на маму с укором.

Мой телефон пищит на комоде. Это такси. Напрягаю силу воли, чтобы оторвать от себя дочь, поцеловав ее маленький нос.

Она машет мне рукой, под контролем деда стоя на выходящем во двор окне, и я, перед тем как выйти в калитку, посылаю обоим воздушный поцелуй.

Летние сумерки за городом — небесная манна после пыльной Москвы. Я возвращаюсь в город без особого энтузиазма.

Рязанцев не любит дачу моих родителей, потому что тратит слишком много времени на пробки, когда у него возникает желание забрать меня в город самолично, но в последнюю неделю мы с дочерью отсюда не выбирались.

Такси привозит меня в центр.

Егор ждет на входе в бар с букетом белых роз.

На нем синяя рубашка и темно-синие брюки, в руках мобильник, с которым он из-за работы не расстается никогда. Рязанцев привлекательный и скромностью в отношении женщин никогда не страдал. Мне нравится, как сидят на его спортивной фигуре брюки и рубашки, которые сейчас составляют почти весь его дневной дресс-код.

— Привет. — Забираю у него цветы, по привычке подставляя щеку для поцелуя, и ныряю носом в букет. — Очень красивые. Не нужно было.
Я равнодушна к розам в любых оттенках, но Егор в такие детали никогда не вдавался, а меня с детства учили не быть капризной.

— Увидел и захотел тебя порадовать, — сообщает, с одобрением меня осматривая.

Его ладонь ложится на мою талию и заставляет подойти ближе, прижаться всем телом.

Даже этот незначительный контакт напрягает его тело. Рязанцев заводится. Мое тело никогда так быстро не отзывается на нашу близость, но Егор знает, что и как в теле женщины работает, умеет доставить удовольствие.

— Я рада, — улыбаюсь, забрасывая руки ему на плечи.

Глава 2

Шум в моих ушах мешает концентрироваться на неформальных мужских разговорах за столом, где присутствует единственная женщина — я. Я в подобной компании не в первый раз, и обычно дискомфортного в этом ничего нет, ведь от меня на таких неофициальных встречах ничего не требуется, только улыбаться и иногда подавать голос, но сейчас мне душно…

Мне душно.

Подняв к горлу руку, просовываю палец под высокий воротник своего платья и оттягиваю его вниз.

Я чувствую взгляд, на который хочу ответить!

Встретить его со всем своим хладнокровием и самообладанием, но для этого я хотя бы должна была быть готова. Должна была знать, КОГО увижу сегодня вечером, и пережить всю эту карусель кружащих меня эмоций наедине с собой, а не на глазах у такого количества свидетелей.

Нам с Егором уступают большой кожаный диван, Андрей и двое мужчин, имена которых я сейчас не в состоянии запомнить даже на час, садятся за стол так, что Градский оказывается напротив нас с Рязанцевым.

Я все же поднимаю глаза. Хладнокровно или нет, но мне это необходимо.

Он смотрит прямо на меня. Смотрит через стол без напряжения, каких-то эмоций, но неотрывно. На мое лицо, волосы. Больше всего на мое лицо.

Изнутри меня обжигает ядовитым кипятком.

Зачем он смотрит? Что ему нужно?! Пять лет. Пять гребаных лет прошло!

Я уже не та двадцатилетняя дурочка, которая верила в любовь и не верила в секс без любви. Я научилась трахаться без чувств, как он и завещал, и мне это понравилось. Да, понравилось. Зачем что-то отдавать, когда можно только брать, брать, брать.

Мои глаза предательски фиксируют все. Все. То, что он сменил прическу, теперь он носит более короткую и консервативную стрижку. То, что уголки его строгих губ опустились, будто он редко улыбается, а морщинки на лбу стали глубже: в двадцать шесть они были еле заметны, теперь же делают его старше, грубее, серьезнее. То, что он стал чуть крупнее, будто нарастил мышцы на крепком торсе, хотя он жилистый и гибкий, как и прежде.

— Град вчера прилетел, — говорит мой брат, хлопая своего некогда лучшего друга по плечу.
Я знаю, что последние пять лет они поддерживали связь, но общались урывками. Андрей занимался расширением своего бизнеса. Вместе с Рязанцевым они строят дома на Бали, и продают их клиентам Андрея через его фирму. Мой брат и Градский изредка встречались за границей, когда их местоположение совпадало, ведь Влад менял страны как перчатки. Англия, Япония, Китай, Индонезия…

Я не знала, увижу ли его когда-нибудь снова.

Отголоски тех дней, когда я металась внутри себя от этого понимания, тупой фантомной болью отдаются в груди.

Мне надоело себя мучить. В какой-то момент я перестала следить за перемещениями Градского по свету. Перестала следить за его жизнью, убегала от новостей о нем как могла. Я знала главное — он был далеко и возвращаться не собирался.

Что изменилось теперь?!

Те дни, наш ненормальный чокнутый роман без правил, которые Влад так не любил… никто о нас не знал. Никто, кроме моей подруги. Эти дни были только нашими. Только моими. Фейерверком из моих чувств и эмоций. Даже спустя годы они тлеют в душе воспоминаниями, к которым я боюсь прикасаться…

Я ни о чем не жалею. Не могу жалеть.

— Надолго ты у нас? — подаю голос, решаясь задать вопрос, который рвется из меня, как неуправляемый кашель.

Мне нужно знать, необходимо.

— У вас? — забавляется он моей формулировкой, чуть выгнув прямые темные брови.

— Да, у нас, — повторяю спокойно, забирая у официанта свой бокал с игристым.

— Еще не решил, — отвечает Влад без тени веселья или лени.

Моего плеча касается рука Егора, и он по-свойски прижимает мое тело к своему боку.

Влад провожает этот жест глазами, но выражение его лица настолько закрытое и нечитаемое, что я просто отворачиваюсь.

От звуков его голоса внутри что-то с надрывом трескается. Пять лет. Я не видела его пять гребаных лет.

— Один бокал, и уходим, — напоминает Рязанцев, повернув мое лицо к себе.

Его пальцы держат мой подбородок. Он оставляет поцелуй на моих губах и заглядывает в глаза.

— Да? — спрашивает с нажимом.

Я готова выпить этот бокал залпом. И я готова уйти. Сбежать. Поэтому тихо отвечаю:
— Да…
— Егор, пошли покурим, — Андрей кивает на двери веранды, которая есть в этом заведении. — Китайцев обсудим, пока ты не ушел. Эти ребята такие прыткие, что я их боюсь. Как ты жил среди них, ниндзя? — а это уже обращение к Градскому.

— Я жил в Тибете, — поправляет тот.

— Медитировал? — усмехается Егор.

Он снимает с моего плеча руку и поднимается из-за стола вслед за Андреем.

— Вроде того, — отвечает на его вопрос Влад, откинувшись на спинку стула. — Искал себя.

Егор и Андрей скрываются на веранде, которую со своего места я вижу отлично.

Недавно мой брат начал курить, отчитывать его за это сложно. Чем больше ответственности у него появляется, тем сильнее портится его характер, в нашу последнюю встречу мы даже поссорились.

Глава 3

— Как называется вот эта часть? — показываю пальцем на нотную линейку. — Повторение?

София вдумчиво изучает лежащие перед ней ноты, склонив над ними кудрявую головку.

