Впрочем…
Конечно, событие такого масштаба могло свершиться не обычным днем, а праздничным. На четвертый день всеобщего майского торжества, когда умы людей отключены, зато сердца распахнуты всему чудесному и необычному.
Только что вернулся домой из сомнительного праздничного путешествия, принял ванну, доел то, что выжило в холодильнике. Надел нейтральную одежду и решил восполнить запасы продовольствия. Перед уходом ответил на телефонный звонок.
— Это ты? — спросил незнакомым голосом собеседник.
— Я, конечно, кто же еще, — ответил я, пока не понятно кому.
— Это Леша? — переспросил он.
— Алексей! — рявкнул я в трубку.
— Прости, забыл, что ты уменьшительные имена не признаешь. А это Петр. Вообще-то мне бы с тобой не плохо бы встретиться, бы... А звоню я как раз, чтобы перенести встречу на более комфортное время. Эти праздники и меня не обошли стороной, в смысле разрушения здоровья. Так что я, с твоего позволения, загляну к тебе как-нибудь позже. Ладно?
— Ладно, пока.
Почему-то меня вовсе не удивил этот звонок. После таких чумовых дней, которые даже такого культурного, такого воспитанного парня, как Петя «не обошли стороной» стоит ли удивляться всеобщей перегрузке. По улице редкие прохожие двигались подобно киношным зомби, более напоминая тени, чем тех, кто их обычно отбрасывает. Но легкая прогулка по улице, эти деревья с полупрозрачной зеленой листвой, робкая шелковистая травка на газонах, парочка веселых собак, бегущих по своим делам — погружали в обычную атмосферу будней, что внушало надежду на всеобщее воскрешение из полумертвых. Чтобы сэкономить время на дорогу в дальний магазин, единственный работающий, потому что дежурный, я решил дождаться автобуса на остановке.
— Эй, человек! — гаркнул мятенький мужичок в потрепанном костюме с пузырями на коленях, хлопнув меня по плечу, будоража сонное состояние толпы, и моё в том числе.
Я оглянулся в поиске субъекта, более достойного, но окружающие люди смущенно отворачивались, чувствуя замешательство, подобное моему. Обладатель зычного голоса помахал рукой перед моим носом, вовлекая именно меня в состояние своего непокоя.
— Простите, вы ко мне? — спросил я, на всякий случай, радуясь тому, что хоть кто-то способен на энергичные действия.
— А разве ты видишь вокруг себя еще кого-то, кого можно назвать человеком! — скорей не спросил, а утверждал мужчина, приблизившись ко мне вплотную, живот к животу. — Да, да, молодой человек, людей здесь множество, а человек — ты один. Правда, слово «человек» я воспринимаю в изначальном смысле, как чело, устремленное в вечность. Прости за правду. Послушай, ты не напомнишь слова песенки… Там что-то такое:
Руку мне дай на середине пути,
Руку мне дай — нам ещё долго идти.
В моей несвежей голове как-то сами собой сложились слова, я их неуверенно пропел:
Пусть на пути мы иногда устаем,
Всё же идти нам будет легче вдвоем.
— А припевчик помнишь? Давай, давай, продолжай!
— Позади — крутой поворот, — заголосил я на всю улицу.
Позади — обманчивый лёд,
Позади — холод в груди, позади.
Позади — крутой поворот,
Позади — обманчивый лёд,
Позади — холод в груди,
Позади — всё позади.
— Видишь, как хорошо у нас получается! — воскликнул незнакомец, подвывая моему вокалу. — Дальше пойдем под песню. Строевым, шагом марш!
— Куда идём? — поинтересовался я.
— Вот тут, — похлопал он по карманам, извлек потрепанный блокнот. — Посмотри на букву «Г» — то есть Горка. Там в доме номер восемь на девятом этаже справа нас с тобой ждут.
— Знаю эту местность, — кивнул я. — Там церковь, куда иногда захожу.
— Почему-то в этом был уверен, — сказал он.
— А вы уверены, что по означенному адресу, ждут именно нас, а не вас одного?
— Уверен! — он пошатнулся, схватил меня за плечо. — Прости, меня сегодня штормит, все-таки четвертый день всеобщего безумия! Как думаешь, а не стоит ли нам сесть на трамвай? — вопросил тот, указав пальцем на рельсы, вдоль которых мы шагали. — Я, видишь ли, несколько лет проработал в Португалии, и там в Лиссабоне просто влюбился в их трамваи. Эту любовь сюда привез.
— Ни трамваев, ни такси мне в последнее время видеть не пришлось. Наверное, не вас одного штормит.
— Ну и ладно! — ударил он меня по плечу. — Мы и так дойдем, судя по силе твоего плеча. Спортом, поди, занимался? Только давай еще споём! Как там:
Позади — крутой поворот,
Позади — обманчивый лёд,
Позади — холод в груди,
Позади — всё позади!
Под песню, строевым шагом, на самом деле шагалось весело, и даже мой нечаянный попутчик обрел уверенность и в голосе, и в движении к цели. Наконец, перед нами из-за высоких деревьев вырос большой дом. Лифт поднял нас на девятый этаж, незнакомец позвонил в дверь, толкнул дверное полотно, обитое новым дерматином с золоченой нитью — и мы оказались в квартире, наполненной людьми. Не успели войти, как со всех сторон к нам потянулись руки, даже губы, несколько распухшие в синеву. Нас обнимали, хлопали по плечам, целовали, посадили на соседние стулья в торце огромного стола.
