Цена равновесия

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРОБУЖДЕНИЕ ТИШИНЫ ПРОЛОГ

Тишина обрушилась на мир с оглушительным грохотом.

Еще мгновение назад небеса Эранака рвали на клочья сущности, для которых не было имени в языке смертных. Боги? Пришельцы? Дети Хаоса? Не имело значения. Важен был лишь результат: горы плавились, как воск, океаны вскипали, обращаясь в ядовитый пар, а воздух трещал от энергии, которой не было места в этой, с таким трудом сотканной реальности.

На Пике Мироздания, где камень был прозрачен и пел тонкими, как стекло, вибрациями, стояли шестеро. Они были первыми. Они были фундаментом.

И каждый их вздох отзывался агонией в сердце мира.

Аэрион, чье тело было квинтэссенцией самой Тверди, стоял, и трещины бежали по его сапфировым чешуйкам, словно по пересохшей земле. Зефира, сама суть Движения, застыла в окаменевшем от ужаса порыве, и ветра мира завыли от бессилия. Флорен, в чьей крови пульсировала Жизнь всего сущего, чувствовал, как гаснут миллионы огоньков — от исполинских деревьев до невидимых глазом бактерий. Ноэрус слышал предсмертный хруст каждого разума, каждый последний сон. Хронос, повелитель Времени, видел, как бесчисленные ветви будущего сворачиваются в одну, черную и бесплодную, точку.

И Атрания. Дракон Равновесия. Её чешуя отливала перламутром лунного света и глубинной тьмой пещер, находя баланс даже в цвете.

Именно её голос, тихий, ясный и не допускающий возражений, разрезал хаос, как лезвие.

— Довольно.

Это было не слово, а факт. Закон, объявленный реальности. На мгновение сражение замерло, пораженное этой простой констатацией.

— Наше присутствие убивает их, — произнесла она. Её бездонные глаза, цвета застывшего озера под звездным небом, были обращены не к сражающимся богам, а вниз, к маленьким, хрупким фигуркам на поверхности гибнущего мира. К эльфам, чьи песни гармонии тонули в грохоте. К гномам, чьи неприступные крепости рушились, как песочные замки. К людям, чьи короткие, яростные жизни обрывались в попытках понять или подражать своим титаническим создателям.

И тогда, как отголосок былых ошибок, в их коллективное сознание хлынула волна памяти. Не мысль, а переживание, яркое и болезненное.

Они увидели не войну, а мир. Солнечный день. Люди возводили город у подножия гор, их надежды звенели в воздухе, словно хрустальные колокольчики. И тогда Аэрион, движимый безмерной любовью, простёр свою длань, чтобы даровать им прочность, вплести в камень их стен частицу своей Тверди.

Но сила Дракона была слишком абсолютной для смертной материи. Камень не просто стал крепче — он окаменел, превратился в безжизненный, вечный сапфирин, поглотив и строителей, и их дома в идеальную, неподвижную статую целого города. Не осталось ни трещинки, ни шероховатости. Лишь холодная, бездушная красота, застывший миг агонии.

Флорен, желая исцелить земли, опустошённые засухой, вдохнул в них чистую Жизнь. Но жизнь без ограничений, без смерти и борьбы, обернулась чудовищным раком. Леса вздыбились, погребая под собой долины, лианы, толстые, как тела змеев, душили реки, а цветы испускали пьянящий яд, сводя с ума целые народы. Жизнь, которой не было конца, сама стала формой удушья.

Самый жестокий урок преподнесла Зефира. Увидев, как два человеческих племени сходятся в кровавой битве, она, повелительница Движения, просто... остановила их. Заморозила время для воинов в самый яростный миг схватки. Но, лишённые воли, их души оказались заперты в вечном, безумном повторе одного и того же мгновения ярости и страха. Они не были мертвы, но их разумы, не приспособленные к такой вечности, рассыпались в прах, оставив после себя лишь пустые, застывшие в крике оболочки.

Воспоминания отступили, оставив после себя горькое послевкусие. Это не было злым умыслом. Каждое их действие, каждый жест, рожденный любовью или заботой, оборачивался катастрофой. Они были не богами-тиранами, а родителями, чьё прикосновение могло раздавить дитя.

— Мы дали им жизнь, чтобы они жили, — голос Атрании был полон неизмеримой грусти. — А они умирают, пытаясь постичь нас или стать нами. Наша любовь стала для них ядом. Наша защита — их погибелью.

— Мы не можем их оставить! — проревел Аэрион, и континент под ними содрогнулся, выплескивая в небо реки магмы. — Мы — их плоть и кость! Наш долг — хранить их!

— Наш долг — дать им шанс, — парировала Атрания, и её спокойствие было страшнее любой ярости. — Каждое наше прямое вмешательство, даже с благими намерениями, рвёт ткань, которую мы поклялись защищать. Мы — слишком сильный фермент для этого хрупкого брожения. Мы должны уйти.

Признание, горькое, как прах, повисло в воздухе. Они были не богами-тиранами, уставшими от непокорных детей. Они были родителями, с разрывающимся сердцем понимающими, что их взрослым, импульсивным отпрыскам нужна свобода. Даже ценой страшных ошибок. Даже ценой боли.

Решение было принято. Оно было единственно верным. Они создадут Заоблачные Пики — не обитель, а темницу, склеп, тюрьму для самих себя. Вечное заточение, чтобы их колоссальная сила больше никогда не могла обжечь этот хрупкий мир.

Пока другие Драконы начали вплетать нити своей сущности в кокон будущей тюрьмы, Атрания совершила тихий, никем не замеченный акт неповиновения. Акт надежды.

Она обратила свой взор внутрь себя, к самому центру своей природы — к принципу Баланса, к Тишине между нотами Великой Песни. И она извлекла оттуда искру. Не кусок плоти, не клон, а чистую, незамутненную концепцию Равновесия. Частицу той самой Тишины, что делала возможной саму Гармонию.

— Мир не должен быть статичен, — прошептала она, обращаясь к этой трепещущей искре, своей дочери, своей последней воле. — Ему суждено меняться, ошибаться, страдать и любить. Но у него должен быть шанс. Шанс на исправление. На возвращение к истоку, когда чаши весов склонятся слишком сильно. Будь этим шансом. Найди путь назад, когда всё будет казаться окончательно потерянным.

Она не стала создавать для искры новое тело в Эранаке. Вместо этого, собрав последние силы, она вытолкнула её — прочь. За пределы мироздания, в бурлящий, бесформенный Хаос, что лежал между мирами. Пусть найдёт пристанище там, где законы не будут душить её, где она сможет вырасти чужой, чтобы однажды… вернуться и понять его лучше всех.

ГЛАВА 1: Последний Вздох на Асфальте

Сирена выла, разрезая ночь, как скальпель — ровно и безжалостно. Лира стояла в раскачивающемся кузове «скорой», цепляясь одной рукой за поручень, а другой натягивая на себя жилет. Тридцать шестой час без нормального сна. Тело гудело.

— Очередной герой, не смог разглядеть пешеходный переход? — пробурчала она, глядя в окно на мелькающие огни.

Водила с лицом, видавшим виды, лишь хрипло хмыкнул:
— Говорят, там ребёнок.

Всё внутри Лиры сжалось в один тугой, холодный комок. «Ребёнок». Самое страшное слово в их работе. Но позволить этому страху прорваться наружу — значит сломаться. Она натянула маску цинизма, как щит.

— Значит, будем геройствовать, — сухо сказала она, проверяя укладку сундучка скорой. Руки сами помнили каждое движение.

Машина резко затормозила. Ещё не отъехала от бордюра, а Лира уже спрыгнула на асфальт. Картина была знакомой до тошноты: искореженный металл, осколки стекла, похожие на слезы на грязном асфальте, и приглушённые всхлипывания. Но в центре этого хаоса лежало маленькое, неестественно скрюченное тело. Мальчик. Лет пяти.

Её разум тут же отключился. Остался только холодный, отточенный до автоматизма алгоритм. Она присела на корточки, пальцы сами нашли пульс на тонкой шейке — слабый, нитевидный.

— Срочно, готовь реанимационный набор! — её голос прозвучал чужим, плоским, без единой нотки паники.

Кто-то из толпы кричал, кто-то плакал. Для Лиры это был просто фоновый шум. Весь мир сузился до этого ребёнка, до бледного личика с полузакрытыми глазами. Она работала с яростной, почти злой концентрацией. Наложила шину, пыталась остановить кровь, вводила препараты. Каждое движение — чёткое, быстрое, без суеты.

«Только не это. Только не ребёнок. Возьмите кого угодно, пьяницу, старика, только не его».

Внутри всё кричало от бессилия. Она видела, как жизнь уходит из него с каждым слабым вздохом. Её собственное сердце колотилось где-то в горле, но руки не дрожали. Холодная ярость. Ярость на водилу, на скользкий асфальт, на всю эту несправедливую, уродливую вселенную, которая без разбора ломает самых беззащитных.

— Держись, малыш, — прошептала она, не узнавая свой собственный голос. — Держись.

Но пульс пропадал. Датчики показывали то, что она и так знала. Она делала непрямой массаж сердца, вкладывая в каждое движение всю свою злость, всю свою усталость, всю свою боль. Это было бесполезно. Она это знала. Она видела эту пустоту в глазах слишком часто.

И тогда что-то в ней сорвалось с цепи.

Не мысль, не желание. Чистый, животный порыв. НЕТ.

Из её пальцев, прижатых к холодной груди ребёнка, будто хлынула ледяная волна. Не свет, не энергия. Её было не видно. Но Лира почувствовала это — будто всё вокруг на мгновение замерло, а потом сжалось в одну точку. Тишина. Абсолютная, оглушительная тишина внутри неё.

И в этой тишине сердце под её ладонью дрогнуло. Слабый, робкий удар. Потом ещё один.

Она отшатнулась, будто обожглась. Глаза её были широко раскрыты от ужаса. Что это было? Что она сделала?

— Пульс! — крикнул фельдшер, глядя на монитор с лицом, полным недоверия. — Чёрт возьми, Лир, пульс есть!

