Цена любви и мести 2

Глава 1. Сны и молитвы

Зеркала искрятся золотом, дробят в отражениях мраморные колонны, сияют светом электрических ламп. Герцог Ширан в серо-синем мундире и плаще, мрачный и торжествующий, застыл перед своим королём, преклонив колено. Позади точно в той же позе замерли его воины, только что награждённые орденами феникса и горгульи разных степеней за совершённые ими подвиги. Они отстояли от набегов пиратов южную оконечность Северного континента – Неприветливые острова в Ядовитом море, подчистую разгромив вражеский флот. И, несмотря на позу смирения и склонённые головы, лица мужчин исполнены радостной гордости.

– Встаньте, господа, – Кальдер Четвёртый улыбается в пушистые светлые усы, устало и немного тревожно, – встаньте. Прошу пожаловать на парадный ужин в вашу честь.

Строго говоря, не ужин, а нечто среднее между обедом и ужином, но какая кому разница?

Столы в Восьмеричном зале задрапированы бирюзовым атласом, свечи расставлены в золотых канделябрах, вина охлаждаются в серебряных ведёрках, наполненных льдом. А завтра – парад отличившегося в морских боях муренского полка. Эйва нет, Эйв подготавливает всё к торжеству.

Герцог поднимается, отбрасывая полы плаща назад. Его воины встают следом за командиром.

Победитель. Непревзойдённый стратег. Ужас морей. Оборачивается, и его чёрные глаза останавливаются на Ирис.

– Позвольте мне пригласить мою невесту? – спрашивает Ширан, не оглядываясь на короля.

Кальдер мнётся.

– Мне жаль расстраивать тебя, друг мой, но… Видишь ли, нас постигло тяжелейшее горе и… Лилиан умерла, к несчастью… Мы так надеялись на милость богов, но чахотка не щадит даже принцесс! Боюсь, друг мой, я вынужден разорвать вашу помолвку.

И тогда герцог возвращает взгляд своему монарху. На щеках Ширана проступают желваки.

– Вы дали мне слово, государь, – холодно напоминает герцог. – Двенадцать лет назад вы отдали мне руку вашей дочери. Слово короля нерушимо.

Сердце Ирис стискивает страх. Она, стоя слева от отца, видит, как глаза бывшего жениха наполняет золотистый свет. Такой знакомый, такой жуткий, парализующий душу. Она слышит выстрелы и крики, грохот взрывов, чует горелый запах пожарища.

– Нет, – шепчет. – Нет! Отец, я… я дала слово герцогу Ширану и сдержу его.

– Глупости, – ворчит Астор (ещё живой), хмуря белёсые брови. – Ирис, во-первых, ты не могла дать слова, потому что ты – несовершеннолетняя. Во-вторых, его дал отец…

По белой рубашке брата (кто пустил принца на приём без мундира?!) растекается кровавое пятно, но Астор не замечает раны, убирает нервным жестом выбившуюся прядь светлых волос за ухо. Принцесса зажмуривается и трясёт головой.

– Ирис, – цедил королева, – как ты себя ведёшь?

Живая… всё ещё живая, но её голова слегка кренится набок из-за пулевого отверстия в шее. Ирис, завизжав, бросается к жениху и становится рядом, хватает его за руку:

– Перестань! Пожалуйста!

Кровь течёт по мрамору, по стенам, по колоннам, по полу. Атласные туфельки намокают в потоке крови, подол платья – тоже. Хорошо ещё, что оно чёрное и пятна не так видны.

Ширан оборачивается и смотрит в лицо невесты золотыми глазами. Приподнимает рукой её голову и наклоняется.

– Ирис, просто будь послушной девочкой. Я прощу тебе всё, кроме измены. Накажу, но прощу.

– Что ты делаешь, дочь моя!

– Ирис, ты ведёшь себя неподобающе своему званию…

– Ирис, ты всё неверно понимаешь…

– Принцессы так себя не ведут!

Голоса гудят, раскалываются, кружат, точно стаи мух. Ирис зажимает уши. Она не может их слышать. Особенно – пронзительный визг Дайна. Вот же поросёнок.

– Нет, Ширан! Нет, пожалуйста! Не делай этого!

Где Эйв? Почему, ну почему именно сегодня Эйва нет? Он единственный бы её понял, он единственный, кто мог бы их спасти…

Ирис кричит и бьётся. Пальцы Ширана стискивают её горло, и девушка задыхается, чувствуя, как ноги отрываются от пола.

Она голая, почему-то совершенно голая перед ними всеми, и герцог, развернув, швыряет принцессу на пол. Придавливает поясницу, заставляя бесстыдно выгнуться, и входит одним толчком. Ирис заходится криком и вскакивает на постели.

Темнота. Лунный свет падает на чёрное постельное бельё, на клетчатый – серый с белым – плед, вычерчивает мягкую серебристую дорожку на цирасском ковре. Ирис хватается за горло, силясь вдохнуть, и падает на подушки.

Сон.

