Чародейка по соседству

Пролог

Эмилия

— Хозяева? — окликнула я, приоткрывая незапертую дверь. — У вас всё в порядке?

Настороженность боролась во мне с беспокойством. А вдруг в доме кто-то есть? Или, что хуже, кому-то стало плохо? В Асмире, несмотря на её тихую, почти сонную репутацию, могло произойти что угодно.

В ответ — тишина. Я постучала громче:

— Есть кто?

Толкнула дверь. Она беззвучно распахнулась, впуская меня в прохладный полумрак холла.

Какой разительный контраст с тем, что я увидела снаружи! Солнечный двор с ледяными яблочками казался частью совсем другого мира. Здесь же всё будто застыло: воздух — тяжёлый, тени — глубокие, а тишина — настороженная.

Пахло старым деревом и пылью. Обстановка потускнела от времени. Казалось, дом давно бросили, и он постепенно приходил в запустение. Я пересекла холл и шагнула в коридор, решив проверить дальние помещения. Просторная, слабо освещённая зала тянулась дальше — я прошла через неё, ища лестницу или другие комнаты.

Сделала несколько шагов по скрипучим половицам. Звук показался дико громким в тишине, и по спине пробежал холодок.

— Я вошла. — крикнула в пустоту. — Здравствуйте!

И вдруг…

Внезапно дверь в конце коридора распахнулась, и на пороге возник мужчина.
Совершенно… голый и — с рыбой в руке…

Нервы и без того были на пределе. Я даже не успела осознать, что вижу — просто закричала. Пронзительно, отчаянно, до боли в горле.
Такого ужаса я не испытывала никогда.

Кристиан

Это не призрак. И не солдаты короля, явившиеся по мою душу.

Это женщина. Живая. Привлекательная.
Светлые волосы собраны в густой, небрежный хвост. Глаза — цвета южного моря — широко распахнуты от удивления. Полные губы приоткрыты от шока. На ней длинное платье, корсет, почти сливающийся с оттенком её волос.

Рыбина выскользнула из руки и шлёпнулась на пол. Я не стал её поднимать — просто стоял и ждал, пока женщина, наконец, замолчит.

— Кто ты и как сюда попала? — закричал я на неё, стоявшую между мной и спальней, где остались мои вещи.

Я был не в настроении для гостеприимства или вежливости.

Её большие глаза с поволокой опустились вниз... затем резко метнулись вверх. Щёки залила яркая краска.

— Кто ты и почему голый?! — выкрикнула она в ответ.

Даже не попыталась отвернуться. Вместо этого стояла, переводя взгляд с моего лица на наготу и обратно.

— Ты серьёзно? Так и будешь пялиться?

— Ты стоишь прямо передо мной! Как я могу не смотреть?!

Она краснела всё сильнее. По крайней мере, её лицо выражало смущение — хоть что-то. Но это всё равно не объясняло, кто она и что делает в моём доме. Я прикрыл рукой то, что ей вовсе не следовало видеть.

— Ты могла бы отвернуться!

— А ты мог бы одеться!

— Я не могу! Ты перегородила путь в спальню! — рявкнул я.

— Ой... — пробормотала женщина, быстро отступая в сторону.

Я поднял рыбину и прошёл мимо женщины, стараясь не обращать внимания на смущённый, но по-прежнему дерзкий взгляд.

— Что ты здесь делаешь?

Бросил рыбу в пустую вазу — пусть ждёт своего часа.

— Ты до сих пор не назвал своего имени! — парировала женщина, искоса поглядывая на мой будущий обед. — А вдруг ты извращенец или вор? Тогда я должна немедленно сообщить стражникам.

Только этого мне сейчас не хватало... Стражников здесь вообще быть не должно.

— Может, я и есть стражник, — буркнул я, первое, что пришло в голову.

— Не похож! — бросила она мне вслед.

На миг промелькнула тревожная мысль: а если она и правда сообщит? Тогда начнут копать… и докопаются до того, чего не стоит знать никому.
День катился от плохого к худшему.

Я схватил первые попавшиеся штаны и обернулся.

— Ты так и будешь пялиться?

Она резко прикрыла глаза и отступила в глубь коридора.

Натянул штаны, затем — льняную рубаху. Ткань липла к телу — я всё ещё был мокрый, но оставить незнакомку одну не мог. Следовало сразу выставить её за дверь, чтобы ждала на крыльце, но подходить близко, будучи голым, я не рисковал — не хотелось получить удар в пах.

Вернувшись в коридор, заметил, что она перебирает мелочь на комоде. Ещё и воровка?

— Это не твоё! Положи обратно. — бросил я.

Медяки зазвенели, ударяясь о деревянную поверхность.

Повернувшись ко мне, незнакомка скрестила руки на груди и сощурила глаза. Несмотря на злость, она оставалась раздражающе привлекательной.

— Итак, кто ты такой? — не скрывая вызова в глазах, она дерзко задрала подбородок.

— Я не отвечу ни на один твой вопрос, пока ты не ответишь на мои. Кто ты и как сюда попала?

Глава 1. Днём ранее

Эмилия

— Эмилия, ну не дуйся, — сказал Альдориан, протягивая пожелтевший свиток с печатью своего фамильного гнезда в Асмире. — Тебе там понравится.

Я машинально кивнула. Асмира… Город полусонной тоски. Я бывала там однажды после свадьбы: тишина — такая, что её можно есть ложками, травы — заготавливай хоть мешками, но скука…

Выбор, прямо скажем, невелик. Конечно! Ему ведь нужен дом получше — для новой жены и новой жизни. А мне сгодится и покосившийся сарай на окраине королевства.

По крайней мере, там можно оплакивать судьбу в своё удовольствие — никто не услышит.

Захотелось запустить в его самодовольное лицо ромашковым жмыхом, но я взяла себя в руки. А может, зря. Впрочем, как и тогда, когда узнала про Ванессу. Иллюзионистку с длинными ногами, короткой памятью и весьма презентабельной внешностью… Казалась, её создали на заказ в кузнице Ваннара — исключительно для искушения чужих мужей. Судя по всему, искушение прошло успешно.

И что мы имеем теперь? Детей у нас нет. Виновата, конечно, я, по версии матушки Альдориана. Карьера чародейки-травницы закончилась, не начавшись. Мысли всегда крутились вокруг мужа и нашей семьи.

И вот мне почти тридцать, а я стою у разбитого корыта.

Свиток в руках казался ледяным и колючим.
Альдориан ждал. Ждал истерики, слёз, упрёков. Это читалось в его взгляде — высокомерном, чуть скучающем. Ему нужно было подтверждение, что он всё ещё способен меня задеть. Как мальчишка, который дёрнул девчонку за косичку — ради реакции.

Передо мной стоял режиссер, жаждущий трагедии.

Устала. Устала от его бесконечных игр, от необходимости каждый раз подбирать новую маску. Ведь все пути вели к его триумфу. Все, кроме одного.

Я отключила голову. Ни боли, ни злости, ни ожиданий. Всё потом, наедине с собой.

И в этом молчаливом равнодушии его уверенность дрогнула. Высокомерие, лишённое подпитки, дало трещину. Спокойствие оказалось самой горькой для него пилюлей.

А подбором масок теперь пусть занимается Ванесса.

— Ты поразительно спокойна, Эмилия, — протянул он, вглядываясь в моё лицо. — Почти равнодушна. Неужели так просто отпустила?

Терпение лопнуло. Как мыльный пузырь — только внутри был не воздух, а ядовитый газ. Я подняла на теперь уже бывшего мужа глаза, и выплюнула всё, что копилось в груди месяцами:

— Что, Альдориан? Хотел увидеть, как я рыдаю у твоих ног? Убедиться, что твой «великодушный подарок» разбил мне сердце? Доказать себе, что ты всё ещё можешь сделать мне больно?

Он откинулся в кресле. И на губах его мелькнуло... удовлетворение.

— А я уж подумал, ты прошла обряд заморозки...

Взяла на заметку. Хорошая идея — если уж мне самой не удастся вскоре забыть все печали.

— Думать тебе вредно, Альдориан, — отрезала я, поднимаясь. Голос дрожал, но я выпрямила спину. — Дом в Асмире? Принимаю. Считай — компенсация выплачена. Твою помощь в будущем — благодарно отклоняю. Навсегда. Я… как-нибудь справлюсь сама.

— Да ты что, сама?! Не смеши, — резко бросил он. — С твоими травяными сборами и простенькими зельями...

— Не твоя забота, Альдориан, — перебила я, уже отворачиваясь.

Спрятала свиток в дорожную сумку. Затем вышла. Не оглядываясь.
Оставила позади роскошный кабинет, пропитанный дорогими духами и навязчивой магией.

У служебных ворот меня ждала старая повозка, запряжённая усталой клячей. Забытая Тропа, уводящая в самую глушь королевства, к полуразвалившемуся дому в Асмире, казалась единственно верным направлением.

В путь.

Когда столичные шпили окончательно скрылись за холмами, внутри меня что-то треснуло. Слёзы хлынули неожиданно — горячие, солёные, безудержные. Беззвучный, нескончаемый поток. Печаль. Усталость. Унижение от его снисходительности. Всё, что так долго копилось внутри, наконец прорвало плотину.

Возврата больше не было. Ни к нему. Ни к той призрачной жизни, которую я так упорно называла своей.

Осталась только всепоглощающая пустота.
И одно-единственное, обжигающее желание — исчезнуть.

***

Дорога казалась бесконечной. Старая кляча еле тащила повозку, а я сидела, сжавшись в комок, ощущая каждый ухаб всем своим израненным существом. Глаза высохли и воспалились, слёзы, казалось, выжгли всё внутри за долгие часы пути. Осталась только тягучая, всепоглощающая пустота и желание одного — раствориться в тишине этого забытого богом уголка.

Когда повозка остановилась у покосившегося забора, солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в нежные персиковые и лиловые тона. Я медленно выпрямилась, оглядываясь.

«Сарай» Альдориана… Деревянный, одноэтажный, он и вправду больше походил на сарай. Краска давно облупилась, обнажив серое, потрескавшееся дерево. Окна помутнели, некоторые стёкла отсутствовали, заменённые грубыми досками. Крыша местами просела. Заросли крапивы и лопухов в человеческий рост окружали дом, словно стена забвения. Моё пристанище. Конец пути… или только начало?

Но природа вокруг… Только теперь я стряхнула оцепенение и ахнула.

Виды заставили позабыть о дыхании. За соседним домом, за густой листвой, мерцала полоска реки, отражая последние лучи солнца. Расплавленное золото, не иначе! А над водой и камышами, в сгущающихся сумерках, один за другим зажглись сотни крошечных огоньков. Они танцевали в воздухе — нежно-голубые, зеленоватые, жемчужные. Огромное облако светлячков, таких ярких и многочисленных, каких я никогда не видела. Это было волшебно, нереально. Я решила — завтра, обязательно схожу к реке, разведаю, что за чудеса здесь творятся.

А что это там поблёскивает у соседнего дома? Присмотрелась. Сад. И какой!

Серебристо-белые листья, тонкие и изящные, как паутина из лунного света, переливались в угасающих лучах солнца всеми оттенками перламутра. А на ветвях… на ветвях висели плоды. Одни ярко-красные, с инеем, другие совершенно прозрачные, будто выточенные из чистейшего горного хрусталя. Они ловили последний свет, вспыхивая изнутри холодным, бриллиантовым сиянием. Ледяные яблочки! Я читала о них в старинных фолиантах, слышала шепотки в коридорах академии — редчайшие магические плоды, растущие лишь в местах мощного слияния природных энергий. Видеть их воочию… Это было потрясающе, невероятно. Такая хрупкая, леденящая красота, заставляла сердце сжиматься от немого восторга.

Возничий, угрюмый мужичок, не проронивший за весь путь ни слова, молча сгрузил мои нехитрые пожитки — сундучок с одеждой и книгами, сумку с травами и склянками — прямо на крыльцо. Дверь моего нового жилища была заперта, но ключ Альдориан вручил вместе со свитком. Я открыла. Пахнуло сыростью и пылью.

— Ждать? — буркнул возничий, глядя на соседний дом, где свет в окнах не горел, а входная дверь… была приоткрыта. Это насторожило. Почему открыта?

— Нет, спасибо, — ответила я. — Мне… тут разобраться нужно. Вы свободны.

Он лишь кивнул, развернул повозку и направился обратно к дороге, наверное, в город искать ночлег и новую работу.

Я осталась одна. Совершенно одна.

