Бунтари целуют отчаянно

Глава 1

Аня Воронцова

Город впился в меня ржавыми гвоздями. До сих пор перед глазами двор, заваленный битым кирпичом, и стая тощих ворон, дерущихся за пакет из местного супермаркета.

Мама сказала, что здесь «тихо» — это её код для «теперь ты под присмотром». После того как я заставила её краснеть перед всем районом, сбежав с Сашей...

Нет, лучше не вспоминать.

Саша теперь где-то в Питере целует другую в шею, а я — в городе, которого сходу не укажешь на карте.

Коридор блестел навязчивым лоском, словно его только что вылизали наждачной бумагой. Завуч, женщина с губами, подведёнными в ниточку, вела меня мимо стен, от которых слепило глаза.

— Ваша мама вложила в этот колледж душу, — сказала она, и я едва не фыркнула. Душа мамы давно хранилась в её крокодиловой сумке вместе с планами по благоустройству города. Для нее это была новая жизнь, а для меня — первая ступенька в ад.

— Я очень надеюсь, что вам понравится у нас обучаться, — завуч так и выпрыгивала из юбки, лишь бы угодить мне. Пришлось натянуть улыбку и сделать вид, что я благодарна незнакомой тётеньке, которая вот-вот начнёт стелить передо мной красную дорожку. Но на самом деле, я чувствовала отвращение.

Дверь в класс открылась с визгом, будто класс сопротивлялся моему появлению. Все пялились на меня, будто бы я экспонат. Кто-то уже перешептывался, кто-то смотрел, не открывая глаз. И во всей этой серой картине был лишь один единственный человек, который привлек мое внимание.

Он.

— Анна Воронцова, — представила завуч, словно зачитывая приговор. — Новенькая в вашем классе. Она дочь нового мэра нашего города, благодаря чьей щедрой помощи наш колледж была отреставрирована и капитально отремонтирована за лето!

— О, мэрская дочка! — кто-то свистнул с задней парты. — Чего, в нашей халупе не хватает люстр?

Класс захихикал. Завуч сделала вид, что не слышит. Учительница физики, с лицом, будто вырубленным из известняка, тычет указкой в свободную парту у окна.

— Надеюсь, у тебя хорошее зрение? Я только пересадила всех, не хочется этим заниматься, — с виноватым видом прохрипела завуч. Я просто кивнула, мол: всё хорошо. — Садись к Воронову Максиму.

Углубленной программы, которую я проходила в прошлом колледже, здесь не преподают, поэтому какая разница, на какой парте я буду сидеть, если уже знаю на целую четверть вперед?

Парта у окна. Слева — заляпанное стекло, справа — он.

Максим.

Кожаная куртка, растрёпанные чёрные волосы. Он сидел, развалившись, ноги на столе, взгляд — будто высечен из льда.

Он не смотрит на меня, рисуя что-то перочинным карманным ножом на новой парте.

Учительница физики, не оборачиваясь, бросает:

— Воронов, убери ноги со стола!

Сажусь рядом, сбрасывая портфель с плеча. Парень медленно опускает ноги на пол, пока я достаю учебник и тетрадку.

От Макса пахнет дымом и металлом.

Он наконец поворачивает голову. Глаза — серые, как дождь за окном, с жёлтым бликом от лампы и царапина на подбородке.

— Значит, Воронцова?

Бархатистый голос с небольшой хрипотцой вонзился иглой в висок.

— Ну что, московская, — он кладёт нож на парту, лезвием ко мне. — За что тебя сослали в нашу помойку? Украла короны с Кремля?

Класс загрохотал. Я вонзила ручку в бумагу, выведя дату с таким нажимом, что чернила просочились на следующую страницу.

— Угу, — кивнула, рисуя на полях змею с маминым лицом. — Взорвала мавзолей. А тебя за что? Завалил ЕГЭ по человечности?

Класс вновь захихикал. Марк прищурился, потом неожиданно усмехнулся:

— О, колючая, — он наклонился так близко, что я разглядела потёртую цепь на его шее. — Давай договоримся: ты расскажешь, зачем перевелась сюда, а я не буду сводить тебя с ума.

Сердце забилось в такт дождю за окном. Его взгляд скользнул по моим рукам — они дрожали, выдавая страх, который я прятала под слоем сарказма. В этом парне была опасность, которая манила, как обрыв у дороги: хочется заглянуть в бездну, зная, что упадешь.

