Чистое везение

Глава 1

— Ты же трактор, Лен. Самый настоящий трактор «Беларусь». Прешь напролом и в делах, и … в общем, во всем, - моя единственная подруга Кира могла себе позволить и назвать меня так, и пожалеть, и совет дельный дать.

А я и правда, даже внешне, наверное, похожа на этот чертов трактор. Потому что, как говорится: «я и лошадь, я и бык…». А мне нельзя иначе, потому что у меня за спиной дочь с внуками. Больше у нас никого нет. Да и Кира была не всегда. Кира появилась только когда мы переехали в Москву.

Дочка моя Алиса, очень поздно родила. А как первого смогла родить, второй тут как тут. А мы и рады были. Потому что уже и не надеялись.

Из морозного сибирского городка решение уехать приняла дочка, когда ее муженек ушел в туман. Да, как ежик: собрал манатки в узелок и, пока мы спали, отчалил. Я хотела им добра, поэтому не ввязывалась особо в их отношения. Квартирку справила, помогла с обустройством, детишек забирала на выходные.

Да и после его пропажи не держала зла на гуляку: благодарна была за внучков. Он ведь вместе с дочкой по врачам да по клиникам. Не один и не три года, а больше шести.

А сама уставала, как проклятая, потому что работа была тяжелой: крановщица на заводе металлоконструкций. Да, платили там нормально, а коли кого подменить надо было, так еще и сверху приплачивали. Кроме этого, сиделкой подрабатывала вечерами.

Но везде было ощущение, что судьба ставит палки в колёса. Только дело пойдет на лад, что-то да портится: доучиться не смогла, поскольку ухаживала за заболевшей, да так и не выздоровевшей матерью. Муж мой ушел к другой, как только чуть располнела после родов. Завод, где работала, обанкротился. У дочери жизнь как будто тоже из-за меня не складывалась.

В общем, карусель из тяжелых дней и коротких, словно ворованных ночей.

Жила в поселке: домик, баня, небольшой загон с курами. Только дома я бывала редко.

Дочка стала хорошим кондитером. А вот со вторым ребенком все никак не могла на работу выйти: болел и болел. Она и принялась дома торты эти печь на заказ. Да так бойко у неё получалось, что я диву давалась. Но и тут нашлись нехорошие люди. Пожаловались куда-то, и пришлось закрыть «лавочку».

И как-то после поездки в Москву к хорошему доктору, мальчонке нашему вдруг легче стало уже к вечеру. Еще до посещения врача. Эскулап потом объяснил, что климат ему нужен помягче. В идеале вообще бы юг выбрать.

Тогда-то мы и затеяли передислокацию. Юг нам был недоступен, да и с работой там трудно. А вот Подмосковье – вполне себе, коли в трех-пяти часах от столицы. Все, что было, продали, купили квартиру в ипотеку и переехали.

Вчетвером в однушку. На радостях даже не расстроились, потому что Ванюшка через неделю выглядел здоровым. А дочка моментально рекламу сделала по городку, и пошли заказы.

Но этого было мало, потому что ипотеку надо было платить ежемесячно. Крановщицей меня здесь не брали. Возраст уже не тот. И я, как говорится в сказках, закручинилась.

Ездила на собеседования, как на работу. А проезд в столицах совсем не дешевый. В итоге собиралась уже уборщицей в несколько мест пойти. Пока не встретила Киру!

Кира работала в конторе, которая подбирает персонал. Я пришла туда с последней надеждой устроиться сиделкой, как раньше. А Кира Петровна на меня тогда глянула и зачем-то спросила:

— Вы же из Сибири, так?

— Да, из Сибири. А что? – я распахнула пуховик, сняла колючую вязаную шапку и положила на колени.

— А баню любите? – эта самая Кира даже прищурилась.

— Конечно. Что-что, а баня у нас на первом месте, - ответила, а потом подумала, что зря, наверное. Решит еще, что жалею о переезде.

— Тогда у меня для вас есть отличная вакансия, Елена Васильевна. Парильщицей. В самом центре. На Ордынке! – подняв палец вверх, Кира хотела дать понять, что это не хухры-мухры, а мне что «ордынка», что «мордынка» - те же яйца, только вид сбоку.

— Ну и что там? – аккуратно спросила я.

— Да это же в Москве. В самом центре! Приличная баня. Не «Сандуны», но и не хуже. И платят там прилично, - даже возмутившись немного, что я не раскрыла рот от такого предложения, разъяснила Кира.

— Там, наверно, девушки помоложе нужны, да пофигуристее, - чтобы зря воду не лить, я сняла пуховик и показала свой прекрасный почти шестидесятый размер.

— Леночка, - вдруг перешла на более дружественный тон Кира, — это самое то! Они и запрос отправили, прямо как будто с тебя писали! Вот читаю: «Женщина в теле за пятьдесят… хорошие физические данные, крепкое здоровье.».

— Ну, если и правда банщицей, то еще куда ни шло. А-а… далеко ведь от городишки нашего, - я показала на карту за моей спиной.

— По зеленой ветке, а дальше электричка. Все идеально Елена Васильевна. Сутки через трое можно или два дня через два. Ночь между сменами можно в общежитии остаться. Тут указано, что приезжим предоставляется, - Кира даже мне показала этот самый запрос.

— А зарплата? – я понимала, что это самый неудобный вариант из всех имеющихся на данный момент, и готовилась услышать цифру, которая меня рассмешит.

— Если два через два, то около ста пятидесяти выходит. А…

— Чего? Тысяч? – несколько ошалев, переспросила я. Мне показалось даже, что вот он, счастливый билет. За все то, что пережила. И теперь судьба, наконец, повернется к нам лицом.

— Да, это на руки, - подтвердила она, снова сверившись со своими данными в компьютере.

— Пишите адрес или что там надо? Куда ехать? – в моей голове уже сложились все цифры, и я понимала, что с этими деньгами мы за пару - тройку лет закроем ипотеку и сможем придумать что-то еще, чтобы не жить как цыгане.

Кира почему-то стала мне подругой. Сначала предложила просто посидеть в кафе. Потом позвонила и заказала у Алиски пару тортов на юбилей к сестре, а потом и вовсе пригласила к себе.

Оказалась одинокой женщиной моего возраста. Правда, выглядела куда моложе меня.

Через полгода мы были не разлей вода. Встречаться удавалось редко, потому что большую часть своей новой жизни я работала.

Глава 2

Кроме того, что работа нравилась, мне нравились люди. И не только те, кого я могла по голой спине опознать. Нравились все, кто жил в этом дворе. Старая московская улочка, протянувшаяся между Пятницкой и Большой Ордынкой, была похожа на историческую фотографию. Особенно зимой.

Здания, которым больше сотни лет. Деревья, которые видели чуть ли не пару веков. А самое главное – люди!

— Васильна, вы сегодня людей вениками не причащаете? - тощий Валерьяныч, мужчина лет семидесяти, в затертом, но чистом свитере и пиджаке поверх него, вошел в столовую, где мы обычно и завтракали, и обедали.

Она находится в цокольном этаже старой усадьбы, о которой он мог говорить часами. И цены здесь были настолько смешными, что притягивали окрестный люд. В основном это были не самые зажиточные горожане, не захотевшие продавать свои квадраты.

Да, их дети и внуки ждали с нетерпением, когда драгоценная жилплощадь на бумагах поменяет владельца на их имя. Но и приглядывали за стариками, боясь прогневить балованных уже дедушек и бабушек, подкидывая деньжат, оплачивая им жизнь, а некоторым и путешествия. В общем, контингент здесь был приятный.

— Валерьяныч, я часа на три свободна, поэтому извольте присоединиться к нашему столу. Сегодня я решила остановиться на рассольнике и котлете «по-киевски». Шеф-повар был в ударе, о чем со мной поделился Ильяз, мой сегодняшний официант.

— О! Душа моя, Елена Васильна! Как же я несчастен, что родился мужчиной! Тогда я мог бы ходить под ваши белы рученьки, под ваш веничек. Знаете, как вас хвалят в нашем околотке? – да, манере так говорить я научилась от него.

— В следующей жизни, коли Бога не прогневаете, Федор Валерьяныч, непременно станете женщиной! Только тогда, наверное, и меня не станет. Но это совсем другая история. Вы лучше, батюшка, расскажите мне чего-нибудь интересного. Вы же ходячая энциклопедия! Я домой приезжаю, дочке рассказываю, и она мне завидует! Все собирается со мной приехать, чтобы с вами познакомиться! – Алиска и правда мечтала найти денёк и поехать ко мне в выходной день, чтобы погулять в центре. Но завалила себя заказами так, что иногда в магазин выйти не могла.

— Да все я вам уже рассказал, Еленочка Васильевна, - и тут мой собеседник задумался, словно зацепил краешек ниточки и, боясь ее не упустить, разматывает у себя в голове.

В такие минуты я молчала, уже зная, что после вот таких пары минут молчания он обязательно что-то расскажет.

— Так вот же, я не рассказывал вам об аптекаре! Это было-ооо… Сейчас… - он снова задумался, видимо, чтобы вспомнить все точно и полно. Я дожевала котлету и жестом попросила у Ильяза кофе. Парень готовил его отменно и знал, как я люблю. Главное: не опоздать и получить напиток прямо к началу новой истории Валерьяныча.

О том, что в середине восемнадцатого века усадьба эта была фабрикой-усадьбой, где шили великолепную шелковую обувь, Валерьяныч мне уже рассказывал. Верили ему здесь не шибко, но меня его рассказы зачаровывали. Я словно оказывалась во временах, которые он описывал.

— А это было еще до купца Григория Васильева. Он ведь усадьбу отстроил с нуля. А до него тут было очень интересное место – мастерская Матеуса Кирца. Страшного человека по нашему времени. А тогда… коли не можешь доказать, то и молчи, - словно сложив все в своей голове, начал мой собеседник.

— Значит, здесь были сплошь мастерские? – уточнила я.

— Ну, он славился своими украшениями. Но не красота их привлекала покупателя. Кирц был великим отравителем!

— Вот те на!

— Да, Леночка. И основными его заказчиками были османы. Один из правителей того времени особо отличился: заказал перстни для всех своих братьев. И через неделю стал единственным наследником трона! – Валерьяныч поднял палец вверх. Это на его языке означало особый момент, кульминацию события или рассказа, - но мастерскую позже сожгли. И столько ходило легенд о том, что весь квартал проклят, - он покачал головой и тяжело вздохнул. – Много разговоров было и о том, что все еще души умерших приходят сюда, в место, где были созданы эти самые украшения, убившие их, - завершил рассказчик.

— Валерьяныч, и не лень тебе народ пугать? – к нам незаметно подошла Вера, единственная сотрудница, с которой у меня не сложились отношения. Вот не пошли, и все! Никто не мог понять, чего она ко мне цепляется и даже жалуется начальству. А я и внимания на нее не обращала.

— Ты, Верочка, думаю, ревнуешь меня к Елене, - пропел наш пожилой друг. Загадочно улыбнувшись, он попытался сгладить между нами «складочку».

— «Складочки», как вы выражаетесь, Федор Валерьяныч, Елена Васильевна сама складывает. Работать надо усерднее, а не чаи гонять в столовой, - бухнувшись рядом с мужчиной, грозно заметила Вера.

Вера была злой, мне казалось, просто от природы. Все ей было не то и не так, во всех видела если не предателя, то плохого сотрудника и лентяя. Люди вокруг просто не замечали ее, старались не пересекаться. Я же просто попала, как говорится, в струю. Потому что специально ее не избегала, даже общаться пыталась. Но змеи, они и в Антарктиде змеи. Коли в тепле держать, то обязанности свои выполняют с особым рвением и старанием.

В этот день у меня было прекрасное настроение, потому что дочка с внуками должны были приехать в Москву утром, и мы могли погулять здесь целый день.

Я отработала остаток дня, а под ночь, когда закончили в банях уборку и подготовили все к следующей смене, вышла с работы позже всех. Торопиться было некуда, чаю мы напились на месте.

— Леночка, ты мне не поможешь? – голос из-за арки я узнала моментально. Подбежала и увидела на земле лежащего Валерьяныча.

— Я скорую сейчас вызову, Федор Ва…

— Нет, это со мной часто такое. До дому проводи, милая, подсоби. Голову окружило, свет из глаз выкатился. Думал, к стенке прижмусь, в порядок приду, ан нет… Очнулся, лежу, прохлаждаюсь, будто и без того спина ноет мало, - он пытался шутить даже в таком положении.

Глава 3

(дорогие читатели, если книга вам нравится, поставьте пожалуйста звездочку)

— Не оттого-о, не оттого-оо, - тянул какой-то очень уж неприятный бас то ли в другой комнате, то ли через стенку. Просыпаться я не хотела. Сон затягивал, как это бывает, когда болен или очень устал накануне.

— Доколе ты мне душу рвать будешь, Степан? Они пятый раз уже приходят, Елена в жару мечется, ты не просыхаешь. У меня сердце не выдержит этого, выпрыгнет вот-вот, - тонкий женский голос срывался на плач в ответ басу.

— Не оттого обеднели, что сладко ели, а оттого, что долго спа-али, - протянул тот же мужской голос. - Уйди-и, не перечь мужу!

Женский плач стал слышнее, а потом послышался храп того, с басом.

— Ну и соседи у тебя, Валерьяныч, - прошептала я, понимая, что во рту будто наждачная бумага. И язык о нее цепляется, грозя и вовсе прилипнуть к небу.

Потом в голову приходит все, что случилось до этого. Возвращается в памяти, почему мы остались ночевать у моего пожилого друга. Пожар! С этой мыслью силы вовсе уходят. Но глаза я все же открываю. Свет слепит так, словно я неделю просидела под землей. Голова взрывается болью.

— Еленушка, милая моя, очнулась? – голос той самой плачущей женщины нежен, заботлив и очень трогает мое сердце. Ощущение, будто это мама, будто я снова в детстве, в том прекрасном отрезке моей жизни, где все было хорошо до ее болезни.

Холодок прикасается к губам, теплая рука поднимает голову, а невнятный силуэт, наконец, закрывает нещадно лупящее из окна солнце.

Вода. Холодная, словно со льдом. Она сначала даже не течет в горло, а впитывается во рту и моментально оживляет язык. Женщина наклоняет кружку по чуть. И я благодарна ей за это.

Наконец, напившись, я отвожу голову, но так, чтобы ледяная жидкость не полилась на шею. Что со мной? Заболела? С глазами что-то? Где я?

— Не бойся, Бог нас не бросит. Не бросит. Вот увидишь. Коли ты в себя пришла, значит и надежда есть. Лишь бы ты на ноги встала. А там как пойдет, - голос этот успокаивал и давал ту самую надежду, о которой говорил.

Позже я проснулась, видимо, вечером, или ночью. С улицы комнату освещала полная луна, которую я сначала приняла за фонарь. Тишина стояла такая, что заложило уши. Я уже и забыла, что может быть так тихо. Или у меня с ушами беда?

