Час, когда тени длинны

Глава 1. Письмо

Алексей Вепрев замер в дверном проеме своей квартиры, не сводя взгляда с конверта, лежащего посреди журнального столика в гостиной. Обычный белый прямоугольник без марки и штемпеля, с его именем, выведенным неровным, слегка дрожащим почерком. Тонкая бумага казалась неуместно яркой на темной полированной поверхности стола.

Такие письма не приходят по почте — их приносят лично. Или подбрасывают.

Алексей медленно прошел в квартиру, бросив портфель у входа и даже не сняв плаща, с которого стекала вода — весенний дождь застал его по пути домой. Обычно он первым делом включал свет, но сегодня в сумерках предзакатного часа, усиленных свинцовыми тучами за окном, было что-то завораживающее.

Кто мог подбросить конверт? Дверь была заперта на оба замка, когда он вернулся с работы. Окна на десятом этаже никто не открывал уже несколько лет — после того, как порыв ветра захлопнул раму и разбил стекло, Алексей заклеил все щели и смирился с духотой летних ночей.

Он сделал несколько шагов к столу, но остановился, не решаясь прикоснуться к конверту. Что-то в этом простом прямоугольнике бумаги вызывало иррациональное беспокойство. Алексей прислушался к себе, пытаясь определить причину тревоги. Несоответствие? Аномалия в обычном порядке вещей? Он усмехнулся — профессиональная деформация. Когда ты психолог с пятнадцатилетним стажем, начинаешь видеть тревожные паттерны даже в расположении чашек на кухонном столе.

Весенний дождь усилился, барабаня по стеклу тяжелыми каплями, превращая вечерний Петербург в размытую акварель синевато-серых тонов. Свет фонарей внизу создавал мерцающие ореолы в мокрой пелене за окном. В такие вечера особенно остро ощущалось одиночество. Три года после развода, и квартира все ещё казалась непривычно пустой, словно кто-то выскоблил часть его жизни, оставив незаполненное пространство. Кабинет, спальня, кухня — везде только его вещи, его книги, его одиночество.

Наконец, стряхнув оцепенение, Алексей снял плащ, аккуратно повесив его на вешалку, и щелкнул выключателем. Мягкий свет торшера наполнил комнату, придав ей некоторое подобие уюта. Он подошел к столу и сел в кресло, глядя на конверт, как на бомбу с часовым механизмом.

— Это просто письмо, — сказал он вслух, слыша в собственном голосе неуверенность. — Просто какое-то письмо.

Алексей наконец взял конверт и надорвал край. Внутри оказался сложенный вчетверо лист бумаги в клетку, вырванный из школьной тетради. Почерк был неровным, буквы прыгали по строчкам, словно их выводила дрожащая рука. В некоторых местах чернила расплылись — от воды или пота.

«Лёша,

Ты должен вернуться. Они все ещё здесь. В старом доме на холме. Я видел их. Они помнят тебя. Они ждут. Скоро начнется снова.

Приезжай в Черноречье. Пока не поздно.

М.»

Алексей перечитал записку трижды, пытаясь найти какой-то скрытый смысл, какую-то деталь, которая объяснила бы нарастающее беспокойство. Черноречье. Название отозвалось глухой болью где-то в глубине сознания, словно кто-то нажал на старый синяк. Маленький городок в трехстах километрах от Петербурга, где он провел первые двенадцать лет своей жизни. Место, о котором он старательно не вспоминал последние двадцать пять лет.

М. — Максим? Максим Зотов, его друг детства? Последний раз они виделись... Алексей не мог вспомнить. Память услужливо обходила те годы стороной, словно боясь потревожить что-то темное, притаившееся в глубине.

Он отложил письмо и резко встал, чувствуя, как напряглись мышцы шеи и плеч. Подойдя к окну, Алексей прижался лбом к холодному стеклу. Дождь усилился, превращаясь в настоящий ливень. Люди внизу спешили укрыться, раскрывая зонты и натягивая капюшоны. Обычная весенняя картина. Обычная жизнь.

Его жизнь тоже была обычной. Частная практика, несколько постоянных клиентов, лекции в институте психологии дважды в неделю. Размеренное существование, которое он выстроил по кирпичику после... После чего? После развода? Или гораздо раньше? После Черноречья?

