Целитель Душ

Предисловие от автора

В бытность журналистом, однажды, я пришла в “Сабурову дачу”, чтобы взять интервью для статьи у одного из докторов.

Тогда я увидела огромную территорию, на тот момент местами разрушенного комплекса, уже больше двухсот лет являющегося специализированной психиатрической больницей. На начало ХХ века он считался крупнейшим центром изучения психиатрии на просторах Российской империи. Увиденное оставило у меня неординарные впечатления. С одной стороны, восхищение перед двух вековой мощью стен и достижениями, найденными в стенах этой больницы. С другой… разруха старых корпусов, сохранивших остатки былого величия.

А дело было так. В далёком 1812 году генерал Пётр Фёдорович Сабуров — наместник Екатерины II на Слободской Украине, передал свою резиденцию под “богоугодное заведение”. Так известная Харьковская областная психиатрическая больница № 3 получила имя собственное: Сабурова дача, Сабурка или Соборка. И в это же время стала местной легендой, местом экскурсий мистиков и, вообще, неотъемлемым спутником всего экстраординарного и загадочного.

За время своего существования “Сабурка” была пристанищем для писателей, поэтов и революционеров.

Одной из первых знаменитостей “Сабуровой дачи” был Всеволод Михайлович Гаршин, известный российский писатель позапрошлого века. Во второй половине 1870-х годов студент Всеволод, вместе со своей семьёй переехал из уездного городка Старобельск Харьковской губернии в столицу Слобожанщины — Харьков. Именно в это время он начал проявлять свои первые творческие таланты в фантазиях и сказках, навеянные прогулками по окрестностям города. В это же время современники отметили, что в произведениях писателя прослеживается резкий контраст его отяжелённых грустным тоном рассказов и «ясным состоянием духа» их автора.

Десятилетие спустя Всеволод пропал… Впоследствии отыскался почти в четырёхстах километрах от Харькова неподалёку от Орла. Гаршина нашли и отправили в “дом скорби” – Сабурову дачу. Пребывание в Сабурке в течение нескольких месяцев вдохновило писателя на самый известный его рассказ — «Красный цветок».

А потом грянула первая революция. Как бы это ни парадоксально звучало, но идеологическим центром революционером стала Сабурова дача. Именно здесь, некоторое время скрывался под видом душевнобольного, руководитель революционного движения харьковского пролетариата Федор Андреевич Сергеев (более известный, как «товарищ Артём»). Революционеру способствовал врач больницы Пётр Петрович Тутышкин, который, собственно, и обучил Артёма основам психиатрии, что помогало «товарищу» скрываться от полиции среди пациентов имитируя “буйство”.

Весной 1919 года из Москвы в Харьков прибыл Велимир (Виктор Владимирович) Хлебников. По мнению товарища по поэтическому цеху — Владимира Маяковского, отъезд экстраординарного и талантливого поэта из столицы, был нелогичным. А всё потому, что в это время Харьков находился в эпицентре гражданской войны. Впрочем, как раз действия Хлебникова были логичными – ему требовалось заключение от врача, чтобы… уклониться от военной службы.

Владимир Яковлевич Анфимов засвидетельствовали в нем «чрезвычайную неустойчивость нервной системы» и «состояние психики, которое никоим образом не признается врачами нормальным», что дополняло болезненный вид самого молодого футуриста. В ходе наблюдения за Велимиром Хлебниковым доктор приступил к экспериментально-психологическому исследованию, которое дало бы возможность выяснить профессору «закономерности творческой фантазии» на примере поэта-футуриста. Со своей стороны Хлебников с полной готовностью откликнулся на предложенный эксперимент Анфимова.

В 1934 году произошёл ещё один курьёз связанный с Сабуровой дачей. Источником экстраординарного события стал известный украинский поэт Владимир (по укр. Володымыр) Сосюра. Будущий классик украинской литературы выскочил на балкон своего дома и начал кричать на всю улицу: “Я чорний демон – дух вигнання” (с укр. “Я чёрный демон — дух изгнания”). Соседи, увидев излишне возбуждённого поэта, вызвали санитаров, которые прямиком отправили его в Сабурку. Причём, отправились на автомобиле, специально предоставленным народным комиссаром образования УССР, чтобы не усугублять психическое здоровье поэта.