Только через минуту вспомнила о странном сне, выдохнула, поняв, что голова не болит. А ведь во сне казалось, что вот-вот лопнет: гудела как колокол. Но когда я повернула голову от окна, поняла, что комната мне незнакома. И запахи незнакомы. И обои на стенах слишком уж странные.

А потом, присмотревшись, увидела и женщину. Она спала, наклонившись всем телом на кровать. Сидела, наверное, на низком табурете. Руки ее лежали на одеяле, и я чувствовала их тяжесть своими ногами. Здесь же, возле рук, лежал малюсенький молитвослов. То, что это он, мне подсказал бликующий золотым крест, написанный на обложке. Твердый переплет, но книжица размером с именную иконку, которую я носила в кошельке.

Не помнила я, как снова провалилась в сон. А проснулась от голосов на улице. Свет теперь не раздражал, как до этого, как я считала, во сне. Окна с двумя рамами в глубоких простенках. Подумалось, что стена, наверное, не меньше полуметра, а то и больше. Округлые сверху рамы выглядели мило, но слишком уж по-старинному. Такие окна были в доме бабки, который после её смерти остался нам с матерью.

Деревянные, видно, что крашеные белой краской карнизы для штор над каждым из трех окон. И судя по тому, что улицы не видно, а только деревья и крыши соседних домов, находилась я не на первом этаже.

Беленый потолок, «веселенькие» обои, то ли с лилиями, то ли с ландышами, рассмотреть я не смогла: уж больно мелкими были белые крапинки на бежевом фоне. Зеленые листики различала точно.

Медленно скользя взглядом по стене с окнами, я наткнулась на угол. Потом другая стена, та, что была прямо перед кроватью. Комод, столик вроде секретера, а над ним столько картинок в рамках, что зарябило в глазах. Дальше стоял шкаф. Резной, громоздкий, внушительный. Просто Царь-шкаф, а не какой-то там… Балясины по углам слева и справа от двух дверок явно потолще моей руки и упирались в доску типа порога внизу и в козырек над шкафом. Я впервые видела такое чудовище мебельной промышленности. Даже задержала на нем взгляд, чтобы понять, зачем эти сложности и носят ли эти финтифлюшки хоть какую-то смысловую нагрузку.

Дверной проем тоже имел вид арки, как и дверь. Ну и еще один комод возле кровати справа, с зеркалом, стоящим над ним, был густо заставлен украшениями вроде статуэток в стиле «деревенский скотный двор». Были тут и коровы с белыми, блестящими фарфором боками, гуси, тянущие длинные шеи, видимо, шипящие и кидающиеся на кого-то, кого следовало допридумать самому, коза с пучком травы, торчащей изо рта.

В общем, странным было всё!

Так я думала до того, как решила потереть глаза. Тоненькие, будто детские ручки с аккуратными пальчиками напугали меня больше, чем этот дом. А когда я, кое-как встав с кровати, подобралась к зеркалу, то устояла только благодаря своим морально-волевым качествам.

На меня в отражении глядела светловолосая чуть курносая, светлоглазая девушка. Круги под глазами говорили о болезни, как и торчащие скулы и ключицы под распахнувшейся на груди сорочкой.

Покачала головой, помахала рукой, даже ущипнула себя перед зеркалом. Но девушка не сдавалась, повторяла все ровно то же и в нужный момент.

А потом все увиденное подтвердилось при ближайшем рассмотрении. Ноги, руки, живот, грудь. На ощупь и при рассмотрении оказались теми же.

Не моими!

Кружка воды на столе снова помогла преодолеть сухость во рту. Голова хоть и кружилась, но ничего не болело и даже не было усталости.

Не отпуская рук от кровати, я прошла к окну. И, выглянув, замерла. Там была не привычная мне улица. Там была улочка, по которой кто-то брел, кто-то бежал. По улице ехали лошади, запряженные в коляски и в телеги.

Глава 4

— Мария, главное: не отчаиваться, - новый женский голос, постарше вчерашнего тонкого звучал как-то воодушевляюще, что ли. – Тебе я местечко подыщу, подыщу. А вот Еленушка… голубка наша, - я слышала в голосе и любовь, и неподдельную заботу.

— Может, тогда вместе нас в монастырь? Господь пристроит душеньки, - вчерашний, но уже без слез. Кажется, эта, что постарше, внушила женщине уверенность, что все и правда будет хорошо. Только вот что? И с кем?

— Да, замуж ее сейчас не пристроишь. Вся Москва гудит о ваших долгах. Дом-то тоже заложен? – в голосе старшей не было обвинительной нотки, и я вспомнила вчерашний мужицкий бас.

— Все, матушка Агафья, все под чистую. И дом, и лавки, - тяжелый вздох и скрип стула. Наверное, присела возле стола под картинками.

— Не отчаивайся, Мария. Не так нас родители учили горести встречать. Отправляй за мной, коли что случится. На вот, на пару дней хватит. Да доктору заплати, а то ездить не станет, - старшая зашептала, а потом я услышала, как что-то глухо упало на пол.

— Матушка Агафья, сестрица родная, благослови тебя Господи, - чмоканье поцелуев. Я представила, что глухо о пол ударили колени женщины, а потом она принялась целовать руки.

«Матушка… сестрица», - в голове долго не складывалось, но потом, как вспомнила о монастыре, поняла, что, скорее всего, старшая – мать настоятельница. И в придачу сестра этой женщины. А я? Судя по разговору, выходит, я ее дочь?

С трудом сдерживаясь, чтобы не открыть глаза, я старалась дышать ровно.

— Иди, Мария, отдай деньги слугам, они на заднем дворе. Скоро с вилами встанут. Отдай и отпусти с Богом, прощения попроси. Простые люди да дети Божьи. Степан не прав, - голос настоятельницы, как я ее «окрестила», звучал все так же спокойно.

— Иду, иду, Агафья, храни тебя Господь, - дверь осторожно хлопнула. И в комнате повисла тишина. Я почувствовала, что смотрит она на меня, и старалась не жмуриться. Думала о том, как дрожат мои глаза, наверное под веками, и она это видит.

— Бог с тобой, Елена. Ты ни в чем не виновна, милая. Пожалей матушку, достаточно скрываться. Знаю, впереди жизнь нелегкая, но с тобой куда легче ей будет, - твердый, но благосклонный голос прозвучал надо мной. И я уверилась в подозрениях. Я дочь той женщины, что вчера плакала, а потом ночью спала у меня в ногах.

— Ничего не помню. И вас не помню, - прошептала я, чуть приоткрыв глаза. Передо мной стояла женщина в черном. Лицо ее казалось очень маленьким из-за апостольника: плата, покрывающего голову, шею и ниспадающего на плечи, и наглавника: шапочки в виде расширяющегося кверху цилиндра.

— Значит, так Богу угодно, милая. Вот думаю вас с матушкой забрать, как только ты на ноги встанешь. На Подольское подворье. Там в основном «белицы» трудятся. И вы какое-то время поживете. Матушка твоя больно настрадалась, дитя мое. Так что пожалеть ее надобно, - женщине было лет около семидесяти. Может, и поменьше, но морщины на ее тонком узком лице были слишком заметны сейчас перед окнами, в которые бил солнечный свет.

— Хорошо, - прошептала я и прикусила губу.

— Вставай, дитя, не давай диаволу тебя искушать страхом и оттого продолжением болезни. Вставай. Посылай за мной, коли чего приключится, - она наклонилась и поцеловала меня в лоб. Пахнуло ладаном, прополисом и смирением.

Она повернулась и вышла. Прямая, как палка, шагала она при этом грузно, словно пыталась почувствовать каждый шаг. А еще она была высокой. Или мне это показалось из-за худобы и этой самой монашеской шапочки.

Где-то за стеной я еще слышала шепот, всхлипывания, а потом на улице уже голос монахини, фырканье лошади.

Я встала и выглянула в окно. Женщина в черном садилась в коляску. Моя «матушка» провожая, целовала ей руку. А потом игуменья подняла на меня глаза, перекрестилась и улыбнулась.

Я смотрела фильмы, в которых герои оказывались в чужих телах, в другом времени, да хоть на Марсе… но чтобы это оказалось правдой! Мне только этого не хватало для полной «радости». Дома сейчас не вообразить, что творится. Вернее… дома у нас больше нет, а долги есть.

И тут я вспомнила о Валерьяныче. Что он там нес? Что-то о том, что мне не нужно переживать, надо идти куда-то, а о моих он позаботится? Чертовщина, не иначе. Рассказать об этом монахине? Да она меня точно тогда закроет в монастыре. Матушке? Этой плаксивой женщине? А толку?

— Еленушка, доченька, - она-то и прервала мои мысли возле окна. Задумавшись, я не услышала её шаги в коридоре, хоть и были они громкими: то ли набойки железные, то ли пол пустой, но отдавался каждый шаг с грохотом, когда до этого обе женщины шли сюда.

— Да, матушка. Я не помню, что со мной случилось. Тебя узнаю…

— Защитница наша Агафьюшка… она сказала мне, что ты при ней очнулась, - лицо этой женщины, в отличие от ее сестры-игуменьи, просилось на икону: мягкие черты, полные, но поджатые в горе губы, выгнутые то ли в испуге, то ли в удивлении брови, тонкий нос. Она не была сухой, но, видимо, эта легкая полнота и позволяла выглядеть ей молодо. Глаза ее были взрослыми. Нет, даже старыми. Светлыми, мутными. Именно ими она походила на тех, кто смотрел на меня с образов на стене.

Да, это были не картины. Это были иконы.

— Мне лучше, только не помню ничего. Не помню, как заболела. Сейчас хорошо уже, - я встала, прошла до окна, наблюдая за ее реакцией, и видела, что с каждым моим словом женщина будто оживает, будто набирается силы.

Темная юбка в пол, приталенная кофта, шаль на плечах. Густые русые волосы собраны в тугую прическу и покрыты платком. Женщина старила себя в этой одежде, словно давала миру понять, что она не на своем месте.

Представила ее в одеянии Игуменьи Агафьи, и картинка мне понравилась больше.

— Вы с батюшкой в конюшни ездили, - аккуратно начала она.

Прошла по комнате, подошла, погладила мое оголенное плечо, сняла с себя шаль и накинула на меня. Потом обняла и провела к кровати.

Глава 5

Пообещав сготовить мне каши, женщина вышла. А я осталась сидеть на кровати, размышляя над произошедшим. Такой вот финал моей жизни, если это был он, казался пиком моих неудач.

«Если все, умирая, попадают в новое тело, то почему не рождаются младенцами?» - только подумала я, и голова загудела.

— Ну, хоть имя родное осталось, - хмыкнув, прошептала я, посмотрела на свои ноги. Задрала сорочку и принялась разглядывать узкие и длинные стопы, тонкие лодыжки, красиво очерченные икры и колени.

Мне показалось, что руки сильно далеко находятся от туловища, когда я стою. До этого я всегда ощущала внутренней частью плеча складочки на боках. А сейчас было ощущение, что меня раздели. Даже с шалью.

— Самое главное – хотим ли мы в монастырь, Лена, - сказала я себе, вставая, и снова подошла к зеркалу.

Светло-зеленые глаза, русые волнистые волосы, красивые губы и нос. А главное – это было юное, совершенное лицо. Тело, которого не коснулись еще мои болячки, суставы без артрита.

— Жить еще и жить, - подытожила я и, распустив волосы, более пристально присмотрелась к новой себе. Подумалось, что могу ведь проснуться и оказаться снова дома. А этой девочке некуда просыпаться. И от меня зависит решение ее будущего.

Сердце щемило от тоски по дочке и внукам. Но вспомнились пророческие слова Валерьяныча. Не могло это быть случайным. Он словно знал, что меня ждет. Подготовить хотел, может даже и направить на правильный путь. А я… Эх!

Марию я решила называть матушкой. Она меня не поправила, не удивилась, значит, это норма. Когда она принесла тарелку с пшенной кашей, я поняла, что есть хочу безумно. Но, попробовав, поняла, что она пахнет дымом. Подгорела? Скорее всего!

Что там еще говорила игуменья? Деньги слугам раздать? Видимо, до отцового падения в «синюю яму» дом был полон людей, которые делали всю работу. А мамаша, наверное, кроме вышивания в руках ничего не держала. Ну, это ерунда. Было бы из чего готовить.

Я жевала, не обращая внимания на «аромат», и вспомнила, что в этом доме есть еще один «персонаж» как минимум мой отец. И, судя по вчерашним руладам и рассказу матушки, он не просто «выпил лишнего» у этих… как их… Ирбишевых. Он напился в стельку! И ежевечерне эту процедуру повторяет.

— А куда отец пойдет, когда мы уедем? – я не хотела ничего спрашивать, но выяснить требовалось все и сразу.

— Брату его я написала. Может, и образумит, если приедет. Мне тоже тяжело его оставлять, да только ты важнее, Еленушка. А в подворье, о котором Агафья сказала… так там только женщины. Голодными не останемся.

— А я работу могу найти? Что я умею лучше всего? Расскажи, я не помню, - соскребая кашу в тарелке, спросила я.

— Работу? Какую это работу? – она удивилась так, будто я сразу на панель собираюсь, а не обычным честным трудом на хлеб зарабатывать.

— Любую. Что я могу? Шить, вязать, вышивать? Может, пеку хорошо? – попыталась дать ей наводки.

— Видать, ударилась ты все же головой. Доктор завтра придет, расскажи ему, что помнишь только меня. Может, скажет в больницу поехать с ним и побыть там? – в голосе ее появилось беспокойство.

— Нет, этого говорить не стоит. Голова ведь не болит. А память со временем и вернется, как начну делать что-то. Не надо ему этого знать. Мало ли, скажут еще, что дурной стала, - мне нельзя было испытывать судьбу. Я не знала, какого рода тут врачи.

— Ну, коли так считаешь, то не говори. И правда, чего же я сама-то не скумекала, - она хмыкнула довольно и часто закачала головой. Видимо, порадовалась, что избежала очередной проблемы. Хотя, радоваться, судя по всему, здесь было нечему.

Матушка по жизни была ведомой, полностью зависела от других: родителей, мужа и явно более трезвомыслящей сестры. А сейчас показывала, что готова передать право управления мне. Лишь бы не самой. Она была из слишком податливого теста. Но я не должна была особо опекать ее, давая надежду на то, что все решу сама.

В монастырь, даже если он на свежем воздухе, я не хотела! Неправильные решения затягивают как болото. И потом ты привыкаешь к тому, что тебя окружает, начинаешь искать положительные стороны, смиряться. А после и вовсе радуешься, что так случилось.

Эта мысль, вдруг сверкнувшая в моей голове, показалась совсем не моей. Или она родилась после пережитого?

До вечера мне велено было лежать, что я и делала. Подумать было о чем. Не поднялась бы даже, коли не проснувший в этом чуть живом организме естественный интерес к уборной.

Туалет нашелся за одной из дверей в коридоре. Размером, наверное, три на три метра. И обставлен достаточно сносно: сиденье со спинкой, обтянутое бархатом зеленого цвета, с отверстием и ведром под ним. Большая деревянная лохань, исполняющая скорее всего роль ванны.