Снова. Всё тот же. Раз за разом, раз за разом.

В реальности всё произошло иначе. В реальности Ирис пошутила, что будет по ночам рыдать в подушку. Вот только шутка оказалась правдой. Это произошло два месяца назад или почти два, или больше – Ирис потерялась во времени, все дни слиплись в один комок, наполненный болью, страхом, отчаянием и усталостью. А кажется, будто целая жизнь прошла.

Как же жестоко отомстил герцог мурен!

Ирис закрыла глаза, пытаясь выровнять дыхание. Закуталась в плед – её знобило.

Отец, мать, Астор – их всех расстреляли без жалости. Расстреляли те, которым отец вручал ордена.

Она села на кровати, спустила ноги, нашарила туфельки, обулась и встала, снова раскрыв глаза. Закуталась в плед, прошла к окну.

Это было странно, страшно и противно, но после её побега из плена, после того как они с Елисель добрались до надёжного прибежища – Пурпурного дворца ирбисов в Снежном городе, – после того как Ирис разрыдалась прямо на груди королевы Пьерин, матери наследного принца Кьярваля, и той пришлось позвать придворного лекаря, чтобы успокоить беглянку, принцессу накрыло странное чувство. Апатия, да. Страх, да, ведь что для гнева Ширана не существовало расстояний. Удержат ли его границы королевств? Вряд ли. Ирис буквально сотрясало от ужаса.

Она прислонилась лбом к холодному стеклу окна.

Первое время Ирис вздрагивала или кричала от любого неожиданного прикосновения, от любой метнувшейся мимо лица птицы или пошевелившейся тени. Почти не выходила из комнат, спала, спала, спала и пила успокоительные капли, словно чай. Елисель йотпилась как моряк, но ни на шаг не отходила от спутницы. Читала книги вслух, так как её низкий голос успокаивал принцессу. Это были странные, непонятные книги про аэродинамику и керосиновые двигатели. Ирис полюбила слушать их непонятные слова.

Глава 2. Лучший друг принца

Стоя на коленях перед знаком Восьми, Ирис ни о чём не думала. Смотрела на золотой и серебряный квадраты и чувствовала себя мелкой и грязной песчинкой. Старалась вспоминать, как они гуляли с Кьярвалем под светом луны и болтали, словно и не было ничего. И вот об этом-то ничего девушка и старалась не вспоминать.

Она любила эти вечерние часы, когда в храме не было никого: ни молящихся, ни братьев обители. Её пугали молчаливые мужчины в серых балахонах, словно металлической цепью струящиеся в сиянии свечей, которые держали в руках. В Мурсии храм Восьми располагался в женской обители, а мужских и вовсе не было, в Барсовом же королевстве монахами могли стать только мужчины. Это было непривычно, дико и… страшно.

При воспоминании о поющих братьях, Ирис вздрогнула. Ей вдруг стало жутко.

– Смерть, – прошептала она, зажмурившись, – успокой души папы и мамы. И Астора.

Принцесса пробормотала родные имена скороговоркой. Ей было мучительно стыдно перед убитыми. Она должна была скорбеть по ним и оплакивать, думать ежечасно и ежеминутно, но вспоминала лишь в храме, буквально заставляла себя вспоминать.

Ирис встала, поправила платье. У неё было чувство, будто кто-то наблюдает за ней, и это пугало до паники. Впрочем, это чувство стало её постоянным спутником. И всё же оставаться в пустом гранитном зале она больше не могла. Ирис набросила на лицо вуаль и поторопилась выйти на кладбище. Вскрикнула, когда, проходя мимо колонн, увидела тёмную фигуру в сером балахоне. «Что он тут делает?! – подумала, замирая. – Они же сейчас все должны быть в кельях… у них же ночные бдения…». Запаниковала, когда фигура отделилась от колонны и шагнула прямо к ней. Дыхание перехватило.

– Вот ты где! – вдруг раздался жизнерадостный вопль.

Ирис обернулась. От северного входа к ней спешила Елисель. Довольная, весёлая, сияющая победой. Коричневая юбка студентки трещала от широкого шага девушки. Концы белой косынки, скрывшей коротко подстриженные волосы, подпрыгивали.

– А я тебя везде ищу! Можешь меня поздравить: меня приняли в барсов университет. Причём на тот же курс! Мастерскую, конечно, не выдали, как обещал твой брат, но зато выдали билет в анатомический театр и королевскую библиотеку. Шикарно ведь, правда?

– Ты что-то слышала про Эйва?

– Нет, – отмахнулась Елисель беспечно, подошла и обняла принцессу. – Да и йотпы с ним. Ты меня прости, но я скажу: каждый человек выбирает свой путь сам. Ты, кстати, тоже. Зачем тебе этот ваш Кьярваль и вся дворцовая муть в придачу с ним? Ну честно? Хочешь, я тебя подтяну, и ты поступишь в университет? Будем вместе жить и ходить на лекции. А когда я построю воздухолёт…

Ирис вздрогнула и непонимающе посмотрела на подругу.