Телефон завибрировал в кармане брюк. Алексей достал его и посмотрел на экран — сообщение от Ирины, его ассистентки: «Алексей Михайлович, напоминаю о завтрашней консультации с Беловым в 10:00. Материалы подготовила, оставила на вашей почте».

Обычная жизнь. Безопасная жизнь.

Он вернулся к столу и снова взял письмо. «Они все ещё здесь». Кто — они? «В старом доме на холме». Какой дом? Почему от этих слов по спине пробежал холодок, словно кто-то провел ледяными пальцами вдоль позвоночника?

Алексей потер виски. Головная боль, его верная спутница в моменты стресса, начинала пульсировать где-то за левым глазом. Он прошел на кухню, налил стакан воды и выпил две таблетки анальгетика. Затем открыл холодильник — почти пустой, как обычно. Несколько контейнеров с полуфабрикатами, бутылка кефира, яйца. Он жил один и готовил редко, предпочитая питаться в кафе или заказывать еду на дом.

Вернувшись в гостиную, Алексей подошел к книжному шкафу. На нижней полке, за рядом специализированной литературы, хранились несколько альбомов с фотографиями. Он достал самый старый, с потертой коричневой обложкой, который не открывал много лет.

Первые страницы — его ранее детство в Петербурге. Вот он, двухлетний, в песочнице. Вот с дедушкой на даче. Затем — переезд в Черноречье. Выцветшие фотографии поблекли от времени. Вот он, семилетний, с родителями на фоне какого-то озера. Мать с длинными светлыми волосами и неизменной сигаретой, отец — высокий, худощавый, с отстраненным взглядом. Вот школьный класс — третий или четвертый. Он нашел себя в третьем ряду, а рядом... светловолосый мальчик с веснушками и широкой улыбкой. Максим. На обороте выцветшими чернилами было написано: «2-А класс, Черноречье, 1993».

Глава 2. Дорога

Утро встретило Алексея головной болью и ощущением, будто он не спал вовсе. Выныривая из зыбкого полубредового состояния, он несколько минут неподвижно лежал с закрытыми глазами, пытаясь отделить явь от сновидений. Фрагменты сна преследовали его настойчиво и отчетливо: темная вода, сокрытая ночным туманом, шепчущий лес, чьи-то пристальные глаза, наблюдающие из непроницаемой тьмы. Эти образы казались слишком реальными, почти осязаемыми — словно воспоминания, а не причудливая игра подсознания.

Алексей медленно открыл глаза, щурясь от солнечного света, проникающего сквозь неплотно задернутые шторы. В комнате было душно. Наручные часы на прикроватной тумбочке показывали 7:14 — слишком рано для человека, чей сон был таким беспокойным.

Он заставил себя подняться и, пошатываясь, добрел до ванной. Яркий свет лампы безжалостно выхватил из зеркала его отражение: бледное лицо с темными кругами под глазами, спутанные волосы, трехдневная щетина. Он выглядел старше своих тридцати семи — последний год работы дался ему нелегко.

«Ты просто устал», — сказал он своему отражению, стараясь придать голосу твердость.

Он принял долгий горячий душ, надеясь смыть тревогу вместе с остатками ночных видений, но беспокойство осталось, поселившись где-то между лопаток — холодное, неприятное чувство, словно кто-то пристально смотрит в спину. Уже выключив воду, Алексей внезапно вздрогнул, услышав звук — тихий шепот, казалось, доносящийся из вентиляционной решетки. Он застыл, напряженно вслушиваясь, но звук не повторился. Тишина. Только капли воды мерно падали с душевой лейки.

«Ты начинаешь паниковать. Возьми себя в руки», — мысленно приказал себе Алексей, энергично растираясь полотенцем.

Завтрак был скомкан: чашка крепкого черного кофе и тост с маслом, который он так и не доел, оставив на тарелке почти нетронутым. Аппетита не было. Алексей рассеянно перелистывал утреннюю газету, но строчки сливались перед глазами, не задерживаясь в сознании. Его мысли были далеко — в маленьком городке, затерянном среди лесов, куда ему предстояло отправиться через несколько часов.

После завтрака он еще раз проверил содержимое дорожной сумки, методично перебирая вещи, словно искал в этом ритуале успокоение. Базовый набор одежды, средства гигиены, блокнот для записей, два профессиональных журнала по психологии, которые он обещал себе прочитать, но так и не нашел времени. Алексей добавил ноутбук и зарядные устройства, потом, поколебавшись, достал из ящика стола маленькую прямоугольную коробочку с таблетками.