Окно, занавешенное плотной тканью, выходило на безлюдный двор: высокий забор вокруг дома, две поленницы дров, веревки с висящим на них бельем, пара лавок и стол.

Я вышла из туалета и на цыпочках проскользнула в коридор. Дверей было по три с обеих сторон. Заканчивался коридор приоткрытой дверью. Она-то, наверное, и вела на лестницу.

Рядом с туалетом обнаружилась комната с большой кроватью, множеством салфеток на всех доступных поверхностях, еще большим количеством статуэток на комоде и шкафом, похожим на мой, только трехдверным. Я решила, что это родительская спальня.

Потом была гостиная с затейливо убранными шторами, парой диванчиков на причудливо изогнутых ножках, два кресла, пианино, ковер на полу в центре, возле среднего окна – большой стол, накрытый салфеткой, ваза с искусственными цветами.

Последняя комната оказалась кухней. Тут было за что зацепиться взгляду: у стены, ведущей на лестницу, высокая, широкая - метра полтора, плита, под которой в печурке теплились еще угли. Труба уходила в потолок. На плите сох подпаленный котелок из-под каши. Мне захотелось плеснуть в него воды, потому что нагара там было уже предостаточно. Длинный стол, скорее всего, для приготовления еды. А у стены, что была общей с гостиной, полки от пола до потолка. Там стояли мешочки, железные банки, корзины, что-то просто было завернуто в полотенца.

Глава 6

За дверью и правда оказалась крутая прямая лестница, тянущаяся вдоль стены дома. Видно было только небольшой кусочек земли у крыльца. Там и мелькала матушкина юбка и ноги басящего незнакомца.

— Федор, милый, поищи пока Степана Семёныча. У нас всего ничего денечков-то осталось. На завтра я людей позвала, кто мебель купить может. Хоть маленько денег наберу, - голос матушки звучал заискивающе, и слышалась в нем не только мольба, но и то, как она ломает себя. Видимо, не приходилось еще уговаривать холопов.

Ощущение у меня было, что нахожусь на корабле, который тонет, но руки у меня связаны и спасти не могу ни себя, ни эту женщину.

До обеда я смотрела в окно, перебирала в голове варианты, планы, но всё упиралось в мое неведение. Местные правила, скорее всего, не позволяют молоденьким барышням вступать в конфронтацию с внешним миром. А уж с мужчинами… об этом вообще молчим.

Когда девушка в окне напротив появилась снова, я даже обрадовалась. Судя по ее выражению лица, она тоже: распахнула окно и принялась жестикулировать, чтобы я сделала то же самое.

Я кое-как справилась с тяжелыми, скребущими одна о другую фрамугами и вдохнула свежий весенний воздух, напоенный «ароматами» конского навоза, пролитого кем-то то ли керосина, то ли солидола, которым смазывалась упряжь. У меня в голове этот запах ассоциировался с конюшнями, в которых работал в моем детстве дед.

— Как же я рада, что с тобой все хорошо, дорогая Елена! – наклонившись на подоконник, девушка из окна напротив явно была искренна.

— Я тоже. Уже могу вставать, - ответила то, что по факту было правдой, и переживала, что не знаю имени.

— Идем к нам в чайную. Можешь выйти? Или… давай я к вам приду? – предложила она.

— Я выйду. Жди меня у крыльца, - желание выйти на улицу и узнать побольше было сильнее того, что я могу сделать что-то не так!

— Софья, ты чего опять вылупилась? – мужской голос за ее спиной заставил девушку вздрогнуть, а меня обрадоваться. «Значит Софья», – пронеслась в голове благая подсказка.

Шкаф оказался вместилищем для такого количества платьев, что я и поверить не могла: неужто это все одной девчушке принадлежит? А потом рассудила, что Елена на выданье, а в эту пору родители шибко старались показать ее с лучшей стороны.

Те, что были прошиты блестящими нитями или щедро украшены кружевом и органзой, я отмела сразу. Нужно было подобрать то, что похоже на платье Софьи – ежедневные наряды для дома и улицы. Но они тоже могли различаться.

Решив не особо рыться, я выбрала бежевое с рюшами. Подол его был немного испачкан, но не слишком заметно. Когда достала и сняла с деревянных, видимо, ручной работы плечиков, расстроилась, потому что мелкие пуговицы в ряд от талии до шеи находились на спине и обещали сложный квест на гуттаперчевость. Видать, одевалась эта нимфа не сама.

Но для женщины, которая может подтянуть колготки, не снимая штанов, это было задачкой для первоклассников. А уж про свалившиеся с плеча лямки бюстгальтера, которые мы поднимаем через пуховик, и вовсе молчу!

Я оставила расстегнутыми верхние три пуговицы, отложила платье и закинула руки за голову, примеряясь, до какого места на спине я могу дотянуться.

Этот день обещал много удивительного. И первое чудо: мне удалось изогнуться так, как не получалось даже в школе. Хотя в школе я тоже была не тонкой и звонкой, но такого мне и не снилось.

— В цирке ты, што ль, выступала? Кабы случайно это туловище пополам не переломить. С жирком-то всяко безопаснее, - бормотала я, натягивая платье.

Быстро собравшись, поняла, что на голове у меня самое настоящее гнездо. Пришлось смочить из кувшина свои кудряшки, терпеливо, чтобы не вырвать волосы, прочесать и помять их руками, чтобы вернуть объем.

Белье хранилось в комоде. Хорошо, что эти правила совпадали с нашими. Панталоны на завязках посмешили. Но на тощем теле оказались вполне удобной штучкой. Словно дополнительная нижняя юбочка. Ботики на кожаной подошве с кнопками-замочками нашлись под кроватью.

Софья, в отличие от меня, оказалась в шляпке. Я не подумала об этом, но моя новая знакомая особо не удивилась, поэтому я выдохнула.

— Милая, сколько же тебе пришлось пережить, - черноглазая, похожая на итальянку девица наклонилась и поцеловала меня в щёку, - тебя даже болезнь нисколечко не испортила.

— Спасибо, Софьюшка, - с грустной улыбкой ответила я и пожала протянутую мне ладошку.

— Идем, там и поговорил. А то Митя дома не даст. Повезло тебе не иметь любопытного братца, - девушка сама болтала столько, что информация приходила нужная и вовремя.

Я осмотрелась. Благо матушки моей видно не было. Надеялась я на то, что она, обнаружив отсутствие моей тощей тушки на кровати, не заблажит на всю Ивановскую.

Новая знакомая повела меня в дом через дорогу, из которого утром вышел тот мужик с самоваром. Значит, семья имела большой мануфактурный магазин и чайную рядом. Купеческая улочка, которую я успела увидеть, выглядела атмосфернее, чем в некоторых фильмах.

Мы вошли в чайную. Софья указала на столик возле окна и махнула кому-то. Моментально на столе оказался чайник с ароматной заваркой, мисочка с крендельками, а потом принесли и приборы. С расчесанными до смешного гладко редкими усиками мужичок улыбался, открывая напоказ крупные, как у зайца, зубы и смешную щербинку между средними верхними. Выглядело и комично, и мило одновременно.

— Софья Михална, все, как вы любите, собрал. Митрий Михалыч не подойдет? - поинтересовался трактирный слуга.

— Он дома чаю надулся: лопнет скоро, - девушка отмахнулась от мужичка, как от назойливой мухи.

— Дела какие творятся, Леночка… Я и так уже, и эдак пыталась разведать. Боюсь спрашивать, чтобы ты лишний раз не грустила, - с раздражением, дождавшись, когда официант уйдет, заговорила Софья. Девушке было любопытно, как обстоят дела. Только и меня это интересовало не меньше!

— Софья, я и сама ничего не знаю. Память у меня после того случая не очень хорошая. А что тут до этого дня было, я и не могу вспомнить. Так что ты, наверное, лучше меня знаешь все…

Глава 7

Поняв, что измученный организм впитывает все, что в него попадает, со скоростью губки, я решила сделать ревизию в кухне. И сейчас, даже после калача, мне казалось: положи кусочек масла в ладонь, и оно до суха впитается в тощую руку.

Подойдя к дому, я бросила взгляд на брата Софьи, который и правда караулил ее возле дома. Он стоял, прислонившись к стене, и крутил часы не цепочке. Он что-то пробурчал сестре, и они исчезли в двери, ведущей на лестницу.

«Значит ты у нас Митрий Михалыч.», - на всякий случай повторила я про себя, чтобы запомнить.

Матушкино платье мелькало за окнами первого этажа, где была лавка. Оттуда мужики выносили небольшие тюки и складывали на телегу. Я постояла минуту у крыльца и поднялась на жилой этаж.

Руки шарили по полкам, оценивая хранящиеся дома запасы, а голова подытоживала то, что имеем: заложенное и точно потерянное уже имущество, отца-выпивоху, да еще и с любовницей, у которой сейчас, скорее всего, тратит последние деньги, и мать-неумеху, божий одуванчик.

— Не густо, как говорится. Но будем работать с тем, что есть. А про Москву старую мне Валерьяныч много полезного рассказывал. Глядишь, что и пригодится.

Работать я могла и за двоих. Тем более с сильным и здоровым телом! Но нужно было что-то хорошо оплачиваемое, потому что с мозгами из двадцать первого века работать в девятнадцатом горничной – неимоверная глупость. Только вот времени у меня было немного: со дня на день надо съехать из дома. Значит, надо подыскивать место с проживанием прямо сейчас!

Подпалила в очаге несколько лучин, положила на них щепки, прикрыла дверцу, чтобы огонек схватился, и, развернув тряпичный мешок с вяленым мясом, принюхалась. Пахло так, что желудок вот-вот должен был заумолять человеческим голосом о еде.

Железная кастрюля нашлась тут же, на полке. Поставила с водой на нагревающуюся чугунную плиту, нарезала кубиками мясо, в деревянной бадье нашлась квашеная капуста, а в корзине – картошка. Суп должен был быть чем-то средним между солянкой и кислыми щами. Соленых огурцов в доме я не нашла. Если они и были, им место в погребе.

Подкинула дровишек и рядом с кастрюлей водрузила сковороду. Топленое масло из горшка зашкворчало на ней почти сразу. Туда же полетел резаный лук и очень мягкая морковь, которую я почистила и порезала с большим трудом.

— Еленушка, милая, ты чего это тут? – матушка бросилась ощупывать мой лоб, потом щеки.

— Все хорошо. Очень есть хочется. У нас сухарей нет? – отстраняясь от навязчивой заботы, спросила я.

— Я-аа… я не знаю, доченька, - женщина прошла к окну и присела на табурет. Она наблюдала за моими действиями, как дети в цирке наблюдают за жонглёром.

— Сиди. Я должна кое-что тебе сказать. Но не для того, чтобы ты бухнулась без чувств. Времени у нас с тобой очень мало, матушка, - я отодвинула кастрюлю и сковороду на край плиты, чтобы продукты не сгорели, подошла к ней, присела и, обняв ноги, посмотрела испуганной женщине в лицо.

— Говори. Обещаю все выдержать… Это об отце? Где он? – Губы ее стали сухими и задрожали.

— Мы с тобой остались вдвоем… - я выдержала паузу и как только заметила, что она уже собирается понять все неправильно, продолжила: - У отца есть полюбовница. И он сейчас у нее. Он купил ей дом, давал денег. Только я уверена: она его выгонит, как только поймет, что он теперь нищий.

— По… лю… Да ты что? Чуть сердце не остановилось. Думала, помер, - она была даже счастлива такому повороту событий… в общем, как я и планировала.

— Матушка, ты знаешь, что можно забрать из дома? Нам нужно быстро все делать. Ты говорила, что завтра мебель продашь…

— Да. Приедут смотреть и сразу заберут, - она отвечала, а сама будто была не со мной рядом.

— Так вот, я хочу узнать, есть ли у тебя в городе хорошие друзья? Да чего я спрашиваю? Кому мы сейчас нужны, - я вслух моментально отмела эту идею.

— Если про отца…

— Да забудь ты хоть на часок про отца. Нам бы самим сейчас на полянке не остаться! Отправь кого-нибудь утром к матушке Агафье, только срочно.

— А она зачем? – взгляд Марии, наконец, сфокусировался на мне, и я увидела собирающуюся на глазах пелену слез. – Кто тот мужик, с которым ты говорила? Тот… Федор, кажется?

— Управляющий наш. Тоже батюшку ищет, чтобы денег у него забрать. И с ним не рассчитался… Ой, беда, Еленушка, ой, горе нам, - затянула она. И я поняла, что «здесь рыбы нет»!

Добавила зажарку в ароматный, отдающий дымком бульон с картошкой и капустой. Было бы неплохо потушить все подольше. Но мой желудок отказывался ждать.

— Идем в столовую. Идем, моя милая. Всё мы переживем, всё с тобой выстоим! Вот увидишь. Он еще придет и станет прощения просить. А пока мы должны быстро все дела сделать. Матушка, ну хоть ради меня, умоляю, не реви, - я довела ее в столовую, усадила за стол и вернулась в кухню, чтобы налить в обычные миски, стоящие тут для готовки, суп.

Ели мы молча. После второй ложки у матери тоже проснулся аппетит. Видимо, сама не ела очень давно. Я принесла и добавила в обе миски бульона. Сухарей я не нашла.

После плотного обеда глаза начали закрываться. Но я не позволила себе расслабиться: проводила убитую горем женщину до кровати, уложила и накрыла покрывалом. Она попросила капли «от горя».

Я принюхалась к содержимому указанного флакона и, узнав запах пустырника, подала несчастной. Посидела рядом минут десять, пока она задремала и, умывшись, вышла на улицу.

Федора я нашла не сразу. В лавке суетно складывали на полотно отрезы сукна, сворачивали, перевязывали бечевой и уносили на телегу. Это была уже очередная телега. Хозяйственник во мне зашевелился, заурчал.

— Елена Степановна, вы чего на ногах? – тот самый голос, который я слышала в диалоге с матушкой, прозвучал сзади.

— Федор, я вас и ищу! – я обернулась и увидела целиком человека, ноги которого видела утром у крыльца. С аккуратно постриженной бородкой, крепкий, кряжистый, в заломленном набок картузе, в мокрой от пота рубахе он походил на богатыря.

Глава 8

— Вот это мы попали! – прошептала я и подошла к кованым воротам. Это был не дом. Это был целый комплекс строений, в центре которого возвышалось прелестное персикового цвета трехэтажное здание с белоснежными колоннами.

Во дворе сновали люди: что-то выгружали с телег, кричали и ругались на нерасторопных коллег-возниц, хохотали, подтрунивали над девушками, шастающими между телегами с корзинами.

— Кирилл Иваныч, батюшка, мочи уже нет ждать. Мы эту землицу аж с леса на другом конце города везем. Поторопи мужиков, а то до ночи нужное не успеем привезти, - проорал один из мужиков, и я замерла.

«Кирилл Иванович Вересов – один из хозяев усадьбы. Ученый-агроном, которого…», - пронеслись в голове слова Валерьяныча, моего любимого деда, считаемого всеми блаженным.