– Вместе жить? Так мы ведь и так живём вместе. В соседних покоях…

Елисель скривилась:

– Прости, Ириска. С сегодняшней ночи – нет. Я чувствую себя, как в общественной бане! Столько народа шастает мимо моей комнаты. Поесть можно только в двадцатером, да ещё и эти лакеи… «Чего изволите-с». Как будто я младенец беспомощный!

– Ты оставишь меня одну? – перебила её Ирис, чувствуя озноб.

Ей вдруг представились все эти бесчисленные анфилады залов, бесстрастно улыбающиеся слуги. Почтительно склоняющие головы придворные. Шепоток за спиной. Елисель нахмурилась:

– Ну, ты не одна, – пошутила мрачно. – Там столько лакеев, что вряд ли…

Ирис схватила подругу за руки:

– Я боюсь, Лиса.

– Да ладно тебе, – Елисель вздохнула. – Послушай, Ириска, я ведь не могу быть с тобой постоянно. Давай лучше ты со мной? Я ж говорю: разорви ты эту дурацкую помолвку. Ну или не разорви, а отложи, например. Ты не знаешь этого мужика, по сути. Да и вообще, прежде чем в семью вступать и деток заводить, надо же в себя прийти. Пойдём, покажу. Я даже квартиру нашла. Не вот прям дешёвую, честно говоря, но сейчас всё то, что подешевле, битком набито.

Она схватила принцессу под руку и потащила за собой.

Спустившись по шестнадцати ступеньками, девушки оказались на кладбище, утопающем в георгинах – чрезвычайно популярном у ирбисов цветке. Небо уже потемнело, выступили первые колкие звёзды. Елисель увлекла Ирис по просторной дорожке к Мышиной заводи.

– Ты же знаешь, я не могу разорвать помолвку…

– Да-да, – фыркнула Лиса. – А Эйв не может не бороться за трон и не отомстить. Я всё-всё понимаю, честно. Беда с вами, Белокурдами. Ну хоть тигрят за твоё спасение ирбисы отвалили, и то благодать. Поплыли тратить награду. Эй, милейший! Довези нас к Мясному проезду.

Студентка задрала юбку по колени и перепрыгнула на лебедя. Обернулась к Ирис, протянула руку:

– Давай, Высочество. Или как там: разрешите вас пригласить отобеда… ужинать к себе во дворец.

Ирис смело запрыгнула в лодку следом, и рыжебородый гребец оттолкнул лебедя веслом от берега.

– Эйв победит и приедет за тобой, – промямлила принцесса, глядя на проплывающие мимо дома.

– Да нахер он мне нужен? – фыркнула Елисель сердито. – Прекрасный принц между мной и Шираном выбрал Ширана. Чудненько. Его выбор.

– Но как же… ты ведь…

– Беременна? Ну и что? Маман родила меня и слиняла, и ничего, отец как-то справился. Ты думаешь, я слабее своего отца? Или тупее?

Ирис вздохнула. От канала тянуло холодом, и она потуже закуталась в пелеринку.

– Лиса, я понимаю, ты сердита на брата, но… Ребёнку нужен отец…

– … если отцу нужен ребёнок. А нет – так нет. И точка. Всё. Закончили разговор.

Елисель резко отвернулась. Ирис закусила губу. Она смутно помнила первое время в Снежном городе. Эйв смог отослать телеграмму Кьярвалю и получить ответ. Позже сообщил, куда ему можно присылать сообщения, и неделю-две Елисель бегала на телеграф и возвращалась с новостями, которых почти не было. Когда наследник Мурсии сообщил о своём решении отвоевать королевство у Ширана, Лиса яростно строчила телеграммы. Кажется, тогда же она сообщила и собственной беременности, а потом…

Глава 3. Лебедь и кошка

Сердце билось горячо и отчаянно. Ирис было страшно-весело. Лодка покачивалась, а потому приходилось держаться за деревянную изогнутую шею, но Ирис всё же смотрела назад и видела, как на набережную выскочили двое мужчин в светлой одежде. Как она и рассчитывала, процесс одевания задержал принца и его друга достаточно.

– Быстрее, пожалуйста, – умоляюще попросила девушка. – Они нас догонят…

Гребец обернулся. Смерил взглядом погоню.

– Вряд ли. Ирбисы плавать умеют, но не любят. Да и холодно сейчас в человеческом теле.

– А в зверином?

– А в зверином могут. Но веслом по голове получать не очень приятно, уверяю вас.

Его низкий, хрипловатый, будто простуженный голос показался Ирис знакомым, но она ведь никого толком не могла знать в Снежном городе? Не отрываясь, девушка наблюдала за преследователями, замершими на набережной. Но те вскоре вернулись в здание. Ирис выдохнула.

Они плыли по чёрной воде, залитой лунным светом, и всё вокруг казалось сказочным. «А Лили, Лили знала, что Кьярваль ей не верен? – вдруг подумала Ирис. – Она ведь любила его с двенадцати лет! Ждала, мечтала… Он был для неё всем…». Или, может быть, Кьярваль стал таким после гибели Лили? Может быть, таким способом принц спасается от горя? И тут девушке вспомнилась давно забытая сцена.

