Читательский дневник

"Процесс" Ф. Кафки (Внутренняя рецензия)

Эти заметки носят личностный и рефлексивный характер и ни в коем случае не претендуют на статус сколько-нибудь серьезного исследования или даже мнения. Слишком сложен этот писатель, и слишком мало я о нем знаю, и слишком много я в романе просто не поняла...
И то, что я прочитала из критики, разобраться не помогает, скорее уж наоборот. Либо это явное упрощение, граничащее с искажением смысла произведения, либо дичайшие умствования, за которыми автор, кажется, скрывает такое же махровое непонимание, как и мое. Понравилась только вступительная статья Д. Затонского, но она о творчестве в целом...
Цель этих заметок – хотя бы сформулировать вопросы, возникшие при чтении, и набросать то немногое, о чем я могу говорить с уверенностью. Если это будет интересно кому-то еще, я буду рада. Кроме того, я надеюсь, что те из моих друзей, кто читал роман и понял его лучше меня, помогут мне с ним. Спасибо.
Собственно, я понимала все, пока не дошла до главы «В соборе». То есть само перевоплощение молодого священника во внушающего трепет Судию (хоть в тексте он так и не назван) понятно, логично и очень по-кафковски.
Но притча, рассказанная им К., абсурдна и непонятна, гораздо более абсурдна, чем весь роман, который, при всей мифологизированности и затемненности, отличает внутренняя логика и «строгость» ((с) Э. Канетти).
Весь процесс превращения (два кафковских слова рядом) К. из успешного, здорового, нормального молодого человека в покорно ложащегося под нож приговоренного описан предельно убедительно и логично. О Кафке не пишут обычно, что он психолог, говорят почему-то совсем об ином, но именно психолог он безукоризненно точный. Все душевные волнения, стремления, малейшие трепетания души К. прописаны со скрупулезной и чуть ли не медицинской точностью и наглядностью, выверены до последнего штриха.
Суд «Процесса» - это не суд человека над самим собой, т. к. в К. нет патологии, либо надо признать, что она гнездилась где-то невообразимо глубоко до начала (вернее же, окончания) процесса.
Да даже и в этом случае это не патология, а некая душевная слабость и хрупкость, в которой может быть повинен (опять кафковское слово) любой из нас.
Я не буду писать о поэтике Кафки, т. к., во-первых, об этом пишут много и даже чересчур много, во-вторых, его поэтика не является фактором определяющим.
Единственное, что скажу – метафора у него становится принципом построения всего текста (хотя, быть может, это звучит не вполне терминологично, но я такую формулировку отстаиваю). Вообще его приемом можно назвать гиперболизированную метафору.
Откровенно говоря, других художников, строивших большой эпический текст на этом глобальном принципе, я не вспомню. Может быть, их и нет. Кафка чрезвычайно специфичен.
Он обобщает. Он живет обобщениями, он – весь на обобщениях и из обобщения, но вся суть и внутренняя противоречивость в том, что они даются как лично пережитое, пережитое страшно, оголенным мясом и нервами.
Кроме того, Кафка насквозь эротичен. Но что опять-таки странно (странно НЕ-кафковское слово), даже его эротика, хотя описывает он, казалось бы, традиционные и естественные отношения, тоже воспринимается как нечто абсурдное. Может быть, потому, что почти все эти отношения гораздо меньше связаны социальными условностями, чем мы можем ожидать от отношений кафковской эпохи, а тем более от описанных на страницах книги?
Вообще Кафка не производит впечатления писателя начала XX в. Скорее уж это наш современник, только живущий в чуть иной реальности – реальности, существующей по своим, кафковским законам.
Наверно, все эти мысли высказаны хаотично и вразброс…
Мне трудно сформулировать лучше, слишком свежо и слишком противоречиво само впечатление.
Две вещи я совершенно не поняла в романе: притчи о Законе и поселянине и последней главы. Собственно, две последние главы мной и остались не поняты, а значит, не осмыслены.
Притчу о Законе я не хочу анализировать. Во-первых, в тексте уже даются толкования и не одно. Во-вторых, эта притча – самое абсурдное в логичной и стройной книге, когда я думаю об этом, я чувствую, что начинаю сходить с ума.
(NB! Может быть, абсурдность притчи символизирует абсурдность суда? Но это, кажется, слишком просто…)
Самое первое, что напрашивается: чтобы пройти к Закону, надо совершить преступление.
Второе, что само собой напрашивается – какого черта поселянин до смерти сидел у этих врат? Шел бы домой возделывать поля… Но в этом случае не было бы конфликта, а значит, притчи.
Вторая глава, которая мне непонятна, это глава заключительная, глава «Конец».
В К. есть ожидание приговора, когда за ним приходят (он сидит полностью одетый, и ему остается лишь натянуть перчатки), но нет смирения (ведь он предпринимает попытку сопротивления). И хотя и сказано, что он со стражами как бы одно существо, но К. не вонзает нож себе в грудь. Или это тоже упущение с его стороны?
Но этому я не могу верить, ведь это было бы совершенно по-рабски, а К. не превратился в раба.
В чем же он виновен? «Всегда мне хотелось хватать жизнь в двадцать рук, но далеко не всегда с похвальной целью. И это было неправильно».
Но в этой логике можно дойти до того, что сама жизнь является преступлением, ведь самим существованием мы неизбежно кого-то притесняем и неизбежно вступаем в конкуренцию.
И разве не преступление смерть?
К. умирает со словами на губах «Как собака» - не из-за того ли, что оставил всякие попытки к сопротивлению?
Здесь одни вопросы (у меня), здесь никаких ответов.
Мне кажется чрезвычайно важным появление фрау Бюрстнер в этой главе. Все, что связано с любовью, связано и с жизнью (и у Кафки тоже). Эротичность его вообще завуалирована, но пронизывает все тексты (вспомнить хоть его дневниковое объяснение последней фразы «Приговора» «В это время на мосту было оживленное движение» - «Когда я писал это, я думал об обильной эякуляции»).
Однако именно после появления фрау Бюрстнер К. отказывается от сопротивления. Но происходит это вследствие раскаяния – а ведь раскаяние по природе своей свет.
Почему же сам Кафка назвал К. виновным? Ведь он – такая очевидная жертва… Жертва ложно понятой виновности.
О личном пласте я сознательно не пишу, во-первых, из-за его очевидности, во-вторых, потому что роман носит надличностный характер, и хоть отношения с отцом и невестой, быть может, и отразились в нем, но все же роман совсем не об этом.
Неважно, откуда то или это пришло, важно, что в конечном счете вышло.
Кафка не экспрессионист, хотя экспрессионизм можно назвать одной из черт его мировоззрения…
Но если писателю свойственна ясность и четкость стиля, вы ведь еще не будете причислять его к акмеистам, правда?
Так и тут. Сам он себя экспрессионистом не называл, а поэтому и мы не будем этого делать…
И все-таки нельзя сказать, что герои Кафки борются, а он нет – ведь жил же он как-то эти 40 с лишним лет, а борьба может быть и пассивной. Позиционная война…
Роман не завершен в том смысле, что не оставляет четко сформулированной надежды (как известно, сам Кафка стремился нести свет миру).
И все-таки – ведь перед исполнением приговора появляется в окне тот, другой человек: «Кто это был? Друг? Просто добрый человек? Сочувствовал ли он? Хотел ли он помочь? Был ли он одинок? Или за ним стояли все? Может быть, все хотели помочь?..»
Эта цитата вырвана из контекста, но ведь таковы все цитаты вообще, такова сущность цитирования.
Может быть, все действительно хотели помочь.
Тут уже все зависит от того, как читать…

Р. Д. Гонсалес Гальего, "Белое на черном"

Рубен Давид Гонсалес Гальего, как явствует из издательской аннотации, русский писатель, живущий в Мадриде. «Белое на черном» - его первая книга, автобиографический роман в рассказах.

Рубен Давид Гонсалес Гальего – инвалид, чье детство прошло в детских домах, больницах и даже одном престарелом доме России. ДЦП. Детский церебральный паралич. Очень страшная штука (когда я родилась, мне поставили тот же диагноз, но в легкой степени. Спасибо маме, спасибо бабушке – бабушке в особенности, - если бы не она, я, вполне возможно, никогда не стала бы нормальным человеком. Пол моего детства - это поликлиники, врачи и стремление забиться в угол, когда сверстники начинают играть в мяч или еще какие-нибудь подвижные игры. Сейчас от этого почти ничего не осталось – только воспоминания, но их хватит с головой.)

Рубен Давид Гонсалес Гальего рассказывает о своей жизни. Его стиль похож на стиль Аготы Кристоф – практически полное отсутствие «выразительных средств» (само их отсутствие становится средством, как правильно написали в какой-то рецензии), простые, короткие предложения, минимум оценочных определений. Холодное, даже суховатое изложение фактов. Но Агота Кристоф, несмотря на всю приближенность к реальности своих повестей, все-таки выдумывала. Р. Д. Гонсалес Гальего рассказывает правду.

Эту книгу дала мне почитать одна моя подруга и однокурсница, большая поклонница Льва Николаевича Толстого. Она предупредила «Это очень страшная книга». Я присоединяюсь к ее словам. Но, кроме того, это еще, несмотря на всю парадоксальность этих слов, и очень добрая книга. Страшная добрая книга о маленьком испанце, брошенном матерью и всю свою жизнь прожившем в России. Между прочим, повзрослев, этот мальчик побывал в Америке. Меня его рассказ об этой стране заставил посмотреть на нее другими глазами.

Русский испанец начинает свою книгу такими словами: «Я – герой. Если у тебя нет рук или ног – ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей – надейся на свои руки и ноги. И будь героем. Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же умудрился появиться на свет сиротой, - все. Ты обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я герой. У меня просто нет другого выхода.»

И он говорит правду. Дай нам Бог хотя бы десятую часть того мужества, что нашел в себе этот человек.

Если вам попадется эта книга – не пройдите мимо.

2006 г.

Ю. Поляков, "Замыслил я побег..."

«Часто думал я об этом ужасном семейственном романе…» - этим эпиграфом из Пушкина начинается книга, названная другой пушкинской строкой - «Замыслил я побег…».
Одно из последних произведений Юрия Полякова – это действительно попытка семейного романа, попытка «изображения истории домашним образом», которому автор «Капитанской дочки» учился еще у Вальтера Скотта.
Формально действие романа отнесено к 70-90 гг., но благодаря введению в повествование воспоминаний главного героя о его бабушке, дедушке, других родственниках, охваченным оказывается весь XX в. «Замыслил я побег…» - это, на наш взгляд, достаточно честная и не тронутая молью коньюктурности попытка разобраться в перипетиях новейшей российской истории. Это, безусловно, не самое лучшее произведение писателя (оно уступает «Козленку в молоке» в искрометном, подчас хулиганском юморе и неожиданности сюжетных коллизий, уступает «Апофегею» и «Небу падших» в авантюрности и какой-то внутренней легкости, которую очень трудно выразить словами и которую тут же чувствует читатель), но это, как кажется, наиболее масштабное и значительное произведение автора по замыслу и исполнению.
«Замыслил я побег…» - это прогулка по XX в., репрезентированная в русле классической литературной традиции.
В фамилии главного героя, как в капле, отразилась и эпоха, и литературная мифология. Олег Трудович Башмаков – это и более грубая форма Акакия Акакиевича Башмачкина, уже не столько маленького человека (ласкательно-уменьшительное «башмачок» заменяется на нейтральное «башмак»), сколько среднего человека, обычного, такого, как все. Имя Олег, кажется, вполне традиционно и не является носителем каких-то ярких коннотаций, однако не стоит забывать, что происходит оно сканд. Hйlgi, что значит - «святой». Самое смешное в этом сочетании, отчество, дань веку, а вернее 30-м годам, когда родился отец Олега Трудовича и когда модно было давать детям всяческие необыкновенные имена: Баррикада, Октябрина, Тинч – Техника, Искусство, Наука, Человек, Владлен – Владимир Ленин.
Конечно, человек с таким отчеством, живущий в стране с культом труда, не мог не вызывать двоякого отношения. В 80-е годы оно уже могло быть только ироничным. «Эй ты, Тунеядыч» - подшучивает над Башмаковым жена.
Отношения с женой – это, кстати, основная интрига романа. С женой и, конечно же, любовницей. Ведь роман о побеге.
«Вета подперла ладонью щеку и уставилась на Башмакова с таким обожанием, что он даже застеснялся вскочившего на щеке прыщика.
– Олешек, знаешь, мне кажется, лучше все-таки ей сказать, а то как-то нечестно получается. Если ты все объяснишь, она тебя отпустит. Ведь ты сам говоришь – между вами уже ничего нет.
– А если не отпустит?
– Тогда мы убежим. А потом ты ей с Кипра напишешь письмо.
– Как будет «побег» по-английски?
– А вы разве еще не проходили? «Escape». «Побег» будет «escape»…
– Значит, «беглец» будет «искейпер»? Нет, лучше – «эскейпер». Это как «эсквайр»…
– «Эскейпер»? Такого слова, кажется, нет… – она нахмурилась, припоминая. – Точно нет. «Беглец» будет «runaway».
– Жалко.
– Чего жалко?
– Что нет такого слова – «эскейпер». Представляешь, тебя спрашивают: «Вы беглец?» А ты отвечаешь: «Нет, я – эскейпер!»
– Не забудь, «эскейпер», – она чмокнула его в щеку, – мы улетаем в понедельник вечером!»
Однако вся драма эскейпера в том, что побег его никогда не состоится. То ли сил не хватает, то ли совести – сложно сказать.
Юрий Поляков отразил в романе наитипичнейшую ситуацию, названную им «треугольная жизнь»: муж, жена, кризис среднего возраста, ощущение уходящей (а на самом-то деле давно ушедшей) молодости, стремление начать «сначальную» жизнь, и, как следствие, другая женщина, а вернее, девушка – юная, в чем-то наивная, привлекательная…
Автор книги неоднократно говорил в своих интервью, что его очень волнует кризис семьи, так сильно, сильнее, чем на Западе, затронувший именно российское общество. Не в последнюю очередь он связан с глобальными социальными и гендерными изменениями, произошедшими в России в связи с Перестройкой. В этом романе поднимаются именно эти, злободневные вопросы: развод, сдвиг в сторону матриархата в нашем обществе, усталость супругов друг от друга на фоне сексуальной раскрепощенности социума; а также те темы, которые принято называть вечными: взаимоотношения отцов и детей, конфликт чувства и долга, проблема любви как любви романтической или же гоголевской «привычки», привязанности.
Герой Полякова движется вместе с эпохой, то поднимаясь, то опускаясь вниз по общественной лестнице. Чиновник средней руки советской эпохи, он, когда все привычное рушится прямо на глазах во время Перестройки, не может сориентироваться, найти свое место в новой жизни и ложится на диван, пока его жена, учительница литературы, худо-бедно пытается прокормить семью… И есть в этом лежании и в этом диване что-то, вызывающее стойкие ассоциации с Ильей Ильичем Обломовым. Но роман требует движения, и лежание заканчивается, герой становится челноком, а затем банковским служащим…
И все же по натуре Башмаков чрезвычайно близок именно Обломову с его мягкостью, терпимостью, добротой и абсолютной неспособностью принимать какие бы то ни было серьезные решения. И тут позабытая семантика имени «Олег» - «святой» оказывается, как ни странно, достаточно актуальной…
Башмаков, конечно, не праведник, праведничество предполагает самоограничение, мужество, внутреннюю силу, он же только непротивленец, из тех мягких, податливых русских мужиков, из которых получаются посредственные мужья, но вполне неплохие отцы и люди.
Башмаков – Обломов поколения Юрия Полякова, и как у всякого Обломова, у него есть свой Штольц. Это его коллега, «джинсовый интеллигент» и вечный диссидент Каракозин, по прозвищу Рыцарь Джедай. И прозвище, и фамилия очень характерны. И если прозвище отсылает нас к «Звездным войнам» с их фантастической героикой, то Каракозин звучит до боли похоже на фамилию неудачного цареубийцы Дмитрия Каракозова, русского революционера-террориста, повешенного за покушение на Александра II. Каракозин – такой же бунтарь и в конечном счете такой же неудачник, потому как историческая правда оказывается не за ними. Как признается сам Рыцарь Джедай, он часть той силы, что вечно хочет блага, но совершает зло. Это настоящий революционный романтик, изображенный Поляковым достаточно критически.
Проблема выбора, побега, поступка разрешается в романе диалектически. Можно принимать решение – и все время ошибаться. А можно не принимать его, быть эскейпером – и во всяком случае не творить зла больше неизбежного.
В заключение хочется добавить еще несколько слов о литературной традиции, на которую ориентировался автор. По его словам, он отталкивался от семейной саги, как жанра получившего реализацию в творчестве Голсуорси («Сага о Форсайтах»), Шолохова («Тихий Дон»), Горького («Жизнь Клима Самгина»), а также от традиции изображения амбивалентного героя в книгах Юрия Трифонова («Обмен», «Дом на набережной»), Вампилова («Утиная охота»).