— Разговорчики на последних партах! — завопила учительница, имени которой я не знала.

Макс замолчал, усмехнувшись. Что его позабавило так? Неужели он разговаривает сам с собой? Я попыталась сосредоточиться на уроке, который был, но его сиплый голос, перешедший на шепот, заставил меня оцепенеть.

— Нравишься ты мне, принцесса, — он сделал паузу, чуть ли не дотрагиваясь кончиками губ до мочки моего уха, будто бы хотел, чтобы я почувствовала его властный тон бунтаря. — Думаю, мы поладим.

— Сомневаюсь, — вздохнула со свистом. И резко развернулась. Глаза в глаза, спертое дыхание. — Я не дружу с теми, от кого воняет снобизмом.

— А ты пахнешь деньгами, — лукаво улыбнулся он, заигрывая глазами. — Но я не жалуюсь.

Звонок с урока был противный. Все начали быстро собираться. Вторым уроком была физкультура, поэтому я пропустила вначале Воронова, чтобы тот скрылся с моих глаз, а потом уже собралась сама и вышла практически самой последней из кабинета.

Глава 2

Максим Воронов

Мы вывалились из колледжа, как стая голодных псов, и сразу направились к гаражам. Витька что-то горланил про новый граффити, Гном ковырял в зубах зубочисткой, а я шёл чуть позади, закуривая сигарету. День был дерьмовый, как обычно. Училка по литературе опять пыталась впихнуть мне что-то про «нравственные ценности», будто я вообще способен их переварить.

И тут я её увидел.

Воронцову.

Она стояла у остановки, прижав к себе книгу. Портфель перевешивал ее, и казалось, что она вот-вот прогнется, как тростинка. Стильное модное красивое пальто, из-под которого выглядывало изящное черное платье с белым воротником. Ее волосы были собраны в хвост, который трепал небольшой ветер.

Воронцова походила на модель, которая сошла с обложки дурацкого женского журнала. Платье, аккуратные туфли, волосы, собранные в хвост, — всё кричало: «Я не отсюда».

И, чёрт возьми, это бесило.

— О, смотрите, принцесса вышла в свет, — фыркнул Витька, указывая на неё пальцем.

— Заткнись, — буркнул я, но уже шёл в её сторону.

Она заметила меня, когда я был в паре шагов. Глаза сузились, будто я был очередной проблемой, которую она не планировала решать.

— Воронов, — начала она первой, словно, уже защищалась от меня. — Ты потерялся? Или просто решил окончательно испортить мне день?

— День? — я усмехнулся, выпуская дым в сторону. — Ты тут одна стоишь, как памятник самой себе. Кто-то должен тебя развлечь.

— Боже, — в ее взгляде мелькнуло что-то между «отвращением» и «умилением». — Когда ты из говнюка превратился в рыцаря?

— Тебе показалось. А когда кажется, — я подошел еще ближе, сократив между нами дистанцию, — то нужно креститься.

— Да ты просто кладезь цитат! — Девушка удивленно приподняла свои изящные брови, как будто она действительно была поражена.

А меня, словно магнитом, притягивало к этой девушке. Она дарила мне эмоции, в которых я нуждался. По крайней мере, так говорят популярные психологи в социальных сетях. Я же не настолько глуп, как может показаться.

— Ну, знаешь, — я склонил голову, притворно задумчиво, — я тут ещё и в кулинарии разбираюсь. Могу, например, бутерброд с колбасой сделать. Или даже два. Если ты, конечно, не против.

Она рассмеялась. Звук был лёгким, как звон стекла, и таким же хрупким.

— Бутерброды? — она скрестила руки на груди, но в её глазах уже играл огонёк. — Ну что ж, это уже прогресс. А то я думала, ты только на сигаретах и дерзости специализируешься.

— О, принцесса, — я притворно вздохнул, — ты недооцениваешь мои таланты. Я ещё и чай умею заваривать. Правда, он обычно получается как помои, но зато с душой.

Она покачала головой, но улыбка так и не сошла с её губ.

— Ты неисправим, — сказала она, и в её голосе было что-то... тёплое.

— А ты слишком исправима, — парировал я, чувствуя, как где-то внутри начинает щемить. — Иногда полезно быть немного... неправильной.

