Chercher l'amour... Тебя ищу

Глава 1. Мой сын

Ей…

Ему…

Всем тем, кто

верит, надеется, любит…

Всем, кто на Земле живет!

Тебе!

Жуткое время…

Где-то между двумя и тремя пополуночи. Какие уже по счету сутки я наблюдаю за нервными передвижениями парня, с которым странным образом свела меня судьба, подкинув тридцать четыре года назад в детской переноске под мою дверь в богемную берлогу, не обремененную женским тряпьем и надоедливым присутствием, зато забитую недешевым алкоголем, ядовитыми сигаретами и призрачными надеждами на лучшую жизнь в ущерб себе, зато на радость шлюхам, облизывающим с ног до головы после чумового выступления в том клубе, где коротал я дни и ночи, с одним-единственным желанием взбодрить местное уже не квакающее болото и позлить как будто идеальную семью.

Смирновы – гордая и сильная фамилия! Теперь нас, кажется, осталось двое? Старший брат – Алеша, Леха, Алексей и я… Бедовый Серж, Серега, СМС, Серый.

А если полным именем – Сережа, а по официозу – наверное, Сергей!

Так вот, по-моему, в той чумовой квартирке я странным образом или по счастливой случайности отхватил себе жену?

— Муж? – откуда-то издалека зовет меня тихий, с индивидуальной хрипотцой, спокойный женский голос.

— М? – отвечаю, не отводя глаз от того, что происходит на периметре луною освещенного двора.

— Иди сюда. Что там случилось?

«Это Свят, чикуита! Неспокойный Святослав. Опять чудит мальчишка, стариком вернувшийся с ненужной никому войны» – об этом я, пожалуй, промолчу, однако для проформы и из определенной вежливости все-таки ее спрошу:

— Разбудил, да? – поворачивая голову, полусонным профилем обращаюсь к жене.

— Опять?

— Спи, Женек. Я на минутку выйду.

— Не надо, – мгновенно пресекает мой порыв, просьбой останавливая действие.

— Боишься, что ли? – хмыкнув, возвращаюсь образом к театру военных действий, в котором актер-премьер – мой не совсем здоровый сын. Не по крови, зато – по совести и долгу. Это, черт меня возьми, дело сучьей чести! Я по-другому с этим парнем не смогу.

— Я считаю, что наша жалость мальчику совершенно ни к чему. Ему нужно время. Пусть разберется в одиночку. Согласен?

Время!

В одиночку!

И, конечно, жалость. Словно мы тут брошенное чадо прикормили, вытянув ладонь с орешками и семенем кунжута, залитыми тягучим медом.

— Жалость? – прищуриваюсь и следую лицом за пригнувшимся к земле охотником, выслеживающим незримую лишь для меня добычу. – По-твоему, я его жалею, потакаю, следую за его желанием и несбывшейся мечтой, умиляюсь миленькими слабостями и не позволяю здоровому мужику, как следует, повзрослеть?

— Да.

— Жень, подумай, будь добра. Только основательно и без эмоций. Трезво, грамотно! По-взрослому! Выключи внутреннюю крошку, обиженную на что-то самолично придуманное в часы безделья где-то на закате. Угу?

— Я подумала.

— И? – настораживаюсь, потому как парень замер и присел, приняв низкий старт на остриженном газоне.

— Он должен уй…

— Нет, – перебиваю и сквозь зубы предлагаю. – Передумывай, чика. Попытка номер два! Такой себе перезачет.

— Смирнов! – не вижу, но точно знаю, что сейчас жена сжимает простынь, пропуская ткань сквозь пальцы, пару раз бьет пятками по средней жесткости матрасу, подскакивает на нагретом задницей месте и сводит крепко зубы, стачивая с большим трудом и с помощью очень дорогой пасты восстановленную эмаль. – Мы держим его, как зверя, как бесплатную охрану, как дворника, косаря, посудомойку, курьера, юношу на побегушках, персонального водителя и безотказного носильщика больших пакетов из местного супермаркета. Он твой добровольный или вынужденный собеседник, когда я отказываюсь посидеть с тобой, чтобы обсудить очередной тяжелый день. Сережа! – чика словно на прощание взвизгивает и моментально замолкает.