"Остров сокровищ" Р. Стивенсона, прочитанный из сегодняшнего дня, или Ностальгия в квадрате

Такие книги идеальны для мальчиков 13-14 лет.
Я не мальчик, я взрослая женщина под тридцать, и все же к творению Стивенсона я не смогла остаться равнодушной.
Прекрасный, легкий слог, увлекательный сюжет, картины патриархальных нравов, однозначность нравственных оценок, приключения. Все то, чего порой так не хватает в современной литературе да и жизни.
И потом, это английская литература. Классическая английская литература, которую я не просто люблю, обожаю. Обожаю за ее милый, внутренне чистый сентиментализм, тонкий юмор, который не все любят и понимают, жесткие сословные предрассудки и ограничения. Однозначность нравственных оценок.
Современная английская литература таких эмоций у меня не вызывает.
Потому, что всего вышеописанного в ней уже нет. Нет уже у Фаулза, а что уж говорить о последующих.
Наверно, все потому, что я сама отчасти застряла в викторианской эпохе, в том времени, когда такие понятия как "честь", "долг", "верность" и "навсегда" еще не звучали наивно и нелепо.
Во время создания романа З. Фрейд и К. Маркс еще только создают свою теории, позиции Церкви сильны, а фашистский сапог не топчет поля Европы. О человеке еще неизвестно многое из того, что сделает "честь", "долг", "верность" и "навсегда" смешным анахронизмом и социальными пережитками.
Люди еще убивают друг друга из пистолетов, нет ни газовых атак, ни тем более атомного оружия. Мир гораздо опаснее, но в то же время проще и предсказуемее современного и безопаснее того, что наступит спустя полвека.
Хотя роман - сам по себе ностальгический взгляд в прошлое, мечта о былой свободе. Таким образом из дня сегодняшнего получается ностальгия в квадрате.
В моем возрасте обращаешь внимание уже не только на сюжет, вчитываешься в детали, и как-то особенно затронул религиозный пласт романа.
Отсылками к религии насыщен весь текст произведения.
Глубоко символична, например, сцена смерти одного из второстепенных персонажей, старого слуги Тома Редрута.
"Сквайр бросился перед ним на колени, целовал ему руки и плакал, как малый ребенок.
– Я умираю, доктор? – спросил тот.
– Да, друг мой, – сказал я.
– Хотелось бы мне перед смертью послать им еще одну пулю.
– Том, – сказал сквайр, – скажи мне, что ты прощаешь меня.
– Прилично ли мне, сэр, прощать или не прощать своего господина? – спросил старый слуга. – Будь что будет. Аминь!
Он замолчал, потом попросил, чтобы кто-нибудь прочел над ним молитву.
– Таков уж обычай, сэр, – прибавил он, словно извиняясь, и вскоре после этого умер.
Тем временем капитан – я видел, что у него как-то странно вздулась грудь и карманы были оттопырены, – вытащил оттуда самые разнообразные вещи: британский флаг, Библию, клубок веревок, перо, чернила, судовой журнал и несколько фунтов табаку. Он отыскал длинный обструганный сосновый шест и с помощью Хантера укрепил его над срубом, на углу. Затем, взобравшись на крышу, он прицепил к шесту и поднял британский флаг. Это, по-видимому, доставило ему большое удовольствие. Потом он спустился и начал перебирать и пересчитывать запасы, словно ничего другого не было на свете. Но изредка он все же поглядывал на Тома. А когда Том умер, он достал другой флаг и накрыл им покойника.
– Не огорчайтесь так сильно, сэр, – сказал капитан, пожимая руку сквайру. – Он умер, исполняя свой долг. Нечего бояться за судьбу человека, убитого при исполнении обязанностей перед капитаном и хозяином. Я не силен в богословии, но это дела не меняет".
В этом эпизоде прекрасно все - британский флаг, которым укрывают покойника (национальная идея, "Британия - владычица морей"), Библия, соседствующая с веревками, письменными принадлежностями и судовым журналом (философия протестантизма с его понятиями добра и пользы, причем сразу приходит на ум достопамятный "Робинзон Крузо"), размышления о приличиях в отношениях слуги и господина в смертный час. Вот это я и называю духом классической английской литературы. Очевидно, что автор несколько гиперболизирует сложившееся общественные отношения, иронизирует над ними, однако ясно так же, что чтобы так написать, должны быть основания для гиперболизации.
Я хотела еще с восхищением сказать о великолепной убежденности в посмертном существовании, совершенно нетипичной для современного человека, однако другой эпизод заставил меня отказаться от данного намерения.
Умирает старый пират Хендс.
"– Будь добр, отрежь (кусок плитки табака - Н. Ц.), – сказал он, – а то у меня нет ножа, да и сил не хватит. Ах, Джим, Джим, я совсем развалился! Отрежь мне кусочек. Это последняя порция, которую мне доведется пожевать в моей жизни. Долго я не протяну. Скоро, скоро мне быть на том свете...
– Ладно, – сказал я. – Отрежу. Но на вашем месте... чувствуя себя так плохо, я постарался бы покаяться перед смертью.
– Покаяться? – спросил он. – В чем?
– Как – в чем? – воскликнул я. – Вы не знаете, в чем вам каяться? Вы изменили своему долгу. Вы всю жизнь прожили в грехе, во лжи и в крови. Вон у ног ваших лежит человек, только что убитый вами. И вы спрашиваете меня, в чем вам каяться! Вот в чем, мистер Хендс!
Я говорил горячее, чем следовало, так как думал о кровавом кинжале, спрятанном у него за пазухой, и о том, что он задумал убить меня. А он выпил слишком много вина и потому отвечал мне с необыкновенной торжественностью.
– Тридцать лет я плавал по морям, – сказал он. – Видел и плохое и хорошее, и штили и штормы, и голод, и поножовщину, и мало ли что еще, но поверь мне: ни разу не видел я, чтобы добродетель приносила человеку хоть какую-нибудь пользу. Прав тот, кто ударит первый. Мертвые не кусаются. Вот и вся моя вера. Аминь!"
Таким образом, очевидно, что и в то время на данный вопрос были разные точки зрения.
Хотя, конечно, соотношение верующих и неверующих было совершенно не тем, что сегодня.

В. Короткевич, "Дикая охота короля Стаха"

Долго-долго лежала у меня на полке эта книжка (1990 года издания, значит, покупали еще родители) и вот, подхлестываемая осознанием, что время идет, а я трачу жизнь на ерунду, я ее открыла.
Прочитала за день.
Впечатления... двойственные.
С одной стороны, мне лично читать было интересно, поскольку действие происходит в Белоруссии, а это совсем от нас недалеко, часть современной Псковской области даже когда-то относилась к Витебской губернии, и на юге, родине отца, и сейчас говорят на своеобразном диалекте, имеющим очень много общего с белорусским... Читая, я вспоминала свою поездку в Белоруссию в 2010 г., и даже встречала названия небольших городков - Орша, Кричев - где мне довелось побывать. Радовалась им, как старым знакомым.
Вообще читается повесть легко, увлекательный авантюрно-детективный сюжет с долей мистицизма (все необъяснимое однако в конце концов получает объяснение, что мне как типичному рационалисту, не верящему в привидения, было приятно). Необычный для русской литературы феодально-замковый антураж, обаяние старинных легенд, выпуклые, интересные характеры. Понравилось, как показана эволюция восприятия рассказчиком главной героини - Надеи Яновской. Она очень разная - вначале и в конце. И в то же время это один, цельный образ, меняется лишь представление о ней. И это психологически как-то очень достоверно и красиво сделано.
С другой стороны... автор книги очень молод, и это видно! Романтик, идеалист, революционер по складу... Я нечасто чувствую, что я настолько старше автора. Неужели я так... выросла?
Ведь когда-то и я была абсолютным максималистом...
Правда и то, что время создания повести - 1958 год - видимо, очень повлияло. Если бы там было поменьше политики! Нет, я в принципе за "красных", так как за ними историческая правда, традиционные хозяева страны не справились с управлением, машина въехала в кювет, и руль перехватили те, кто сумел вывести ее обратно - через ямы и ухабы, конечно - на более-менее ровную дорогу.
Но вот читать о физическом вырождении шляхты мне неприятно. И само это слово - вырождение - неприятно. Оно напоминает мне те советские литературоведческие статьи, которые писались в 50-е гг. про "дворянских классиков" - А. Н. Толстого, Достоевского.
И то, что автор - потомственный шляхтич вообще-то - не сглаживает впечатление. Такие-то больше всего своих и долбали.
И юноши бледные со взором горящим (Светилович) энтузиазма не вызывают. Да, исторический тип. Да, такие легко идут на плаху. И всегда пострадать готовы. Но только они и других на плаху с такой же легкостью отправляют. Потому что Идея у них. Идея.
Они не человека видят, а Системное Явление. С которым готовы бороться - любыми средствами.
Причем у автора очень искренне это все. Не просто пропаганда, как в тысячах и тысячах советских книжек. Здесь Вера.
Такое ощущение, что он сам хоть сейчас готов - на борьбу, в Сибирь, в застенки. Да наверняка и мечтал - в юности.
И вот если бы убрать эту острую социальность, было бы намного лучше. Ну... или хотя бы поменьше пафосных рассуждений о народном горе, неравенстве и справедливости мужицких восстаний. Даже если ты в это веришь всей душой, это же можно просто показать. А писать об этом - совсем необязательно.

2016 г.

Трактат о ночных горшках и их содержимом (Джо Бейкер, "Лонгборн")

Догадывались ли вы о том, что Элизабет Беннет не брила подмышки? А еще у нее были месячные. А еще она писала и какала. Просто сенсация. Обалдеть.
И Джейн Беннет тоже писала и какала. И миссис Беннет. И мистер Беннет. И Лидия. И Мэри. И даже - нет, этого уж перенести нельзя - великий Дарси.
Рука моя не поворачивается, чтобы набрать на смартфоне, что именно неподражаемый Дарси проделывал с ночным горшком.
Видимо, я слишком старомодна.
Подобным образом можно переписать всю классику. Берем Шекспира, Пушкина, Диккенса - и добавляем мочу, кал, менструальную кровь, сперму, токсикозную желчь, рвотные массы, послед, похожий на сырую печенку (на описании плаценты в "Лонгборне" меня, не единожды рожавшую женщину, натурально затошнило). Можно. Только зачем?
Что такого важного и нового это привнесет в текст, что такого, о чем мы не знали?
Читая "Лонгборн", я диву давалась энтузиазму автора, с которым тот срывает покровы, обнажая все физиологические пооцессы. Сорокин бы скончался от зависти. Ни одной сцены, где можно было так или иначе пропихнуть дерьмо, автор не пропустила. Если Сара (главная героиня, горничная) встречает симпатичного молодого человека, то подол у нее непременно выпачкан свиным пометом, а сама она несет поганое ведро. Если молодой человек встречает ее, то он везет тачку с навозом. Да и сближаются они на почве стирки обгаженных пеленок хозяйских младенцев. Если же Сара беседует со священником, спрашивая у него совета, то в конце она непременно должна захватить ночной горшок. Подслушивает разговор экономки с хозяином - с горшком в руках. И вызывая в памяти этот разговор, вспоминает в первую очередь запах содержимого посудины...
Натурально, капрофагия какая-то.
Я чувствовала, что меня очень, очень хотят поразить, но это почему-то не получалось.
Да, я была в курсе, что до изобретения канализации все, и господа, и слуги (забавно, кстати, что о дерьме слуг во всем романе, кажется, не упомянуто ни разу, гадят только хозяева) должны были пользоваться "ночными вазами". Что до появления современных прокладок женщины пользовались "тряпочками". Что стирка руками довольно нудное и тяжелое занятие.
"Ну и что?" - хотелось воскликнуть мне, когда я читала душещипательное описание мытья посуды. Возможно, дело в том, что в мою жизнь многие бытовые удобства вошли не столь давно, вернее, не были со мной от рождения. Я родилась в частном доме. С двенадцати до восемнадцати я сама стирала свои вещи за исключением крупных, их мама вместе с постельным отправляла в большую цилиндрическую машину, похожую на бочку с мотором. Современная машинка появилась у нас в моем 11 классе. А летом в деревне я стирала на мостках на озере, да и сейчас, собственно, так делаю, когда там бываю. Что тут такого? Я застала еще то время, когда женщины от "тряпочек" переходили к современным прокладкам, причем моя бабушка и сейчас еще считает, что ничего лучше тряпочек нет. Давайте об этом тоже напишем роман! Какая тема!
Но... Тяга автора к дерьму - только одна причина, по которой я ставлю роману жирную двойку. Герои. Они перестали быть теми, кого мы видим в источнике. Ходячие манекены. Картонные эгоистки Элизабет и Джейн (про Джейн, правда, говорится, что она очень добра, но проявлений доброты мы не видим), бедная страдалица миссис Беннет, мистер Беннет, из добродушного философа превратившийся в холодного деспота, совратителя к тому же.
"Лонгборн" утратил все остроумие и очарование оригинала. Здесь нет ни капли юмора, все убийственно серьезно. Конечно, чужое дерьмо хоть кому отобьет охоту шутить, ага.
Зато уж слуги... Как они интеллектуальны, умны и смелы! Книжки читают, которые не всякий выпускник Оксфорда возьмет в руки.
Бред сивой кобылы. Автор забыл упомянуть, что тяжелый женский труд - удел 99% прекрасной половины человечества того времени. Освобождена от него была лишь аристократическая верхушка, да и у той хватало своих хлопот. Одни бесконечные беременности и роды чего стоят. А если ты никогда не видел иного, то не можешь и сравнивать. И следовательно, возмущаться. К тому же к грязной работе привыкаешь. Сара рассуждает и действует как наша современница, с ее феминизмом и равнодушием к религии. Я не могу представить, чтобы разумная женщина того времени, прыгая в койку к мужчине, не задумалась о греховности своего поступка, своей репутации, перспективе остаться с ребенком на руках... Да, это случалось, конечно, но ведь Сара - такая умница, а ее и тень сомнения не коснулась в том, что она поступает правильно... Нет, не верю. Как не верю в то, что лакей, бывший солдат, будет по доброй воле стирать пеленки, как бы ни нравилась ему симпатичная служанка...
И это, в общем-то, главный недостаток книги - неправдоподобное поведение героев. Даже не какашки.

P. S. Недавно я увидела, что "Лабиринт" отдает "Лонгборн" даром всем, набравшим товар на определенную сумму. По-моему, закономерный итог.

2019 г.

Серьезный викторианский роман об алкоголизме и семейных устоях (Э. Бронте, "Незнакомка из Уайлдфелл-холла")

Энн Бронте, пожалуй, наименее романтичная из блестящего викторианского трио. В ее творчестве сильнее, чем у сестер, звучат доводы рассудка, голос разума. И в то же время Энн, кажется, серьезнее, чем другие, относилась к религии. Все они, воспитанные в семье священника, были, разумеется, искренними христианками, однако только у Энн целые страницы посвящены отношениям с Небесами и будущей загробной жизни.
Так получилось, что перед "Незнакомкой..." я прочитала псевдовикторианскую поделку "Логборн", где вполне разумная девушка отдается мужчине (вернее сказать, сама начинает незаконную связь), нимало не задумавшись о том, а хорошо ли она поступает. Тем сильнее было впечатление от подлинно викторианской прозы, где героиня, в полном соответствии с духом времени отказывает влюбленному мужчине в следующих выражениях (притом что сама его любит, но вот беда, она замужем):
"— И вас и меня ждет жизнь иная, — возразила я. — Если Богу угодно, чтобы сейчас мы сеяли в слезах, то для того лишь, чтобы там мы пожинали в радости. Он заповедал, что мы не должны причинять вред другим ради удовлетворения собственных земных страстей. А у вас есть мать, сестры, друзья, которым вы, покрыв себя позором, причините тяжкий вред. И у меня есть друзья, чей душевный мир никогда с моего согласия не будет принесен в жертву моему эгоистическому благополучию — и вашему тоже. Но даже будь я совсем одна на свете, со мной — мой Бог и моя вера, и я скорей умру, чем предам свою покорность Небесам и опозорю веру ради кратких лет ложного и мимолетного счастья, которое даже здесь неминуемо обернется горем… и для меня и для других".
В общем,

"Но я другому отдана;
Я буду век ему верна".