Это случилось примерно год назад. Ирис, только что возвратившаяся с незаконной прогулки по городу, кралась по коридору парадного крыла. Оно оживало лишь на праздники, и сейчас в залах царила тишина. Мебель, шторы и люстры были затянуты серыми чехлами. Чехлы закрыли даже картины на стенах. Отсюда можно было быстро попасть в покои принцессы незамеченной. И вдруг девушка услышала голос Лили:

– Я не могу. Маменька, я не смогу на него больше смотреть… Пожалуйста!

Рыдающий, слабый голос, и младшая сестра замерла, потрясённая. Что случилось со всегда безмятежной и аристократически-приветливой Лили?

– Лилиана, ты разочаровываешь меня. Видимо, я не состоялась, как мать. Думала, у меня только Ирис дурно воспитана, а оказывается моя гордость, моя любимая дочь – такая же.

– Маменька…

Тогда Ирис поразило это «любимая дочь», резануло по сердцу. Девушка замерла, впившись ногтями в ладони. Радость испарилась из души, уступая место обиде.

– Ты – принцесса, Лилиана. Ты должна быть выше чьих-то маленьких слабостей. А интересы королевства для тебя должны быть дороже женских глупостей. Твоя задача – безупречно выполнить свой долг, оставшись достойной рода Белокурдов.

Ирис удивилась. Не то, чтобы эти слова были чем-то непривычным для неё, непривычен был их адресат. Мать впервые так жёстко отчитывала любимицу. Признаться, в первый момент младшую дочь охватило ревнивое злорадство. Ну вот, теперь не только она «плохая принцесса», но и… И тут же стало стыдно. Бедная, бедная Лили! Что она натворила-то? Ирис вжалась в стену, продолжая любопытно подслушивать.

– Хорошо, маменька, – сломалась старшая сестра.

Сердце младшей порвалось от печали в тихом голосе. Захотелось выбежать, накричать на мать, обнять Лили…

– Иди к себе и подумай над своим поведением. И, Лилиана, я очень, очень разочарована тобой.

Лили заплакала и принялась просить прощения, но королева властно повторила приказ. Ирис, догнав сестру у покоев, попыталась, как могла утешить, не выдавая того, что слышала, но Лилиана попросила не беспокоить её, сославшись на головную боль.

Всё это ясно вспомнилось сейчас. А ещё Ирис вдруг осознала: тот разговор сломил сестру. Именно после него Лили стала чахнуть и гаснуть, а потом заболела. Медленно, очень незаметно старшая принцесса умирала, ничем не выдавая своих чувств. Ирис, быстро выбросившая из головы подслушанное, не связала чахотку, обнаруженную полгода спустя, с тем единственным разом, когда мать выразила дочери разочарование…

«Маменька, я не смогу на него больше смотреть» – о ком это, если не о Кьярвале? Прекрасный принц приезжал в гости дважды: на зимние праздники и на день расцветания весны. Лилиана была с ним, как всегда, любезна, и со стороны пара казалась счастливой и влюблённой, но…

Не потому ли сестра так грустно улыбалась, когда наивная Ирис пыталась утешить её и заверить, что любовь Кьярваля исцелит болезнь? Принцесса вспомнила слова Ширана: «Она сломала старшую дочь, но тебя я ей не отдам». Лилиану сломала мать… Сестра всегда была нежной, слишком нежной, слишком послушной.

Ирис стиснула зубы. Упрямо тряхнула головой.

– Никто и никогда меня не сломает! – крикнула в темноту. – Никто! Да, я испорченная, да, я недостойная, плохая и… и плевать! Я стану ещё хуже, чем вы меня считаете, слышите?! Но, клянусь, я выживу!

И вдруг заметила, что они плывут явно куда-то не туда. На этих набережных не горели фонари, а здания, облепившие канал, больше походили на безликие лачуги. Ирис вздрогнула и обернулась:

– Куда вы меня везёте? Кто вы?

Хриплый, чуть простуженный голос. Не особенно высокий, средний рост, и средняя же фигура. Серый балахон, скрывающий лицо. Не этого ли мужчину она видела в храме, застывшим у колонны неправильным братом-монахом? Откуда монаху взяться у двери аристократического доходного дома, если только… если только он не следил за ней?

– Не кричите, пожалуйста, – вздохнул мужчина. – Это всё равно не поможет.

Это и правда не помогло бы, но Ирис едва удержалась от крика. Баэрд! Верный пёс Ширана. Она узнала его. Сглотнула, сползла на дно лодочки, прижала ладони к губам.

Какая же она дура! Какая дура! Неужели не могла догадаться: Ширан не тот, кто смирится с побегом своей игрушки?!

– Пожалуйста, – прошептала Ирис, задрожав, – не делайте этого! Он убьёт меня!