— Ты правда веришь, что я буду слушать твою брехню? — она склонила голову набок, и солнечный луч поймал золотистую нитку в её волосах. Чёрт, даже солнце на её стороне. — Что я тут, терапия твоего незрелого эго?

Я шагнул так близко, что её духи смешались с запахом моей куртки — роскошный парфюм против дыма и дерзости.

— Терапия? — усмехнулся. — Скорее эксперимент. Проверяю, сколько сарказма выдержит фарфоровая кукла, прежде чем треснет.

— О, я не тресну, — она приподняла подбородок, и я заметил, как её губы дрогнули. — Но если ты будешь дышать на меня так, словно дракон после сигареты, я могу чихнуть.

— Чихни, — я наклонился, почти касаясь её лба своим. — Может, тогда из тебя выскочит та самая заноза, которую ты прячешь за умными фразами.

Она замерла, и на секунду мне показалось, что её дыхание сбилось. Но тут же она резко отстранилась, сделав вид, что поправляет сумку.

— Знаешь, что тебе нужно? — её голос звучал ровно, но пальцы нервно теребили ремешок. — Хобби. Например, вышивание крестиком. Или разведение улиток.

— Улитки? — я фыркнул. — Это те слизни, у которых есть переносной домик и они не выпендриваются, как некоторые?

— А у тебя есть куртка, которая воняет историей всех твоих провалов, — парировала она, но уголки губ предательски подрагивали.

Вот же.. стерва.

Умопомрачительная стерва!

— Воняет? — я скинул куртку одним движением и накинул ей на плечи. — Держи. Может, научишься наконец отличать аромат реальности от твоих духов, московская.

Она засмеялась. Звук был хрустальным, и от этого что-то ёкнуло под рёбрами.

— Спасибо, — она драматично вздохнула, закутываясь в куртку с преувеличенным трепетом. — Теперь я пахну как настоящий бунтарь. Или как подвал пивного ларька.

Слов не хватит, чтобы выразить, насколько сильно она меня бесит, и в то же время насколько сильно меня тянет к ней.

— Не за что, — я взял её руку и поднёс к носу, притворно вдыхая. — Зато теперь ты пахнешь… мной.

Глава 3

Анна Воронцова

Столовая пахла, как будто здесь десятилетиями варили гречку на пару с отчаянием. Я сидела в углу, ковыряя вилкой в «рагу по-домашнему» — блюдо, явно созданное тем, кто ненавидит и дома, и рагу. Рядом скрипели пластиковые стулья, а за соседним столом первоклашки сражались компотами, как мечами. Идеальное место для медитации, если твоя цель — возненавидеть человечество.

Три дня в этом колледже, и я уже научилась распознавать фальшивые улыбки за несколько метров.

Первой подошла Дашка — высокая девчонка с розовыми волосами, собранными в два «спутника» над ушами. На футболке кричало «Я ❤️ Котиков», хотя её глаза говорили: «Я перегрызу глотку за последний чизкейк».

— Привет, новенькая! — упала она на стул напротив, размахивая йогуртом. — Ты ж из Москвы? Правда, что там в метро золотые унитазы?

За ней пристроилась Лера — миниатюрная брюнетка с кукольными ресницами и взглядом, острым как лезвие. В руках она держала блокнот с наклейками «Харли Квинн».

— Не слушай её, — сказала Лера, прищурившись. — Она просто хочет, чтоб ты её в столицу взяла. А я вот… — девушка наклонилась ближе, — ...хочу знать, правда ли ты сбежала от парня, как все шепчут?

Компот в моей глотке стал кислее.

Спасибо, мама, за сарафанное радио.

Хотя, если быть честной, то это не такая уж и новость, если сплетня поплывет по нужным каналам, а у матери их хоть отбавляй.

— Сбежала? — сделала я невинное лицо. — Нет, просто решила, что здешние романтики более... аутентичные. — Кивнула в сторону окна, где Марк, прислонившись к стене, поджигал зажигалкой меню дня.

Дашка фыркнула:

— О, Воронов? Не лезь, он типа опасный. Хотя... — она задорно хихикнула, — если любишь плохих парней…

— Вообще, Воронов полнейший идиот, — перебила Лера Дашу. Мне так-то было все равно, кто здесь плохой, а кто хороший, потому что я имела свою голову на плечах. — Хам, бунтарь, который стоит на коммиссии… из неблагополучной семьи.