— Реприз… — выговаривает она, вместо буквы «р» произнося «л».

— Правильно, — улыбаюсь, потрепав ее по волосам. — А в целом как называется это произведение?

— Менуэт…

Закусив губу, смотрю, как Софа ведет пальчиком по бумаге, изучая написанные там ноты. Мы забрались в кровать после завтрака, не снимая пижам. И дочь вместе с игрушками принесла мои старые нотные листы, которые я отдала ей на растерзание. Я не думала, что музыка может ее заинтересовать. Не слушала классику, пока дочь была у меня в животе, и не играла сама. Ее интерес зародился сам собой, а может, в этом ему помогли мои родители.

— Правильно, — снова улыбаюсь. — А что такое менуэт?

— Это… — она шевелит губками и поднимает на меня ясные глаза. — Танец…

— Да. — Заправляю ей за ухо маленькую кудряшку и целую в макушку.

— А кто это написал?

— Моцарт?

Моцарт.

— Да…

На секунду меня вышвыривает из реальности прямо в бар с неоновой красной подсветкой, где позавчера вечером я лицом к лицу столкнулась со своим прошлым. Наверное, со мной что-то не так, раз мысли опять и опять туда возвращаются. Вернее, к нему. К Владу.

Он изменился, и это не дает мне покоя. Будто внутри меня есть щупальца и они тянутся к этому новому Градскому как к источнику пропитания.

Меня не гложет чувство вины перед Рязанцевым за то, что сбежала от него и нашей близости под выдуманным предлогом, но мне показалось, будто его это разозлило. Я соврала. Сказала, что у Софийки поднялась непонятная температура. Никогда раньше не шутила такими вещами, но мне нужно было побыть одной, и наша совместная с ним дорога за город стала для меня пыткой. Он весь путь молчал. Я не пыталась сгладить ситуацию, для этого в моей голове не было места. Мы никогда не ссоримся, всегда решаем наши проблемы без ссор и криков, но свою новую проблему я никогда не смогу с ним обсудить.

Может быть, если я спрячу голову в песок, моя проблема рассосется сама собой?

Звонок в дверь заставляет меня встать с кровати и пойти открывать.

— Это Кристина?! — Дочь бежит за мной, стуча босыми пятками по полу. — Она останется со мной, и мы будем играть в больницу? — радостно звенит ее голос.

Никакой температуры у нее нет, и вообще она болеет очень редко, несмотря на то что недавно начала ходить в детский сад, но ролевые игры с Крис в доктора и пациента у нее самые любимые.

Я очень надеюсь, что это Кристина.

Если нет, у меня все шансы опоздать на работу, ведь я даже не начинала приводить себя в порядок. Сегодня у меня выходной, но Андрей позвонил и попросил приехать на несколько часов.

Примерно год я работаю в фирме брата, в основном удаленно, но пару раз в неделю выезжаю в офис. Я организовываю сделки с недвижимостью. Год назад я об этой сфере ничего не знала, теперь же я в штате Андрея, и мое направление — балийская недвижимость. Это смешно, ведь сама я там никогда не была. Я никогда не занималась документами, и в самом начале мои мозги раз в неделю перегорали от притока информации, которую пришлось усваивать.

Крис ураганом залетает в мою квартиру, сваливая на комод свои вещи: сумку, пиджак и какие-то документы. Им достается больше всего. Подруга швыряет папку так, будто от нее воняет.

— Привет… — буркает мне и улыбается моей дочери. — Привет, конфетка…

— Целоваться! — хихикает Софи.

Крис наклоняется и оставляет на ее вытянутых в трубочку губах легкий поцелуй.

Она взвинчена, на щеках красные пятна, распущенные волосы слегка взлохмачены, и все это не особо вяжется с ее одеждой — на ней юбка-карандаш и белая заправленная в нее блузка.

— Ты что, сегодня работаешь? — удивляюсь.

Она рекламщик в одной небольшой фирме, из которой давно мечтает уволиться.

— Нет… — отвечает. — Я была у адвоката. Консультировалась.

— Какого адвоката? — выгибаю брови.

— По разводам.

Она посылает мне очень говорящий взгляд, таким образом прося ни о чем не спрашивать.

— Потом… — молит, роясь в своей сумке.

Она вышла замуж в прошлом году. Из всех сумасшедших поступков в ее жизни этот, на мой взгляд, действительно был ошибкой. Я пыталась ей об этом сказать, но она запретила касаться темы своего «выбора». Ее муж двадцатидвухлетний избалованный отцовскими деньгами кретин, с которым я стараюсь общаться как можно реже.

— Я в душ. — Быстро ретируюсь, оставляя Софию на попечение Крис.

Я боюсь доверять дочь няням. Полагаюсь только на самых близких людей. Родителей, брата и единственную подругу. Я знаю, из-за этого возникает куча проблем, но я просто не могу. Не могу доверить ее постороннему человеку и не сойти с ума, каждую минуту дергаясь и проверяя телефон. Немного спасает частный детский сад, расположенный недалеко от офиса и моей квартиры. Там есть камеры, и я могу подглядеть, чем занята моя малышка в течение дня.

Глава 4

— Привет, — произношу хрипло и злюсь на себя за то, что голос подводит.

— Привет…

Он убирает телефон, в котором копался. Кладет его на стол экраном вниз, чуть сдвинув брови на лбу.

Я в неменьшем ступоре.

Мне нужна минута, чтобы собраться.

Чтобы перестать смотреть на его лицо с интересом, зародившемся на клеточном уровне, который мне необходимо победить.

Отворачиваюсь, закрывая за собой дверь, и, воспользовавшись моментом, прочищаю горло. Пытаюсь придать лицу спокойствие и хладнокровие, и у меня это получается. Возможно потому, что я была готова увидеть его снова, хотя не думала, что это произойдет вот так скоро. Один на один.

— Извини, опоздала. Пробки. — Отодвигаю для себя стул через одно место от Влада.

Нас разделяет почти метр, и мне этого мало. Хочется оказаться в другом конце комнаты, а еще лучше — на улице.

Раскладываю перед собой буклеты и планшет, телефон опускаю экраном вниз, так же, как и Градский, и наконец-то поднимаю глаза.

Он одет в джинсы и серую футболку. Неформальный настолько, насколько это возможно. Футболка идет ему не меньше, чем деловой костюм. Она подчеркивает отличную форму и то, что на правильном питании у него пунктик.

Андрей мог бы предупредить. Мог бы предупредить меня, черт возьми!

В последнее время в голове моего брата такая каша, что ему не помешал бы отпуск. Я не знаю, говорили ли они обо мне хоть когда-нибудь. Судя по всему — нет, иначе его друг не был бы так удивлен сейчас.

— Я сам только что приехал, — Влад смотрит на буклеты и возвращает взгляд к моему лицу. — Ты работаешь у Андрея? — спрашивает с легкой озадаченностью.

— Да, уже больше года.

Я не собираюсь ему рассказывать, как дошла до этого, поэтому быстро перевожу тему:

— Так что тебя интересует в Индонезии? Конкретно вилла на Бали? Или рассматриваем и другие острова?

— Погоди, — тянет Градский. — Ты забросила музыку ради работы риелтором?

Я слышу в его голосе разочарование, какое слышу каждый раз от любого из тех, кто знал меня как повернутую на музыке студентку консерватории.