Войдя внутрь, чуть не задохнулась. Маленькая прихожая вела в единственную комнату, служившую, видимо, и кухней, и гостиной, и спальней. Грубо сколоченный стол, пара шатких табуреток, камин, забитый старым пеплом. В углу — узкая деревянная кровать с торчащими пружинами, матрас на ней был серым и явно грязным, покрытым пятнами непонятного происхождения. Пыль лежала толстым слоем на всех поверхностях, паутина висела в углах тяжелыми саванами. Под ногами скрипел пол.

Ну здравствуй, мой холодный, неуютный дворец!

Живот предательски заурчал. Еды не было. Совсем. Завтра придется идти в город, чтобы купить продуктов и мелочи для дома. А может, и чего покрупнее.

Мысль о любопытных взглядах вызывала тошноту. Но выбора не было.

Я нашла в сундуке относительно чистое шерстяное покрывало — подарок матери Альдориана, и расстелила его прямо грязном матрасе. Сегодня сплю так.

Сняла корсет, платье, осталась в нижней юбке и рубашке. Усталость валила с ног. Я села на покрывало, поджав колени, и уставилась в единственное незаколоченное окно. Сквозь грязное стекло виднелись первые звезды, зажигающиеся на темнеющем бархате неба. Тишина стояла абсолютная. Лишь изредка доносился едва уловимый, хрустальный звон — ледяные яблоки на ночном ветерке касались друг друга. Такой нежный, чистый звук в этом запустении. Он убаюкивал, как колыбельная.

Я не помнила, как уснула. Проснулась от пронизывающего холода. Рассвет только занимался, окрашивая небо в бледные, водянистые тона. В доме — не теплее, чем на улице. Я продрогла до костей, зубы стучали. Нужно развести огонь, но дров не было. Воды — тоже.

С трудом встав с жуткого ложа, я натянула поверх рубашки самое тёплое платье, какое нашла в своём багаже. В прихожей, к счастью, нашлось старое, ржавое ведро. Выходя на крыльцо, я вдохнула чистый воздух, и мир сразу окрасился радостными красками.

Я справлюсь. Обязательно справлюсь.
И больше никогда не впущу в свою жизнь такого, как Альдориан.
Впрочем… я вообще больше никого не хочу.

Ледяные яблоки в предрассветной дымке казались ещё более нереальными — они светились изнутри холодным, розовым пламенем, улавливая первые лучи солнца. В корзинах и бочках, расставленных на траве, лежали созревшие плоды — уже безо всякого льда. Даже слюнки потекли.

Взгляд невольно скользнул к соседнему дому. Дверь… всё ещё приоткрыта.

Кто-то ушёл и не закрыл?
Или, наоборот, вошёл и забыл запереть?
Или… там что-то случилось?

Мысль о том, что внутри могло стать плохо — одинокому старику… или ребёнку — заставила поёжиться.

Проверить? Или всё же не лезть в чужие дела?

Я спустилась по тропинке к реке, пробираясь сквозь высокую траву. Река в утренней дымке была прекрасна — широкая, спокойная, с зеркальной гладью, отражающей розовеющее небо.

Наклонилась, зачерпнула ведром чистой воды, настолько прозрачной, что сквозь неё отчётливо просматривались песчинки на самом дне.

Тащить полное ведро обратно в гору оказалось непросто. Я пыхтела, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух.

***

КРИСТИАН

Боль пронзила голову, едва я попытался повернуться на жёстком соломенном тюфяке. Проклятый эльфийский гарпун. Яд давно нейтрализован, но рана под лопаткой всё ещё гноилась, а магии для полного исцеления оставалась лишь капля.

Остатки сил уходили на поддержание простейших иллюзий — тех, что скрывали моё присутствие в этом забытом богом и людьми доме, на самом отшибе Асмиры.

Рассвет пробивался сквозь щели в ставнях. Я лежал, вслушиваясь в привычную тишину заброшенности — и вдруг поймал себя на дикой, почти наивной мысли: «Хочу просто жить».

Не выживать.
Не прятаться.
Не просчитывать каждый шаг.

А просто — жить. Есть. Спать. Чувствовать тепло очага.

Глупость. Для меня это давно стало роскошью. Сказкой.

Не желая больше думать о пустяках, я поднялся и направился в купальню. На стене висело простое устройство, подающее воду прямо из реки — одно из немногих удобств в этом забытом месте, да и то настолько дорогое, что было доступно лишь немногим.

Но сад ледяных яблок приносил неплохой доход. Вот только тратить эти деньги не на кого, кроме меня самого. А мне много и не нужно.

Я дёрнул цепочку — потекла вода. Тело наполнилось свежестью, но боль под лопаткой тут же напомнила о себе. Голова тоже не отпускала — чтоб её. Взял мыло, намылился.

Это убежище я приобрёл через подставных духов сразу после победы на окраинах королевства. Теперь для всех я мёртв — и пусть так и останется.

Прежде чем здесь поселиться, я всё тщательно проверил: в округе никого. Ни соседей. Ни случайных свидетелей.

Отличное место для бывшего полководца. Демона по отцу. Племянника короля по матери.

Сразу после победы меня посчитали погибшим. Что ж, я не стал возражать.

Невеста недолго горевала — быстро надела кольцо моего двоюродного брата и наследника престола. Впрочем, она изменяла с ним ещё до моей смерти, так что вполне ожидаемо.

Но где же вода?
Внезапно шланг дёрнулся, захлебываясь водой.

— Что ещё за...

Что-то скользкое ударило по голове и с глухим шлепком упало к ногам. Глянул вниз — рыбина.

Наклонился, попытался схватить, но она ускользала и вертелась. В конце концов я её всё-таки ухватил. Вот и обед.

Бросил добычу в таз, смыл с себя остатки мыла и выдохнул.

И тут я почувствовал… Сначала — едва уловимый шлейф чужой магии. Мягкой и нежной. Женской. С ароматом свежей травы… и лёгкой целебной горечью.

Я напрягся мгновенно. Источник был по ту сторону двери.

Но это невозможно.

Распахнул дверь — и увидел её...

***

Эмилия

Мужчина ждал ответа. Его раздражение висело в воздухе гуще пыли в моём новеньком «дворце». Я скрестила руки на груди, стараясь казаться увереннее, чем чувствовала себя на самом деле.

— Эмилия Скай, — произнесла я, нарочно использовав девичью фамилию. Возвращаться к имени бывшего мужа больше не собиралась. Старалась смотреть ему в лицо — ниже взгляд опускать было рискованно: щёки могли вновь запылать. — Я ваша соседка. Тот… дом напротив, — кивнула в сторону запущенного жилища, — теперь принадлежит мне. По праву бывшей невестки прежних владельцев.

Мужчина прищурился. Взгляд скользнул к окну, на покосившийся фасад за зарослями крапивы, а потом вернулся ко мне.

— Бывшая невестка, — повторил он с интонацией скучающего пренебрежения. — Очаровательно. Значит, ты была замужем?

— Это не имеет отношения к делу, — отрезала я, не собираясь вдаваться в подробности.

— Дом твой, говоришь? — Он усмехнулся — коротко, беззвучно. — Жалкое зрелище. И место… сомнительное. — Сделал шаг в мою сторону, и я машинально отступила. Не от страха — скорее от его резкой, звериной энергии. Мужчина пах речной водой, мылом… и опасностью. — Здесь неспокойно, соседка. Совсем рядом — тени старых лесов. Звери. Бродяги. Да и магия в этих краях… капризная. Не для таких, как ты, неженок.

Он явно пытался запугать. И, признаться, у него получалось. Хотя пугали не столько звери или бродяги, сколько он сам. Интересно, владеет ли он магией? И если да — насколько она опасна?

— Меня предупреждали, — соврала я, приподняв подбородок. — Справлюсь. Я не из робких.

Он фыркнул.

— Робость тут ни при чём. — Из кармана извлёк небольшой, туго набитый кошелёк. Монеты внутри звякнули чисто и звонко. — Слушай, Эмилия-Бывшая-Невестка. У меня к тебе деловое предложение. — Взгляд скользнул к покосившемуся дому. — Твой… сарай. Он мне нужен. Хочу расширить сад. Ледяные яблоки требуют простора. — Тряхнул кошельком. — Я хорошо заплачу. Хватит на домик получше. Где-нибудь в тихой деревушке. Подальше от… сомнительных соседей.

Последнее слово он произнёс с особой, ледяной язвительностью, глядя мне в глаза. Намёк был прозрачнее его яблок.

Деньги… Господи, как же они мне нужны. На еду, на дрова, на стёкла для окон… У меня ещё оставалось немного — хватит на первое время. Но деньги быстро заканчиваются.

Но куда я уйду? В какую «тихую деревушку»? В место, о котором ничего не знаю? А этот — пусть перекошенный, пыльный и скрипучий дом уже стал немного своим. Знакомым. И потому — безопасным.

Я взглянула на кошелёк, потом — на мужчину. Тени от старых шрамов легли у виска, делая лицо ещё более суровым. В его взгляде читалось одно: «Убирайся!»

— Как тебя зовут? — спросила я.

Как же мы быстро перешли на «ты».

— Кристиан. Кристиан Ровер. Я фермер. Купил этот дом несколько лет назад.

— Ледяные яблоки у тебя и правда прекрасные, Кристиан Ровер, — спокойно произнесла я, не дотрагиваясь до кошелька. — Но мой дом — мой. И продавать я его не собираюсь. — Сделала шаг назад, к двери. — Раз у тебя всё в порядке и в доме не лежит умирающий старик… я пойду. Дел — непочатый край. А время уходит.

Не дожидаясь ответа, я развернулась и вышла на крыльцо. Рассветная прохлада коснулась щёк. За спиной — его взгляд. Тяжёлый. Колючий. Пусть. Пусть думает что хочет.

У меня и правда было очень много дел. Важных дел. Главное из них — выжить. А это, как оказалось, тоже требует усилий.

Я схватила ведро с водой и, продираясь сквозь заросли, направилась к покосившемуся, серому дому. Моему дому.

Кристиан

Она ушла. Не взяла денег, не поддалась на угрозы. Просто развернулась и пошла к своему облезлому сараю, волоча за собой ведро с водой — символ своей жалкой независимости.

Дерзкая. И глупая.

Я стоял на крыльце, наблюдая, как она пробирается сквозь заросли крапивы. Светлые волосы, выбившиеся из тугого хвоста, играли на ветру. Платье — простое, поношенное — колыхалось вокруг ног, словно живое.

И вдруг… я поймал себя на мысли.

Я забыл. Совсем забыл, как это выглядит — когда женское платье колышется на ветру.

Её магия…
Закрыл глаза, пытаясь уловить шлейф. Мягкий. Как свежескошенная трава. Тёплый. Землистый. Целебный. Безобидный. Совсем не похоже на мою магию — старую, выжженную, пропитанную пылью дворцовых коридоров, гарью пограничных пожарищ и… кровью.
Слишком много крови.

В висках стучало. Лопатка горела огнём — проклятый яд, проклятый эльф, проклятый король, отправивший на верную смерть вместо своего драгоценного сына.

Я вытянул шею, наблюдая, как Эмилия поднимается на крыльцо и ставит ведро. Выпрямляется. Смахивает прядь со лба. Лицо усталое, но решительное.

Эмилия. Нежное имя…

Что-то скреблось в груди. Беспокойство туманило разум. Интуиция, выточенная годами предательств и погонь, шептала: «Буря близко».

Эмилия скрылась за дверью, и я вдруг почувствовал пустоту.
Да чтоб меня Тенистый сгрыз!..

Резко отвернувшись, я прижался горячим лбом к косяку. Голова гудела. Нужно было что-то делать. Любое решение — лишь бы она уехала. Продала дом. Исчезла.

Сегодня, — решил я, стиснув зубы от боли и дурного предчувствия. — Сегодня попытаюсь ещё раз.

Иначе…
Иначе буря сметёт нас обоих.

Дорогие читатели!

Большое спасибо, что вы со мной в этой книге!

История будет по-летнему тёплой, приятной и увлекательной. Вскоре на неё откроется подписка. Чтобы не потерять, добавляйте в библиотеки. Здесь:

Глава 2

Эмилия

Пора ближе познакомиться с Асмирой — и, конечно, с её знаменитым рынком.

Дорога в город оказалась удивительно лёгкой и приятной — не в пример бесконечной мучительной тряске на старой повозке из столицы. Ухоженная тропа петляла между холмов, покрытых стройными соснами. Воздух звенел от чистоты и свежести. Пахло хвоей, влажной землей и сладостью — то ли цветами, то ли магией, что пронизывала эти места. Солнце мягко согревало спину, и настроение росло с каждым шагом.