Именно так поступали хорошие жены того времени и никак иначе они поступать не могли. Во всяком случае в литературе.
Все иное - позднейшие наслоения.
Сегодня трудно понять, как этот, в общем-то, невинный роман мог подрывать устои общества и кого-то шокировать. С точки зрения современного человека тут и конфликта никакого не может быть. Разводиться да и все.
Но, конечно, для эпохи сестер Бронте это был прорыв.
Я с интересом читала книгу до тех пор, пока не заболел муж главной героини и она не отправилась героически его спасать. Тут бедной Энн, боюсь, просто не хватило жизненного опыта, чтобы держаться в рамках правдоподобия (она сама не была замужем). Во всяком случае я в такой альтруизм не верю, если только в нем нет какой-то садистической подоплеки. Причем пока она описывала пьянки и гулянки супруга Хелен и его стремительное сползание вниз, я в происходящее очень даже верила (боюсь, тут Энн, как Эмили в "Грозовом перевале", основывалась на впечатлениях от занятий своего брата).
Умница Энн все верно описала. Типы, которые она изображает, узнаваемы и встречаются повсюду от Нью-Йорка до Пекина. Беда лишь что в том, что она, чистая душа, не сумела ничего предложить скучающим мужьям кроме как счастья семейного очага. Правда же состоит в том, что минимум половине, если не больше, мужчин этот семейный очаг на фиг не нужен. А если даже нужен, то не так как женщине. Далеко не все мужчины способны испытывать ту радость, которую женщине дает семья, черпать в ней силы и желание жить. Среди женщин это, конечно, тоже встречается, но гораздо реже.
И тут вопрос - что делать этим мужикам, если не пить и гулять? Куда девать пассионарность? Раньше выходом была война. А сегодня?.. Видимо, компьютерные игры.
В общем, "Незнакомка из Уайтфелд-холла" - это неплохой викторианский роман, с которым можно скоротать несколько вечеров. Но для взрослых людей он будет немного наивным и, в общем-то, не скажет ничего нового.

2019 г.

Это не о войне (Л. М. Буджолд, "Адмирал Джоул и Красная королева")

Часть моего сердца живет на Барраяре. Так что мимо новой книги создателя саги о Форксиганах я пройти не могла.
Впечатления... двойственные.
Сначала о грустном.
Первое. Я не верю в в счастливую любовь троих и групповые браки. Человеческую фантазию сие, конечно, будоражит, однако фантазии - одно, а жизнь - все-таки другое. Групповой брак воспевали и Чернышевский, и Хайнлайн, однако, несмотря на армию последователей у того и другого, что-то не слышно о счастливых результатах. Если бы брак троих был для человека естественен и удобен, мы бы все, вероятно, это наблюдали. Тем не менее ничего похожего в реальной жизни мы не видим. Есть, конечно, практика гаремов почти у всех примитивных обществ и многоженство у мусульман, но это те ситуации, когда женщина не может выбирать. Групповой брак же в понимании Хайнлайна и Буджолд - дело добровольное.
Подавляющая часть человечества предпочитает жить все-таки вдвоем, значит это для человечества естественно, нормально.
И это понятно, ведь любой человек - собственник по природе. Брак втроем может устраивать одного, но другие двое будут лишь терпеть и однажды вступят между собой в борьбу за того, другого. Это неустойчивая структура.
Так что не верю я в эти сказки.
Второе. Технология маточных репликаторов изначально вызывала у меня большие сомнения. Мне кажется, придумать такое может лишь человек, крайне негативно воспринимающий процесс беременности и родов (вероятно, он связан у автора с неприятным опытом). Но ведь беременность - это время не только роста и развития ребенка, но и время подготовления женщины к новой роли, гормональной перестройки организма, психики. И это время не только потерь, но и приобретений. Любой гинеколог в конце концов скажет, что организм женщины предназначен для того, чтобы рожать... И как принять новорожденного женщине, которая вообще не рожала? Интернет заполнен историями о том, когда и у рожавших женщин материнский инстинкт не срабатывает, что же будет с теми, кто и беременной не был? В массе своей, конечно, понятно, что исключения и фанаты будут всегда.
Как исключение, выход для бездетных пар эту технологию еще можно принять, но ведь Буджолд предлагает фактически всем на нее перейти...
Ладно, возможно, я ошибаюсь, и маточные репликаторы - светлое будущее человечества.
Третье. Моральная сторона всех этих репродуктивных экспериментов. Все эти вопросы звучат крайне остро и современно, ведь известно, что уже есть дети, у которых биологически три родителя. Есть дети мертвых отцов и матерей. Насколько этично изначально лишать ребенка шанса на отца, хоть какого плохого, но все же живого? И так же мать? А в случае с сыновьями Джоула - на что он с Корделией их обрекает, на какие терзания в будущем? Сыновья гомосексуалистов в суровом барраярском обществе? Или держать их происхождение в тайне? Но однажды она взорвется... И не будет ли той же катастрофы, что и у девушки, рожденной похожим способом, в "Ученике воина"? Не будет, так как Эйрел умер. Но легче ли от этого будет его детям? Детям, задуманным и рожденным сиротами...
Короче, зачем взламывать естественные природные механизмы, стоит ли оно того?
Четвертое. Если есть технология, позволяющая получить ребенка из двух соматических клеток, зачем тут безъядерные яйцеклетки Корделии? Не проще ли получить сыновей только Джоула и Эйрела? Я понимаю, зачем это в романе (конфликт, драма троих), но по сути это просчет.
Пятое. Я понимаю, все хотят жить если не вечно, то хотя бы очень долго. Но все-таки семьдесят три года, даже бетанских, и пятьдесят барраярских - это точно тот возраст, когда стоит заводить детей? Да еще в таких количествах (шесть дочерей, три сына)?! Просто - зачем?.. С другой стороны, а какой еще можно придумать смысл человеческой жизни?.. Служить державе? Но и Корделия, и Джоул отдали этому служению почти всю жизнь... Так что на пенсии можно и детишками заняться. Как Пуаро кабачками, например. Или, очень многие, собаками, кошками, путешествиями...
Как-то оно, если честно, по-дурацки выходит.
Как будто рождение и воспитание детей - это просто еще одно хобби вышедших в отставку пенсионеров.
Такое складывается впечатление.
Ну а теперь о хорошем.
Если откинуть в сторону все вышесказанное, перед нами добротный жизненный роман об утрате, о том, как пережить горе, о принятии своего возраста, о конечности человеческого бытия, о взаимоотношениях со взрослыми детьми и выстраивании границ. В этом смысле "Адмирал Джоул и Красная королева" перекликается с недавно прочитанным мной "Последним боем майора Петтигрю". И неслучайно, наверно, речь и там, и там идет о военных. Это романы о иерархии, в том числе и семейной. О том, что каждый имеет право на счастье. И вдова, и вдовец. И дети должны принимать это, как бы не хотелось видеть им идеальных папочку/мамочку, законсервировавшихся в своем горе. Видимо, в англосаксонском обществе это до сих пор дискуссионный вопрос, раз об этом пишут книги (в современной России-то, понятно дело, нет, это просто не придет никому в голову). И конечно же, это роман о любви. Хотя о любви, честное слово, в десятую очередь.
Роман не будет интересен молодым и особенно бездетным людям, ищущим в фантастике экшна, приключений. Это написано немолодым автором для немолодых читателей. Фактически это очень реалистическая литература, лишь немного замаскированная под фантастику. Очень современный и очень американский роман.

2019 г.

Джейн Остин научила меня тому, что даже скука может быть очаровательной ("Эмма")

Блестящий, остроумный, старомодный, семейный роман Джейн Остин! Роман, проникнутый несокрушимым здравым смыслом (никто, как английские писательницы, не взвешивает на весах общественное положение, достаток и происхождение героев прежде, чем им предстоит вступить в брак), тонким (таким, что не всегда и заметить можно) юмором и истинным староанглийским духом. Да, это медленное чтение. Да, современному читателю оно может показаться скучноватым - ведь, строго говоря, в романе почти ничего не происходит. Ни погонь, ни стрельбы, ни одного самого завалящегося убийства, ни эротики, ни глубинных самокопаний с расчленением своего "я" на составные... Ничего, что могло бы составить счастье психоаналитика, короче говоря (мда, кажется, остиновская манера выражаться весьма заразна).
И конечно, мне сложно представить мужчину, которому придется по вкусу такое чтиво... Слишком уж тут много про то, кто как посмотрел, кивнул, шаркнул ногой и выразительно промолчал. Мужчины, как правило, не обращают внимания на все эти наиважнейшие вещи! Все признаки "женской прозы" налицо, в общем. "Все тонет в подробностях", как однажды выразился мой друг-филолог из Киева, но редкий случай - эти подробности не пусты и к месту. Да, все это имеет свой смысл - кто как посмотрел, кивнул и выразительно промолчал, да-да!
А все ж таки как хорошо! С каким знанием людей, жизни это написано! Будучи тетечкой за тридцать, обремененной, так сказать, семьей и некоторым жизненным опытом, могу оценить. В восемнадцать бы - не поняла, прошла мимо. В шестнадцать - заснула на второй странице. Джейн Остин мне нынче впору.
Да и приятно прочитать что-то взрослое не про крутых парней без страха и упрека и не про извращенцев. Про обычных людей, которые женятся на представителях своего пола, в меру думают о деньгах, имуществе, детишках и видах на урожай. Про гувернанток, которые рады-радешеньки стать хозяйками в своем доме, гордых леди, обманывающихся в своих чаяниях, стариков, нелепых и трогательных, как и положено быть старикам... Конечно, все женщины за исключением совсем престарелых заняты в книге в основном устройством своей и чужой судьбы (то есть вступлением в брак, не своим, так чьим-нибудь еще), но с другой стороны, чем еще им было заниматься? Или, как цинично выразился Джордж Мартин в одном из своих творений, "на что еще они годны"? Альтернатива - стать рабочей лошадкой, а именно гувернанткой - ей-богу, непривлекательна... Потому что по сути эта профессия включает те же обязанности, только за деньги, с чужими детьми, в чужом доме, на правах прислуги. Вот и вся разница.
Джейн Остин меня не только развлекает, но и как-то успокаивает, что ли. Есть в ней какая-то несокрушимая уверенность, что все в конце концов будет хорошо, разум когда-нибудь победит, что-то заставит взять себя в руки. Все вернется на круги своя, дети родят своих детей, они тоже родят детей, род человеческий, ошалевший от необозримых горизонтов, набросанных пунктиром наукой, техникой и генной инженерией, не прервется... как-то так.

2019 г.

Элизабет Гаскелл, "Север и юг"

Роман Гаскелл "Север и юг" не переводился в Советском союзе. И в общем, понятно почему. Ведь речь в нем идет о промышленной революции, рабочих, профсоюзах и забастовках - темах, получивших в СССР статус почти сакральных, положенных в основу государственного мифа. Но вот подход к ним сильно отличается от того, что требовал классический "марксизм-ленинизм". Рабочим и "хозяевам" предлагается строить отношения на основе христианской любви, учиться понимать и слышать друг друга, а забастовки в книге - это крайняя и вынужденная мера, не приводящая к успеху...
Конечно, такой роман не могли опубликовать в СССР.
Правда, не могу сказать, что мои соотечественники от этого много потеряли. Так как роман не то что бы очень хорош сам по себе, а сегодня он и вовсе кажется ужасно наивным и устаревшим.
Да, главное мое ощущение от него было - "старо".
Гаскелл пыталась писать о проблемах современности, но сегодня они или решены, или стоят уже не так остро... Все изменилось, и уровень жизни, и демографическая ситуация (нет толп многодетных (действительно многодетных, по семь-восемь ребят) семей с единственным кормильцем), и мир в целом... Где та промышленная Англия, что сегодня от нее осталось... Китайцы обшивают всю планету...
Тем не менее Диккенс писал в то же время, а его можно читать и теперь, Остин и Бронте писали еще раньше и реалии, о которых они рассказывали, от нас еще дальше, но их произведения куда более востребованы. Почему?
Дело в масштабах таланта? Отчасти. Но не только.
Истории Бронте и Остин очень романтичны, их хочется прожить. История героев "Севера и юга" тоже отчасти романтична, но явно вторична, искусственна... В ней много несостыковок, откровенных ляпов... И фон, на котором она разворачивается, не настраивает на высокий лад. Кого волнуют в наши дни эти рабочие?
А у Диккенса все вытягивает юмор и светлый, искренний гуманизм. Любовь к человеку каков он ни есть.
Гаскелл в этом окружении выглядит бледновато. Второй ряд. Если не третий.
Правда, от "Крэнфорда" у меня осталось другое впечатление. Но там автор и не бралась за острые социальные темы.

2019 г.

"Синие ключи" - сага о любви, детях и революции (Е. Мурашова, Н. Майорова)

Скажу сразу: если бы не популярность Екатерины Мурашовой как детского и семейного психолога, я бы в жизни не стала читать сагу о жизни в России начала XX века, да еще написанную современными авторами. Я вообще не поклонник исторических романов, а уж данный период неприятен мне настолько, что я разве что стихи этого времени спокойно могу воспринимать. Слишком много войн, крови, бессмысленного насилия... ну и моя горячо любимая Родина переживала далеко не лучший период. Гордиться, в общем-то, нам там было нечем.
Если говорить не об искусстве и литературе, а об экономике и развитии страны в целом, конечно.
Однако в последнее время я очень увлеклась творчеством Мурашовой, да так, что пропагандирую его где только могу. После нескольких ее книг для родителей, изданных "Самокатом", я стала постоянным читателем ее блога на Снобе, прочитала даже несколько повестей для подростков. Мне импонирует здравый смысл и оптимизм автора, сдержанная ироничность, полное отсутствие столь свойственного русским стремления впадать в крайности. Так дошел черед и до исторических романов, опубликованных в начале нулевых под псевдонимом Наталья Домогатская, а ныне переизданных под подлинными именами соавторов.
Итак, впечатления.
Первое - цикл создан все-таки не профессиональными писателями, и это чувствуется. Это не Юрий Поляков, не Евгений Водолазкин и не Мария Семенова - наши, на мой взгляд, сильнейшие современники. Стиль неровный, местами тяжеловатый, местами очень легкий. Не знаю, как соавторы работали над текстом и кто за что отвечал, но дневники девочки-аутистки Люши читать было очень интересно, а описания собраний революционных кружков скучно до тошноты. Хотя, возможно, это только мое восприятие.
Справедливости ради надо сказать, что к концу повествование как-то выравнивается, от последней книги было не оторваться.
Героев очень много, некоторые дублируют друг друга (Атя и Ботя, Оля и Кашпарек), и это тоже мешает восприятию. Они так мельтешат, все время перетягивают внимание, что читателю трудно проникнуться их судьбой, а авторам сложно полноценно раскрыть их внутренний мир. Это тоже минус.
Однако все герои изображены очень достоверно (вообще за основу взят метод старого доброго критического реализма), очень узнаваемо, детали их биографии прописаны скрупулезно, с постоянными отсылками к фактическому положению дел в примечаниях, и это плюс. Чувствуется, что в создании цикла принимал участие профессиональный историк.
Авторы ни про что не забывают (опять, вероятно, профессиональная черта, свойственная скорее исследователю, чем типичному "художнику"), сюжетные линии не провисают и не теряются, все ружья, развешанные в первом акте, стреляют по ходу пьесы, а разгадка главной тайны стала для меня лично полной неожиданностью. Выглядела она при этом достоверной и уместной, а не высосанной из пальца, как это зачастую бывает.
В книгах серии много натуралистических, откровенных сцен (картина мастурбации при помощи насекомых меня убила), несколько раз употребляется ненормативная лексика. Я не люблю такие вещи и не уверена, насколько их использование оправдано. Видимо, они были нужны, чтобы не создавать розовой картинки про бедных сироток из хрестоматии... Но мне лично читать про игру в "пукалки" было неприятно и я не рекомендовала бы цикл девочкам-подросткам. Слишком тут много жестокости и физиологического юмора.
Однако о героях "Синих ключей" хочется думать, к их истории хочется возвращаться. Хочется узнать, что было дальше. Хотя цикл выглядит завершенным, и продолжения, судя по всему, не планируется.
В общем, впечатления получились очень смешанные, но если меня спросят, буду ли я читать Мурашову еще, мой ответ будет "да". Потому что этому автору явно есть что сказать.