— Музыка меня больше не интересует.

— Почему?

Болтать с ним как старые добрые друзья? Обходить углы. Делать вид, будто той недели нашей жизни никогда не было или она в таком далеком прошлом, что и вспоминать не стоит?

Я думала, что способна на такое, если придется, но сейчас понимаю — нет. Мои нервы натянуты и звенят вкривь и вкось, как гитарные струны под пальцами дилетанта.

— Это долгая история, — небрежно взмахиваю рукой. — А у меня времени мало, — натягиваю на лицо улыбку. — Так значит, Бали? Смотрим виллу, апартаменты или таунхаусы? — Беру в руки один из ярких буклетов.

Влад изучает меня пристальным взглядом бесконечно долгие секунды, в течение которых мы зависаем в тишине. В задумчивости он стучит пальцами по бедру, обтянутому голубой джинсой, и наконец-то прерывает эту молчанку, отвечая:

— Вилла в кондоминиуме в Zen Quarter, — произносит на идеальном английском. — Возможно California quarter.

Он подается вперед и упирается локтями в колени, наблюдая за мной из этой позиции. Наблюдая. Раздражающе пристально и не скрывая этого. Я ощущаю его внимательный взгляд каждой клеточкой своего тела. На лице, плечах, груди и скрещенных лодыжках.

Это нервирует.

Кожа покрывается мурашками.

— Хороший выбор… — Ныряю в планшет, концентрируя на нем внимание. — В «Калифорнии гарден» виллы дешевле.

Молча листаю предложения в оговоренных районах. Секунды тянутся бесконечно долго, словно кто-то решил подшутить надо мной и поставить время на паузу. Я продолжаю чувствовать на себе его взгляд и уже готова попросить, чтобы прекращал пялиться, но от необходимости творить глупости спасает ненавязчивый стук в дверь.

Наталья, помощница Андрея, заходит в переговорную, держа перед собой поднос. На нем небольшой кофейный набор и два стакана с водой.

— Кофе… — предлагает выверенным профессиональным голосом. — Сахар? — интересуется у Влада.

Тот отрицательно качает головой, вновь обращая ко мне взгляд.

Успеваю отвести свой до того, как наши глаза опять встретятся.

— Ты определился с количеством спален?

Жду его ответа, глядя на дисплей, по которому бездумно скольжу пальцем.

Мой вопрос гораздо больше, чем просто рабочий момент. В нем много опасного смысла для меня, ведь прямо сейчас я узнаю, есть ли у Градского семья.

У него нет кольца, но ведь это ничего не значит, уж я это точно знаю. Пять лет назад он был женат, и об этом никто не знал. Мало кто, по его же собственным словам.

— Четыре спальни, — отвечает он, когда Наталья выходит за дверь, оставляя нас наедине. — Одна хозяйская, две гостевые и детская.

Я делаю бессмысленную пометку у себя в блокноте, зависнув на секунду.

Глава 5

— Мама, смотри! — голос Софийки звонким писком долетает до нас с матерью. — Вот как я могу!

Она отталкивается ногой в голубой сандалии от парковой дорожки и пристраивает ее на доске самоката, катится вперед на пару метров, после поворачивает самокат, так, что юбка ее белого сарафана взлетает, и кренится вбок вместе с ним. Тут же спрыгивает с самоката и, широко распахнув глаза, ждет наших с мамой восторгов.

— Осторожно! — Мама прижимает к груди руки и сетует, повернувшись ко мне: — Это не опасно?

— Нет. Так она учится лучше чувствовать свое тело и координацию, — объясняю, продолжая следить за дочерью, находящейся в десяти метрах от нас.

Здесь слишком много детей, но у моего ребенка ярко-красная панамка на тот случай, если я вдруг упущу ее из вида. Это мой пунктик. Я всегда боюсь потерять ее из вида…

Крутясь на месте, дочь борется с рулем и разворачивает самокат в обратную сторону. Перебирая ножками, запрыгивает на него, и едет к нам, сосредоточенно выпятив губу. Ее кудряшки из-под панамки развеваются в разные стороны, а глаза цвета сухого асфальта блестят смехом и весельем.

Этот парк расположен недалеко от нашего дома, и летом в жару мы здесь частые гости. Здесь густая посадка деревьев, кроны защищают от солнца и иногда от дождя. Софи успела завести здесь несколько друзей, с некоторыми моя мама обменялась телефонами, чтобы у них были совместные прогулки.

— Мне не нравится эта забава… — негодует мама. — Она и без этой штуки обо все спотыкается…

— Именно поэтому ей и нужна эта штука, — внушаю я.

Софи аккуратно кладет самокат на землю и, разбежавшись, летит навстречу, врезается в мамины ноги, обнимая ее колени.

— Ба! — выдыхает. — Я так тебя люблю…

Моя дочь любит всех. Из множества выученных за четыре года жизни слов «я тебя люблю» у нее самые любимые и самые частые.

С лицом моей матери происходят невообразимые превращения. Сначала блаженная улыбка, потом нежность, потом мама поджимает губы, будто собирается расплакаться…

— Ох, мой ангел… — Склонившись, она целует макушку Софии, приобнимая ее малюсенькие плечики. — Бабушка тебя тоже очень любит…

— До луны и обратно?

— До луны и обратно, много-много раз.

— Я хочу посмотреть белочек… — объявляет дочь, требовательно дергая бабушку за юбку.

— Сейчас маму проводим и пойдем смотреть белочек…

— Мамочка, ты опять уезжаешь? — Поднимает на меня еще секунду назад веселое лицо.

Теперь на нем печаль, и я вздыхаю.

— Мы же с тобой об этом сегодня говорили. — Поправляю ее панамку. — Сегодня вторник, помнишь?

— Да… — Ковыряет пальчиком застежку на сумке своей бабушки.

Сердце обливается кровью, когда она так делает. Грустит и дует губки, заставляя меня не хотеть ничего, кроме того, чтобы остаться с ней и обниматься.

Уже несколько месяцев я приучаю ее к тому, что по вторникам у меня дела. Железобетонно по вторникам мы встречаемся с Егором. Это тот день недели, который я ему обещала. Который мы оба стараемся «не пропускать». В другие дни недели его могут сорвать на какую-нибудь встречу, или я могу оказаться слишком уставшей. Вторник. Это удобно нам обоим.

Я роюсь в сумке, ищу свой звонящий телефон и отвечаю, отвернувшись к жужжащему проспекту.

— Алло… — говорю в трубку.

— Я на месте, — сообщает Рязанцев.

— Хорошо, — отвечаю и запинаюсь.

За оградой парковых ворот синим всполохом на фоне заходящего солнца возникает синий «БМВ» с тонированными стеклами, от вида которого у меня внутри на секунду подбрасывает все органы.

Эта вспышка паники проходит так же быстро, как и появилась, оставляя меня с колючими мурашками вдоль позвоночника и частичной потерей слуха.

Дура.

Это не машина Градского. Просто очень похожа. Когда-то у него была такая же. Почти точь-в-точь, по крайней мере, по цвету. Такой ни с чем не спутаешь. Я просто ненормальная, разумеется, той машины у него уже давно нет.

Жду, пока успокоится разогнавшийся пульс, ища взглядом дочь.

