Бывший на мою голову

Глава 1

Стас

Подсолнухи, подсолнухи, подсолнухи. В глазах от них рябит! Москва далеко позади, впереди — родные пенаты. Думал, не вернусь туда никогда. От раздражения до сих пор челюсть сводит: надо было так глупо попасться?! Это всё Стася со своим: «Давай по-быстрому». Ну, раз девушка просит, кто я такой, чтобы отказывать? Дал так, что кровать чуть не сломалась, а от стонов стёкла дребезжали. Только её муж решил раньше срока с командировки вернуться… Схватив вещи, ключи и телефон, шустро одевался в гардеробной и слушал оправдания Стаси о том, что она решила голой посреди дня отдохнуть. Когда до мужа дошло проверить спальню, выскочил, едва двери распахнулись. Кеды в руки и нафиг из квартиры к пожарной лестнице.

Муж у Стаси зам министра, так что пришлось валить из Москвы, пока ветер без камней, желательно туда, где никакой спутник не засечёт. Бабка с дедом умерли, дом стоит бесхозный, вот внук в глубоком трауре и поехал отдать последнюю дань памяти. Фирму на зама оставил. Плох тот начальник, который не может уехать в отпуск, зная, что механизм не остановится, а шестерёнки будут вращаться.

Семь лет прошло, и ещё десять раз по столько же никого отсюда не видеть. После выпускного почти сразу уехал и ни разу не возникало желания вернуться. Ладно, вру, пару раз Наташку Савельеву вспоминал. Хорошенькая такая, ясноглазая. Сейчас, наверное, набрала килограмм пятнадцать да родила троих детей Барсову — он с первого класса на неё слюни пускал. А тогда мы даже вроде как встречались. Целовались в кустах сирени, переспали на выпускном и потом несколько раз. Деревенская романтика, ёптить! Даже сено, помню, в колени впивалось…

Одноклассники. Кто те сумасшедшие, которые продолжают дружить после школы? Я своих видеть не хочу, ничего хорошего в памяти не осталось. Сборище тупоголовых придурков. Все разговоры только и были о том, как самогоном разжиться, да на раздолбанной копейке в соседний район сгонять, на местных нарваться. Тоже та ещё романтика… Нахер такую.

Указатель впереди «Счастливая жизнь». Если обернуться, он будет перечёркнут, хотя должно быть наоборот: это за указателем хорошая жизнь начинается, а тут как будто назад в девяностые и ещё глубже. Сворачиваю с трассы, несколько десятков метров, и лужа. Не лужа: Байкал, мать его так. Она тут с моего рождения, как мог забыть? Брызги во все стороны, тяжёлый Майбах садится на пузо прямо посередине. Зашибись, что тут скажешь. Буксовать бессмысленно, надо вызывать эвакуатор.

Телефон выдаёт списки, забитые в 2 Гис. Ага, московские, а мне Ростовская область нужна. И-и… Хрен там. Нет интернета. И связи толком тоже нет, на одно деление, и то еле-еле.

— Да что б тебя! — кричу в голос, бью по рулю. Открываю дверь — вода почти до середины колеса. Смотрю на свои белоснежные кеды. Нырять придётся. Разуваюсь, начинаю подкатывать джинсы до колен, прикидывая, сколько дерьма на дне можно найти, когда слышу трескучий мотор.

Трактор. Обычный, синий. Останавливается рядом, из кабины до боли знакомая, хоть и повзрослевшая, рожа. Растрёпанные во все стороны соломенные волосы, наивные голубые глаза и бесячая улыбка — Тимур Барсов:

— Эй, братишка, помощь нужна?

Секундное узнавание, улыбка становится шире.

— Коршун, ты что ли? Фига се! Ты чё тут забыл? А чё, на нормальные джинсы денег не хватило?

Смотрю на джинсы из последней коллекции D&G, порванные в нескольких местах. Закатываю глаза: года идут, а кто-то не умнеет.