Лоразепам — на случай, если тревога станет невыносимой. За последние годы он почти не прибегал к помощи транквилизаторов, но сейчас что-то подсказывало: они могут понадобиться. Алексей хмыкнул, подумав о горькой иронии ситуации — психотерапевт, нуждающийся в лекарствах, чтобы справиться с собственной тревогой.

В последний момент он решил взять с собой альбом с фотографиями — старый, в потертой кожаной обложке, с пожелтевшими страницами. Алексей не открывал его много лет, но сейчас, когда предстояло вернуться в прошлое, альбом казался важным связующим звеном, материальным доказательством, что детство в Черноречье действительно существовало.

Он наугад открыл одну из страниц и застыл. Школьная фотография, четвертый класс. Алексей без труда нашел себя среди сверстников — худощавый мальчик с серьезным взглядом, в слишком большом форменном пиджаке. Рядом стоял Максим Зотов — тонкий, как тростинка, с копной непослушных светлых волос и широкой, чуть кривоватой улыбкой, обнажающей неровные зубы.

Они были неразлучны все те годы в Черноречье. Странная пара: молчаливый, вдумчивый Алексей и взрывной, неугомонный Максим. «Профессор и Ураган» — так называли их одноклассники. А потом... Что случилось потом? Почему они никогда не общались после его отъезда? Почему Максим вдруг решил напомнить о себе именно сейчас, спустя четверть века молчания?

Алексей закрыл альбом и решительно застегнул сумку. Пора было выезжать.

Его старенький «Форд» завелся не с первого раза, словно разделяя сомнения хозяина относительно предстоящей поездки. Мотор кашлянул, зачихал и наконец неохотно затарахтел, выпустив в весенний воздух сизоватое облачко выхлопных газов.

Весенний Петербург провожал его мелким дождем и низким серым небом, затянутым плотными облаками — будто город тоже испытывал тревогу, отпуская одного из своих жителей в странное путешествие по следам прошлого. Алексей выехал из двора многоэтажки, где снимал двухкомнатную квартиру последние три года, и влился в неторопливый утренний поток машин.

Навигатор бесстрастным женским голосом проложил маршрут до Черноречья — четыре часа езды по федеральной трассе, затем еще около часа по региональным дорогам. Внутренний навигатор Алексея подсказывал, что путь будет гораздо более долгим и сложным, чем просто преодоление километров.

Выехав за пределы города, Алексей почувствовал, как напряжение немного отпускает. Дорога всегда действовала на него успокаивающе. Монотонное движение, мелькание разделительных полос, негромкая музыка из динамиков — все это создавало особое медитативное состояние, в котором мысли текли свободнее, а тревоги отступали на второй план.

Он включил радио, покрутил ручку настройки, перескакивая с одной волны на другую. Музыкальные станции передавали бодрые утренние программы с говорливыми ведущими, чей наигранный энтузиазм сейчас казался раздражающим. Наконец он остановился на классической музыке — мелодичные струнные звуки заполнили салон автомобиля, создавая фон для размышлений.

Глава 3. Встреча

Алексей проснулся от звука капель, барабанящих по стеклу. Резкий переход от глубокого сна к бодрствованию оставил его дезориентированным — на мгновение он забыл, где находится. Затем реальность нахлынула холодной волной: гостиничный номер, Черноречье, письмо, Максим.

За окном шел дождь, превращая мир в размытое серое полотно. Плотная завеса осадков скрывала противоположный берег реки, оставляя лишь ощущение бескрайней водной глади, сливающейся с низким небом. Часы на прикроватной тумбочке показывали 7:30 — он проспал почти десять часов, но чувствовал себя совершенно разбитым. Сны, которые он не мог вспомнить, оставили после себя тяжесть и смутное беспокойство, словно он всю ночь бежал от чего-то неумолимого.

Алексей медленно сел на кровати, потирая виски. Глухая боль пульсировала под черепной коробкой — не острая, но настойчивая, как предвестник чего-то более серьезного. Он посмотрел на свои руки и с удивлением заметил красные полумесяцы от ногтей на ладонях — должно быть, во сне он сжимал кулаки с такой силой, что оставил следы.

«Соберись», — пробормотал он, поднимаясь с кровати.