С появлением в городе Влада я обращаю внимание на вещи, до которых мне много лет не было дела. Старые раны начали вскрываться и кровоточить против моей воли, но мне уже не больно, только дискомфортно! Я хочу в это верить, и не врать себе, особенно по чертовым вторникам.

Софи опять взялась за самокат и чертит на нем вокруг нас с мамой круги, под тихое причитание той об осторожности.

Смех дочери залечивает любые мои душевные рубцы, он заразительный и живой. Настоящий.

Словно через вату слышу голос Егора в динамике.

— Арина? — зовет он, кажется, уже не в первый раз. — Ты где? Черт.

— Я… прямо у ворот, — отвечаю, стряхивая с себя это секундное оцепенение.

— Я уже иду. Стойте там, где стоите.

Возвращаю телефон в сумку, бросая еще один взгляд на парковку за воротами, но там уже нет той машины, которая чуть не вытряхнула меня из кожи.

Глава 6

Влад

Кофе в чашке остыл. Пью его мелкими глотками и смотрю на отца, который сидит напротив.

Молчание между нами затяжное, но я не сопротивляюсь. Это не та встреча, которая требует смол-тока.

Он постарел.

Много седины и новых морщин, но вид в целом бодрый, здоровый и привычный.

Завтрак в этом ресторане годный, я здесь уже был пару дней назад. Этот завтрак портит только неловкость, которая сквозит в каждом отцовском слове и в моих словах тоже.

Нам обоим трудно.

Не знаю, о чем с ним говорить. На протяжении последних лет мы почти не поддерживали связь. Сейчас это ощущается особенно остро.

Его тарелка нетронута. Моя тоже.

Зову официанта и прошу себе свежий кофе. Наверное, здесь уместнее коньяк, но я три года не прикасался к спиртному, отвык и просто не охота.

— Будешь еще что-то заказывать? — перевожу взгляд на отца, пока официант здесь.

Беседа у нас не клеится, но к этому не привыкать. Мы всю жизнь общались, как слепой с глухим, так что ничего нового.

На отце неизменный пиджак с рубашкой под ним и сильно поношенные джинсы. Он никогда одеждой не заморачивался, с годами и здесь ничего не изменилось. Ничего, кроме нас самих.

— Для коньяка еще рановато? — то ли спрашивает, то ли утверждает.

Киваю, вертя пальцами вилку по скатерти.

— Так откуда ты приехал? — Он ведет шеей, будто она у него затекла, и его поблекшие серые глаза пытаются поймать мой взгляд.

Смотреть ему в глаза нетрудно. Трудно демонстрировать отсутствие во мне бурных эмоций от этой встречи. Ничего не прятать, показывать все как есть, хотя другого он, наверное, и не ждал.

— Сингапур, Джакарта, Бали… — перечисляю свои перемещения за последние два месяца.

— Ты посмотрел мир, — кивает он. — Многие мечтают, но не у всех получается.

Вряд ли это было моей мечтой, скорее необходимостью. Мне нигде не было места. Дома тоже не было. Лондон вышел временным пристанищем. Дом я так и не обрел. Это мало похоже на реализацию мечты, хотя мечты с годами меняются, но у меня и здесь проблема. Мечты у меня нет.

— Это опыт, — говорю ему. — В любом случае… везде с собой берешь себя.

Он переваривает мои слова, глядя в собственную кофейную чашку. Качает головой, кивая, будто понимает, о чем я.

Общаться вот так — спокойно — для нас непривычно. Я много чего вытворял в юности, а он… всегда закрывал глаза и давал денег. Наверное, именно это и бесило меня больше любых пиздюлей, которые мог бы от него получить. Скорее всего, он не хотел усугублять и без того сложную ситуацию между нами, я же считал, что ему просто было не до меня.

Он спас больше детей, чем вмещает один средний детский сад. Закрывался в операционной и оперировал с утра до ночи, оставляя меня сначала на попечение бабушки, своей матери, которой, в силу возраста, было тяжело справляться с бунтующим подростком, а потом… потом я был предоставлен сам себе, но насаженные с детства принципы не давали творить что-то действительно необратимое вроде тяжелой наркоты.

Если это была его попытка справиться с нашей семейной драмой и потерей младшего сына, я его не виню.

Просто сам не знаю, чего от него жду. Слов «прости меня»?

Наверное, нет.

В какой-то момент эти слова перестали быть мне нужны, но за этим моментом я гнался очень долго.

Мне было десять, когда мой пятилетний брат пропал без вести на крытом центральном рынке, пока мать выбирала овощи, а мы болтались рядом и, кажется, играли в прятки. В такой же летний день, как сейчас, но тот день я почти не помню. Какие-то пестрые картинки без единого целого. Я забыл тот день, единственное, что от него осталось, — тупая пожизненная боль в груди от осознания, что пропавший без вести человек совсем не равно мертвый человек. Именно это не дает покоя, наверное, не мне одному, но я научился с этой правдой жить. Она со мной навсегда. Глядя на отца сейчас, я понимаю, что он научился этому гораздо раньше меня и у него были свои методы, о которых я ничего не знаю и вряд ли хочу узнать.

В нашей истории каждый сам за себя. Точно так же, как и моя мать. Глушить свою правду она отправилась на другой континент в тот год, когда стало понятно, что в семье нас навсегда останется трое. Мне было одиннадцать. Теперь у нее другая семья, двое детей и муж-американец. Ее я тоже не виню. Мне просто на нее плевать, самое дерьмовое в моем отношении к ней то, что осознание — болезненная штука.

— Ты насовсем? — спрашивает меня.

— Нет.

Я не знал, надолго ли сюда еду, но в любом случае теперь не сомневаюсь, что задержусь.

Отец опять кивает и проводит ладонью по лицу.

Прочистив горло, доводит до меня информацию, которой я и так уже владею:

— Я снова женился. Вот так… в шестьдесят лет…

— Поздравляю, — говорю искренне.

Он поджимает губы, хмурит брови и считает нужным объяснить:

Глава 7

Влад

Вид из окон отельного номера вызывает только одну мысль: я отвык от мегаполисов.

От этого и от любых других.

Память должна была сработать молниеносно, но у меня она запаздывает.

Продолжительная жизнь на тропическом острове имеет свои подводные камни. Один из таких — время. Там оно растягивается, и это расслабляет так, что в какой-то момент возникает угроза стать ленивым и на все забившим.

Меня спасла работа и новые проекты. Слишком много проектов, чтобы я мог позволить себе быть ленивым.

Отворачиваюсь, застегивая платиновую запонку на манжете рубашки.

В моем отеле закрытое мероприятие по пригласительным: вручение премий для российских предпринимателей по итогам прошлого года. Меня пригласил один из постоянных клиентов, можно сказать, наши взаимоотношения отдаленно напоминают дружбу, потому что вышли за рамки исключительно рабочих контактов.

Ключи от моей квартиры уже давно у меня. Они хранились здесь, в Москве, в банковской ячейке вместе с кое-какими документами, но переезжать в нежилую квартиру пока нет желания. Я знаю, что меня там ждет: затхлый воздух, укрытая чехлами мебель и пустой холодильник. Мне привычнее и удобнее жить в отелях, когда я меняю свою локацию, но в этом городе все летит к чертям.

На тумбочке рядом с зеркалом в полный рост заряжается телефон.

Уже минут пять я трахаю и потрошу его глазами с одним единственным желанием — напомнить о себе.