— Решил проведать родные края. Так ты вытащишь? — спрашиваю, гася раздражение. С Тимура станется стебаться ещё час или два, а я буквально чувствую, как машина глубже вязнет.

— Вытащу, конечно, а то ты к вечеру по крышу уйдёшь. — Он выбирается из кабины в сапогах по колено. Спрыгивает в лужу — едва успеваю закрыть дверь, брызги летят в закрытое стекло. — Зря ты на такой тачке прикатил. Эти ваши седаны у нас бесполезны. Вот Андрюха джип недавно взял, вот это машина…

Его болтовня звучит белым шумом. Выйти не могу, остаётся только наблюдать, как Тимур возится под бампером и ищет крюк. Хорошо хоть ума хватает не газовать и аккуратно вывезти на сухую землю. Наконец могу выйти, посмотреть масштабы бедствия: мой красавец по своды крыльев в грязи, но цел.

— Выглядишь как помощник гламурного дровосека! — ржёт Тимур. Окидывает взглядом. Засаленный, промасленный, на щеке грязь. — Чё там у вас в Москве вообще нормальных мужиков не осталось? Только вот эти? Хвостики, косички, чёлочки?

— Я хотя бы знаю, что такое барбер шоп, — огрызаюсь, бросая взгляд в окно: ничего необычного, простой андеркат. Правда, растрепался в дороге, надо укладывать.

— Что-то связанное с барбекю, да? — Он чешет затылок. Придурок. Возвращаюсь за руль. Деревню ужи видно, приходится ехать за трактором, который нарочно пылит. После вечной лужи дорога сухая, кто бы сомневался. Начинаю закипать, как вода в радиаторе — Тимур специально едет со скоростью раненой черепахи. От первого дома до бабкиного три квартала. Торможу на перекрёстке, Тимур вываливается из окна, кричит, как будто я глухой:

— Рад тебя видеть! Надеюсь, ты не завтра уедешь!

Был бы рад сказать, что завтра... Сворачиваю, наконец, на зелёную улицу, едва успеваю притормозить, пропуская гусей. Скорее уже в дом, помыть машину и самому намыться. Паркуюсь у знакомого забора, ворота поддаются не сразу — заржавели.

— Эй, ты что тут забыл? — слышу знакомый — не знакомый голос. Точно, мы же с Савельевой соседи. — Стас?!..

— Сюрприз, — улыбаюсь криво. Нет, не поправилась. Повзрослела, да. Забор между участками — простая сетка-рабица, прозрачная. И пацана рядом с ней вижу отлично. Светлый, лет шести. Ледяной пот прошибает насквозь. Мой, что ли?

— Сто лет бы таких сюрпризов не знать, — равнодушно пожимает плечами Савельева, берёт пацана за руку и уходит. Не может такого быть. Просто не может.

***

Наташа

— Ты издеваешься, что ли?!

Глава 2

Стас

Захожу в дом, голова гудит как в детстве, когда дед мог леща в ухо зарядить. Не может быть у Савельевой от меня ребёнка. Или всё же может? Мы не предохранялись, и спали не только на выпускной, но и на мой день рождения. Она, конечно, и от другого залететь могла, но совести хватает понять — после моего отъезда навряд ли сразу с кем-то спать начала. Разве что назло?.. Тогда может быть Тимур. Да кто угодно может быть. С чего я взял, что обязательно мой? Нервно усмехаюсь. Смотрю в пыльное зеркало в небольшой прихожей. Глубоко вздыхаю.

Тут всё пахнет по-прежнему, зубы чешутся спалить дом к чёртовой бабушке. Кажется, из спальни вот-вот выйдет пьяный дед с налитыми кровью глазами. Схватит за шею, обдаст вонючим дыханием: кислая капуста с самогоном, и начнёт учить, как жить. Ага, видел я, как надо. Или бабка ворчать начнёт, и на деда, и на меня, и на загубленную молодость, и на то, что на старости лет внука спихнули, а сами сдохли. Так и говорила: сдохли. Как же её убить хотелось! Как можно было так о родном сыне и его жене?..

