Цена наследия

Глава 1. Король

Золотые осенние лучи бессовестно заливали главный холл университета «Святого Луки», играя на мраморном полу и позолоченных пилястрах. Но даже солнце казалось тут лишь придворным льстецом для настоящего властителя этих стен — Эверетта Винсента.

Он вошел не один. Его появление всегда было небольшим спектаклем. Впереди, расчищая путь взглядами и широкими плечами, шли его ближайшие сподвижники: Тристан, наследник строительной империи, с холодными глазами и вечной усмешкой; Маркус, чья семья держала половину городского порта, молчаливый и громадный; и Лео, богемный отпрыск династии медиа-магнатов, уже доставая сигарету. За ними, как отражение в дорогом зеркале, парили две девушки: Имоджен, с огненно-рыжими волосами и взглядом, способным разрезать стекло, и Софи, ее подруга, чья семья контролировала люксовые бренды. А чуть поодаль, касаясь пальцами его предплечья, шла Алиса — его текущая фаворитка. Статная, с идеальной укладкой и пустыми глазами.

Но центром этого движущегося созвездия власти был он. Эверетт.

Он не спешил, его черные волосы были небрежно отброшены со лба, а дорогой кашемировый свитер подчеркивал рельеф плеч. Джинсы сидели так, как будто были сшиты для него, а часы на запястье стоили больше, чем год обучения иного студента.

Толпа расступалась, как море перед флагманским кораблем. Взгляды, полные трепета, обожания и страха, провожали его. Девушки закатывали глаза, пытались поймать его взгляд, поправляли волосы. Парни либо кивали с подобострастной ухмылкой, либо отводили глаза, делая вид, что увлечены экранами телефонов. Никто не хотел показать, что его придавило этим молчаливым величием.

«Винсент». Этой фамилии было достаточно. Она была ключом от всех дверей, щитом от всех проблем и приговором для тех, кто вставал на пути.

Его родители, Теодор Винсент и Лира Стилл, были не просто богачами. Они были королями. Когда-то их брак прекратил многолетнюю войну между кланами «Серебряный Лев» и «Черная Роза», создав новую, несокрушимую силу — клан «Сопрано». Они были легендой, а Эверетт — живым наследником их престола.

— Смотрели вчерашний матч? — лениво бросил Тристан, оглядывая зал, как свои владения. — Полный провал. Нашим нужно новых игроков покупать.

— Купим, — парировал Лео, не глядя на него. — Папаша сказал, что клуб выставлен на продажу. Дешево, кстати.

Эверетт лишь хмыкнул, его внимание привлек заискивающий взгляд декана, стоявшего у своего кабинета и почтительно кивавшего ему. Эверетт ответил едва заметным кивком. Король признал присутствие подданного.

— Эви, милый, — томно протянула Алиса, прижимаясь к нему. — Мы сегодня вечером на яхте? Говорят, будет жарко.

Он посмотрел на нее сверху вниз, в его глазах не было ни капли тепла, лишь скучающее обладание.

— Решу позже. Не дави.

Алиса тут же отстранилась, будто ее оттолкнули, и на ее лице застыла маска послушания. Она знала свое место. Быть с Эвереттом — значит быть на вершине пищевой цепочки. А он терпел ее, потому что она была красивой, послушной и не претендовала на большее.

Имоджен, шедшая рядом, усмехнулась, наблюдая эту сцену.

— Расслабься, Алиса, — сказала она, и в ее голосе звенела сталь. — Он тебя еще не сменил. Пока.

— А кто следующий в списке? — встрял Маркус, его бас был глух и спокоен. — Блондинка с факультета журналистики? Та, что все время пытается тебя интервьюировать.

— Слишком навязчива, — отрезал Эверетт, его взгляд скользнул по струящейся мимо группе студенток. Они захихикали и ускорили шаг. — Надоели эти восторженные взгляды. Как у голодных щенков.

Он говорил не ради хвастовства. Для него это была констатация факта. Весь мир был для него либо инструментом, либо развлечением, либо помехой.

Они заняли свой привычный стол в углу студенческого кафе, своеобразный «трон» Эверетта. Официант, молодой парень с испуганными глазами, тут же подскочил, даже не дожидаясь заказа. Через минуту перед ними стояли кофе, свежевыжатые соки и тарелка с эклерами.

Эверетт откинулся на спинку кожаного дивана, положил руку на бедро Алисы, демонстрируя права собственности. Он смотрел на суетливую жизнь кампуса через огромное окно. Здесь он был богом. Здесь все решалось его словом или даже намеком. Учеба, карьера, связи — все это было лишь фоном, декорациями для его правления.

Он поймал на себе взгляд первокурсника, который слишком пристально смотрел на него. Парень тут же покраснел и уткнулся в учебник.