– Убьёт, если я не сделаю этого, – возразил Баэрд. – Если вы выйдете замуж за другого, герцог вас не простит.

Ирис нервно рассмеялась, закрыла лицо руками и всхлипнула. Недавнее торжествующее настроение разом покинуло её.

– Лучше убейте меня сами, – прошептала она. – Пожалуйста. Я хотя бы останусь сама собой.

Глава 4. Сира

Нет, это была не другая Ирис. Одна из четырёх принцесс-ирбисов задержалась и, скрытая в полумраке зала, сейчас хлопала в ладоши.

– А ты зубастенькая, – заметила дружелюбно.

– Что вы имеете ввиду, Ваше Высочество? – милым голосом поинтересовалась Ирис.

– Ксиратта. Моё имя Ксиратта, и давай уже без пафоса. На «ты». Как-никак сестры. Почти. Так что меня можно называть Кси.

Принцесса-ирбисов насмешливо фыркнула. Женщины барсовой королевской семьи отличались полнотой и низкорослостью, но Ксиратта по их меркам выросла довольно высокой, лишь немногим уступая Елисель. У принцессы были красивые, кошачьего разреза, жёлтые глаза, почти белые, чуть сероватые волосы, приплюснутый нос и губы широкого, закругляющегося уголками кверху рта. Она и в самом деле напоминала кошку, даже в человеческом обличье.

– Иди за мной, – велела Ксиратта, отвернулась и пошла в противоположную от покоев Ирис комнату.

Поразмыслив, мурсийская принцесса решила послушаться. Её сердце до сих пор билось отчаянно, в нём горела ледяная ярость. Ирис поразилась, что можно испытывать гнев и при этом мило улыбаться. Ещё совсем недавно она не владела искусством лицемерия.

«Той, прежней меня больше нет. Та Ирис оказалась слабой и нежизнеспособной», – думала девушка, проходя незнакомыми коридорами. Наконец принцессы вышли в западный флигель. Ирис с любопытством огляделась. Оружейная? Зал для занятия гимнастикой? Различные снаряды и оружие, развешенное на стене, не давали подсказки.

Ксирата обернулась к ней, снова усмехнулась.

– Твой брат. Эйв. Он приезжал сюда меньше года назад. Мы славно подрались с ним.

Ирис вспомнила, что отец действительно посылал Эйва в Барсово королевство. Она не помнила зачем, что-то по делам помолвки. И, кажется, это было после той сцены, когда Лилиана плакала перед матерью. Может, ездил разбираться?

– Неплохой парень. Мне нравится.

Сестра Кьярваля говорила странно. Как-то отрывисто, короткими предложениями, улыбаясь кошачьей непонятной улыбкой. Ирис замерла, чувствуя тревогу и пытаясь понять, зачем ей всё это говорят, и зачем сюда привели.

– Мы даже планировали пожениться.

– Но ведь Кьярваль был тогда женихом Лилианы, – вырвалось у Ирис.

Законами запрещалось столь близкое родство. Ксирата снова фыркнула.

– Да. Мы с Эйвом хотели это переиграть. Почему нет? Какая разница, кто из ирбисов женится мурсийце? Лили и Кьяр, или я и Эйв?

– Он… он в вас влюблён… был?

«А как же Елисель?» – тоскливо подумала Ирис. Пусть все мужчины одинаковы, но не брат! Только не он! Верить в низость Эйва не хотелось.

Барсова принцесса подняла брови, рассмеялась. Расстегнула и сбросила вниз верхнюю, а следом за ней и следующую юбки, оставшись в короткой – по колено – сорочке и панталонах, больше похожих на штаны. Подошла к стене, сняла с крепления кривой нож с кольцом в ручке, похожий на коготь. Наверное, у него было какое-то название, но Ирис не разбиралась в оружие. Мурсийская принцесса невольно отступила. Уж не за измену ли брата собираются мстить его сестре?

Кси провела пальцем по лезвию. Осторожно, без нажима. Слизнула капельку крови. Глянула жёлтыми глазами на гостью.

– Чушь. Любовь это выдумки идиотов. Есть похоть. Есть взаимопонимание. Союз. Остальное – романтика.

Слово «романтика» кошачья принцесса процедила сквозь зубы с презрением.

– И почему же вы тогда не поженились?

– Ма была против, – охотно пояснила Кси. – Лили ей нравилась.

– А тебе?

– А мне – нет. Не люблю плакс.

Ирис нахмурилась, ей стало обидно за сестру.

– Лили вовсе не плакса! Она умеет держать себя в руках, она – настоящая принцесса и…

– Чушь. Хорошо, что твоя сестра умерла. Она бы растеклась в море слёз с Кьяром. Ты сильнее.

– Ерунда, – резко возразила обиженная Ирис. – Ты не знала и не могла знать Лили…

Кси выразительно закатила глаза. Убрала нож в кожаный чехол. Бросила гостье. Ирис успела поймать.

– Кьяр – подонок, – равнодушно заметила Ксирата. – Они все подонки. У ирбисов детей любят только кошки, и то до совершеннолетия, а коты просто их делают. Запомни это.