Смотрю на все эти салфеточки, кружавчики, и вижу, как она сидит в кресле, вяжет. И как обязательно кто-нибудь из учеников заглядывает к «самой любимой учительнице». Когда в школу пошёл, она уже на пенсии была, повезло. И не повезло, потому что надо было поддерживать её авторитет, учиться на отлично. Для кого-то она была Татьяна Максимовна, лучшая и самая добрая. Для меня — баба Таня, которая проклинала каждый день, пока никто не слышал и не видел.

Надо было не сюда ехать. В Екатеринбург, в одно из отделений компании. В Астрахань. Да куда угодно, только не сюда.

Пыль лежит на деревянных полах, кружится в воздухе. В моей комнате тоже пыльно, ничего не изменилось. Даже тетрадь так же лежит на столе. Открываю шкаф, чихаю. Твою ж мать, мне в этом сраче месяц жить? Кого просить, чтобы порядок навели? Неожиданно смешно становится: представляю, как прихожу к Савельевой и прошу помыть полы. Пошлёт или согласится?

Ничего в доме не изменилось. Даже бойлер не купили себе, хотя я деньги слал каждый месяц. Колонка та же, старая. Каждый раз, когда включал, боялся — взорвётся. Бабка напугала, что можно без рук остаться, но исправно заставляла зажигать. Вода из крана еле течёт. Отлично, напора нет, горячей воды — тоже. Тяжело опираюсь о раковину, низкое рычание зарождается в груди и поднимается вверх.

До Ростова пару часов ехать. Сниму там номер, найму риэлтора, пусть с продажей возится. Надо только мустанга своего помыть.

Дом небольшой: две спальни и комната, гордо называемая «зал». Старичьем из каждого угла несёт, открываю окна, чувствую, что начинаю этой вонью пропитываться. Чемодан ставлю на стол в зале, прямо на кружевную скатёрку. Бабку бы удар хватил. Переодеваюсь, косясь в окно на соседний участок: никого не видно. Любопытство разбирает пойти, спросить.

На улице жара только начинается. Звенят цикады, дышит зноем воздух. Огород за домом начинается и на гектар спускается вниз, к реке. Поле заросло, конечно, сад не так сильно, но тоже. Кому бы оно было нужно. Живности нет давно, только сараи пустые. Сколько тут времени провёл, ухаживая за курами, гусями и кроликами? Передёргивает. Колодец на месте, вода, как помню — вкусная, зубы сводит. Плещу на шею и задираю голову к небу. Бескрайнее. Редкие облака как сладкая вата. И тихо. Как же тут тихо! Возятся где-то куры, изредка кричит петух. Ветер шелестит. И воздух совсем другой. Сладкий какой-то, что голова кругом.

Смог бы тут жить? Нет. Но отдыхать изредка… Пф! На Мальдивах тоже тихо, я проверял. И ветер звучит так же. А в Италии пахнет вкуснее. Ветер приносит запах свежего навоза, воздух моментально перестаёт быть сладким. Набрав ведро, иду к машине. Чем мыть только? Беру дедову рубашку: раз никто не забрал, значит, не нужна. Мне и подавно. Грязь, правда, уже присохнуть успела. Хорошая такая грязь, деревенская, без примесей. Сюда бы хорошую химию, а потом полировку воском. Как бы царапин не осталось.

Твою мать, надо ж было так встрять. Нельзя мне в Ростов. Пока никак нельзя. Муж Стаськин наверняка искать будет. Даже телефон одноразовый пришлось на время купить, чтобы не выследил. Неделя-другая, Стаська новую жертву найдёт, ещё пара недель, пока это до её мужа доберётся, и можно будет вернуться. Свой временный номер заму дал, он позвонит, когда погода в Москве изменится.