Вот и городские ворота. Я ожидала увидеть нечто скромное, провинциальное — вроде покосившегося частокола или облупленного камня. Но ошиблась. Город Света оказался совсем не так прост.

Стены и башни Асмиры были выложены из светлого, почти перламутрового камня, который ловил солнечные лучи и мягко отражал их, словно дышал светом. Казалось, весь город светился изнутри — как драгоценность, огранённая с магом с утончённым вкусом.

Над воротами медленно парил герб: золотое солнце с белым кристаллом в центре. Его живые тёплые лучи пульсировали.

Впечатляюще. И… удручающе дорого.

Когда я была здесь в прошлый раз — с Альдорианом, сразу после свадьбы, в той самой, уже почти забытой жизни — мы почему-то проехали мимо. Прямиком к его фамильному гнезду.
— Нечего там смотреть, милая, просто городишко, — буркнул он тогда.

Какая досада. Теперь я знала: зря. Очень зря.

Улицы оказались широкими и чистыми, с элегантными зданиями, украшенными высокими арками, стройными колоннами и крышами, покрытыми чем-то вроде золотистого стекла. В самих стенах мерцали встроенные линзы, усиливающие солнечный свет и создающие причудливую игру бликов и теней. Воздух звенел от едва уловимого гудения — то ли магия, то ли пульс города.

На углах улиц иллюзионисты рисовали светом: прямо на мостовой расцветали цветы и порой по воздуху проплывали прозрачные рыбки. Мастера в кожаных фартуках, увешанные инструментами, ковали что-то из струящегося, дымчатого материала — эфира, вероятно.

Атмосфера была насыщена спокойным достоинством… и неподдельной дороговизной. Мой и без того худой кошелёк съёжился до размеров горошины при одном взгляде на витрины с кристальными безделушками и мантиями, отороченными лунным шёлком.

Первым делом — рынок. Ну, или хотя бы та его часть, которую я могла себе позволить.

Для начала заказала стёкла для окон у сурового бородача, подозрительно смахивающего на гнома. Он что-то невнятно пробормотал про «через три дня» и «предоплату», кивнул и исчез в глубине лавки, словно сделка уже была заключена.

Следующим был кровельщик — вечно недовольный Мико. Я пыталась уговорить его хоть как-то подлатать крышу моего убогого пристанища. «Уговорила» — это, конечно, громко сказано. Он одарил меня взглядом, полным сочувственного презрения, будто я предложила чинить крышу зубочисткой.

— Приду. Посмотрю. Без гарантий, — буркнул он наконец.

И на том спасибо.

Потом началось самое страшное — закупка еды. Рынок Асмиры — настоящий калейдоскоп красок, запахов и звуков, от которого у меня закружилась голова. И всё это великолепие требовало монет. Множество монет.

Я, как заправский стратег перед битвой, мысленно составляла список: мука, крупа, соль, масло, немного сыра, яйца. Заморских приправ? Нет. Обойдусь пока. На крайний случай соберу лесной мяты.

Каждый потраченный медяк отзывался щемящей болью под ложечкой, словно я отрывала от себя кусочки плоти.

Подошла к прилавку с горой мешков.

— Самая лучшая, с мельниц у Солнечного озера! — расхваливал товар улыбчивый толстяк.

Я попросила полмеры. Его улыбка чуть померкла.
— Полмеры? А может, всё же меру? Экономичнее выйдет!

Покачала головой, чувствуя себя нищей. В столице я не считала деньги. Он вздохнул, будто я захотела его первенца в полное владение, и насыпал.

Когда попыталась торговаться, он только закатил глаза:
— В Асмире так не торгуются, девушка. У нас цены честные.

Честные… и грабительские.

Теперь очередь за крупой.

— Ячмень или полбу, милочка? — тихо спросила бабушка с совиными глазами. Голос её напоминал шорох сухих листьев.

Я выбрала ячмень — он был дешевле. Бабушка набрала мне полный пакет, а потом вдруг сунула в руку небольшую связку сушёных ягод.

— На, попей чайку. Вижу, бледная ты какая. Силы нужны.

Я чуть не расплакалась от такой неожиданной доброты. Ягоды оказались горькими, словно полынь, но в них явно была пыльца Ригил — а значит, помогут при мигрени.

— Где вы собрали эти ягодки, бабушка?

— В Лесу Ночного шороха, детка, — ответила она с улыбкой, полной тайны.

Соль — всё оказалось просто. Белая смерть в чистом виде. Продавец, похожий на высохшего паука, молча взвесил нужное количество и также молча принял деньги. Никаких сантиментов.

С маслом начался настоящий цирк. Я хотела обычное растительное, а мне пытались навязать эфирные масла для ванн и медитации.

— Только посмотрите, как оно переливается! — зазывно напевал парень с горящими глазами. — Аромат лаванды успокоит ваши тревоги!

Мои тревоги могли успокоиться только от вида съедобного масла, и чтобы оно не стоило, словно выкуп за короля.

С большим трудом объяснила, что мне нужно простое масло чёрной оливки. Парень с разочарованием махнул рукой в сторону соседнего прилавка с глиняными кувшинами.

Там масло оказалось густым, золотистым и… опять же, дорогим. Пришлось брать самый маленький кувшинчик.

Покупка сыра оказалась настоящим испытанием на прочность. Десятки сортов — копчёный, с травами, с орехами, выдержанный в вине, белоснежный, и голубой, словно ясное небо… Я растерялась.

— Попробуйте, девушка! — протянули мне крошечный кубик на палочке. Он таял во рту, оставляя божественный вкус.

— Сколько? — спросила я, и от услышанного поперхнулась.

— А что-нибудь… попроще?

Продавец, в полном смысле слова сырный сомелье, поморщился и указал на неприметный круглый сыр в углу.

***

— Проблемы? — Кристиан бросил на меня взгляд.
Я уже была готова резко ответить, что это не его дело, и что его компания мне не милее, чем навязчивость этого парня. Хотя, если быть честной, вид соседа без одежды и с рыбой в руке почему-то запомнился куда отчётливее, чем хотелось бы. И, признаться, выигрывал в сравнении с образом парня со взъерошенными волосами.
Кристиан приблизился, на лице его застыло выражение, в котором смешались скука и лёгкий интерес — я так и не смогла расшифровать.
— Эй, Элвин, как работа? — Кристиан шагнул вперёд, заслоняя меня широким плечом. —Разреши помочь даме с её ношей.
— С работой всё в порядке, — отозвался Элвин, сдержанно, но с нажимом. — Я как раз собирался помочь сам.

Кристиан ловко подхватил самый тяжёлый тюк с мукой и крупой. Я настолько была ошеломлена его внезапным появлением — особенно этим фальшиво-доброжелательным тоном! — что даже не успела возразить. Мой «щит» из поклажи вскоре исчез, и между мной и наглым приставалой больше ничего не осталось. По крайней мере, до того момента, как Кристиан повернулся к нему и растянул губы в подобие улыбки.
— Приятель, извини, что прервал твои… любезности, но мы с соседкой договорились заранее. — сказал он, а затем кивнул в сторону повозки, к счастью, оказавшейся поблизости. — Не мог бы ты откинуть бортик? Тюки тяжёлые, а даме нужно садиться.

Брови Элвина медленно сошлись к переносице, почти срастаясь. Он явно пытался понять, какой спектакль здесь разворачивается. Впрочем, я — тоже.
— А почему бы и не помочь, — процедил он, не сводя настороженного взгляда с Кристиана. — Я не знал, что она твоя соседка.
— Теперь знаешь.
Я по-прежнему не понимала, что именно происходит, но нутром чувствовала: лучше подыграть. Приблизилась к повозке, когда Элвин откинул деревянную задвижку. Кристиан молча закинул тюк внутрь, затем без церемоний выхватил у меня из рук корзину с провизией и швырнул её следом.

— Что ты творишь? — прошипела я сквозь зубы, пока он наклонялся за следующим мешком.

Он резко выпрямился, наклонился ко мне, и его губы почти коснулись моего уха. От него пахло речной водой и лесом — свежо и неожиданно приятно.

— Спасаю твоё мягкое место от назойливого комара, — прошептал он. — А, по-твоему, что?

Тёплое дыхание скользнуло по коже, и по спине тут же пробежала предательская дрожь. Он отступил на шаг и подмигнул. Происходящее совершенно не вязалось с нашей предыдущей напряжённой встречей.

Кристиан вытер руки о грубые походные штаны и обернулся ко всё ещё озадаченному Элвину.
— Не было ли для меня посылки?
— Пока ничего, — янтарные глаза Элвина сузились. — Значит, эта… девушка — твоя соседка?

Кристиан растянул губы в широкой, нарочито радушной улыбке.
— Именно так. Живу прямо по соседству с этим лучиком солнца, — он снова подмигнул мне, а я недовольно фыркнула.

Взгляд Элвина оживился, в нём вспыхнул внезапный интерес.
— А-а, вспомнил. Тот жуткий дом… Знаешь, я ведь не только письма разношу — в недвижимости тоже кое-что понимаю. Могу предложить отличные деньги за участок. Особенно если вид на речку хороший… Хотя, если честно, тот домишко совершенно ничего не стоит.

Я закатила глаза. Ну конечно. И этот туда же.
— Участок не продаётся, — отрезала я и постаралась придать лицу как можно более неприступное выражение.

Кристиан отошёл в сторону… и протянул мне руку. Я уставилась на неё, сбитая с толку. Он что, ждёт рукопожатия?

— Ну же, — сказал он спокойно.

В нерешительности я вложила свою ладонь в его — большую, шершавую, тёплую.

Как только его пальцы сомкнулись, по телу прокатилась странная волна — тепло, смешанное с холодком тревоги. Будто я коснулась спящего вулкана.

Я забралась на сиденье. Как только устроилась поудобнее, сосед захлопнул низкий деревянный борт. Элвин стоял в стороне — раздражённый, сбитый с толку.

Лошадка тронулась, увозя меня прочь от гомона рынка и навязчивого приставалы. Кристиан сидел спиной ко мне.

— Местный почтальон, — бросил он, когда мы отъехали подальше.
— Справилась бы и сама, — отозвалась я. — Но… спасибо.
— Элвин Малбрук, — продолжил Кристиан с лёгкой усмешкой. — Говорят, ловит красивых девушек и ест их на ужин.
— Конечно, — фыркнула я. — Но за комплимент благодарю.
— Раз не боишься, зачем поехала со мной?

Я вздохнула, глядя на дорогу:
— Просто устала. Не хотела тратить силы на склоки. Да и покупки мне самой не донести.

Мы выехали за городские ворота — перламутровый камень Асмиры остался позади, мерцая в солнечном свете. Дорога пошла в гору, и неказистая лошадка, нагруженная покупками, заметно сбавила шаг. Повозка еле ползла, скрипя на каждом ухабе.

За городской чертой воздух стал свежее, чище. Пахло нагретой хвоей, влажной землёй и свободой. Дорога извивалась меж холмов, укрытых сосновыми лесами. Верхушки деревьев сверкали золотом в лучах полуденного солнца. Пели птицы.

Повозка скрипела, копыта отмеряли спокойный, убаюкивающий ритм. Я откинулась назад и позволила себе расслабиться.

Может, Кристиан не такой уж и ужасный? Помог, когда было нужно. Везёт домой с покупками… Вчерашний образ наглого хама начал меркнуть.

— Спасибо, что подвозишь, — сказала я тихо, скользнув взглядом по его профилю. — Это… очень любезно.
— Ну да, — усмехнулся он, не поворачивая головы. — Я же — само воплощение любезности.

Повозка резко затормозила и остановилась возле глубокого оврага.

— Слезай, — коротко бросил Кристиан, не оборачиваясь.
— Что? — я не сразу поняла, решив, что ослышалась.
— Слезай, — повторил он. Повернулся. Лицо — непроницаемо, словно вырублено из камня — ни намёка на прежнюю теплоту. — Кляча и так на последнем издыхании, а с тобой — ей вообще конец. Поклажу довезу, а ты — пешком.

Я остолбенела. Волна благодарности, что согревала ещё минуту назад, испарилась без следа, оставив после себя ледяную пустоту. Передо мной снова стоял тот самый человек, которого я встретила вчера. Сегодняшний Кристиан исчез, словно мираж.

***

Кристиан

Погнал лошадь в гору, не оборачиваясь. Знал: она осталась там, посреди дороги — маленькая, вся в дорожной пыли, — и смотрела мне вслед. В её взгляде… без сомнений, возмущение и обида. А может, даже презрение. Именно этого я и добивался.

«Иди прямо по дороге. Не свернёшь — не заблудишься». Идиот. Будто она ребёнок.

