Человек из темноты

Глава 1

За ворота военной части Танат Измайлов вышел с чувством, будто освободился из тюрьмы, в которой провел не меньше четверти века. Холодный солнечный свет заливал все вокруг, утопая в лужах, заставляя остатки снега сверкать. Была весна. Танат с удовольствием поежился, перекинул ремешок сумки через правое плечо, вздохнул, и тут же, испугавшись, обернулся, посмотрел на высоченный забор, увенчанный бесконечным рогаликом колючей проволоки. Помрачнел, отвернулся и замер, глядя в противоположную от ворот сторону. Где прочь отсюда, деревья, столбы электропередач, а чуть дальше – шумная дорога, где жизнь.
В армии Танат провел неполных шесть месяцев. Комиссованный по состоянию здоровья, он шел, прибавляя шаг, и ощущал, как в легкие, что ни секунда, помещается все больше и больше воздуха. Несколько минут не спеша – будет автобусная остановка, а с нее до вокзала ходят, и это только на память, целых три маршрута. Нужно оказаться на вокзале. Увидишь перрон, думал Танат, увидишь железку, вдохнешь тамошней каменной пыли, едкой, сухой, и тяжелое это, поганое ощущение в руках и ногах обязательно отпустит. Может, не сразу, но отпустит.
От Алматы до Караозена на поезде – пять часов. Черт с ним, что в «Тальго» нельзя курить. Пять часов, и кошмару придет конец.
– Молодой человек, извиняюсь, вы не могли бы подсказать, какая следующая остановка, «Саяхат»?
Танат посмотрел на высокого старика в потрепанном костюме и дурацкой шляпе, задумался. Забыл, что был за вопрос.
– Прошу прощения, – продолжил старик.
– Да, «Саяхат», – раздраженно отрезала рыжая женщина, стоявшая слева от него.

***

– Благородство человека определяет то, есть ли у него в жизни цель, – мама часто повторяла нечто подобное. – Иначе как? Иначе зачем мы существуем?
Совсем махонькая, чувства в спектре умиления она вызывала лишь на первый взгляд. В школе ее все уважали, любили и немного побаивались. Танат сильно скучал по маме. В голове то и дело всплывали случайные картинки, фразы, образы.
– Все будет хорошо, балам, – мама смотрит ему в глаза, долго, топит взглядом ледник. – Нужно верить. Как иначе?
Вокзал кишел людьми, не протолкнуться. Сумки, грохот колес старых железных телег о щербатый асфальт, сигаретный дым, гарь и бензин, запах духов и пота; воздушные шарики в руках маленькой растерянной девочки; прижатые к ушам телефоны, обветренные губы, часы, цепочки, платья, кепки, голоса. Танат сначала застыл, глядя на все это с чем-то близким к восхищению. Обычные люди. Никаких тебе приказов, построений, лязга автоматов. Никакой смерти.
В здании было холодно. Видимо, включили кондиционер, не подумав, что на улице немножко не август. У выхода на перрон ругались двое мужчин, едва не сцепились, орали, размахивали руками.
– Хуле ты пялишься? – рыкнул один, когда Танат приходил мимо.
Танат вместо ответа немного ускорил шаг и юркнул на перрон. Сердце сжалось, заледенело, а щеки наоборот – зарделись. Он каждый раз обещал себе, что не будет молча сносить оскорбления.
– Блин, – тихо выдохнул Танат себе под нос. – Блин. Черт!
Закурил в тени тощей яблони, стал смотреть на собравшихся на перроне людей. Нет-нет ухмылялся себе под нос, придумывая одному из них историю, и вон тому еще, одна нелепее другой.