По прибытию на “дачу” Владимир Николаевич устроил скандал во всей красе своего маниакально-депрессивного психоза. Поскольку украинский “вестник свободы” во время лечения вовсю волочился за медсестрами, врачи даже было предположили, наличие у него “эротического психоза”. Впрочем “эротический психоз” не подтвердился, хотя одна из медсестёр впоследствии и помогла поэту бежать. Во время очередного кризиса, лечение Сосюры продолжилось в Москве, где у него не было такого большого количества фанатов, готовых помогать с побегом.

По мнению некоторых биографистов, в Москве Владимир Сосюра познакомился и хорошо общался с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым и именно революционно настроенный поэт-беглец и стал прототипом для образа Ивана Бездомного.

Уже гораздо позже, в 1962 году после попытки суицида попал в Сабурку и “Эдичка” — урождённый Эдуард Савенко, более известный как Лимонов. Отдыхать “на дачу” будущего основатель оппозиционного общественного движения “Другая Россия” отправила мать. В “Сабурке” юного оппозиционера “радушно” встретили и привязали к кровати в отделении для буйных. Несколько месяцев спустя один пожилой профессор психиатрии, которого Лимонов в своём романе назвал “профессор Архипов”, сделал вывод, что никакой Эдичка не буйный. Он просто молодой авантюрист, который мечтает о внимании. Вскоре Эдуарда Лимонова выписали, а в свет вышла книга “Молодой негодяй”.

Помимо известных лиц, которые не скрывали своего пребывания в Сабуровой даче, через клинику прошло и много знаменитых людей, не афишировавших такой факт своей биографии и проходили лечение инкогнито.

Впрочем, через Сабурову дачу прошло множество людей. В свой расцвет психиатрическая клиника могла одновременно принять 1440 пациентов.

Костылики

Ольга проснулась в больнице. "В комнате с белым потолком..." — моментально всплыли в памяти слова из песни.

— Ну-с, душенька, отдохнули-с? Успокоились немножечко?

Девушка посмотрелась вокруг. Возле окна, заложив руки за спину, в белоснежном накрахмаленном халате и таком же белоснежном колпаке на седеющих волосах, в лучах яркого заходящего солнца, стоял мужчина лет шестидесяти. Обычный с виду доктор: с испанской седеющей бородкой, очках в тонкой оправе из золотистого металла и торчащей из кармана рукоятью неврологического молоточка.

— Как спали, милочка? — Приступил он к расспросам, подходя к её кровати и присаживаясь на стоящий рядом табурет.

— Нормально... — Ответила Ольга, будто выдавила из себя слова.

— Ну, право, голубушка моя сизокрылая! Расскажите-ка, как спали? Тревожненько, али нет? Что виделось вам в сновиденьецах?

Девушка молчала в ответ.

— Милостиво прошу простить, что сразу не представился: меня зовут Геннадий Вадимович и я ваш лечащий врач, так сказать, Целитель вашей души.

Ольга продолжала молчать.

— Так-с, так-с... — не обращая внимания на молчание девушки, проговаривал вполголоса доктор, — на лицо депрессивненькое расстройство... Ну-ка, дорогушенька, привстаньте, вытяните вперёд ручки...

Доктор в накрахмаленном халате ловко орудовал молоточком: где-то постукивал, где-то легко царапал обратной, острой стороной неврологического молоточка... и при этом сопровождал чуть ли не каждое своё действием замечаниями, перемежая термины комментариями в восторженном тоне: чудненько, ну и ладненько, прилестненько…

После первичного осмотра, Геннадий Вадимович достал из кармана красивую чернильную ручку и что-то нацарапал в блокноте с обложкой из теснённой кожи.

— Ну, что я вам скажу, голубушка: не нравятся мне ваши рефлексики. Ой, как не нравятся. И кошмарики, видать вас мучают и спите-то вы тревожненько... Так что, дорогуша, готовьтесь-ка вы завтра с утра пораньше на анализы идти и лечиться, лечиться и... ещё раз лечиться. Как звать-то величать вас, милочка, хоть скажите?

— Оля, — буркнула не глядя на доктора девушка.