Солнце начинает печь даже сквозь густую листву груши. Смотрю на бок, помыл только половину, про колёса вообще молчу. Руки грязные, от холодной воды неприятно покалывает. Неужели на всё село ни одной автомойки не построили? Так и хочется попросить Алису найти ближайшую, только молчит она тут. Или?..

Нет, только сеть еле ловит. Но куда-то же они тут подключены! Я так до вечера машину мыть буду, а грязь оставлять нельзя, может эмаль попортить. Выхода нет, придётся идти к Савельевой. Отмываю руки, с сожалением смотрю на грязь под ногтями. Прощай, маникюр.

Она же мне тоже нравилась когда-то. Не жгучая красавица, но милая. Бесила робостью и восхищала цветом глаз: серо-зелёные, как степная трава. Нравилось, как улыбается. Голос, правда, тоже бесил: мягкий, тихий. Всё в ней противоречивым было, может, потому и сам не определился, что чувствую.

Стучать не стучу, помню, что надо щеколду поднять. Наташа меня уже видела, неожиданностью встреча не станет. Дорожка до дома петляет между кустов пионов, дальше — ухоженные розы, у крыльца — сирень. Синяя, уже отцвела. На крыльце стоят детские кеды и стоптанные женские кроссовки. Дверь открыта, колышется занавеска.

— Наташ! Это Стас! Выйди.

Почему-то сердце быстрее начинает биться. Откуда это волнение? Семь лет прошло, да и парой мы не были. Не встречались даже толком.

Занавеска резко сдвигается, на меня смотрят огромные глаза, опушённые выгоревшими на солнце ресницами.

— Что надо? — голос незнакомый, резкий, звонкий. Русые вьющиеся волосы собраны в хвост, рубашка с короткими синими рукавами выцвела. Скрестив руки под грудью, Наташа прислоняется к дверному косяку, всем своим видом давая понять, что не собирается приглашать в дом. Бровь, которую точно не помешало бы выщипать, приподнимается с намёком на заинтересованность.

Глава 3

Наташа

Димка валяется на диване, ест горстями малину и пачкает покрывало, вытирая грязную ладошку. В другой руке планшет с мультиками. Да, воспитатель из меня никакой. После обеда отправлю пацана к соседям, у них как раз ребята с садика придут, пусть бесятся до ужина. Сегодня у меня выходной, завтра к соседке племянника отправлю. М-да, пока Катюха учится чакру раскрывать, мне думать, чем её сына занять…

Телефон вибрирует: Соня. Зуб даю, что Тимур уже всё рассказал. Вечером у меня дома полкласса соберётся на нашего москвича глазеть. Нашего. Вблизи он ещё красивее показался. Взгляд такой, что с ног сшибает, как могла забыть про этот животный магнетизм? Волнами секс исходит. Таких мужчин обычно в фильмах показывают коварными обольстителями, только Стасу даже рот не надо было раскрывать, чтобы в животе бабочки затрепетали. Не представляю, как он сейчас на женщин действует. Кольца на пальце вроде не заметила, но это не показатель. Что же он тут вообще забыл, зачем вернулся?

Достаю старый фотоальбом, школьные фото. Вот он, на последнем звонке рядом стоит, рука на моей талии. Выше на голову, угловатый ещё, но смотрит так же: снисходительно, свысока. И улыбается, едва обозначив изгиб губ. Я улыбаюсь так широко, что щёки вот-вот треснут. Счастливая, полная надежд. Задумчиво просматриваю все фотографии, убираю альбом. Сердце он мне, конечно, разбил, но не до заламывания рук и драматичных восклицаний. Это жизнь, разное бывает, у других гораздо хуже. Только пусть он уезжает скорее, потому что не по себе от того, что так близко.

— Савельева!