Уголок губ Эверетта дрогнул в подобии улыбки. Он любил эту власть. Любил этот страх. Любил это обожание.

Сын королей. И университет «Святого Луки» был его первым, но далеко не последним королевством. А все короли, как известно, любят игры. И он начинал скучать. Ему нужна была новая.

Глава 2. Царский гнев

Свисток разрезал воздух, залитый криками трибун. Еще одна победа. Легкая, как и все в жизни Эверетта Винсента. Он стоял в центре площадки, с наслаждением ощущая жжение в легких и капли пота на висках. Аплодисменты были приятным гулом, фоном для его триумфа. Его команда, по сути, сборная звезд университета, пожимала ему руки, хлопала по спине. Он был мотором, тем, кто принес им эту победу. И они это знали.

— Винсент! Эверетт! — кричали с трибун девушки, и он, ухмыляясь, провел рукой по мокрым волосам, закидывая голову. Этот жест сводил их с ума.

Именно в этот момент, когда он купался в лучах собственной славы, к нему подбежала она.

Маленькая, вернее, юная. Первокурсница. В ее глазах горела та самая смесь обожания и страха, что он видел каждый день. Но сегодня в ней было больше наглости.

— Эверетт! — выдохнула она, запыхавшись, держа в руках яркую листовку. — Ты был великолепен!

Он медленно опустил на нее взгляд, не убирая ухмылки, но в его глазах не было тепла. Лишь любопытство охотника, к которому сама подбежала дичь.

— Это кто? — лениво спросил Тристан, подходя с мячом.

Девушка, не обращая на него внимания, протянула листовку Эверетту.

— Мы... мы организуем вечеринку в честь начала учёбы и первокурсников! В эту субботу, в клубе «Эпицентр»! Будет круто! Приходи, пожалуйста! Все будут в шоке, если ты появишься!

Ее голос дрожал от возбуждения. Она, наверное, репетировала эту речь перед зеркалом.

Эверетт не взял листовку. Он склонился к ней чуть ближе, заставляя ее инстинктивно отступить на шаг.

— И кто ты вообще такая, чтобы меня куда-то приглашать? — его голос был тихим, но идеально прорезал шум зала. Он не кричал. Он никогда не кричал. В этом не было нужды.

Улыбка на лице девушки замерзла.

— Я... я Кристина... с факультета журналистики...

— А, — он вытянул звук, полный презрения. — Журналистика. Понятно. Ищешь горячую тему для своего блога? «Как я провела вечер с Эвереттом Винсентом»?

Вокруг них уже образовался небольшой круг. Его друзья с интересом наблюдали. Имоджен скривила губы. Алиса смотрела на девушку с явной неприязнью.

— Нет! Я просто... мы просто хотим, чтобы ты пришел... — ее голос стал тише, уверенность испарилась, как будто ее выбили одним его взглядом.

— Ты думаешь, мне интересно тусоваться с какими-то сопляками-перваками? — продолжал он, его слова были как удары хлыста. — Ты думаешь, мое время настолько дешево, что я потрачу его на твою жалкую вечеринку?

Глаза Кристины наполнились слезами. Она сглотнула, пытаясь сохранить остатки достоинства.

— Извини... Я просто подумала...

— Вот не думай, — отрезал Эверетт. — Это не твоя сильная сторона.

Слеза скатилась по ее щеке. Она испуганно отпрянула, сжимая в руках злополучную листовку.

— Прости... Я не хотела... — прошептала она, уже обращаясь не столько к нему, сколько к себе, и повернулась, чтобы бежать.

— Стой, — скомандовал Лео, и она замерла, как кролик перед удавом. Он легким движением выхватил у нее из рук смятый листок. — Давай-ка посмотрим, на что мы, собственно, должны потратить наш драгоценный вечер.

Он развернул листовку, разглядывая ее с преувеличенным интересом.

— О, «безлимитный бар до полуночи» и «лучшие диджеи города»! — прочел он с фальшивым восторгом. — Эви, может, и правда пойти? Развеемся, посмеемся над этими... детсадовцами.

Эверетт наконец взял листовку из рук Лео. Он не смотрел на нее. Он смотрел на дрожащую Кристину, которая, казалось, готова была провалиться сквозь землю.

— «Лучшие диджеи»? — он усмехнулся, и это был самый ужасный звук, который она слышала. — Те, кто не может найти работу в нормальных клубах? Нет уж. Жалко звучит.

Он смял листовку в идеальный тугой комок и бросил его ей под ноги.

— Убирайся. И больше не смей ко мне подходить.

Больше она не сдерживалась. Рыдая, она развернулась и побежала прочь, расталкивая зевак.

Тристан фыркнул.

