Цена За Жизнь – Смерть

Пролог

"Кровь — это не только сила, но и расплата. В её алом потоке тонет всё, что ты любил."
— Из хроник Старейших.

Пещера дышала тьмой, её сырые стены сжимались вокруг меня, словно хотели поглотить. Камни под ногами были скользкими от крови, и запах её — металлический, густой — кружил голову. Но я не поддавалась голоду. Не сегодня. Сегодня я была не хищником, а судьёй. Мои золотые глаза горели в полумраке, отражая пламя единственного факела, что дрожал в моей руке.

Она лежала передо мной, её тело — некогда сильное, почти неуязвимое — теперь было сломано, как хрупкая кукла. Её руки, вывернутые в неестественных углах, бессильно цеплялись за камни, а ноги… их уже не было. Я оторвала их с лёгкостью, с какой ветер срывает листья, и каждый хруст её костей был музыкой, что заглушала мои собственные крики, всё ещё звенящие в памяти. Её кровь, чёрная в тусклом свете, растекалась лужей, но она всё ещё жила. Вампиры умирают медленно. И я хотела, чтобы это длилось.

— Пожалуйста… — Её голос был хриплым, рваным, но в нём ещё тлела та ядовитая гордость, что я так ненавидела. — Ты не знаешь… что делаешь…

Я наклонилась, мои пальцы поймали её подбородок, заставляя её посмотреть мне в глаза. Она вздрогнула, её серебристые зрачки сузились от страха. Она знала, что я не остановлюсь. Знала, что этот момент был вырезан в вечности, как клеймо.

— Не знаю? — Мой голос был мягким, почти ласковым, но в нём звенела сталь. — А ты знала, когда ломала меня? Когда смотрела, как я умираю?

Я отпустила её лицо, и она попыталась отползти, её сломанные руки скребли по камню, оставляя кровавые полосы. Но я не дала ей уйти. Одним движением я схватила её за запястье, и она закричала, когда я сжала его, чувствуя, как кости крошатся под моими пальцами. Ещё один рывок — и её рука осталась в моей руке, оторванная, как ветка от гнилого дерева. Её вопль эхом отразился от стен, но я лишь улыбнулась, холодно, безжалостно.

— Ты помнишь, как это было? — Я бросила её руку в сторону, и она шлёпнулась в лужу крови. — Как ты смеялась, думая, что я останусь в той тьме навсегда?

Она задыхалась, её грудь вздымалась, но каждый вдох был борьбой. Её вампирская сила, та, что делала её такой уверенной, такой надменной, теперь была бесполезной. Я была сильнее. Моя новая сущность — дар и проклятье — текла через меня, как буря, готовая разнести всё на своём пути. Я могла бы раздавить её одним ударом. Но нет. Она заслужила каждую секунду этой агонии.

— Ты… ничтожество, — прошипела она, её голос дрожал, но в нём всё ещё была злоба. — Думаешь, это вернёт его? Думаешь, он…

Я не дала ей договорить. Моя рука метнулась к её груди, и я сжала её рёбра, чувствуя, как они ломаются, как её бессмертное тело сдаётся под моим натиском. Она захрипела, кровь хлынула из её рта, но я не отпускала. Я наклонилась ближе, мои губы почти касались её уха.

— Это не про него, — прошептала я, и мой голос был холодным, как камень вокруг нас. — Это про нас. Про то, что ты отняла у меня.

Я выпрямилась, отступив на шаг, чтобы полюбоваться её мучениями. Её тело дёргалось, кровь текла рекой, но она всё ещё цеплялась за жизнь, как вампир, как тварь, что не умеет умирать легко. Я подняла факел выше, его пламя отразилось в моих глазах, и я шагнула ближе. Её взгляд метался, ища спасения, но спасения не было. Только я. Только месть.

Я наклонилась и схватила её за горло, мои пальцы сжались, чувствуя, как её трахея трещит под давлением.

— Пора заканчивать, — сказала я, и мой голос был почти нежным, но в нём звучала смерть. — У меня еще так много дел.