Набрать номер и поинтересоваться у своего менеджера, как обстоят дела с обещанной мне подборкой домов. Проверить и прощупать своего менеджера собственными руками. Без посредников и предположений. Напрямик.

Мне по хер на эти дома. Я решил частично осесть на Бали, но этот вопрос не срочный. Сейчас я никуда не бегу. Не тороплюсь. Я уже пару лет никуда не тороплюсь, но конкретно последние четыре дня это не мешает мне получать под дых каждый раз, когда перед глазами встает лицо, упрямо швыряющее в меня равнодушием.

Моя Моцарт выросла.

Работает риелтором и позволяет мужику, от которого когда-то шарахалась, себя трахать.

Делаю вторую попытку завязать галстук, узел опять похож на херню.

Распускаю и упираюсь руками в комод, снова глядя на свой телефон.

На хер.

Я выждал достаточно. Почти два дня.

Смахиваю блокировку и вызываю абонента, номер которого все эти годы хранил в своем справочнике как неприкосновенный. Включаю громкую связь, слушая затянувшиеся гудки.

Ну давай, Моцарт…

Я же сказал, что не кусаюсь.

Хочу, чтобы ты сама меня укусила. Показала зубы, показала, как выросла.

Она сказала, что я теперь ничего о ней не знаю. И это так.

Андрей не поставил меня в известность о моем менеджере, но я могу понять, почему заочно он выписал мне именно этого сотрудника. Свою сестру. Это дружеская забота. Качество, которое я всегда в нем ценил. За эти годы я не раз интересовался делами его семьи, но их дела мы никогда не обсуждали так детально, как будто я ее член. Он никогда не грузил меня их проблемами. Делать это в короткие встречи на другом конце земного шара было бы удивительно. Я получал от него общие ответы, вроде того, что у них все хорошо. Меня это устраивало. Да, твою мать, устраивало. Мои собственные дела были настолько нестабильными, что я и сам не хотел его грузить. Так совпало, что он прилетел в Лондон в ту неделю, когда я развелся. Почти три дня мы напивались и обсуждали финансовую стратегию его нового бизнеса. В следующий раз мы встретились в Сингапуре только через два года.

Тараню глазами телефон, пока знакомый звонкий голос не заполняет комнату:

— Алло.

Один звук этого голоса дает эмоций больше, чем все, что происходило со мной в последние годы. Я думал, что эмоционально сдох, но еще четыре дня назад понял, что нет.

Сдернув с комода галстук, набрасываю на шею и снова делаю попытку его завязать.

В этот раз спокойно и без истерики.

— Привет.

— Влад?

— Отвлекаю?

— Да, немного, — торопливо говорит Арина. — Ты что-то хотел?

Я много чего хочу.

Возможно, того, на что был неспособен когда-то, а сейчас… Я не собираюсь врываться в ее жизнь и ломать все к хуям, но слышать ее голос никто не может мне запретить. И думать о ней тоже.

На заднем плане у Арины тонкий детский визг, и я жду, пока он утихнет. Надеюсь, параллельно с риелторством она не устроилась в няни. Хотя я бы не удивился. Сезон экспериментов у нее явно открыт.

— Хотел узнать, как продвигается твоя работа.

— Отлично. Все под контролем. — Теперь ее голос плавает в фоновой вакуумной тишине, наверное, она вышла из комнаты. — Что-то еще?

Усмехаюсь, просовывая конец галстука в петлю и делая аккуратный узел.

— Пожалуй. Ты слышала про Балеганджур?

Глава 8

— Движение перекрыто, ближе не подъедем, — объясняет таксист, пытаясь припарковаться у тротуара.

— Хорошо. — Егор смотрит в свой телефон, набирая какое-то письмо в почте.

На улице накрапывает дождь, но о сохранности прически я волнуюсь меньше всего, мои внутренние терзания посвящены другим вещам. Я перевариваю истерику дочери, которую она устроила, узнав, что я опять ухожу из дома и неизвестно когда вернусь. Сегодня среда, по средам мы обычно смотрим мультики и что-нибудь готовим, и мой уход не привел ее в восторг.

Егор притащил меня на мероприятие, посвященное вручению каких-то премий в области предпринимательства. Он должен был присутствовать на нем вместе с Андреем, но брат застрял в Китае на переговорах, и мы даже не уверены, успеет ли вернуться к моему дню рождения.

Я собиралась в спешке.

Здесь заявлен вечерний дресс-код, и у меня оказался единственный подходящий наряд, который не нужно было отглаживать и приводить в порядок, — белое шелковое платье в пол на бретельках с открытой спиной. У меня не было времени подобрать под него подходящее белье, только серьги. Платье слишком тонкое, поэтому пришло выйти из дома вообще без белья. Я не сказала об этом Рязанцеву, со стороны это все равно выглядит так, будто на мне что-то бесшовное и незаметное.

Егор предупредил в последний момент. Ни он, ни мой брат ни на что не номинируются, здесь номинанты немного из другой плоскости доходов. На пару ступеней выше. Значительно выше. Но на таких мероприятиях всегда лучше засветиться, чем нет.

— Выходим. — Егор открывает дверь, подхватывая мою руку.

От суматохи, которую два часа назад посеял в моих мыслях Градский, и от капризов дочери мне тоже хочется закричать! Мои волосы снова сырые, я снова не успела до конца их высушить, и они начали закручиваться на концах и пушиться у корней.

— Сейчас! — истерично выкрикиваю, пытаясь забрать свою руку назад.

Мне нужно собрать платье, чтобы оно не волочилось за мной по мелким лужам, которые остались после дождя.

Выбираюсь из такси, испытывая дикое желание сесть обратно и убраться отсюда подальше. Мне кажется, что сейчас я просто взорвусь.

На Рязанцеве костюм, который сидит исключительно отлично. Даже идеально. Егор выглаженный и причесанный, в отличие от меня. Подает мне руку, терпеливо дожидаясь, когда я наконец-то выберусь из машины, и поддерживает за локоть, пока идем ко входу люксового брендированного отеля.

Швейцар открывает нам дверь, мы заходим внутрь вместе с группой других гостей. На входе охрана обследует нас металлоискателем и сверяется со списками приглашенных.

Боже, сколько народа.

Вспышки фотоаппаратов мигают со всех сторон. Над головой огромная люстра с хрустальными подвесками, мраморный пол отражает все эти блики, ослепляя глаза.

Когда-то… в другой жизни, я играла на сцене для нескольких сотен человек, и теперь мне кажется, что это было в разы проще, чем сейчас, а может, я просто забыла, каково это было…

В лобби я пальцами зачесываю волосы назад и проверяю свой макияж в одном из зеркал в полный рост. Рядом стоит огромный вазон с белыми пионами, не удержавшись, протягиваю руку, касаясь кончиками пальцев своих любимых цветов.

— Арина… идем…

— Мне нужна минута! — срываюсь, отворачиваясь обратно к зеркалу, и выверенным движением наношу на губы красную помаду.

Мой макияж тоже на скорую руку. Спасает то, что сейчас лето и легкий тон, румяна и тушь на ресницах можно засчитать как уместный вечерний образ. Я надеюсь.

Здесь будто весь город собрался, но я не вижу ни одного знакомого лица. Просовываю руку под предложенный Егором локоть, прижимаясь к нему, чтобы увереннее двигаться на новых шпильках.