P. S. Прилагательное "раненый" пишется через одну "н"! Спотыкалась всю дорогу. Куда смотрит корректор?
P. P. S. Ужасно жаль было бедных декадентов, над которыми авторы вволю постебались. Декаденты ведь не виноваты в том, что они декаденты.))

2019 г.

Психологический гермафродитизм со всеми вытекающими (Н. Абгарян, "Понаехавшая")

Прочиталось за вечер.
Написано хорошо, сочно. Я совсем не поклонник обсценной лексики в литературе, полагаю, что всему есть свое время и место, но думаю, тут она вполне уместна. Не представляю, как передать без мата речь О. Ф., других героев... Любые эвфемизмы, кажется, будут фальшивыми и натужными.
Вообще автор хорошо владеет русским языком, как родным (может быть, он и в самом деле родной, мне это неизвестно). Есть в стиле Абгарян особая филологическая тонкость, чуткость... Профессиональные навыки очень видны.
Мне было легко отождествить себя с героиней, ведь и я тоже филолог. И, может быть, из-за этой близости читать текст было особенно тяжело.
Я хорошо помню 90-е годы. Это годы моего детства и ранней юности. Забастовки учителей в школах (помню, как одна, особенно принципиальная учительница, шла против потока и все равно проводила урок, даже когда остальные бастовали), рынок - как и у многих, мои родственники оказались там, когда на зарплату бюджетников прожить стало совсем невозможно, - куры и огороды, огороды и куры... Хорошо помню дефолт 98, бабушка записывала в дневник, как быстро, в несколько раз за пару дней, росли цены на продукты. Писала: "Спасают только куры". Куры - это мясо, а главное яйца, пироги, шарлотка. И деньги тоже.
И иеговисты, и всякие другие секты, во множестве расплодившиеся в то время... "Они заколебали весь район", - говорила прабабушка про распространителей журнала "Сторожевая башня". У многих людей, выросших в Советском Союзе, напрочь срывало крышу, они теряли всякие ориентиры и уходили туда, где были жесткие авторитеты, где была хоть какая-то уверенность, хоть в ком-то, хоть в чем-то. У нас в школе одна уборщица, примкнувшая к иеговистам, отказывалась мыть мужской туалет, потому что там накурено, а Свидетелям Иеговы нельзя вдыхать табачный дым.
Митинги, оппозиционные газеты, ежедневные кошмарики в новостях и бесконечные сериалы. Вечерами вся страна прилипала к телеэкрану, чтобы посмотреть очередную серию "Санта-Барбары". Переживали как за родных. Сейчас невозможно представить, чтобы любой, сколь угодно крутой сериал, вызвал такой резонанс - наелись.
Но тогда это было в диковинку, в новинку... Советскому человеку никогда не показывали столько кина про частную жизнь. В Союзе снимали хорошее кино без идеологии, но чтобы столько сразу сугубо о личном, о мелких, индивидуалистических трагедиях и любовях, да еще без обязательных для нашей культуры подспудных "размышлений о высоком" - этого, конечно, не было.
И дома только гречка, и вещи из секонд-хенда... Но я вспоминаю, что это, материальное, было как-то совсем не стыдно - примерно так жили все вокруг. Каждый крутился как мог...
Причем у нас был еще далеко не самый тяжелый случай. Моя научрук, у которой не было дачи, вспоминает 90-е как время, которое связано у нее с постоянным чувством голода.
Сейчас многие пытаются романтизировать те годы, играя на свойственном людям чувству ностальгии. Группы в соцсетях "Лихие 90-е" и т. д. Мне это не по душе... Любое лихолетье спустя время кажется, наверное, эпохой свободы, воли, обрастает мифами. Только кто в действительности хотел бы жить в мире, где никто ни за что не отвечает и не знает, что будет завтра? Кто хотел бы растить в нем детей, любить и работать?..
В книге Абгарян действие происходит в Москве, поэтому голода там нет. А вот всего остального - бытовой неустроенности, бесприютности, бандитов и проституток - сколько угодно.
Я понимаю, что каждый судит со своей колокольни, но для меня, "антифеминистки", эта книга в первую очередь о трагедии женщин, которые вынуждены быть мужчинами. Она, книга, задумана как смешная, как сборник анекдотов, и действительно, над многими моментами я в голос смеялась... но как-то плакать хотелось больше.
В книге нет нормальных мужиков! Нет, какие-то второстепенные персонажи мелькают, но все женатые... и далеко.
Не зря охрана в "Интуристе" без оружия, с кобурой, набитой домашними бутербродами. Мне, филологу, в этом видится символ - образ мужчины, лишенного возможности защищать. А ведь для мужчины это самое по сути главное, база.
И потому лишенные возможности защищать, закрывать собой мужики в книге пьют, пьют, пьют... Как чудесный голубоглазый инкассатор Леша, в дупель пьяный - всегда. И рассказчица Наринэ тащит его на себе до обменника, и еще от начальства прикрывает, дура.
А женщины "пьют, курят и трахаются". Зарабатывают деньги и растят детей. Потому что взяв поневоле на себя чисто мужские функции, они переняли же и мужские привычки, и мужские манеры.

Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик.

Меток русский народ, ох как меток.
И женщины, ставшие если не мужчинами, то какими-то психическими гермафродитами, в силу обстоятельств изменившие женской природе, конечно же, обречены на одиночество. Разве можно представить с звероподобной, яркой и жуткой О. Ф. нормального мужика? Да, штабелями, может, и укладываются... А кто сможет с такой жить? Типаж схвачен верно - я его знаю хорошо. Она, может, сильная и непреклонная, и ругается виртуозно, но вот женой она быть не сможет - сожрет любого. Мужчине ведь критически важно быть главным, хоть чуточку, хоть малость, это в его природе, но такая же и пяди не уступит. И захочет, не сможет. Собственную привычку не переломит.
Слишком привыкла - сама. Слишком привыкла - одна.
О. Ф. - одна из главных героинь повести. Центр притяжения, такое маленькое солнце, вокруг которого вертятся другие планеты - сотрудницы обменника. Другое солнце, другая точка - "хозяйка" квартиры Наринэ, кажется, ее дальняя родственница. Тоже очень сильная и одинокая. Прожившая жизнь одна и умереть обреченная - одна... Они очень разные, но есть то, что их объединяет - сила и одиночество. То, что это вещи взаимосвязанные, страшно.
Эта женщина, хозяйка, в молодости сделала криминальный аборт и осталась лишена возможности иметь детей. Описание случившегося натуралистическое и жуткое... Но это тот случай, когда я рада, что оно есть. Аборты, в том числе криминальные, тема, десятилетиями замалчивавшаяся в нашей литературе, и в то же время распространеннейшее и обыденное явление. Но оно, как и любое другое болезненное явление, требует рефлексии и осмысления. Нужно об этом говорить, говорить о том, что это было и чего это стоило. Абгарян просто молодец - она не нагнетает, а просто рассказывает о том, "как это было". И этот рассказ, переданный без особых эмоций, производит сильное впечатление.
Несмотря на то, что книга оставила горечь на душе, я рада, что она случилась в моей жизни. И знаю, что теперь не пройду мимо других произведений этого автора... Хорошо пишет.

А. Иванов, "Географ глобус пропил"

Надо сказать, я не слежу за современной отечественной прозой. И когда мне в руки попадается что-либо из данной категории, убеждаюсь, что правильно делаю.
За последний месяц я познакомилась аж с двумя новыми для меня русскоязычными авторами. Первой была Абгарян, и хотя в целом ее записки о 90-х ("Понаехавшая") мне скорее не понравились, я поставила им высокую оценку - за умение писать. Автору "Географа" хоть какие-то баллы могу поставить тоже разве что за это - метафоры у него и впрямь красивые и живые. Все остальное - мрак, ужас и темень безуменья.
Я не могу отметить и честность, потому как Иванов не честен, он показывает мир очень однопланово. Его герои похожи друг на друга, как братья (и сестры), и это недостоверно. Все они очень инфантильны, и 30-летние почти не отличаются от подростков, с которыми рассказчик работает как учитель.
Ладно, примем даже, что это люди дезориентированные, люди, которых готовили к жизни в одном мире и которые очутились совершенно в другом. Слабые, хрупкие и безвольные. Тем более что таких в самом деле было тогда много, это я по детству хорошо помню.
Однако где в книге третье поколение? Его просто нет. Есть дети - они ходят в садик, возятся с игрушками, играют друг с другом и дерутся. Есть условно взрослые, их родители - они ходят на работу, пьют, спят друг с другом, ссорятся и мирятся. Взрослые недалеко ушли от детей, но и дети какие-то полуживые, неискренние. Ни дети, ни взрослые не живут по-настоящему - их жизнь тускла и безрадостна. Но если в такое мировосприятие взрослых поверить можно, то в отношении детей это выглядит подлогом. Детям до лампочки любые социальные катаклизмы, они живут здесь и сейчас, и любую политическую ситуацию воспринимают как норму - им ведь не с чем сравнивать.
И где же третье поколение, где родители взрослых? Они не могли сломаться так просто, они прожили жизнь в абсолютно четкой системе координат, и происходящее не может не вызывать у них совершенно однозначных реакций. Где бабушки и дедушки?
Их просто нет.
Почему?
А потому, что введи Иванов в роман третье поколение, пришлось бы давать анализ, пришлось бы расставлять оценки, а этого он всеми силами стремится избежать.
Из поколения "родителей" упоминается только классный руководитель, но и та предстает в гротескном и комическом виде... Причем говорится о ней, лишь когда речь заходит об отрочестве главного героя, в настоящем она мертва. Это неслучайно.
Близость детей и "взрослых" подчеркивается и в тексте.
"- Папа, а я не хочу в садик, – сказала Тата.
– А я хочу, – признался Служкин, останавливаясь прикурить. – Не понимаю, почему бы нам с тобой не поменяться?.. Ты будешь ходить за меня на работу?"
Что садик, что работа - в принципе одна фигня.
Далее дочь жалуется Служкину на то, что ее обижает мальчик в группе. Служкин обещает разобраться, но мамой мальчика оказывается его школьная любовь, и обещание как-то само собой забывается.
Служкин постоянно повторяет "отец я никакой", "я никакой не учитель и тем более не педагог" - но только это лукавство. В российских реалиях отец из Служкина не из худших, и автор об этом знает. Он не разводится с женой, несмотря на то, что казалось бы, все толкает к этому, водит дочь в садик, он - единственный папа на утреннике.
"Никакушность" Служкина как учителя опровергается микроэпизодом с водителем КАМАЗа.
"- Молодец парень. В наше-то время хочешь еще чему-то научить этих оболтусов... На! - И он вдруг протягивает мне обратно одну бутылку. - Держи. Вам небось она нужнее будет.
- Спасибо... - растерянно отвечаю я".
Ну и, конечно, всем внутренним монологом Служкина в "походной" части.
Тут-то и обнаруживается, что все смирение этого героя - напускное.
И что гордыне и гордости отведено немало места в его душе.
"Вода обжигает меня, как расплавленный металл. Это при всех. Это при Маше. Бешенство тупо ударяет в виски. Но я чувствую, как Градусов хватает меня за штормовку на локте. Ладно. Я поднимаю руку и молча утираюсь".
" Я молчу, глядя на часы. Я не хочу мстить этим мужикам. Я не хочу причинять им зло. Но я не хочу делать для них ни капли добра".
Нет, Служкин вовсе не святой и не хочет быть святым, что бы он там ни говорил. Он просто очень ленивый и слабовольный человек не без способностей. Да, таких много. Да, типаж схвачен верно (я даже видела двух таких учителей в школе - такими могут быть только мужчины, конечно).
Но то, как это подано - фу.
Фактически, всем строем романа автор оправдывает героя - героя, который не только плохо делает свою работу, но особо и не парится по этому поводу. Вы хотели бы, чтобы у ваших детей был такой учитель? Отпустили бы с ним ребенка в поход? Я - нет.
Напоследок пару слов о Наде. Она выведена, конечно, законченной стервой, совершенно невменяемой собакой на сене. Читая, я диву давалась алогичности ее поведения. И только подспудно вертелась мысль: эк тебя жена-то достала, что ты ее такой скотиной вывел. Такое только из своего опыта можно написать.
Ну и про школьные годы самого Служкина. Описание юности главного героя напомнило аналогичные эпизоды у Юрия Полякова ("Гипсовый трубач" и другие книги). И случилась со мной редкая вещь - я порадовалась тому, что не родилась мужчиной. Если у всех мальчиков переходный возраст проходит столь нелепо и комично - как же прекрасно то, что я не мальчик.
Ergo: роман неплохо написан, в традиции русской классической прозы, но без ее гуманистического посыла.
Несмотря на то, что тут есть что обсуждать, я не рада тому, что его прочитала. Книги про слюнтяев - явно не мое.

2017 г.

Н. Островский, "Как закалялась сталь"

Весь 2016 я упорно бегала от тяжелых книг с кровопролитием, изнасилованиями etc, берегла нервную систему.
Черт же меня дернул начать читать о Гражданской войне.
Злясь на саму себя, когда начинались изнасилования и смертоубийства, старалась не особо вникать и пролистывать.
Каюсь, примерно полкниги прочитала по диагонали.
Но не только из-за тяжелых сцен (не столько из-за них!), сколько из-за чудовищных изобретений новояза и крайней идеологизированности.
Это очень странная книга!
Живые места перемежаются с пропагандистскими страницами, написанные страшным неудобоваримым языком.
Пока читала, поневоле думала: понятно, а вот это привело к тому-то, а вот это к этому... Естественный ход мысли человека, знакомого с историей XX в.
Из романа Островского слишком хорошо видно, как идеи эмансипации и феминизма создают в дальнейшем предпосылки для кризиса семьи. В последней части романа герой начинает встречаться с девушкой на идеологических основаниях "срочной любви" (т. е. любви на срок), введенной еще Гончаровым ("Обыкновенная история"). Он снимает комнату в доме ее родителей и совершает "маленькую революцию", помогая дочерям выйти из-под власти старика-отца, полного "устаревших" взглядов. Все это с осознанием своей полной правоты, хотя, казалось бы, зачем ты лезешь в жизнь малознакомых людей, разрушаешь устоявшийся десятилетиями уклад? Сами как-нибудь разберутся...
В дальнейшем Корчагин много "занимается" с этой девушкой, помогая в ней "родиться новому человеку". Она вступает в партию, увлекается партийной работой.
Что было бы, если бы у них родился ребенок, мы не знаем. Но когда жена начинает посвящать общественной работе времени больше, чем парализованному мужу, воспринимается это Корчагиным как должно. Естественно, партия важнее, тут и речи быть не может.
Еще один характерный эпизод. Корчагин встречается с бывшей боевой подругой.

"- Остается пожалеть, Павел, что этот разговор происходит через три года после того, как он должен был произойти, - сказала Рита, улыбаясь в каком-то
раздумье.
- Не потому ли жаль, Рита, что я никогда не стал бы для тебя больше чем товарищем?
- Нет, Павел, мог стать и больше.
- Это можно исправить.
- Немного поздно, товарищ Овод.
Рита улыбнулась своей шутке и объяснила ее:
- У меня крошечная дочурка. У нее есть отец, большой мой приятель. Все мы втроем дружим, и трио это пока неразрывно".

Ключевое слово - пока. Речь идет о все той же, гончаровской "срочной любви", любви на срок. Об интересах и чувствах ребенка тут никто не думает, мысль о них даже не приходит никому в голову. Эта идеология в дальнейшем приведет к тому, что 30% детей в нашей стране будут рождаться вне официально зарегистрированного брака, 58% браков заканчиваться разводом.
Все явления окружающей жизни воспринимаются Корчагиным через призму идеологии. Когда его брат женится, он огорчается тому, что семья жены не "наша пролетарская", а крестьянская, полная "мелкособственнических интересов".

"Какая нелегкая затянула сюда Артема? Теперь ему до смерти не выбраться. Будет Стеша рожать каждый год. Закопается, как жук в навозе. Еще,чего доброго, депо бросит, - размышлял удрученный Павел, шагая по безлюдной улице городка. - А я было думал в политическую жизнь втянуть его".

В конце книги Корчагин радуется грядущей коллективизации, которая приведет к уничтожению традиционного крестьянского хозяйства. Когда же в 90-е исчезнут и колхозы с совхозами, русская деревня этого уже не переживет...
Много антирелигиозной пропаганды. Если в книге попадается православный поп или еврейский раббе, это обязательно злой, фальшивый, неприятный человек. Если молится старушка, то она "делает набожное лицо". Как будто старушка не может искренне верить!