Эмилия. Бывшая невестка каких-то аристократов. По запаху магии — работает с травами. Могла бы она вылечить мою головную боль или лопатку? Проверить не получится.

Зачем я вообще в это ввязался? Увидел Малбрука — вездесущего почтальона с наглыми янтарными глазами, — как он к ней пристаёт, а она, заваленная тюками, изо всех сил пытается отбиться… И ноги сами понесли. Глупость. Чистейшая глупость. Лучше бы получила встряску от ненасытного гуляки, поняла, что ей тут не место, и исчезла. Подальше от Асмиры. Подальше от… меня.

Но нет. Вмешался. Сыграл доброго соседа. И зачем только взял её за руку? Теперь знаю, какая она тёплая. Нежная.

Нет. Стоп. Нельзя об этом думать.

Перед глазами поплыли тёмные пятна. Нет. Только не сейчас. Не здесь. Знакомое давление сжало виски. Тупой, нарастающий гул наполнил череп.

В голову ударила волна боли. Эхо отозвалось в висках и под лопаткой. Вцепился в вожжи изо всех сил. Лошадь почувствовала мою судорогу и нервно дёрнула головой.

Ещё один спазм — сильнее прежнего. Скрипнул зубами, чтобы не застонать. Вот почему я её высадил. Не только чтобы досадить. Хотя и это — тоже.

Но главное… Когда боль накроет по-настоящему, я буду кататься по земле, теряя контроль над телом и магией. И ей незачем видеть меня таким. Слабым.

Боль усилилась, превратившись в слепящий, белый шум. Дорога поплыла перед глазами. Казалось, голова раскололась надвое. Я резко дёрнул вожжи, заставляя лошадь прибавить шаг. Нужно успеть. Доехать до дома. Укрыться.

«Сгинь» — пронеслось в воспалённом сознании, но я уже не понимал, к кому это обращение. К ней? К Элвину? К королю? К самой боли? Или… ко мне?

Мысли спутались, распались и исчезли. Я лишь успел свернуть на узкую тропу, остановить лошадь, захлопнуть за собой дверь дома… и мир погрузился в пульсирующую, невыносимую темноту.

Эмилия

Дорога домой показалась втрое длиннее, чем путь до Асмиры утром. Я то и дело чихала от пыли, поднятой повозкой соседа. Ноги ныли, губы подрагивали от злости.

В голове вертелись всё новые и новые способы мести — один изощреннее другого.
«Открутить ему голову и использовать как горшок для настойки трав...» — мелькнула мысль, пока я обходила особенно глубокую колею.
«Нет, слишком гуманно. А если завалить дверь его дома навозом? Уже лучше. Но где взять столько навоза?.. Ах да, почтальон-развратник. Он наверняка согласится помочь — выглядит человеком, знакомым с отходами жизнедеятельности».

Я фыркнула, представив кислую физиономию Кристиана перед заваленной дверью. Потом тяжело вздохнула.

Фантазии мести вспыхивали ярко, но сил на их воплощение не осталось. Я могла только плестись под палящим солнцем, ругая его про себя последними словами. Хамелеон. Подлец. Тварь ползучая.

Каждое новое прозвище придавало шагу резкости, будто подталкивая вперёд, но ненадолго — усталость всё же брала своё. Ноги становились тяжелее, спина гнулась под грузом дня. А голод... Голод скребся внутри с такой силой, что в какой-то момент я начала подозревать, будто желудок решил съесть сам себя.

Мой дом — покосившийся, серый, будто уставший от жизни — наконец показался из-за холма. И первое, что бросилось в глаза: повозка Кристиана стояла у его крыльца. А мои драгоценные покупки... всё ещё лежали в ней! Он даже не подумал выгрузить их, как обещал. Тюк с мукой и крупой, корзина с провизией, одеяло — всё на месте. Вот это да!

Меня захлестнула новая волна ярости. Глаза застлала красная пелена. Сейчас же… сейчас я вытащу из корзины кусок сыра и запущу им в его проклятые окна! Или прямо в надменную башку, если высунется — так будет даже лучше.

Я уже сделала несколько стремительных шагов к повозке, сжимая кулаки до белых костяшек, когда вдруг заметила движение у своего крыльца. Замерла и обернулась.

На ступеньках сидела женщина. Лет шестидесяти, не меньше. Простая, но аккуратная одежда: тёмная юбка, кофта, платок, наброшенный на плечи. Лицо — уставшее. Руку она подпёрла щекой, а взгляд её был устремлён в сторону реки. У ног — небольшой узелок. Она вздыхала негромко, словно несла на себе всю тяжесть прожитой жизни.

Кто она? Как оказалась у моего дома?
И главное — зачем?..

Женщина, словно почувствовав мой взгляд, резко повернула голову. Её глаза широко распахнулись. Лицо преобразилось: напряжённость исчезла, уступив место ликованию. Она вскочила так стремительно, что я непроизвольно вздрогнула.

— Эмилия! — голос хриплый, надломленный от волнения, прозвучал неожиданно громко в звенящей тишине. — Дорогая моя племянница! Господи, неужели это ты?!

И, прежде чем я успела хоть что-то ответить, она кинулась ко мне — прямо через заросли крапивы, не обращая ни малейшего внимания на жгучие листья. Руки раскинуты, лицо светится радостью.

Я отшатнулась, как от призрака. Племянница? Что за чушь? Впервые в жизни вижу эту женщину!

Мысли, ещё мгновение назад занятые исключительно соседом и его злокозненной повозкой, смешались в хаос. Я уставилась на незнакомку, лихорадочно пытаясь уловить хоть одну знакомую черту, зацепиться за искру воспоминания. Но — ничего. Пусто.

Кто она такая?
Что ей нужно?
И почему она так уверенно называет меня племянницей?

Глава 3

Прежде чем я успела хотя бы моргнуть, женщина бросилась ко мне и с неожиданной силой обхватила шею, прижав к себе так крепко, что я едва не потеряла равновесие. От неё пахло пылью дальних дорог и чем-то сладким — то ли сушёными яблоками, то ли мёдом.

Я застыла, ошеломлённая. Руки беспомощно повисли вдоль тела. Кто она?

Передо мной стояла пожилая женщина с серебристыми волосами, в поношенном, но аккуратном платье цвета выгоревшей травы. Её глаза поблёскивали, как мокрый гравий после дождя.

— Я тётя Элизабет! — радостно пропела она, наконец отпуская меня и делая шаг назад, чтобы как следует рассмотреть. — Сестра твоей матушки, родная кровинка!

Я уставилась на неё.
Сестра мамы? Но у мамы не было сестры. По крайней мере, никто — ни она, ни бабушка с дедушкой — никогда о такой не говорил. В семейных рассказах, что я слышала с детства, упоминались лишь мамины братья. И те давно разъехались кто куда.

— Тётя... Элизабет? — переспросила я, настороженно. — Вы уверены? Я... я никогда не слышала, чтобы у мамы была сестра.

Тётя Элизабет пренебрежительно махнула рукой, точно отмахивалась от надоедливой мухи. Улыбка не померкла ни на её губах, ни в сияющих глазах.

— Ах, да что там слышать, милочка! — с лёгкой усмешкой сказала она. — Семья моя давно от меня отказалась. Совсем. — Она театрально приложила ладонь к груди, словно вспоминая боль, с которой уже успела сродниться. — Выгнали из дома, представь себе. Как последнюю нищенку. И всё — только потому, что я осмелилась выйти замуж по любви! За нашего дворецкого, Карлоса... Ах, какой это был мужчина! — Её взгляд на мгновение затуманился, потеплел. — Но для родителей это непростительный позор. Мезальянс! Так они говорили. И вычеркнули меня из жизни. Навсегда.

Я пыталась переварить услышанное.
Мои бабушка и дедушка? Те самые, что всегда казались воплощением кротости, доброты и безграничного терпения... Выгнали родную дочь — за то, что она вышла за дворецкого?
Это звучало... невероятно.

— Но... они же были такими добрыми, — пробормотала я, скорее себе, чем ей.

— Видимость, родная, видимость! — вздохнула тётя Элизабет. — Под маской доброты порой прячется каменное сердце.
Ну да бог с ними, с упокоившимися. А я вот услышала, что ты здесь, совсем одна, в этом... — она оглядела покосившееся крыльцо и заросший крапивой палисадник с неприкрытым неодобрением, — ...в этом милом захолустье осталась. И решила: надо ехать! Надо поддержать племянницу. Всё же кровь не водица.

Тут меня осенило.
— Тётя... а как вы узнали, где я? — спросила я, всматриваясь в её лицо.

Тётя Элизабет едва заметно замялась. Её взгляд на мгновение уплыл к облупленному забору, словно там мог прятаться ответ.
— Ох, милая, слухи, знаешь ли... — протянула она. — Они, как перекати-поле: катятся куда хотят, проникают, куда не ждёшь. Кто-то где-то услышал, кто-то передал... Я просто держала ухо востро. Искала родную кровиночку — и нашла!

— А зачем вы меня искали?

— Муж мой умер, — тихо сказала она и подняла глаза к небу, словно надеялась, что он услышит. — Я поехала в родительский дом с надеждой. Думала — может, кто-то из родных остался. Хоть кто-то. Но оказалось — только ты. Соседи рассказали. Про братьев никто ничего не знает. Следов нет. А твой адрес в столице удалось выведать… Там я и услышала, что ты теперь здесь, одна. И поняла — нельзя медлить.

Вроде всё сходилось.
Её рассказ был гладким, как отполированный речной камешек — и таким же непроницаемым. Где-то внутри меня шевельнулось смутное, едва уловимое подозрение… но прогнать пожилую женщину, которая появилась на пороге с таким теплом в голосе (пусть и с туманными объяснениями), я не могла. Совесть не позволила бы, даже если она трижды самозванка.

— Ну... — вздохнула я. — Добро пожаловать, тётя Элизабет. Только сразу предупреждаю: звать вас особенно некуда. Дом, как видите, требует вложений — не только души, но и лома с топором. Места мало, удобств ещё меньше.

— Пустяки, родная, пустяки! — бодро отмахнулась тётя Элизабет и, не колеблясь ни секунды, переступила порог, будто возвращалась в родные хоромы. Она оглядела прихожую: голые стены, просевший пол, пыльные паутинки в углах. — Ох, мило! — воскликнула она с неподдельным восторгом. — Настоящий уголок для вдохновения! Я ведь не привереда, Эмилия. Главное — крыша над головой и доброе сердце рядом. А уж обосноваться мы с тобой сумеем! Я рукодельница, и в порядок дом привести — для меня одно удовольствие!

С этими словами она сняла свой поношенный плащ и ловко повесила его на единственный гвоздь, торчащий из стены.
Я смотрела, как он покачивается в такт её шагам, и ощущала, как контроль над ситуацией — и без того зыбкий — окончательно ускользает из моих рук.

В животе громко заурчало. Голод, мучивший с самого утра, напомнил о себе самым убедительным способом.

— Тётя, — сказала я, стараясь вернуть разговор в более практичное русло, — прошу прощения, но я ужасно голодна. Со вчера почти ничего не ела. Вся моя скромная провизия — в телеге. Она стоит... — я кивнула в сторону забора, за которым виднелся угол повозки, — ...возле дома соседа. Если мы перетаскаем всё сюда, я смогу хоть что-то сварганить.

— Возле соседа? — тётя Элизабет нахмурилась, но уже через мгновение её лицо просветлело. — Ну и отлично! Разомнём косточки! Пошли, родная, пошли. Голод не тётка, как говорится... Тётка здесь только я! — весело заявила она и захихикала своей шутке, явно довольная игрой слов.

Повозка, битком набитая узлами, мешками и ящиками, стояла у соседского крыльца, частично загромождая подход в дом. Я внутренне поморщилась. Мог бы хоть оставить поближе к моему дому. Ух, какой!

Мы едва подошли к задку телеги, и я только протянула руку к первому тюку, как дверь соседнего дома со скрипом распахнулась. На пороге появился Кристиан.

Он выглядел так, будто только что проглотил осиное гнездо. Светлые глаза метали искры, губы были сжаты в тонкую линию. Он держался за косяк, и почему-то мне показалось, что под этой напряжённой позой прячется усталость. Он был измотан — чем, неясно, но это ощущалось.

***

Я тяжело вздохнула, глядя на гору покупок, небрежно сваленных в угол нашей единственной комнаты. Голод сжимал живот в тугой, болезненный узел, а мысль о готовке посреди пыльного хаоса казалась подвигом на грани невозможного. Но толку от уборки всё равно мало, пока не подлатаем крышу и не вставим стёкла. Так что я лишь прошлась влажной тряпкой по столу, смахнула пыль с печки да кое-где по полу. Остальное — позже.