Делаю вдох поглубже, успокаивая дыхание.

Я хочу шампанского. В горле пересохло.

— Побудь здесь. — Рязанцев подводит меня к основанию большой лестницы в центре. — Узнаю, где наши места в зале.

— Ладно.

Он уже разворачивается, чтобы уйти, но в последний момент сжимает ладонью мой локоть и шепчет на ухо:

— Ты, как всегда, отлично выглядишь.

— Спасибо…

Провожаю глазами его широкую спину, пока она не скрывается из вида за телами других людей.

Мимо проходит официант с подносом, на котором высокие бокалы с игристым.

Торможу его и беру один, двумя глотками выпиваю половину, и только после этого достаю из сумки телефон, чтобы набрать маму и узнать, как у них с Софийкой дела.

Номер Градского висит в списке последних вызовов.

Несколько секунд испепеляю взглядом эти одиннадцать цифр, которые когда-то я стерла из памяти своего телефона.

Чем дольше он в городе, тем сильнее меня скручивает в узел тревожными мыслями и сомнениями, они и сейчас давят изнутри.

Что будет, если он решит остаться навсегда?

Я не буду думать об этом сейчас.

Отсутствие на мне трусов под сквозняком кондиционеров ощущается так, будто у меня на лбу алая буква. Мне уже не кажется, что это было такой хорошей идеей.

Глава 9

Зрительный зал рассчитан человек на двести, и он гудит вокруг меня, иногда взрывается аплодисментами, в которых я участвую по инерции.

— Мне нужно с ним познакомиться, — слышу голос Рязанцева справа от себя.

Его взгляд направлен на сцену. Туда, где одна известная медийная личность вручает наградную статуэтку высокому брюнету с короткой темной бородой и в костюме «Баленсиага», но я все равно бездумно спрашиваю у Егора:

— С кем?

— Роман Гец, — поясняет. — Очень плотно закрепился в Индонезии. Один из первых…

Мужчина на сцене произносит речь, которую я не слушаю.

Впереди, прямо у сцены, пара десятков столов для гостей с VIP- пригласительными и для номинантов, и я упрямо отвожу глаза от затылка Градского, к которому то и дело их приклеиваю.

Великолепная спутница Влада сидит по правую руку от него, рядом с ней пустое место, я вижу, как через минуту это место занимает тот самый Роман Гец, который спустился со сцены.

Стол заслоняет проходящая мимо группа гостей.

Я смотрю на бокал шампанского у себя в руках, оно отлично опустошило мою голову. После безумной гонки последних часов я наконец-то не чувствую себя лошадью на скачках, но волнение под кожей не выжечь даже спичкой.

— Понятно… — бормочу, посмотрев на Рязанцева.

Егор болтает виски со льдом в своем бокале, свесив руку со спинки стула.

— Судя по всему, Градский не только сопли в Тибете подтирал. Как думаешь, он поделится связями с сестрой лучшего друга?

Выражение его лица насмешливое.

Неприятный осадок от его жестких слов я заглушаю крошечным глотком из бокала.

— Спроси у него сам, — советую тихо.

— Обязательно, — сухо отзывается Егор.

Пять лет назад Рязанцев с Владом не очень ладили. По крайней мере, мне так казалось. Между ними будто было соперничество, но не открытое, а замаскированное под наплевательское отношение друг к другу. Я не знаю, общались ли они в последние годы, но не стану у Егора об этом спрашивать.

Голова Влада поворачивается, глаза вскользь осматривают зал.

Я вижу его гладко выбритый профиль и опускаю лицо, глядя на свой маникюр.

За их столом оживленная беседа. Там восемь человек, включая Градского, Романа Геца и женщину в красном.

Ведущие переходят к следующей номинации, которую зал встречает очередными аплодисментами. Все это мероприятие длится еще не меньше часа. Я устаю хлопать, устаю следить за происходящим и устаю сидеть. Как только официальная часть заканчивается, гостям предлагают пройти в ресторанный зал и пообщаться в более неформальной обстановке.

Вспышки фотокамер снова раздражают глаза.

Егор держит меня за локоть, целенаправленно двигая нас к ресторану. Я знаю что, точнее — кого он ищет, от этого внутренне напрягаюсь, понимая, что встречи не избежать.

Мы делаем пару снимков на фоне спонсорского баннера и проходим в ресторан.

Стараюсь дышать ровно и спокойно. Улыбаться. Это не должно быть сложно, ведь больше от меня ничего и не требуется…

Все в той же компании Градский расположился у барной стойки, где выставлены закуски и напитки. Он видит нас и кладет ладони в карманы брюк, делая шаг в сторону, будто не сомневался в том, что Егор появится рядом с ними с минуты на минуту.

— Добрый вечер. — Рязанцев протягивает Владу руку, словно они старые добрые друзья, и по-свойски похлопывает его по плечу.

— Добрый. — Градский принимает рукопожатие, а потом представляет Рязанцева остальным.

Я не сомневаюсь в том, что он делает это для Андрея, ведь Рязанцев с моим братом в одной лодке, и выражение лица Влада ничем не выдает его отношения к этой маленькой комедии.

Пока мужчины обмениваются приветствиями, я не могу игнорировать то, что на талии брюнетки в красном лежит ладонь совсем не Градского, а Романа Геца.

Это не должно нести мне чертово облегчение, но приносит. Ровно на секунду. На крошечную миллисекунду, ведь я запрещаю себе об этом думать сразу, как только эта мысль вообще сформировалась в голове.

У Егора звонит телефон. Я вижу, как он терзается, решая, принимать вызов или нет, но в конечном итоге сдается и объявляет:

— Важный звонок, извините.

Развернувшись, он быстро идет к выходу, и я остаюсь одна в обществе незнакомых людей, постепенно выпадая из разговора, потому что он переключается на гольф, в котором я ни черта не понимаю.

— Как у вас возникла эта идея, Роман? — спрашивает у Геца его собеседник, пожилой мужчина в бабочке и круглых очках.

— Строить поля для гольфа? — уточняет тот.

Он высокий, даже слишком. Почти на голову выше Градского. И крупнее. И очень привлекательный, загар идет ему так же, как и его спутнице, хотя, возможно, ее кожа и от природы такая смуглая.

— Да, рискованное занятие. Своеобразная ниша, тем более на индонезийском рынке свои нюансы.

— У меня хороший финансовый консультант.

Глава 10

От его слов с моих мозгов вмиг слетает пелена. Чертов дурман, в котором я плавала эти минуты, пока мы были будто в другом измерении, где все легко и просто, как этот флирт, где все возможно…

Звуки саксофона сменяются перебором клавиш на рояле, и по всем правилам приличий мы должны отойти друг от друга, ведь пришли на этот вечер не вместе, чтобы танцевать один танец за другим, но рука Влада все там же — у меня на талии, а моя продолжает лежать на его плече.

— Ты опоздал на пять лет, — говорю, пытаясь отстраниться.

Его ненавязчивая поддержка вдруг становится хваткой. Рука напрягается, не позволяя сделать шаг в сторону.

— Может, это к лучшему?

Он смотрит в мои глаза, и он больше не флиртует. Превращается в того самого мужчину, который для меня незнакомец. Слишком собранный, слишком серьезный и взрослый, о чем поют эти морщинки в уголках его глаз и на лбу. Еле заметная седина на его висках.