— Надо же, какая нежная. Обиделась.

— Нашли к кому приставать, — бросила Имоджен, поправляя сумку на плече.

Эверетт вытер лицо полотенцем, которое ему тут же подала Алиса. На его лице не было ни капли сожаления. Лишь легкое раздражение, как от назойливой мухи.

— «Эпицентр», говоришь? — он повернулся к друзьям, и его взгляд внезапно оживился. — Знаете, а Лео прав. Нам действительно нужно развеяться.

В его глазах вспыхнула знакомая искра — искра человека, который только что нашел себе новое развлечение.

— Представляю, какие рожи будут у этих выскочек, когда мы там появимся. Это будет... забавно.

Он улыбнулся. Холодной, безжизненной улыбкой. Вечеринка только что обрела для него новый смысл. Это была не вечеринка. Это была будущая арена. И он всегда любил зрелища.

Глава 3. Тень фамилии

Рассвет застал Шарлотту Пратчетт уже на ногах. Она стояла у зеркала в своей скромной комнате, вновь и вновь поправляя складки на простом синем платье. «Психология». Это звучало как спасение. Как возможность понять, почему люди становятся монстрами. И почему одни из них носят это клеймо на лице, а другие — только в душе.

Она глубоко вздохнула, пытаясь заглушить комок нервов, сжавший горло. Первый день. Новое начало. Но для нее он ощущался как выход на эшафот.

На кухне пахло кофе. Ее мать, Елена, ставила на стол тарелку с тостами. Ее лицо, когда-то красивое, теперь было испещрено морщинами заботы и старой, невысказанной печали. Она посмотрела на дочь — и все поняла.

— Не стоит так переживать, солнышко, — мягко сказала она, но в ее глазах читалась та же тревога. — Все будет хорошо.

Шарлотта молча села за стол, отодвинула тарелку.

— Они узнают, мама. Как только я назову фамилию. Все всегда узнают.

— И что? — Елена села напротив, ее руки сжимали кружку. — Ты — не твой отец. Ты — это ты.

Это была их заезженная пластинка. Мантра, которую они повторяли годами. Но она не работала против шепота за спиной, против взглядов, пылающих одновременно жалостью и осуждением.

— Его фамилия — это клеймо, — прошептала Шарлотта, глядя в окно на серое утро. — Как будто я ношу на себе часть его зла. Все смотрят и видят не меня, а его. Дочь Чака Пратчетта. Дочь того, кто бил женщин, унижал людей и... — она замолчала, не в силах договорить.

— И его больше нет, — жестко закончила Елена. В ее голосе прозвучала сталь, которую она вырастила в себе за годы жизни с ним и после него. — Ты заслуживаешь нормальной жизни. Не позволяй его призраку отнять у тебя и это.

Но призрак был повсюду. Особенно сегодня.

Шарлотта выпила глоток апельсинового сока, но он стоял комком в горле. Она представила себе аудиторию, полную уверенных, красивых, смотрящих на мир как на свою собственность. А она среди них — серая мышь, пытающаяся стать невидимкой.

— Я просто буду тихо сидеть на задней парте, — сказала она больше для себя, чем для матери. — Ни с кем не говорить. Ничем не выделяться.

Елена вздохнула, погладила ее по руке.

—Просто будь собой. Этого достаточно. Ты замечательная.

---

Путь до университета «Святого Луки» напоминал дорогу на казнь. Каждый шаг отзывался эхом в ее пустом желудке. Она шла, опустив голову, стараясь не встречаться ни с чьим взглядом. Студенты, снующие вокруг, казались ей представителями другого вида — громкими, беззаботными, живущими в мире, где их фамилия — это преимущество, а не пожизненный приговор.

Она слышала обрывки смеха, разговоров о вечеринках, вчерашней победе баскетбольной команды. Кто-то громко крикнул: «Винсент был просто богом!». Имя прожгло ее, как током. Оно было повсюду, как и имя ее отца когда-то. Только с противоположным знаком.

Она прошла через главные ворота, и ее охватило чувство, будто она проникла на вражескую территорию. Величественные здания, дорогие машины у обочин, уверенные походки студентов — все это давило на нее. Она чувствовала себя самозванкой, пытающейся втереться в чуждое ей общество.

Поднявшись по ступеням главного корпуса, она на мгновение застыла перед дверью. За ней — ее новая жизнь. Или новая тюрьма.

Она глубоко вдохнула, повторяя про себя слова матери. «Ты — это ты».

Но когда ее рука дрогнула, и она толкнула тяжелую дверь, ее охватила лишь одна ясная, холодная мысль: «Они никогда не примут дочь Пратчетта. Никогда».