— Чертовщина, не иначе. Но он будто знал, что я сюда попаду, и рассказывал мне, да так подробно…

— Барышня, вам тут не музей и не театра! – за моей спиной раздался окрик, и кто-то аккуратно за плечо отодвинул меня от ворот. А потом их отворил, и во двор въехала очередная телега с бортами, груженая землей.

Я успела войти внутрь за телегой и прижалась к стене одноэтажного строения с небольшими окнами, на которых висели кованые решетки.

В суете никто не заметил девушку, аккуратно фланирующую меж горланящим народцем, и это мне было на руку.

«Идти прямо к Вересову? Или найти управляющего? Или кто тут должен быть по хозяйству?», - мысли в голове скакали как кузнечики, и я, подгоняемая страхом существования в монастыре, выдохнула и направилась к центральному входу.

— А вас как сюда занесло, барышня? – голос, явно обращавшийся ко мне, сделал меня «видимой», и все обернулись на женский окрик. Уперев руки в бока, за мной стояла крупная и налитая как яблочко женщина лет сорока. В сером платье, белом переднике, аккуратной шляпке. В руках она держала стопку полотенец или тряпок, но белье было белоснежным.

— Я к Кирилу Ивановичу, - стараясь держаться с некоторым превосходством, ответила я.

— Он никого сейчас не принимает. Можете мне передать, если что срочное, - она обогнала меня и направилась к центральному входу.

— Не могу, дело личное! – добавив голосу серьезности, настаивала я.

— Он не принимает, сказано ведь. Не говорит с теми, с кем говорить не желает! – Женщина поднималась по лестницам на крыльцо, словно уточка.

— Ладно, а вы кто?

— А я Варвара Михална, я тут по хозяйству, - важности в ее голосе тоже прибавилась.

— Я с очень важным разговором, милая Варвара Михайловна! Я на работу к Кириллу Иванычу хочу. Я столько про его дело знаю, что ему и не снилось! – я смотрела на лицо Варвары и понимала, что на нее мои слова никакого впечатления не произвели.

— Говорю ведь, не берет никого, не говорит ни с кем. У него тут еще кабинет, где преподает. Ни времени, ни сил у барина нет на вас, прохиндеев, - женщина отвернулась и вошла внутрь.

— Навредить ему собираются. И я знаю кто. Коли не сообщите, сами виноваты останетесь, из-за заносчивости своей, - прокричала я и добавила: - Я Елена! Дочь купца Степана Семеныча… - и я поняла, что фамилии своей я не знаю! – Тут недалеко, вверх по улице живу! Завтра нас из дома выгонят и не найдете меня.

Развернувшись, я приподняла надоевшую, путающуюся между тощими ножками юбку и зашагала к воротам. Мужики хохотали. Люди, проходившие по улице, останавливались, чтобы посмотреть, кто это орет.

Мне было плевать, потому что уже вторая моя жизнь рассыпалась прямо в моих руках, превращаясь в пепел.

— Господи, за что мне это все? Вот ты хоть намекни, в чем я провинилась? – я шагала по улице, как гренадер и совершенно не думала, что с этим телом не выгляжу грозно, скорее смешно. Думать о мелочах мне было просто некогда. Смеются? Отлично! Смех продлевает жизнь!

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, - бубнила я.

Группки женщин, которых я обходила, даже не шептали мне в след, а просто говорили достаточно громко между собой, что я совсем сошла с ума после такого горя, свалившегося на мою семью. Но самое страшное было то, что на их взгляд я это тоже заслужила, поскольку дети отвечают за ошибки родителей.

К дому я подошла доведенной до кипения. Заглянула в лавку, где Федор складывал в огромный холщевый мешок клубки веревки и бечевы.

— Управились, Елена Степановна. Наталья-то пришла и вас искала. Будем чего возить из дома-то? – поинтересовался мужчина, внимательно всматриваясь в мое лицо.

— Будем, Федор. Все увезем, что успеем. Матушка не вставала?

— Наталья из окна мне помаячила, что спит.

— Вот и хорошо. Начнем со столовой. Посуду переложим тряпками. А в телеге ее на одежду погрузим, чтоб не перебить сервизы. В нашем хозяйстве сейчас и пулемет – скотина.

— Хто?

— Скотина-то? Корова с рогами! Знаешь? Нам сейчас любая рухлядь дорога. Поднимайся через полчаса, только скажи мужикам, чтобы не орали.

Натальей оказалась молоденькая дочка Федора. Округлая, но не толстая. Чуть выступающий животик намекал о четырех - пяти месяцах. На полных плохо заметно до этого срока. Но видно, что она не лежала ни дня своего интересного положения. Крутилась Наталья, как веретено. Пока меня не было, споро вытащила из шкафа матушкиного шубу, платья и уже сворачивала их в простыни.

— Идем сюда, - шепотом позвала я женщину, и она заулыбалась. Я поняла, что она меня знает.

— Елена Степанна, милая вы наша, я молилась за тебя ежевечерне…

— Наталья, потом будем говорить. А сейчас смотри… - я обрисовала план работы и отправилась к своему шкафу. Забрать я планировала все. Но что-то нужно было отправить сейчас, чтобы не волочь потом на себе. Как говорится: «пока чешется, надо чесать».

И почему я так свято уверилась, что Вересов возьмет меня? Неужели хотела рассказать, что я из будущего? И чего? Что я ему расскажу? Что у нас там телевизоры, интернет и Юрий Гагарин совершил первый полет в космос?

Как быстро здесь отвозят на «гафуровские дачи»? Тут ведь не наше время: говорить с тобой психологи не будут. Ноги в ванну, ток врубят, если его уже придумали, и трясись, наслаждайся, пока вся дурь из головы не выйдет. Знаем, видели в кино такие процедуры. Может и выдумка, но проверять точно не стоит.

Глава 9

Игуменья прибыла к нам рано. Как только рассвело, закрытая наглухо карета остановилась возле дома. Хорошо поставленный приказной тон моей тетки даже не указывал. Она повелевала. Велела открыть ворота и въехать во двор.

Этим утром я уделила своему внешнему виду больше времени: нагрела воду и помылась сама, как могла, высушила волосы, уложила в прическу. Труда это не составило, потому что волнистые волосы выглядели опрятно, даже если их просто собрать шпильками на затылке.

Перебирая накануне вещи, я нашла чулки, сорочки и прочие «прелести» дамского гардероба этого времени. В отличие от матушкиных вещей, отправленных на подворье, свои вещи я собрала сама. Включая одно из самых нарядных платьев: из шелка нежного зеленого оттенка с тонким кружевом. Оно было не ношеное ни разу. Видимо, планировалось для моего сватовства.

Шляпки тоже имелись, и я не торопилась ими пользоваться, потому что надо было разобраться, какую когда надевать. Некоторые были из того же материала, что и платья. И тут сомнений не возникало.

Наученная когда-то дочкой, я просто положила их одно на другое, сверху разложила белье и закатала все это в разноцветный «ролл». Оставалось только упаковать его в покрывало, перевязать бечевой. Я думала, что соберется настоящая гора из вещей. Теперь же я имела небольшой «ковер» в рулоне, горку шляпных коробок, мешок с обувью и дорожный саквояж.

При желании я могла все это перенести сама.

Одевшись, я встретила Наталью и уточнила: нет ли сейчас поста? И подготовила к приезду игуменьи что-то вроде шарлотки: распарила сушеные яблоки, как смогла, взбила яйца и испекла в остывающей печурке. Цвет вышел не очень красивый: высокую температуру нельзя было регулировать. Но на глаза попалась каменная ступка, в которой перетерла сахар до пудры и посыпала пирог.

— Матушка Агафья, позавтракайте с нами. А потом все обсудим. Это я за вами послала, - я пригласила ее в столовую, где мать, обалдевшая на этот раз от пирога, уже сидела за столом.

Наталья тоже пришла рано и суетилась, заваривая чай. Ругала она меня за то, что посуду всю увезли. И такую гостью принимаем с обычными щербатыми кружками.

— Кто решил вещи перевезти? – съев пару ложек пирога, монахиня долгое время тянула горячий чай из блюдца и рассматривала нас, словно хотела увидеть что-то новое. Или просто оценивала наше состояние.

— Еленушка собрала все с Натальей. Я задремала днем, а вечером только и встала чаю попить, да снова заснула. А сегодня встала рано, а она вот… одета уже… И пирог, - Марии будто неудобно было за «такую» дочь.

— Чего звала, Елена? Я бы завтра и так за вами приехала! – Агафья посмотрела на меня, а мне показалось, что меня просвечивает аппарат МРТ.

— Хотела сказать, что я не поеду на подворье, матушка. В городе останусь. Вас с матушкой провожу, а сама работу поищу. Руки, ноги есть, голова на месте. А к вам в гости приезжать стану, - я не отпрашивалась. Я доводила до сведения. И надеялась, что это сработает.

— А жить где будешь? – в голосе Агафьи не было и намека на издевку или недоверие. Мы говорили, как два взрослых человека.

— Дак… у нас пока может остаться. У батюшки. Я как замуж вышла, они без меня места себе не находют! – голос Натальи прозвучал так уверенно, будто мы с ней это уже обсуждали. – Братья-то малы еще, а матушке по дому никто не помогает. Да и без помощи… хоть поговорить будет с кем. А то я на другом конце города живу и времени к ним зайти никак не найду.

— К Федору можно, это правда. А делать ты что будешь? – Агафья явно чувствовала себя сейчас главой семьи. Но я и не боролась за это место. Если бы не такая заступница, я даже не представляю, куда бы мы пошли и что бы нас ожидало.

Вдруг в голове мелькнула мысль, что никогда в жизни у меня не было такой поддержки. Такого человека, к которому можно прийти в любом случае: и с головой покаянной, и за советом. И найти помощь, заботу и, главное, утешение!

— Я осмотрюсь, придумаю что-нибудь, матушка Агафья. А коли не получится, сразу к вам. Дай мне шанс, - спокойно и уверенно сказала я.

— Две недели. Я денег дам Федору за твое проживание и содержание. Через две недели приеду. Коли мне чего не понравится, заберу тебя. Уговор есть уговор. Так решим? – начала она фразу хмурой и даже грозной, а закончила с улыбкой. Только сейчас поняла, что женщина с юмором и специально жути нагоняла: смотрела, как я отреагирую.

— Да, договорились! – ответила я и не удержалась, поднялась из-за стола и обняла Агафью. По глазам видела, что она меня любит не меньше матери.

— А как это она одна, Агафьюшка? Как она одна-то тут, в городе? – мать принялась было снова выть. Но игуменья глянула на нее, и та притихла.

— Я сегодня у вас задержусь, пока мебель продаете. А то вдруг и спать не на чем будет! Заберу тебя, Мария, к Федору заедем, поговорим о Елене.

И повернулась ко мне:

- Ну всё, иди. Вижу, не сидится тебе на месте, - монахиня отстранилась от моих объятий и указала на двери. Видимо, был у нее с матушкой свой разговор.

Наталья выручила меня совершенно неожиданно – это первое. Второе – у нее хороший слух и запредельное любопытство. Из этого можно сделать один вывод: надо быть внимательнее к тому, что говорю и как себя веду. Ладно, граф «Козий остров». Она могла и чего другого от меня наслушаться.

С мебелью получилось смешно: с разницей в час прибыли две купчихи. И пожелания их совпали на мебели из гостиной и этих чертовых шкафах.

— Я приехала раньше, а значит, я первая должна выбрать, - голосила одна.

— Я постарше, да и муж у меня рангом повыше, - орала вторая.

И хорошо, что весь сыр-бор происходил в доме. Иначе зевак, притормаживающих на ор из наших окон, было бы куда больше.

«Не знаю, что там за ранги у купцов, но бабы богатых мужей, похоже, и в этом, и в моем прежнем времени очень похожи. Здесь шкафы, а там сумки известных брендов.», - подумала я и вышла из-за спины Марии.

— Кто больше даст, тому и продадим гостиную и шкафы, - выпалила я и незаметно взяла ладонь матушки в свою. Когда я подвела ее к Агафье, восседавшей на диване из этого самого гарнитура, монахиня чуть заметно улыбалась.

Глава 10

Семья Федора жила небогато, но чисто: небольшой дом минутах в десяти езды от нашего бывшего. Небольшие окна, рамы которых собраны из малюсеньких квадратов стекла. Пара свиней, валяющихся в грязи, куры, сидящие на свиньях. От дороги к дому разложены ветки и старые доски, чтобы не тонуть в земляной каше.

Грязь на дороге была такой, что проходящие мимо увязали в ней по щиколотку. Народ брел куда-то в обе стороны, и все шли не с пустыми руками. Улица походила на дорожку перед муравейником. Там, где был наш дом, все выглядело куда чище!

— Анна, встречай гостью. Поживет у нас Елена Степанна пару недель, - зычно крикнул Федор в приоткрытые ворота.

— Мы не будем сходить. Так попрощаемся, - Агафья придержала за руку сестру, собравшуюся выйти.

— Спасибо вам за все, матушка, - в карете я сидела напротив. Когда монахиня протянула ко мне руку и взяла за подбородок, перекрестилась и поцеловала ее сухую ладонь.

— Храни тебя Бог, девочка. Но сама тоже старайся. Ты знаешь, в каком положении твоя семья. Сейчас тебе не будут рады нигде. Но все забывается, как только в городе появится новая история. Не стань ее участницей. Иди с Богом, не переживай за Марию, - Агафья постучала по стенке кареты.

Возница, спрыгнув, протянул ко мне руки.

— Он тебя донесет. Не бойся, - подсказала сзади хозяйка кареты, и я обхватила за шею высокого и сильного мужика.

— Ой, как хорошо, что вы к нам! Идем в дом. Не стойте тут, не стойте, - вышедшая к воротам суетливая баба, видимо, и была той самой Анной, матерью Натальи.

В отличие от меня, они прошли по грязи и сами вытащили из коляски мое барахло. И мне было стыдно за это.

После чая с рыбными пирогами, долгих расспросов о матушке, а еще более подробных – об игуменье, Анна показала мне комнату. Деревянная кровать, занавешенная плотной портьерой, три подушки, лежащие горкой друг на друге, как когда-то у бабушки, домотканый половик из выцветшей давно ткани и ниток, малюсенький столик и стул.

— Небогато тут, - Наталья за моей спиной, наверное, испытывала неудобство за свою девичью светлицу.

— Хорошо, Наталья. Чисто и светло. И матушка у тебя вон какая добрая. Я долго не задержусь. Буду работу искать, - осмотревшись, поняла, что мой гардероб тут повесить некуда, а плечики из шкафа я забрать не догадалась.

— Простите, что я сказанула, не спрашивая, Елена Степанна. Просто… сама никогда и ни за что не хотела бы в монастырь. Вот дитятко родится – это же радости сколько! – улыбающаяся молодая женщина была счастлива от таких простых вещей, что мне стало завидно. Тогда, в той моей жизни, в самом ее начале, я тоже радовалась простому. Но радость – материя зыбкая, и поддерживать ее постоянно довольно сложно.