Глава первая.

"Когда теряешь того, кто был твоим светом, тьма становится не врагом, а единственным домом."
— Из личных записок, наследного главы клана.

Год назад...

Серое небо нависало над кладбищем, словно тяжёлый саван, готовый удушить всякую надежду. Холодный ветер трепал голые ветви деревьев, а в воздухе витал запах сырой земли и увядающих цветов. Я стоял в стороне, укрытый тенью старого дуба, чьи корявые ветви казались такими же изломанными, как моя душа. Мои золотые глаза, обычно горящие силой, теперь тускло мерцали, словно угли, затухающие под пеплом.

Похороны Софьи собрали немногих. Её жизнь, такая яркая и полная, оборвалась, оставив лишь горстку людей, которые пришли проститься. Я видел их лица, искажённые горем, слышал их приглушённые всхлипы, но всё это казалось далёким, чужим, как будто я смотрел на картину, написанную чужой рукой.

Василина стояла ближе всех к гробу, её плечи дрожали от рыданий. Она обнимала себя руками, словно пытаясь удержать то, что осталось от её мира. Рядом с ней — Александр, мой брат, его лицо было каменным, но глаза выдавали боль. Он не смотрел на гроб, его взгляд был устремлён куда-то в пустоту, словно он искал там ответы, которых не существовало. Я знал, что он винит себя. Он винил меня. И он был прав.

Мать Софьи, Мария Геннадьевна, сидела на складном стуле у могилы, её лицо было серым, как это осеннее небо. Она не плакала — слёзы, должно быть, иссякли, когда она узнала, что её дочь не вернётся. Её руки сжимали платок, который она теребила, будто это могло вернуть время назад. Рядом с ней стояла пожилая женщина, вероятно, родственница, державшая её за локоть, чтобы та не упала.

Несколько коллег Софьи, лица которых я смутно помнил, стояли чуть поодаль. Их голоса, шептавшие слова утешения, звучали пусто, как эхо в заброшенной пещере. Они говорили о том, какой Софья была доброй, каким замечательным врачом она была, как её улыбка могла осветить любую комнату. Я сжимал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, но боль не приносила облегчения. Они говорили о ней так, будто знали её. Будто могли понять, кем она была для меня.

Гроб был закрытым. Я знал почему. Я видел её в той пещере — её бледное лицо, посиневшие губы, безжизненные глаза, которые смотрели на меня с немым укором. Я сделал это. Я отнял её жизнь. И теперь этот деревянный ящик скрывал от всех правду о том, что я натворил.

До сих пор не могу поверить, что Старейшие обставили это, как автомобильную аварию. Хотя, я настаивал на правде, настаивал о приговоре, который прервет мою ничтожную жизнь.

Священник, немолодой мужчина с усталым взглядом, читал молитвы, его голос сливался с воем ветра. Он говорил о вечном покое, о душе, которая найдёт утешение. Я едва сдержал горький смешок. Покой? Для Софьи, может быть. Но не для меня. Моя душа, если она у меня ещё была, горела в агонии, и никакие молитвы не могли её спасти.

Я не подходил ближе. Не мог. Я не заслуживал права стоять рядом с теми, кто её любил по-человечески, чисто, без крови на руках. Моя тень, отбрасываемая тусклым светом пасмурного дня, казалась слишком длинной, слишком тёмной, чтобы смешаться с их скорбью. Я был чужим здесь, хищником, наблюдающим за жертвами, которых он уже не мог ранить.

Василина вдруг подняла голову, её взгляд скользнул по толпе и остановился на мне. Её глаза, полные слёз, вспыхнули ненавистью. Она знала. Знала, что это я. Александр положил руку ей на плечо, что-то шепнул, и она отвернулась, уткнувшись лицом в его грудь. Я почувствовал, как что-то внутри меня сжалось, будто сердце, которого у меня больше не было, разорвалось ещё раз.