Несколько слов о любви
Это случалось со мной во время написания диплома. Времени свободного хоть отбавляй. Мы даже успевали зарабатывать какие-то деньги, пропадать в ресторанах, на танцах. Сокурсницы, чувствуя приближение окончания студенческой веселой жизни, стали доступными. Некоторые буквально вешались мужчинам на шею. Их можно было понять, ведь кого встретишь на новом месте неизвестно, а в институте народ проверенный. И вот страх одиночества, перспектива остаться старой девой подступает, девушки сближаются с одним, с другим, пока не добьются своего, пока мужчина в приступе предчувствия одиночества сам не предложит соединиться узами брака. Всё это было и прошло, для меня без роковых последствий.
Примерно такого рода мысли промелькнули в голове, когда из полуоткрытой двери Ученого дом выскочила Вета и якобы случайно повисла на моей гостеприимной шее. Я даже не попытался увильнуть от внезапных объятий, напомнив о договоренности приступить к нашим теоретическим занятиям только после ознакомления с житиями святых. Я смиренно позволил затащить себя в какую-то комнату, напоминающую аудиторию, и усадить в кресло.
— Что такое любовь? — Виолетта Юрьевна исполнила весьма изящный «профессорский» жест.
— М-м-м, — промычал я в ответ, тужась ответить хоть как-то прилично.
— Понятно! — взмахнула она рукой, блеснув бриллиантом каратов на сто, что уютно пристроился на среднем пальце, который нынешние молодые отроки с отроковицами так любят показывать друг другу, взамен классической «комбинации из трех пальцев», именуемой в народе «дулей». Представил себе, насколько ее жест презрения ярко выражен, особенно, во время россыпи лучей, бьющих из недр камня.
— По-моему, спрашивать об этом, — покрутил я указательным пальцем, изображая знак бесконечности, — все равно, что задавать вопрос о смысле жизни.
— И все-таки она есть! — отчеканила Виолетта. — И мы поговорим на эту сакральную тему сегодня же. Итак, вы можете сказать, сколько людей, столько и мнений на эту тему. Только, думается мне, можно максимально сократить перечень ложных посылов. Нам, христианам известно доподлинно, что есть любовь истинная, как энергия, исходящая от Господа Иисуса. — Она поднялась со стула и прошлась мимо, обдав меня ароматом цветочной свежести. — А есть то, что определяют понятием «давай займемся любовью» или как ребенок: «я люблю маму, шоколадку и вареники с вишней». Можно услышать и такое: «От любви до ненависти один шаг» — это из области страсти, агрессивной, разрушительной, а потому не имеющей ничего общего с истинным понятием Любовь.
— Так чему прикажете верить? — спросил я, сбитый с толку. Минуту назад у меня был свой четкий взгляд на эту тему, и вдруг эта милая девушка всего несколькими словами пошатнула мою уверенность.
— Любовь истинная всегда созидательная, милосердная, добрая, — продолжила она. — Любовь зачинает жизнь, растит её, оберегает.
— Почему же в таком случае, в классических произведениях любовь заканчивается трагически. Можно вспомнить Шекспира с его «Ромео и Джульеттой».
— Именно потому, что нет там любви истинной, а есть страсть, чаще всего агрессивная по своей природе. Чем закончился Шекспировский шедевр о юных влюбленных? Правильно — самоубийством, а это грех непрощаемый ни в сем веке, ни в будущем — вечная гибель души. Помните фильм «Основной инстинкт» с Шерон Стоун и Майклом Дугласом? Ложь здесь начинается с названия. Ну как может быть инстинкт размножения основным, если люди сплошь и рядом обманывают Бога через нарушение законов природы, стремясь получить только удовольствие, увиливая от главной причины половой жизни — зачатия ребенка!
— Я вот сейчас подумал: сколько же денег тратится на создание фильмов, постановок спектаклей на эту тему — и всё обман?
— Не забудьте, такую «статью расходов», — напомнила Вета, — как мода, одежда, драгоценности, парфюмерия, глянцевые журналы, романы, возбуждающие диеты, виагру, наркотики, наконец — всё на ту же тему! И всё для обмана доверчивых людей.
— «Ах, обмануть меня не так уж трудно!.. Я сам обманываться рад» — пробурчал я, не собираясь так запросто сдаваться, предавая мечту своей юности.
— Напомню, начало того стихотворения Пушкина:
Я вас люблю, — хоть я бешусь …
…Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей
— Видите, тут и «бешусь», и «не по летам», и «болезнь души» — все признаки психической аномалии, болезненности. Разве это любовь? Разве это отражение светлой чистой энергии, исходящей от Бога?
— И все-таки любовь! — воскликнул я. — Да, земная, да, страстная, и да — греховная, но любовь! Что может быть прекрасней!
— Прекрасней? И может, и будет — любовь в Царстве небесном. Именно там она истинная, нормальная как воздух, и — совершенная! Только там, на небесах — то есть там, где нет бесов и их разрушительной злобы — всё настоящее и прекрасное. Разве не ради любви истинной христиане в земной жизни переносят скорби, мучения, гонения? Разве мы в храме каждый день не читаем нараспев «Символ веры» со словами: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века»! Знаете что, съездите в монастыри, попробуйте поговорить с монахами. Если, конечно, они позволят. Но можно ведь так — вы туда приезжаете с целью написать трактат «О любви земной и небесной», возьмите благословение у начальства и выспросите, почему молодые, полные сил юноши и девушки оставили мир и добровольно закрылись за крепостными стенами обители. Уверена, мало не покажется! Они ведь не в земной жизни, а именно в «жизни будущего века» надеются получить то воздаяние, которого мирские желают урвать немедленно, прямо сейчас. Что их удерживает в области мучений? Вера! Это настолько мощная сила, именно сила созидания.