— Прекраснейшее и благороднейшее имя! Между прочим, заимствовано у викингов и произошло от имени Хельга, что означает "святая", ну-с, или "священная". Как вам, голубушка, больше нравится? Вот, что я скажу вам, душенька-Оленька, психологические расстройства – не смертный приговор. Полежите у нас немножечко, попьёте микстурки, походите на процедурки, а там, глядишь и быстро подберём вам подходящие костылики и пойдёте вы, милочка, отсюда своими ножками. Правда, по первой придётся с костыликами...

— Какими "костыликами"? Костылями, что ли? — На лице Ольги читалось полное недоумение, — какие костыли, доктор? У меня предполагают посттравматическое стрессовое расстройство, депрессию, невроз и...

— Костыли для души, душенька-Оленька, — перебил её Геннадий Вадимович, — конечно же, костыли для души! Ну-с, и для психики вашей тоже костылики-с подберём-с...

Ольга ожидала, что в психоневрологическом отделении могут встретиться самые разные персонажи, но встретить доктора-психа в первый же день? К этому она была морально не готова.

— Вижу, вижу, не верите вы мне, голубушка, — разочаровано вздохнул Геннадий Вадимович, — милости прошу тогда, прогуляемся вместе, познакомлю я вас кое с кем из наших пациентиков...

В продолжение своих слов доктор галантно протянул руку в пригласительном жесте. Девушка демонстративно повернулась к нему спиной и укуталась с головой в одеяло.

— Ну и ладненько, дорогушенька, не хотите идти? Тогда... гости к вам сами пожалуют!

Доктор подошёл к окну, открыл створку и крикнул куда-то на улицу: "Андрюшенька, милок, зайди к новенькой. И Аллочку тоже позови. Вместе с душенькой Аллочкой и заходите".

Некоторое время спустя послышался негромкий стук в дверь.

— О, а вот и гости дорогие пожаловали, — воскликнул доктор, бодро вскочил на ноги и пошёл открывать дверь.

В палату первым вошёл молодой человек лет тридцати. Он постоянно озирался исподлобья и нервно встряхивал пятернёй спадающие на глаза нечёсаные кудряшки. Следом за ним грациозно вошла хрупкая худенькая девушка неопределенного возраста.

— Оленька, душенька, знакомьтесь, — представил Геннадий Вадимович молодого человека, — это Андрюшенька. Он у нас гений математики и, типичный шизофреник. Милок Андрюша у нас, можно сказать, постоянный житель. Частенько его к нам в буйном состоянии на карете доставляют. А мы его со всеми почестями встречаем с рубашечкой смирительной. А потом оставляем подлечить головушку. — Затем он повернулся к хрупкой девушке, — А это, наша красавица Аллочка. Она у нас лечиться стала после того как её пожарная команда к нам привезла. Милейшая Аллочка вдруг решила зачем-то газу наглотаться... А вы, Оленька, не хотите нам ничего о себе рассказать?

— Нет, — всё так же буркнула девушка, но уже не отвернулась. Любопытство побеждало.

— Андрюшенька, голубчик, и вы Аллочка, будьте так любезны, — обратился Геннадий Вадимович к вошедшим, — а расскажите-ка нашей новенькой о костыликах. Просветите её, так сказать.

— П-п-п-па-понимаете, Ольга, — заикаясь начал Андрюшенька, — у Геннадия Вадимовича есть теория, что к-к-каждому психически нездоровому ч-ч-человеку в-в-в... определённый момент времени нужна поддержка. Эту п-п-поддержку он называет "к-к-костылями". Это могут быть лекарства, чтение, рисование... и в-в-вообще, что угодно…

— Да-да, — подхватила Аллочка тихим голосом, — вы, знаете, Оленька, первое время в лечебнице мне жить вовсе не хотелось, я даже от еды напрочь отказывалась. А потом Геннадий Вадимович рассказал мне, что для меня еда – это "костылики". Это не страшно, когда ты понимаешь, что для тебя является "костылями". Ты просто привыкаешь к ним, учишься заново жить, говорить, ходить... а потом становится лучше, легче, проще...

Пока Андрюша и Аллочка рассказывали Ольге теорию о костыликах, Геннадий Вадимович наблюдал за закатом. Как и в самом в самом начале знакомства он стоял лицом к окну, заложив одну руку за спину, а второй поглаживая свою испанскую бородку. Иногда он доставал из кармана кружевной платок и тщательно протирал очки.