***

– Караозен! Караозен!
Дверь открылась, грохнув об маленькую железную лестницу, с помощью которой нужно забираться на верхнюю полку. В купе заглянул помятый и злой проводник.
– Караозен! Караозен! Есть, кто сходит?
– Да, да, – слишком тихо сказал Танат, протирая спросонья глаза, прокашлялся. – Да, есть! Я иду. Иду!
Не снилось вроде бы ничего. Перед глазами плясали желтые вспышки, а в правый висок настойчиво ввинчивалась острая боль, отчего-то похожая на горячую карамель.
– Давно мы встали? – спросил Танат, спускаясь с верхней полки на руках.
– Да нет, минут пять-семь, – ответил крупный мужик с нижней полки напротив. Он сидел без футболки, тучное обрюзгшее тело покрывали разухабистые синие татуировки. – Ты чего, пацан, проспал?
– Ага, кажется, – Танат со всей возможной скоростью зашнуровывал кроссовки, боясь при этом психануть. – Устал, – сказал он вслух, и тут же растерялся. – Тяжелый период. Непростой.
– Бывает, – понимающе хрюкнул мужик. – Давай, удачи тебе!
На перроне ждал Арсен. Увидев его, Танат еле сдержался, чтобы не заорать и не подпрыгнуть от детской радости. До чего же мало человеку надо-то, а? Рядом с двоюродным братом с ноги на ногу переминался высокий русский парень, сутулый и с бородой.
– Арс!
Они с Танатом крепко обнялись.
– Привет!
– Привет, родной! – Арсен отодвинул Таната от себя, широко улыбаясь. – Дай-ка я на тебя посмотрю! Руки-ноги на месте? Цел, смотрю! Знакомься, это мой хороший друг. Зовут его Борис.
Танат неловко кивнул, запоздало подал руку.
– Привет.
Друг Арсена, которого Танат, к слову, полгода назад в глаза рядом с братом не видел, был тощий и весь необъяснимо неприятный.
– Рад знакомству.
– Пошли в машину, – скомандовал Арсен. – Хавать хочешь?
Территория вокзала в Караозене, не в пример столичной, в трёх из пяти случаях оказывалась полупуста. Дело шло к трем часам дня.
– Прыгай, – Арсен открыл водительскую дверь старенькой тёмно-серой «ауди». – Чего ты, расскажи, чего-кого? Попал ты, конечно, родной, как хуй в рукомойник, но ничего, ничего. Как там это называется? Спасибо, что живой!
Борис сел сзади.
– Если честно, рассказывать-то и нечего, брат. Тухлая тема.
Танат занервничал, огляделся.
– Чо за кипишь?
– Маме ты, я надеюсь, про всю эту фигню не говорил? Только честно. Мне нужно знать.
– Конечно, нет, старик. Я чего тебе, ебобо? Тем более, ей после серде…
На последнем слове Арсен осекся. До Таната дошло не сразу.
– Что?
– Братиш, давай до дома нормально доедем, ехать-то, и нормально поговорим, а?
– Что с мамой, Арс?
– В больнице она, брат. Сердечный приступ.

***

Остаток пути проехали в тишине. Танат злился, сложив руки на груди, смотрел в окно. Мимо ползла до безобразия родная серая картинка. Иногда Танат поворачивался, то ли собираясь высказаться, то ли что, – он и сам не понимал, – и ловил в зеркало заднего вида вымученный взгляд серых, как камни, глаз странного Бориса. Доехали до города.
– Прости, братик, тетя Муля с меня клятву взяла, ты же ее знаешь.
– Знаю, – сказал Танат. – Позже поговорим. Отвези меня к маме в больницу, пожалуйста. Можешь?
– Бля, обижаешь, конечно!
– Курить у тебя можно?
– Кури.
– Есть курить?
Арсен по-доброму усмехнулся.
– Держи, деревня, американские! Подруга привезла, купила в аэропорту в Вашингтоне, прикинь? Не баран чихнул!
Танат вынул сигарету из жёлтой пачки с надписью American Spirit над роучем из разноцветных перьев и успел подумать, что выглядит это крайне расистски.
– До больницы с братом прокатимся, Борский, не против? Мы же не спешим?
Арсен обернулся, давая заднюю.
– Да, да, – выдохнул его склизкой приятель. – Конечно, давай. Без проблем.