«Не может быть. Этого не было. Этого не может быть», — стучало в висках в такт завывающей сирене. Её собственный пульс бешено колотился где-то в горле, кровь ударила в лицо, а потом отхлынула, оставив ледяную пустоту. Руки затряслись так, что она сжала их в кулаки, спрятав в карманах куртки. По спине пробежали мурашки.

«Адреналин. Галлюцинации от переутомления. Тридцать шестой час на ногах — мозг просто отключается, рисует чудеса, которых не было. Я просто хорошо сделала массаж. Дефибриллятор сработал. Врачебная ошибка, сначала показалось, что пульса нет...»

Но она-то знала. Знала без тени сомнения. Она чувствовала ту ледяную волну, исходившую из неё самой. Чувствовала, как всё вокруг на мгновение сжалось, замерло и... перезапустилось. Это не было светом или энергией. Это было отсутствием всего. Тишиной. И в этой тишине забилось крошечное сердце.

Она не могла вымолвить ни слова. Только смотрела, как мальчика, уже стабильного, практически стабильного, грузили в другую машину. Её работа была сделана. Чудом. Чудом, которое она не могла объяснить и которое повергло её в леденящий душу ужас. Не благоговейный, а животный. Страх перед тем, что таилось в ней самой и что она не могла контролировать.

Обратная дорога в больницу прошла в гробовом молчании.

Смена закончилась. Лира вышла из больницы, но ночной воздух не принёс облегчения. Внутри была пустота, куда более страшная, чем усталость. Та холодная волна, этот непонятный всплеск… он забрал у неё последние силы. Она шла по пустынным улицам, не видя ничего вокруг.

Она не заметила, как свернула в тёмный переулок. Не услышала рев мотора. Только увидела слепящий свет фар, внезапно вырвавшийся из-за угла.

Мыслей не было. Последним, что она успела почувствовать, был удар о капот и хруст собственных костей. Сознание поплыло, и тогда... не наступила тишина. А музыка.

Она заполнила всё. Её череп, её сознание, всю её. Это был не земной мотив. В нём были струны ветра, басовый гул камня, переливы растущих кристаллов и шепот звёзд. Это была песнь, в которой не было слов, но были значения: Твердь. Движение. Рост. Мысль. Время. Она была одновременно прекрасной и невыносимой, как взгляд на само мироздание.

Лира попыталась закричать, но не смогла. Её сознание тонуло в этом вселенском хоре.

А потом музыка… оборвалась.
Резко. Как будто кто-то перерезал горло самой вселенной.
И наступила тьма.

Далеко-далеко, в Башне Хроникоса Академии Проснувшихся, Каэл Валтериан стоял у окна, глядя на застывшее в магическом свете озеро Спокойствия.

Внезапно он вздрогнул. Его золотые глаза с узкими зрачками сузились. Он почувствовал это — крошечный сбой в ритме мира. Тихое, но от этого лишь более оглушительное отсутствие звука в великой Песне. Как будто одна-единственная нота, которую никто не слышал, потому что она звучала всегда, внезапно умолкла.

ГЛАВА 2: Пробуждение в Шепчущем Лесу

ГЛАВА 3: Дорога Сквозь Шрамы Эранака

— Ну что, «неподалёку»? — Лира с нескрываемой иронией наблюдала, как её проводники, эльфийка Лираэль и её седовласый наставник Таэлин, седлают изящных, похожих на оленей существ. С момента их выхода из леса прошло уже три дня, а на горизонте не было видно ничего, кроме ещё больших лесов и далёких синих гор. Остальные путники покинули их еще два дня назад, обозначив, что вести незнакомку в Академию - не самая важная задача отряда.

Лираэль, молодая эльфийка с лицом, способным выражать только лёгкую благосклонность или вежливое отвращение, даже не повернулась.

— Для тех, кто не считает время ударами собственного сердца, путь займет всего лишь несколько лунных циклов.

— Прекрасно, — буркнула Лира, закидывая свою потрепанную сумку, выданную эльфами. — У меня как раз завалялось пара лунных циклов. Ничего не поделаешь.

Пока они двигались, Таэлин, казалось, чувствовал её невысказанный интерес. Его низкий, спокойный голос нарушал монотонный перезвон копыт о камень.

— Ты покидаешь Аэрин-Лор, Дитя, — сказал он, и Лира уловила в его голосе неуловимую ноту грусти. — Наш дом. Лес, что помнит шаги первых певцов. Деревья здесь — не просто растения. Они — столпы гармонии, хранители времени. Их кора серебрится не от луны, а от магии, что пронизывает самую почву. Воздух, который ты вдыхала, был наполнен не просто ароматом цветов, а эхом древних песен.

Лира молча кивнула, оглядываясь. Теперь, освещённая утренним солнцем, чаща выглядела иначе. Гигантские деревья, чьи стволы и впрямь отливали матовым серебром, образовывали свод, сквозь который пробивались лучи света, словно сквозь витраж невидимого собора. Папоротники, достигающие ей до пояса, шелестели листьями, похожими на изумрудные кружева. В воздухе витал сладкий, пьянящий аромат ночных цветов, смешанный с запахом влажной земли и древесной смолы. И повсюду — тихий, почти неуловимый гул жизни, похожий на отдалённую музыку.

— Он... поёт, — тихо сказала она, более утверждая, чем спрашивая.

Уголки губ Таэлина дрогнули в подобии улыбки.

— Он всегда поёт. Просто не все умеют слушать. Запомни этот шёпот, дитя. Где бы ты ни была, он будет напоминать тебе, что в этом мире ещё есть места нетронутой красоты.

Дорога медленно спускалась с лесных холмов. С каждым часом светлые стволы деревьев Аэрин-Лора редели, пропуская всё больше солнечного света. Воздух менялся — исчезал влажный, пряный аромат гниющей листвы и мхов, уступая место свежему ветру, пахнущему полынью и мёдом.

Вскоре деревья окончательно расступились, открыв бескрайние луга Зефириума. Лира замерла на краю леса, поражённая. Высокая трава переливалась всеми оттенками серебра и лаванды, колышась под ветром как живое море. По утрам на ней сверкала роса, похожая на крошечные бриллианты.

— Здесь мы сделаем привал, — объявил Таэлин, спрыгивая со своего скакуна. — Лес позади, а впереди долгий путь по открытой местности.

Лира впервые увидела местную фауну: вдали паслись стада шестиногих травоядных с раздвоенными копытами и шерстью цвета заката.

— Солнечные олени, — пояснил Таэлин, следуя за её взглядом. — Быстрые и осторожные.

Над ними кружили хищные птицы с двумя парами крыльев, их крики напоминали звук ломающегося стекла. Лира с интересом наблюдала, как одна из птиц пикировала вниз, но вместо добычи подхватывала пучок сияющей травы.

— А это фениксовые клесты, — улыбнулся Таэлин. — Питаются магическими растениями. В этом их преимущество перед другими хищниками.

Лира молча наблюдала за птицей. Она не просто видела, как та клюёт сияющую траву. Она на мгновение почувствовала странный диссонанс — будто яркий, переливчатый «крик» растения внезапно оборвался, поглощённый более грубым и практичным свечением самой птицы. Это было не больно и не страшно, а... функционально. Как щелчок выключателя.

«Отлично, — мрачно подумала она. — Теперь я не только вижу галлюцинации, но и слышу, как завтракают местные голуби. Идеальный курорт».

Путешествие оказалось не прогулкой, а полноценной экспедицией. Лира быстро поняла, что «неподалёку» в эльфийском лексиконе означало «где-то через пол-континента». Она молча страдала в седле, ненавидя каждый момент, но её ум цепко фиксировал детали. Эльфы кормили её странной, но питательной едой: сладкими хлебцами из какого-то корнеплода, пахнущими мёдом и корицей; вяленым мясом незнакомых животных, таявшим во рту; и фруктами, которые светились в темноте мягким синим светом. Пила она воду из ручьёв — чистейшую, с лёгким привкусом металла и мха, и густой, похожий на кисель напиток из местных ягод, который бодрил лучше любого кофе.

Через два дня пути луга начали постепенно сменяться каменистыми возвышенностями. Воздух становился суше, а ветер крепчал. Впереди зазмеилась широкая река с водой странного молочного оттенка.

— Река Хронос, — сказала Лираэль, указывая на брод. — Переход может быть... неприятным.

Когда они въехали в воду, Лиру охватило странное ощущение. Время вокруг словно замедлилось — брызги застывали в воздухе, словно стеклянные бусины, а звук течения растянулся в низкий гул. Её собственные движения стали тягучими, как во сне.

— Не бойтесь, — донёсся голос Таэлина, странно растянутый. — Это просто эхо магии Времени. Река впитывает воспоминания всех, кто переходит её.

На середине брода время вокруг Лиры не просто замедлилось — оно спуталось в клубок. Перед глазами проплыл знакомый больничный коридор из детства, а затем... картина резко сменилась. Она увидела не себя, а высокого эльфа с серебристыми волосами и пронзительным взглядом. Он стоял в том же лесу, что и она, но будто в ином времени, и его рука сжимала посох с тёмным кристаллом. Воздух вокруг него был густым от скрытой угрозы. И тут же, как отголосок, мелькнуло лицо вероятно, оборотня, с искажённой маской ужаса. Воспоминания, свои и чужие, прошлое и возможное будущее, сплелись в один оглушительный вихрь. Лира судорожно ахнула, потеряв равновесие, и её скакун резко дёрнулся в сторону.

ГЛАВА 4: Камень Истоков и Безмолвный Крик

Академия Проснувшихся возникла на горизонте так внезапно, что у Лиры перехватило дыхание. Они плыли по озеру, воды которого были настолько чисты и неподвижны, что отражали небо с фотографической точностью, создавая головокружительное ощущение парения в воздухе.

А посреди этого зеркала лежал остров, и на нем вздымалась в небеса Академия.

Это было не просто здание. Это был целый город из башен, мостов и арок, словно выросший из самого камня острова. Пять главных башен, выполненных в стилях разных рас, стрелами уходили вверх, а их шпили терялись в облаках.

— Вон та, белоснежная, с живыми цветами — Башня Сильванор, — пояснила Лираэль, следуя за взглядом Лиры. — Наши сородичи учат там гармонии с миром. А та, что сверкает кристаллами — Башня Каменного Сердца гномов. Говорят, в её фундаменте лежит первый камень, дарованный самим Аэрионом.