Даша поменялась в лице. А вот этого я не знала.

— Что значит из неблагополучной семьи?

Лера закатила глаза.

— Ой, ну да, прости. Вы же, московские, все в золоте купаетесь!

— Че ты дерзишь? — пнула в бок Дашка Леру. Вторая засмеялась.

— Прости. Просто неблагополучные семьи — это когда в семье все плохо, ну, типа знаешь, нет одного родителя, а второй пьет, или оба пьют, или так, что родителям плевать на детей…

— Поэтому Воронов плохой?

— Именно... Но знаешь, — Дашка облизала губы и перекинулась через стол ко мне, — говорят, Воронов очень горячий, несмотря на то, что плохиш.

— Плохиш? — перебил голос за моей спиной. Я даже вздрогнула от него. Макс швырнул на стол подгоревший бумажный стакан и уселся рядом так близко, что нашёл мою коленку под столом. — О чем вы тут треплетесь, а?

Я заметила, что девушки и впрямь боятся Вороного.

А еще, что половина колледжа просто сохнут по нему, и это было оправданно. Несмотря на всё то, что вытворял Воронов, он оставался чертовски харизматичным. И наглым, но в меру.

А теперь, узнав, что он был из неблагополучной семьи, я догадываюсь, почему он себя так ведет день изо дня.

— Тебя это не касается, Воронов! — фыркнула Дашка.

Макс так соблазнительно усмехнулся кончиками губ, что по моей спине пробежал холодный пот. Я поторопилась отвернуться, хотя чем дольше мы сидели за одной партой, тем быстрее я привыкала к его обольщению, которое так и пестрило в разные стороны.

— Мне с Воронцовой нужно поговорить, — Макс вытащил из-за пазухи куртки яблоко, подбросил его вверх и поймал ладонью. — С глазу на глаз.

— Но мы первые сюда сели!

Макс рассмеялся, пока девчонки злились. НО в следующее мгновение, когда Макс склонился над столом к одной из них, то Дашка и Лерка чуть ли не побледнели:

— Хочешь, расскажу всем, как ты присылала голые фото Глебу, умоляя поиграть в «доктора»? — он сделал паузу, наслаждаясь её побледневшим лицом. — Или, может, напомню, как ты в прошлом году в мужском туалете…

— Заткнись! — Дашка встала так резко, что пластиковый стул шлепнулся на пол. Было видно, что Макс задел ее за живое, и всё, что он сказал, было правдой. Лера поспешила за Дашкой так быстро, что буквально через мгновение мы остались с Максом наедине.

— А ты жестокий, — сузила брови я, продолжая ковыряться в рагу.

— Я справедливый, — улыбнулся Макс. — Спасибо не скажешь? — он швырнул фрукт мне. — Держи. Без яда.

— Я сама справилась бы, — я отодвинула яблоко, но он перехватил мою руку.

Его пальцы были шершавыми, как наждачка.

— Справилась бы? — он усмехнулся. — Они бы тебя облепили, как мухи мёд. А потом слили бы все твои секреты в сеть. Здесь так работает «дружба».

— Не припомню, чтобы я нанимала тебя работать своим телохранителем, — я вырвала руку.

Макс успел перехватить мою вторую руку и немного одёрнуть на себя. Я наклонилась ближе, внезапно осознав, что его глаза — не серые, а цвета мокрого асфальта.

Глава 4

Максим Воронов

Я никогда не забуду этот вечер.

Громкая музыка билась о стены гаража, словно пытаясь вырваться на свободу, как птица из клетки. Мерцающие гирлянды, украденные Глебом с городской ёлки ещё в январе, отбрасывали на танцующую толпу причудливые блики, превращая их в не менее причудливых существ из другого мира.

Толпа вокруг казалась мне калейдоскопом лиц: кто-то извивался в танце на столе, кто-то растворялся в тени, выпуская в воздух клубы дыма, а кто-то уже нашёл своё место в кустах, бормоча что-то о вечной любви.

Я проталкивался через эту толпу, толкая плечом пьяного Леху, который пытался обнять фонарный столб. В моём кармане жгла дырками в кармане дешевая бутылка того самого напитка — мой скромный вклад в это безумие.