Глава 2

Глава 2

Шум голосов, топот и перестук закрывающихся дверей. Тихо скребутся в давно немытое окно скрюченные судорогой ветки старого дерева. Над дверью то ли в кабинет, то ли в следующий коридор мигает энергосберегающая лампочка.
– Ну чего ты тут, брат?
Танат посмотрел на Арсена, собрался, но не придумал, что ответить.
– Все будет окейно, – тот сел рядом, положил руку Танату на плечо, легонько потрепал. – Тетя Муля сильная, я сильнее людей не видел. Ухудшений же нет!
– Улучшений тоже.
В больничном коридоре, где Танат в последний раз был лет примерно десять назад, все также пахло хлоркой и каменной пылью. На острую кромку облупившейся штукатурки на стене напротив села большая черная муха. Танат безуспешно пытался понять, что происходит. Нет, не понять, а принять.
– Почему ты мне не сказал? – спросил он, нарушая тишину. – Неужели я не заслужил того, чтобы знать правду?
– Заслужил. Но она попросила.
– А если она не…
– Быть такого не может, – перебил Арсен. – Я не сомневался и не сомневаюсь ни секунды. Нет новостей – хорошая новость.
Может быть, думал Танат, проклятый ад, который ему пришлось пережить в казенных застенках, где муштровали псов для нового Января, что кровь, резкая боль в пояснице, смех, как у гиен, что все это был лишь сон? Странный, страшный, затянувшийся. Но вот он проснулся. Сейчас точно. Он дома.
Низкое серое небо, воздух пахнет гарью и дыней. Большая часть построек со стороны трассы – ветхие одноэтажные дома, а девятиэтажки, торчащие из редкой зелени в стороне микрорайона, они словно не отсюда – и были, и остались для этой земли чужими.
– Все наладится, – повторил Танат. – Все будет хорошо. Где твой друг, кстати?
– А? А, да уехал по делам, времени впритык.
– Странный он. Где ты его взял?
– Там, это… по работе. Позже расскажу.
Мама неделю лежала в медикаментозной коме.

***

Город кряхтел, гавкал выхлопными трубами. Солнце, считай, село – во всяком случае, за девятиэтажками его видно не было. Из-за этого все вокруг быстро теряло цвет. Предметы, деревья, машины, люди – минут двадцать, и все смешается. Танат шел домой. Решил, что пройдется ножками, нужно, мол, проветрить голову. Курил одну за другой, не обращая ни на что вокруг внимания.
– Смотри, куда идешь, баран!
Кто-кто, а Танат точно мог не смотреть. Он знал весь город наизусть.
От одного края спичечного коробка, в котором ты вырос, до другого – около получаса на машине. Тьмутаракань, занюханная бесперспективная провинция – чего только Танат не слышал, но ему Караозен нравился. Предсказуемый, родной. Ты венами в эти улицы пророс. Уедешь – умрёшь.
Начинался город у кособокой стелы с названием, которую чаша реновации дорожных знаков и указателей в двадцать первом по неизвестной причине минула. На запад, до самых предгорий простиралась голая, выбеленная солончаком степь. На берегу чахлой реки, что спустя несколько десятков километров трусливо сворачивала в сторону границы с Россией, – приземистые саманные домики. Густой резиновый дым из труб да всю дорогу собачий лай. От школы до Чернушки, если пешком, то около пятнадцати минут. Влево от городской границы – развалины то ли заброшенной зоны, то ли сталинского лагеря, вправо – междугородняя трасса. Фабрика, больница, сгоревший недостроенный кинотеатр. Вот и все, что известно тутошнему человечеству.
В Караозене невозможно найти нечто, чего ты раньше не видел. Но Танату нет-нет удавалось, раз – и на стене девятиэтажки, например, разноцветное панно, будто пришельцами нарисованное.
– Добрый вечер, – бросил Танат, подходя к подъезду.
– Танат! Танат!
Пришлось обернуться. Гульжанат-апай, соседка сверху – нервная тощая старуха.
– Здравствуйте.
– Ой, вернулся, балам! Хорошо, хорошо! Здорово! У мамы в больнице был?
– Конечно.
– Ай, молодец!
– Извините, – Танат зарделся, благо, что темно. – Мне нужно идти.
Оказавшись в квартире, Танат уперся спиной в дверь, медленно сполз по ней, уселся прямо на пятую точку и уткнулся лицом в раскрытые ладони.