Алексей прошел в общую ванную комнату в конце коридора, стараясь ступать бесшумно, хотя, по всей видимости, других постояльцев на этом этаже гостиницы не было. Ванная встретила его холодным кафелем и тусклым светом одинокой лампочки. Чугунная ванна на львиных лапах, потемневшее от времени зеркало в витиеватой раме, потрескавшаяся раковина — все словно застыло во времени, как и весь город.

Умывшись ледяной водой, Алексей посмотрел на свое отражение. Бледное лицо с темными кругами под глазами, щетина, пробивающаяся на щеках и подбородке, спутанные волосы. Нечто затравленное появилось в его взгляде — выражение, которое он часто видел у своих пациентов, но никогда у себя.

«Это просто усталость», — сказал он своему отражению. «Просто стресс и нездоровый сон».

Но внутренний голос, тот самый, который он тренировал годами психотерапевтической практики, шептал: это страх.

Спустившись в столовую, Алексей обнаружил, что помещение пусто. Небольшой зал с пятью столиками был обставлен с претензией на старинный шик: тяжелые стулья с высокими спинками, скатерти с кружевными краями, на стенах — пожелтевшие фотографии старого Черноречья в резных рамах. Из репродуктора в углу лилась тихая классическая музыка — Чайковский, определил Алексей. «Времена года», «Октябрь».

Нина Петровна появилась из боковой двери, расставляя на столах приборы. Увидев Алексея, она бросила на него быстрый взгляд, в котором мелькнуло что-то похожее на сожаление.

— Доброе утро, — сказала она. — Завтрак будет через пятнадцать минут. Кофе?

Алексей кивнул и сел за столик у окна, откуда открывался вид на мокрую от дождя улицу. Столовая была пуста. Он не мог решить, хорошо это или плохо. С одной стороны, отсутствие посторонних давало ощущение уединения, с другой — усиливало чувство изоляции, словно он был единственным живым человеком в городе-призраке.

Через минуту Нина Петровна поставила перед ним чашку с дымящимся кофе. Густой аромат заполнил пространство вокруг, на мгновение вытеснив запах сырости, пропитавший все здание.

— Как спалось? — спросила она, задержавшись у столика и поправляя край скатерти движением, выдающим многолетнюю привычку к порядку.

— Нормально, спасибо, — соврал Алексей, обхватывая чашку ладонями, чтобы согреть озябшие пальцы. — Скажите, Речная улица далеко отсюда?

Нина Петровна замерла, ее рука, расправлявшая складку на скатерти, застыла. Несколько секунд она молчала, словно взвешивая, что сказать, и Алексей успел заметить, как напряглись мышцы ее шеи.

— Нет, минут десять пешком, — она наконец ответила, выпрямляясь. — Вниз по набережной, потом налево у старого тополя. Там еще металлическая скамейка стоит, с советских времен. Не пропустите.

Она помедлила, переминаясь с ноги на ногу, явно желая сказать что-то еще.

— Вы сегодня собираетесь к Максиму? — спросила она наконец, понизив голос, хотя кроме них в столовой никого не было.

— Да. Мне нужно с ним поговорить, — Алексей отпил кофе, наблюдая за реакцией женщины. — Вы хорошо его знаете?

Нина Петровна кивнула, словно ожидала этого вопроса, и опустилась на стул напротив Алексея. Она выглядела усталой, возраст явно давал о себе знать в морщинах, прорезавших ее лицо, и в ссутуленных плечах.

— Весь город знает всех, — сказала она с горькой усмешкой. — Особенно тех, кто... выделяется. Максим был хорошим мальчиком. Умным, талантливым. Мог бы уехать, сделать карьеру где-нибудь в большом городе.

— Что случилось? — тихо спросил Алексей, чувствуя, как сжимается что-то в груди.

Нина Петровна посмотрела в окно, на серую пелену дождя, словно ища ответ в размытых силуэтах домов.

— Жизнь случилась, — сказала она наконец. — Он живет один, в доме своих родителей. Они умерли несколько лет назад, сначала мать — рак, быстротечный, сгорела за три месяца; потом отец — инфаркт, прямо на похоронах жены. С тех пор Максим... — она замолчала, подбирая слова, морщины на ее лбу углубились. — Он изменился. Стал замкнутым. Говорят, начал пить. Бродил по ночам по городу, разговаривал сам с собой. Люди сторонились его. Вы же знаете, как это бывает в маленьких городах — одиночество заразно, все боятся, что их затянет в ту же трясину.