Тётя Элизабет, впрочем, излучала просто ураганную энергию.

— Ну что, племяшка, засучим рукава! — бодро провозгласила она, повязывая на пояс передник, выкопанный из старого сундука. — Муку давай, яйца, сыр. И масло не забудь! Состряпаем сырный пирог — пальчики оближешь.

Она развернулась к Кристиану, стоявшему у дверного косяка с мрачным видом.

— А ты, соседушка, дров нам наколешь? Печь-то без толку простаивает, а без огня — мы как без рук.

Кристиан фыркнул, но всё же направился к груде старых, искривлённых поленьев, сваленных у задней стены дома. Я наблюдала за ним сквозь проём, что когда-то назывался окном, а теперь лишь дыра в стене. Сосед скинул клетчатую рубашку и остался по пояс обнажённым. И зачем я только смотрю?

Мускулы на его спине и плечах перекатывались под кожей при каждом взмахе топора. Это… завораживало. Он колол дрова с лёгкостью, но с таким выражением лица, будто каждое полено нанесло ему личную обиду.

— Любуешься? — его голос, хрипловатый и насмешливый, заставил меня вздрогнуть. Я резко отвела взгляд, чувствуя, как щёки вспыхивают жаром. Поймал.

— Наблюдаю, как ты обращаешь потенциально полезные дрова в щепки, годные разве что для растопки мышиного гнезда, — парировала я, хватаясь за миску для теста. — Экономнее надо, господин яблочник. Или твои яблоньки дровами плодоносят?

Он что-то буркнул в ответ — слишком тихо, чтобы разобрать слова, но тон был явно не из любезных. Я решила не реагировать и сосредоточилась на тёте Элизабет.

Она уже всыпала горку муки в большую, чуть помятую миску, что досталась мне вместе с домом. Мука взметнулась лёгким облачком и осела ей на ресницы и кончик носа.

— Ох, ветерок-озорник! — весело воскликнула тётя, смахивая пудру с лица. — Так, Эмилия, родная, масло сюда — холодненькое. И яйца разбей, три штучки. А я пока щепотку соли добавлю да водички плесну.

Она замешивала тесто уверенными, сильными движениями, ловко подворачивая края. Тесто быстро превращалось в гладкий, упругий шар.

— Видишь? Ничего сложного. Руки помнят, хоть давно и не баловала себя выпечкой. Карлос, светлая ему память, обожал мои пироги…

Голос её на миг дрогнул, но она тут же собралась.

— А теперь, пока тесто отдыхает под полотенчиком, займёмся начинкой! Этот козий шедевр… натрём его мелко-мелко.

Полотенце-то я купила. А вот про тёрку — не подумала. Да и в доме её не оказалось.

— Нечем сыр тереть, тётя.

— Ох, жаль как. Что ж, значит, придётся мелко порезать.

Пока мы с тётей резали сыр, Кристиан занёс в дом охапку аккуратно наколотых дров и бросил их у печи.

— Она хоть работает? — хмуро спросил он, глядя на облупленную краску.

— Уж точно лучше, чем ты, — отозвалась я, подходя с щепоткой сухих трав для растопки.

Разжечь огонь оказалось задачей не из простых. Печь фыркала, дымилась, упрямо отказывалась втягивать дым — он валил обратно в комнату, застилая всё густой серой пеленой и заставляя нас кашлять.

— Ой, беда-беда! — всполошилась тётя Элизабет, отчаянно размахивая передником. — Труба, поди, забита! Соседушка, голубчик, не посмотришь?

— Дело в задвижке, — хмуро отозвался Кристиан. Он потянулся вверх и одним движением открыл её, шевеля губами — я готова была поклясться, что он бормочет проклятия.

Дым, к счастью, пошёл в нужном направлении, втягиваясь в трубу с ленивым вздохом.

— Герой! — воскликнула тётя Элизабет с неподдельным восторгом. — Садись, садись, отдохни! Скоро пирог в печи запляшет!

Пока пирог зарумянивался, щедро наполняя дом умопомрачительным ароматом, мы занялись столом. Вернее, попытались. Грубый деревянный стол был цел, а вот со стульями вышла незадача. Один развалился под соседом, едва он попытался присесть, и меня чуть не скосило приступом смеха, когда он схватился за мягкое место. Больно, наверное. Другой же стул отчаянно скрипел, будто вот-вот готов был последовать печальному примеру первого.

— Эх, беда у нас с мебелью, — сокрушённо вздохнула тётя. — Знаешь что, Эмилия? А не перенести ли нам трапезу на воздух? Самый настоящий пикник! Травка-то под ногами — нежная, солнышко ласковое...

Идея, простая и гениальная, очаровала меня. Я полезла в сундук и достала большой лоскут плотной ткани, слегка выцветшей, но безупречно чистой — остаток старой занавески. Мы расстелили его прямо перед крыльцом, на траве, прогретой солнцем. Туда же водрузили дымящийся золотисто-янтарный пирог.

А в это время на печи тихонько побулькивал котелок с чаем, распространяя волшебные благоухания — терпкую свежесть смородинового листа и душистую сладость земляники.

Мы устроились на ткани. Кристиан, после мимолётного замешательства, опустился напротив меня, и его длинные ноги, как две неуклюжие стрелы, с трудом уместились на отведённом пространстве. Тётя ловко разломила пирог на крупные, аппетитные куски — нож, увы, тоже оказался в списке забытого. Придётся на днях снова наведаться на рынок. У соседа я просить не хотела.

Тётя управлялась по хозяйству с такой непринуждённой ловкостью, словно это было её природным ремеслом. Меня это, конечно, удивляло — ведь мама, истинная аристократка до кончиков пальцев, была почти беспомощна в подобных делах. Видимо, тётины руки, закалённые долгими годами простой жизни, научились этому искусству. Иначе я просто не могла понять, как две родные сёстры могли быть столь разными.

Пирог оправдал все ожидания. Горячий сыр растекался тягучей, солоноватой рекой, а корочка, золотистая и невероятно хрустящая, таяла во рту.

— Ну вот, совсем другое дело! — удовлетворённо промурлыкала тётя, смакуя крошки на кончиках пальцев. — Кров над головой, солнышко ласкает, еда — пальчики оближешь, да и соседи подобрались что надо... Чего ещё душе надо для полного счастья? — И она лукаво перевела взгляд, медленно скользнув от моего лица к Кристиану и обратно.

***

— Святые угодники! — ахнула тётя и засеменила следом за мной. — Ребёночек!

Я выбежала на берег, спотыкаясь о корни. И увидела её.

Маленькая девочка. Лет пяти, не больше. Сидела она посреди крошечного, грубо сколоченного плотика из неочищенных брёвнышек, который прибило к камышам у самого берега. Плот был настолько мал, что казалось, одно неловкое движение — и девочка окажется в воде. Она поджала ножки, уткнувшись лицом в колени. Плечики отчаянно подрагивали. Светлые, растрёпанные волосы падали на грязное, промокшее платьице.

— Деточка! Голубушка! — завопила тётя Элизабет, останавливаясь и заламывая руки. — Кто тебя, сиротинушку, сюда принёс? Ох, горе-то какое!

Медленно, стараясь не делать резких движений, я приблизилась к девочке. Едва ступив в воду, почувствовала, как туфли намокают, и через мгновение обувь отозвалась смачным хлюпаньем.

— Девочка? — позвала я как можно мягче. — Милая? Ты как сюда попала?

Девочка медленно подняла голову. Глаза, огромные и синие, как васильки, опухли от слёз. Носик покраснел. Личико, испачканное грязью, выражало такой чистый страх, что у меня внутри всё перевернулось. Она смотрела широко раскрытыми глазами, словно оленёнок, загнанный волками.

— Не плачь, солнышко, — попыталась я успокоить, протягивая руку. — Сейчас мы тебя отсюда заберём. Всё будет хорошо.

Но девочка лишь сильнее вжалась в свой жалкий плот, замахав руками, когда я попыталась приблизиться. Её испуганный взгляд метнулся куда-то за моей спиной.

— Ну и что это ещё такое? — раздался резкий, хрипловатый голос.

Кристиан. Остановился в двух шагах позади меня, руки на бёдрах, лицо озарено лунным светом — хмурое, недовольное, с глубокой складкой между бровей. Он смотрел на девочку как на неожиданную и крайне неприятную помеху.

— Кристиан! — сказала я. — Ты только не пугай её ещё больше! Видишь, она и так напугана до смерти!

Но произошло нечто неожиданное. Девочка перестала всхлипывать. Она долго смотрела на Кристиана. И вдруг потянула к нему ручонки. Тоненький, дрожащий голосок прозвучал в тишине:

— Хочу на ручки! К дяде!

Я замерла. Тётя Элизабет прикрыла рот ладонью. Кристиан... Кристиан просто остолбенел. Он посмотрел на протянутые к нему ручонки, потом на меня, потом снова на девочку, явно не понимая, что происходит и как вообще стал «дядей».

— Она тебя просит, — тихо сказала я, пытаясь поймать его взгляд. Он выглядел так, будто ему только что предложили поймать дикого грифона голыми руками. — Возьми её. Видишь, она тебя не боится.

— Я? — Кристиан фыркнул, но его взгляд снова прилип к девочке. В его светлых глазах мелькнула растерянность. — Я же... я не умею...

— Возьми ребёнка, Кристиан, — настаивала я, уже почти приказывая. — Она промокла, замёрзла, напугана. Ей нужна помощь. Сейчас же!

Девочка снова всхлипнула, её нижняя губа задрожала, и она ещё решительнее потянулась к нему:

— На ручки!

Кристиан тяжело вздохнул, будто готовясь к казни. Он сделал шаг вперёд, к самой кромке воды. Его движения были неловкими, скованными. Наклонился. Сильные руки нерешительно обхватили хрупкое тельце девочки и подняли с мокрого плота. Она мгновенно вцепилась в него мёртвой хваткой, обвила шею и прижалась мокрым личиком к щеке. Затихла. Только довольное сопение нарушало тишину.

Кристиан замер, держа ребёнка на руках, как неопознанный и слегка опасный артефакт. Он стоял по щиколотку в воде, совершенно неподвижный, глядя куда-то поверх головы девочки с выражением глубочайшего недоумения на лице. Казалось, он боялся пошевелиться, чтобы не сломать хрупкую ношу. В его глазах, обычно таких колючих и настороженных, я видела нарастающую панику. И что-то ещё... мягкое, неуловимое, глубоко спрятанное. Он был явно растроган этим внезапным доверием маленького, напуганного существа, но изо всех сил старался этого не показать.

— Ну вот, — прошептала тётя Элизабет, утирая слезу платочком. — Видишь, Эмилия? Душа-то у него добрая, хоть и прячет под колючками. Держит-то как... бережно.

— Давайте уже в дом, — пробурчал Кристиан, наконец очнувшись. Он осторожно выбрался на берег. — Холодно тут. И она... прилипла.

Сосед зашагал по тропинке, неся девочку на руках.

Мы — следом. Тётя Элизабет шептала что-то успокаивающее девочке, но та не реагировала, уткнувшись в плечо Кристиана. Я глядела на эту невероятную картину: суровый, замкнутый мужчина, пытающийся казаться недовольным, осторожно нёс маленького ребёнка. Что-то тёплое и щемящее сжалось в груди.

Кристиан направился прямиком к моему крыльцу и сел на верхнюю ступеньку.

Тётя немедленно начала суетиться:

— Ох, бедняжечка, вся дрожит! Эмилия, родная, беги, принеси одеяльце тёплое, новое! Да водички. И сахарку! Сахар — от испуга первое дело!

Я кивнула и бросилась в дом. Вернулась с одеялом, кружкой тёплой воды с ложечкой сахара и куском оставшегося сырного пирога.

Тётя Элизабет бережно укутала девочку в одеяло, пока Кристиан всё также неподвижно сидел, служа ей живой опорой. Девочка немного отодвинула лицо от его плеча, но руки не отпустила.

— Вот, солнышко, выпей водички, — ласково сказала тётя, поднося кружку. — Сладенькая. И пирожка кусочек хочешь?

Девочка молча кивнула. Она осторожно отпила глоток, потом ещё, потом ухватила кусок пирога и принялась его сосредоточенно жевать.

— Ну вот, молодец, — одобрила тётя. — Теперь скажи нам, лапушка, как тебя зовут?

Девочка проглотила пирог и прошептала так тихо, что мы едва расслышали:

— Анжелика.