***

Говорили о том, что делать дальше, и вдруг Арсен вспомнил, что на Пятаке недавно открылся новый ресторан, и туда, как он слышал, нужны работники. Набирают кучу людей, сказал, полгорода будет жрать, вторая половина – готовить. Капитализм.
– Новый ресторан? – удивлённо переспросил Танат. – Насколько новый?
– Кореец же свою долю земли продал, знаешь? Спросишь, кто купил? Никто не в курсах. Пытались через Пашку подсуетиться – ноль. Стройку старую быстренько разморозили.
Кухня стремительно наполнялась сигаретным дымом. Танату нравилось. Становилось спокойнее, что ли.
– Читал, кстати, что фабрику того, ты не в курсе?
– Чего того? – ухмыльнулся Арсен, замолчал, хитро прищурившись, но ответить не дал. – Ты реально думаешь, что нашу душегубку закроют? Не будь наивным! Бабки есть бабки. На людей им плевать. И где это ты, интересно, что читал?
– Не помню.
– Хуй с ним. Говорю тебе, рестик – отличный вариант. Не сидеть же тебе всю дорогу на жопе дома?
– Ты прав.
– Главное, не зря учился, получается, а? Какого ты разряда? Сорок второго?
– Ой, иди в жопу!
Прошло двое суток прежде, чем Танат наконец решился выйти из дома. Маме не станет лучше, точно мантру повторял он про себя, маме не станет никак, если ты будешь медленно впитываться в диван.

***

Новый ресторан смотрелся бельмом на глазу: слишком мытые окна, чересчур свежий ремонт. На летке, и этому Танат почему-то удивился больше всего, собралось два с лишним десятка горожан.
– Извините, – Танат протянул руку для того, чтобы остановить симпатичную черноволосую официантку, но постеснялся и замер. Пусть и ненадолго, но вышло крайне неловко.
– Слушаю вас.
– Мне бы к управляющему попасть. Насчет работы. Не подскажете, куда? В смысле, я имею ввиду, как пройти? Куда?
– Поняла, – улыбнулась официантка. – Подскажу, конечно! Или давайте я вас провожу, мне все равно в ту сторону. Идемте!
По дороге Танат старался не смотреть на туго обтянутую джинсами филейную часть девушки.
– Сюда, пожалуйста. Постучать не забудьте. Кстати, удачи!
– Спасибо!
Танат постучал.
– Входите!
За столом в небольшом душном кабинете сидел лысый мужчина лет пятидесяти.
– Проходите, пожалуйста, – сказал он. – Садитесь. Вы на повара?
– Да.
– Присаживайтесь вы, я не кусаюсь.
Танат сел.
– Итак, вас зовут? Сколько лет, где учились? Почему пришли к нам и откуда о нас узнали?
– Танат Измайлов, девятнадцать, если полных лет, но в июне будет двадцать. Учился на повара в ремесленном колледже, но не закончил в связи с рядом семейных обстоятельств. Но готовлю я хорошо. Можете проверить! Я и маме готовил!
– Что ж, Танат Измайлов, девятнадцать полных лет, – пробубнил мужчина. – Чем чёрт не шутит, давайте попробуем.
– Что попробуем?
– Поработать попробуем.
– Серьезно?
– Вполне. С понедельника можете выходить. Сейчас дам список документов, которые нужно будет обязательно принести. Окей? Справитесь?
– Конечно, хорошо! Спасибо вам!