И с этой мыслью, прижимая к груди папку с документами, как щит, Шарлотта сделала свой первый шаг в пасть этого нового, блестящего и безжалостного мира.

Глава 4. Помощь

Солнечный свет, казалось, издевался над ее настроением, веселыми зайчиками играя на стенах просторного коридора. Шарлотта шла, стараясь держаться в тени, будто пыталась стать менее заметной для этого нового, пугающего мира под названием университет. В груди колотилась стая испуганных птиц, а ладони были влажными от нервного пота. Она сжала ремень своей простой холщовой сумки так, что пальцы задеревенели.

Аудитория 204. «Введение в общую психологию». Первая пара у ее новой группы. Она глубоко вздохнула, повторяя про себя мамины слова как мантру: «Все будет хорошо. Ты – это ты». Это была ложь, в которую она отчаянно хотела верить.

Дверь оказалась тяжелой, с матовым стеклом. Она толкнула ее, и ее встретил гул десятков голосов, смех, возня расставляемых стульев. Воздух пах свежей краской, древесной пылью и дорогими духами. Она робко проскользнула внутрь, стараясь не привлекать внимания, и выбрала место у самого окна, в заднем ряду. Идеальная позиция для наблюдения и исчезновения.

Парень с каштановыми волосами, сидевший рядом, обернулся и широко улыбнулся.

—Привет! Я Итан.

—Привет, — выдавила она, улыбаясь лишь уголками губ. — Шарлотта.

—Круто. Добро пожаловать в ад, — пошутил он, и его добродушие показалось ей лучом света в темном царстве.

Через минуту к ним подсела девушка с очаровательными веснушками и рыжими кудрями.

— Место свободно? Я Хлоя. Ох, я так нервничаю!

— Я тоже, — призналась Шарлотта, и это небольшое признание сблизило их. Они заговорили о вчерашнем ориентировании, о сложностях найти корпус истории. Итан вставил пару шуток, и Шарлотта почувствовала, как лед страха внутри нее начинает понемногу таять. Это было… нормально. Обычные люди, обычный разговор. Никто не смотрел на нее как на прокаженную. Никто не шептался. Она почти поверила, что может начать все с чистого листа.

В аудиторию вошел профессор. Пожилой мужчина с седыми бакенбардами и пронзительным, умным взглядом за толстыми линзами очков. Он откашлялся, и в аудитории воцарилась тишина.

— Здравствуйте, господа студенты. Меня зовут профессор Блэквелл. Начнем с переклички. Отмечаться обязательно.

Он достал из потрепанного портфеля список и начал монотонно бубнить, сверкая стеклами очков.

— Адамс?

— Здесь!

— Беннетт?

— Я!

Шарлотта слушала, и сердце ее начало биться чаще. Ее очередь приближалась. Каждое произнесенное имя было как удар молоточка, отсчитывающего последние секунды до взрыва. Она молилась, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Чтобы ее имя потерялось в списке. Чтобы профессор охрип и не смог его выговорить.

— Коллинз?

— Здесь!

— Доусон?

— Присутствую!

Она вцепилась в край стола, глядя в окно, на беззаботно проплывающие облака. Ей стало душно. Комната начала плыть.

— Пра…

Профессор Блэквелл запнулся. Он поднес список ближе к глазам, поморщился, будто увидел что-то неприятное. Его палец остановился на строчке. В аудитории повисла звенящая тишина, любопытная, настороженная. Все почувствовали неловкую паузу.

Он откашлялся еще раз, и его голос прозвучал громче, отчетливее, с непонятной интонацией – то ли удивление, то ли брезгливость.

— Пратчетт? Шарлотта Пратчетт?

Словно гром грянул в полной тишине.

Сначала – всеобщее оцепенение. Десятки пар глаз, до этого безучастно блуждавших по аудитории, разом уставились на нее. Шарлотта почувствовала их взгляды, как физические уколы. Потом – всеобщий сдавленный вздох, волна шепота, которая прокатилась по рядам, как лесной пожар.

«Пратчетт? Это та самая?..»

«Дочь? Не может быть…»

«Она что, вообще совсем, что посмела сюда явиться?»

«Вы слышали, что он сделал?..»

Шарлотта сидела, превратившись в ледяную статую. Она не дышала. Весь мир сузился до сердитого лица профессора и до сотни глаз, которые ее пожирали. Внутри все кричало. Внутренний монолог был хаотичным и беспощадным.

Вот и все. Конец. Я знала. Я знала! Зачем я только надеялась? Зачем поверила, что здесь может быть по-другому? Они все знают. Они все видят во мне его. Его кровь. Его гены. Его зло. Я не Шарлотта. Я – «дочь Пратчетта». Я – призрак. Я – ошибка, которую все хотят исправить, просто стерев с лица земли. Мама, зачем ты меня уговорила? Зачем? Лучше бы я сидела дома в четырех стенах. Это пытка. Эти взгляды… они режут, как ножи.