Толково и весьма разумно, но все же мимо! А я, пожалуй, ей отвечу:

— Ему некуда идти, мать. И тебе об этом прекрасно известно. У него нет ничего. Хотя…

— Потому что он не добивается, – не дослушав, вклинивается и как неразумному по пунктам все толково разъясняет. – Блага не упадут ему на голову по ментальному желанию, как в наших сказках: «По щучьему велению – по моему хотению». Об этом нужно во всеуслышание заявить, представить себя, подать, в конце концов, документы, заставить всех суетиться и предпринимать хоть какие-то шаги. Он овощ, да? Бессловесное ничто? Мне кажется, ему пора воспрять духом и становиться на ноги...

— Вернуться на гражданку, закончить бой, страницу перелистнуть, забыть о том, что с ним там было. Ты просишь сделать колоссальный вклад, жена. Ему нужно поднатужиться, потому что ты слишком мнительна и чувствуешь себя хозяйкой положения и его непосредственной шефиней? Боишься оскорбить мальчишку, ткнув носом в его досадную промашку? Пытаешься исправить ситуацию, надавив на меня? Ничего не выйдет, чика. Свят останется здесь, пока не соберется с духом и имеющимися – я уверен в этом – силами. Не знаю, с чем конкретно он там должен справиться и каких собственных демонов покорить, побороть или, на худой конец, пришить, но его дом, – киваю головой на скрытый в полутьме, стоящий рядом с нашим «супер-бунгало», гостевой флигелек, – то, на что он дал добро и где сейчас временно размещен. Временно! – намеренно подчеркиваю только это слово. – Я верю в то, что сказал, да и тебе не мешало бы опылиться сим чудным чувством. Он плохо спит, зато, как вол, довольно тяжело работает. Что не так? Проблемы? Святослав так сильно раздражает, обижает или…

Глава 2. Моя жизнь

Двадцать пять ступенек. Широкая маршевая площадка. Вынужденный перерыв, необходимое на подъеме физическое восстановление, размеренное дыхание, уравновешенный сердечный ритм и отпустившее виски кровяное давление. Низкое, растянутое по горизонтали, предусмотрительно забитое решеткой и перегородкой, как будто бы засмоленное окно - тюрьма, специально огороженное пространство. Еще один этаж и я почти у цели: прямо, затем налево, стеклянная дверь, вход-выход, высокий порог, коврик с глупой надписью «Мы рады вам. Смелее! Вперед!», бесшумное напольное покрытие и окантовочная подсветка на панелях на уровне плечей для человека приблизительно моего роста.

Длинный светлый, почти стерильный, коридор. Система с двусторонним расположением кабинетов, блочный вид, скучные, как под копирку сделанные, узкие для неформата двери; номера, отдающие дешевизной позолоченные пластиковые таблички – чьи-то фамилии-инициалы, должности, степени и звания, специализация и часы любезного приема.

Мягкие скамейки, декорированные дешевой дерматиновой обивкой, журнальные столики, на жалкий дециметр отстающие от пола, бесполезное чтиво из одноликого разряда: «Помоги себе сам», «Трезвый ясный ум», «Эмоциональный интеллект. Развитие, сохранность, воспитание», «Тревожность, стресс, депрессия», «ОКР, обсессии, компульсии, аффективное расстройство», «Рефлексия, депривация, дистресс», «Экстаз, оргазм и сексуальная разрядка» и избитая тема… «Травмирующее событие». Четыре гребаные буквы… «ПТСР».

Сажусь на уже привычное место, поднимаю руку и сверяю время – еще каких-то пять минут и мой черед. На свидания с человеком, помогающему с адаптацией в тихой мирной жизни, я прихожу три раза в неделю в одно и то же время. Полдень – стойкие двенадцать ноль ноль. Давно заученные цифры на безжизненном табло…

Дверь плавно открывается, выпуская лучик солнца, пробивающийся сквозь огромное панорамное окно, а моих ушей касается низкий женский голос:

— Всего доброго, Никита. Увидимся через неделю. Вы молодец!

— Спасибо, Леся, – перецепившись через дверной порожек, мелкий психопат вываливается наружу, размахивая руками в попытках удержать баланс и отыскать среди соблазнов и забав слишком шаткое эмоциональное равновесие. – Черт! Я такой неуклюжий.