***

Мама не двигалась. Танат чаще всего сидел и смотрел на ее руки. Наверное, в надежде, что она шевельнет пальцем, как в кино. В палате в основном царила стерильная тишина, и лишь изредка пиликал здоровенный монитор с зелёным мультяшным пультом.
– Много хочу тебе рассказать, когда иду сюда, прям распирает, не помещается, но стоит переступить этот проклятый порог, и всё – труба. Всякие нужные и правильные слова мигом деваются черт разбери куда.
Шторы плотно закрыты, но Танат знал, что за окном садится солнце – медленно, с чувством, с толком. У Таната осталось совсем немного времени, но он это знал с самого начала, да один черт заговорить смог лишь сейчас.
– Мне тебя не хватает, мам. Поправляйся, пожалуйста, скорее.
Нужно говорить. Любые слова, какие есть. Иначе тишина победит. А тишине нельзя уступать.
– Меня на работу, кстати, взяли. Не знаю, видела ты, но у фонтанов открыли новый ресторан. Красиво, кстати! Приятно пахнет. Недолго же он у нас продержится, – Танат хохотнул. – Меня взяли помощником повара, но это на пока, а так сказали, что с перспективой роста!
Мама молчала.

Глава 3

В детстве Арсен защищал Таната от других мальчишек во дворе. От всех и от всего. Он и сам был мальчишкой, но изо всех сил пытался выглядеть старше, быть серьезнее, выглядеть умнее. Без него ни мама, ни ее старшая сестра, тетя Самал, определенно не справились бы. Высокий, спортивный, улыбчивый. Удивительно белые зубы, коротко подстриженные черные волосы. Глаза черные, кожа смуглая. Такими Танат в детстве воображал ангелов.

Арсен никогда ему не врал. Никогда раньше.

– Арс, ты чего? – Танат чуть не поперхнулся.

– Чего я? Ничего.

– Ну ты же врешь, я тебя насквозь вижу. Какие девчонки? Куда вы на самом деле едете?

– Не могу сказать, братик.

– Раз не можешь, то не можешь. Ладно. Накидывать-то на кой?

– Не знаю, если честно.

– Это все твой дружок подозрительный, который похож на педофила, который насилует педофилов, переодевая в маленьких девочек. Нахер он тебе сдался?

– Не, Танский, Боря нормальный пацан в целом, отвечаю, интересный, добрый, кстати, но чутка не умеет в общество встраиваться. Мозгов пиздец, ты себе не представляешь! Дела можно мутить!

– Какие?

– Всякие.

Жизнь Таната к этому времени вошла в какую-никакую, а колею. Он ходил на работу, и на работе ему нравилось. Правда, в коллективе практически ни с кем подружиться не удалось, но это не сильно расстраивало. Танат ездил к маме каждый вечер или хотя бы через вечер, стал еще больше курить, общался по большому счету только с Арсеном и Борисом. Борис ему все сильнее не нравился.

***

Вчера Танат не собирался ни искать работу, ни думать о том, на что хватит первой зарплаты. Стоять на кухне шесть часов подряд – это для быдла. Где быдло, а где Танат Измайлов? Он собирался поступить в университет на экономиста, работать в большом банке, распивая по пятницам вишневое, например, пиво, и обязательно на модной летке на проспекте Достык. Идеальный план. Но не поступил. Взял и не поступил. Не ждал ничего плохого, ладно, поступит на следующий год, но началась волокита с призывом. Стране нужны солдаты. Стране плевать, чего они хотят.

– Пирог с курицей, семнадцатый, – Танат вспотел, двигался по большому счету на автомате. – Скрэмбл, четвертый, цезарь и оливье, второй.

– Спасибо, – внезапно ответили с той стороны.

Обычно не отвечали. Танат поднял голову и увидел Камиллу, ту самую официантку, которую встретил первой.