Она опустила глаза на стол, чувствуя, как по щекам ползут предательски горячие слезы. Она сжала кулаки, пытаясь взять себя в руки, но тряслась вся.

Резкий скрежет стула справа заставил ее вздрогнуть. Итан, тот самый улыбчивый Итан, с лицом, внезапно ставшим каменным и отчуждденным, грубо схватил свой рюкзак.

— Тварь, — прошипел он так, что слышала только она, и, не глядя на нее, пересел через два ряда, будто боялся заразиться.

Этот жест был страшнее всех шепотов. Это был приговор.

Перекличка закончилась. Профессор Блэквелл начал лекцию, но Шарлотта не слышала ни слова. Она сидела, уставившись в одну точку, чувствуя, как стены смыкаются вокруг нее. Она была островом отвержения в бурлящем море студентов. Никто больше не смотрел в ее сторону, но она чувствовала их внимание, тяжелое, осуждающее, как свинцовый плащ.

Когда прозвенел звонок, она метнулась к выходу первой, стараясь проскочить невидимкой. Но ее нагнала Хлоя, та самая девушка с веснушками. Ее лицо было искажено злобой.

— И не думай с нами больше заговаривать, Пратчетт, — бросила она, толкая Шарлотту плечом. — Нам с твобой не по пути.

Кто-то намеренно задел ее сумку, тетради и ручки высыпались на пол, разлетелись под ноги толпе. Никто не остановился, чтобы помочь. Наоборот, несколько студентов наступили на ее вещи, оставив грязные следы на чистой белой бумаге. Она стояла, прижавшись к стене, готовая расплакаться, чувствуя себя абсолютно раздавленной и униженной.

И вот, когда казалось, что мир окончательно ополчился против нее, сквозь толпу к ней пробилась девушка. Высокая, спортивного телосложения, с короткими пепельными волосами и добрыми, лучистыми карими глазами. Она не говорила ничего, просто молча наклонилась и начала собирать разбросанные вещи Шарлотты.

Глава 5. Мысли

Тишина в маленькой комнате туалета была оглушающей. После того, как дверь закрылась за Евой, пообещавшей «завтра разобраться с этими придурками», Шарлотта осталась наедине с собой. И с этим грузом. Грузом, который она носила с детства, но чей настоящий вес ощутила лишь сегодня, в полной мере.

Она не плакала. Слезы, казалось, выгорели дотла где-то внутри, оставив после лишь пепелище и пустоту. Их глаза. Испуг. Отвращение. Ненависть.

Почему? — билось в висках единственное слово. Что он такого сделал, что даже спустя столько лет его имя вызывает такую ярость?

И тогда, как по волшебству, из самых потаенных, самых темных уголков памяти начали всплывать обрывки. Не ее личные воспоминания — она была слишком мала. А обрывки разговоров взрослых, шепот за закрытыми дверями, обрывки старых газетных статей, которые мама старалась спрятать.

Сначала — смутные тени. Отец, Чак Пратчетт… Его имя когда-то тоже значило что-то. Оно ассоциировалось не только со страхом, но и с властью. Жестокой, беспринципной, но властью. Он был акулой в мире, где правили хищники. Он «переходил дорогу» многим. Разорял бизнесы, скупал долги, запугивал конкурентов. Его боялись, но с ним вынуждены были считаться.

Но потом он перешел дорогу не тем.

Королю и Королеве.

Шарлотта зажмурилась, пытаясь выстроить картину. Лира Стилл. Женщина-легенда. Глава клана «Серебряный Лев». Сильная, красивая, неприступная. И Теодор Винсент, ее будущий муж, темная и неукротимая сила клана «Черная Роза». Их союз должен был изменить все. Но ее отец... Он не хотел отпускать свою бывшую жену к другому.

Внутри нее все сжалось в тугой, болезненный комок. Она по крупицам собирала эту историю, как пазл из ужаса. Мама старалась сделать все, чтобы Шарлотта никогда об этом не узнала. Но ей постоянно все рассказывали. Всегда тыкали еë как провинившегося котенка.

Он не просто ей угрожал, — пронеслось в голове с новой, леденящей ясностью. Он охотился на нее. Когда она была наиболее уязвима.

Обрывки воспоминаний, чужих рассказов, сложились в ужасающую картину. Лира была беременна, одновременно с её мамой. Ее отец, Чак, видя в ее беременности слабость, в усилении альянса «Льва» и «Розы» смертельную опасность для своей империи, начал войну. Не просто войну бизнесов. Войну личную, грязную, без правил.