Лира молча кивнула, впечатлённая масштабом. Её взгляд скользнул по асимметричной Башне Вольного Духа, фиолетово-серебристой Башне Умбрар и, наконец, остановился на центральной — строгой, идеально круглой Башне Хроникоса, чья отполированная поверхность казалась вырезанной из ночного неба. Она слушала в дороге рассказы о масштабах Академии, но то, что она увидела, превзошло все ее ожидания.

— Обживайся, — сказала Лираэль с лёгкой ухмылкой. — Тебе здесь, скорее всего, и жить.

Их встретил у входа тот самый Мастер Гиландир из Башни Хроникоса — эльф с лицом, хранящим вековое спокойствие, и проницательными глазами.

— Лира, — произнёс он, и её имя в его устах прозвучало как констатация факта. — Академия приветствует тебя. Я получил письмо о твоём прибытии и о твоей.. неоднозначной магии. Завтра состоится церемония инициации, где Камень Истоков покажет нам твою природу. А сегодня — отдохни и освойся.

Её отвели в общежитие для новых студентов — длинное здание с аркадой, увитой виноградом, чьи ягоды мерцали в сумерках, как крошечные фонарики. Комната оказалась небольшой, но уютной: деревянная кровать с пологом из лёгкой ткани, письменный стол у окна с видом на озеро, и даже маленький камин, в котором уже потрескивали поленья. На столе лежала стопка одежды — простые, но качественные штаны и туники из мягкой шерсти.

— Стандартный набор для «проснувшихся», — пояснила Лираэль, вызвавшаяся ее проводить. — Пока не определишься с Башней, носи это.

Осматриваясь, Лира наткнулась взглядом на небольшую деревянную фигурку на полке — дракона, вырезанного с удивительным мастерством. Она потянулась было к нему, но тут же одёрнула себя. «Не трогай. Ничего не трогай. Ты здесь не для коллекционирования сувениров».

Позже, спускаясь в столовую, она стала невольной свидетельницей сцены в коридоре. Молодой человек в богатых одеждах с раздражением взирал на рассыпанные по полу свитки, в то время как другой студент, дрожа, пытался их собрать.

— Неуклюжий болван, — холодно произнёс аристократ. — На восстановление этих манускриптов уйдут недели.

Лира, проходя мимо, не удержалась:
— А самому наклониться — не судьба? Или аристократам позвоночники не позволяют?

Его глаза, цвета старого золота со змеиными зрачками, метнули в неё молниеносный взгляд. В них читалось скорее любопытство, чем гнев.
— Невежество новичка, — парировал он. — Некоторые знания требуют более почтительного обращения.

— А некоторые люди — более человечного, — бросила она через плечо, уже уходя.

Только позже, за ужином в шумной столовой, она узнала от болтливого соседа-человека, что это был Каэл Валтериан — тот самый Наследник Времени и лучший студент Академии.

— Держись от него подальше, — посоветовал сосед. — У него на всех один взгляд — как на насекомое, которое вот-вот раздавишь.

«Прекрасно, — подумала Лира, с аппетитом откусывая от пирога с незнакомой, но вкусной начинкой. — Уже успела пообщаться с местной знаменитостью. И точно произвела неизгладимое впечатление».

На следующее утро церемония инициации началась в главном зале Академии. Помещение было так огромно, что под его сводами мог бы поместиться весь её родной девятиэтажный дом. Воздух звенел от торжественной тишины, нарушаемой лишь эхом шагов и отдалённым журчанием воды. Стены покрывали фрески, изображавшие историю мира, а с потолка свисали конструкции из кристаллов, излучавшие мягкий ровный свет.

В центре зала на постаменте лежал Камень Истоков — огромный, отполированный до зеркального блеска валун, испещрённый мерцающими прожилками. Вокруг столпились мастера в торжественных одеждах.

Лира стояла в очереди новичков, наблюдая, как другие студенты по очереди подходят к Камню. При каждом прикосновении камень вспыхивал разными цветами — зелёным, синим, золотым — и зал наполнялся гулом одобрения. Эльфы вызывали переливы мягкого света, гномы — яркие, чёткие вспышки, люди — хаотичные, но сильные разряды. Обычно чистокровным представителям рас этого не требовалось, и так понятно, что гном не может владеть магией эльфов. Но уже слишком давно Академия стала обучать и полукровок, поэтому, уже как ставшую традицию, инициацию проходили все новички, независимо от расы.

— Прикоснись к Камню, дитя, — сказал Мастер Гиландир, когда подошла её очередь. — Он покажет нам твою природу, источник твоей силы.

Лира скептически осмотрела камень. Весь этот ритуал казался ей театральным представлением. Она мысленно готовилась к тому, что камень блеснёт каким-нибудь жалким огоньком, или, что более вероятно, ничего не произойдёт.

Она положила ладонь на прохладную, гладкую поверхность.

И всё остановилось.

Сначала погасли кристаллы в её ближайшем окружении. Не резко, а как будто свет из них медленно вытекал, втягиваясь в камень под её рукой. Затем волна безмолвия и тьмы покатилась дальше. Магические огни на стенах затухали один за другим, словно их душили. Гулкий зал погрузился в абсолютную, звенящую тишину. Даже звук собственного дыхания Лира перестала слышать.

А камень под её рукой стал чёрным. Не темным, а именно чёрным — цветом, который поглощал все остальные цвета, весь свет, всю надежду. Он стал бездной, дырой в самой реальности.

ГЛАВА 5: Первые Уроки: Язык, Камни и Травы

С момента церемонии инициации прошло два месяца. Дни Лиры превратились в однообразное, напряженное месиво из уроков, домашних заданий и бессонных ночей. Академия, сначала показавшаяся ей чудом, теперь напоминала изощренную тюрьму с самыми красивыми в мире решетками.

Ее главным врагом стал Лингва Франка — этот проклятый общий язык рас. Проблема была не в словах. Слова она запоминала легко, понимала их смысл. Проблема была в грамматике — в этих дурацких спряжениях, которые менялись в зависимости от пола, расы, социального статуса говорящего и лунной фазы, как ей казалось. Ее взрослый, сформированный мозг яростно сопротивлялся, цепляясь за логику русского языка.

— Почему нельзя просто сказать «я иду»? — ворчала она однажды вечером, сидя в своей комнате и уставившись в учебник. — Зачем нужно «ира́тхель», если я эльф, «ира́тхум», если я гном, и «ира́тха», если я человек? Это же садизм!

Она провела рукой по лицу. На столе перед ней лежали испещренные яростными пометками листы с грамматическими таблицами. Она пыталась подойти к языку как к медицине — найти систему, логику, анатомию. Но язык оказывался живым, извивающимся существом, которое не желало подчиняться ее схемам.

Уроки истории проходили в просторной аудитории с огромным окном, выходящим на озеро. Вел их Мастер Ронд — пожилой эльф с лицом, испещренным морщинами, каждая из которых, казалось, хранила воспоминание о прошедшем веке. Его голос был тихим и размеренным, и студентам приходилось замереть, чтобы расслышать каждое слово.

Он не читал сухие лекции о датах и битвах. Он рассказывал мифы. И сегодня он говорил об Уходе Драконов.

— Официальная история гласит, что они покинули нас, разочарованные нашими войнами и гордыней, — начал он, и его взгляд скользнул по лицам студентов. — Но в самых древних преданиях, тех, что хранят камни и корни деревьев, говорится иначе.

Он сделал паузу, давая словам просочиться в сознание слушателей.

— Говорят, что самый мудрый из них, Атрания, Дракон Равновесия, поняла: их любовь к нам сама по себе была угрозой. Что каждое их вмешательство, даже с самыми благими намерениями, могло разорвать ткань мира. И потому они не бежали. Они... отступили. Добровольно. Чтобы дать нам возможность расти самостоятельно.

Лира, обычно скептически настроенная, слушала, затаив дыхание. В этих словах была горькая правда, которая отзывалась в ее собственном опыте. Иногда чтобы спасти пациента, нужно было отступить и позволить организму бороться самому.

— Они не бросили нас, — тихо закончил Мастер Ронд. — Они проявили высшую форму заботы — смирения. И оставили нам свою кровь, свою сущность, в вас, Наследники, — его взгляд на мгновение задержался на Каэле, сидевшем в дальнем углу, — как последний дар и последнее напоминание.

Каэл, как обычно, выглядел отстраненным, но Лира заметила, как его пальцы слегка сжали край стола. Интересно, он это знал? Или для него это тоже стало откровением?

На другом уроке Ронд рассказывал о создании рас, и его рассказ был далек от сухих фактов учебников. Он словно рисовал картину кистью поэта, оживляя древние мифы.

— Представьте себе мгновение до начала времен, — начал он, и его тихий голос заворожил аудиторию. — Санторис, Великий Дух, только что пробудился в Хаосе. Его первый Вздох был актом воли, отделившим «Я» от «Не-Я». И тогда он начал свою Песнь — Айнор. Каждая нота была фундаментальным понятием: «Твердь», «Движение», «Рост», «Мысль». Из самых мощных, ударных нот этой Песни и родились Драконы-Творцы. Они были не детьми Санториса, а скорее его воплощенными инстинктами, архетипами, обретшими форму.

Он сделал паузу, чтобы студенты могли прочувствовать масштаб.

— И когда мир-каркас был готов, Драконы осознали его хрупкость. Им нужны были помощники, способные на тонкую работу. Так началось создание рас.

— Первыми были Аэрендил, солнечные эльфы, — продолжил Ронд. — Флорен, Дракон Жизни, взял свет первых восходов, спеленал его лозами древнейших деревьев и вдохнул в эту форму часть мудрости Ноэруса, Дракона Мысли. Их цель — хранить Гармонию. Их долголетие — это «замедленное» время, дар Хроноса, чтобы они могли наблюдать за веками. Их магия — это магия усиления и сохранения уже существующей гармонии. Они не командуют природой, а просят ее о сотрудничестве.

