Человек - Легенда

Человек - Легенда

Поиски шли тяжело. Зацепок почти не было, местная публика выглядела враждебной и неразговорчивой, а солёный ветер с Фризских островов бил в лицо ледяным дождем. Но стоило только пойти вниз по Реке, как дело сдвигалось с мертвой точки.

Прохожие начинали улыбаться, обыватели местных пивнушек с радостью делились слухами, и постепенно таинственная история, услышанная им в темной и прокуренной таверне Зюндерта, обрастала новыми деталями, гордо надувалась, наполняясь фотографиями, обрывками писем, вырезками из газет, и постепенно оформилась в солидную папку с надписью

ЧЕЛОВЕК - ЛЕГЕНДА

Много лет Река кормит эту некогда пустынную долину, дает людям урожай и надежду, переносит огромные баржи с элем, хлопком и продовольствием, скрывает беглых рабов в своих тенистых плавнях, терпеливо выслушивает бесконечные людские молитвы. Берега этой полноводной Реки полнятся слухами о загадочном Спасителе, который, по легенде, расчистил источник от огромных валунов, и пустил воду, а вместе с ней и жизнь, по обширной территории, простирающейся от северных озер свободных штатов до жарких соленых болот Камарга. Многие искали этого героя – кто из благодарности, кто из любопытства, а кто-то – из-за солидного вознаграждения, предложенного редакцией одной из газет. Вышедший два года назад на пенсию Инспектор был одним из них. Как бывший моряк, много лет сплавлявший лес в южные земли, он хорошо знал Реку. Ему не раз приходилось слышать предания о Спасителе, но никто не мог ничего рассказать ни о личности этого человека, ни о том, где можно разыскать таинственного героя народных легенд.

Последние из упоминаний о Спасителе указывали далеко на юг, вниз по течению, и Инспектор, окинув в последний раз взглядом родную набережную, перекрестился, перевязал наветренный швартов, и перекинул ногу через леер своей лодки.

Река как будто сама вела его по крутым поворотам своего течения, обходила мели, проталкивала брюхо его 30-футового шлюпа по узким протокам Марны, пела по вечерам колыбельные шелестом камышовых заливов, будила, обволакивая прохладным туманом на рассвете.

Инспектор обошел немало портовых заведений, то и дело попадавшихся ему по течению Реки. Наконец, в постоялом дворе Берга ему удалось выкупить у хозяина письмо, по-видимому забытое одним из посетителей. Письмо пестрило словами благодарности, и было адресовано некоему сэру Питеру Уилксу, который, как утверждалось в документе, и был тем самым “Спасителем Реки”. Письмо так и не было отправлено, адрес же был указан весьма неточно: “вниз по течению, площадь в Сен-Квентине”.

Эта зацепка вселяла надежду, и Река снова обняла лодку и повела ее дальше на юг, в неспокойные штаты.

Мимо неспешно проплывали и навсегда тонули за кормой шумные города и маленькие рыбацкие поселки. Иногда на закинутую за борт снасть цеплялась рыба, а по вечерам, после ужина, Инспектор набивал трубку ароматной смесью с далеких Афганских островов, и дневные заботы уносились в звездное небо вместе с едким зеленым дымком. И, засыпая, бывший моряк растворялся в ощущениях, сотканных из детских воспоминаний и игры воды с отражением лунного света, по которому, танцуя, бежали к нему звуки банждо, скрипки, и женского смеха с палуб далеких пароходов на горизонте. Плывя в этом танце, он уже сам становился Рекой, и в пустоте его текли, безмолвно и неумолимо, как Млечный Путь, мириады огней уснувших городов.

* * *

Сен-Квентин был типичным городком Юга, с узкими прямыми улочками, которые почти все сходились к большой и пыльной площади, где праздношатающаяся публика пряталась от полуденного солнца в тени платанов, жадно поглощая эль и свежие слухи.

– Спаситель? О, его мы все знаем лично, – едко захихикал первый же опрошенный местный житель, – благодаря Артисту, конечно.

– Артисту? – переспросил Инспектор.

– Да, артист разъездного цирка. Это он разгоняет байки по городу. Он еще тебе и не такого расскажет, главное успевай доливать в стакан… Расскажет и то, чего и не было вовсе, – добавил свидетель, ковыряясь в жиденькой рыжей бородке.

– А где его можно найти? – поинтересовался Инспектор.

– Кого? Артиста? Да вон же, балаган за площадью. Они только по вечером выступают, а все остальное время – пьют беспробудно.

На другом конце площади, за огороженным бечевкой пятачком, где кипел страстями очередной раунд воскресных петушиных боев, виднелся цирковой балаган. Отмахиваясь от летящих во все стороны перьев и пыли, Инспектор двинулся к шатру. Запах сосновых опилок, вина, соломы и конского навоза подсказывал ему, что он на верном пути.

Артист был уже не молод. Копна седых волос, на которую падал луч света сквозь щель между двух занавесок, словно светилась во мраке шатра. Вокруг нее густой пеленой клубился табачный дым, такой плотный, что ни одна из летающих вокруг мух не решалась проникнуть внутрь. Инспектор сразу понял, с чего начать беседу, и ему потребовалось совсем немного абсента, чтобы Артист заговорил.

– Да, я знал его лично. Многие не верят мне, но это так! – белая грива Артиста тряслась в клубах курева, когда он опрокидывал очередную рюмку.

Инспектор напрягся, нервно сжимая потертую трость из черного дерева, и наклонился к собеседнику:

– Может, вы знаете, где его можно найти?

– А живет он в Сен-Поле, это вниз по течению, за Гошеном. Сейчас я нарисую.

И Артист засопел, водя трясущимися пальцами огрызок карандаша по клочку мятой бумаги.

– Что это был за человек! Он прожил настоящую и долгую жизнь… да, не удивляйтесь, это случается редко.

– Охотно вам верю, – согласился Инспектор, – а как он выглядел?

– Да ничего особенного, такой же как все, как вы например. Невысокий такой, худой, ну… темное загорелое лицо, седые волосы. В общем, как все… что уж тут.

– Спасибо. Приметы действительно, скажем так, не особые. Но теперь у меня есть адрес, и я без труда…

– А знаешь, последнее время я стал мало жить, – перебил его уже изрядно захмелевший Артист, – совсем мало. Вот вам кажется, что это ерунда, но послушайте. Отец мой умер дряхлым стариком, но прожил он очень мало! Лет пять-шесть, не больше… нет, ну это правда. Он хотел жить, но общепринятое схватило его за горло и крепко придушило… что это такое – общепринятое – спросите вы. А я скажу – это правила, догмы и страх, это цепи подобия, обыденности и однообразия, это клетка для Бога. Мой отец… он даже не видел Реки. Вцепился когтями в скупой скалистый берег, и намертво застыл. Его корабль так и не отправился в плавание. Долгие годы смотрел из пустых бойниц потрескавшегося корпуса на жизнь других людей, проплывающих по Реке, подслушивал их разговоры, вежливо им улыбался… Надежное место… безопасное. Но черствый сухарь не нужен даже плесени…