Он преследовал ее. Он насылал на нее своих людей. Он пугал ее так, что она не могла выйти из дома. А потом… потом был тот случай, о котором все знали, но боялись говорить вслух. Покушение. На беременную Лиру Стилл. Говорили, что она чудом осталась жива, благодаря преданной команде, но ребенок… ребенок мог не выжить. Ее нерожденный сын. Слишком много стресса тогда пережила.

Именно тогда Теодор Винсент, холодный и расчетливый, проявил такую ярость, что город содрогнулся. Именно тогда «Серебряный Лев» и «Черная Роза» объединились не просто в союз, а в единый кулак, получивший имя «Сопрано». Их месть была стремительной и тотальной. Империя Чака Пратчетта рухнула за считанные недели. А потом рухнул и он сам. Говорили, что Теодор Винсент собственноручно нашел его. И что смерть Чака была быстрой — милость, которую он не заслуживал.

Шарлотта сглотнула ком в горле. Теперь она понимала. Она была не просто дочерью какого-то бандита. Она была дочерью человека, который покусился на святое. На мать и ее нерожденного ребенка. На их будущее. В мире, где есть неписаные законы чести даже среди преступников, ее отец нарушил главный. Он стал чудовищем в глазах всех, даже других чудовищ.

И она, Шарлотта, носила его имя. Его фамилию. Для всех в этом городе, особенно для тех, кто хотел выслужиться перед всемогущим кланом «Сопрано», она была живым напоминанием об этом. Пятном. Ошибкой. Ее само присутствие здесь, в университете, который, без сомнения, находился под влиянием Винсентов, было вызовом. Осквернением.

Вот почему профессор Блэквелл смотрел на нее с таким недоверием. Вот почему Итан отпрянул, как от прокаженной. Она была не человеком. Она была фамилией. Фамилией, которая была синонимом самого подлого предательства и жестокости.

Она была дочерью человека, который пытался уничтожить их святых — Лиру и Теодора. И рожденного ими мальчика.

Она сжала виски пальцами. Голова раскалывалась. Теперь ее одиночество и отверженность обрели четкую, ужасающую форму. Это была не просто школьная травля. Это было изгнание. Социальная смерть. Приговор, вынесенный ей за грехи отца, о котором у нее самой не было никаких воспоминаний. Теодор Винсент убил его ещë до того, как девушка появилась на свет.

Она была дочерью монстра. И в этом городе, где правили его жертвы, для нее не было места.

Тихий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

—Шарлотта? Ты как? — это был голос Евы.

Шарлотта закрыла глаза, чувствуя, как по щекам снова текут слезы. Но на этот раз это были не слезы обиды, а слезы горького, окончательного понимания.

— Я… я сейчас, — прокричала она, голос сорвался в шепот.

У нее не просто не было друзей. У нее не было права здесь находиться. И единственный человек, который проявил к ней доброту, Ева, вероятно, просто не знала всей истории. А узнав — отвернется, как и все.

Она была призраком, обреченным вечно носить свое проклятие. Проклятие фамилии Пратчетт.

Глава 6. Сила

Столовая университета была шумным, многоголосым адом, но Шарлотта и Ева нашли свой крошечный островок спокойствия в углу, за столиком у высокого окна. Шарлотта сжимала в руках чашку с чаем, пытаясь согреть дрожащие пальцы. Присутствие Евы действовало на нее успокаивающе, но страх быть узнанной и отвергнутой снова не отпускал.

— Спасибо, что… что не побоялась со мной посидеть, — тихо проговорила Шарлотта, не поднимая глаз.

— Да брось, — отмахнулась Ева, энергично размешивая ложкой капучино. — Я сама не люблю это стадное чувство. Все как один, как роботы. Сразу видно, кто вырос в тепличных условиях, а кто… — она запнулась, поняв, что может задеть подругу.

В этот момент громкий гогот и взрывы смеха у входа заставили их обеих поднять головы. Двери столовой распахнулись, и внутрь вкатилась волна той самой «тепличной» жизни, но в ее самом ярком и самоуверенном проявлении.

Впереди, как и полагается королю, шел он. Высокий, с идеальной стрижкой и в простой, но безумно дорогой одежде, которая сидела на нем так, будто он родился в ней. Его уверенность была почти осязаемой, она расчищала ему путь, даже когда он никого не отталкивал. Рядом с ним, вцепившись длинными зализаненными пальцами в его локоть, шла девушка. Длинноногая, с идеальными волосами цвета воронова крыла и вызывающе красивым лицом. Она была его полной противоположностью — где он был воплощением холодной мощи, она была пламенем, жгучим и притягательным. За ними следовала свита — еще двое парней и девушка, все такие же безупречные, красивые и надменные.