— К лучшему?! — Мой голос непроизвольно звенит. — Ты уехал и не оглянулся. Ты опоздал, Градский!

Мне стыдно от того, что ему стоило только легким тычком подтолкнуть меня из колеи, чтобы я полностью вывалилась из нее сама, но жесткий удар о стену, которую я выстраивала между нами годами, больнее любого падения. Я выстраивала ее с того самого дня, когда, стоя в аэропорту под табло с расписанием рейсов, поняла, что мне никогда за ним не угнаться, куда бы он ни поехал! И дело не в разделяющем нас расстоянии, дело в том, что он никогда не ответил бы на мои чувства. Тогда я поняла, что ему не нужна.

— Арина…

Я взрываюсь.

— Хочешь предложить мне две недели? Опять? Ты что, думаешь, я до сих пор тебя люблю? Это даже для тебя самонадеянно!

С моих губ слетает истеричный смешок, в ответ желваки на щеках Влада дергаются.

— Так было лучше для нас обоих, — говорит твердо. — Поверь мне.

— Нет, так было лучше только для тебя. — Тычу пальцем в его грудь. — Ты… я… ты даже не представляешь, что со мной было, когда ты уехал!

Я пытаюсь его оттолкнуть. Обида и невысказанная когда-то боль рвутся из меня наружу. Царапают горло. Для этих слов не время и не место. Для них вообще нет подходящего момента, потому что я никогда не собиралась делиться ею с ним. Я даже не знала, увижу ли его снова!

Я впиваюсь пальцами в его плечи, в ответ Влад выпускает мою талию и обхватывает пальцами локоть.

Я даже не заметила, что вокруг прибавилось людей. Вокруг нас толпа, танцующие пары, официанты, музыканты.

Градский тянет меня за собой к колонне, одной из четырех подпирающих потолок, будто и сам понял, что здесь слишком много посторонних глаз, которые уже на нас оглядываются.

Прижав мои плечи к холодному мрамору, нависает сверху.

Его дыхание частое, скулы напрягаются, заостряя линию подбородка.

— Я не мог остаться, Арина, — говорит с нажимом.

— И не хотел…

— Ты могла бы меня понять, если бы слушала то, что я тебе говорил. Но ты ведь не слушала, да?

Он прав!

Я не слушала. Не слушала… Я была ослеплена своей любовью. Я лелеяла ее, оберегала от посторонних глаз, как сокровище.

— Я тебя не ждала, — говорю ему.

— Я и не просил. Я не лез в твою жизнь все это время именно потому, что мне в ней было не место.

— Тебе и сейчас нет в ней места… Ты опоздал. Я с другим. На моем дне рождения он сделает предложение, и я соглашусь.

— Ты его не любишь.

— Ты стал экспертом в любви?! — театрально смеюсь. — Ну а к тебе я не чувствую ничего! Ноль. Видишь эту стену между нами? Мне ничего от тебя не нужно. Я ничего от тебя больше не хочу. У меня все умерло!

Он сжимает свои строгие губы в тонкую линию, сдавливает пальцами мои плечи. Его взгляд тяжелый, разбирающий меня на части.

Он и правда научился владеть собой, а мне достаточно было увидеть его сегодня, чтобы забыть на секунду о том, кто я теперь. Не влюбленная двадцатилетняя дурочка, мечтающая о том, что мы проживем долгую жизнь вместе и умрем в один день. Я больше о таком не мечтаю: ни с ним, ни с кем-то еще. Мой мир устойчивый и безопасный, и мне в нем хорошо! Мне в нем нравится…

— Ничего не чувствуешь? — выгибает Градский брови.

— Нет…

— Хорошо, — кивает. — Видишь вон тот рояль? Поднимись и сыграй. Докажи мне, что ты счастлива, и я уберусь с твоей дороги.

— Ты сделаешь меня счастливой, если исчезнешь прямо сейчас!

Я взвинчена, зла и возбуждена, поэтому, не думая, повышаю голос, вгоняя Градского в еще одну многозначительную паузу.

Он думает пару секунд, потом сообщает:

— Я не исчезаю, не попрощавшись. По крайней мере, с тобой.

Сказав это, он обнимает ладонью мое лицо и склоняет голову.

Теплое дыхание касается моих губ, а следом их накрывают губы Влада. Прижимаются плотно и крепко, лишая меня возможности сделать вдох или выдох.

Глава 11

Влад

— Извини, если отвлекаю…

Пытаюсь концентрироваться на отцовском голосе, который через колонки транслируется на весь салон машины, но делить внимание между ним и командами навигатора самую малость затруднительно, ведь я ни черта не помню дорогу.

Слишком много новых развязок, свернуть не туда будет колоссальной потерей времени, с учетом того, как часто на московских шоссе возникают пробки.

— Я деловой человек, — напоминаю отцу. — Меня сложно застать врасплох даже в пять утра.

— Да, понимаю. Наверное, я не единственный родитель, которому сложно воспринимать своего ребенка как делового человека.

Бросив взгляд на телефон, примерно представляю, куда подобные разговоры могут нас завести. В дебри отцовско-сыновней любви и привязанности. В те дебри, куда я дороги не ищу. Это угроза для моих личных границ, и проверять их на прочность я не позволял даже своему психотерапевту.

— Чем могу помочь? — интересуюсь нейтрально.

В ту секундную паузу, которую он себе берет, пытаюсь вспомнить, отправил ли контракт китайцам. На часах почти одиннадцать утра. Будет хреново, если я этого не сделал. В любом случае коротких часов сна этой ночью мне не хватило для стопроцентной собранности, пробежка в пять утра тоже не помогла.

Работа спасала меня от бессонницы до хрена сколько раз, загружала мозги на сутки, иногда и больше, но мне теперь этого не хватает. Теперь я хочу послать работу к чертям и сконцентрироваться совсем на других вещах.

На девушке, которую хочу так сильно, что кулак, в который собрал пальцы, трещит.

Я гребаный эмоциональный импотент. Всегда, но только не тогда, когда дело касается Арины Беккер.

Если бы она знала, с каким голодом я поглощаю каждую ее эмоцию в свой адрес, остерегалась бы бросать мне вызов за вызовом, ведь я не знаю, как нам найти выход из этого лабиринта, кроме самого простого — сделать то, что у нас всегда получалось лучше всего остального. Секс. Но я и пальцем ее не трону, как бы ни мечтал об обратном, трахая свой кулак в душе два раза за одно утро.

Секс с Ариной Беккер — слишком волшебная, блять, вещь, чтобы заниматься им без любви, которую когда-то она мне предлагала. Кажется, только так с ней и может быть правильно. По гребаной любви.

Нам нужно поговорить.

Поговорить без толпы свидетелей и посторонних глаз.

Сжимая ладонью руль, я сверлю глазами серое дорожное полотно.

Я готов принять любой ее выбор. Рязанцев это или кто-то еще. Если это то, чего она хочет, я уберусь с ее дороги, как и обещал, но сначала нам нужно поговорить…

— Тебя не было на ужине, мы ждали, — голос отца врывается в поток моих мыслей.

Прочищаю горло и говорю:

— Я прислал цветы, был занят. Не было возможности присутствовать.