— Нет, это я тебя отблагодарить должна за сказанное. Даже и не знала, что им отвечать. И не зови меня больше по отчеству. Ты у нас не работаешь, Наталья. Называй Еленой. Да и младше я тебя, наверно…

— Вам восемнадцать зимой исполнилось, а мне девятнадцать летом стукнет. Так что не сильно я вас и старше, Елена Сте…

— Просто Елена!

— Ладно, бежать мне надобно. Дома дел еще невпроворот. Спасибо за хорошую плату. Матушка Агафья сказала, что это вы добавили сверху с проданного гарнитура! – Наталья перекрестилась.

— Деньги, они как вода, Натальюшка. Деньги не самое главное. Купи себе, чего хочется. Иди, не буду держать. А я пока матушке твоей помогу и с братьями познакомлюсь.

И началось моё знакомство с «территорией». Во дворе на грязи валялись доски. Хозяева ходили по этим колышущимся мосткам достаточно скоро. Вот тут-то я впервые и увидела лапти! Самые всамделишные, не музейные, сплетенные кое-как. Крепкие, белые, но грязные от раскисшей весенней земли. Их носили и Анна, и ее сыновья.

Я приподняла платье и прошла за хозяйкой: та вела показать отхожее место.

Меня это все совсем не пугало. А вот платье с метущим по полу подолом и отсутствие резиновых сапог бесило страшно.

«И как я тут со всеми этими кринолинами сяду?» - пронеслась в голове единственная мысль, и она же вопрос ко Вселенной. Обычный туалет типа «сортир» с дыркой в полу, над которой нужно присесть.

— Тут во гвоздей попрошу забить. Юбки на них станете навешивать, Елена Степановна, - Анна показала место на стенах, и я представила эту великолепную картинку. Сколько платьев я порву на этих гвоздях – неведомо.

— У меня простое домашнее есть. Вы думаете, я с этими юбками дома ходить стану? – поторопилась я умерить ее угодничество.

Старшему брату Натальи было лет пятнадцать, а младшему десять, не больше. Они совершенно не похожи были на сестру, но между собой очень даже копия мать: светлые ресницы и брови, как это бывает у светло-рыжих, веснушчатые носы, полные губы и носы картошкой.

Анна в свои, наверное, тридцать шесть–сорок, не старше, оставалась поджарой, но с большой грудью, отчего талия смотрелась еще уже.

Наталья походила на отца: темные волосы в косе, свернутой на голове караваем, тонкий ровный носик, вздернутая верхняя губа. Высокая и ладная.

— Барышню не донимать! – пригрозила кулаком Анна и повела меня обратно в дом.

— Не помощники, а так, батькины прилипалы. Лишь бы коней пообъезжать да наиграться вволю. Ладно Васька, а Михаил? – Анна, как, наверное, все женщины, жаловалась на своих сыновей, но в то же время хвалила: - Ишь какие вымахали красавцы. И рукастые, вроде, да вот только заставлять все надобно. Навоз третий день перетащить в огород не могут!

— Да он ишшо не полностью оттаял, мать! – голос старшего уже басил, как отцов. Выглядело это смешновато. — Это сверху: бери и ташши. А копнёшь — там ить льдина голимая!

— Батя велел заборы поправить. Я Мишку зову-зову, а он пока барыню не поглядит, не пойдет, - выдал младший, за что получил от брата тумака.

Здесь, на пороге, при входе разувались. И мне очень нравилось всё это: деревянный пол, густо застеленный чистыми половицами, беленая печь, занимающая четверть дома, внушительный, грубо сколоченный стол, начищенный добела, шторки-задергушки на окнах, икона в углу, накрытая вышитым уголком, мерный звук ходиков. Запах пирогов и солений, принесенных к ужину из подполья, добавлял уюта и домашности.

Глава 11

Проскакав проулок с досочки на досочку, я вышла, наконец, на относительно чистую широкую улицу и попыталась вспомнить, откуда мы приехали. За дорогой вчера я следила тщательно.

Минут через пятнадцать скорым шагом я добралась до отчего дома, но не подошла близко. У лавки стояли трое мужчин. Но не работяги, а более-менее сносно одетые, немолодые. Но и не те, в пальто, которых видела по пути к дому Федора.

«Наверное это купцы, и среди них может оказаться мой проходимец-отец.», - подумала я и решила подождать, чтобы они ушли с тротуара. Встречаться с родителем, не зная, как он выглядит, не хотелось.

Просто так стоять надоело, и я пошла знакомой дорогой под горку обратно. Пройдя мимо своротка к дому Федора, опять оказалась возле той самой усадьбы. Людей во дворе не было, а вот на крыльце, где я вчера вела беседу с Варварой, разминался мужчина. Так делают обычно бегуны перед тем, как начать тренировку: он наклонялся, махал руками, поднимал по очереди ноги, а потом трусцой побежал по двору и быстро пропал из моего поля зрения: одноэтажные постройки выступали здесь частью ограждения.

Я постояла еще пару минут и вздрогнула, когда он выскочил из-за угла.

— Вы кого-то ждете? – не останавливаясь, он продолжал «бежать» на месте. Белая сорочка, широкие брюки, заправленные под коленом в высокие чулки, а на ногах у него были лапти.

— Хотела поговорить с Кириллом Ивановичем Вересовым, - честно призналась я. - Но вчера меня не пустили к нему.

— А! Так это вы та сумасбродная девица, решившая, что обманом можно попасть ко мне на работу? – его губы растянулись в улыбке

— Так это вы? О! Как мне повезло! Выслушайте меня, прошу! – я схватилась обеими руками за железяки и приникла к ним лицом, словно пыталась просунуть внутрь хотя бы голову.

— У вас есть ровно одна минута! – сначала я не поняла, что не так, но сейчас разобралась: несмотря на пробежку и его прыжки, голос его совсем не сбился от нагрузки.

— Мне нужна работа. Я готова на любую. С проживанием и отдельной комнатой! Я готова работать очень дешево! Знаю, у вас есть опытный огород и теплица. Я умею копать, умею полоть. Впереди лето, и вам точно понадобятся умелые руки! Я…

— Да вы и дня не работали, барышня, - его карие глаза не улыбались. Он был серьезен и, наверное, всегда практичен!

— Я знаю, как сделать, чтобы не пришлось пропалывать и урожай был больше, чем вы думаете! – в голове как-то сама вспыхнула идея про мульчирование. Может, этим способом и пользовались уже в это время, но я его опробовала только в последний год жизни в своем доме.

— И как же? – если не интерес, то что-то похожее на него вспыхнуло в глазах агронома-спортсмена.

— Мульча, - быстро ответила я.

— Что? – он свел брови и даже медленнее начал двигаться на одном месте.

— Я покажу. Так не объясню, Кирилл Иваныч. Я работу больше нигде не найду! Мы разорены, отец…

— Так вы дочь купца Самсонова? – он остановился.

— Яа-а… - незнание фамилии, о которой я и вовсе думать забыла, сейчас сыграла со мной нехорошую шутку.

— Ну, Варвара сказала, что вы орали на всю улицу…

— Да, дочь Степана Самсонова. Меня Елена зовут, - я как дура, протянула через решетку руку.

— Приятно познакомится, Елена, - он подошел ближе к воротам, взял мою ледяную ладонь и поцеловал. Мне стало еще неудобнее.

— Вы правда не пожалеете. Не смотрите, что я маленькая, худая. Я болела очень после…

— Знаю. Хоть и не люблю слухи, а этот на каждом углу обсуждали. Служанок пришлось веником отходить, чтобы в моем доме этого больше не было, - он выдохнул, выпуская белое облачко пара, уперся кулаками в талию и уставился на меня, словно обдумывая: что со мной делать.

— Кирилл Иваныч, я знаю, что вы крепостных обучаете. Не знаю точно когда, но один из них вас сжечь соберется, - повторила я сказанное вчера Варваре.

— Вот этот момент меня и интересует. Откуда такие сплетни? – он сложил руки на груди и выглядел теперь грозно. А я почувствовала себя дурой в кубе, потому что, услышав о том, что сплетников он не переносит, сама ему выдала очередное измышление.

— Можете это забыть. Но будьте внимательнее. Если возьмете меня, я верно служить вам буду! – фиг знает, откуда я взяла эту фразу, но один уголок его губ приподнялся.

— Значит, служить? Как офицер или как гончая? – нет, он не смеялся: или же действительно хреновый человек и подобным родом издевается надо мной, или решил проверить, насколько я обидчива.

— Как святой отец, Кирилл Иваныч, - я отстранилась от ворот и подышала на озябшие руки.

— Так он всем людям служит…

— Он Богу служит, - больше я разговаривать не хотела и ответила, уже отвернувшись и направившись обратно в дом, где меня приютили.

Ворота за спиной брякнули, потом послышался топот, и он почти прокричал мне в спину: — Стойте, стойте! Елена, мне не нужно служить как… Просто нужно делать все, что я скажу. Не задавать вопросов, не разносить слухов, не подавать своим взглядом надежды моим ученикам и не хлопать дверью, как вы сейчас сделали.

— Я ничем не хлопнула. Вот если бы вы меня впустили, как это делают нормальные люди, то да, я бы хлопнула. Да так, что у вас уши заложило! – какого черта я завелась, не знаю. Открывшийся вдруг во мне характер бушевал сам по себе. Я, как попрошайка стояла тут несколько минут, готова была делать что угодно, а он просто изгалялся надо мной.

— Идемте. Вы завтракали? – он не дотронулся до меня, но провел рукой вокруг моего плеча, приглашая развернуться.

— Завтракала, но сейчас так замерзли руки, что выпила бы кофе, - ответила я, все еще чувствуя внутри бушующую бурю.

Он провел меня за ограду, мы поднялись на крыльцо, вошли в особняк, и я открыла рот. Такое я видела только в кино!

Огромный зал, великолепная лестница, в центре делящаяся на две, разбегающиеся в разные стороны. Блестящий паркет, искусно расписанные потолки, дорогие люстры со свечами.

Глава 12

«По-людски», конечно, дело хорошее. Только если тебе навстречу идут точно так же. А коли назло делают, то толку от твоего людского – ноль. Особенно тебе самой.

Но я не была злой и всегда все вопросы решала добром. Конечно, понимала, что люди привыкают и считают твою доброту заслуженной, а потом очень удивляются, что перестали ее получать. То есть совсем уж наивной я не была.

Но вот эти вспышки…

Комната была славной. Если здесь так живут горничные, то хозяева, наверное, имеют королевские спальни. Кровать с жестким, но вполне удобным тюфяком, теплое одеяло, чистое постельное бельё и перьевая подушка. Табурет и несколько крючков на стене. Да, это всё, что было в комнате!

Широкий подоконник, если понадобится, вполне заменит стол. Но это если я решу писать мемуары. О столе, как месте для еды я не думала вообще, хотя голод и просыпался часто.

С голодом надо было тоже разобраться. Потому что это тщедушное тельце не может употреблять столько пищи! Или же это результат длительного голодания, или мои старые привычки перекусить чего-нибудь между делом, посидеть с тарелкой, обдумывая завтрашние дела?

Нужно было брать быка за рога и переезжать, пока Вересов не передумал. Уж лучше быть поломойкой у ученого, чем гувернанткой у купеческого оболтуса.

Знания об усадьбе придавали мне силы. Хоть они и были неглубокими, но даже сам вид дома, его двор, постройки, сохранившиеся до моих дней, казались родными.

Я засобиралась к моим спасителям за вещами.

Отойдя к воротам, обернулась и подняла голову так, чтобы не видеть двор. Только два верхних этажа и небо. Точно такое же, как в моей прошлой жизни. Постояла так пару минут. Даже показалось, что вот-вот мне, как зазевавшейся туристке, засигналит водитель, желающий проехать с Ордынки в Черниговский переулок.

— Барышня, вы ворон считаете? Коли закончили, отойдите! – раздалось позади меня вместо желанного сигнала автомобиля.

Мужик на телеге, с горкой нагруженной землей, открывал ворота.

Я мотнула головой и пробежала мимо.

«Второй или третий день здесь нахожусь, а веду себя так, что все уже считают дурой. Пора бы освоиться», - подумала я и заторопилась в дом Федора и Анны.

К обеду вернулись мужчины, и Анна кормила нас наваристыми щами, которые поставила в печь с раннего утра. Тут же на столе стояла миска с сухарями, котелок с вареной картошкой, квашеная капуста и плошка с подсолнечным маслом.

После обеда я снова не смогла добраться до мытья посуды: хозяйка буквально стучала мне по рукам. Когда мы с ней сели пить чай, а мужчины ушли на двор, я начала рассказывать о своем уходе:

— Работу я нашла, Анна. Сегодня перенесу все…

— Работу? – она даже чаем поперхнулась. Отставила кружку, рукавом вытерла подбородок и уставилась на меня: – Елена Степановна. Живите, сколько надо, не думайте про деньги. Знаю, что в монастырь не хотите…

— Нет, я и правда оставалась у вас, чтобы искать работу. И уже ее нашла! - положив свою ладонь на ее кулак, которым она легонечко постукивала по столу, как бы в подтверждение своих слов, я улыбнулась и продолжила:

— Я буду жить у ученого. Кирилла Иваныча Вересова! И работать там же, в усадьбе!

— Чаво-оо? – я не поняла: она больше испугалась или удивилась, но реакция ее не говорила ни о чем хорошем.

Анна вырвала свою руку из моей ладони и глянула, как боярыня Морозова со всем известной картины Сурикова.

— Такого я от тебя не ожидала услышать, Елена Степанна! Такого…

— Да что вы заладили? Чего страшного в работе? Вы вот тоже целый день по дому крутитесь. Думаете, я из другого материала сделана? Те же руки, те же ноги. А потом и мясо нарастет. Вот увидите!

— Нельзя к нему! Ты же знаешь, что нельзя… – уже шепотом, но все с теми же выпученными глазами начала она.

— Не знаю, Анна. У меня память после того падения совсем плохая. Вас помню, своих помню, подружку свою разлюбезную. А больше ничего. Словно глухая жила до этого, - пришлось снова врать.

— Лихим делом он там, в своей усадьбе занят, Елена Степанна. И усадьба проклята! Там место такое, что его сжечь надобно. А на нём церковь поставить, чтобы черти из земли этой не лезли! – эмоциональность Анны зашкаливала.

Я даже начала переживать: как бы мне не пришлось туда тайком добираться. А если сообщат Агафье? Что та скажет? Если Анна считает место непотребным, то тетка при сане и вовсе…

— А ты расскажи, Анна, чего там лихого? – я снова поймала ее руку и принялась гладить. Она отдышалась, залпом выпила остатки чая в кружке и, сняв с головы платок, пальцами прибрала волосы. Потом надела его обратно, посмотрела на икону и перекрестилась. Я повторила за ней крестное знамение.

— Там раньше, шибко давно уже мастерская была. В собственности она была у страшного, кривоносого, тощего, как смерть мастера Кыца! Когда он по улице шел, некоторые бабы прям там и падали! Некоторых даже откачать после его взору не могли! Падали замертво! Так вот он там украшения всякие делал. А потом узналось, что Кыца этот такие страсти творил, что ни за жись не отмолить! – она наклонилась и выдохнула мне последние слова прямо в лицо. Пахнуло щами.