Возмущённый рык доносится со двора спустя пару часов. Димка только недавно уснул, благо, не проснулся. Я сама под кондиционером разомлела и начала дремать. Подрываюсь с постели и несусь к двери, пока этот придурок не продолжил орать на всю ивановскую.

— Чего тебе?! — шиплю, выскакивая на крыльцо. — Ребёнка чуть не разбудил, идиота кусок!

Он меняется на глазах: только что убить готов был, раз, кнопка отжалась, выдыхает. В тех же шортах, расстёгнутой светлой рубашке с короткими рукавами и зеркальных очках — инородный элемент из другого мира. Ему бы больше подошло по набережной в Сочи гулять.

— Почему не сказала, что магазин не работает?

— Так ты не спрашивал. Мне откуда знать, может, ты решил по следам былой славы прогуляться.

Как назло, в этот момент телефон издаёт слишком характерный звук мессенджера. Конечно, это может быть и смс, но… Глаза Стаса опасно сужаются. Он ловко выхватывает телефон из моего кармана и смотрит на значок Телеграмма.

— И домашнего интернета нет, — тянет зловеще.

Невинно пожимаю плечами и двумя пальцами аккуратно забираю телефон.

— А ты, смотрю, сукой стала, Савельева?

— Да ну? — натурально удивляюсь. — А ты ждал, тебя тут с распростёртыми объятьями встретят?

— Сколько лет не был, ещё столько бы не быть. Ничего тут не изменилось.

— Так и вали обратно, что припёрся?

Стас тяжело дышит, грудь поднимается и опускается, ещё немного, и кончики пальцев заискрят. Чем больше злится, тем я спокойнее.

— Это всё? Тогда я пойду. У нас, знаешь ли, тихий час.

Уже в коридоре догоняет его тихое:

— Нет, кое-что тут всё-таки изменилось.

Молчи. Просто молчи, Наташ. Пусть последнее слово останется за ним. Просто пусть уходит. Да что б тебя! Смотрю через плечо:

— И что?

— Ты.

Ну вот, главное сказано. Мы зачем-то решили вспомнить прошлое. Ладно, этот разговор всё равно был неизбежен, лучше прояснить всё сразу и потом не возвращаться.

— Ты думал, я тебя вечно любить буду? Серьёзно?

Качаю головой, окидываю демонстративным взглядом с головы до ног, саркастично усмехаюсь и закрываю дверь.

Сна как нет. Расхаживаю по дому, пытаясь разобраться в себе. Нахрена ты вернулся, Коршунов? Оставался бы в прошлом, среди сожалений и светлых воспоминаний. Оно мне надо: знать, каким ты стал? Совсем не надо.

Вечером приходят Соня, Тимур и ещё пара одноклассников: Андрей и Пашка. Последний тащит звенящий стеклом пакет.

— Завтра на работу, — напоминаю строго. Мы вместе работаем, оба механики сельхозтехники небольшой фермы, которую пять лет назад авантюрист Андрей организовал. С почти нулевыми познаниями в экономике (сам тогда на втором курсе учился) и с помощью отца-агронома развил волне жизнеспособное предприятие. Для нас — градообразующее. Почти вся деревня там трудится.

— Я пару бутылочек, начальникэ, — тянет темноволосый Пашка, хитро улыбаясь. Симпатичный, чертяка, только ну их, эти отношения с одноклассниками, даже бывшими.

— Ничего, что я тоже тут? — усмехается Андрей, закидывая руку за спинку скамейки. Рядом сидит Соня. Вот у кого долгая и печальная история любви: он к ней подкатывает со школы, а она вечно не тех выбирает.

— Ну чё, Натах, чё там наш москвич? — спрашивает Тимур.

— Откуда я знаю? — пожимаю плечами. Мы сидим в беседке за домом. Видно, что в соседнем горит свет на кухне.

— Вы что, не разговаривали? — Соня распахивает глаза.

— О чём? Какая погода в Москве?