— Красивое имя! — воскликнула я. — А сколько тебе лет, Анжелика?

Девочка задумалась, потом подняла растопыренную ладошку с пятью пальчиками. Я точно угадала.

— Ох, какая большая уже! — воскликнула тётя. — А откуда ты, милая? Как ты тут оказалась, одна на плотике?

Личико Анжелики снова сморщилось, губы задрожали. Большие глаза наполнились слезами.

— Мама... ушла на небко, — всхлипнула она. — Папа... папа болен. А тётя... Его жена вместо мамы… — Она замолчала, глотая слёзы. — Тётя злая. Ночью... ночью посадила меня на плот. И сказала: плыви куда хочешь. И... и толкнула. — Она снова прижалась к Кристиану, пряча лицо у него на плече. — Я боялась!

Глава 4

Кристиан

Проснулся от настойчивого тычка в бок. Приоткрыл глаза. Надо мной склонилась девчонка. Как её там… ах да, Анжелика. В одной руке она сжимала мою сапожную щётку, в другой — пыльный комок шерсти, найденный бог знает где. Огромные синие глаза смотрели прямо в мои — и в них таилась недетская печаль.

— Дядя, вставай, — прошептала она. — Солнышко уже высоко! И… и я хочу кушать.

Только этого мне не хватало. Вчерашняя головная боль, хоть и отступила, оставила тупой гул в висках и жгучее желание, чтобы все вокруг исчезли. Особенно эта маленькая прилипала. Я попытался зарыться в подушку, притвориться спящим. Но тут её тёплая ладошка легла мне на щёку.

— Ну пожалуйста?.. — голосок дрогнул.

Лесной дух меня побери. Я застонал и сел. Анжелика тут же расплылась в улыбке, словно одержала великую победу и сунула мне в руки щётку.

— Ботиночки надо почистить? — деловито спросила она.

— Нет, — провёл я рукой по лицу. — Лучше умоемся и пойдём к той тёте с длинными волосами, поедим. А после у меня дела.

Девчонка насупилась, а меня неприятно кольнула совесть. Но всё же я знал — мне нужно остаться одному.

Вышли на крыльцо. Утренний воздух был чист, прохладен и пах влажной землёй. Я зашагал к дому Эмилии своим в своём обычном темпе, но Анжелика тут же ухватилась за край моей рубахи и засеменила рядом. Тяжело вздохнул. Попробовал ускориться — и добился только того, что она едва не споткнулась. Пришлось сбавить шаг.

Только этого мне не хватало — превратиться в няньку для потерявшегося ребёнка. Как будто своих забот мало.

На подходе к соседскому дому я заметил повозку и двух рабочих из Асмиры. Один — коренастый, вечно недовольный Мико, кровельщик — уже карабкался по лестнице к дырявой крыше. Другой, бородатый и похожий на гнома стекольщик, разгружал ящики с мутноватыми стеклянными квадратами.

Новоиспечённая тётушка Эмилии стояла рядом, руки засунуты в передник, и что-то бодро рассказывала, активно жестикулируя в сторону конька крыши.

— Ох, соседушка! И наша пташечка! — защебетала она, увидев нас, а потом крикнула рабочим. — Эй, там! Смотри, не урони кирпич на голову! А ты, бородач, стёкла ставь покрепче — ветер у нас лихой! — Она обернулась, сияя. — Эмилия в лес пошла, травы искать. А я за хозяйством приглядываю. Анжелика, голубушка, иди ко мне — я тебе хлебца с мёдом дам!

Анжелика на миг замерла, крепче вцепившись в мою рубаху, но обещание мёда перевесило. Робко потянулась к пожилой даме, и та, не теряя времени, подхватила её на руки и понесла к крыльцу, напевая что-то про пчёлок и сладкую жизнь. Может, удастся на неё спихнуть девчонку.

Голова снова заныла — то ли от утреннего солнца, то ли от стука молотка Мико. А эта Эмилия куда подевалась? Совсем одна в лес пошла… Глупая женщина. Леса вокруг Асмиры вовсе не так безобидны, как кажется из окна её покосившегося сарая. Там водятся не только кролики да полезные травки. Есть места, где магия ведёт себя… капризно.

Я поморщился. Надо было встать раньше и проследить, куда она направилась. Потому что, если с ней что-то случится… Кто тогда будет готовить? И кормить это прилипшее ко мне дитя? Вот именно. Чисто практический интерес. Ничего больше.

Эмилия

Прохлада леса обволакивала, пахло густо и терпко — хвоей, прелой листвой и тенистыми цветами. Я глубоко вдохнула, расправив плечи. Сквозь высокие кроны сосен пробивались солнечные лучи, рассыпая золотые пятна по мшистой земле. В воздухе висела прозрачная дымка — обещание тёплого, спокойного дня.

Корзинки в руках терпеливо ждали своей добычи. Я знала, что ищу. Прежде всего — зверобой: его яркие жёлтые звёздочки сверкали на опушке. Он хорош для ран, для успокоения нервов — моих и, пожалуй, тёти Элизабет после вчерашних волнений. Потом мята: свежий, бодрящий аромат стелился у самой земли, особенно возле ручья, что журчал неподалёку. Незаменима и для желудка, и просто для вкусного чая. А вот и она — низкие кустики с зубчатыми листочками. Я присела и аккуратно нарвала листиков, стараясь не повредить нежные стебли.

В тенистых низинах под старыми буками я надеялась найти медуницу. Пёстрые листья и нежные сиреневые цветки этого растения — отличное средство от кашля. Для Анжелики пригодится, мало ли. Вот и несколько кустиков.

Пока шла, собирала ягоды. По краю тропинки алели спелые земляничины — маленькие, душистые, тёплые от солнца. Горсть — прямо в рот: сладкий взрыв вкуса. Остальные — аккуратно в маленькую корзинку, отдельно от трав. Пойдут на пирог или к мёду. Можно и засушить: если вместе с прицветниками, получится чудесный чай на зиму.

Чуть дальше на солнечном пригорке заалели ягоды костяники — кисловатые, но сочные. Хороши для морса, особенно в жаркий день.

Возле большого валуна, покрытого мхом, разросся чабрец. Его мелкие листочки и лиловые соцветия пахли пряно и тепло. Отличная приправа и для мяса (если оно когда-нибудь появится в нашем доме), и для сыра. Полезен для горла, для бодрости духа. Набрала целый пучок.

Корзинки потихоньку наполнялись ароматами леса, который щедро делился дарами. С каждым сорванным стебельком, каждой ягодкой во мне росло странное, тихое чувство умиротворения. Казалось, сами травы напоминали мне, кто я есть. Не бывшая жена, не неудачница, а травница. Женщина, знающая своё дело.

Улыбнулась про себя и нарвала тысячелистника — белые кружевные зонтики качались на тонких стеблях, будто приветствуя меня. Кровоостанавливающее, противовоспалительное… Незаменимы в любой аптечке. Засушу и, может, продам в Асмире. Деньги мне ой как нужны!

Солнце уже припекало вовсю, когда я решила, что на первый раз хватит. Корзинки были полны, спина слегка ныла, но на душе — легко и светло. Пора домой.

Выбралась из леса на тропинку, ведущую к дому, и замерла.

На крыльце моего всё ещё покосившегося, но уже не такого унылого жилища, опираясь на толстую узловатую палку, сидел сгорбленный старик. Одежда его была поношена, но чистая, тёмного, неразборчивого цвета. Широкополая шляпа скрывала лицо. Лишь острый подбородок и длинные седые пряди, выбивавшиеся из-под полей, выдавали возраст.

4.2

— Кто вы? — спросила я, подходя ближе. Одновременно огляделась — вокруг пусто. Даже смешно: именно в этот момент я бы не отказалась увидеть соседа. Вредный он, конечно, но хоть знакомый.

— Устал я, — старик перевёл дух. — Из города иду... Асмира, она красивая, да только приюта для таких, как я, там не найти. Один добрый человек подсказал: иди за город, может, кто приютит.

В этот миг из дома выскочила тётя Элизабет. Увидев старика, она нахмурилась и упёрла руки в бока.

— Ох, и что это ещё? — воскликнула она, бросив на меня многозначительный взгляд. — Я же сказала — уходи! Что, день сегодня такой, что никто с первого раза не понимает? Мало ли кто тут бродит! Мы ведь не постоялый двор.

Она подошла ближе, окинув старика взглядом, в котором не было ни капли теплоты.

— Ну и видок... Дорога дальняя, говоришь? А документы есть? Кто ты такой?

— Цыц, старая ведьма, — буркнул он. — От тебя голова болит.

— Это я-то старая?! — тётя взвилась, готовая вот-вот лопнуть от возмущения, словно мыльный пузырь.

Но старик уже отвернулся от неё и снял шляпу. Солнцу открылось морщинистое, загорелое лицо, редкие седые волосы. Голубые глаза с мольбой смотрели прямо на меня.

— Герберт, — тихо произнёс он. — Герберт Грин. Когда-то был огородником в королевских садах. Давно это было... А теперь я просто старый бродяга. Силы копать ещё есть. Вижу, землица у вас за домом непаханая. Мог бы вскопать, овощей насадить... Картошечку, лучок. Всё в помощь. Крыша над головой да кусок хлеба — вот и вся плата.

Его усталые глаза и простое, но честное предложение помощи тронули до глубины души. Да, тётя права — это рискованно. Но прогнать старика, такого же потерянного, как я сама была ещё совсем недавно?.. Не смогла.

— Добро пожаловать, Герберт, — сказала я, стараясь говорить твёрдо. — Можете переночевать. А насчёт огорода... поговорим завтра. Тётя, — я обернулась к Элизабет, заметив, как губы её недовольно сжались, — помоги, пожалуйста, найди ему уголок.

Тётя Элизабет громко фыркнула:

— Раз племянница решила... Иди за мной, старик. Уголок найдём. Только ноги помой да пыль отряхни. Чистота у нас пока что роскошь, но мы за неё держимся!

По голосу было слышно — гнев тётя сдерживает с трудом.

Они уже направились к двери, когда из дома напротив вышли Кристиан и Анжелика. Девочка крепко держала его за руку, а на лице соседа застыло уже привычное, вечно недовольное выражение. Увидев Герберта, Кристиан приподнял бровь:

— Новенький? — сухо осведомился он, переводя взгляд с него на меня. — Скоро в твоём сарае места не останется, Эмилия. Сначала сама заявилась, теперь ещё приют для бездомных открываешь?

Я едва сдержала улыбку.

— А ты что, переживаешь, папаша? Беспокоишься, что у тебя появится конкурент на звание главного ворчуна?

Кристиан фыркнул, но Анжелика вдруг рассмеялась:

— Дядя Крис — не папаша! Он дядя! — Она перевела взгляд на Герберта, который, бросив свой узелок у порога, уже выходил из дома. — А ты кто?

Похоже, девочка окончательно пришла в себя — в голосе звучало любопытство.

— Герберт, деточка, — старик улыбнулся ей тепло, по-отечески. — Старый огородник.

Кристиан только покачал головой, но следующая его реплика была обращена уже ко мне:

— Дитё есть хочет, — заявил он с видом человека, которому поручили важнейшую государственную миссию. — А у меня пусто. Последний помидор... протух. Видимо, не судьба мне наслаждаться покоем и гнилыми овощами в одиночестве.

Я скрестила руки на груди.

— Это ты за девочку просишь или сам проголодался, сосед? Могу предложить ей кусочек сыра и хлеба. А ты, как я понимаю, предпочитаешь питаться сарказмом и тухлятиной.

В его светлых глазах мелькнул насмешливый огонёк.

— Раз уж вы все так основательно потревожили мой заслуженный покой, — сказал он с преувеличенной вежливостью, — то, полагаю, можно и накормить. Но учти, Эмилия, — голос его стал тише и серьёзнее, — ночью ты можешь пожалеть, что не уехала отсюда, пока был шанс. В этих местах может произойти что угодно. Особенно когда собирается столько... интересных личностей.

— Ох, и верно! — вмешалась тётя Элизабет, появляясь в дверях. — За столом гостей — гурьба, а сесть некуда! Два стула, да и те на ладан дышат. — Она бросила на Кристиана лукавый взгляд. — Может, у соседушки найдётся лишний столик да парочка крепких стульев? Хоть на время. А то как кормить гостей стоя?

Кристиан вздохнул так, будто его попросили расстаться с фамильным серебром.

— Найдутся, — проговорил он. — Временно. Анжелика, останься здесь. Я сейчас. — Он отпустил её руку и направился к своему дому. На удивление девочка осталась, даже не попытавшись пойти за ним.