— Какие страсти?

— Он эти украшения смазывал ядом. А кто носил - умирал страшной смертью и после нее не знал покоя. И все знають, что: кто умер, значит, в усадебку эту чертову ворочаются бестелесными душами…

Я хотела добавить «и гремят цепями», но шутки с Анной были неуместны.

— Так я крещеная, и крестик на мне. Молитву творить буду и икону в комнате повешу, - перечислила я все необходимые действия с моей стороны. Они точно должны были обеспечить полную безопасность если не тела, то души, как минимум!

— Ой, нехорошо, Еленушка-а, - протянула она, уже забыв называть меня по отчеству. - А сам-то этот учёнай… говорят, такие там дела творит, может, и похуже этого Кыца!

Моментально всплыл в моей памяти последний услышанный от Валерьяныча рассказ о Матеусе Кирце. Ишь, годков-то прошло только сто, а они его фамилию извратили до Кыци. Слышала я и о том, что долго все этой усадьбы боялись. Люди любили, любят и будут любить страшные сказки, щекочущие нервы. И если нам при наличии телевидения, интернета и книг-ужастиков иногда хочется окунуться в очередную таинственную историю, то здесь по таким вещам у людей «голод».

Глава 13

Отмытую, причесанную Анной, в чистом белье, начищенных до блеска ботиночках, в шляпке и с саквояжем, Федор доставил меня к воротам усадьбы .

— Вы коли чего, Елена Степанна, все бросайте и к нам бегите! Хоть ночь, хоть день! Мы завсегда примем и обогреем, - он помог мне сойти с коляски, сам донёс саквояж до крыльца, но оглядывался все время, будто из-за любого угла на нас могли напасть.

— Хорошо все будет, Федор. Ты мне лучше скажи, что про отца моего слышно? Можешь не притворяться: я знаю, где и у кого он пропадал. Так вот, обо мне, что я в городе осталась, не говори. Скажи: в монастыре у тетки, - плохо, что не спросила у матушки фотографии. Не знать в лицо собственного родителя было еще страннее, чем забыть свою фамилию.

— Дык… - Федор остановился у двери, опустил глаза и принялся шоркать подошвой сапога по земле. – Тама ишо он. Не знаю, куда потом прибьётся. Одно время он чегой-то про ребеночка говорил, мол, Фёкла на сносях. А потом перестал…

— Ладно, спаси его Бог. Благодарна я тебе за всё: что не бросил нас, что матушку берег от плохих вестей. Бог даст, все поправится. Я в гости буду приходить, если можно.

— Конечно, Еленушка Степанна, в любое время: хоть в гости, хоть насовсем! – он будто даже выдохнул, сняв с себя груз тайны. Передал мне саквояж, поводил плечами, не зная, что делать, но уходить не торопился. Наверно, ждал разрешения. Привычка – вторая натура.

— Поезжай, я сама дождусь, - улыбнувшись, я постучала в двери.

— Графиня никак явилась? А чего карету во двор не подогнали? – Варвара явно наблюдала за мной в окно и речь к моему появлению готовила. Наверное, даже репетировала.

— Явилась, Варварушка. Кирилл Иваныч меня не искал? – я прошла внутрь и уже знакомой дорогой проследовала к дверце под лестницей.

— Ой, искал, места себе не находил. Думала, все слезы выревет по тебе. А мы-то как жда-али… - ее торопливые шаги позади говорили об одном: догоняет, чтобы продолжить свой «концерт» имени великой и могучей «язвы».

— Ну и славно. Ужин-то во сколько у вас? – пока такое дело, надо выяснить, будут ли меня кормить. Спрашивать отдельно мне было страшновато. Подначивать Варвару не хотелось, но она так была настроена «пообщаться», что деваться было некуда. Да и пусть пар выпустит. И ей полегчает, и с меня не убудет. Лишь бы не нагрубить ей только, накопив столько терпежу!

— Дык тебя и ждали, «графинюшка». Не садились, все глазоньки проглядели, - все тем же делано угодливым тоном продолжала Варвара.

— Ладно, я дорогу в комнату знаю. Охолони, а то, поди, и слов-то больше не придумала, - я остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на ее запыхавшуюся физиономию.

— Девки тебя кликнут на кухню, как время придет, - голос экономки стал, наконец, нормальным. Она тоже остановилась. Объемная грудь ее вздымалась от одышки, лицо блестело, а руки, упертые в бока, двигались в такт дыханию. Словно она делала разминку.

— И не бегай так, а то приступ себе заработаешь, - добавила я спокойно и пошла дальше. Шагов за собой больше не услышала и рада этому была страшно.

В комнате пахло какой-то травой. Утром я этого запаха не заметила и сейчас, наморщив лоб, пыталась придумать объяснение этой разнице. Ее могли класть в комнатах от моли или от мышей. Ученый мог знать травы, которые, допустим, отгоняют комаров. Но до комаров еще было как минимум пару месяцев.

Через час с небольшим в комнату постучали. Я ответила, что открыто, хотя… все знали, что личная комната прислуги не запирается.

— Айда ужинать, - девка, может, лет двадцати, с гладко зачесанными назад волосами, укрытыми платком, завязанным назад узлом, просунула голову в приоткрытую дверь. - Я Стеша.

— Идем. Только ты не убегай. Я не знаю, где тут кухня, - оставив саквояж, из которого вынимала домашнее платье, я поторопилась за этой самой Стешей.

В кухню пришлось перебежать через улицу. Стеша сказала, что так быстрее, чем идти через весь особняк. На заднем дворе я и увидела те самые кучи земли, которые привозили на подводах.

— Это для теплиц? – спросила я, указав на них.

— И для теплиц, и для грядок. Барин осенью всю Москву объездил, чтобы нужную выбрать. Странный он у нас, но в дела наши не лезет, никого не проверяет, как мой бывший. Строгий только. Лучше на глаза ему не попадаться! – проинформировала меня моя новая знакомая.

— Ну, это понятно, - подытожила я.

Ужинали здесь «сотрудники» не прямо в кухне, а в столовой, обставленной скромно, если не считать пятерки дорогих, обтянутых шелковой тканью бордовых кресел. У меня создалось впечатление, что их сюда притащили к длинному столу, потому что не нашлось других.

Ожидав увидеть за ужином только женщин, я опешила, когда в столовую повалили молодые пареньки.

Заношенные, но чистые жилеты, одинаковые темные рубашки под ними, такие же смешные штаны, как у Вересова и … Те самые парички, который я представляла себе на учёном! Одинаковые у всех.

— Кирилл Иваныч с ими без дела не разрешает говорить. Лучше не смотри вовсе! – толкнув меня плечом, шепнула Стеша. - Энто его ученики!

— Спасибо, что предупредила, - прошептала я в ответ.

Выбрала место рядом с девушкой, присела и, еле сдерживаясь, чтобы не рассматривать людей, наблюдала за дверью в кухню.

А там, судя по запахам и звуку шкворчащих сковород, была именно она.

Девки перешептывались, мужчины говорили между собой в полный голос. И тогда я пожалела, что не села ближе к их концу стола.

— Сейчас и начнется самая жгучая пора. Дома дел по горло, а я тут прохлаждаюсь, - один из недовольных мужских голосов прозвучал громче остальных, и другие зашикали на него.

— Да знает барин, что я не шибко и рад этой учебе, - громкоголосый, видимо, не собирался замолкать.

Тут по столовой прошелся шепоток, и вошла Варвара. Тут я голову подняла. «Пусть не думает, что я забитая дурочка.», - пронеслась в голове явно не моя мысль.

— После ужина все дела сегодняшние доделать. И я пойду проверять. Каждое! Все помню, любую мелочь! – важность ее объявления зашкаливала. И я вспомнила, кого она мне напомнила! Директоршу из моей школы, которую за глаза мы называли «надзирательницей».

Глава 14

Пока все ели, я украдкой поднимала глаза то на одного, то на другого. Уселась я слишком далеко от бурчащего типа, и сидел он на той же стороне стола. Но кто из них это был, я все равно не знала. Поэтому не торопилась наклоняться вперед или назад, чтобы увидеть мужчину.

Ели не торопясь, и я тоже старалась сдерживаться, чтобы не привлекать к себе внимания. Когда на тарелке осталась треть еды, поняла, что объелась и остальное в меня просто не войдет.

Самовар принесли на стол последним, и каждый передавал свою чашку тем, кто сидел у центра. Да, на стол поставили не кружки, к которым я уже привыкла, а чайные пары. То ли барин не жалел посуды, то ли просто не знал, что Варвара так безрассудно обращается с его имуществом.

После ужина я встала со всеми. Девушки собирали посуду и уносили в кухню. Некоторые не возвращались сразу, видимо, сами там работали или просто помогали кухарке.

Я вернулась в комнату той же дорогой. Посидела недолго, пялясь в окно, выходящее в сад. Если высунуться из него и посмотреть левее, то хорошо был виден задний двор, те кучи, мимо которых мы проходили, и дорожку к огороду.

На улице стало прохладно, и, прихватив куртку, я отправилась к тем самым теплицам.

Это в наше время, при наличии поликарбоната, железных дуг и прочих удобных материалов теплицы перестали быть чем-то удивительным. Здесь же, где стекло стоило немалых денег, позволить себе такое роскошество могли единицы.

Миновав парк по узенькой дорожке, я добралась до места, где ученый должен был проводить основную часть своего времени.

Теплицы стояли метрах в пятидесяти от ближайших деревьев, и мне показалось, что это слишком уж близко. Ведь летом, когда они позеленеют, тень будет падать на торцевые стороны низких тепличек.

— На коленях он там, что ли, ползает? – пробубнила я себе под нос, поняв, что обе теплицы ну очень низкие. И только приблизившись, я поняла, что половина высоты находится под землей.

— А ты молодец, - хмыкнув, оценила я задумку и пошла вдоль остекленного бока. Стеклянные квадратики были небольшими, всего сантиметров двадцать в обе стороны. Но собраны они были в деревянные рамки с аккуратными деревянными же перемычками.

Я прижалась носом к стеклу и заглянула внутрь. Ровный земляной пол. Стены под землей зашиты досками. На козлах, стоящих по центру, тоже лежат доски. И на них огромное количество горшков и горшочков разных размеров.

Теплицы были длиной не меньше тридцати метров. Даже на глаз я могла смело сказать, что примерно тридцать, а не двадцать, потому что, работая крановщицей, великолепно знала размеры цеха!

Во второй я нашла ту же конструкцию – полку, заставленную рассадой. Подумала, что ночи еще должны быть холодными, ведь конец апреля даже в Москве знаменит своими заморозками.

Но когда дошла до конца, со второго торца увидела торчащие из-под земли трубы. Значит, теплицы отапливались!

Огород был большим, но плохо ухоженным. Нет, здесь не было бурелома после уборки урожая, но везде валялись оставленные с прошлого года и сейчас почерневшие метелки с семенами. А это означало только одно: прополки в нынешнем году будет куда больше.

Я не была адептом идеального сада и огорода, но иногда приходилось делать, казалось бы, лишнюю работу, чтобы на следующий год ее стало меньше. И радовалась своей прозорливости: допустим, если не успевала выкопать одуванчик на пустующих от посадок «задах», проходила с газовой горелкой и сжигала особо «жирные» островки белого пуха. И нет, не боялась, потому что три больших бака с водой и протянутые от них шланги всегда были на стрёме, если огонь решит разгуляться.

— Вы что-то понимаете в огороде? – голос, прозвучавший за спиной, был не удивленным. Скорее его хозяин хотел донести до меня издевку.

— А что именно вас интересует? Может быть, кислотность торфа? – вырвалось это из меня неожиданно, но темой я владела. Да, размножая петунии, случайно узнала у девушки, которая продавала рассаду, что бывает нейтральный грунт.

— Чего? – обернувшись, я увидела молодого мужчину, одного из тех… в париках. Сейчас на нем поверх жилета был надет… вроде это называется камзол.

— Ничего. Я понимаю, вы здесь учитесь, правильно? – голосом учительницы спросила я.

— Верно, барышня, - он вроде как сначала напрягся, а вот «барышней» меня назвал уже игриво.

— Вот и учитесь, милок, не отвлекайтесь, - я обошла теплицы и пошла обратно, рассматривая через стекло печь, которую до этого и не заметила.

Потом, вернувшись, очень тихо прошлась по комнатам особняка. Солнце опустилось и вот-вот должно было совсем скрыться. Дом в это время выглядел просто сказочно: желтые закатные лучи светили прямо в окна, проецируя на стены их изображения. Всё пространство стало таким уютным, будто кто-то зажёг вечерние торшеры с теплым светом.

Голоса на втором этаже были слышны ещё в прихожей. Подниматься или идти в левое крыло я побоялась: и без этого жила я здесь на птичьих правах. А коли войду не туда и не в то время, стану чьим-нибудь врагом, то путь на улицу мне заказан.

— Ваша светлость, вы бродить не устали? А то, может, отдохнете за починкой одежды? – голос Варвары за спиной заставил вздрогнуть.

— А вы, Варварушка, ко мне подползли змеей, чтобы я не услышала? Обычно вы топаете как медведь. Значит, все-таки тихо ходить умеете? – доброта во мне к концу дня иссякла.

— За мной иди и не трещи без дела, - она развернулась и пошла к лестнице. А потом поднялась на второй этаж и повернула направо.

Я не знала, куда шла, но шла с радостью. В конце длинного, но в отличие от того, по которому ходила я в свою комнату, очень красивого коридора открылась дверь, и из нее показалась темная голова. Но, заметив Варвару, голова пропала, и дверь беззвучно закрылась.

— Вот, проходите, княгиня! Вот кучка, разберитесь с ней, - в достаточно большой комнате в центре стоял стол. На нем лежали разноцветные тряпки, а по стенам на закреплённой штанге висели костюмы, сорочки и брюки.

Глава 15

Три дня я занималась починкой, глажкой и подметанием полов. Варваре старалась не перечить, да и хозяину я обещала делать все, что придется. На четвертый день я знала имена женщин, которые трудились в доме, и части юношей-учеников, живущих здесь.

Рассада в теплице крепла не по дням, а по часам. Или поливал ее этот заучка чем-то ядреным, или правда знал, что такое селекция. К огородам я гуляла после обеда и вечером. С улицы незаметно наблюдала за окнами на третьем этаже, выходящими в сад. Больше всего меня интересовали шесть огромных окон. По всей видимости, это был огромный зал. И свет там горел всегда до поздней ночи.

Из моего окна на первом этаже по диагонали хорошо был виден свет, падающий из этих окон на начинающие зеленеть деревья.

И как-то утром решила осмотреть другую часть усадьбы, со стороны главного входа. Здесь некогда была конюшня, которую разбирали, только когда понадобятся доски. Поэтому выглядело это строение сейчас не особо симпатично.

От дороги усадьбу отделял не забор с колоннами, как везде, а длинная, похожая на склад, одноэтажная кирпичная постройка. И прерывалась она только в одном месте — там, где стояли ворота.