— А мне интересно. — Тимур смотрит на дом. — Правда интересно. Почему уехал так резко, никому ничего не сказал толком.

— Да он всегда был не от мира сего, — снисходительно говорит Соня. — И смотрел на нас как на блох.

— Может, мы его всё-таки позовём? — спрашивает Андрей. Все переглядываются. В конце концов взгляды пересекаются на мне.

— Ну, нет! Я не пойду! Почему именно я?!

— Потому что это твой дом.

Логично. И совершенно нелогично, что мне хочется опять его увидеть.

***

Стас

Магазин я всё-таки нашёл: спросил у кого-то местного. Пришлось вспоминать, каково это: покупать продукты для готовки. Умел бы я ещё готовить… Сначала бабка кормила, потом в Москве сперва у дяди жил, там домработница была, а как сам жить стал, доставка в помощь.

Непонятный налёт на машине заметил не сразу. Аж затрясло, когда понял, откуда взялся. Ещё час потратил, намывая своего мустанга и натирая до блеска. Белоснежная крыша, чёрные крылья — скоро, хороший мой, домой вернёмся.

Глава 4

Стас

Вода как из проруби: за ночь остыла в летнем душе, вчера была гораздо теплее. Вздрагиваю, поворачиваясь и смывая гель для душа. Сука, он как назло смываться не собирается. Ветер кажется ледяным, соски встают. Оборачиваюсь полотенцем, выхожу и утыкаюсь в насмешливый взгляд.

— С лёгким паром!

Наташка стоит за забором, собирает малину в чашку.

— Замёрз?

Она смотрит насмешливо, откровенно, а раньше покраснела бы и взгляд отвела. Наш неловкий секс проходил в темноте и под одеялом. Для меня тоже первым стал, но в этом ни за что не признаюсь. Вспоминать стыдно про ту возню. Иду в дом, а в спину летит:

— Так, а что ты тут забыл, Стас? Потянуло детство вспомнить?

— По тебе соскучился! — отвечаю, не оборачиваясь.

Слышу — фыркнула. Жду обратку, но её нет. Оставила последнее слово за мной? Не сразу понимаю, что улыбаюсь. Ладно, с ней могло быть интересно, даже очень. Только я давно к другим привык, когда за красивым фасадом не разобрать, что внутри, а разбираться не хочется. Смысла нет.

В носу зудит, глаза слезятся — кажется, началась аллергия на пыль родового гнезда. С ненавистью смотрю на когда-то натёртые до блеска полы и клочья пыли под советской мебелью. Проще залить всё бензином и поднести спичку, чем мыть. Одеваюсь, размышляя, что из вещей принести в жертву грядущей уборке. Всё жалко, даже на комплект моих трусов можно прокормить двух человек неделю, что говорить об остальной одежде… Тут где-то рынок когда-то был, у Наташки спрашивать не буду, прогуляюсь сам.

Она как ждала: выходит одновременно со мной, закрывает калитку. В лёгком летнем платье в цвет глаз: ни дать, ни взять — милая селянка. Только венка в волосах не хватает. Из змей, ага.

— Далеко собрался? — спрашивает, подстраиваясь под мой шаг.

— Решила проводить?

— Нет, иду на работу.

— И кем ты работаешь? В библиотеке книжки перебираешь? Или на кассе сидишь? Постой, неужели учительницей всё-таки стала?

— По-твоему, больше ничем бы не смогла заниматься? — насмешливо спрашивает она, склоняя голову набок. Солнце отражается в глазах, делая их ещё ярче. Красиво.

— Только не говори, что домохозяйка. Хотя это почётная профессия, не спорю. Женщины вообще предназначены воспитывать детей и обеспечивать уют.

— И много желающих обеспечить тебе уют в Москве?

Мы останавливаемся на перекрёстке. На углу пасутся козы, дорожка из их помёта тянется по асфальту, пересекая наискосок. Как же я отвык от этой сельской экзотики!