Ужину с новыми родственниками я предпочел вчерашнее мероприятие. Выбор был очевидным, желания присоединиться к семейным посиделкам у меня так и не родилось. Я просто не понимаю, почему последнее время он с таким упорством продолжает настаивать.

— Деловой человек, помню.

— Передавай своей семье наилучшие пожелания от меня.

— На следующей неделе у меня юбилей…

Усмехаюсь. Он все еще не собирается сдаваться.

— Я помню.

— Это хорошо. Да… хорошо. Будет небольшой банкет, я бы отправил тебе приглашение, да не знаю куда.

Моя память вмиг поднимает голову. Тычет в меня банкетом пятилетней давности. Последним, на котором я присутствовал. Там я цинично и с оттягом напился, потому что находиться на том празднике мне было незачем — круг его общения никогда не был нашим общим. Я не знал тех людей, потому что был за скобками его жизни, но отец настоятельно просил прийти, в гораздо более навязчивой форме, чем сейчас. Кажется, именно в тот вечер мы с ним и разругались окончательно. Примерно на пять лет. Он тоже это помнит, вряд ли такое можно забыть. Ему не нравилось, как я живу, ну а мне… было плевать…

— Можешь скинуть электронным письмом, — предлагаю выход.

— Конечно. Ты можешь взять с собой кого-то.

Единственная женщина, которую я хотел бы с собой взять, вряд ли захочет составить мне компанию.

— Я приду, — пытаюсь избежать какой-то конкретики.

— Тогда хорошего дня, — говорит он.

— И тебе.

Сбросив вызов, читаю координаты Андрея, которые он скинул мне сообщением: терминал и номер парковки, которую нахожу не с первого раза, заставляя его ждать меня минут двадцать.

Нам нужно обсудить итоги встречи с китайцами — направление его бизнеса, которое я консультирую. Помимо всего прочего, я хочу узнать, каким ветром его сестру занесло в риелторы и как он вообще это допустил. Мне придется спросить у него, ведь сама она вряд ли расскажет мне об этом в ближайшее время.

Андрей одет в слегка помятый спортивный костюм и в целом выглядит как человек после восьмичасового перелета и шестичасовых переговоров накануне.

Глава 12

— Рязанцев очень щедрый, — хмыкает Крис, имея в виду серьги в моих ушах.

Я ношу эти маленькие бриллианты третий день подряд, потому что забываю сменить их на что-то более практичное. Я могла бы забыть собственное имя из-за сумбура в голове этим утром, ведь всю ночь не сомкнула глаз, до зари слушая тихое сопение дочери в темноте…

Слушая и вспоминая то утро, полное злости и сумасшествия, в которое пять лет назад она была зачата. Пять лет — это слишком мало, чтобы стереть из памяти ластиком жесткие, выбивающие из меня стоны толчки. Лицо Градского, искаженное оргазмом…

— Старый подарок. — Трогаю мочку уха и тру пальцами лоб.

— Это лучше, чем получить в подарок букет венерических заболеваний, — говорит Крис с язвительной иронией.

— Можно я скажу… — смотрю на нее.

— Давай, — взмахивает рукой, — чего уж там…

— Я говорила тебе, что твой муж дегенерат, еще когда он не был твоим мужем.

— Подумаешь, кто из нас не совершал ошибок? — вздыхает Крис.

На ней деловой костюм и шпильки, но собранной она не выглядит. Так же как и я.

Бросив попытку проглотить что-нибудь со своей тарелки, смотрю на кудрявую головку сидящей между нами Софийки.

Мы обедаем в этом кафе втроем с тех пор, как Софи родилась. Оно недалеко от нашего с ней дома, и эти обеды — наша традиция.

Дочь орудует вилкой, терзая свои сырники. Купает их в сметане, потом широко открывает рот, пытаясь запихнуть туда огромный кусок.

— Вкусно? Хочешь пить? — спрашиваю ее.

Покачав головой, продолжает есть, а я, не удержавшись, склоняюсь к ее макушке и оставляю на ней поцелуй.

— Я хочу ему рассказать… — озвучиваю мысль, которая не давала мне покоя всю сегодняшнюю ночь.

И дело не в проклятом поцелуе, которым Градский застал меня врасплох, а в том, что я больше не могу без сжимающего сердце волнения видеть, как в ее маленьких чертах проявляются другие. Еле уловимые. Улыбка или наклон головы, привычка вскидывать брови, цвет ее глаз… все то, что я так в ней люблю!

Откашлявшись, Кристина помешивает ложкой свой облепиховый чай и вымученно сообщает:

— Боже, как хочется курить…

— Крис! — шикаю я.

— Ты куришь? — Софи смотрит на нее, болтая ногами под столом.

— Ешь, ребенок, — вздыхает подруга, подергав ее за край красной панамки. — Наверное, ты должна рассказать, — пожимает она плечом. — Если готова к тому, что об этом узнают все, включая Рязанцева.

Смотрю в свой кофе с молоком и жую губу.

— Он и так это знает.

Это открытие посетило меня вчера, после того как Егор покинул такси, пожелав мне спокойной ночи и любезно предложив поужинать с ним завтра. Так буднично, словно его последние слова и мои открытия ничего между нами не меняют.

Он всегда все знал. С самого начала. Если бы тогда я замечала вокруг себя хоть что-нибудь, кроме Влада, поняла бы это гораздо раньше.

— А вот здесь можно поподробнее? — удивляется подруга.

— Пожалуйста, давай не сегодня… у меня… просто голова трещит.

— Ладно, тогда, что там с… — Крис стреляет взглядом в Софи, похоже, боится произнести при ней имя ее отца, будто он какой-то Волан-де-Морт. — Этим доморощенным гражданином мира? Вы… общаетесь?

— Он здесь, и его много, — бросаю с раздражением.

Предугадать его действия невозможно. Игнорировать его появление где-то поблизости — тоже. Его присутствие в городе ощущается почти осязаемо, будто у города сменилось магнитное поле.

— Хм… ну надо же… — фыркает Крис. — Твой день рождения через два дня… — замечает осторожно. — Если не хочешь брать кольцо у Рязанцева, можно его заберу я?

— Боже, заткнись… — Бросаю в нее салфеткой.

— Будет что заложить в черный день! — оправдывается. — Ну а если серьезно? Ты…

— Той меня больше нет, Крис. И той влюбленности больше нет. Я… просто чувствую эту дырку вот здесь, — прикладываю ладонь к левой стороне груди. — Будто что-то важное теряю, понимаешь?

— Твоя душевная организация всегда была для меня непостижима… Арина, — добавляет тихо.

— Я закрыла дверь и выстроила стену, — объясняю так, чтобы понять мог даже летящий в стену горох. — А он пытается ее сломать и вскрыть замок.

— Есть шанс, что он тебя возненавидит после таких новостей.

— Плевать мне на его чувства! Я не хочу, чтобы он перевернул ее жизнь вверх дном, — киваю на дочь. — Появился, а потом испарился…

— Это он умеет…

Крис замолкает, задумчиво глядя в стол.

Смотрю на зонтик в красно-белую полоску у нас над головами, пытаясь поймать свой собственный дзен, ведь он есть не только у Градского.

— Андрей вернулся, — вспоминаю о сообщении от брата часовой давности, которое выскочило из головы. — Он заедет поздороваться с Софи.

— Когда? Сейчас?