Я знала, что дверца в это строение у самых ворот была входом в дворницкую или что-то вроде этого. По крайней мере, люди, убирающие двор, выносили оттуда метлы и лопаты. Огородное же хозяйство было отдельно. Стоящий в конце участка за огородом большой сарай я рассмотрела тоже.

Брела вдоль этой каменной «стены» и гадала: что там может быть?Склад? Особо ценная земля? Семена? Просто мусор?

Потом вспомнила, как встретилась тут с Вересовым, и чуть не заныла от досады: вот где и когда его нужно ловить. Вряд ли он занимался хаотично. Такие заучки делают все систематично и по расписанию. Решила, что утром я обязательно приду сюда.

Вечер за ремонтом брюк и жилетов был, как всегда, никчемен.

— Да выкиньте вы эти шитые-перешитые штаны! – вырвав и правда, уже при мне пережившую три чинки одежину, взрослая швея бросила их в угол. - Давайте сразу посмотрим, что в руках рвется. И сообщить надо тем, чье это барахло. Коли хотят так же часто в грязи ковыряться, но ходить чистыми, пусть новое берут!

Перебрали все вещи, и я перед уходом из этой пыточно-штопательной комнаты прихватила из угла с мусором рубаху, штаны и жилет.

В комнате проверила свою «наживу», усилила заплатами то, что может разорваться, осмотрела и осталась довольной. А потом, встав перед окном и глядя на свое отражение в черном стекле, прошептала:

— Если тебе придется бегать, будешь бегать. Придется выступать под куполом цирка, будешь выступать. Мы еще поборемся, тезка!

С таким боевым настроем потушила светильник и улеглась в кровать. Плечи ныли от многочасовой сидячей работы. Движение и правда не навредит. Уж больно не хотелось и это тело превратить в развалюху!

Проснулась я от хлопанья дверей и пожалела, что в комнатушке нет часов. Выглянула в окно и поёжилась: туман стоял такой, что не видно было ничего на расстоянии нескольких метров.

По привычке залпом выпила стакан воды. Натянула свои «обновки», рассмотрела себя все в том же отражении окна и, туго убрав волосы, вышла на улицу.

Сначала медленно прошлась до огорода, потом чуть ускорила шаг, а через пять минут уже бежала уверенной рысью вокруг усадьбы. И здесь меня тоже ждало приятное удивление: ни одышки, ни тяжести в ногах!

Через три круга подумалось, что или мы вышли в разное время, или бежим в одну сторону. Территория усадьбы просто огромная, и можем не пересечься. Развернулась и побежала обратно.

Когда согрелась окончательно и появилось желание скинуть жилетку, услышала, как хлопнула центральная дверь. Моля провидение, чтобы это был Вересов, прибавила ходу.

Встретились мы у торца левого крыла. Вход в крыло был закрыт, поскольку мужчины жили именно там. Опустив голову, я сделала вид, что не вижу ничего, кроме дорожки, к слову, почищенной и убранной так хорошо, что щели между плотно уложенными камнями белели засыпанным в них песком.

— Хвалю! – издали крикнул мужчина, бегущий мне навстречу, и я радостно выдохнула. Потом поторопилась убрать с лица улыбку и в момент, когда мы пересеклись, подняла на него грустные, как у коровы в мультфильмах, глаза.

— О! Простите, я думал, это один из моих учеников, - послышалось уже позади. А я запоздало мысленно ругала себя за то, что пробежала мимо. Мне же поговорить с ним надо было, а не показывать свою приверженность спорту.

Но у сидящей в этом теле натуры были какие-то совсем другие планы.

— Я и забыл про вас… - отдалившийся голос начал приближаться. Оглянувшись, увидела ученого, который бежал теперь за мной.

— Елена, - снова представилась я, поняв, что он забыл и меня, и мое имя.

— Да, простите. Дел очень много. Весна нынче ранняя и хочется побольше успеть. Сам тороплюсь и людей загоняю, - вины в его голосе я не слышала, хотя поняла, что от этого человека ждать чего-то логичного не стоит.

— Я хотела работать с вами, Кирилл Иваныч. Я быстро учусь, не надоедаю, - наружу рвались слова недовольства о работе, которую мне дает Варвара. Но бушующую внутри стихию я смогла пресечь и заткнуть.

— Помнится, вы готовы были делать всё что угодно, чтобы получить угол, - он хмыкнул, а я не стала оборачиваться, чтобы увидеть его физиономию.

— Да, только, кажется, лучше использовать людей в полную силу. Это как вас сейчас отправить конюхом служить… - ляпнула я и пообещала, что рот заклею.

— А вы тоже учились параллельно в трех университетах? – он снова хмыкнул, но на этот раз голос его звучал тише. Я обернулась и увидела, что он остановился и стоял сейчас, уперев руки в колени и часто дыша.

— Нет, не училась, но могу куда больше, - я вернулась к нему и подала из кармана чистый платок.

— Что вы! Дамы не подают платки кавалерам! – сначала удивился он, а потом на его лице отразилось что-то типа: «ну да откуда тебе, выскочке, знать.».

Глава 16

Их барина я злить не собиралась. Даже больше того, в моих планах было его спасение. Зачем я попёрлась работать в эту усадьбу? Да потому, что мой дорогой, казалось, чуть сумасшедший Валерьяныч столько рассказывал об ученом, чьи достижения принимали за бесовские, что я не могла оставить его в беде.

Наверное, когда о ком-то очень много слышишь хорошего, эмпатия возникает сама собой. Так приключилось и со мной: оказавшись черт-те где, мой офигевший от этого приключения мозг моментально выделил персону, о которой я слишком много знала.

Бегать я продолжала каждое утро, потому что зверский аппетит пугал. Не могла я позволить превратить и это тело в бесформенный мякиш. Днем я шила, порола, стирала и отпаривала бесконечное количество тряпья. Вересов будто забыл обо мне совсем. Хотя, с другой стороны, ничего важного из себя я и не представляла.

А за вечерними, редкими из-за усталости прогулками часто замечала за воротами людей, словно притормаживающих напротив усадьбы, замедляющих шаг, чтобы успеть что-то увидеть сквозь щелястую кованую ограду.

— Любопытство ваше весьма забавно, но постоянно, - пробубнила я себе под нос, увидев парочку женщин, будто случайно остановившихся прямо у калитки. Одна из них наклонилась, будто завязывает шнурки на ботиночках, но смотрела она на группу «студентов», окруживших ученого возле крыльца.

Я постоянно искала причины приблизиться к нашему агроному не на разовую беседу, а для получения какого-то места возле него. Но на ум, как на зло ничего не приходило.

Ровно до того момента, когда подслушала разговор Кирилла Ивановича с Варварой. Поздним вечером, возле теплиц.

В очередной раз отправившись туда перед сумерками, чтобы полюбоваться через стекло рассадой и надеясь, что вспомню что-то дельное из своего продвинутого времени, услышала голоса. А заметив эту парочку, поспешила уйти поближе к сараю.

Как только они прошли мимо и свернули за теплицу, я пошла следом.

— Запасы у всех вышли, Кирилл Иваныч, - своим громким, всегда каким-то чуть истеричным голосом заявила Варвара.

Расслышать ответ хозяина я не смогла: эта его дурацкая размеренность или даже меланхоличность и непробиваемость позволяли ему разговаривать тихо и культурно.

— Но это совершенно точно! Мне каждый ответил, что в письмах из дома пришли отказы. Их семьи и сами готовы есть лебеду. Да она еще не поспела! – снова громкий и недовольный выкрик Варвары.

— Если бы ты не орала, как блаженная, я бы ничего и не услышала. Так что блажи и дальше, Варенька, - пробубнила я себе под нос, выглянула за угол теплицы и, дождавшись, когда они снова повернут, пробежала до следующего угла.

Мы сделали вокруг одной теплицы три с лишним круга. Благодаря сумеркам, резко переходящим в темноту, и частым перегородкам между стеклами, они не увидели меня.

Выводы я сделала и сама: денег нет, а родители учащихся отказываются отправлять продукты. Да, весна уже разворачивается во всю мощь, но до первых робких побегов еще слишком долго. Да и возвратные заморозки могут нанести вред любому урожаю.

— Куда бы я ни попала, там сразу заканчиваются деньги: вначале батюшка обанкротился, теперь вот усадьба скоро оголодает, - подвела я итоги, но потом нахмурилась и запретила сама себе так думать.

Чтобы что-то решать, нужны были более подробные условия существования этого заведения. Не мог же барин обучать этих дуболомов за еду!

На следующий день я не торопилась с пробежкой: сделав ленивый круг, бежала обратно. Так было больше возможности встретиться с Вересовым. Увидела его, когда уже совсем отчаялась: он только спустился с крыльца и принялся разминаться.

— Доброе утро, Кирилл Иваныч! – я не остановилась, а принялась бегать небольшими кругами напротив него.

— О! Доброе утро, Елена…

— Степановна, но можно просто Елена… я-ааа

— Хочу попросить прощения, что плохо думал о вас, Елена Степановна, - он попрыгал на месте, высоко поднимая колени, и пустился ритмичным бегом в сторону полуразобранной конюшни. Я припустила за ним. - Я ведь было подумал, что вы бегаете исключительно чтобы донимать меня разговорами, просить о протекции…

— О протекции? И где же вы меня можете представить? В палате ученых? – я даже фыркнула, но сдержалась, чтобы не засмеяться.

— Нет такой палаты, уважаемая. Что вы… я считал, что вы хотите поступить ко мне в ученицы. Были случаи: барышни приходили и просились. Но даже наличие служанки в нашей аудитории и зале отвлекает моих студентов, - он не улыбнулся. Да и по голосу невозможно было понять его настроение.

— Хорошо, что нет. Одной палатой, куда меня никто и никогда не примет, меньше!

— Вы меня удивляете снова… - он часто задышал и чуть снизил темп. А я отметила, что мне легко было бежать и прежним.

— Очень рада, потому что удивить ученого – большая честь… Я-аа хотела побольше узнать о ваших студентах. Как вы их набираете? Сами ищете склонных к науке? – я даже пальцы скрестила, чтобы он не ушел от темы.

— Все просто, барышня! Помещики, которые знают о моих открытиях и уже видели в деле, как наука влияет на их урожаи, сами выбирают из крепостных толковых. Это, как правило, сыновья или внуки старост. Они обучены грамоте. Конечно, не в полной мере, но мне этого достаточно. Хотя кто-то из них даже пишет стихи.

— О! Значит… все они крепостные! – я была искренне удивлена этому.

— Да. Конечно, я хотел бы набирать группы побольше. Ведь наука не стоит на месте, и учиться чему-то приходится всю жизнь. Но даже небольшое семечко знаний, заложенное мною в голову пахаря, живущего постоянно на земле, использующего знания и опыт, обязательно даст мощные всходы.

— Но после учебы они уходят безвозвратно? – поняв, о чем он говорит, почему-то предположила я.

— Да, чаще всего так. Когда студент приносит помещику новые сорта и начинает их возделывать, они обязательно дают больший урожай. Но за время, пока он его получает, открывается новое.

Глава 17

Когда через пару дней на ужине я отметила, что еды убавилось, все чаяния Варвары и все ее переживания стали для меня обретать наглядность. Чётко становились заметны черты грядущей бедности.

Квашеной капусты было достаточно. Как и раньше, она поблескивала в деревянных мисках ароматным маслом, хрустела на зубах, но сытости, которую давали каша и картошка, не несла. Мяса и раньше было очень мало. Вернее, это даже были кости, на которых варили щи с той же самой кислой капустой.

А хлеб… Теперь нарезанный крупными ломтями каравай не стоял в центре стола, как в первые дни моего появления в усадьбе. Каждому полагался кусок, но разной величины.

— Говорю же, домой надо ехать. Пахать скоро время придет, а мы здесь в бирюльки играем, - недовольный, высказывающийся уже не в первый раз снова проявился, и голос его теперь звучал куда увереннее.

Я не постеснялась, как в первый раз, и отклонилась назад, чтобы увидеть смельчака. Но тот больше ничего не говорил. А вертящиеся головы в сбившихся париках поворачивались то в одну, то в другую сторону, перешептываясь.

Варвара, как всегда, брякнула по столу ложкой, но шепотки не затихли. Я тайком глядела на нашу начальницу и уже не видела той уверенной крикливой бабы. Ее глаза бегали по лицам пареньков и мужчин, сидящих на другом конце длинного стола. Управляющая даже ела, не опуская взгляда на тарелку. Казалось, она понимает уже, что ничего сделать не сможет. А вот выявить недовольных и передать их имена ученому куда важнее сейчас, чем устраивать воспитательные беседы за столом.

— Варвара, могу я с тобой поговорить? – поймав ее после ужина, спросила я. Ожидала я, естественно, очередной колкости, но женщина просто обернулась и посмотрела на меня как-то очень печально.

— Чего тебе? – устало спросила экономка.

— У меня есть немного денег. А еще я могу продать часть своих платьев. Есть даже новые. Может, на месяц и хватит с натягом. Хотя бы на хлеб.

— Ты и без того здесь работаешь не меньше тех, кому за это платят, - она собралась было уже уйти из опустевшей столовой, но я поймала ее за руку.

— Я и пришла сюда по своей воле, не просила оплаты. Может, чего еще можно придумать? Территория вон какая большая, а кроме огорода и этажа для учебы и практики, понимаю, не используется? Могли бы те строения по границе усадьбы в аренду сдавать. Хоть за муку или зерно, - я не собиралась отступать, но глаза женщины от моего предложения не сверкнули.

— Не хватало здесь чужих еще! Со своими бы управиться. Барин такого не любит! – пробурчала недовольная Варвара, но руку не выдернула, не поторопилась уйти.

— Позволь мне осмотреть склады? Конечно, в свободное время! Я просто одним глазком гляну! Обещаю! – я даже глаза опустила, чтобы ее насмешку не увидеть.

— Да гляди, чего там… мыши, пыль да паутина по всем стенам, - теперь Варвара отвечала несколько добрее. Или мое участие в беспокоящем ее деле растопило ледяное сердце, или ей и правда было плевать и вообще не до меня.

— Спасибо! – я поторопилась в постирочную, где после ужина мы замачивали грязную одежду, чтобы рано утром ее стирать, потом развешивать на солнечной стороне за домом.

Никифора я нашла не сразу. И только по чуть приоткрытой дверке в дворницкую поняла, что он там.

— Есть кто? – сунув голову в притвор, спросила я негромко, чтобы не напугать и без того нервного деда.

— Есь, а как жа! Хто-то есь, коли открыто. Ты, Елена? – голос деда послышался где-то вдали. Потом в темноте начал плясать по стенам огонек, и через минуту появился и сам Никифор.

— А вы там по всему коридору этому можете пройти? Я видела, там ворота есть: и с улицы, и со двора, - играть в любопытную мне не особо нравилось. Но и не хотелось получать разрешение на осмотр , приплетая к делу имя Варвары.

— Да отсюда, из моей каморы, можно вкруг по этому коридору всю усадьбу обойти. Чудна́я постройка, барышня. Как есть чудна́я! – дед поставил лампу на столик, и я осмотрелась.