— А ты хотела бы стать одной из них? — Вдруг думаю: а ведь мог бы забрать и её, и ребёнка. Кстати, о нём…

— Нет, — прервала поток моих мыслей с насмешкой. — Я предпочитаю не стоять в очереди за популярным товаром, а искать своё, уникальное.

— Разве я не уникальный? — играю бровями. Знаю, что хорош, ну, знаю же.

— Ты-то? — сейчас взгляд не насмешливый — откровенно презрительный. — Сколько раз твоя зубная щетка побывала в чужом рту? Карандашик, наверное, сточился, да?

Не успеваю ответить, Наташа сворачивает от перекрёстка, даже не попрощалась. Провожаю взглядом покачивающиеся бёдра, пока внутри всё кипит от злости. Кем она себя возомнила, первой девкой на деревне? Да мне только пальцами щёлкнуть, и любая на колени станет. Откуда только гонора набралась? Пытается суку строить, смешно даже.

Наташа из головы выскакивает, когда на рынок прихожу. Хоть что-то не изменилось: три ряда столов под одним навесом, бабульки с помидорами, огурцами и зеленью. Солёная рыба висит связками, под марлей разложены курицы. Пара ларьков с одеждой нашлась в самом конце, помню, их когда-то семья узбеков держала. Вроде, теперь их дети. Вот это я понимаю: семейный бизнес. Цветастые тряпки из дешёвой синтетики, такое даже в руки брать противно. Зато убить не жалко. И цена смешная.

— Берите, ваш размер! Идеально сядут, — начинает суетиться продавец, когда я приподнимаю двумя пальцами шорты кричаще-красного цвета. — Вот, эти точно для вас сшиты!

Едва воздухом не давлюсь: ядовито-зелёные короткие шорты с претензией не предпоследнюю коллекцию Армани. Смех разбирает — представляю себя в этом убожестве. Ладно, брать всё равно что-то надо. Так почему и не эти вырвиглазные шмотки.

— Полторы тысячи, — считает продавец. Достаю карту.

— Карты не принимаем. Только наличные. Можно перевод.

Зашибись. Забыл, когда в последний раз бумажные деньги в руках держал. И банкоматов что-то тут не видел. Но они же есть! А я уже успел представить, как продуктов у бабулек наберу… Придётся довольствоваться пластмассой из магазина. Даже настроение упало. После танцев с бубнами вокруг тупого интернета и перевода выхожу владельцем двух шорт и пары маек. Ещё и скидку сделали в сто рублей. Пожалуй, самая выгодная покупка этого года, переплюнула даже покупку пакета акций РЖД в феврале.

***

Наташа

— Твою маму да три дня подряд драть, Барсов, ты хоть раз в год можешь башкой своей думать?! За каким хером ты туда попёрся? Вся решётка опять козе в трещину пошла!

От злости колотит. Тимур чешет затылок, отводит глаза, мямлит:

— Наташ, я просто хотел срезать.

— Через необработанное поле. Идиота кусок. Опять в Ростов на ремонт отправлять. Сам иди к Андрюхе, рассказывай, что второй раз за месяц встряли. И оба раза из-за тебя.

— Я виноват, что тот заяц из куста выпрыгнул! Мне что, надо было его на колесо намотать?

Ладно, на это мне крыть нечем. Есть в Тимуре эта доброта, наивная такая: себя угробит, но даже мышь полевую лишний раз не обидит. Выбираюсь из-под брюха комбайна, вытираю мокрый лоб.

— Ну как так-то, Тим? — спрашиваю устало. — Только недавно кредит на новую технику выбили, а ты ту, что есть, постоянно калечишь.

Рабочий день подходит к концу. Пока намываюсь, парни терпеливо ждут своей очереди: я тут единственная девушка, а душевые общие. Они постоянно вперёд пропускают, как Пашка когда-то сказал: чтобы женским запахом потом дышать. Придурок. Пусть дышат, мне не жалко.