— Эй, Воронов! — донёсся до меня голос Глеба, который, красный как рак, махал мне из-за мангала, где горели угли и подозрительно дымились сосиски. — Давай сюда! Без тебя скучно!

Я кивнул, но не спешил. Эти вечеринки всегда казались мне странным спектаклем, где каждый играл свою роль: «душа компании», «пьяный клоун», «девчонка, ищущая приключений». Я привык быть наблюдателем, пока не увидел её.

Аня.

Она стояла у стола с напитками, словно белоснежный пингвин среди стаи ворон. Её чёрное платье с кружевными рукавами казалось слишком элегантное для этого свинарника, но именно это и цепляло.

Её распущенные рыжие волосы, которые она постоянно откидывала назад, словно сражаясь с невидимым ветром, создавали вокруг неё какое-то магическое поле. Свет гирлянд играл в её серьгах-капельках, превращая их в маленькие звёзды.

В этот момент я подумал о своём старом граффити — той самой птице в клетке с распахнутой дверцей, которую нарисовал на городской стене год назад.

Аня была похожа на неё: такая же красивая и такая же свободная, несмотря на окружающую её суету.

— Щас, подожди, — сказал я парням, а ноги сами меня несли уже к этой принцессе. Аня заметила меня, поэтому, выпрямившись, я подошел ближе.

— Ну что, принцесса, — я подошёл, взяв со стола два пластиковых стакана. — Ты тут как? По заданию мамы шпионить за местными варварами?

Она обернулась, и я увидел, как её глаза сузились — знакомый блеск ярости.

— Воронов. Я бы спросила, как ты сюда пробрался, но, кажется, твоя репутация уже открывает все двери.

— Не все, — я налил в стаканы, протянув один ей. — Например, твоё сердце пока закрыто.

Она фыркнула, но взяла стакан.

— Сердце? У тебя словарный запас ромкома 2000-х.

— Зато эффектно, — я чокнулся с её стаканом. — Ну что, выпьем за твоё первое падение с пьедестала?

— За твоё первое поражение, — она отхлебнула, сморщившись. — Боже, это отвратительно.

— Это жизнь, золотая. Не всё тут клубника и шампанское.

Мы стояли молча, пока вокруг бушевал ад: Витька пытался станцевать брейк-данс, Гном поджигал наливку, а Светка визжала, споря с кем-то о «любви всей жизни». Аня наблюдала за этим, будто антрополог, изучающий дикое племя.

— Почему ты вообще здесь? — спросил я, ловя её взгляд. — Не похоже, что твоя мама одобряет такие тусовки.

— А ты похож на того, кому важно одобрение, — она повернулась ко мне, облокотившись на стол. — Или ты просто хочешь узнать, как я сбежала из золотой клетки?

— Я хочу узнать, — я шагнул ближе, — сможешь ли ты продержаться здесь до полуночи.

— До полуночи? — она подняла бровь. — Это вызов?

— Нет. Вызов — это вот что. — Я взял со стола ещё два стакана, наполнил их до краёв. — Кто опустошит свой быстрее, тот задаёт вопрос. Проигравший отвечает честно.

Она посмотрела на стакан, потом на меня.

— Детские игры.

— Боишься? — я ухмыльнулся. — Или знаешь, что проиграешь?

Она схватила стакан.

— На счёт три.

Её голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. Мы начали считать хором, наши взгляды сцепились, как клинки в дуэли. В её глазах я видел отражение огней, мерцающих, как звёзды в ночном небе.

“Раз…”

Её дыхание стало чаще, но она не отводила глаз.

“Два…”

Я чувствовал, как напряжение между нами растёт, словно невидимая пружина готова была лопнуть.

— Три!

Жидкость обожгло горло, но я не моргнул. Аня пила медленнее, морщась, но не останавливаясь. Когда она опустошила стакан, я уже ждал, скрестив руки.

— Проиграла, московская, — процедил я, растягивая каждое слово, как сладкий мёд. В моём голосе звучала победная насмешка, но внутри всё кипело от напряжения.

Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. Её пальцы предательски дрожали, когда она вытирала губы тыльной стороной ладони. Этот простой жест выдал её волнение, несмотря на все попытки сохранить хладнокровие.

— Цена — ответ на вопрос, — добавил я, наслаждаясь моментом своего превосходства.