И, похоже, невезучий! Рот прикрой, герой. Подбери слюни и зубами для порядка клацни, а потом, не торопясь, с чувством собственного достоинства из кабинета выйди. Потек «чирей на жопе». Невысокий, психически не стабильный живой «асоциальный геморрой».

— Осторожно, – смеется женщина и, по ощущениям – а я ведь, как обычно в этом месте, сижу с закрытыми глазами – руками прикрывает растянувшийся в обворожительной и располагающей к себе улыбке рот.

Елена Александровна Шепелева… Лена… Лёка… Алёна…

«Добрый день, я Леся» – так она представилась, когда я в первый раз попал к ней на прием.

— Свят? – «кто-то» мягко дергает за плечо. – Спите у меня под дверью?

— Нет, – не раскрывая глаз, «кому-то» отвечаю.

— Ко мне или…

— Привет! – приоткрыв одно веко, поднимаю бровь и наконец-то поворачиваю голову к той, которая вежливо обращается ко мне. – Уже закончила с Никитосом – задуренным невротиком-социофобом?

— Не язвите, пожалуйста, Святослав Сергеевич. Сегодня что? Разговоры или очередной дипломатический прием?

— Как пойдет, Алёнушка, – ладонями упираюсь в подобие кожи, на которой вынужденно сижу, растопыриваю пальцы и впиваюсь ими в каркас, удерживающий безвкусно декорированную шмотку. – Пора? – киваю на ожидающий нового клиента кабинет.

— Прошу, – вытягивает руку и ровняет тело с потемневшим от посторонних спин дверным проемом. – Время пошло, Мудрый.

Два часа плодотворной беседы в терапевтических целях или нехорошие игры в жесткую молчанку? Сегодня, если честно, я хотел бы рта не раскрывать. Чем хороша Леся, так это ненавязчивостью, тактичностью и титаническим, божественным, и уж точно совершенно не человеческим терпением. Выдержать такого, как я, не каждому дано, а Шепелева справляется уже на протяжении нескольких месяцев стабильно на «отлично», периодически добавляя к рейтинговой оценке короткий, совсем не жирный, минус, но, увы, не плюс. Последнее происходит тогда, когда я откровенно изображаю недоумка и утыкаюсь мордой в пол, пуская слюни на ковролин и растирая их ботинком.

— Святослав? – обращается, подавшись верхней половиной тела на меня вперед. – Может быть, все-таки поговорим?

— … – я отрицаю диалог и с громким выдохом откидываюсь на спинку кресла для пациентов центра психологической разгрузки-помощи, к которому приписан по долгу службы и в силу сложившихся не в мою пользу обстоятельств.

— Я, наверное, начну? Не возражаете?

— … – разрешаю, смаргиваю и застываю взглядом на ее располагающем к откровениям без купюр лице.

Светлые волосы, зеленые глаза, раскосый взгляд и идеальный овал без углов, дефектов кожи, а главное, без косметики. Природный, химией нетронутый тонкий образ и на определенного ценителя недолговечная красота.

— У Вас большой послужной список, Святослав. Есть государственные награды, благодарности… Вы герой.

—… – мгновенно вскидываюсь, на последней фразе, как от дефибриллирующего разряда оживая.

«И что?» – про себя кричу, намертво сцепив и так с недавних пор не разжимающиеся зубы.

Глава 3. Моя семья

Расслабленное, улыбающееся, немного одухотворенное лицо, как будто бы его хозяйка наконец-таки поймала свой неуловимый дзен. Растянутые в загадочной улыбке розовые губы, на которые я бережно надавливаю пальцем, выхватывая легкую отдачу, смуглая кожа и темно-коричневая родинка на щеке – особые приметы женщины, лежащей рядом, на своей половине кровати. Каждое утро я балую себя картиной, чьей центральной фигурой выступает моя любимая жена.

— Люлечка? – осторожно дую ей в закрытые глаза, опускаясь потоком воздуха на идеально ровный нос и двигающиеся утиным клювом во сне покусанные губы. – Люлёк?

— М? – смахивает рукой незримую атаку. – Перестань, пожалуйста?

— Пора вставать, красавица.

— Не-е-е-т. Еще чуть-чуть, – скулит и морщит носик. – Сегодня выходной, Красов. Имей совесть, Костяника.

— Костяника? – ерзаю согнутым локтем, пронзаю толстой костью подушку и матрас, удобнее устраивая голову в раскрытой розочкой ладони.