Минут через пять у моего крыльца уже стоял простой, но крепкий деревянный стол и три добротных стула — явно фабричных, а не сколоченных на скорую руку.

Тётя Элизабет принесла огромную миску с дымящейся кашей — из той самой крупы, что мы недавно купили, — а ещё кусок козьего сыра и хлеб.

— Надо договориться с молочником, — сказала тётя, раскладывая кашу по тарелкам. — Не помешает и яйцами разжиться. Займусь этим завтра.

Герберт сел на самый краешек стула, будто боялся помять чужое сиденье, а Анжелика устроилась рядом с Кристианом, обхватив колени руками.

Пока все ели (а Кристиан, надо признать, ел с таким аппетитом, будто всё утро косил луга), я разбирала травы из корзин. Аккуратно раскладывала их на чистую ткань, чтобы подсохли на вечернем воздухе. Зверобой, мята, медуница, чабрец, тысячелистник... Запахи смешивались в густой, тёплый аромат, в котором чувствовалось и лето, и тихое обещание лекарств от любых бед.

— Завтра или послезавтра, — проговорила я, больше себе, чем кому-то, — схожу в Лес Ночного Шороха. Бабушка на рынке говорила, что там уже поспели ягоды Ригил. Пока сезон, надо собрать.

Герберт, до этого молча ковырявший ложкой в каше, вдруг замер. Медленно поднял голову. Его голубые глаза стали круглыми.

4.3

Солнце клонилось к закату, превращая воду в расплавленное золото и медь. В воздухе висело тёплое томление, смешанное с запахом влажной земли и хвои, нагретой за день. Последние лучи цеплялись за верхушки елей на другом берегу, а с опушки тянуло горьковатым ароматом полыни.

— Красивый закат, — произнесла я, не найдя других слов.

— Сойдёт, — откликнулся Кристиан, прожигая меня взглядом. — Идеальный вечер, чтобы собрать вещи и уехать. Пока ещё не поздно.

Я усмехнулась, уловив направление разговора.

— Собрать вещи и уехать? — повторила я. — И куда же именно, дорогой сосед?

— А это уж твоя забота, соседка, — прищурился он, когда из-за ветвей выскользнул яркий луч. — Любое место будет лучше этого, Эмилия. Девочку, так и быть, пристрою сам. А остальных забирай и уходи. — Он кивнул в сторону моих владений, где ставни висели перекошено, крыша, хоть и подлатанная, всё равно проседала. — Зимой замёрзнешь. Если, конечно, доживёшь до зимы. И эти люди… — его взгляд скользнул к окну, откуда доносились голоса. — Интересно, как их сюда занесло? Ты что, приют открыла для потерянных душ?

— Элизабет — моя тётушка. Пожилая и одинокая. А Герберт и Анжелика нуждаются в помощи, — ответила я спокойно. — Не могла же я их оставить. И дом… я приведу его в порядок. Постепенно.

— Постепенно? — Кристиан усмехнулся. — Пока дом не рухнет тебе на голову? У тебя нет ни денег, ни сил. А вот самомнения — хоть отбавляй и…

Он запнулся, будто не решаясь договорить.

— Я не собираюсь убегать, — произнесла я твёрдо и подняла подбородок.

Кристиан сжал челюсти так, что на скулах заходили жилы. Лицо его побледнело, плечи напряглись. Он устало провёл рукой по виску. Голова у него болит, что ли? Может, потому и злой?

Повисла тишина — густая, вязкая, словно речной туман, начинавший стелиться у воды. Над ухом тонко зажужжали первые комары.

— И всё же… почему ты так отчаянно хочешь остаться один? — бросила я, не скрывая раздражения от его настойчивости. — Может, ты что-то скрываешь?

— Не твоё дело! — рявкнул он и шагнул вперёд. — Не суйся в мои дела, соседка. Иначе пожалеешь.

— Хватит меня пугать!

Я резко развернулась. Потёртое на локтях платье колыхнулось, зацепившись подолом за высокий бурьян.

— Эмилия! — крикнул он. — Потом не говори, что я не предупреждал! Останешься — пеняй на себя!

Я остановилась у зарослей камыша и обернулась. Сумерки сгущались стремительно, укутывая фигуру соседа в сизую дымку.

— Предупреждение принято, — холодно ответила я. — На этом всё.

И, не оборачиваясь больше, направилась к дому, оставив Кристиана одного на берегу.

Захлопнула дверь, прислонилась к прохладной деревянной створке и закрыла глаза. Сердце отчаянно колотилось, в ушах звенело от злости. Как же я ненавидела его в этот миг! Высокомерного, вечно недовольного…

В комнате горела единственная свеча. Анжелика помогала тёте мыть посуду после ужина.

— Всё в порядке, дорогая? — тихо спросила тётя Элизабет, вытирая руки о передник.

— Да, да, всё хорошо, — выдавила я улыбку, оттолкнувшись от двери. Голос всё же предательски дрожал. Будет ли у меня когда-нибудь покой в этом мире?

— Отведу нашу гостью к соседушке, а потом будем спать, — сказала тётя, беря девочку за руку.

Я опустилась на край кровати и сжала виски ладонями. В углу на циновке, укутанный тряпками из сундука, уже посапывал старик Герберт. Надо бы и ему одеяло купить. За окном, в доме у сада ледяных яблонь, горел свет.

Он предлагал устроить девочку. Но куда? Будто я могла просто так отдать ребёнка — хрупкого, как листик, оторванный ветром и прибитый к моему порогу.

Нет. Тысячу раз нет.

Да и сам он, разве сможет?

Гнев накрыл снова — горячей и горькой волной. Подошла к окну. За стеклом сгущалась темнота. Тётя уже открывала дверь, а в соседнем доме вдруг погас свет.

— Убирайся сам, — бросила я в пустоту.

Пусть исчезнет. Найдёт себе идеальную пустыню, где не будет ни людей, ни забот. А моё место здесь. Среди дырявых крыш и моих подопечных. Хватит! Бывший муж изгнал из столицы, а теперь ещё этот…

Я резко отвернулась от окна и смахнула со щеки предательскую слезинку.

— Всё хорошо, — сказала я.

— Конечно, дорогая, — ответила тётя, думая, что это ей. — Идём спать.

Кто же мог знать, что именно этой ночью я и правда пожалею обо всех своих решениях.

4.4

Сон не шёл. За спиной тихо посапывала тётя Элизабет, её тёплый бок оставался единственным уютным островком на жёсткой, неудобной кровати. В углу старик Герберт храпел, как заведённый, и его гулкие раскаты вторили порывам ночного ветра за окном. Я ворочалась, тщетно пытаясь найти хоть какое-то удобное положение, а мысли не отпускали.

Скоро на крыльце подсохнут первые пучки трав: зверобой, мята, медуница… Но этого — капля в море. Слишком мало и слишком дёшево. Нужно гораздо больше. А значит, дорога одна — в Лес Ночного Шороха. Страшно? Ещё бы. Особенно после леденящих душу историй соседа — натура у меня впечатлительная. Но… бабушка на рынке упоминала, что спелые ягоды Ригил растут именно там. Кто знает, какие ещё сокровища скрываются в тех сумеречных чащах?

Значит, идти придётся. А потом — снова в Асмиру. Надо выяснить, как пробиться на рынок со своим товаром. Платить лишнюю монету за место? Или попроситься в помощницы к той самой бабушке с совиными глазами? Дела, дела… От одной этой круговерти уже начинала кружиться голова.

И тут… мысль проскользнула тихо, но настойчиво и уж больно заманчиво. Если бы он… если бы Кристиан согласился помочь мне. Хотя бы чуть-чуть. Его ледяные яблоки — редкость несравненная, почти бесценная. А у меня есть старинный рецепт. Ягоды Ригил, лимонная мята (та самая, что растёт лишь у кристальных ручьёв), косточки ледяных яблок и капелька дикого мёда, собранного на рассвете. Лекарство от головной боли любой природы. Сильное, редкое. В Асмире такого не сыщешь, да и в целом мире немногие знают секрет.

Если бы удалось… Как было бы здорово! Деньги, признание, независимость. И Кристиану польза — дополнительный доход.

Я поудобней устроилась на подушке, вздохнула и уставилась в потолок, где лениво шевелились тени. Мечты. Он скорее весь свой сад под корень выведет, чем станет со мной сотрудничать.

Потом я вспомнила о Герберте. Совсем старик. Как бы я могла его выгнать? Сердце не камень. Он кажется безобидным, словно лесной ёжик. Да и за домом валялись старая лопата и грабли, а река неподалёку — поливать удобно. Оставалось лишь купить в Асмире семян: капусты, моркови, лука. И картошки — как он сам предлагал. Пусть копает себе огород. Лишние руки не помешают, да и еды прибавится.
Решение пришло легко, само собой: оставим старика.

Ш-ш-шурш…

Я замерла, вглядываясь в темноту. Не Герберт, не тётя. Звук шёл снаружи, прямо из-под окна. Лёгкий, осторожный, казалось, кто-то крадётся по сухой траве.
Сердце ёкнуло и забилось чаще. Кристиан? Неужели этот невыносимый тип решил среди ночи напугать меня? После нашего разговора у реки… Очень на него похоже. Горячая волна злости подкатила к горлу. Всё, хватит! Пора положить конец его выходкам.
Осторожно выбралась из-под одеяла, стараясь не потревожить тётю. Пол под босыми ногами был ледяным. В темноте нащупала массивную чугунную сковороду, купленную недавно на рынке. Тяжёлая, надёжная — идеальное оружие против ночных привидений, даже если их зовут вполне по-человечески.
Крадучись, двинулась к двери. Рука заметно дрожала. Ещё мгновение — и я распахну дверь, напугав его первой. Пусть хоть раз поймёт, что значит уважать соседей.
Дыхание спёрло. Прижалась ухом к прохладной деревянной поверхности. Тишина. Лишь храп старика Герберта да гулкое биение собственного сердца, готового выпрыгнуть наружу. Я собралась с духом.
Резко дёрнула ручку и распахнула дверь, занося сковороду для удара. По голове, конечно, бить не стану, а вот по спине получит сполна.
— Ну что, доволен… — начала я.
И застыла. Сковорода бессильно опустилась, едва не выпав из ослабевших пальцев.
Это был не Кристиан.
На пороге в бледном лунном свете стояла фигура. Невысокая, сгорбленная, укутанная в тёмный, мокрый на вид плащ. Капюшон был натянут так низко, что лица не разглядеть. От фигуры тянуло сыростью, тиной… и чем-то древним, холодным, совершенно чужим. Нечеловеческим.
Кто бы это ни был, он не шевелился. Просто стоял, смотря прямо на меня из-под капюшона.
В одно мгновение испарились и злость, и решимость. Остался лишь леденящий, парализующий страх.

Глава 5

На месте глаз горели две ледяные искры лунного света. Их безжалостный блеск пронзал насквозь, ощупывал изнутри, словно просеивал через невидимое сито, стирая всё лишнее и оставляя только уязвимую суть.

Я вздрогнула — сковорода с грохотом ударилась о пол. Но, увы, от грохота никто не проснулся. Я хотела захлопнуть дверь, отсечь тьму, ворвавшуюся внутрь, — но тело не подчинилось. Пятки скользнули по шершавым, скрипучим половицам, отступая. А потом и вовсе остановились. Ноги налились свинцом, словно вросли в старый древесный массив, слились с ним. Руки безвольно повисли вдоль тела тяжёлыми плетьми. Я не могла даже моргнуть. Лишь неподвижно смотрела в две колючие точки, чувствуя, как по коже ползут мурашки ледяного ужаса.

Морок!
Он накрыл меня липкой пеленой, окутал паутиной, сковав каждую мышцу, парализовав волю, выдавливая воздух из лёгких.

И вдруг — голос.

— Ты… что ты хочешь взять у леса? — потекло по комнате, обволокло, просачиваясь в кожу. Тяжёлое, серебряное и ядовитое.

Голос возник прямо в воздухе, в дрожи костей, в гуле кровотока. И это был не один голос, а многоголосое эхо, сплетённое из десятков шёпотов. Мужские, женские и даже детские — звучали в унисон, накладывались друг на друга, образуя невыносимую какофонию внутри моей головы.

Губы мои разомкнулись сами, безо всякого приказа, и наружу вырвались слова, чуждые и слабые, словно произнесённые не мной:

— Травы… ягоды…

Эхо зашевелилось, заволновалось. Звук стал невыносимым. Меня затошнило, виски сдавило, а перед глазами закружились тёмные, масляные пятна. По окаменевшим щекам покатились слёзы.