– Не за что.

К вечеру ноги начинали заунывно гудеть. Танат вытаскивал себя на крыльцо со стороны служебного выхода, закуривал и смотрел за движениями города, залитого красно-оранжевым закатным светом.

***

– Наверное, ебануто звучит, да?

Танат, Арсен и Борис сидели в зале у Арсена дома. Точнее, лежали, полностью расслабившись. Арс и Боря пили пиво, Танат держал в руке полупустую банку горького «Швепса».

– У всех свои заморочки, – проговорил Арсен. – Кому какая разница, как звучит?

Помолчали.

– В целом, вот, – Танат вздохнул. – Наверное, это и есть самое глубокое мое переживание в жизни.

– Спасибо, – сказал Борис.

– Что там, – Арсен приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на двоюродного брата. – Теперь я?

– Угу, – усмехнулся Танат.

Игру под названием «Теперь ты» предложил Борис. Рассказал, что слышал о ней от какого-то старого приятеля из алматинской журналистской тусовки. Правила простые: человек задаёт другому участнику или участникам вопрос, получает честный ответ, а затем сам отвечает на свой же вопрос.

– Ну хуй знает, – задумчиво протянул Арсен. – Я в принципе-то вкурил, за что-почем речь, ну и Танский пример привел тоже, но все равно слегка не догоняю, как это понять, глубина воспоминания? Что сидит крепче, или что помнишь лучше? Или как?

– Расскажи то, что первым приходит на ум, когда задаешь себе вопрос об определении глубины, – сказал Борис. – Первое решение – самое верное. Бритва Оккама.

– Как бати не стало, наверное, – Арсен, поговорив это, надолго замолчал. – Я ж там был. Ты знаешь эту историю, Борский?

– Неа, не знаю.

– Танчик знает. Моего отца убили бандосы. Расстреляли прямо посреди базара зимой. До сих пор не знаю, что он им сделал, кому дорогу перешел. С девяносто восьмого этим вопросами задаюсь. Я там был в тот же день, пиздюком ещё, года два, что ли, хуй знает, как не задело, но – ни царапины. Вокруг кипиш, все орут, хватаются за голову, плачут, а я рядом с папой сижу, дергаю его за руку, думаю, что отреагирует, проснется.

– Пиздец, – выдохнул Борис. – Представить себе не могу.

– Хуйня война, – Арсен, судя по голосу, немного разозлился сам на себя и не успел эмоции скрыть. – Плавали, знаем. Жить нужно не вчерашним днём, братцы, жить нужно прямо сейчас. Борис Геннадьевич, теперь ты.

– Ой, не знаю, – Борис нервно перебирал воздух пальцами. – Ну, или, наверное, знаю.

– Не ломайся давай!

– Тоже про смерть, но немного с другого ракурса, – начал Борис осторожно. – К тому же, наверное, и само чувство по природе несколько иное.

– Заебал!

– Ладно, ладно, – он икнул, сделал большой глоток. – Мне было тринадцать, когда моя бабушка умерла. Весной она неудачно развернулась, когда готовила на кухне, упала и сломала бедро, а в семьдесят с лишним это, сами понимаете, приговор. Жизнь выветрилась из нее за несколько месяцев. К концу августа на кровати передо мной лежал скелет, который будто бы по ошибке засунули в серую растянутую кожу. Одни глаза живые.

Снова глоток. Щелкает зажигалка, по комнате ползет едкий запах дыма.

– Я в то лето уехал к другу за город, жил там несколько недель, в ус себе не дул. Мать позвонила, велела возвращаться. Оказалось, врачи уверяли, что бабушка все, неделю как должна принимать вахту у Иисуса. Непонятно, мол, почему жива. Мне кто-то сказал, что она меня, мол, ждет. На этом веселом вайбе меня, щеглом тоже совсем еще, в комнату и втолкнули. Иди отпусти бабушку, мол. Я ее любил очень, каждый шаг до той кровати давался с трудом. Присел рядом, взял за руку и стал что-то говорить. То ли прощать, то ли просить прощения. Смотрю ей в глаза. Она была в них, жизнь, только что, а потом раз – и ничего нет. Пустота. Мутное стекло.