— Да-а-а, – Юля переворачивается на спину, стягивает с груди одеяло, демонстрируя гладкую кожу и темный маленький сосок.

— Идеально! Соблазнительно! Очень пошло, девочка! – растекаюсь теплым маслом. – Ты богиня животного секса, Люлёк.

— Спасибо, – она потягивается, подняв руки, вращает маленькими кулачками, громко зевает, охая и ахая, шустро семенит ногами, раскрываясь полностью. – А так? Что скажешь, муженек? – согнув одну ногу в колене и наклонив ее в мою сторону, сводит вместе бедра и потирает их друг о друга.

— Заводит! – смотрю, наслаждаясь видом. – Начнем, наверное, с утра?

— Не-е-е, – блекочет, как коза.

— В обед продолжим?

— Не-е-е…

— Потом ужин и…

— Опять кровать?

— Юлька? – подбираюсь ближе, утыкаюсь носом в основание женской шеи и прихватываю губами тоненькую шкурку. – Юлька, Юлька, Юлька…

Красивая такая!

— Ну что?

«Давай заведем еще ребенка, а?» – безмолвно репетирую, а собравшись с духом, наконец-то выдыхаю:

— Роди мне дочь, – замираю на последнем слове, а потом кое-что добавляю, шепотом выклянчивая, – по-жа-луй-ста.

— Дочь? – не вижу, но, кажется, она сильно недоумевает, застывает и ловит столбнячную судорогу, от которой гибкое тело коченеет, словно попадает в жидкий кислород. – Д-д-д-о…

— Попробуем? – вожу носом вдоль ее шеи, кончиком щекочу четко обозначенную от напряжения жилу.

— Ты чего? Мы и так все время пробуем. Я ведь не пью таблетки, Красов, а ты, борзота такая, ни в чем себе не отказываешь. Разве я…

— Давай утроим наши старания, – к щедрым ласкам подключаю неторопливые движения языком. – Сладкая и влажная жена.

— Утроим? Добавим, что ли, третьего к нам в кровать.

— Это обойдешься.

— Эх! Вот так, да? Вот так?

Я хочу ребенка! Еще одного. Общего. Совместного. Того, который будет только моим.

— Не хочешь? – останавливаюсь, играя в истукана, терпеливо жду ответа. – Не хочешь, да?

— Кость?

— М?

— Игорь еще маленький, а я боюсь, что не справлюсь с двумя суетливыми подарками. И потом…

— Я ведь буду помогать.

Жена громко хмыкает, распрямляет ногу и шарит рукой, похоже, в поисках покрова, который так необдуманно скинула с себя.

— Только представь, пожалуйста, хотя бы на одну секунду, как у нас появляется маленькая кнопочка, которой ты будешь заплетать косички и выбирать наряды из детских модных бутиков, – продолжаю добродушно фонтанировать странной сказкой, в которой я и Юля становимся родителями уже двух детей, один из которых мелкая девчушка.

— Кнопочка?

— Такая, знаешь, тепленькая пуговка на невысокой ножке.

— Пуговка? – прыскает и поворачивается лицом ко мне, занимая положение на боку, подкладывает себе под щеку сложенные лодочкой ладони, возится, и потираясь, подползает ближе. – Красов, ты мечтатель, что ли?

Мечтатель? Фантазер, наверное? Скорее, сказочник? Или утопист? Неисправимый романтик? Или наивный идиот? Хотя со здравым смыслом вроде было все в порядке. Я просто очень сильно дорожу своей семьей.

— Креатив, Люлёк, в моем деле – стопроцентная гарантия увесистых по финансам контрактных обязательств, стабильный интерес предприимчивых и взыскательных клиентов, а также...

— Эксклюзив?

— Это важно, Юлька. Никто не хочет прозябать в срубленных, как под копирочку, коробках.

— Мне нравится то, чем ты занимаешься. Люблю смотреть на то, как ты тяжело работаешь, – она вытягивает, по-моему, для поцелуя губы, но почему-то подставляет лоб. – Я немножечко боюсь. Услышь меня, пожалуйста?

— Чего?

Или, может быть, кого? Его? Святослава? Бывшего, вернувшегося после слишком длительного отсутствия с очередной войны.

— Кого?