Черничная или Клубничная?

Первое правило нашего мира гласит: «Не выделяйся и подстраивайся под общество».

Даже если это самое пресловутое «общество» способно одномоментно поменяться.

Гермиона до сих пор помнила тот момент, когда, получив треклятое письмо из Хогвартса, узнала, что владеет магией. И только безмерное восхищение родителей и их любовь сдерживали Грейнджер отказаться от этого «подарка судьбы». Кстати, это тоже их цитата.

Но мы не об этом.

То самое первое правило прогнившего социума она выучила назубок еще в десять лет, когда ее дразнили за чуть выпирающие передние зубы и пышно вьющиеся волосы. Тогда ее реакция кардинально отличалась от реакции той девушки, в которую она превратилась… потом.

Потому что после первого правила у Гермионы Джин Грейнджер спустя несколько лет вывелось второе:

«Либо ты, либо тебя».

Она хотела быть сверху больше, чем быть лучшей.

И только одно-единственное явление, что мозолило ей глаза каждый день на протяжении вот уже шести лет, напоминало девушке о тех приметных и скользких годах, когда она еще не применяла в действии это самое правило.

Надорвав край бумажной упаковки, Гермиона, вытащив пластинку, закинула ее в рот.

Это явление звали Драко Малфой.

Кислотно-клубничный вкус жвачки обжег язык.

Молодой человек с факультета Слизерин. Лучший ученик Хогвартса и жуткий… сноб и подлиза. Последнее она списывала на его нездоровую покорность своим родителем и их аристократическим корням. Благородно. Холодно. Высокомерно. Драко выполнял все всегда безупречно.

Настолько же безупречно чистой была его накрахмаленная белая рубашка, в которой сам Драко, сидя в метре от нее, чуть впереди, читал очередной талмуд. Вышколенный. Его прямая осанка, не походившая ни капельки на искусственную, сохранилась, даже когда он облокотился локтем о деревянную поверхность парты.

Она цокнула.

Почему-то именно вкус суррогатной клубники ей нравился больше всего.

Гермиона надула пузырь.

Лопнула.

Гарри с другого конца аудитории покрутил у виска, укоризненно указав на свои часы. Намекая, что урок вот-вот начнется. Ругая.

Закатив глаза, она воодушевилась — пошалить.

— Что сегодня читаешь, зануда, — перегнувшись через свою парту за долю секунды, она выхватила из его рук книжку. И нарочито громко стала декларировать. — Чтобы по-умному объяснить массовые казни, в 1487 году был выпущен трактат «Молот ведьм». Труд повествовал о том… — она нахмурилась, прозрачно удивившись. — Малфой, с каких пор аристократишек интересует магловская история? — когда парень встал, возвысившись над ней, и, отобрав книгу, зло фыркнул, Грейнджер упрямо продолжила. — Малфой, людям свойственно верить в приметы, искать отличительные черты, те же самые… рыжие волосы, и тут нечего изучать, нужно только принять… — дверь за ней хлопнула. Вошла профессор Макгонагалл. Но, не отводя взгляда от ледяных зрачков собеседника, она с прежним запалом договорила. — Все мы полны предрассудков. Смирись, — подмигнув, постучала ноготком по своему учебнику, сиротливо лежащему на ее столе. — Лучше к занятию бы приготовился, умник.

Развалившись на стуле и сложив руки на груди, она снова надула пузырь из жвачки, пропустив многообещающий взгляд Малфоя.

Гермиона даже не делала вид, что вникает в лекцию.

Она снова размышляла.

У нее была цель.

Слабенькая. Недальновидная.

Она хотела показать на примере Малфою свое второе правило и научить его ему.

Послать. Научить. Именно поэтому она его донимала.

Но в ее цель, такую точную, вмешался неучтенный фактор. И только позже гриффиндорка поймет, кто кого… учил.

***

Она стояла неподвижно.

Почему-то на эшафоте.

Руки крепко связаны какой-то дряхлой невнятной веревкой.

Голые ступни ловили занозы от необработанного дерева и прутьев соломы, что валялась вокруг.

Повсюду.

Гул толпы.

Крики: «Ведьма».

Казалось, она провоняла пеплом.

Неописуемо жарко. Горячо. Невыносимо.

Когда спиной она почувствовала бушевавший огонь, призванный для того, чтобы сжечь «исчадие ада», что, видимо, в этой реальности, как и в ее, было ругательством, Гермиона закрыла глаза.

Почувствовала скатившуюся по виску отчаянную капельку пота.

С запахом гари в ноздрях Грейнджер распахнула ресницы, и перед глазами оказался потолок. Как всегда, кремового цвета с облупившейся краской, потолок ее комнаты. На часах полчетвертого ночи.

Это был первый подобный сон, благодаря которому она провела учебный день со слипшимися глазами и бесконечными зевками.

Второй и третий сон были лаконичнее. Она просто проводила время в сырой и жутко темной темнице и разговаривала с мимо пробегавшими крысами. В четвертом она висела на цепях и касалась оголенными лопатками холодного камня стены. И почему-то с завязанными глазами. Лента, пропахшая черничной жвачкой, которую никак не снять, натирала переносицу.

Эти сны будили ее рано и заставляли принимать снотворное перед сном.

Пятый начинался так же, как и четвертый.

Игриво, чуть даже с издевкой, Грейнджер болтала ножками.

Вися на уже знакомом месте, слушала тишину, что поглощала все пространство и вычленяла звуки капающей вдалеке воды.

Кап.

Гермиона услышала скрип.

А потом ощутила на ключицах ледяное прикосновение. Чьи-то пальцы выводили незатейливый узор на ее коже.