Какая то девушка с короткими тёмными волосами, бросила горсть земли на гроб, когда его начали опускать в могилу. Звук земли, падающей на дерево, был как удар молота по моему черепу. Каждый комок, каждая лопата земли, засыпавшая её, словно хоронила и меня. Я хотел закричать, броситься к могиле, вырвать её из этой тьмы, но мои ноги словно приросли к земле. Я был парализован своей виной.

Когда церемония закончилась, люди начали расходиться. Василина и Александр ушли последними, поддерживая друг друга, словно два сломанных дерева, цепляющихся за жизнь. Мария Геннадьевна осталась у могилы, её фигура казалась маленькой и хрупкой на фоне надгробного камня. Я ждал, пока кладбище опустеет, пока ветер унесёт последние отголоски их шагов.

Только тогда я вышел из тени. Медленно, словно боясь нарушить тишину, я подошёл к могиле. Надгробие было простым, с её именем и датами, которые резали глаза своей окончательностью. Слишком короткая жизнь. Слишком много боли.

Я опустился на колени, не заботясь о том, что сырая земля пачкает одежду. Мои пальцы коснулись холодного камня, и я закрыл глаза, пытаясь представить её лицо — не то, что я видел в пещере, а то, каким оно было, когда она улыбалась. Когда она смотрела на меня с теплом, а не со страхом.

— Прости, — прошептал я, и мой голос сорвался. — Прости, что не смог тебя спасти. Прости, что стал твоей смертью.

Ветер унёс мои слова, но ответа не было. Только тишина, тяжёлая, как могильная плита. Я знал, что она не услышит. Знал, что нет прощения для таких, как я. Но я всё равно шептал, словно эти слова могли дойти до неё, куда бы она ни ушла.

Я встал, чувствуя, как голод снова поднимается внутри, но он был ничем по сравнению с пустотой, которая поселилась в моей груди.
— Почему не подошёл? — услышал я за спиной голос брата, низкий, с едва уловимой хрипотцой, словно он сам сдерживал бурю внутри.

Я замер, не оборачиваясь. Ветер холодил кожу, но его холод был ничем по сравнению с ледяной тяжестью, что сковала моё тело. Александр стоял позади, я чувствовал его взгляд — тяжёлый, но в то же время полный боли, которую он не смел показать.

— Ты думаешь, они все поверили... — мой голос был хриплым, будто горло раздирали ржавые лезвия. — Поверили, что она разбилась?

Он молчал. Тишина была громче любых слов. Не поверили. Никто из них не поверил в эту нелепую ложь, которую мы скормили людям. Автокатастрофа, несчастный случай — удобная сказка, чтобы скрыть правду.

Глава вторая.

Сейчас...

Париж встретил нас дождём и запахом мокрого камня. Я стою на балконе нашей квартиры в Марэ, глядя на огни города, что мерцают сквозь пелену дождя. Год назад я бы назвала этот вид романтичным. Теперь он кажется мне просто… живым. Пульс города, его дыхание, его кровь — я чувствую всё это, как будто Париж — это зверь, а я — часть его. Архаон выбрал этот город не случайно. Он сказал, что Париж — это место, где тьма и свет сливаются, где вампиры могут жить, не скрываясь, но и не теряя контроля. Здесь, среди узких улочек и старых соборов, я училась быть тем, кем стала.

Год с Архаоном изменил меня. Он учил меня не просто выживать, а жить. Жить, как вампир. Я научилась двигаться быстрее ветра, слышать шепот на другом конце города, чувствовать кровь, текущую в венах прохожих. Но каждый урок был борьбой. Борьбой с жаждой, с воспоминаниями, с собой. Я не хотела возвращаться в Москву. Там осталась моя прошлая жизнь — могила, которую я не могла навестить, и люди, которых я не могла защитить. Василина, мама, Марк… Их лица преследуют меня, но возвращение означало бы столкнуться с правдой, к которой я ещё не готова.