Шарлотта невольно застыла, наблюдая за этим шествием. Они вошли не просто как студенты. Они вошли как хозяева, входящие в свою собственную гостиную. Весь шум в столовой на секунду стих, а затем возобновился с новой силой, но теперь в нем чувствовалось напряжение, подобное тому, что возникает при появлении знаменитости.

— Боже, кто это? — прошептала Шарлотта, не в силах отвести взгляд от статного брюнета. В нем было что-то гипнотизирующее, даже пугающее.

Ева, сидевшая напротив, вдруг покраснела. Не тот румянец восхищения, что заливал щеки других девушек в столовой, а странный, смущенный румянец. Она опустила глаза в свою чашку.

— О… это… — она замолчала, будто подбирая слова. — Это одна из местных достопримечательностей. Точнее, целая группа. Лучше держаться от них подальше. Тебе не обязательно знать, кто они.

Ее тон был необычно резким и уклончивым. Шарлотта удивленно посмотрела на нее. Ева, всегда такая прямая и открытая, вдруг стала закрытой.

— Почему? Они что, опасны? — спросила Шарлотта, чувствуя, как старый, знакомый страх снова подползает к сердцу.

— Опасны для психики, — быстро парировала Ева, явно желая сменить тему. Она отпила глоток кофе и посмотрела на Шарлотту с новым любопытством. — Слушай, а сколько тебе вообще лет? Ты же не похожа на первокурсницу. В глазах что-то есть… более взрослое.

Шарлотта вздохнула. Этот вопрос она слышала часто.

— Мне двадцать один, — призналась она. — Я должна была поступить три года назад. Если бы все было вовремя, я бы сейчас на последнем курсе была. Или уже закончила.

— Почему не пошла? — мягко спросила Ева.

Шарлотта покрутила чашку в руках, глядя на темнеющий за окном вечер.

— Боялась. Все эти три года я собиралась с духом. Каждый сентябрь я подходила к воротам, стояла и уходила. Не могла переступить порог. Боялась… именно этого. Того, что случилось сегодня. — Она посмотрела на Еву, и в ее глазах стояла неподдельная боль. — И знаешь, я была права. Мне не следовало приходить.

Она замолчала, собираясь с мыслями, чтобы произнести самое главное, что сидело у нее на душе с момента их знакомства.

— Ева, — начала она, и ее голос дрогнул. — Ты… ты действительно очень добрая. Спасибо тебе за сегодня. Но, пожалуйста, больше не надо.

— Что не надо? — удивилась та.

— Не надо со мной разговаривать. Не надо сидеть со мной. Не надо помогать мне, — Шарлотта говорила быстро, почти шепотом, боясь, что не хватит духа договорить. — Ты навлекаешь на себя беду. Все, кто со мной общается, становятся мишенью. Я… я словно чума. На мне клеймо. И оно заразно. Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя начались проблемы. Уволься от меня, пока не поздно.

Она произнесла это, ожидая увидеть в глазах Евы облегчение. Мол, да, ты права, это слишком рискованно. Но вместо этого Ева уставилась на нее с таким неподдельным удивлением, что Шарлотта растерялась.
— Что? — только и смогла выдохнуть Ева. — Ты серьезно? Из-за каких-то сплетен и тупых предрассудков? Шарлотта, послушай меня. Я сама решаю, с кем мне общаться. И мне наплевать на то, что говорят за спиной. Я не из тех, кто бегает за стадом.

В ее голосе звучала не просто доброта, а какая-то внутренняя сила, уверенность, которая шла из глубины. Как будто она была защищена невидимым щитом, о котором знала только она одна.

— Но… — попыталась возразить Шарлотта.

— Никаких «но», — строго перебила ее Ева, и в ее глазах мелькнула та самая сталь, что была заметна в ее характере. — Меня не так-то просто напугать. И уж тем более какими-то взглядами и перешептываниями. Так что давай без этой ерунды. Договорились?

Шарлотта не знала, что ответить. С одной стороны, ее переполняла благодарность. С другой — страх за эту смелую девушку, которая так легкомысленно бросала вызов общественному мнению. Она лишь кивнула, сжимая свою чашку, и украдкой взглянула на тот столик, где сидел тот самый красивый брюнет и его свита. Он что-то говорил, и его спутники громко смеялись, а длинноволосая девушка смотрела на него с обожанием.

И Шарлотта подумала, что Ева, наверное, единственный по-настоящему сильный человек в этой всей столовой. Она не знала, откуда в ней эта сила, но в тот момент она была безмерно благодарна за нее. И одновременно безумно боялась, что из-за нее эту силу могут сломать.