— Но у всего есть изнанка, — голос Мастера стал таинственным. — Зефира, Дракон Движения, взяла тишину глубоких пещер, холод лунного света и отражение далеких звезд. Так родились Мориндил, тёмные эльфы. Атрания, Дракон Равновесия, добавила в них понимание того, что тень не может существовать без света. Их задача — хранить Тайны и Перемены, принимать упадок и смерть как часть цикла. Их магия — магия иллюзий, снов и управления тенью. Они — хранители знаний, которые слишком опасны для дневного света.

— Миру нужен был прочный каркас, — Ронд постучал костяшками пальцев по каменной стене аудитории. — Аэрион, Дракон Пространства, отколол часть ядра первой горы и скрепил его огнём земных недр. Так появились Боривор, гномы. Он дал им не просто жизнь, а несгибаемую волю к форме. Их упрямство — это буквально сила «Тверди», текущая в их жилах. Они — архитекторы реальности. Их руническая магия — это не колдовство, а программирование реальности, заставляющее камень подчиняться их воле.

— Но Драконы поняли, что их творение слишком статично, слишком совершенно, — в голосе Ронда зазвучала теплота. — Миру не хватало хаоса, непредсказуемости и той самой искры, что пробудила Санториса. И тогда все Драконы приняли участие в самом рискованном эксперименте. Так родились люди, Атанаты. Флорен дал им бренную плоть. Зефира — стремительный, как ветер, дух. Ноэрус — пытливый ум. Хронос — короткий, но яркий жизненный цикл, заставляющий ценить каждое мгновение. Аэрион — амбиции. А Атрания... — Ронд замолкает, — ...добавила ту самую искру Свободной Воли — частицу непредсказуемого Хаоса, укрощенную и помещенную в смертную оболочку. Ваша сила — в вашей слабости. Вы — «дрожжи» для теста мироздания.

ГЛАВА 6: Призраки в Библиотеке

Великая Библиотека Академии стала для Лиры убежищем и полем битвы одновременно. Эти бесконечные залы под сводами, теряющимися в полумраке, где воздух был густым от запаха старого пергамента, воска и чего-то неуловимого — может, самой пыли времени, — были её последним пристанищем. После инцидента с Камнем Истоков и странных «прозрений» с травами, она с упрямством, достойным лучшего применения, погрузилась в поиски ответов.

Она проводила там часы, пробираясь сквозь лабиринты стеллажей, где книги стояли так плотно, что, казалось, стены сами были сложены из знаний. Порой ей приходилось пользоваться передвижными лестницами, чтобы добраться до фолиантов на верхних полках. Некоторые книги были заперты на магические замки, другие — переплетены в кожу существ, которых она не могла опознать. Однажды она наткнулась на манускрипт, страницы которого были из тонкого пергамента, но буквы на них постоянно двигались, перестраиваясь в новые предложения. Она провела над ним полчаса, пытаясь уловить смысл, пока не поняла, что книга просто дразнила её.

Её поиски были тщетны. Книги по истории пересказывали официальную версию — Драконы, разочаровавшись, ушли. Трактаты по магии описывали её проявления, но не её истоки. Даже медицинские свитки Эранака (последние, в основном, советовали «пить отвар успокоительных корней и избегать лунных затмений») не давали ответа на её главный вопрос: что она такое?

Разочарованная, она отложила очередной бесполезный фолиант, и её взгляд упал на стены. Она редко обращала на них внимание, будучи поглощённой книгами, но сейчас они привлекли её внимание.

Стены библиотеки были покрыты фресками невероятной детализации. Они опоясывали весь зал, рассказывая историю мира в образах, понятных без слов. Краски потускнели от времени, но фигуры на них всё ещё дышали жизнью. Лира, чувствуя смутное побуждение, подошла к ним ближе.

Лира медленно шла вдоль стены, и история разворачивалась перед ней не как картинка, а как сон наяву. Ей не нужно было вчитываться в пояснительные таблички — стоило коснуться шероховатого камня, как сознание заполняли образы.

Она ощутила невыносимый грохот Хаоса, из которого рванулась наружу первая Воля — Санторис. Это был не взрыв, а рождение Пространства. И тогда из его Вздоха родились первые Ноты Великой Песни. Она услышала их — низкий гул Аэриона, рождающего горные хребты; серебристый перелив Зефиры, высекающей реки и наполняющей их течением; бархатный бас Флорена, от которого трескался камень и пробивалась первая зелень; пронзительный, ясный звук Ноэруса, озаряющий мир мыслью; и бесконечный, мерный ритм Хроноса, запускающего шестерни времени.

Затем картины сменились. Она увидела, как Флорен, Дракон Жизни, сплетает лучи первого рассвета с соками древнейших деревьев, вдувая в них частицу мудрости Ноэруса — так рождались эльфы, Аэрендил, хранители гармонии.
Она почувствовала, как Аэрион, Дракон Пространства, высекает из ядра первой горы несгибаемую волю, скреплённую огнём недр — так появились гномы, Боривор, архитекторы реальности.
И наконец, она увидела, как все Драконы, словно склонившись над тиглем, смешали свои дары: бренную плоть Флорена, стремительный дух Зефиры, пытливый ум Ноэруса, короткий век Хроноса, амбиции Аэриона... И Атрания добавила туда крупицу укрощённого Хаоса — ту самую искру Свободной Воли, что сделала людей, Атанатов, непредсказуемыми и бесценными.

Лира шла вдоль стены, и история разворачивалась перед ней. Она видела создание рас — эльфов, рожденных из света и листвы, гномов, высеченных из камня, людей, в которых смешались черты всех Драконов. Она видела, как могучие и прекрасные Творцы взирали на свои творения с любовью и надеждой.

И тогда её взгляд упал на последнюю фигуру в этом ряду. Атрания, Дракон Равновесия. Она стояла чуть в стороне от других, её чешуя переливалась перламутром и тенью, находя совершенство в контрасте. Она не творила, как другие. Её крылья были распростерты, словно охватывая всё мироздание, поддерживая хрупкий баланс между светом и тьмой, движением и покоем, жизнью и смертью. Её глаза, огромные и бездонные, смотрели прямо на Лиру, и в них была такая глубокая, вселенская печаль, что у Лиры перехватило дыхание.

И тут её сознание вновь пошатнулось.

Это было не похоже на предыдущие видения — мимолетные вспышки. Это было погружение. Полное и всепоглощающее. Библиотека, полки, книги — всё расплылось, растворилось в свете и ощущениях.

Она больше не стояла в библиотеке. Она парила на Пике Мироздания. Её тело — нет, не её, а огромное, могучее, сотканное из равновесия и тишины — было телом Атрании. Она чувствовала каждую чешуйку на своей коже, каждое движение своих крыльев, поддерживающих хрупкую гармонию мира. И она чувствовала боль. Острую, режущую, как будто её самое сердце разрывалось на части.

Перед ней, гневные и ослепительные, спорили другие Драконы. Воздух трещал от их мощи.

— Они истребляют друг друга! — гремел голос, в котором слышался грохот камнепа. Аэрион. Его ярость заставляла содрогаться землю под ними. — Наше творение рушится на наших глазах! Мы должны вмешаться! Остановить их!

— И что? — её собственный голос, голос Атрании, был тихим, но он прорезал грохот, как лезвие. — Уничтожить тех, кого мы создали, чтобы спасти других? Каждое наше прямое вмешательство рвёт ткань реальности! Мы создали их для жизни, а наша любовь стала для них ядом. Мы не хранители... мы угроза.

— Мы не можем их бросить! — это был голос, в котором журчали реки и пели ветра. Зефира. В её словах была своя боль. — Они наши дети!

— Мы не бросаем, — голос Атрании прозвучал с безмерной, вселенской скорбью. — Мы спасаем. Наше присутствие делает любую их войну апокалиптической. Пока мы здесь, они никогда не научатся нести ответственность за свой выбор. Только отречением сможем дать им шанс... только уйдя…

Она чувствовала тяжёлую, как гибель звезды, решимость, смешанную с невыразимой болью расставания. Это был выбор между двумя видами зла, и меньшее из них — добровольное заточение. Они должны уйти. Запереться в Заоблачных Пиках, чтобы их сила больше не калечила детей. Это была не капитуляция. Это была стратегия. Последний, отчаянный акт любви.

ГЛАВА 7: Тень над Академией

Рассвет застал Лиру за изучением трактата о магических свойствах лунных циклов. Серебристый свет едва проникал в её комнату, окрашивая стены в призрачные тона. Сегодня утром должно было состояться первое практическое занятие по основам магической зоологии — предмету, который обещал быть хотя бы отчасти понятным. В мире, где растения «кричали» на непонятных частотах, а камни хранили воспоминания, классификация магических существ казалась островком здравого смысла.

По пути в Башню Вольного Духа ей пришлось пройти через Внутренний сад — место, где даже воздух казался более насыщенным, пахнущим мёдом и спелыми плодами. Здесь, среди искусно высаженных грядок, ученики Башни Сильванор практиковались в гармонизации растительных сообществ. Лира задержалась на мгновение, наблюдая, как молодой эльф с сосредоточенным видом водил руками над кустом с перламутровыми ягодами, и те начинали светиться ровным серебристым светом.

— Впечатляет, не правда ли? — раздался рядом знакомый голос.

Лира обернулась и увидела Фериана. Эльф, как всегда, выглядел так, будто только что сошёл со страниц иллюстрированного манускрипта — его одежды были безупречны, а в руках он держал несколько свитков.

— Если тебе нравится смотреть, как кто-то шепчет растениям, — пожала плечами Лира.

— О, это не просто шёпот! — воскликнул Фериан. — Это диалог! Эльф не приказывает растению светиться — он убеждает его, что светиться в данный момент — это наиболее гармоничное состояние бытия. Разница фундаментальна!

Лира лишь покачала головой. Логика этого мира снова ускользала от неё. Они продолжили путь вместе, и вскоре к ним присоединился Торбин, который ворчал что-то про «неэффективное использование ресурсов» и «позолоченные лейки».

Их троица привлекла несколько любопытных взглядов. Гном, эльф и загадочная «Безмолвная» — зрелище было достаточно необычным даже для Академии. У входа в Башню Вольного Духа их уже ждала небольшая группа студентов. Среди них Лира заметила пару тёмных эльфов, которые стояли особняком, их фигуры казались собранными из теней и лунного света, и нескольких человек, оживлённо обсуждавших предстоящее занятие.