Архаон стоит за моей спиной, его присутствие — как тёплый ток, пробегающий по коже. Я не слышу его шагов, но знаю, что он там. Он всегда рядом, когда мне нужно. И когда не нужно тоже.

— Думаешь о нём? — его голос мягкий, но в нём есть что-то острое, как лезвие.

Я не оборачиваюсь. Мои пальцы сжимают перила балкона, металл гнётся под моим натиском.

— Всегда, — отвечаю я, и мой голос звучит тише, чем я ожидала. — Но не так, как раньше.

Это правда. Марк всё ещё в моём сердце, но его образ стал размытым, как фотография, выцветшая от времени. Я не знаю, жива ли моя любовь к нему или это просто эхо того, что было. Архаон молчит, но я чувствую, как его взгляд скользит по мне, словно пытается разгадать, что я скрываю даже от себя.

Я помню как впервые открыла глаза, как почувствовала себя инае, как в квартиру вошел Архи и... Вопросов было много и тогда он обещал все рассказать и рассказывал, ведь год, что то да рассказывал. Оказывается у древнейшего вампира много интересных историй скопилось, на века хватит.

Тогда то я и узнала, что обратил меня не он, а просто забрал, что бы я не испугалась, очнувшись в гробу. Месяц он сидел у постели, наблюдая за тем как мои кости срастаются, медленно, мучительно.

Он говорил, что знал о Марке с его рождения, чувствовал, что он его потомок, но никто не хотел этого видеть. «Наследный глава клана, — фыркал он, закатывая глаза, — так они его назвали, только потому что оба его родителя были чистокровными, и он родился с золотыми глазами. Никто не задумался, кем он был». Я спросила, знает ли Марк. «Конечно нет», — ответил Архаон с гримасой, будто само предположение было смешно. Он рассказал, как его бесило, что Элис назвали его потомком. «Она была случайностью, — сказал он, — такое бывает». А когда я, дрожа, спросила про свои золотые глаза, он посмотрел на меня иначе. «Марк наделил тебя огромной силой, — сказал он. — Ты его неповторимое творение». Эти слова до сих пор жгут, как клеймо.

— Опять копаешься в прошлом? — говорит Архаон, и его голос возвращает меня в реальность.

Я поворачиваюсь. Он стоит, прислонившись к косяку, тёмные волосы падают на глаза, а взгляд — золотой, как расплавленное солнце — буравит меня. Он выглядит молодо, будто ему лет тридцать, но в его осанке, в том, как он смотрит, есть что-то древнее, пугающее и одновременно завораживающее.

— Слушай, не лезь мне в голову, — говорю я, скрещивая руки и стараясь звучать дерзко. — Там и без тебя каша.

Он ухмыляется, и его улыбка — живая, почти мальчишеская,

— Париж не место для тоски, Софья, — говорит он, и его голос тёплый, но с лёгким отзвуком старины. — Ты забываешь жить.

— Я забывала жить еще до смерти, ни чего не изменилось. Париж для влюблённых, а мы разве влюблены?

Он делает шаг ко мне, и я замираю. Его присутствие — как гроза, которую чувствуешь кожей. Страх, гнев, любопытство… и что-то ещё, чему я не даю имени.

— Не строй ни каких планов на вечер. мы пойдем развлекаться.

— Серьезно?

Он улыбнулся слегка приподняв бровь и вышел.

Сена блестит под луной, её воды ловят свет Парижа, как разбитое зеркало. Яхта покачивается на волнах, её полированная палуба отражает огни города. Музыка — тяжёлая, пульсирующая — бьёт в грудь, как второе сердце. Вокруг толпа: вампиры, скрывающиеся под масками людей, и смертные, не подозревающие, с кем танцуют. Это мир теней, но сегодня я не охочусь. Сегодня я жива.