– Но вы люди!

– Не совсем. Как люди мы образуем семьи. Как коты мы срать хотели на семьи. Вся эта романтика: восемь священных дней и вот то всё: свечки там, подарочки, камины с рукавицами – не для нас. Если кот видит бабу, которая ему нравится, он её трахает. Всё. Весь вопрос.

– А если кошка видит мужика…

– По настроению. Трахнет или раздерёт от пупа до носа. В позицию!

– Что? – растерялась Ирис.

Кошачья принцесса вздохнула. Встала в позу фехтования: согнутую правую ногу чуть вперёд, левую руку назад, полубоком.

– Вот так.

Ирис послушалась. Ксирата одобрительно кивнула.

– Ты мне нравишься, – заявила честно. – Ты похожа на брата. Сможешь выжить, если захочешь. А я научу. Не любить оружие у нас нельзя. Кьяр тебя оттопчет, а потом даст оттоптать всем, кто пожелает.

– Зачем тебе учить меня сражаться с твоим братом? – прищурилась Ирис.

Ей стало легко и спокойно. Кси была даже грубее, чем Елисель, и в ней совершенно не чувствовалось благородства и воспитания, но… отчего-то Ирис с ней было проще даже, чем с родной сестрой. «Нет-нет, Лили, – спохватилась принцесса, – я не это хотела… Не проще… Не потому что ты… это я просто изменилась».

– Потому что я не люблю Кьяра? – спросила Кси насмешливо. – Потому что если ты станешь Кьярли, я не стану Эйви? Потому что… Да потому что мне на него насрать. Он мужик. Это диагноз. Давай, к бою. Дерёмся тупыми клинками. Как дети. Потом будет всё всерьёз.

И она, без предупреждения прыгнула на Ирис. Девушка упала от неожиданности. Ксирата вдавила противницу в пол и приставила оружие в чехле к горлу.

– Убита, – хмыкнула жизнерадостно.

Спрыгнула и протянула руку. Ирис, не взяла, вскочила, разгневанная:

– Надо показывать приёмы, а не сразу бить! – рявкнула зло, гнев рванул из глубин сердца. – Так себе ты учитель!

Глава 5. Подарок

Первое Восточное герцогство называли ещё герцогством апельсинов. Тёплые ветра с юга, горный рельеф и влажность, мягкий морской климат приводили к изобилию и сочности различных фруктов, и жители восточного побережья заслуженно гордились урожаями апельсинов, и крепостью сиратти – апельсиновой водки.

А ещё герцогство славилось на всю Мурсию экскурсиями в забытую древность.

Проституция в королевстве официально была запрещена. Не было ни борделей, ни жриц любви, а за подработку телом закон предусматривал отработку в тюрьме. Всё это восходило к временам Кальдера Великого, когда люди смогли одолеть демонов и изгнать их на соседний континент. В эпоху, когда миром правили древние боги, понятия «женская честь» или «целомудрие» если и существовали, то лишь для определения стоимости конкретной самки человека. Или самого человека. Некоторые из демонов предпочитали никем ранее не тронутых рабынь. Или рабов.

В те времена главное святилище, оно же – главный рынок империи – размещалось в Апельсиновом городе. Здесь можно было подобрать себе игрушку на любой вкус и цену.

Сейчас на месте торжища возвышался храм Восьми, а при храме открыт был музей зла, в залах которого можно было посмотреть документы и достопримечательности страшной эпохи. И, за особую цену, погрузиться в атмосферу ужасов, так сказать, поглубже. Цена зависела от длительности и степени погружения. Одно дело, если работница музея, одетая, а точннее раздетая, в соответствии с той эпохой, просто ублажала посетителя, как могла бы сделать это внезаконная портовая девка, и совсем другое, если всё это сопровождалось плёткой, кандалами и различными орудиями, возбуждающими аппетит. Порой посетителям, пришедшим, конечно, с целью изучения ужасов былых времён, требовалось повторить экскурсию, а некоторые становились постоянными посетителями, но всё это законом не возбранялось. Разве мог закон препятствовать изучению истории? Некоторые особенно любопытствующие и при этом могущие себе позволить подобное, нанимали музейных работниц и для дополнительных надомных уроков, но это также не противоречило законодательству. Если существуют домашние учителя по музыке или математике, то почему бы не быть домашнему учителю по истории?

Одним словом, музей славился далеко за пределами Мурсии, и иностранцы, посещающие Апельсиновый город, не отказывали себе в удовольствии посетить экскурсию в музей зла с углублённым изучением эпохи. Тем более что культурный центр работал круглосуточно, и выходные дни в нём не подразумевались.

Вечерело. Тёплый солоноватый ветер гнал по улице комочки белопуха, растения, которое произрастало лишь в Восточном герцогстве и значительно осложняло жизнь его обитателям. Ближе к осени белопух сеял по ветру плоды, окружённые лёгкими ворсинками, и порой всё это так обильно усыпало землю, что казалось снежными сугробами, забивало окна, прилипало к одежде, затрудняло дыхание, и, стоило попасть искре – воспламенялось.