Был здесь кроме стола и табурета сколоченный, наверное, лет сто назад лежак. На нём достаточно пышно, но скомканно, лежала старая перина, хорошее толстое лоскутное одеяло в красный и зеленый квадрат и две подушки. На столе две железных кружки и одна маленькая фаянсовая чайная чашка без ручки, железная тарелка, накрытая вполне чистой салфеткой.

А еще в каморке была печка, вроде буржуйки. Возле нее всю стену занимали некрупные кругляки дров.

Небольшие окна в жилище выходили на две стороны: одно на ворота и часть двора, второе – на улицу и уличную часть ворот.

— Как у тебя тут интересно, Никифор! – не найдя сказать чего другого, заявила я.

— Да чаво тут интересного? На зиму этот ход закрываем, и приходится дверь сукном забивать. А на лето откупориваю всё, значица. Чтобы прохлада гуляла, да просыхал склад, - он указал на дверь, из-за которой пришел только что.

— А можно мне его посмотреть? Склад этот! – понимая, что уже темно, а ходить там с лампой мало приятного, мне нужно было как минимум получить одобрение. Да, дед здесь был не самым первым в руководстве, но отношения наши с ним портить не хотелось. Пусть посчитает себя хозяином хоть этого пустого и никому не нужного склада.

— А чаво нельзя-то? Те́мень токма. Может, завтрева с утра, опосля твоего пробега? – он хитро прищурил глаз, достал из кармана скрученную уже «козью ножку» и, прижав губами, пошамкал беззубым ртом. Потом вынул из почти погасшей печки недогоревшую щепу и затянулся.

В его тесном помещении моментально все заволокло густым и вонючим дымом.

— Ишь, как туда тянет? – он приподнял со стола лампу, и я увидела, как облако дыма, собираясь в тоненькую кисею, тянется в темноту за приоткрытой дверью.

— А что, там вентиляция есть? – ляпнула я.

— Хто-о? Не знаю я никакую теляцию. Трубы там стоят. Значит, для отвода сырости. Стена-то толстенная, кирпичная промерзает коли за зиму, весной «плакать» начинает. Сырость такую развело бы здесь, что ууу-ух, - протянул он. - А так отходит через трубы.

Глава 18

По бравому виду сторожа, сидящего на чурочке, я поняла, что если увижу в его руках ружьё, не ошибусь.

— Не спалось. А ты чего здесь караулишь? – мне пришлось быстро закрыть за собой дверцу. Никифор жестикулировал столь активно, что я испугалась: не влетело бы мне за самовольство.

— Утром был заморозок. Ночами я подтапливаю печки в теплицах, но нельзя, чтобы стало очень уж жарко. Тяжёлая работа у нашего барина. Он и сам ночами встаёт и приходит проверить. Вот пообещал, что не засну!

— Покажешь мне склады? – напомнила я.

— Там окна под самым потолком. Погоди полчаса, чтоб рассвело, и пойдём. Мне в других теплицах тоже надо проверить огонь, - дед тяжело встал, посмотрел в печурку с особым пристрастием и, когда мы вышли, закрыл её на вертушку.

Я впервые попала в эти две огромные теплицы. Войдя в дверь, нам пришлось спуститься по лестнице. Внутри оказалось, что земляные, укреплённые досками стены, мне почти по плечо.

В них было тепло, и под шалью, завернутой вокруг моего туловища, становилось жарко. Но как только я увидела саженцы в деревянных ящиках, охнула! Там были томаты. На некоторых уже набирались соцветия.

— Это редкая «зараза». На вид как яблоко, а внутри жижа! С сахаром ещё можно есть, а так… - Никифор недовольно выгнул губы и покачал головой.

— Это томаты, Никифор. Если бы ты их попробовал со сметаной, солью, луком, да еще с белым хлебом… мм-мм, - я наоборот, сглотнула слюну, вспомнив вкус помидорной жижки.

— И не уговаривай. В прошлом году было только десять кустов. А нынче вот уже целый амбар! – дедок обвёл глазами своды теплицы.

Во второй теплице в горшках и ящиках были картофель, огурцы и тыквы. Все их я узнала по листочкам. Видно было, что растениям недостаёт света. Мы в такую рань никогда их не садим, в отличие от рассады томатов. Но ученый, зная о краткости лета, очень мудро сообразил с теплицами.

— А почему в доме он их не держит… ну, Кирилл Иваныч, - поинтересовалась я и подняла голову к прозрачной крыше, чтобы обозреть верхний этаж главного дома. В самом центре, где пять огромных окон были оформлены полукругом, мне показалось, что мелькнул свет. Будто кто-то поправил портьеру и закрыл свет от лампы.

— Дак… значица, не бывала ты на третьем-та этаже, - Никифор довольно хмыкнул, - там еле где можно пройти! Тама и пшеница, и овёс, и горох.

— Ого! А на втором этаже? Дом-то большой! – не сдавалась я, пока Никифор был болтлив.

— И тама тоже! Одна комната только для штудентаф явоных да барина личная. Да и там, говорят, не пролезть через заросли. Айда, девка, светает. Да и лампу тебе дам, - дедок вышел и, дождавшись меня, сам закрыл тепличку.

— А ты не со мной разве? – если честно, я надеялась на то, что сторож оставит меня одну, но не сильно.

— Дак а я-то чаво там не видал? Кады надо по дождю к огородам, то там и прохожу. У меня ключи от всех воротец внутренних есть. Тябе не дам, потеряешь ишшо, - с важным видом дед свел брови.

Мы вошли через его камору, где по сравнению с теплицами было прохладно. Дед снял с одного гвоздя большой кусок сукна, за которым была та самая дверца, и, отодвинув засов, пропустил меня внутрь.

— Держи лампу. В углах-та темнота пока. Да не шибко бойси, ежели шорохи. Это мыши, нет здеся никакой Кыцы! – он как будто специально, каким-то уж больно замогильным голосом напомнил про мастера-отравителя.

— Не верю я в эти сплетни, Никифор, не переживай, - шагнув уверенно вперёд, заявила я.

— Да я не про тебя беспокоюсь. Лампу не вырони. Кое-где пыль лежит толще ладони. Загорится ить в один момент! – еще серьёзнее указал он.

— Конечно, это я знаю. Не волнуйся! – уверила я деда и прошла в тёмное, гулкое, чуть подсвеченное из окна выше моей головы помещение.

За спиной после кряхтенья деда послышался скрип печной дверцы, его недовольное бормотание на тему забывчивости. Огонь в печурке погас, и он, пока караулил теплицы, совсем выстудил свое жилище.

Подняв лампу влево, я увидела стену метрах в пяти от себя. Справа расстояние до стены было метра два. Голый неоштукатуренный кирпич делал помещение похожим на тюрьму. Одно окно – справа, под самым потолком, до которого было метра три. Потолок деревянный, хотя я ожидала увидеть голые стропила, свод крыши, крытой черепицей на деревянных перекладинах.

Позади меня снова скрипнула, а потом хлопнула дверца печки.

Дед ушел, скорее всего, обратно к картошке.

Видимо, из-за сквозняка поднялась мельчайшая сухая пыль на полу, и в нос ударил крепкий мышиный запах. Я потёрла нос, представляя, как в тёмных углах могут загореться тысячи светящихся глаз, и под шалью на спине стало холодно.

Земляной пол, присыпанный истлевшей почти соломой и другим мелким мусором, тоже мог стать причиной пожара. Да, гореть здесь особо нечему, но сухие доски потолка «возьмутся» моментально, и по перекрытиям огонь может в считанные минуты раскинуться на всё это длиннющее строение. «Благодаря» этим мыслям я плотнее сжала в руке кольцо лампы и принялась смотреть под ноги.

Ровно через десять шагов я встала перед дверью. Потянула за кольцо, вставленное в звено цепи, и она тяжело, но без скрипа отворилась. «Неужели дед смазывает петли?», – пронеслось в голове.

Снова десять шагов, снова дверь. В каждом таком отсеке одинаковые окна, выходящие на улицу, мусор на полу и голые стены, - подытожила я и загрустила, потому что надеялась найти здесь хоть что-то новенькое.

«Новенькое» обнаружилось в четвертом отсеке. Там слева и справа были широкие ворота. То есть через них можно было проехать во двор усадьбы. А использовались они, наверное, для выгрузки. А вот в отсеки слева и справа нужно было носить все вручную.

Я подошла к кованой двери и обомлела, только сейчас увидев, какой толщины эти самые кирпичные стены. Я насчитала шесть кирпичей.

— Зачем такое мощное строение? Васильев, отстроивший усадьбу после пожара, был обувщиком. Да здесь можно даже тюрьму устроить, - достаточно громко сказала я и не услышала эха. Стены, словно бархатом, были покрыты мелкой, похожей на плесень пылью.

Глава 19

За следующий поворот я уже не пошла, потому что, остановившись возле очередных ворот, которые, по всей видимости, выходили уже в районе теплиц, отчетливо услышала голос Варвары:

— Где эта проходимка, Никифор?

— Где-то здесь. Бегала, как и кажное утро! – по-моему, специально, достаточно громко ответил дед. Внутри у меня что-то защемило: отчего это он при слове «проходимка» сразу подумал обо мне?

— Увидишь, отправляй ко мне. Скажи, что я обыскалась, - Варвара была не зла. Это сначала мне показалось, что она орет, как раньше. Сейчас я услышала в ее голосе обеспокоенность.

Подойдя к мощной, окованной железом двери, я приникла к крупному отверстию, в которое вставлялся ключ. Это было еще одно открытие для меня. Замки тут везде были навесными, но в этой постройке все двери, выходящие во двор, можно было открыть, просто засунув ключ в замочную скважину. Те же, что выходили на улицу, имели внутри мощный засов, на котором висел громоздкий навесной замок.

Я заторопилась назад и, оглянувшись, поняла, что свет из небольших, расположенных на большой высоте зарешеченных окнах уже достаточно освещает склад. Протискиваясь через ряды ящиков, мне показалось, что услышала за спиной шебуршение.

Я оглянулась, но все было недвижно. Неприятное ощущение, что сейчас кто-то за тобой наблюдает, все больше крепло в моей голове.

— Это мыши, Лена. Ну чего как маленькая? – проговорила я достаточно громко и, услышав свой голос, успокоилась.

За пару минут я почти пробежала всю ранее пройденную не меньше чем за половину часа территорию. На улице поняла, что нос забит пылью. Чихнула, глянув на первый скользящий между кронами деревьев лучик, и дышать стало легче.

Печка в каморке Никифора уже весело светилась ровным пощелкивающим пламенем. Где-то вдали послышался крик петуха.

— Будто из подземелья вернулась.

— Варвара тебя ищет. Чего-то стряслось у нее. Не обижайся, коли блажить начнет, - тихо появившийся передо мной Никифор чуть не стал причиной остановки моего и без того шуганного сердца.

— Да слышала я, - пробежала мимо деда и, обернувшись, добавила: - Ты там кури аккуратнее, Никифор. Ящики, деревяшки там всякие… сухие как порох.

— Эт мы ученые, не учи! – недовольно буркнул он. – Не думал, что так далеко пройдешь. Ну, ежели интересно дальше поглядеть, изнутри открою большую воротину, чтоб насквозь не проходить снова, - уже добрее, добавил он.

— Ладно, приду обязательно. Может, и сегодня, если время будет. Днем-то там, поди, веселее! – уже прокричала я, убегая в сторону большого дома.

Варвару я нашла на улице, прямо возле двери в кухню. Как только она увидела меня в этом моём одеянии, так вылупила глаза, что показалось: они вот-вот выпадут и покатятся по земле.

— Не думала, что ты одёжу воровать станешь? Совсем надеть нечего? А говорила, платья есть, продать можешь, - в ее голосе снова появилась та стервозность, с которой она первую неделю встречала и провожала меня.

— Нет, вещи совсем хлипкие. Они на выброс были, вот и забрала себе, чтобы бегать, - я опустила глаза, потому что сейчас риторствовать с ней было совсем некстати. Лишь бы опять чего ненужного не вырвалось. Я молча пыталась представить теплицы, картошку, зацветающие, а потом и плодоносящие помидоры, чтобы не накручивать себя и не дать шансов Елене «первой» проклюнуться с упреками.

— Ты… правду про платья говорила? – очень тихо и как-то виновато спросила Варвара.

— Правду. Они у меня в доме Фёдора, нашего бывшего управляющего. Там и шубка есть. Мне не жалко, если для дела сгодится. Оставлю себе плащ да пальто стёганое.

— Кирилл Иваныч, как получит награду, сразу с тобой рассчитается. Я прослежу самолично, Елена Сте-епанна, - выдавила она из себя моё отчество. Нет, ей было не противно передо мной лебезить. Просто просить было неудобно, после того, как она меня гнобила нещадно.

— Не переживай, Варя, вещи – дело наживное, сейчас важней хлеб. Я вечером схожу, заберу. Мне после завтрака стирать надо, - понимая, что на завтрак мне придётся идти в этом вот распрекрасном наряде, который кто-то из студентов может узнать, или не идти вовсе.

— Найдется кому постирать. Идем завтракать, а потом сразу и сходишь. Я успею твои платья на рынок отнести, поторгуюсь. К десяти-то часам там купчихи появляются. Новые, говоришь?..

— Новые, Варя. И красивые, будто на сватовство готовили, - я говорила озорно и даже радуясь, что пригодилась этой с виду вредной бабе.

— А радуешься чего? Не боишься в девках остаться? Сейчас и для помещичьих девок женихов не наберешься, а ты и вовсе: и без имени, и без приданого осталась? – она смотрела на меня, как на деревенского сумасшедшего.

— Бог так решил, Варвара. Ежели я бы не появилась, чем бы ты через неделю кормить всех стала? Серебро бы продавала? – пробилась-таки из меня нота чванливости.

— Не через неделю, Елена. Завтра уже, - очень тихо озвучила еще более серьезную дату нищеты всей усадьбы.

— Идем. На голодный желудок не больно надумаешь чего, - я, находясь сейчас вроде как в позиции кормящего, подхватила экономку под руку и повела в столовую.

— Я ведь как лучше хотела… Барин сказал, что со дня на день деньги можно в банке взять. Вот я и хорохорилась. А вчера пошла, мол, деньги-то когда заберёте? Он в календарь-то глянул, переспросил меня, какое число сегодня. Я и сказала, что двадцать восьмой апрель. Он засмеялся и говорит, мол, месяцы спутал. Деньги-т в мае придут в банк, - Варвара остановилась и замерла, глядя в пол, – двадцать восьмого…

Она как-то резко, без всхлипываний, завыла, будто корова.

Я осмотрелась и поняла, что в доме ее, скорее всего, слышно уже. Обняла и прижала голову ревущей к своей груди.

— Это с кем ты, Варвара? Сколько раз было гово… - голос Вересова оборвался, когда я задрала голову к окнам второго этажа, чтобы взглядом убить этого черствого, плюнувшего на своих людей заучку.

— Да, это я. Вы подслушиваете, Кирилл Иваныч? – Еленушка из меня вырвалась, как гончая, ожидающая на коротком старте “ату” за зайцем.