Глава 7. Персонаж

Столовая гудела, как улей, но Эверетт Винсент слышал только собственные мысли. Они с компанией заняли свой привычный стол — импровизированный трон в центре зала. Алиса висела у него на плече, что-то щебеча, но он почти не слушал. Его взгляд, лениво скользивший по залу в поисках хоть какого-то развлечения, наткнулся на знакомую фигуру в углу.

Ева. Его кузина.

Он бы, возможно, и не обратил внимания, если бы не одно «но». Она сидела не одна. Рядом с ней, прижавшись к стене, словно пытаясь стать ее частью, сидела какая-то блондинистая мышь. Незнакомка. Хрупкая, с большими испуганными глазами, в которой не было ничего примечательного. Ничего, кроме того, как Ева, обычно не особо общительная, оживленно с ней разговаривала.

Эверетт почувствовал легкое раздражение. Ева была… особенной. Дочерью его тети Мари, сестры матери, и Эрика, человека, чья преданность его отцу не знала границ. Еву оберегали, хоть она это и ненавидела. И она имела привычку подбирать «раненых птиц», что всегда сулило проблемы.

Он наблюдал, как Ева наконец встала, что-то сказав своей спутнице, и направилась к выходу. Незнакомка осталась сидеть одна, сжимая в руках кружку, словно это был ее единственный якорь.

— Отлично, — проворчал он себе под нос. Он отстранил руку Алисы. — Отстань на минуту.

Не обращая внимания на ее обиженный взгляд, Эверетт поднялся и пошел за Евой. Его шаги были быстрыми и решительными. Он нагнал ее уже в коридоре, за пределами шумной столовой.

— Ева, — его голос прозвучал резко, не оставляя места для приветствий.

Она обернулась, и на ее лице тут же появилось знакомое выражение раздражения.

— Что тебе, Эверетт?

Он грубо схватил ее за руку выше локтя, заставляя остановиться.

— Кто это?

— Кто кто? — она попыталась вырвать руку, но его хватка была как стальная.

— Не притворяйся дурочкой. Та серая мышка, с которой ты коротала время. Ты что, коллекционируешь теперь нищих и убогих?

Ева закатила глаза, но Эверетт заметил, как напряглись уголки ее губ.

— О Боже, опять? Ты уже достал меня, Эви! Хватит следить за каждым человеком, который входит в мой круг общения! У тебя что, своих дел нет? Иди и следи за своими куклами, — она кивнула в сторону столовой, где осталась Алиса. — А о своей безопасности я прекрасно позабочусь сама, без твоей опеки.

Его раздражение переросло в гнев. Эта ее самостоятельность, эта упрямая уверенность, что она все знает лучше, всегда выводила его из себя. Он сильнее сжал ее руку, встряхнул, заставив ее вздрогнуть.

— Ты ничего не понимаешь! — прошипел он, наклонившись к ней так близко, что их лица оказались в сантиметрах друг от друга. — В этом мире нельзя доверять первому встречному. Особенно таким… испуганным зверькам. Они кусаются больнее всего.

Боль на ее лице сменилась холодной яростью. Она перестала вырываться и посмотрела на него прямо, ее карие глаза стали узкими, как щелочки.

— Отпусти меня. Сейчас же, — ее голос звучал тихо, но в нем была сталь. — Или ты хочешь, чтобы я позвонила своему отцу и рассказала, как его любимый племянник грубо хватает его дочь и оставляет синяки на ее руке? Думаешь, ему понравится, что ты так со мной обращаешься? Думаешь, твой отец, Теодор, будет в восторге, узнав, что ты третируешь дочь своего лучшего друга?

Эверетт замер. Его пальцы непроизвольно ослабили хватку. Угроза была не пустой. Эрик обожал свою дочь, а его отец не потерпел бы такого поведения по отношению к семье. Это был единственный аргумент, который всегда на него действовал.

Ева с силой выдернула руку, потерла затекшее место. На ее бледной коже уже проступали красные следы от его пальцев.

— Отстань от меня, Эверетт. И от нее, — она кивнула в сторону столовой. — Она тебя не касается.

Она развернулась и ушла, не оглядываясь, ее прямая спина выражала больше презрения, чем любые слова.

Эверетт остался стоять в пустом коридоре, сжимая кулаки. Гнев бушевал в нем. Эта девчонка… эта блондинка… Кто она такая, что из-за нее Ева готова поднимать тревогу на весь семейный клан? В его памяти всплыло ее испуганное лицо. Серая мышка. Ничем не примечательная.

Но почему-то именно сейчас, стоя в одиночестве и чувствуя вкус собственного поражения, он понял, что просто так не оставит эту мышь в покое. Если Ева ее так яростно защищает, значит, в ней есть что-то, что стоит узнать. А все, что было интересным в этом скучном мире, рано или поздно становилось его игрой.

Игра только что обрела нового персонажа.