Зачем же стоит читать роман? Если уж его читать.
1) В качестве образца произведений соцреализма, в рамках знакомства с историей литературы.
2) Ради истории болезни и борьбы с ней Павки Корчагина. Это лучшие страницы книги, обеспечившие половину ее популярности, мне думается. Человек может не все, но многое. Когда начнешь в этом сомневаться, вспомни Корчагина.
3) Чтобы понять, что творилось в голове у деятелей эпохи становления Советской власти. Роман совершенно искренний (в отличие от многих, создававшихся в последующие годы). И в этом его безусловное достоинство.

2016 г.

Н. Гарин-Михайловский, "Гимназисты"

Книга о том, как непросто проходило созревание молодого человека во второй половине XIX в., в том числе половое созревание. Оторванное от жизни схоластическое образование в гимназии (шесть часов латыни в неделю, да плюс древнегреческий после реформы 70-х гг.), товарищи, увлеченные Писаревым и Чернышевским, первые увлечения, первые дружбы... Социальная рознь, накладывающая отпечаток на любые отношения. Человек того времени - это неизбежно представитель какого-либо класса, и нам, живущим сегодня, когда классовые различия почти стерты, достаточно трудно это понять. К счастью.
Социальная принадлежность женщины, скажем, обязательно влияет на характер отношений к ней... Ровня главного героя, Темы Карташева, высшее общество, "порядочные", совершенно недоступны для ухаживаний (без далеко идущих последствий в виде помолвки, свадьбы... а кто же разрешит такие вещи гимназисту?), за ними строго следят. Потому о них можно лишь вздыхать, совершенно платонически. Но женщины низших сословий, все эти горничные, служанки, сиротки-мещаночки - совсем другая песня.
И следи не следи за молодым человеком 18 лет... рано или поздно случится неизбежное, и очередная горничная падет жертвой его страсти, и неизбежно понесет, и будет удалена из дому. И как-то нет сил осуждать в этой ситуации ни подростка, задыхающегося от тестостерона, ни его родных, ни бедную горничную...
Гарин-Михайловский не идеализирует своих героев, но и нагнетать не склонен. Кажется, он просто старается описывать действительность "как она есть", и это подкупает. Несмотря на неровность тона, затянутость некоторых сцен и прочее...
Я не жалею, что прочитала эту книгу. Она заставила меня неоднократно порадоваться тому, что я живу в XXI в.

3.01.2018

Н. Г. Гарин-Михайловский, "Студенты"

Как известно, тетралогия Гарина-Михайловского носит автобиографический характер. И надо сказать, автор себя не пожалел. Ох не пожалел! Не получается без спойлеров написать о сюжете повести... скажу одно - я была все же очень удивлена простотой нравов студенчества 70-х гг. Итог этой "простоты" закономерен.
Гарин-Михайловский - интересный, своеобразный, но очень неровный автор. Все, как в юношеских писаниях его героя Темы Карташева, "хорошо, дурно, хорошо, дурно"... Нудные, скучные страницы перемежаются у него с живыми и поэтическими. Как будто сочинял он их то загораясь и воспламеняясь, то падая духом и еле-еле вымучивая строчки... Как классический холерик.
Характер главного героя получился живым, узнаваемым. Искренность - все, что спасает книгу, заставляет прощать ей длинноты и неудачную композицию...
До слез жалко маму Темы.
А ведь Гарин-Михайловский своими писаниями поставил ей, как Аксаков, как Алексей Толстой, самый настоящий памятник. Нерукотворный.
"Детство Темы", "Детские годы Багрова-внука", "Детство Никиты" (чуть в меньшей степени) - это ведь настоящий гимн матери. И как подумаешь об этом, так даже сочувствие к маме Темы перерождается в легкую зависть.
Настоящего все-таки сына воспитала.

7.01.2018

Н. Г. Гарин-Михайловский, "Инженеры"

"Инженеры" - заключительная часть тетралогии Гарина-Михайловского. По жанру - смесь производственного романа и семейной саги. От производственного романа, пожалуй, больше... В качестве самостоятельного произведения, вне связи с предшествующими частями, по-моему, читаться не может.
"Инженеры" интересны в первую очередь как памятник эпохи, мне кажется. Автор изобразил то, что было ему хорошо знакомо: особенности строительства железных дорог того времени, царящие на стройке нравы, а так же настроения интеллигенции, особенно молодежи. Писать Гарин-Михайловский старался, очевидно, честно, как запомнил, без "тенденции", и это несомненный плюс.
При прочтении не раз возникала мысль о неизбежности революции: так далеко зашло к 80-м годам разложение, причем во всех сферах, от семьи до религии, так медленно решала Россия свои проблемы. Все, все насквозь было проедено коррупцией, без "подмазки" ничего не двигалось, человек, твердо решивший делать свое дело не за страх, а за совесть, решивший жить на жалованье, воспринимался как юродивый. Разрыв между образованными классами и огромной темной, невежественной массой, колоссальный, и власть делает все, чтобы законсервировать такое положение. Но... чем дольше старайся не замечать проблемы, чем больше заметай мусор под ковер... тем страшнее и отвратительнее будет развязка.
Автор не революционер, его можно назвать сочувствующим... но и то с сочувствующим с большими сомнениями. Он избрал в своей жизни путь не борьбы, но мира, строил всю жизнь железные дороги и, судя по всему, делал это хорошо.
Тем ценнее его зарисовки - безоценочные и неоднозначные. Он не пытается подогнать их под идею. Возможно, от этого они утрачивают в силе художественного воздействия, но уж, конечно, выигрывают в богатстве фактического материала.

9.01.2018

Что может сделать в деревне один энергичный идеалист? (Н. Г. Гарин-Михайловский, "Несколько лет в деревне")

Некоторое время назад, перечитав "Детство Темы", захотела я познакомиться и с другими произведениями Гарина-Михайловского, автора талантливого и самобытного, но такого, каких принято относить к писателям второго ряда. Тем более, что оказалось, что "Детство Темы" - это только первая часть тетралогии, которую полностью переиздают очень редко.
Три следующие части ("Гимназисты", "Студенты" и "Инженеры") оставили, как это принято говорить, неоднозначное впечатление. В общем, я понимаю, почему издатели к ним не обращаются. Это бытописательская, местами почти мемуарная проза, написанная очень неровно. Тем не менее о прочтении я нисколько не жалею. Книги такого рода дают прекрасное представление о духе эпохи, да и главный герой, обаятельный и симпатичный, стал мне прямо родной, и очень хотелось узнать, как сложится его судьба. Обаяние его столь велико, что даже когда он ведет себя весьма сомнительно в моральном плане, осудить его почему-то не получается (а он между делом бросает беременную от него горничную, вернее, когда девушку удаляют из дома, никак не интересуется ни ее судьбой, ни ребенка, и в результате любовных похождений заболевает сифилисом).
Так я добралась и до очерка "Несколько лет в деревне". В сюжетном плане это продолжение "Инженеров". Здесь мы видим уже взрослого, женатого Тему (хотя по имени рассказчик, кажется, и не назван, но герой тот же самый, горячий, увлекающийся, энергичный и обаятельный).
Оставив службу, рассказчик едет в имение, где со всей своей энергией принимается за сельское хозяйство. Он полон грандиозных планов и современных идей, горит желанием хозяйничать на благо себе и мужикам.
И терпит столь же грандиозное поражение.
Не по своей вине (все его сельскохозяйственные расчеты оказываются верны), а по вине тех самых мужиков, о благе которых думал радеть. Не поняв и не оценив намерений героя, крестьяне сжигают его амбары и хорошо, что оставляют в живых самого с женой и детьми.
Говорят, в советские времена, если хотели загубить какого-то чиновника, его бросали на сельское хозяйство. В условиях нашего климата это и вправду тяжелейшее и неблагодарное дело. А столкновение с ригидным, ультраконсервативным крестьянством приводит как будто к невозможности каких-либо улучшений. Во всяком случае "добром", либеральными методами, как это пытается делать герой.
Как взрослый человек с уже немаленьким жизненным опытом о деятельности главного героя я не могла читать без боли. Мне было по-матерински жаль его, как-то понятно было, что вся эта кипучая деятельность до добра не доведет.
Крестьянство абсолютно любой страны, как армия и школа, среда очень консервативная. Может быть, можно было достигнуть успеха, если не пытаться так резко изменить их жизнь, а главное, не жалеть всех и каждого, не пытаться всех обнять и приголубить. Как ни странно, людям трудно принять, что кто-то просто так, без своей выгоды поступает в их интересах. Действуй герой с самого начала построже и осмотрительнее (страхуй свое имущество), глядишь, и не дошло бы до греха. Он же ведет себя как все тот же мальчик, ласковый и горячий, готовый обнять весь мир. Это выглядит умилительно в детской литературе, но не работает во взрослой жизни, во всяком случае там, где надо управляться с большим количеством народа. Толпа признает силу.
Человеческая зависть, злоба перечеркивают годы труда и заботы. Это не значит, что человек плох по самой своей сути, но это надо принимать и брать в расчет. Нельзя ждать, что крестьяне, среди которых полно молодых энергичных парней, будут бросаться на шею барину, который просто по своей социальной природе выступает их врагом. Дело тут и не в нравственности даже, а в биологии. В любой группе авторитет лидера периодически подвергается проверке. Слабого, неспособного постоять за себя скидывают более сильный. Так у приматов и у людей тоже так.
Запретил открыть кабак, в бога не веруешь, сеять по-дедовски не хочешь? Так мы тебя так, посмотрим кто кого.
Почему герой, не один год проработавший на постройке железной дороги с рабочими, выходцами из крестьян, не понимал всех этих очевидных вещей, я не знаю.
Возможно, если бы люди сами почувствовали свою выгоду, а не барскую ласку, они бы постепенно пришли к пониманию необходимости улучшений в своем труде. Насильно в рай не заманишь. Сначала пошли бы самые умные и энергичные, за ними потянулись бы остальные. И всегда будет какой-то процент тех, кому легче на печи лежать и ничего не делать.
Впрочем, со стороны судить легко. С сельским хозяйством в России толком не удалось разобраться и большевикам, и удерживать им приходилось народ в деревне самыми крепостническими способами. Что уж говорить о теперешних временах. Россия перестала быть крестьянской страной. Но количество дачников говорит о том, что память предков сильна и тяга к земле никуда не делась.

8.01.2019

С. Кинг, "История Лиззи"

Главный вопрос, который меня мучает после того, как перевернута последняя страница 600-страничной книги - зачем, ЗАЧЕМ я это прочитала??
Это все уже было.
Причем не у Кинга (это первый роман данного автора, с которым я ознакомилась). Вообще - было. Сумасшедшие отцы, Эдипов комплекс, несчастное детство, уход от действительности в сказочную страну.
Неужели в западной литературе не осталось других тем? Я вспоминаю Диккенса, Филдинга, даже Теккерея. Вот это были титаны! Какие темы они брали, какие характеры изображали. А тут? Вторичность, причем вторичность натужная.
Да, видно, что автор умеет писать. Видно, что роман грамотно сделан.
Но - этого слишком мало.
Мне не было страшно. Мне даже не было по-настоящему грустно. Я не прониклась, короче говоря.
А еще это обилие брани и натуралистических подробностей, которые, видимо, стали хорошим тоном в современной литературе. Лизи надо было поправить резинку от трусов. Лизи надо было пописать. Лизи пукнула.
О господи. Мне неинтересно про это читать. Мне неинтересно про это знать. Зачем это? Дело не в комплексах и табуированности сознания, просто данная информация, по-моему, не помогает раскрытию образа никак, и возникновению эмпатии не помогает тоже.

2017 г.

С. Т. Аксаков, "Семейная хроника"

После Кинга Аксаков - это вроде как чистая ключевая вода в сравнении с "Пепси-колой".
Свежесть. Здоровье. Простота. Счастье.
Детство.
Эту книгу очень любила покойная прабабушка Таня. Я тоже пыталась читать ее в юности, но не смогла продраться сквозь описания природы и архаичные семейные отношения. В памяти осталось только одно: старый деспотический дед, скучно.
И ничего почти не происходит.
А в этом-то и вся прелесть.
Книжки едва хватило на два вечера. Не оторваться.
Люди здесь ни с кем не воюют, ничего не изобретают, ни от кого не скрываются. Просто живут. Сюжет развивается на протяжении десятилетий, на протяжении поколений.
Патриархальность самая милая и самая дикая. Отношения, которые сейчас трудно и представить. Не хочу и думать, что сказали бы о них феминистки. А чего думать? Я и так знаю, что сказали бы, и от этого заранее скучно.
Пример дикой и милой патриархальности.
"В несколько минут весь дом был на ногах, и все уже знали, что старый барин проснулся весел. Через четверть часа стоял у крыльца стол, накрытый белою браною скатерткой домашнего изделья, кипел самовар в виде огромного медного чайника, суетилась около него Аксютка, и здоровалась старая барыня, Арина Васильевна, с Степаном Михайловичем, не охая и не стоная, что было нужно в иное утро, а весело и громко спрашивала его о здоровье: "Как почивал и что во сне видел?" Ласково поздоровался дедушка с своей супругой и назвал ее Аришей; он никогда не целовал ее руки, а свою давал целовать в знак милости. Арина Васильевна расцвела и помолодела: куда девалась ее тучность и неуклюжесть! Сейчас принесла скамеечку и уселась возле дедушки на крыльце, чего никогда не смела делать, если он неласково встречал ее. "Напьемся-ка вместе чайку, Ариша! -- заговорил Степан Михайлович, -- покуда не жарко. Хотя спать было душно, а спал я крепко, так что и сны все заспал. Ну, а ты?" Такой вопрос был необыкновенная ласка, и бабушка поспешно отвечала, что которую ночь Степан Михайлович хорошо почивает, ту и она хорошо спит; но что Танюша всю ночь металась. Танюша была меньшая дочь, и старик любил ее больше других дочерей, как это часто случается; он обеспокоился такими словами и не приказал будить Танюшу до тех пор, покуда сама не проснется. Татьяну Степановну разбудили вместе с Александрой и Елизаветой Степановнами, и она уже оделась; но об этом сказать не осмелились. Танюша проворно разделась, легла в постель, велела затворить ставни в своей горнице и хотя заснуть не могла, но пролежала в потемках часа два; дедушка остался доволен, что Танюша хорошо выспалась".
У меня детгизовское издание 1955 года. 55 года! И мне умилительно в нем все: то, что это Детгиз (какие дети будут читать такое, скажите на милость?), устаревшая орфография ("вовремя" через дефис, а "темно-красный" без дефиса), архаичный синтаксис ("В исходе июня стояли сильные жары"), собственно ТЕКСТ.
Нет, теперь я понимаю, почему я могла читать в 12 лет "Детские годы Багрова-внука", а "Семейную хронику" не могла. В первом случае речь идет о взрослении ребенка, пробуждении детского сознания... нет, не детского, сознания вообще; во втором - об истории семьи, рода. Династии, если угодно.
Вторая книга - для человека уже пожившего, желательно даже семейного. Иначе всех этих тонкостей отношений со свекрами, золовками, невестками просто не понять.
Какое счастье, что нас не заставляли ее читать в вузе! И не по возрасту, и не по статусу, а главное, тогда просто не хватило бы времени, чтобы оценить язык, все эти смешные милые детали, подробности устаревшего быта...
Я бы сказала, что Аксаков - это крайне увлекательное чтение для взрослых. 25+. А может быть, даже и больше. Впрочем, это индивидуально все равно.

2017 г.