Архаон тянет меня к барной стойке, его пальцы задерживаются на моих чуть дольше, чем нужно, и по коже пробегает тепло. Барная стойка — изящная, из тёмного дерева, уставлена хрустальными бокалами и бутылками, что блестят в тусклом свете. Он кивает бармену — вампиру, чьи глаза на миг вспыхивают красным, — и тот ставит перед нами два бокала с тёмной, почти чёрной жидкостью. Запах бьёт в нос — густой, металлический, с ноткой спелой смородины. Мои клыки ноют, но я сдерживаюсь.

— Что это? — спрашиваю я, глядя на бокал, который он мне протягивает. Жидкость переливается, как жидкий обсидиан.

— Кровь, смешанная с вином, — говорит он, и его голос низкий, почти дразнящий, — Успокаивает жажду, но сохраняет ясность.

Я делаю глоток, и это как огонь и шёлк на языке: кровь утоляет голод, а вино добавляет тепло, растекающееся по груди. Я смотрю на него, и он наблюдает за мной, его губы изгибаются в полуулыбке, от которой моё сердце сжимается.

— Неплохо, — говорю, стараясь звучать небрежно, но голос выдаёт — слишком мягкий, слишком заинтересованный.

Он облокачивается на стойку, его плечо почти касается моего, и я чувствую тепло, которого не должно быть. Его глаза не отрываются от моих, и в них что-то, что заставляет задержать дыхание.

— В нашей жизни есть место удовольствиям, — говорит он, крутя бокал в пальцах, и его голос тёмный, как напиток в его руке. — Не всё про кровь и жажду.

Глава третья.

— Мне нужно удалиться, — произнёс Марк ровным голосом, в котором проскальзывала сталь. — Выход найдёте сами.

Его слова повисли в воздухе тяжёлым грузом. Перед тем как покинуть зал, он с лёгкостью сломал руку Вельхеору, но это было не всё. Три волка-оборотня, верные стражи Старейшин, лежали мёртвыми у его ног, их тела ещё дымились от силы, которую Марк обрушил на них. Старейшины переглянулись, их лица выражали смесь ужаса и неверия. Даже Вельхеор, несмотря на своё положение правителя, не проронил ни слова, его рука висела под неестественным углом, а глаза были полны шока.

Марк направился к выходу, его шаги были уверенными и размеренными. Он не торопился, давая всем понять, что полностью контролирует ситуацию. Когда дверь за ним закрылась с тяжёлым щелчком, в комнате воцарилась тишина, почти осязаемая, тяжёлая, как воздух перед грозой. Лишь дыхание Вельхеора нарушало её, пока он медленно опускался кресло, пытаясь скрыть дрожь в теле. Его лицо было искажено смесью боли и гнева. В углу, почти незаметный среди более влиятельных фигур, стоял Вайлишер с усталыми глазами и сгорбленной спиной. Его присутствие едва ли замечали, но он был здесь, как всегда, молчаливо наблюдая. Друг отца Марка, он когда-то пользовался уважением, но среди Старейших его положение давно стало почти ничтожным. Его голос редко учитывали, а мнение и вовсе игнорировали.

— Кто он такой? — наконец выдавил Вельхеор, его голос дрожал, выдавая внутреннюю борьбу. Он повернулся к остальным, ожидая ответа, но никто не осмелился заговорить первым.

Старейшина Лариса, сделала шаг вперёд. Её лицо, обычно непроницаемое, теперь выражало тревогу. Она сложила руки перед собой, словно пытаясь собраться с мыслями.

— Он угроза, — начала она, её голос был низким, но твёрдым. — Марк не просто наследный глава клана. Он убил трёх волков-оборотней, наших стражей, которые служат нам веками. Никто не мог одолеть их, тем более в одиночку. Его сила… она выходит за рамки всего, что мы видели. Он нарушил закон, и теперь показал, что способен уничтожить даже тебя, Правитель.

Вельхеор стиснул зубы, его клыки слегка удлинились от сдерживаемой ярости. Он ненавидел, когда его ставили в положение слабого, но слова Ларисы лишь усиливали его гнев. Вайлишер кашлянул, пытаясь привлечь внимание, но его жест остался незамеченным. Он сжал кулаки, но промолчал, привыкнув к тому, что его слова редко имеют вес.