— Думала ли ты о плате? Что оставишь… взамен? — прошипели голоса.

Последние силы утекали сквозь пальцы, которыми я уже не могла пошевелить. Колени дрожали, подгибаясь, но упасть не удавалось — невидимые путы держали тело в жёсткой, неестественной стойке. Дыхание стало мучительным, прерывистым.

— Я…я не знаю… — слова сорвались на хрип. — Я просто… собирала… Что я должна… дать?..

И вдруг за спиной незваного гостя, в дверном проёме, наполненном ночной тьмой, возникла высокая, стремительная, до боли знакомая фигура. Кристиан. Его появление было столь неожиданным, что даже морок как будто дрогнул. В поднятой руке блеснуло — резкая, холодная вспышка. То ли отражение луны на клинке, то ли отсвет древнего амулета. Сознание отказывалось фокусироваться, и мир плыл. Всё — словно в дурном сне.

Кристиан произнёс слово. Одно — низкое, гортанное. Я не поняла его, но почувствовала кожей. Воздух дрогнул, как от мощного удара.

Гостя отбросило прочь от порога, будто сдуло ураганным ветром. Давление, стянувшее меня, ослабло — лишь на мгновение. Но этого оказалось достаточно. Ледяные оковы внутри тела треснули. Ноги подкосились, и я рухнула вперёд, лишившись опоры.

Но жёсткого удара не последовало. В тот же миг сильные руки подхватили меня, не дав упасть. Кристиан прижал к себе, крепко и надёжно. Я вдохнула его запах — прохлады реки, хвои и кожи. Единственная опора в обезумевшем мире.

Последнее, что уловил мой угасающий взгляд: незваный гость вновь поднялся. Его силуэт скользнул по земле. Капюшон сорвался, и за ним открылась ослепительная пустота, из которой прямо в Кристиана устремились два холодных сгустка лунного света.

Мы оба рухнули на пол.

А дальше — беспросветная тьма.

Кристиан

Тупая, ноющая боль в затылке и онемение в правой руке. Открыл глаза. Зрение мутное, как будто смотрел сквозь запотевшее стекло. Потолок. Знакомые, потрескавшиеся балки, залитые слабым лунным светом из окна.

Что за боль в руке?.. Повернул голову. На предплечье лежала голова Эмилии. Светлые волосы растрепались, касаясь моей кожи. Она дышала ровно, глубоко, будто просто спала. Лицо бледное, но спокойное.

Память возвращалась медленно, кусками.

Мысленно выругался. Ведь это я сам собирался её напугать, чтобы собрала пожитки и убралась куда подальше. Дурак. Подошёл к дому — и увидел его на пороге. А потом понёсся через двор, как безумный, даже не думая о том, что на мне лишь штаны да старая рубаха, прилипшая к телу от пота и нечем сражаться. Раз уж Хранитель леса застал её первым, стоило просто дождаться, пока он выполнит за меня «важное дело». Но нет — я кинулся спасать, как только запахло настоящей опасностью. Да ещё и магию проявил у неё на глазах.

Я сразу понял, кто это был. Слышал от Элвина. Никогда не думал встретиться с ним лицом к лицу. Сам я его владения не трогал и поэтому не представлял для него интереса.

А вот Эмилия… Неужели всё из-за трав?..

Присмотрелся к её лицу вблизи.
Красивая. Слишком красивая для этого проклятого места. И хрупкая. Мысль вспыхнула неожиданно и настойчиво. Я тут же отогнал её прочь. Не время. Не место. Да и не нужно мне этого.
Прядь волос упала на нежный лоб. И почему так тянет её убрать?

Эмилия пошевелилась, веки дрогнули. Она тихо простонала и открыла глаза. Сначала взгляд казался пустым, рассеянным, потом сфокусировался на мне. На лице, которое оказалось в нескольких сантиметрах от её.

Она вздрогнула, но не отстранилась. Напротив — всматривалась, серьёзно и пристально.
— Это… — её голос был хриплым, не то от сна, не то от пережитого ужаса. — Это ведь не ты устроил мне этот кошмар?

— К сожалению, нет, — усмехнулся я. — Мои скромные таланты не дотягивают до таких… спецэффектов.

Ложь, конечно. Я мог бы и похлеще. Но ей знать необязательно.

Она медленно приподнялась, опираясь на локоть. Я осторожно высвободил онемевшую руку, стараясь не показать, насколько она затекла. Вместо облегчения — пустота.

— Спасибо, — тихо сказала Эмилия. — Ты появился вовремя. Странно, что никто в доме не проснулся. Надо проверить, всё ли с ними в порядке.

Как всегда — прагматична.

Эмилия уже пыталась вернуть контроль над ситуацией. А я всё продолжал смотреть: на упрямый завиток, прилипший ко лбу, на густую тень ресниц. Глупо, но оторваться не мог.

5.2

Эмилия

— Кто ты?.. — выдохнула я дрожащим голосом. — И что ты делаешь в моём доме?

Гость не ответил. Лишь сквозняк прошелестел в щелях. Казалось, даже воздух замер в ожидании. Лунный свет из окна дрожал, преломляясь на краю чёрного капюшона, и отбрасывал на стены длинные, неестественно растянутые тени.

— Это Хранитель, — тихо сказал Кристиан. — Хранитель леса. Ты ведь слышала о них?

В памяти всплыло старое, почти стёртое воспоминание. Мама — строгая, взволнованная — держит меня за руку у самой кромки рощи за нашим домом. «В каждом лесу есть свой Хранитель, доченька. Он не терпит чужаков. Он может быть опасен, если поймёт тебя неправильно. Никогда не ходи туда одна». Я тогда кивнула, испугавшись её серьёзного тона, но вскоре решила, что это всего лишь сказка, придуманная, чтобы дети не бродили где попало. Никогда прежде ни в одном лесу, мне не доводилось встречать ничего подобного. До этой ночи.

Я сделала шаг вперёд, собрав всю свою храбрость, которой осталось с гулькин нос.

— Чего ты хочешь? — спросила я, глядя на два огонька, горевших в глубине капюшона.

В ответ донёсся шёпот, похожий на шелест листвы у обочины дороги, сотканный из множества голосов.

— Ветер… нашептал… девица собралась в лес Ночного Шороха… — Капюшон Хранителя медленно склонился в мою сторону. — Я пришёл… поговорить об этом.

5.3

Лунный свет утонул в густой ткани плаща Хранителя. Два ледяных огонька в глубине капюшона, горели неземным, холодным светом.

Я выдохнула, стараясь унять дрожь, и всё же сделала шаг вперёд. Сердце болезненно колотилось.
— Что ты хочешь от меня? — спросила я, пытаясь унять дрожь.

— Хочу порядка в своём лесу, — слова разлетелись по комнате, коснулись моих волос, закружились вокруг головы и мягко опустились на плечи.

Я машинально попыталась стряхнуть их — безуспешно. Взглянула на Кристиана: он сосредоточенно смотрел на гостя.
Перевела взгляд на кровать, где спокойно спала тётя, потом — в угол, где храпел старик. Они и не шелохнулись. Удивительно! Видимо, Хранитель и на них навёл морок.

— Я не желаю зла твоему лесу, — тихо произнесла я. — Лишь хочу собрать трав, чтобы выжить.

— Все только хотят брать... — прошелестело множество голосов. — Лес — не кладовая. Он живой. А ты тревожишь его тишину.

Кристиан, не отрывая взгляда от Хранителя, медленно сдвинулся вперёд, вставая между мной и столом. Его спина напряглась — как у зверя, готового к прыжку.

— Она здесь недавно. Не знала правил, — его голос прозвучал низко и ровно, без тени обычного сарказма.

Два огонька медленно перевели свой холодный свет на него.

— Ты... лишний, — в какофонии голосов возник новый, низкий, мужской, полный презрения. — Уходи. Это не твой разговор.

— Пожалуй, я останусь и послушаю, — парировал Кристиан.

Я шагнула чуть в сторону, отказываясь прятаться за его спиной.
— Я уважаю твой лес, — сказала твёрдо. — Не сломаю ни одной ветки без нужды, не оставлю мусора. Буду брать лишь то, что необходимо для выживания. И... для помощи другим. Травы, настойки, отвары — единственная для меня возможность заработать. А в деньгах я нуждаюсь не меньше всех прочих.

Хранитель склонил голову, капюшон колыхнулся, словно от ветра.

— Слова... — на этот раз в хоре прозвучал усталый, старческий голос. — Все умеют произносить слова. Но что ты дашь взамен? Чем оплатишь жизнь, что прервёшь? Как возместишь покой, что нарушишь?

Я задумалась. Деньги? Для такого существа они лишь пустой звук. Обещания?

— Я... я буду подбирать мусор, если встречу его, — неуверенно начала я. — Отгонять тех, кто придёт в лес с дурными намерениями. И... — меня вдруг осенило, — я буду сажать семена.

Повисла тишина. Светящиеся глаза пристально изучали моё лицо, выискивая малейшую фальшь.

— Голос... честный, — прошелестел детский шёпот. — Но этого мало. Очень мало.

— Я могу предложить только то, что имею, — тихо сказала я. — Силы и уважение.

— Месяц, — вдруг раздалось резко, словно в тишине треснула ветка. — У тебя есть месяц. Я вернусь и посмотрю... на твои дела. И на дары. Меня зовут Сэйвэн Мор. И пусть это имя всегда звучит в твоей голове. Помни о долге. Иначе...

Он начал таять, растворяясь в тенях. Ткань плаща распалась на клубящийся дым, светящиеся глаза поблёкли и исчезли. И вот уже за столом никого не было.

Лишь лёгкий запах влажной земли, прелых листьев и древности остался в воздухе.

Я выдохнула и обессиленно прислонилась к дверному косяку. Наконец, перестало плыть перед глазами.

Первым заговорил Кристиан.
— Собирай вещи, соседка. Утром я отвезу всех вас в город. Дальше сами разберётесь, куда идти.

— Что? — я не сразу поняла. — С чего это вдруг?

— Ты хоть осознаёшь, с кем только что разговаривала? — прошипел он, стараясь не разбудить спящих. — Это древняя сила, Эмилия! Ты заключила сделку, последствий которой даже представить не можешь!

— Не собираюсь бежать, словно преступница, — я выпрямилась, скрестив руки на груди.

— Он тебя сожрёт! Или сведёт с ума! А может, превратит в дерево! — Кристиан сорвался на шёпот-крик. — Ты хоть что-то читала, кроме своих травяных справочников?!

— Достаточно, чтобы понимать: от таких существ не убегают, — я смотрела ему прямо в глаза. — Они всё равно найдут, если захотят. А я дала слово. И сдержу его.

Кристиан зарычал что-то нечленораздельное, с яростью провёл ладонью по лицу.
— Ты сумасшедшая, — выдохнул он. — Я ухожу. А вы все... оставайтесь здесь, в своём болотном раю для бродяг!

Он шагнул к двери. И вдруг мысль, что давно крутилась у меня в голове, вспыхнула с кристальной ясностью. Раньше я уже замечала, с каким удовольствием он ел то, что готовили мы с тётей. А это значит…
Я поймала его за руку.

— Подожди, — тихо сказала я.

Кристиан застыл, не оборачиваясь.
— Раз уж ты так переживаешь за нашу безопасность... — я сделала паузу, подбирая слова. — У меня есть встречное предложение. Он медленно повернулся, в глазах застыло недоверчивое ожидание. — Тебе ведь нравится, как я готовлю? — осторожно спросила я, заходя издалека.

Кристиан нахмурился.
— При чём тут это?

— А притом. Я буду кормить тебя — завтраком, обедом и ужином. Очень вкусно! Каждый день. — я заметила, как он непроизвольно сглотнул, кажется, даже челюсти дрогнули, как у кота, что увидел птицу. — Взамен... мне нужно три ледяных яблока в неделю. Всего три.

Его глаза сузились до щёлочек.
— Ты в своём уме? Они дороже, чем всё твоё жалкое хозяйство. Включая тебя и твоих постояльцев!

— Возможно, — легко согласилась я. — Но сытый желудок всё же дороже яблок, не так ли?

Он молчал. Я почти видела, как в его голове крутятся шестерёнки: риски, выгоды, моя наглость — и запах будущих ужинов.

— Два яблока, — хрипло сказал он.

— Три, — твёрдо парировала я. — И я перестану называть тебя «папашей» при Анжелике.

Он замер. Похоже, это был по-настоящему весомый аргумент.
— Ладно, — сдался он с видом человека, которого обобрали до нитки. — Три. Но если хоть одно блюдо окажется невкусным — договор аннулируется.