Именно тогда её внимание привлекло необычное оживление у бокового входа в башню. Толпа студентов столпилась, перешёптываясь. Сквозь щели между спинами Лира увидела лежащее на каменных плитах тело.

Это был молодой человек, вернее, юноша. Его лицо, застывшее в маске ужаса, ещё сохраняло черты, напоминавшие как человека, так и зверя — чуть слишком широкий нос, густые брови, острые клыки, виднеющиеся из-под губы. Оборотень. Лира узнала его — это был один из студентов-первокурсников, тихий и замкнутый паренёк по имени Элрик, которого она пару раз видела в столовой. Более того, она узнала оборотня из своего самого первого видения. И это понимание заставило ее испуганно замереть.

Рядом стояли двое стражников Академии и Мастер Гиландир. Его лицо, обычно невозмутимое, было серьёзным.

— Расходитесь! — раздался чей-то голос. — Несчастный случай. Слишком поздно вернулся с практики, потерял ориентацию в тумане и упал с обрыва.

Толпа нехотя начала расходиться, унося с собой тревожный гул. Но Лира застыла, как вкопанная. Врачебный инстинкт, сильнее всякой осторожности, заставил её подойти ближе.

— Мастер Гиландир, — обратилась она, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально. — Я имею медицинское образование. Могу я... осмотреть?

Гиландир посмотрел на неё своими всевидящими глазами. В них мелькнуло что-то — усталость? Раздражение? — но он кивнул.
— Всё твое образование осталось в твоём мире. Будь краткой, дитя.

Лира присела на корточки, делая вид, что проверяет пульс. Её взгляд скользнул по телу, ища то, что не заметили другие. Ссадины, ушибы, соответствовавшие падению. Но... Его руки. Пальцы были сжаты в кулаки, ногти впились в ладони так глубоко, что проступила кровь. Это была поза отчаянного сопротивления, а не дезориентации.

И тогда она заметила его. Почти невидимый, стёртый чьим-то небрежным шагом, на камне рядом с телом лежал странный символ. Он был нарисован чем-то тёмным и зернистым. Пепел.

Сердце Лиры заколотилось. Она сделала вид, что поправляет плащ Элрика, и кончиками пальцев коснулась пепла.

Мир на секунду взорвался.

Видение накрыло её с силой прибоя. Звуки Академии — шепот студентов, шаги стражи — исчезли, сменились оглушительной тишиной. Она больше не стояла на дворе Академии. Она была в том же месте, но ночью. Холодный, колючий туман окутывал всё, цепляясь за одежду влажными когтями. В воздухе висела тяжёлая, неестественная тишина — даже ночные насекомые не решались нарушить её.

Элрик стоял спиной к ней, его плечи были напряжены до дрожи. Он медленно поворачивался, его глаза, широко раскрытые от страха, метались в попытке разглядеть что-то в мутной пелене.

— Кто здесь? — его голос дрожал, разрывая зловещую тишину. — Я... я ничего не сделал. Я просто возвращался…

Из тумана, бесшумно, словно призрак, вышла фигура. Высокая, закутанная в тёмный, струящийся плащ, скрывающий очертания тела. На лице — маска из полированного чёрного дерева, без единой черты, идеально гладкая и безжизненная. И только в прорезях для глаз горел зелёный, ядовитый, неземной огонь, который, казалось, прожигал туман насквозь.

Лира почувствовала исходящую от маски волну — не просто ненависть, а холодную, безразличную, всепоглощающую жажду уничтожения. Это было не эмоцией, а состоянием, философией, обращённой в действие. И сквозь эту леденящую волну, словно крики из огромной, невидимой толпы, прорывались обрывки чужих мыслей, эмоций, обид:
«...должно принадлежать всем, а не избранным...»
«...они смотрят на нас свысока, как на скот...»
«...мой брат... он просто был на их пути...»
«...боюсь, но это необходимо...»
«...наконец-то справедливость...»

Искренняя, пусть и слепая, вера, замешанная на страхе, обиде и боли. А потом, словно раскалённое добела железом, через этот вихрь чужих душ проступила одна-единственная, кристально ясная и принадлежащая тому, кто стоял в маске, мысль. Она была тихой, но от этого лишь более ужасающей в своей абсолютной уверенности: «Всё — прах. Всё должно стать прахом. Любовь, ненависть, надежда, сама память. И начать нужно с самых слабых. С него».

ГЛАВА 8: Песнь Угасшей Реки

На следующее утро Лиру вызвали в кабинет Мастера Гиландира. Солнечный свет, падающий через витражное окно, казался неестественно ярким после вчерашних событий. По пути она встретила группу студентов-гномов, которые с горящими глазами обсуждали какой-то сложный рунический чертёж. Один из них, размахивая руками, едва не снёс с подставки древний глобус Эранака. — Осторожнее! — бросила Лира чисто автоматически, ловя шатающийся макет. Гномы на мгновение замолчали, уставившись на неё, затем проигнорировали и продолжили спор. Лира вздохнула. Нормальный день в Академии. В кабинете Гиландира царила идеальная чистота и порядок. Даже пылинки, казалось, боялись нарушить безупречную гармонию этого места. Сам Мастер сидел за массивным столом из полированного тёмного дерева. — Дитя, — начал он, его пальцы были сложены домиком перед собой. — Твоё... чрезмерное рвение во вчерашней ситуации вызвало ненужные пересуды. Академия ценит любознательность, но есть границы, которые не следует переступать. Лира стояла по стойке смирно, сжав кулаки за спиной. «Чрезмерное рвение». Интересный способ описать попытку раскрыть убийство. Она мысленно представила, как говорит ему о маске с зелёными глазами и о газе, останавливающем трансформацию. И так же мысленно представила его холодный, ничего не выражающий взгляд в ответ. — В назидание, — продолжил Гиландир, — ты будешь отбывать неделю общественных работ. Ты будешь помогать в Оранжерее Искажённых Стихий. Возможно, созерцание природы, пусть и повреждённой, научит тебя смирению. Лира лишь кивнула. Спорить было бесполезно. Да и в какой-то степени это было даже к лучшему — подальше от любопытных глаз и слухов. Покидая Башню Хроникоса, она столкнулась с Каэлом в арочном проёме. Он шёл, уткнувшись в какой-то манускрипт, и чуть не столкнулся с ней. Его яркие глаза мельком встретились с её взглядом. — Следишь? — ехидно бросила Лира, не удержавшись. — Или просто решил проверить, не разнесу ли я в пыль ещё какой-нибудь артефакт по дороге? Каэл на секунду задержал на ней взгляд. В его глазах не было привычного высокомерия — лишь лёгкое, почти незаметное любопытство. — Оранжерея, — произнёс он, и это прозвучало как констатация факта, а не вопрос. — Интересный выбор. Там... шумно. Прежде чем она успела что-то ответить, он уже прошёл мимо, оставив её в лёгком недоумении. Что он имел в виду? Оранжерея Искажённых Стихий находилась на самом краю острова, вдали от главных башен. Дорога туда вела через Задний двор — место, где ученики практиковались в боевой магии. Лира на мгновение задержалась, наблюдая, как группа студентов под руководством сурового на вид человека отрабатывает защитные заклинания. Щиты из света трещали под ударами магических снарядов, воздух гудел от концентрации энергии. Кто-то из учеников не удержал барьер, и его отбросило волной силы. Лира инстинктивно сделала шаг вперёд, но тут же остановилась — к ученику уже спешил дежурный целитель. Сама оранжерея представляла собой длинное, низкое здание из матового стекла и тёмного металла, окружённое зоной отчуждения. Воздух вокруг был неподвижным