Молодой человек, закутавшийся в плащ почти по самые брови и надвинувший широкополую шляпу на глаза, вошёл в Восьмеричные ворота храма, но не стал подниматься по ступенькам, а сразу направился в музей. Так не делали. Негласными правилами предписывалось сначала пройти в храм, помолиться и затеплить лампаду перед знаком Восьми.

– Господин, – прошепелявил старый слуга, кутавшийся в овчинный тулуп на скамеечке при входе в музей – ужас демонов столь велик, что перед его лицезрением необходима защита Восьми…

Посетитель на пару мгновений приоткрыл лицо, и слуга тотчас склонился в поклоне. Снял витиеватый рутовый ключ с пояса и молча открыл замок.

– Нужен ли вам сопровождающий, мой господин?

Тот не ответил, молча прошёл в низкое, приземистое здание с прямоугольными окнами, занавешенными тёмными шторами. Снаружи двухэтажный дом казался выполненным из волосатого бурого камня. Прихожая же поражала ярким розовым цветом, напоминающим женскую вагину. Надутые гладкие двери-шторы, открывающие вид на лестницу, усиливали впечатление. Вошедший, по-прежнему пряча лицо, молча поднялся по ступеням из розового мрамора и оказался в широком глухом коридоре, освещённом лишь оранжевым светом бездымных факелов.

Из глубокого дивана молча поднялся обнажённый, в одной лишь набедренной повязке, пухлый бритый мужчина и склонился перед ним.

– Господин…

– Позови Барсука, – велел вошедший.

– Как вас представить…

– Никак.

Желеобразное тело вздрогнуло, но музейный смотритель поторопился выполнить приказ, исчезнув за ширмами, сливающимися цветом со стенами. Буквально через несколько минут в потолке открылся люк, опустилась винтовая лёгкая лестница, и по ней сбежал высокий мужчина с коротким хвостиком синих волос на угловатом затылке.

– Прошу вас, – служитель почти вдвое согнулся, резко, как будто был складной линейкой, а не человеком, – всё готово.

– Он уже пришёл?

– Нет, но послание было отправлено вовремя.

Молодой человек кивнул, поднялся по лестнице следом за служителем, прошёл коридор мансарды, по другой, тоже винтовой, лестнице спустился в подвал и вскоре оказался в помещении, чьи стены были изолированы от шума. Оно тоже было красным. Посреди стояло странное кресло со множеством ремней. Кресло, сидеть в котором было до крайности неудобно, так как ноги оказывались на высоте лица и к тому же раздвинутыми. Впрочем, в комнате имелось и другое, плетёное, лёгкое, с удобной подушечкой. А ещё кандалы, цепи, ошейники и колодки. На стене были развешены всевозможные плётки.

Молодой человек задумчиво провёл пальцем по их рукояткам. Хмыкнул. Снял плащ и шляпу, сел в кресло, закинув ногу на ногу.

– Что ж. Раз нас заставляют ждать, мы можем потратить время со смыслом. Приведи её.

Запрокинул руки за голову, сцепив пальцы, закрыл глаза. Служитель поклонился и вышел.

– Отлично, отлично, – пробормотал мужчина, улыбаясь.

Через некоторое время двери вновь открылись и тут же, пропустив женщину в лиловом покрывале, плотно закрылись за ней.

Глава 6. Проклятье демонов

– Мне жаль расстраивать вас, друг мой, но… Видишь ли, нас постигло тяжелейшее горе и… Лилиан умерла, к несчастью… Мы так надеялись на милость богов, но чахотка не щадит даже принцесс… Боюсь, друг мой, я вынужден разорвать вашу помолвку.

Щёки монарха розовеют, он явно смущается. Кальдер не умеет отказывать, мямлит и жмётся. Отправлять министров в отставку он предпочитает в письменном виде, и зачастую уволенный, общаясь с монархом накануне, даже не подозревает, что катастрофа уже подписана и отправлена нарочитым курьером. Наоборот: несчастный воодушевлён необычной теплотой и лаской государя. Но сейчас случай исключительный: невозможно уклониться от прямого ответа на вопрос.

– Вы дали мне слово, государь, – холодно напоминает герцог. – Двенадцать лет назад вы отдали мне руку вашей дочери. Слово короля нерушимо.

Королева смотрит на него с гадливостью высокомерной аристократки. Она много лет боролась против решения короля выдать дочь замуж за бастарда. Да к тому же бастарда-полудемона. И сейчас почти откровенно торжествует. Спесивая дура, гордящаяся своим происхождением, как будто оно может заменить ум или сердце. Вот только Ирис – такой же бастард, как и герцог, разве только не столь явный, и о её происхождении почти никто не догадывается, но Ширан-то знает о нём наверняка.

Сука! Похотливая ханжа – худшее сочетание женских качеств.