С. Т. Аксаков, "Детские годы Багрова-внука"

Спустя много-много лет перечитала.
Поразило, как многого не замечала в детстве... Сейчас запомнились совсем иные вещи. Например, описание зимней дороги из Уфы в Багрово - в возке, в мороз, когда переезд превращается в какой-то подвиг, в нечто небывалое, буквально в испытание души и тела ("Да как же мы поедем зимой, - думал я, - ведь мы с сестрицей маленькие, ведь мы замерзнем?")... Как мы сегодня от этого далеки, как трудно понять реалии того времени...
По дороге возок переворачивается, на мальчика падает багаж, сестра с няней, он задыхается и чуть не гибнет. Матери ничего не говорят. Какая нелепая, жуткая была бы смерть...
Или описание родов матери. Это просто гениальные страницы, одни из лучших в русской литературе вообще. Автор показывает глазами ребенка появление младшего братца в семье. Рассказчик не понимает сути происходящего, но читатель, взрослый, все понимает. Мать заболевает (причем о болезни она знает заранее), детей помещают в дальний конец дома, не пускают гулять по саду. На вопрос "Почему?" нянюшка проговаривается "Да чтоб вы не слышали, как матушка стонет"... Проходят сутки, двое, все домашние включая слуг смущены и встревожены, детей приводят к матери лишь на пять минут. Мальчик замечает, как дурнеет мать, на глазах желтеет и сохнет. Идут третьи сутки, потом четвертые... Детей приводят под благословение, дядька говорит: "Молись, чтоб Бог помиловал твою маменьку". Молитва отчаянная, исступленная, из всех сил, какие есть в детской душе. В доме появляется священник - мальчик не понимает зачем, но мы-то понимаем!
Не сумела читать это без слез и ужаса, дикого, первобытного ужаса. Смерть... такая близкая, такая... почти родная людям этого времени. Могли бы они, постоянно находясь столь близко к смерти, обходиться без религии? Чуть ли не единственного утешения своего.
И это ведь четвертые роды, четвертые. И вот так.
Все закончится хорошо, да. Бог помилует маменьку. Молитва будет услышана.
"Воспоминания" (описание гимназической и университетской жизни) затронули меньше. Хорошо помню, как сочувствовала в детстве герою, столкнувшемуся с предубеждением надзирателя, как понимала его, когда он рассказывает о тяготах всеобщей, школьной жизни. Сейчас это все почти не вызвало эмоций. Историю первого года в гимназии я прочитала, держа в уме книжку Петрановской "Тайная опора: привязанность в жизни ребенка". Просто мальчика отлучили от матери, от дома слишком рано. Именно для этого ребенка это было рано и пагубно, и даже привело к нервной болезни. Он сам пишет, что когда вернулся в гимназию после годового перерыва (его забрали домой в деревню), она уже не показалась ему чем-то столь страшным. Правда, отчасти изменились и обстоятельства, теперь он был своекоштным (жил с другими мальчиками "на пансионе" у уважаемого человека, а не в общей спальне, при двенадцати градусах тепла, как держали казенных воспитанников).

2017 г.

Сказка как роман (Эдит Патту, "Восток")

Прочиталось за два дня. Действительно, очень легкое чтение. Особого восторга не вызвало, но и о потраченном времени не жалею.
Понравилась сама идея - сделать роман из народной сказки. Подобные примеры в литературе известны. Например, средневековые куртуазные романы, выросшие из легенд о короле Артуре. Да и все фэнтези, в общем-то, основано на фольклоре. Отличие именно этой книги в том, что берется отдельный сюжет, наполняется деталями, второстепенными персонажами, характеры главных героев углубляются и "психологизируются". Схема становится человеком. Как если бы темную и серую комнату уставили красивой резной мебелью, стены украсили гравюрами и картинами в рамах, на окно повесили шторы, а в углу поместили редкий музыкальный инструмент, арфу или волынку. (В данном случае эту роль сыграла флейта).
И все, что касается интерьеров и описаний, автору удалось.
А какие там платья, какой ткацкий станок! Еще не будучи в курсе гендерной принадлежности автора, я сразу поняла, что писала женщина. )) Это не упрек. Платья действительно сказочно красивые. Так их описывала, кажется, только Софья де Сегюр в "Новых волшебных сказках".
Но при этом автор совершенно не умеет прописывать динамические сцены, а значит создавать интригу и напряжение. О драматических событиях узнаешь как о чем-то прошедшем, причем прошедшем давно. Вероятно, так действительно писались бы воспоминания, мемуары. Но от романа ты ждешь чего-то иного.
Кстати, после этой книжки я поняла, откуда черпал вдохновение Андерсон, создавая "Снежную королеву". Потому что по сути это та же самая история.
И еще я задумалась о семантике названия романа. В нашем представлении Восток - это Средняя и Центральная Азия, базары, пряности, смуглые белозубые лица и виноград, растущий на улице. Однако для норвежца Восток (а в основу положена именно норвежская сказка) - это нечто совершенно иное, это Швеция, люди той же самой скандинавской культуры. Вполне возможно, именно поэтому для матери главной героини Восток - это нечто устойчивое и безопасное, и от детей, рожденных на Восток, она не ждет ничего плохого.
А для Эдит Патту, американки, Восток - это Атлантический океан, это бури и приключения, корабли, путешествия и почти безграничные возможности.
Поэтому название книги мы, скорее всего, понимаем иначе, нежели автор и англоязычные читатели.

В целом могу рекомендовать к прочтению.

2016.

Как встарь (Сергей Луктяненко, "Кваzи")

Тот Лукьяненко, которого мне не хватало. Лукьяненко без соплей. Лукьяненко, каким он был когда-то давно - еще до "Спектра" и до "Дозоров".
Не шедеврально, конечно. И тема зомби-апокалипсиса мне не интересна от слова "совсем".
Но все-таки что-то есть в этой весьма незатейливой и жесткой беллетристике...
Что-то, что заставляет возвращаться к писателю даже после самоповторов и провалов, с робкой надеждой: а вдруг? Вдруг на этот раз - по-другому? Получилось?
По-моему, в этот раз - да.
P.S. Очень понравилось, как было развернуто известное присловье про "за МКАДом жизни нет". Я филолог, я ценю такие вещи. Это фантазийно, это красиво.
P.P.S. Еще понравилась эта неопределенность с установлением отцовства. Обошлось почти без мелодрамы, и это приятно, именно здесь мелодрама была бы неуместна. Потому что ведь правда не столь важно, сын Найд рассказчику или нет. Важно, что он становится для него сыном.

2016 г.

Л. Кэрролл, "Алиса в Стране Чудес", "Алиса в Зазеркалье"

Моя любимая книга детства, выученная чуть ли не наизусть. Сейчас я не совсем даже понимаю, что именно так привлекало в ней? Шла идентификация с девочкой, попадающей в бесконечные невероятные приключения? Во всяком случае сейчас уже ничего не производит столь сильного впечатления.
Этим летом прочитали обе повести с детьми (им 5 лет), что интересно, у них такой реакции, как у меня в свое время, не было.

2016 г.

Б. Акунин, "Статский советник"

Ох, как тяжело было читать про революционеров.
И, понятно, вроде, что описываемая эпоха не позволяет уйти от этой темы, но... но первые романы со всем их трагизмом были куда более легкими, игровыми. Какими-то веселыми, маскарадными.
А тут все слишком серьезно.
Впрочем, ощущение исторического тупика Акунину удалось передать блестяще.
Когда верхи не могут и низы не хотят.
Сильное впечатление произвели слова Пожарского:
"А что, прикажете капитулировать?.. Чтобы доморощенные Робеспьеры залили города кровью? Чтобы наша держава стала пугалом для человечества и откатилась на триста лет назад?.. Мы — тонкий заслон, сдерживающий злобную, тупую стихию. Прорвет она заслон, и ничто ее уже не остановит. За нами никого нет. Только дамы в шляпках, старухи в чепцах, тургеневские барышни да дети в матросках — маленький пристойный мир, который возник на скифских просторах менее ста лет назад благодаря прекраснодушию Александра Благословенного".
Возможно, в них главная мысль романа.
Лучше плохое государство, чем вовсе без него.

2016 г.

А. Грибоедов, "Горе от ума"

Я в некотором недоумении по поводу того, как оценивать произведения школьной программы, так как мне пришлось не только читать их в школе/университете, но по некоторым их них даже давать уроки. Посему напишу что смогу, свои личные наблюдения о восприятии детьми того или иного произведения.
"Горе от ума" мы брали с коррекционным 9 классом. С некоторой гордостью вспоминаю, что один из моих учеников даже впервые дошел до школьной библиотеки. Разумеется, заставить детей прочитать текст дома было невозможно, поэтому мы в основном изучали его на уроке. Очень хорошо читать "Горе" по ролям, было интересно даже моим детям.
Любопытно, что Чацкий как герой им совершенно не понравился, вызвал отторжение. Почему же? А он очень много говорит. Насмехается, критикует, произносит длинные филиппики... И ничего не делает по сути. Это истинно драматический, говорящий герой. Герой-резонер.
Никто, по-моему, не сказал о Чацком лучше Пушкина: «Кто такой Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Первый признак умного человека - с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед репетиловыми и ему подобными».
Говоря вообще, "Горе от ума", конечно же, одно из лучших произведений отечественной литературы, несмотря на недостатки композиции и слабый сюжет.

2016 г.

Ф. М. Достоевский, "Белые ночи"

Одно из самых светлых и легких произведений у автора, если так можно выразиться, Достоевский-лайт. Герой-мечтатель, типичный для произведений докаторжного периода, мрачно-сентиментальный колорит "петербургской повести". Один из моих учеников делал проект по произведению для школьной конференции - с удовольствием. "Белые ночи" хорошо брать в школе. Это не тот Достоевский, который вошел в историю мировой литературы как пророк, титан мысли и духа и т. д., это еще очень юный, романтически настроенный автор. Его женские образы идеализированы, конфликт несколько условен, наивен, но в нем есть своя особая прелесть. Не напиши Достоевский ничего после "Неточки Незвановой", едва ли бы он остался в истории литературы, а повесть "Белые ночи" входила в школьную программу.

2016 г.

Б. Акунин, "Планета вода"

Акунин - блестящий стилист. Блестящий. И это, наверно, его главное достоинство.
Я очень рада знакомству с новой книгой о приключениях Эраста Фандорина. Так увлеклась, что ночь не спала, а на волне интереса даже начала перечитывать весь цикл.
Конечно, сборник "Планета вода" не лучшее у автора. Акунин, как Конан Дойл, уже несколько раз пытался устроить похороны своему герою, но и читатели не отпускают, требуя продолжения, и наверно, у него самого временами возникает желание вернуться к нему... И вот появляются новые истории о приключениях знаменитого сыщика. Который уже совсем-совсем супермен к тому моменту, которому не ведома старость и угасание, который так и не сумел к концу жизни найти свою любовь.
И все равно это Акунин. Так, как Акунин пишет в своих не самых замечательный вещах, средний писатель не напишет никогда.
Понятно, что он создает некий миф об ушедшей эпохе. Специалисты находят у него фактологические ошибки, но это, в общем-то удел всех писателей, не только обращающихся к жанру исторического романа... И у Агаты Кристи они были. Ну вот просто невозможно знать все.
Несмотря на антураж, книга очень современная, даже злободневная. Столько боли о судьбе Отечества, столько горьких слов... Акунин - хороший писатель, он не путает публицистику с литературой, никаких пламенных пассажей, которыми так изобилует "Анна Каренина", но из того, что говорят его персонажи-экспатрианты, из того, как они это говорят, из того, как они действуют, становится понятно, насколько больной является тема Отечества для писателя, в настоящее время проживающего во Франции.
В общем-то, сборник начинается с политики и ей же заканчивается (Фандорин мельком встречает некоего Владимира Ильича и товарища с характерным кавказским акцентом). Но без этого, наверно, никак - время повествования постепенно приближается к переломному для России году - 1917. Время ностальгических 70-х, с пролетками, великой русской литературой и нигилистами, ушло в прошлое. Изменились декорации, изменился и язык повествования.
Мне больше всего оказалась интересна вторая повесть из трех, "Парус одинокий", обозначенная как "ностальгический детектив". В ней автор вновь обращается к "монастырской" теме, как в трехчастном цикле о Пелагее. Фандорин недоумевает: как человек по доброй воле может отказаться от радостей жизни, таких прекрасных, таких очевидных, и посвятить себя чему-то странному, непонятному, запереться в четырех стенах, не есть, не пить того, чего хочется, не кохать свое тело, а напротив, подвергать его лишениям, истязаниям?.. Для чего все это, для какой цели?... И в этом недоумении мне видится недоумение самого Акунина.
В цикле о Пелагее он в конце концов решил вопрос просто: главному герою, игумену, после смерти является Бог, который и говорит: не нужны мне твои посты и молитвы, а любите вы с Пелагеей друг друга и все будет хорошо.
И когда читаешь, ты этому по-детски радуешься, потому что хэппи-энд, потому что ты сам всегда нечто подобное предчувствовал (наслаждаться радостями жизни - это естественно, это инстинкт).
Но если разобраться и взглянуть на дело трезво, становится понятно, что не все тут так просто. Человек семейный, обыкновенный, идущий общим путем, получает принципиально иной опыт, чем монах, удаляющийся от мира. Монах - от греческого "монос", один, и в некотором смысле Акунин в цикле о Пелагее святотатство даже совершает. Он устраивает счастье для монаха, от которого тот бежал. Потому что с точки зрения Акунина счастье в семейном, обыкновенном!
В повести из сборника "Планета вода" он, к счастью, не делает таких нелепостей. Монах (вернее, монахиня) остается у него таковым до конца.
Может быть, это одна из самых живых вещей Акунина. Такая в ней сердечная энергия, такая горечь и теплота, что книжка с ее героями застревает в памяти, не отпускает.

2016 г.

О. Ниффенеггер, "Жена путешественника во времени"

Откровенно говоря, этот роман мне совершенно не понравился.
Это вовсе не научная фантастика, которую я люблю. По обилию "чужого текста" творение Одри куда ближе к постмодернизму, который мне совершенно чужд.
И это женская проза. Очень. Детали, детали, цепкие закорючки быта... все тонет в них.
Если вы хотите узнать, что читали/слушали/ели чикагские интеллектуалы в 90-х-нулевых, читайте роман.
Если вам интересно следить за развитием сексуальной жизни влюбленной пары, читайте роман.
Если тема беременности, выкидышей и смерти не повергает вас в уныние, читайте роман.
Если все это не про вас - лучше не надо.
Основная идея книги взбесила меня с самого начала. Человек перемещается в времени и не может это контролировать. Ах, бедняжка! Ах, у людей проблемы!
Нет, все было бы ничего, если бы эта идея была развернута в рамках рассказа, на худой конец повести. Но писать об этом столь монументальное произведение...
Складывается впечатление, что американское общество настолько благополучно, что кроме как о выдуманных проблемам писать там больше не о чем.
Да, смерть, беременность, роды, любовь - это общечеловеческое, это вечное.
Но то, как все это "размазано" в романе - это трудно вынести.
Несмотря на в целом светлый, примиряющий финал.
Эта книга не обогатила меня. Только заставила злиться и нервничать.
И опять, как в "Истории Лизи" Кинга, все вещи названы своими именами. Персонажи писают, какают, очень подробно занимаются сексом, пачкаются выделениями и пахнут так, что аж тошнит. Видимо, такой натурализм считается нормой в современной американской литературе.
Не остается никакой тайны, никакой недоговоренности.
Но то, что веками было табуировано человечеством, было табуировано не просто так.
Для всех эвфемизмов и смущенных "извините" была своя причина.
Жизнь - не литература. Литература - не жизнь.
У них разные законы. И то, что является предметом в лучшем случае медицины, должно им оставаться.
К пониманию этого, мне кажется, вернутся. Рано или поздно.
А пока будут появляться романы, где на одной странице соседствуют Вагнер и туалет. Наверное, у них тоже будут свои читатели, но мне в их число входить не хотелось бы.

2016 г.

Про социальные эксперименты в фантастике (Л. М. Буджолд, "Цетаганда")

Почему-то именно эта книга не нравится мне так, как другие романы цикла.
Почему так?
Я не верю в социальную цетагандийскую систему. Не буду писать подробно (информация есть в Википедии, если кто заинтересуется). Вкратце - в империи двухпалобная аристократия, правят ауты (генетически измененные люди) и гем-лорды (военная каста, чей геном не подвергался изменению и не отличается от обычного человеческого). Система крайне сложная и в книгах описана довольно туманно. Но когда я читаю про нее, то понимаю, что в нее не верю. Слишком сложно. Бритва Оккама. В реальности это все очень быстро бы развалилось.
Поэтому все эти пляски вокруг Звездных Ясель - генетического банка аутов, - поиски Звездного Ключа и т. д. не вызывают у меня никакого сочувствия. Я не верю в это.
Вот интересно, я готова проглотить почти любую научно-техническую придумку, но когда авторы начинают изобретать невесть какие социальные конструкции - нет. По большей части они не выдерживают никакой критики. Зачем вообще это делать? Посмотрите на историю Земли - в ней было почти все. То, что противоречит человеческой природе, просто не приживалось.
При этом я не могу сказать, что социальные конструкции Буджолд вообще плохи. Вот система милитаризированного общества Барраяра описана очень (!) достоверно. Или колония четвероруких людей квадди. Или микросоциум бетанских гермафродитов - еще одних жертв генетического эксперимента. Или бандитско-пиратский Архипелаг Джексона.
Особенно достоверно описаны Архипелаг и Барраяр. Наверно, как раз потому, что они имеют аналоги в земной истории. Все мы знаем примеры милитаризированных, патриархальных обществ с жесткой классовой структурой, хорошо понимаем, кто такие пираты. Можно даже вспомнить современные небольшие государства с предельно либеральным законодательством (Нидерланды).
Но Цетаганда? Нет.
Может быть, создавая Цетаганду, Буджолд изначально руководствовалась необходимостью дать Барраяру врага, который априори будет вызывать отвращение у читателя, будет ему противен? Не знаю. На мой взгляд, враг получился не очень убедительным.