и тяжёлым, пахло озоном и влажной землёй. Внутри царил полумрак. Воздух был густым и влажным, пахнущим озоном, гниющими фруктами и чем-то кислым, металлическим. Вместо привычных грядок здесь стояли отдельные застеклённые камеры, внутри которых буйствовала самая странная флора, какую Лира только видела. Растения с листьями цвета ржавчины, испускавшие искры при касании; грибы, пульсирующие ядовито-розовым светом; кактусы, с которых капала чёрная, вязкая смола. — А, новенькая, — раздался хриплый голос. Из-за гигантского папоротника с прозрачными, как стекло, листьями вышла пожилая эльфийка. Её лицо было испещрено морщинами, а волосы, цвета выгоревшего серебра, были собраны в небрежный пучок. На ней был прорезиненный фартук, покрытый пятнами неизвестного происхождения, а в руках она держала секатор, похожий на хирургический инструмент. — Лира, — представилась та, чувствуя себя лишней в этом царстве аномалий. — Меня зовут Илмарин, — эльфийка оценивающе посмотрела на неё. — Здесь нет места тонким материям и изящным жестам. Здесь — сорняки, порождённые болью мира. Твоя задача — поливать, убирать опавшие листья и ни к чему не прикасаться без моего разрешения. Понятно? — Понятно, — кивнула Лира. Работа была монотонной и утомительной. Она носила воду (особую, очищенную через сложные фильтры), подметала пол и смотрела, как Илмарин с хирургической точностью обрезала больные побеги, что-то бормоча под нос на эльфийском. Иногда эльфийка останавливалась у той или иной камеры и долго стояла в молчании, словно прислушиваясь к чему-то. Однажды, когда Лира протирала пыль с камеры, где росли какие-то синеватые мхи, один из них неожиданно чихнул, выпустив облачко серебристой пыльцы. Лира отшатнулась, а Илмарин фыркнула: — Не бойся. Это просто «Чихунчик». Безобидный. Хотя... в прошлом месяце он чихнул на студента, и у того три дня волосы были зелёными. В самой дальней камере росло самое странное растение — «Плакучая Лиана». Её стебли были бледными, почти бесцветными, а листья поникшими. И она постоянно издавала тихий, грустный, почти невыносимый напев. Это не была музыка. Это был стон — протяжный, полный боли и дисгармонии. Звук, который впивался в сознание, как заноза. — Не обращай внимания, — бросила Илмарин, заметив, как Лира морщится. — Она так «поёт» уже пятьдесят лет. С тех пор как близлежащий лей-линию перекосило выбросом магии из Разлома. Мы не можем её вылечить, не можем усыпить. Можем только слушать. Лира не могла не слушать. Этот стон проникал куда глубже ушей. Он резонировал с чем-то внутри неё, вызывая странное чувство беспокойства. Это было похоже на крик пациента в коме, который никто, кроме неё, не слышал. Прошло несколько дней. Лира привыкла к странным запахам и видам, но к «Песне» Лианы — никогда. Она работала рядом с её камерой, пропалывая грядку с какими-то шипящими мхами, и этот бесконечный, тоскливый напев сводил её с ума. И тогда, чтобы просто заткнуть этот душераздирающий стон, чтобы защитить своё собственное сознание от его бесконечной боли, она... перестала ему сопротивляться. Она перестала быть Лирой, врачом, чужаком. Она просто позволила тому, что было внутри — той самой Тишине, что жила в ней с момента её второго рождения, — заполнить её. И из этой Тишины, как единственно возможный ответ на дисгармонию, сам собой, без её воли, родился звук. Не напевала она его. Он изошёл из неё, тихий, едва различимый выдох, отголосок той самой Первой Ноты, что создала Жизнь. Это была не магия, не заклинание. Это было воспоминание мира о том, каким он должен быть. Это длилось всего мгновение. Но когда звук смолк, Лира почувствовала, как из неё что-то уходит. Не просто усталость, а частица её самой, та самая искра, что давала ей силы. Её колени подкосились, и она едва удержалась на ногах, схватившись за край камеры. Плакучая Лиана внезапно замолкла. Тишина, наступившая после пятидесяти лет непрерывного стона, была оглушительной. Лира замерла, когда её собственное напевание оборвалось. Она смотрела на Лиану, не веря своим глазам. Бледные стебли начали наливаться цветом, становясь нежно-зелёными. Поникшие листья поднялись, расправились. А на самом кончике главного побега медленно, как во сне, раскрылся бутон. Из него появился цветок невероятной красоты — сияющий, переливающийся всеми оттенками изумруда и серебра, испускающий мягкий, умиротворяющий свет. Лира просто стояла и смотрела, онемев. Она уже не чувствовала усталости, не чувствовала, что что-то отдала. Напротив, теперь внутри неё было ощущение... завершённости. Правильности. Как будто она вернула на место вывихнутую кость вселенной. За её спиной раздался резкий, сдавленный звук — падение секатора на каменный пол. Лира медленно обернулась. Илмарин стояла в нескольких шагах, её лицо, обычно покрытое сеточкой безразличных морщин, было искажено шоком. Старая эльфийка не смотрела на сияющий цветок. Она смотрела на Лиру. И в её глазах был не восторг, а благоговейный, леденящий душу ужас. Ужас человека, увидевшего ходячее чудо, которое не вписывается ни в один закон мироздания. — Великие Предки... — прошептала она, и её голос дрожал. — Ты... ты не исцелила её. Лира, всё ещё чувствуя пустоту внутри, с трудом выдавила: — Я... я не знаю, что это было. — Ты напомнила ей, — Илмарин говорила тихо, но каждое слово было отточенным, как клинок. — Ты вернула её к изначальному замыслу. К тому, чем она была до того, как магия исказила её. Это... это не сила. Это приговор. Оправдание самой сути вещей. С этими словами Илмарин резко развернулась. Её движения были отрывистыми, выдавленными. Она даже не взглянула на упавший инструмент. — Работы на сегодня закончены. Иди. И никому... никому не говори о том, что здесь произошло. Пока не скажу я. И она почти побежала прочь, вглубь оранжереи, оставив Лиру наедине с сияющим цветком и с грохотом новых вопросов в голове. Было ясно одно: Илмарин не пошла записывать это в дневник наблюдений. Она пошла докладывать. И тому, кому она будет докладывать, это известие не принесёт покоя. Лира снова посмотрела на Лиану. Она больше не пела. Она просто светилась, безмолвная и прекрасная, в своей камере. И впервые с момента своего появления в этом мире Лира почувствовала не страх перед своей силой, а нечто иное. Смутную, едва уловимую надежду. Возможно, её дар был нужен не только для того, чтобы гасить. Но и чтобы исцелять. Вечером, возвращаясь в свою комнату, она снова прошла через Задний двор. Тренировки уже закончились. Площадь была пуста, если не считать одинокой фигуры, стоявшей у самого края, у парапета, за которым открывался вид на озеро. Это был Каэл. Он не двигался, его взгляд был устремлён вдаль, на багровеющее закатное небо. И в его позе, обычно такой уверенной и надменной, Лира вдруг увидела ту же усталость, что и в глазах Илмарин. Усталость от знания чего-то, что нельзя разделить с другими. Он не повернулся, не подал виду, что заметил её. Но Лира почувствовала, что он знает о её присутствии. Так же, как она теперь знала кое-что о нём. Они были разными — он, наследник времени, и она, эхо первой песни. Но их объединяло нечто важное. Бремя. И, возможно, именно это делало их не врагами, а... странными союзниками в надвигающейся буре.