— Ты собирался убить его... — пробормотал Старейшина Кай, стоявший у дальней стены, его взгляд был прикован к телам волков. Его тёмные глаза сверкнули в полумраке. — Но он… он даже не дрогнул. Убил наших стражей, сломал тебе руку, будто это ничего не стоило. Никто не может убить волка-оборотня в одиночку, а он уничтожил троих!

— Я это видел, — резко оборвал его Вельхеор, его глаза полыхнули гневом. — Я тут был. Этот паршивец нарушил закон! Он убил наших волков, бросил вызов Совету, сломал мне руку, отбросил меня, как щенка! Его клан должен ответить за это, и он сам должен быть уничтожен.

Вайлишер опустил голову, его лицо исказилось от боли. — Вы ошибаетесь, правитель, — тихо произнёс он. — Марк — не угроза. Его сила могла бы служить Совету. Не стоит его бояться.

— Бояться? — Вельхеор рассмеялся, но смех был горьким, почти истеричным. — Он сломал мне руку, плюнул на наши законы! И ты говоришь, что мы не должны бояться?

— Это не просто сила, — вмешалась Лариса, её взгляд стал холодным и расчётливым. — Его кровь, глаза… он несут в себе нечто, о чём мы не знаем. Это не просто нарушение закона, это вызов всему нашему порядку. Он слишком опасен, чтобы жить.

— Глаза, — фыркнул Вельхеор, пытаясь вернуть себе привычную уверенность. — Символ власти и чистокровия, ничего более. Но его действия — это бунт. Он убил наших стражей, и за это должен заплатить жизнью.

— Мы не можем позволить ему жить, — сказал Кай, его глаза сузились. — Если он способен убить волков-оборотней, наших стражей, его сила неподконтрольна. Он уже показал, что не боится Совета. Если мы не уничтожим его сейчас, он уничтожит нас.

— А что, если его отец скрыл правду? — предположила Лариса, её голос стал холоднее. — Что, если он знал, насколько Марк силён, и умышленно утаил это? Вайлишер, ты был его другом. Ты правда ничего не знал?

— Я… ничего, — ответил Вайлишер, его голос был полон горечи. — Его отец никогда не говорил о такой силе. Я думал, что знаю его, но, видимо, ошибался. Но Марк не враг. Он мог бы стать тем, кто изменит всё к лучшему.

— Довольно! — Вельхеор ударил кулаком по подлокотнику кресла, его клыки полностью обнажились. — Твоё место здесь — стоять и молчать, Вайлишер. Ты никто, чтобы указывать нам. Марк должен умереть. Его клан будет наказан за его бунт и убийство наших стражей.

Вайлишер опустил голову, его кулаки всё ещё были сжаты. Он чувствовал себя беспомощным, но не мог молчать, даже если его слова не имели веса.

— Как мы это сделаем? — спросил Кай, его голос был полон усталости. — Он очевидно сильнее нас. Как мы сможем его уничтожить?

— Мы найдём способ, — отрезала Лариса, её взгляд стал ещё более решительным. — Он нарушил закон, убил наших стражей. Это даёт нам право. Мы соберём кланы, используем их силы. Даже если он силён, он не сможет противостоять всем нам.

— А что с Элис? — внезапно спросил Кай, его голос стал тише. — Александр показал нам запись. Она нарушила кодекс, похитив человека. Если Марк прав…

— Элис — другая проблема, — отмахнулся Вельхеор, но его голос дрогнул. — Она ответит за свои действия. Но сейчас главное — Марк. Его нужно уничтожить, пока он не разрушил наш порядок.

Старейшины замолчали, осознавая, что их мир, который они так долго контролировали, оказался под угрозой. Марк был не просто вампиром с золотыми глазами — он был силой, способной сокрушить всё, что они строили веками, и убийство волков-оборотней, их верных стражей, только подтверждало это. Теперь они были полны решимости устранить его любой ценой.