Глава 4

Руки тряслись от гнева и обиды. Хотелось плакать.

– Мы сделали все, что могли, – сказал врач. – Но некоторые вещи медицина контролировать не в силах.

– Объясните, пожалуйста… – процедил Танат. – Зачем вы тогда мне позвонили? Почему бы не подождать было?

– Мы подождали столько, сколько предусмотрено регламентом. Мне жаль.

– То есть… когда она… Вы не могли позвонить сразу?!

Танат заскрипел челюстями, все время разговора он нервно сжимал и разжимал кулаки.

– Не могли.

Усердно вдыхал и выдыхал, как делают в кино. Не получалось, вранье. Свет резал глаза.

– Моя мама пришла в сознание, – выдохнул он предельно спокойным, на его взгляд, голосом. На деле голос, конечно, трещал по швам. – Но вы мне об этом не сообщили, потому что по регламенту должны были ждать или делать какую-то там свою другую херню. Подождали, значит, убедились, получается, что все в порядке, и только тогда позвонили мне. Но когда я приехал, мама снова отключилась. И вы мне сейчас говорите, что ничего, мол, страшного. Бывает!

– Танат, успокойтесь, пожалуйста.

– Не успокаивай меня! Пошел ты! Пошли вы все!

Развернулся, направился к выходу с этажа, на полпути ускорил шаг, побежал. Он не помнил, что делал весь остаток дня, о чем думал. Просто ходил по улицам и громко ругался сам с собой.

***

Вечером приехал Арсен.

– Слушай, дружище, – сказал он, взяв Таната за руку. – Только не злись, ладно? Поступило предложение, и, как мне кажется, это то, что нужно. Это… как там, блядь? Не обесцениваю твои переживания, не подумай. Просто нельзя постоянно вариться в этом, есть риск не выбраться.

– Какое предложение?

– В следующую пятницу в «Среду» приезжают «Команчерос» с трибьютом «КиШа», – сказал Арсен, смакуя каждое слово. – Кто у нас фанат номер один, а? Я и подумал, что мэйби не слишком и хуевая идея. Сходим, поорем, выплеснем все дерьмо. Что думаешь? Билеты я взял, но в случае чего хуй с ними, конечно. Что скажешь?

– Слушай, – Танат постарался изобразить энтузиазм. – Пошли, пофиг! Один раз живём!

– Серьезно?

– Почему нет, когда да?

***

Было время, когда Танат душу бы продал кому угодно, чтобы попасть в «Среду»; наверное, подобный этап предусмотрен во взрослении каждого провинциального мальчишки; огни, огни, музыка, которая землю у тебя под ногами сотрясает, и это ты на расстоянии метров в пятьдесят.

– Ваши билеты, – охраннику в тот вечер было показательно скучно. – Проходите, пожалуйста. Хорошего вечера!

Танат с Арсеном и Борей в очереди стояли недолго.

– Ваши билеты.

Настроение достать неоткуда, чай не наркотики. Но так было лишь до тех пор, пока не заиграла музыка, и в лучах света и клубах дыма на сцене не появились музыканты.

– Привет, – сказала ему девушка на баре, близко наклонившись к его уху. – Я Лера.

– Привет… Ты…

Девушка улыбалась красивой улыбкой. Глаза ее сверкали. Над левой бровью у нее порхала небольшая бабочка-татуировка.

– Танат, – сказала она. – Знаю.

– Откуда?

– Твои друзья тебя разрекламировали, пока ты там скакал. Кстати, уважуха. Считается!

Не переставала улыбаться, глядя ему в глаза.

– Спасибо.