ГЛАВА 9: Уроки Цина

Рассвет заливал кабинет Мастера Гиландира бледным золотом. Он стоял у окна, но видел не озеро Спокойствия, а внутреннее зрение, обращённое вглубь веков. Перед ним на столе лежал древний свиток, испещрённый выцветшими пророчествами, и свежий рапорт от Илмарин из Оранжереи Искажённых Стихий. «...не исцелила, но вернула к изначальной форме... эхо Первой Песни...» Слова эльфийки-садовника жгли ему душу. Он вспоминал другие слова, куда более древние, почерпнутые из запретных архивов Башни Хроникоса. Легенды о Детях Тишины были лишь слабым отголоском гораздо более страшной и великой правды. «Когда чаши весов склонятся слишком сильно, и Гармония будет разорвана в клочья, Равновесие пошлёт своё последнее Дитя — не дух, не бога, но саму Суть Тишины, что была до начала Песни. И Время станет её стражем и противовесом, дабы сила восстановления не поглотила сам восстанавливаемый мир». Гиландир медленно выдохнул. Лира была не аномалией. Она была исполнением пророчества. Дочерью самой Атрании, живым воплощением принципа Равновесия. Её сила была не магией — она была самой реальностью, возвращающейся к своему первоисточнику. И это делало её одновременно спасением и угрозой апокалиптического масштаба. Без контроля её дар мог «исцелить» мир до состояния первозданного Хаоса, стерев с него всё, что было создано после Первой Ноты. И тогда его взгляд упал на генеалогическое древо Валтерианов. Каэл. Наследник Времени. Не просто одарённый студент. Хронос был стабилизирующей силой, силой упорядоченного течения, которая дала миру историю и не дала ему рассыпаться в момент творения. Сила Каэла была не столь фундаментальна, как у Лиры, но она была её естественным партнёром. Лодкой и якорем. Потоком и берегами. «Он единственный, чья природа может выдержать её присутствие, — думал Гиландир. — Не подавить, но оседлать, направить. Его дар позволит ему предвидеть последствия её действий, а её сила... её сила может стабилизировать те временные разрывы, что мучают его. Они — две половинки одного целого. Щит и Меч Равновесия». Это был не педагогический эксперимент. Это была отчаянная попытка собрать воедино древний механизм спасения мира, пока тени прошлого и растущее безумие настоящего не погребли всё под обломками. Именно с этой мыслью, тяжёлой, как свинцовый слиток, он послал за Каэлом Валтерианом. Прошла неделя с того дня, как Лира «исцелила» Плакучую Лиану. Слухи в Академии расползались быстрее магического пожара. За завтраком в общей столовой Лира ловила на себе любопытные взгляды. Группа студентов-эльфов из Башни Сильванор бросала на неё восхищённые взгляды, шепчась о «возрождении древней гармонии». В то же время несколько учеников-людей из Башни Вольного Духа смотрели с явным неодобрением — им, видимо, не нравилось, что кто-то вмешивается в естественный порядок вещей. Фериан, как обычно, пытался подбодрить её: — Не обращай внимания! Ты совершила невероятное! В трактатах Изначальной Эпохи есть упоминания о подобных феноменах, когда… — Когда кто-то напевал больным растениям? — прервал его Торбин, с аппетитом уплетая яичницу с какими-то хрустящими червячками. — В цеховых хрониках это называется «нарушением технологического процесса». Но, — он хитро подмигнул Лире, — иногда именно так и совершаются великие открытия. Именно в этот момент к их столу подошёл Мастер Гиландир. Разговоры вокруг моментально стихли. — Лира, — его голос был, как всегда, невозмутим. — Твои... уникальные способности требуют направления. Стихийная магия — опасная вещь, особенно в твоём случае. Лира насторожилась. Куда он клонит? — Я договорился, — продолжил Гиландир, — что один из наших самых одарённых студентов возьмётся за твоё обучение. Он поможет тебе понять природу твоего дара. Сердце Лиры упало. Она уже представляла себе какого-нибудь занудного эльфа, который будет пытаться втолковать ей основы медитации. — Кто? — спросила она без особого энтузиазма. — Каэл Валтериан. Лира поперхнулась чаем. Рядом Фериан издал тихий, похожий на писк звук, а Торбин отложил вилку с таким видом, будто собирался кого-то придушить. — Мастер, я не уверена, что это хорошая… — Это не обсуждается, — мягко, но твёрдо прервал её Гиландир. — Ваше первое занятие — завтра на Рассветной площадке. Не опаздывайте. Немного ранее в Башне Хроникоса происходил не менее напряжённый разговор. Каэл стоял перед тем же столом, за которым сидел Гиландир. — Вы не можете быть серьёзны, Мастер, — голос Каэла был холоден, но в нём слышалось недоумение. — Эта... аномалия. Она непредсказуема. Она гасит Камень Истоков, видит призраков и, по слухам, теперь ещё и разговаривает с растениями. Связываться с ней — всё равно что пытаться приручить ураган. Гиландир смотрел на него, его лицо оставалось спокойным. — Именно поэтому это должен сделать ты, Каэл. Ты — единственный, чья природа может противостоять её... влиянию. Твой дар Времени даёт тебе уникальную перспективу. Ты видишь течение сил. А она... — Мастер сделал паузу, подбирая слова, — ...нарушает это течение. Если кто-то и может научить её контролю, так это ты. — Или она научится гасить и меня, — мрачно парировал Каэл. — Риск есть, — согласился Гиландир. — Но без контроля она представляет куда большую опасность. Для себя. И для Академии. Слишком многие интересуются ею, Каэл. И не все из них желают ей добра. В этих словах прозвучала неподдельная тревога, и Каэл это почувствовал. Он молча кивнул, сжав губы. Приказ был ясен, как бы он к нему ни относился. Покидая кабинет, он столкнулся в коридоре с группой студентов из Башни Вольного Духа. Один из них, рослый парень с вызывающим видом, громко заметил: — Слышал, Валтериан будет тренировать ту самую «Безмолвную». Интересно, чему он может её научить? Гасить свечи взглядом? Его друзья захихикали. Каэл даже не удостоил их взглядом, просто прошёл мимо, но в его памяти чётко отпечатались их лица. Гиландир был прав — интерес к Лире был далеко не всегда дружелюбным. Рассветная площадка находилась на восточном склоне острова, открытая всем ветрам и первому солнцу. Когда Лира пришла туда на следующее утро, Каэл уже ждал её. Он стоял спиной к ней, глядя на поднимающееся над озером солнце. В первых лучах его тёмные волосы отливали синевой. — Вы опоздали на четыре минуты, — произнёс он, не оборачиваясь. — Я шла медленно, — отрезала Лира. — Надеялась, ты передумаешь. Он наконец повернулся. Его глаза были холодными и оценивающими. — Начнём с основ. Твой дар — это не отсутствие магии. Это её извращённая форма. Ты — живая магнитная аномалия в магическом поле мира. Ты притягиваешь искажения и... нейтрализуешь их. — Звучит как диагноз, — проворчала Лира. — Это и есть диагноз, — парировал Каэл. — А теперь — первое упражнение. Медитация. Он указал на плоский камень в центре площадки. — Сядь. Закрой глаза. И не гаси ничего. — Что значит «не гаси»? — насторожилась Лира. В ответ Каэл просто взмахнул рукой. Воздух вокруг них задрожал, и площадку охватила магическая буря. Это не была буря в привычном понимании — не было ни ветра, ни дождя. Это было чистое энергетическое возмущение. Воздух заискрился, завыли невидимые вихри, а свет вокруг исказился, как в кривом зеркале. Лиру тут же охватила знакомая тошнота, желание схлопнуть это, погасить, вернуть в нормальное состояние. — Твоя задача, — раздался голос Каэла сквозь гул, — не бороться с бурей. А существовать в ней. Позволь ей течь вокруг тебя. Огибать тебя. — Блестящая идея! — крикнула Лира, сжимая кулаки и пытаясь не поддаваться панике. — А для разнообразия не попробовать ли нам пообедать в эпицентре вулкана? Или искупаться в кипящей смоле? — Садись и медитируй, — невозмутимо повторил Каэл. В тот же день за обедом Фериан засыпал Лиру вопросами: — И как он? Говорят, он может останавливать время! Правда, что он читает мысли? Он показал тебе какие-нибудь древние техники? — Он показал мне, как сидеть на холодном камне, пока мир сходит с ума вокруг, — мрачно ответила Лира, растирая онемевшие ноги. — И да, он определённо читает мысли. Особенно те, где я представляю, как он падает с этой своей площадки. Торбин хмыкнул: — Метод жёсткий, но логичный. Если ты можешь устоять в искусственной буре, то с реальными искажениями справишься легче. Хотя, — он задумчиво покрутил свою амулет-отвёртку, — с твоим-то даром это как пытаться научить рыбу летать, заставив её сначала забраться на дерево. Дни превратились в череду изматывающих тренировок. Каэл был безжалостен. Он заставлял её медитировать в зонах с разной концентрацией магии — от почти безжизненных уголков Академии до мест с такой плотной энергетикой, что воздух дрожал. Он критиковал каждую её позу, каждое движение, каждую мысль. Однажды он привёл её в Кристаллические пещеры под Башней Каменного Сердца. Гигантские кристаллы здесь генерировали постоянное, монотонное гудение, которое проникало в кости. — Твоя задача — найти точку, где звук исчезает, — сказал Каэл. — Здесь везде гудит! — возмутилась Лира после часа безуспешных поисков. — Не везде, — поправил он. — Ты просто не там ищешь. Они постоянно спорили. Лира находила логические несоответствия в его методах, он парировал её сарказм холодной логикой. Не было ни капли симпатии, лишь хрупкое, вынужденное перемирие, скреплённое общим приказом. Но по мере того как дни шли, Лира начала замечать изменения. В его язвительности порой проскальзывало не раздражение, а что-то похожее на уважение к её упорству. Кульминацией стала тренировка в Гроте Эха — пещере, где звук и магия переплетались, создавая бесконечные, искажённые отголоски. Шёпот превращался в рёв, а тихий звук шагов — в грохот обвала. — Твоя задача — пройти до конца и вернуться, не создав ни единого эха, — сказал Каэл. — Это невозможно! — возмутилась Лира. — Для обычного мага — да, — согласился он. — Но ты — не обычный маг. Ты — тишина. Стань ею. Она вошла в пещеру. Каждый её шаг отзывался десятком громких эхо. Она пыталась идти тише, осторожнее, но это лишь создавало новые, более сложные звуковые паттерны. Отчаяние нарастало. Она уже почти дошла до конца, но её нога соскользнула с мокрого камня. Резкий звук шага взметнулся вверх, породив какофонию, которая обрушилась на неё со всех сторон. «Чёрт! Да как это работает?!» — отчаянно подумала она, зажимая уши. И в этот миг, в ответ на её внутренний крик, случилось нечто. Вокруг неё, на расстоянии вытянутой руки, пространство... успокоилось. Звук исчез. Магические вихри, обычно клубящиеся в гроте, рассеялись. Образовался небольшой, но абсолютно стабильный пузырь тишины и покоя. Внутри него не было эха, не было искажённой магии. Была лишь идеальная, невозмутимая гармония. Лира стояла, тяжело дыша, и смотрела на это чудо, которое она сама и сотворила. Она не понимала, как это сделала. Это был инстинктивный ответ на отчаяние. Она услышала шаги. Каэл вошёл в грот. Его взгляд упал на пузырь, и он замер. На его лице не было ни восхищения, ни удивления. Было... понимание. Наконец-то он увидел не проблему, а инструмент. — Так вот как это выглядит... — тихо произнёс он, и в его голосе впервые за всё время прозвучало нечто, отдалённо напоминающее тепло. — Равновесие. Пузырь просуществовал ещё несколько секунд, а затем исчез так же внезапно, как и появился. Шум и хаос грота снова обрушились на Лиру. Она смотрела на Каэла, и впервые за все их мучительные занятия в её глазах не было ненависти. Был вопрос. — Что это было? — прошептала она. — Прорыв, — коротко ответил Каэл. Его собственный взгляд стал более задумчивым. — Теперь ты знаешь, что это возможно. Осталось научиться делать это сознательно. Он развернулся и пошёл к выходу, но на пороге остановился. — Завтра, — бросил он через плечо. — На том же месте. Только на этот раз постарайся не доводить себя до истерики перед тем, как совершить чудо. И впервые за всё время Лира не нашлась, что ему ответить. Она просто стояла в гроте, всё ещё чувствуя эхо той совершенной тишины, и понимала, что всё только начинается. Вечером, когда она возвращалась в свою комнату, мимо неё пробежала группа младшекурсников, увлечённо обсуждая какое-то заклинание. Один из них, не глядя, чуть не сбил её с ног. — Осторожнее же! — крикнула она автоматически. Парень что-то пробормотал в ответ и убежал. Лира вдруг осознала, что её собственный голос прозвучал для неё иначе — чётче, яснее, как будто та тишина, которую она носила в себе, наконец-то начала подчиняться ей. Их война с Каэлом не закончилась. Но на смену слепой ненависти пришло нечто более сложное — острое, колючее, но взаимное уважение двух сильных умов, столкнувшихся с загадкой, которую предстояло решить вместе.