– Нет, – это шёпот самой принцессы. – Нет! Отец, я… я дала слово герцогу Ширану и сдержу его.

Ширан оборачивается и смотрит на неё.

Маленькая. Тоненькая. Хрупкая, словно цветок. Действительно – ирис. Напугана. Почему?

Ширан видел невесту четыре раза. В день помолвки в храме. Но атмосфера и магия святилища Восьми давили на его демоническую сущность, и он почти не видел ничего вокруг. Маленькая девочка, ребёнок. Разревелась, и это стало неприятный сюрпризом. Разве дочь его могла быть такой трусливой?

Второй раз случился спустя много лет, во время войны с Изиргиром и заключения помолвки принца Кьярваля и принцессы Лилиан. Ширан выходил из кабинета короля, и на него внезапно налетело что-то маленькое, гибкое, лохматое, похожее на обезьянку, а не на человека. Отскочило, уставилось голубыми глазищами.

– Простите, Ваша Светлость, – пропищало насмешливо, – я вас не заметила.

И столько яда умудрилась вложить в обычные слова, что герцог не мог не оценить прогресс. Ей было тогда… десять? Двенадцать? Ну, хотя бы уже не сопли-слёзы, и то ладно. Тогда он посторонился, пропуская невесту, и та тотчас умчалась.

Третий раз они встретились на балу, на который Ширан имел несчастье попасть случайно, заехав в столицу после заключения перемирия с князем Изиргиром два года назад, оно необходимо было для атаки на морских пиратов Ядовитого моря, одинаково досаждающих и людям, и демонам. К несчастью, именно в те дни во дворце происходил какой-то праздник, и Ширану пришлось принять в нём участие, и даже танцевать с невестой на балу.

Она подросла, но уже стало очевидно, что ростом не вышла. Это было странно для Белокурдов, но… не для дочери своего отца. Всё такая же загорелая, и веснушки проступали даже через пудру. Язвительная, упивающаяся собственным остроумием. Ширан не стал отвечать на её выпады. До свадьбы оставалось ждать три года, за это время девочка могла и поумнеть. Лишь отметил про себя появившуюся грудь, приятный изгиб талии и бёдер. Движения стали менее резки, и в целом Ирис начала обретать некоторую женственность.

– Ты хотя бы поговорил с ней, – заметил Эйв, когда оба мужчины вышли поговорить на воздух. – Дай ей возможность узнать тебя с лучшей стороны перед свадьбой.

Ширан лишь пожал плечами:

– У нас будет время познакомиться. Что со строительством броненосцев?

И оказался прав, пусть и не так, как думал тогда, когда говорил. Герцог знал, что этикет, тонкий юмор и лёгкий флирт – не его сильные стороны. Стоило ли позориться, пытаясь победить не на своей арене? Всё равно однажды она станет его женой, и со временем, если не полюбит, то хотя бы научится уважать мужа и… так ли уж важна в браке любовь?

Но сейчас, глядя в её голубые встревоженные глаза, он вдруг подумал, что даже взятие всего Южного континента ему, пожалуй, не так ценно. Если бы Ирис…

– Пожалуйста, – шепчет невеста, вцепившись в его рукав, – пожалуйста, перестань! Не делай этого.

Он оборачивается и видит, что всё утонуло в пожаре и крови. Король, королева, средний принц корчатся в агонии. Зал объят огнём.

Ширан не умел строить сны, но он умел их разрушать.

Подхватил Ирис на руки и шагнул из дворца. И тут же попал на ступеньки храм Восьмерых. Ирис в бледно-вишнёвом, почти белом платье (цвет виден был только на складках), отделанном кружевом, стояла на шестьдесят четвёртой ступеньке храма, стискивая побелевшими пальцами букетик ландышей. Нежная, тоненькая, взволнованная почти до обморока. Невеста. Напуганная, и от страха в широко распахнутых глазах демоническая сущность герцога восставала, пылая адским пламенем.

И от этих влажных пухлых губ, чуть закушенных…

Он поднялся, встал рядом с ней, наклонился и впился в них поцелуем. Хотелось растерзать девочку, заставить кричать от боли и страсти, насладиться ужасом и слезами… И в то же время – закрыть от всех, от всего того зла, что было вокруг, целовать её колени и тонкие пальчики с розовыми ноготками. Хотелось, чтобы она запустила эти пальчики в его волосы, выгнулась и прошептала его имя.

Ширан целовал её тонкую шею, плечи, ключицу, слышал судорожные всхлипывания, чувствовал, как её сердце несётся вскачь.

– Не надо, не надо, пожалуйста, – шептала она.

– Ты моя, – в страстном безумии шептал он, – только моя. Помни это, Ирис.

Подхватил под ягодицы, нагнулся и взял сосок губами, стиснул его, чувствуя как от паха поднимается огонь. Куда девалась её одежда – он не думал. Это было неважно. Девушка извивалась в его руках, обнимала его бёдра ногами и отталкивала его грудь руками.

– Нет, нет, – шептала, хныча, и это сводило его с ума.