В святой уверенности, что больше ни слова из себя извлечь не сможет, Танат не заметил, как они с Лерой сначала стали перекидываться фразами, и вдруг застряли, разговорившись, в курилке.

– Нет, мне кажется, если говорить серьезно, то в этом конфликте нет чьей-то прям единоличной вины. Да и слово «вина» я бы тут поставила под сомнение. У людей поменялись взгляды на творчество. Никто из них не мог продолжать делать то же самое, что раньше, и тем же макаром, что раньше. Князь получил возможность сделать кучу своих черновиков, которые когда-то были коллегиально забракованы, а Михаил, пусть и ненадолго, но действительно перевоплотился в нечто потустороннее.

– Интересно, – хмыкнул Танат, не отрывая от Леры взгляда.

– Что? Что-то с лицом?

– Нет.

– Что тогда?

– Можно тебя поцеловать?

Лера чуть смутилась.

– Можно.

***

Теплая и немного мокрая ладошка. Фонари. На шее бьётся пугливая венка. На ключице родинка. То и дело налетающий ветер треплет слишком легкое, кажется, для этой погоды платье в цветочек. Крохотный, едва заметный шрам на подбородке слева. Серые, как дождливое небо, глаза.

– Мне очень жаль, что это все произошло с твоей мамой, – говорит Лера. – Ты не должен был все это переживать.

– Спасибо.

– Насчёт армии тоже пиздец, – остановилась, потянула и его за руку, веля следовать ее примеру. – Посмотри на меня.

Танат застеснялся.

– Что, зачем?

– Посмотри, говорю.

– Хорошо, смотрю.

Темно, прохладно, тихо.

– Ты – крутой, понял? Ты умница. Не каждый справится со всем этим. Не у всех хватило бы сил. Понял? Я горжусь тобой.

Танат не знал, как реагировать.

– Спасибо.

У ее подъезда стояли молча, держались за руки.

– Позвонишь мне завтра?

– Позвоню.

– Обещаешь?

– Хлебом клянусь!

Рассмеялись. Обнялись.

– Наверное, тебе пора, Танат.

– Наверное.

***

Фигура в конце двора. Холодный ветер. Шепот листьев в темноте. Маслянистый свет фонаря. По спине пробежали мурашки. Танат не хотел давать петуха, но чем ближе подходил, тем более жутко ему становилось. Фигура не двигалась. Танат успел подумать, что ему все мерещится. Может, какая-то тень от дерева. На расстоянии шагов в двадцать фигура вдруг резко снялась с места и быстро скрылась за домом слева. Танат остановился, тяжело дыша. Огляделся, достал из кармана телефон, взглянул на время.

Идти относительно недалеко. Столько всего его в тот вечер переполняло, что Танат решил не вызывать такси. Хорошая ночь. Над городом зависла убывающая луна, ярко светили, перекрикивая фонари, звезды. Танат шел, не торопясь, старался почувствовать момент. Минут за десять пути он не встретил ни одной живой души. Была тишина. Непривычная, колючая. Город не издавал никаких звуков. Танат остановился на автомате, вынул из кармана пачку сигарет, достал одну, закурил. Остановился он на сей раз между двух фонарей, в темноте – до обоих оставалось практически одинаковое расстояние, метров пять-семь. Убирая зажигалку в карман, Танат, повинуясь внезапно возникшему порыву, обернулся и увидел фигуру позади – человек шел за ним следом. Тот же самый человек. Или другой, подумал он быстро, идет себе в ту же сторону. Просто человек, просто идет. Танат думал об этом, одергивая дурацкий липкий страх. Поняв, что Танат смотрит, человек значительно ускорил шаг. Танат тоже сдвинулся с места, пошел быстрее, на ходу обернулся. Человек из темноты бежал. Внутри у Таната что-то щелкнуло, струна порвалась, и он побежал тоже. Не прошло и полминуты – остановился, ругая себя на чем свет стоит, уперся ладонями в колени.