Л. Павлова, Лев Генденштейн, Е. Мадышева, "Про зайку"

О, это был хит в свое время. Дети готовы были читать истории про зайку хоть каждый день, доводя родителей до ручки.)) Одна из редких книг, которая действительно соответствует указанному возрасту. Принцип построения: история плюс задания, вопросы. Дети обожали ее, потому что она была понятной. Затрагиваются темы и реалии, которые известны ребенку. Рекомендую всем, у кого есть дети соответствующего возраста.

И. Масленицына, Н. Богодяж, "Святой благоверный Довмонт (Тимофей) Князь Псковский"

Небольшая брошюра (16 страниц), рассказывающая о князе Довмонте (Тимофее) Псковском. Много иллюстративного материала (гравюры, миниатюры, рисунки, фотографии, карта), но, к сожалению, изложение отличается суховатостью. В конце молитва (тропарь) святому Довмонту.
Пересказ предназначен для детей, но думаю, ребенок младше 10 лет едва ли в состоянии будет воспринять этот текст, слишком много сложных незнакомых понятий (вече, Ливонский орден, магистр, игумен), обилие дат, которые ни о чем не говорят. Безусловно книга будет полезна интересующимся взрослым.

Т. А. Клапчук, "Житие святой равноапостольной княгини Ольги в пересказе для детей"

К сожалению, пересказ жития святой Ольги мне не слишком понравился. Текст суховат, как я понимаю, это изложение событий, знакомых нам по Повести временных лет. Очень безэмоционально передана и легенда об основании Пскова, а ведь казалось бы, такая тема... Назидательность присутствует, но не хватает какой-то занимательности, хорошего, живого языка, которые так нужны именно в детском издании.
И совершенно не понравились иллюстрации - какие-то грубые, неловкие, как будто художник только вчера взялся за кисть...
Впрочем, книгу можно иметь дома, ничего раздражающего, сомнительного в ней нет.

П. Синявский, "Моя первая православная книжка"

Наверное, у меня помутился рассудок, когда я решила приобрести данное издание.
Это очень плохие стихи! Постоянно сбивающийся размер, бедная и странная временами рифмовка. Ужасная сюсюкательность и слащавость интонации.
Книги о Боге и вере в детской библиотеке должны быть. Но не такие. Нет красоты, нет мастерства. Вероятно, порыв автора был самого благого свойства. Но одного порыва оказалось мало.

Е. Тростникова, "Рождество Христово"

На мой взгляд, удачный пример переложения истории рождения Спасителя для детей. Простой и понятный язык, минимум архаизмов и старославянских слов, есть словарик, где поясняются незнакомые понятия. Автор понимает, что пишет для детей, и у него это получается (редкое сочетание для детской литературы религиозной направленности).
Прочитав (или скорее прослушав) данную книгу, ребенок узнает о том, как звали маму Иисуса Христа, где он родился, кто пришел поприветствовать его после рождения. В издание включена и история избиения младенцев, но в очень мягкой форме: говорится, что дети, убитые Иродом, отправились в рай, где в свое время встретились с родителями и братьями и сестрами.
Помимо этого в книге имеется так же главка, посвященная обычаю колядования и текст нескольких колядок.
Иллюстрации очень приятные, простые, понятные и в то же время скромные, в несколько иконописной манере. Мультяшности, осовременивания библейских персонажей, характерных для некоторых переводных изданий (например, "Детской Библии" с иллюстрациями Тони Вульфа), здесь нет.

Клив Алан, Туомас Мякеля, "Муми-Тролли и незабываемый полет"

Прежде чем читать новые истории про Муми-дол, нужно сразу заранее очень сильно настроиться: это не Янссон, это никак не может быть Янссон, это просто кое-что о придуманных ей персонажах. Я настроилась - и поэтому не была разочарована.
Надо сказать, авторы отнеслись к придуманному Туве миру достаточно бережно. Муми-папа - это действительно Муми-папа, а фрекен Снорк - фрекен Снорк. Но и точка. Дальше этого они не пошли.
Больше всего понравилась последняя, зимняя, история. Там мелькнуло что-то новое, оригинальное - тюлень, который "яснее ясного, занимается моржеванием" и как только у Муми-тролля кастрюля падает в прорубь, привычно выбрасывает ее обратно (так его натренировала рассеянная Туутикки).
В общем, к тексту у меня особых претензий не возникло, так как я ничего особо и не ждала. Перенести иллюстрации оказалось неожиданно тяжелее... Они такие... яркие... такие... цветные. Крупные, совсем без подробностей, Туве бы такого никогда не нарисовала.

Филипп Симон, Мари-Лор Буэ, "Жизнь города"

В целом книга понравилась, однако хотелось бы четче обозначить некоторые ее особенности.
1. На мой взгляд, книга, как и вся серия, едва ли подходит для самостоятельного чтения (слишком мало текста, иллюстрации при минимуме текста могут ввести в заблуждение) . В сущности, прием, который можно использовать при работе с ней как основной, это беседа по картинкам. При этом, как вы понимаете, взрослый должен обладать достаточным багажом знаний, чтобы суметь внятно объяснить то, что так красиво нарисовано в книжке.
2. Книга издана во Франции, и этим объясняется определенная франко- и европоцентричность автора. Именно поэтому история городов начинается с кельтов (римское название галлы, а галлы, как известно, предки французов, ср. галломания). Кельты были завоеваны римлянами, поэтому дальше в книге идет римский город, а греки оказываются пропущены, что на мой взгляд, совершенно несправедливо (если уж и говорить об истории города, то невозможно не сказать о греческих полисах).
Когда описываются города Средневековья и эпохи Возрождения, речь идет о европейском городе. В России многих реалий, о которых идет речь, просто не было (как и самой эпохи Возрождения, кстати).
И по этой же причине рассказ о городах мира начинается с Парижа, которому выделен целый разворот. Кроме него разворота удостоена только Венеция (видимо, из соображений толерантности), остальным городам выделена только страница.
3. В связи с этим и реалии современного города не всегда совпадают с привычными нашим согражданам (вертолет на крыше больницы, мотоциклисты, сопровождающие карету "скорой помощи", заявление о том, что больные проводят в ней обычно 7 дней, у нас - 10-14 и т. п.). В стране, где система ЖКХ находится в отвратительном состоянии и никто ни за что не отвечает, оптимистичные рисунки, рассказывающие о том, как здорово работают слесари, электрики и мойщики окон, кажутся иногда издевательством.
Однако в целом, повторяю, книжка понравилась. Итог такой: если вы полагаете, что у вас достаточно знаний и уверенности в себе, чтобы адекватно работать по книге с ребенком, не вводя его в заблуждение и отвечая на множество вопросов,удобных и не очень, покупайте не раздумывая. Если же нет - лучше не стоит.

Дж. Хейер, "Смерть шута"

Дж. Хейер не слишком хорошо известна русскоязычному читателю, однако в действительности ее творчество способно доставить немало приятных минут любителю классического английского детектива и классического же британского юмора. Хейер продолжает традиции Остин, Ш. Бронте - с одной стороны (в плане изображения человеческих характеров, описаний быта) и в какой-то степени заимствует находки Кристи. Лично мне детективы Хейер импонируют даже больше, чем "королевы детектива", т. к. они более "человечны", внутреннему миру персонажей уделяется больше внимания, да и юмор тоньше, хотя интрига у Хейер, конечно, не та.
Завязка соответствует классическому варианту британского детектива: высшие слои общества, зловредный "патриарх" семейства, молодые наследники. Присутствует, как всегда у Хейер, также любовная линия.
В завершение рекомендую данный роман как довольно легкое, ненапряжное и в то же время интеллигентное чтение.

Дж. Хейер, "Тени предков"

Дж. Хейер писала свои книги в то время, когда сентиментальный роман еще не прошел стадию полной и окончательной коммерциализации. В ее творчестве еще жив непосредственный романтизм Ш. Бронте, еще не ушло чисто женское и очень житейское остроумие Остин.
"Тени предков" - один из моих любимых романов Хейер. Конечно, авантюрный сюжет предсказуем, но, на мой вкус, все искупают тонкие, ироничные пикировки персонажей и чисто британский юмор автора.

Дж. Хейер, "Черная моль"

На мой взгляд, не самый лучший роман этого автора, но все же вполне читабельный. Привычный для автора исторический фон (эпоха Регентства), легкий язык, юмор. Вполне пристойный способ скоротать вечерок.

Дж. Хейер, "Арабелла"

Один из лучших романов Хейер. Сюжет из тех, что запоминается после прочтения. Провинциальная дворянка едет в Лондон для дебюта в свете и, в силу минутной прихоти и оскорбленного самолюбия, выдает себя перед главным героем за гораздо более богатую особу, чем на самом деле. Он же, понимая правду, подыгрывает ей. В результате о ней по городу идет слава как о богатой невесте, что не соответствует действительности. Надвигается катастрофа...
Прекрасны образы маменьки, папеньки, беспутного младшего братца, дядюшки, дающего в дорогу старую карету и денег - маленькая благодарность за то, что героиня не станет его невесткой. Тонкий юмор, обаятельная героиня, великолепно прописанные тонкости семейных взаимоотношений - отличительные черты Хейер. Рекомендуется к прочтению всем, кто неравнодушен к старому (автор писала в 1 половине прошедшего века) английскому сентиментальному роману.
Книги Хейер из тех, которые хочется перечитывать.

Дж. Хейер, "Пленник страсти"

Не совсем привычная для автора пиратско-морская тематика, но роман тем не менее оставляет хорошее впечатление. Лорд Бивалет захватывает корабль, на котором путешествует Доминика со своим отцом и, пораженный ее красотой, обещает жениться на ней до конца года, во что девушка, конечно, не верит. Появляться в Испании для него смертельно опасно, за его голову объявлена награда, но ничто не может остановить бесшабашного влюбленного.
Будет много приключений, погонь, и, как всегда у Хейер, остроумных словесных пикировок.
Главного героя повсюду сопровождает верный слуга Джошуа Диммок, своеобразный вариант Санчо Пансы. Его забота о хозяине и смешные высказывания делают повествование особенно смешным.

Дж. Хейер, "Мой господин"

Этот роман, по словам мужа писательницы Дж. Р. Ругиер , чье предисловие предваряет книгу, Хейер считала главным трудом своей жизни. Процитирую.
"Масштаб проведенных Джоржетт всесторонних исследований пугал и впечатлял одновременно. Она всегда стремилась к совершенству: изучала все, даже самые мельчайшие аспекты этого периода - историю, войны, социальные условия, манеры и обычаи, костюмы и туалеты, доспехи и вооружение, геральдику, соколиную охоту и гон дичи. Она составила генеалогические описания всех знатных и благородных семейств Англии (с гербами), поскольку считала, что ключ к пониманию происходящих в те времена событий следует искать в проблемах взаимоотношений этих семейств с друг другом. У Джоржетт были подготовлены индексированные файлы для каждого дня из тех сорока лет, которые она намеревалась описывать, причем они включали в себя все мало-мальски значимые события того времени". А кроме того, писательница научилась читать на средневековом английском и посетила с мужем семьдесят пять замков и тридцать пять аббатства (или их руины).
Конечно, этот роман не так легок в чтении, как любовные истории Хейер из эпохи Регентства. Однако любители исторического и семейного романа получат при чтении много удовольствия.

Дильшат Харман, "Мы живем в Древнем Новгороде"

Я хочу выразить исключительное восхищение этой книгой! Мои дети еще до нее явно не доросли (5 лет), поэтому читала сама. И хотя как человек с филологическим образованием, проживающий в соседствующем с Новгородом Пскове, я узнала не так много нового, книга тем не менее доставила мне большое удовольствие.
Мне безумно нравится сама идея серии - завлекательно-занимательной энциклопедии с художественным уклоном. Импонирует деятельностный подход - узнав что-то новое, нужно применить полученные знания на практике (я уже ознакомилась с альбомом "Тимка и Тинка в Древнем Новгороде"). Нравится, что читатель как бы забрасывается внутрь эпохи, знакомится не столько с глобальным, но и мелким, бытовым: что ели, что пили, как одевались, чем лечились, чему учились. Наверное, разделы о еде-питье-нарядах и школе и для маленьких читателей будут самыми интересными... Помимо этого ребенок узнает и о новгородских святых, и о церквях, но это, вероятно, заинтересует его в меньшей степени.
В книге все продумано, изображение каждой монетки, иконы и посудины на своем месте, язык простой, понятный, но не примитивный и не слащавый (что меня лично в детских книгах раздражает донельзя, хоть об стенку головой бейся). Очень хочется поскорее продолжить знакомство с серией.
(К Новому Году я сделала себе подарок, заказав к энциклопедии набор деревянных елочных игрушек, изображающих новгородских жителей XII в. Дерево теплое, живое, краски неяркие, неагрессивные и домашние, книжка интересная - я теперь вдвойне счастлива).

Ч. Паланик, "Снафф"

Книга о родителях.
О родителях, порнозвезде-актрисе и порнозвезде-актеру, нечаянно зачавших дитя на съемках.
Об их страхе и разочаровании, их любви, их усталости, их чувстве вины.
Книга о детях.
Об их ненависти, их одиночестве, обиде и страхе. Стремлении наказать и стремлении простить.
Ощущение, что автор выговаривается в этой книге, частично придумывает, частично выдает собственные больные, стыдные детские секреты. Несмотря на обилие всех этих вагин-анусов-членов, вагинальных шариков и дилдо, гипернатуралистических подробностей сквозь всю книгу, ощущение реальности происходящего не возникает. Скорее кажется, это кошмары, мучающие автора по ночам, перенесенные на бумагу и получившие некоторую литературную обработку.
В книге 5 героев, 2 женщины и 3 мужчин. Все они (главная героиня - лишь один раз)периодически берут на себя роль рассказчика, описывающего попытку установления мирового рекорда - съемки гэнг-бэнга, в котором актриса совершает поочередно 600 половых актов с разными мужчинами. Все герои или нарушили какое-то табу, или стали жертвами насилия. Один помочился в невесту, другого изнасиловал собственный отец... Все они отчаянно одиноки и тоскуют по нормальному, ни один из них не является полноценной, самодостаточной личностью.
У меня сложилось впечатление, что книга очень "западная", преимущественно о сложном комплексе проблем детско-родительских отношений, пресловутом Эдиповом комплексе и других, более свойственных европейцам и американцам, нежели нашим соотечественникам. У нас, как мне кажется, конфликт личности и государства все же всегда развивался намного острее, нежели конфликт отцов и детей. Наверное, поэтому Паланика читают в России в основном подростки. После поступления в вуз и какой-никакой социализации про бунт и "мама-анархия" уже не так интересно...
Фанаты и так прочтут, а прочим книгу не советую

А. Быков, "Удивительное языкознание"

Довольно любопытное издание, посвященное в основном происхождению и современному состоянию языков, графике, а также проблемам компаративистской (сравнительной) лингвистики. Для меня, профессионального филолога, совсем уж эпохальных открытий здесь не было, тем не менее я не жалею о прочтении, поскольку узнала много новых интересных фактов, случаев из жизни слов, а также обновила в памяти генетическую классификацию языков.
Ну скажите, разве не забавно, что русское "шаромыжник" происходит от французского "cher ami" - "дорогой друг", обращения, которое слышали русские крестьяне от замерзающих наполеоновских солдат, клянчивших у них еду зимой 1812 года? Или что у исландцев компьютер в переводе на русский называется "числоволхв", и почему они игнорируют общеизвестные интернационализмы?
Кроме того, в рассказе о каком-либо языке попутно дается много интересных исторических и географических сведений. Так, я всерьез заинтересовалась Гренландией и современным гренландским языком.
Написана книга легко, термины используются по минимуму и всегда по делу. Глава о языке строится так: общие сведения и раздел "Читаем по...". Последний я бегло просматривала, т. к. сходу запомнить правила чтения невозможно, а зубрить их просто так, без изучения языка, смысла нет. Ввиду публицистичности и легкости стиля есть и спорные моменты, например, автор выступает за перевод русского языка на латиницу. Это как-то покоробило, тем не менее данной мысли уделено по тексту всего несколько абзацев, что вполне можно пережить.
Книга снабжена небольшим разделом о личных именах европейцев (можно проследить, как меняются они от языка к языку) и словариком терминов.
В целом книгу рекомендую (только не школьникам, для них она все же тяжеловата, разве что старшим и оооочень увлеченным). Написано профессионально, доступно и нескучно. Кое-где немного придется пошевелить извилинами, но это иногда только полезно.