ГЛАВА 10: Пир Налипших

Академия жила не только лекциями и тренировками. По вечерам в укромных уголках острова кипела своя, неофициальная жизнь. Одним из таких мест был «Уголок Забвения» — полуразрушенная круглая башенка на западном берегу, которую студенты облюбовали для неформальных встреч. Именно здесь ежегодно проходил «Пир Налипших» — негласная вечеринка для тех, кто не принадлежал к могущественным кланам или знатным семьям. Когда Торбин вручил Лире грубо вырезанную из коры деревянную монетку-приглашение, она сначала хотела отказаться. — Я не очень хорошо умею... веселиться, — сказала она, вертя монетку в пальцах. — Никто и не просит, — фыркнул гном. — Там будут еда, выпивка и люди, которые не смотрят на тебя как на диковинку. Иногда этого достаточно. Фериан, узнав о приглашении, пришёл в восторг. — О, это прекрасная традиция! Говорят, она зародилась ещё среди первых студентов-неэльфов, которые чувствовали себя здесь чужаками. Это место, где стираются границы между расами! Лира скептически подняла бровь. Звучало слишком идеалистично. По пути к башне Лира задержалась у Озера Спокойствия. Вода в сумерках казалась жидким обсидианом, отражая первые звёзды. Прикоснувшись к поверхности воды, она на мгновение увидела видение: тени древних кораблей с парусами из лунного света, скользящих по воде, и эльфийские голоса, поющие о потерянной родине. Видение длилось всего секунду, но оставило после себя горьковато-сладкое послевкусие ностальгии. Каэл Валтериан ненавидел «Пир Налипших». Всё в этом мероприятии — громкие звуки, нарочитая простота, бессмысленные разговоры — противоречило его природе. Приказ Гиландира «интегрироваться» он проигнорировал бы с чистой совестью, если бы не одно «но». Лира. Он стоял в тени на балконе Башни Хроникоса, наблюдая, как группы студентов направляются к старой башенке. Его золотые глаза были прищурены. Последние несколько часов его «Эхо» — вечный спутник, показывающий ему вероятности и отголоски прошлого, — вело себя странно. Оно не молчало, как рядом с Лирой. Оно... зудело. Словно где-то рядом натягивалась струна, готовая лопнуть. Это было смутное, фоновое ощущение, но оно было связано с ней. Он чувствовал её присутствие, как слепое пятно в его восприятии, и вокруг этого пятна вихрились тревожные намёки на временной разрыв. Не мощный, как в Гроте Эха, а тонкий, как трещина на стекле. «Она снова на грани, — холодно констатировал он про себя. — Её дар прорывается. Или что-то провоцирует его». Мысль о том, что «что-то» могло быть кем-то — тем, кто охотится на Наследников, — заставила его сменить позу. Гиландир был прав, хоть Каэл и не собирался ему в этом признаваться. Лира была не просто его заданием. Она была ключом. И её потеря была бы невыгодна. Он не пошёл на пир, чтобы веселиться. Он спустился вниз, чтобы занять позицию. Чтобы наблюдать. Чтобы убедиться, что его ключ не сломают или не украдут у него прямо из-под носа, пока он будет сидеть в своей башне. Его появление было не попыткой социализации, а продолжением плана. Когда он вошёл в шумную башенку и растворился в тени дальнего угла, его взгляд сразу же нашёл её. И он почувствовал то самое натяжение, ту самую готовую родиться трещину. Она была здесь, и с ней что-то должно было случиться. И он будет здесь, чтобы это зафиксировать, а при необходимости — и вмешаться. Вечером, следуя указаниям Торбина, Лира спустилась к старой башенке. Уже издалека было слышно гомон голосов, смех и странные, но приятные звуки какой-то неэльфийской музыки — с мощными ритмами и живыми мелодиями. Внутри царил хаос, но приятный. Воздух был густым от запахов жареного мяса, пряного хлеба и сладкого эля. Студенты всех рас — люди, гномы, несколько оборотней и даже пара тёмных эльфов — стояли группами, сидели на разбросанных подушках или просто прислонились к стенам. Кто-то играл на барабанах, кто-то горячо спорил о магических теориях, а группа гномов устроила соревнование по распитию какого-то дымящегося напитка. Лира почувствовала себя немного потерянной. Она привыкла к одиночеству или к обществу двух-трёх проверенных людей. Эта масса незнакомцев вызывала лёгкую панику. — Ну что, врач, — рядом возник Торбин с двумя кружками пенистого эля. — Выглядишь так, будто на диагностике у тебя весь континент. Расслабься. — Легко сказать, — пробормотала Лира, принимая кружку. Пытаясь отвлечься, она сосредоточилась на деталях. Её взгляд скользнул по резному деревянному столу, и она увидела призрачные очертания древних рун, когда-то вырезанных здесь. На мгновение ей показалось, что она слышит эхо споров первых студентов-гномов, требовавших равных прав с эльфами. Эти мимолётные проблески прошлого стали для неё привычными, как лёгкий шум в ушах. В этот момент её взгляд зацепился за фигуру в дальнем углу башни. Каэл. Он стоял в тени, прислонившись к стене, его аристократическая осанка резко контрастировала с неформальной обстановкой. На нём не было парадных одежд, но даже простые тёмные штаны и туника сидели на нём так, словно были сшиты лучшими портными. Он наблюдал за весельем с привычной маской холодного безразличия, но Лира, уже научившаяся читать микровыражения на лицах пациентов, уловила в его глазах нечто иное — не презрение, а скорее... отстранённую тоску. Одиночество человека, который всегда был по ту сторону барьера. — Ну что, — раздался рядом голос Торбина, прерывая её наблюдения. — Идёшь атаковать цитадель высокомерия? — Он протянул ей круассан с какой-то золотистой начинкой. — Подкрепление перед битвой. Фериан, появившийся с другой стороны, улыбнулся: — Знаешь, по эльфийским меркам он ещё совсем юноша. Ему всего лишь чуть за сто лет. Возможно, за этой маской надменности скрывается обычная неуверенность. Лира фыркнула, откусывая круассан. — Сомневаюсь. У него в запасе вековой опыт того, как смотреть на всех свысока. Но... — она вздохнула, — спасибо, что предупредили миссию поддержки. С этими словами она направилась через толпу к одинокой фигуре в углу. Она чувствовала на себе спины Торбина и Фериана, готовых в любой момент прийти на подмогу. Остановившись перед Каэлом, она протянула ему второй кубок вина, который прихватила по дороге. — Не боишься, что наше плебейское общество запачкает твой безупречный плащ? — начала она с привычной колкостью. — Или просто брезгуешь пить с тем, кто заставляет камни плакать? Каэл медленно перевёл взгляд с толпы на неё. Его золотые глаза изучали её лицо, затем кубок. — Я боюсь скуки, Лира, — наконец произнёс он, принимая кубок. Его пальцы на мгновение коснулись её, и она почувствовала неожиданный импульс — не магический, а просто тёплое прикосновение кожи. — А с тобой, должен признать, скучно не бывает. Это пока единственное, что заставляет меня терпеть твоё присутствие. Лира приподняла бровь. В его голосе не было привычного холода. Была лёгкая, почти невидимая усталая ухмылка. — Осторожно, Валтериан, — парировала она, делая глоток из своего кубка. — Это почти что комплимент. У вас, аристократов, сердце не выдержит такой расточительности. — Моё сердце, — отпил он и поморщился, — кажется, крепче этого вина. Это что, из погребов Башни Вольного Духа? На вкус, как будто его фильтровали через старые носки. — А ты разбираешься в носках? — не удержалась Лира, издав короткий смешок. — Я разбираюсь во всём, что имеет хоть какое-то отношение к качеству, — ответил он, и в уголках его глаз обозначились лёгкие морщинки. Напряжение между ними всё ещё висело в воздухе, но теперь оно было другого свойства — не враждебное, а скорее... заинтересованное. Они стояли молча несколько мгновений, наблюдая, как пара студентов-оборотней пытается научить гнома танцевать. Зрелище было комичным. — Почему ты здесь? — наконец тихо спросила Лира. — Не похоже, чтобы подобные мероприятия были в твоём круге интересов. Каэл повернул кубок в руках. — Гиландир считает, что мне стоит «больше интегрироваться в студенческое сообщество». — Он произнёс это с такой интонацией, будто говорил о необходимости пройти курс лечения пиявками. — А ты? Не похоже, чтобы ты была социальной бабочкой. — Меня затащили друзья, — кивнула Лира в сторону Торбина и Фериана, которые тут же сделали вид, что увлечённо о чём-то спорят. — Думаю, они боятся, что я окончательно одичаю и начну рычать на прохожих. — У них есть на то основания, — с улыбкой заметил Каэл. — После случая с Гротом Эха. — Ага, а ты после этого случая стал ко мне относиться почти как к разумному существу, — парировала Лира. — Я стал относиться к тебе как к интересной проблеме, которая, возможно, имеет решение, — поправил он. Но в его словах не было прежней язвительности. Некоторое время они просто стояли и смотрели на веселящихся студентов. Лира заметила, как несколько человек украдкой поглядывают на них, явно удивлённые тем, что Валтериан и «Безмолвная» стоят вместе и разговаривают. Внезапно Лира почувствовала лёгкое головокружение. Касаясь каменной стены для опоры, она увидела видение: эту же башню, но целую и новую, а вокруг — незнакомые лица в старинных одеждах, поднимающие кубки за «новое братство рас». Эльфы, гномы и люди смеялись вместе, их голоса сливались в единый радостный гул. Затем видение сменилось другим — ссорой, разбитым кубком, уходом тёмных эльфов... История этого места проступала сквозь время, как чернильное пятно на пергаменте. — С тобой всё в порядке? — голос Каэла вернул её в настоящее. — Да, — она отняла руку от стены. — Просто... эхо. Он изучающе посмотрел на неё. — Ты видишь их чаще, когда устаёшь или когда эмоции зашкаливают. Это было не вопросом, а констатацией факта. Лира кивнула. — Знаешь, — неожиданно сказал Каэл, — иногда я завидую им. — Он кивнул в сторону толпы. Лира с удивлением посмотрела на него. — Полагаю, не из-за качества выпивки. — Нет, — он покачал головой. — Из-за простоты. Их самые большие заботы — это экзамены и симпатии. Они не несут на своих плечах бремя веков. Не чувствуют, как время течёт сквозь их пальцы, унося воспоминания, которые никогда не должны быть забыты. Это была первая по-настоящему личная вещь, которую он сказал ей. Лира почувствовала неожиданный укол... сочувствия? — Ну, у всех своих проблем хватает, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально. — Например, у меня, выяснить, кто я такая и почему за мной могут охотиться таинственные фанатики. Да, я знаю, что сказал тебе Гиландир. И заставить одного очень упрямого наставника научить меня контролировать мои способности, не доводя меня до нервного срыва. Каэл на секунду встретился с ней взглядом, и в его глазах мелькнуло что-то, что она не могла определить. — Что касается последнего... полагаю, мне стоит пересмотреть свои педагогические методы. — Полагаю, да, — согласилась Лира с лёгкой ухмылкой. В этот момент к ним подбежал запыхавшийся Фериан. — Лира! Торбин проиграл пари и сейчас будет есть варёного скорпогона! Это нужно видеть! Лира взглянула на Каэла, словно спрашивая разрешения. Тот едва заметно кивнул. — Кажется, меня зовёт долг, — сказала она, отставляя кубок. — Не дай ему умереть, — сухо прокомментировал Каэл. — Он, кажется, единственный, кто понимает, как работает твой сенсорный усилитель. Лира кивнула и пошла за Ферианом, оставив Каэла одного в его углу. Но когда она оглянулась, прежде чем потеряться в толпе, она увидела, что он смотрит не на уходящего гнома, а на неё. И выражение его лица было уже не таким отстранённым. Возвращаясь позже вечером в свою комнату с лёгким головокружением от эля и общения, Лира думала об этом разговоре. Она прошла через Сад Ароматов, где цветы испускали успокаивающие запахи, и на мгновение ей показалось, что она слышит отголоски той самой Первой Песни — тихий, гармоничный аккорд, растворяющийся в ночном воздухе. Этот мир постепенно раскрывал перед ней свои тайны — не только через древние видения, но и через живых людей, каждый из которых нёс своё бремя и свою историю.