Синтия Патерсон, Брайан Патерсон, "Похищение в Лисьем Лесу"

Книгу нам подарили на Новый Год. Дети выслушали историю с удовольствием и просили продолжения - понравилось.
У меня же возникло впечатление, что "Похищение в Лисьем лесу" относится к категории книг, в которых иллюстрации превалируют над текстом. Как относиться к этому, я не знаю. Наверное, тут каждый сам решает, что для него важнее.
Картинки, конечно, чудесные, так бы и унесся в этот волшебный мир и остался в нем навсегда, но сама история очень простенькая и незатейливая. Подтекстов, глубинных смыслов, как в "Муми-троллях", в ней нет, каламбуров и словесной игры, как в "Винни Пухе", нет, ярких, запоминающихся характеров тоже.
В общем, книга создана художниками, а не писателями.
Впрочем, может быть, не всем это нужно? И кому-то достаточно прекрасных иллюстраций, чтобы домыслить все остальное?

Зина Сурова, "Лето в деревне"

Эта книга написана художником, а не писателем.
Соответственно картинки здесь удачнее текста.
Видно, что с картинками автору работать сподручнее и привычнее, чем со словами, с картинками все складывается легко, удачно, со словами - по-разному.
И все-таки в целом - хорошая вышла книжка.
Замечательная.
Ведь по большому счету о современной нашей деревне никто не пишет.
Успенский в "Простоквашине" писал, но то когда было?
Это, конечно, деревня глазами дачника. Даже больше того - глазами дачника-москвича. Столичного жителя. Деревенские ее и читать не станут.
Но ведь большинство детей нашей страны живут в городе. И для них в деревне все и непонятно, и ново, и дико...
Книга хорошая. Добрая. То, что автору трудно прописывать психологию, то, что он не видит ребенка изнутри, не делает ее плохой.
Астрид Линдгрен не каждый год рождаются.

А. Толстой, "Детство Никиты"

Господи, какое счастье, что есть у нас такие книги.
Книги, которые пахнут детством, елкой, лошадьми и снегом. Снег может пахнуть? Да, этот снег - может.
Морозом, заиндевевшими окошками, потрескивающими в печке дровами, холодными полами и поющими сверчками.
Книги, герои которых здоровы, полны сил, жизни.
Которые радуются и огорчаются, страшатся и влюбляются.
Любят.
Книга о детстве. О начинающей осознавать себя личности. О первой - чистой и свежей, как родниковая вода - любви.
Книга о двух мирах - мужском и женском - волнующе связанных, таинственно взаимозависимых.
Мир женский - книжный, рукодельный, оберегающий, умственный.
Мир мужской - деятельный, удальской, безрассудный, горо- и шеесворачивательный.
И мальчик, уже начинающий осознавать свою принадлежность к одному из этих миров, но черпающий из обоих.
Веселый, живой, непоседливый мальчик - настоящий. Такой, какими мальчики и должны быть.
Не слишком благонравный, но добрый и смелый.
Какое счастье, что есть у нас такие книги.
О самом простом, но таком важном.

Клод Анэ, Жозеф Анри Рони-старший, "Пещерный лев"

Я не смогла оценить по достоинству эту книгу.
Наверное, если бы мне было 12 лет, пошло бы легче.
Еще лучше, чтобы мне было 12 лет и я была мальчиком.
Слишком много беготни, сражений, животных и почти нет психологии, отношений.
"Приключения доисторического мальчика", повесть на ту же тему, прочиталась с удовольствием, а тут - ну никак.
Еле-еле доползла до последней страницы.

Нобуко Итикава, "Когда папа приходит поздно…"

Японцы - нация трудоголиков.
Ни один японец-подчиненный не может прийти позже и уйти раньше своего начальника.
Поэтому понятно, почему проблема поздноприходящего папы актуальна для японских детей.
В целом - нам понравилось. Но перечитывать вряд ли будем.
Истории достаточно незатейливые, без особого национального колорита.
Проходные.

Сюзанна Риха, "Год в саду"

Книга замечательная, однако если задумаетесь о приобретении, обратите внимание, издание переводное, поэтому не все реалии совпадают с отечественными. Например, некоторые деревья, о которых идет речь (форзиция, магнолия, дикая слива) в наших широтах не растут, как не цветет зимой снежный вереск и зимний жасмин. Зимних оранжерей в наших садах также никто не устраивает.
Формат большой, влезет не на каждую полку.

К. Паустовский, "Корзина с еловыми шишками"

Я не поклонник Паустовского, книгу брала из-за иллюстраций Николая Устинова, которым восхищаюсь. Устинов так изображает лес, что хочется сломя голову бежать из городской квартиры - туда, где сосны, трава и кузнечики, где ясное солнце и глубокие воды. С горечью осознаешь при этом, что таких чистых, дивных мест, которые мы видим на его иллюстрациях, не так много и осталось - рядом с городами во всяком случае.
Если же говорить непосредственно о тексте, то мне больше нравятся реалистические рассказы Паустовского - про рыбу, лодку, колхозных баб, лошадей. Как-то чувствуешь, что тут настоящее, пережитое, то, что он видел своими глазами. Сказки его для меня слишком морализаторские, а местами и идеологизированные. Конечно, нельзя забывать, что Паустовский писал для детей, но четко помню, что и в детстве он мне не нравился. Возможно, это просто не мой автор.

Японские сказки

К сожалению, я не смогла оценить эту книгу.
Все равно как если бы мне дали почитать письмена инопланетян - я вижу, что иллюстрации на самом высоком уровне, я вижу, что в тексте несколько слоев... но вот понять бы еще, о чем это все.
Видимо, я слишком привыкла видеть мир в европейской традиции. Какие-то культурные коды просто не срабатывают. Книга полна символов, которые ни о чем мне не говорят. Я чувствую, что тут есть что-то такое, за что надо зацепиться, и все станет понятно, но зацепиться не могу.
Не хватает культурного багажа.
Удивляюсь, честно говоря, что кто-то из моих соотечественников вообще в состоянии воспринимать эти тексты. Наверное, надо хорошо в этом повариться, чтобы читать их и понимать, о чем читаешь.

Речь идет об этом издании:

https://www.livelib.ru/book/1000659182-yaponskie-skazki-sbornik?es=753809

Мария Шапиро, "Тимка и Тинка в Древнем Новгороде"

Странное ощущение от этой книжки. С одной стороны, задания, рассчитанные на 4-5 летних детей, с другой, тема, которая им не по силам. Я со своими детьми (5,6) не решилась читать энциклопедию, а без этого бессмысленно браться за этот сборник, ведь он предназначен, как я понимаю, для "закрепления материала". Правда, мы еще не читали историческую повесть-сказку про Черного пса, может быть, после нее обратимся.
Очень дорого, конечно. Мне альбом достался в подарочном наборе, который я заказывал ради деревянных елочных игрушек, изображающих жителей Древнего Новгорода, поэтому я о покупке не жалею, а вообще я советовала бы подумать, прежде чем приобретать данное издание.

Марина Улыбышева, "Русская изба"

Книжка в целом неплохая, но меня просто потрясло утверждение на 4-ой странице, что до восемнадцатого века люди жили в полуземлянках с костром на земляном полу! Я знала о таком жилище, но мне всегда казалось, что это седая старина. А как же русская печка из сказок - она что, появилась в восемнадцатом веке?
Пошла проверять - в самом деле, жилище, на треть уходящее в землю, строили наши предки-славяне... до X века! Нормально, промахнуться на восемь веков. Подобные ошибки заставляют очень сильно сомневаться в профессионализме автора, а заодно и редактора.
Помимо этого, выражение "плясать от печки", которое объясняется в книге следующим образом: "при постройке избы сразу решали самый важный вопрос: где сложить печь" (с.20), насколько мне известно, возводят к эпизоду из романа В. А. Слепцова "Хороший человек". Впрочем, допускаю, что тут могут быть разные гипотезы.
Ну и по десять детей в крестьянской семье (с.3) было только в эпоху демографического взрыва (конец XIX-начало XX в.), в предыдущие эпохи могло рождаться десять, но ведь по меньшей мере половина умирала, до взрослого возраста доживало трое-четверо.
В общем, хотелось бы, чтобы книга была доработана и издана в исправленном виде. Потому что сама идея очень важная и замечательная, и иллюстрации, и оформление на уровне, но печатать книжки для детей с такими ошибками - это как-то несерьезно.

Э.Н. Успенский, "Истории из Простоквашино"

Тонюсенькая брошюрка карманного формата, содержащая несколько историй о простоквашинских героях. От развития речи здесь лишь последняя страница, на которой напечатаны вопросы к тексту - по одному на рассказ. Любой родитель в состоянии придумать подобные вопросы сам.
Качество самих историй тоже сомнительное (например, в первой говорится, что Шарик и Матроскин больше всего на свете папиного ремешка боялись).
Решайте сами, нужно ли вам это издание. Я заказывала по интернету, без отзывов, поэтому не совсем понимала, что беру.

Речь идет об этой книге:

https://www.livelib.ru/book/1002046323-istorii-iz-prostokvashino-en-uspenskij?es=757425

Е. Мурашова, "Любить или воспитывать?"

Очередной сборник историй из практики психолога районной поликлиники.
Я читаю книги Екатерины Мурашевой не только и не столько как книги по психологии и книги о родительстве, сколько как хорошую современную прозу. Она лаконично, но в то же время вдумчиво пишет о проблемах, актуальных именно для нашего современного общества, именно для наших сегодняшних родителей. Впрочем, вечные темы Екатерина Мурашева поднимает тоже.
Конечно, самое интересное здесь - это фактический материал, очень богатый и разнообразный.
Ирония, с которой автор порой говорит о своих клиентах, меня не смущает. К себе писательница относится также с юмором, это такой способ смотреть на мир. Если человек никогда не кажется себе смешным, это немного странно, по-моему...
Очень импонирует, что Мурашева не навязывает своей точки зрения, часто она только ставит вопрос, но не дает ответов. Очень необычная для психологической литературы позиция.
Мурашева дает направление мысли, тему для размышлений, она не учит и не пророчествует. Это привлекает.
Очень честная и гуманистическая проза, на мой взгляд.

И. В. Гурина, "Непослушные барсучата"

У Ирины Гуриной хорошо получается писать для детей. Без слащавости, просто, но в то же время с очевидным, прямым гуманистическим посылом. Книжки ее проникнуты добром, светом.
Они очень простые, нефантазийные. В принципе, такими и должны быть, наверное, детские книги о природе.
Иллюстрации весьма приятные.
Книжка подойдет для дошкольников, самое позднее, как мне кажется, семи-восьмилеток, далее будет уже неинтересна.

Алексей Винокуров, "Разоблачение Черного Пса"

Очень симпатичная историческая книжка про мышей-"попаданцев" Тимку и Тинку. Знакомство с Новгородом XII века (не так часто встретишь детскую книгу об этой эпохе, кстати) проходит в увлекательной сказочной форме. Прочитав повесть, дети узнают о том, что такое вече, как были устроены новгородские школы, кто такие заморские "гости", чем и на чем писали новгородцы.
Иллюстрации на каждой странице, так что следить за текстом легко даже дошкольникам. Мои пятилетки выслушали 90-страничную повесть за раз, что говорит о том, что книга удалась.
Кроме того, повесть привлекает "эффектом сериальности" - дети требуют продолжение.
Правда, некоторые шутки предназначены скорее для взрослых:

"- У нас, в Новгороде, вече всем заправляет. У вас-то, небось, князь верховодит?
- Вроде того, - туманно ответила бабушка.
- Ну, совсем без князя, конечно, тоже нельзя, - солидно согласился Данила. - Только мы своего князя сами выбираем. Собирается народ на Торгу и решает, какого князя позвать. Не понравился князь - его сбросили, другого нашли.
- Ну, нашего князя так просто не сбросишь, - заметила бабушка. - Не то у него воспитание.
- У нас, стало быть, выходит власть народа, - сказал Данила. - А у вас?
- Мы до такого пока не дошли, - отвечала бабушка. - У нас пока только суверенная демократия..."

Екатерина Мурашова, "Экзамен для родителей"

Необычная книга-практикум.
Изначально меня очень оттолкнула идея какого-то "экзамена" для родителей. Современные родители, во всяком случае живущие в городе, и так постоянно находятся под прицелом внимания социума - в лице врачей, воспитателей, учителей, родственников, просто прохожих... Некоторые из них кажутся уже просто затерроризированными постоянной необходимостью соответствовать ожиданиям окружающих.
Да еще эта жуткая розовая обложка.
Поэтому данное издание я купила только познакомившись с другими книгами Екатерины Мурашовой и узнав о том, какой это вдумчивый и глубокий современный писатель (не хочется называть даже психологом, потому как Мурашова не просто психолог).
"Экзамен для родителей" выстроен в форме билетов - различных ситуаций с вариантами решений. Интересно, что несколько решений одновременно могут быть правильными, а может и ни одно...
Я экзамен не сдала.))
Я рекомендую всем, кто хочет понять не столько даже своих детей, сколько себя, свою семью, свои отношения с родителями, с родственниками вообще... Очень познавательно.

Синтия Патерсон, Брайан Патерсон, "Ограбление в Лисьем Лесу"

Из горы новых книг дети выбрали "Девочку с Земли" с космической обложкой и новые сказки Лисьего леса... Первую книгу мы пока отложили (толстая очень), а вот три истории супругов Патерсон прочитали за раз. Дети в восторге, слушали внимательно, с интересом разглядывали картинки, просят продолжение. Я же по-прежнему в некотором недоумении по поводу всей серии. Мне с первого знакомства показалось, что картинки тут первичны, а текст вторичен. Интервью с авторами на "Лабиринте" подтвердило эту догадку - сказки выросли из серии открыток со зверюшками. То есть сначала родился визуальный образ, а за ним уже потянулась история.... И это, конечно, определяет все.
То есть сами герои (в тексте, не на картинке) совершенно схематичны и даже функциональны. У них нет характера. Приходится прилагать усилия, чтобы запомнить, кто из них кто. Сюжет совершенно подражателен. И если бы не изумительные, действительно прекрасные иллюстрации, едва ли у этих книг было бы переиздание.
Удивляет и перевод. В тексте соседствуют миссис Раббит и миссис Ежиха. Зачем так делать?
Словом, книги на любителя.

Доколе? (Макс Фрай, "Вся правда о нас")

Для меня эта книга стала живой иллюстрацией тезиса "Надо вовремя остановиться".
Я начала читать Фрая с "Волонтеров вечности", то есть почти с самого начала, в детстве болела им, как никем другим, мечтала увидеть мозаичные мостовые и зеленую луну Ехо - думаю, многие из его поклонников меня поймут.
Потом была "Азбука актуального искусства" и "Идеальный роман", и я постепенно стала остывать... Я взрослела, появлялись новые авторы, новые интересы... Несколько лет я Фрая не читала и не перечитывала.
Затем стали выходить "Хроники Ехо". Ничего особо не ожидая, я из любопытства и вроде как по инерции купила первую книгу... вторую... Конечно, того впечатления, что оставляли самые первые истории, не было, но был тот же мир, те же герои. Книги прочитывались быстро, сюжет моментально выветривался из памяти, но я все еще получала удовольствие от процесса шуршания страницами.
И вот первая книга, которую мне было откровенно скучно и тошно читать. Хуже всего, что я прекрасно вижу, почему так. И хотела бы развидеть, да вот не могу.
Автор попал в расставленную самим собой ловушку, очень распространенную. Его герой, сэр Макс, и демиург, и Вершитель, и черт в ступе - всемогущ. Новыми "навыками" (например, умением становиться невидимым) он овладевает так легко, что просто не успеваешь проникнуться процессом. Его товарищи так же могущественны и практически с ума сходят от зевоты.
Все. В искусно выписанных автором декорациях героям нечего делать. Без конфликта нет сюжета.
А конфликта нет.
Что-то забрезжило в конце в истории с Шурфом, но, во-первых, история слишком коротка для такой толстой книги (вообще этот объем не фраевский явно, чем короче истории, тем они у него лучше получались; его жанр - повесть), во-вторых, и тут не хватило какой-то глубины, драматизма, подлинного накала чувств. Вообще в этой книге я не увидела ни настоящей боли, ни настоящей любви. Может быть, только любовь к месту, но о ней уже было сказано миллион раз.
В общем, эта "таблетка от реальности" больше для меня не работает.
Правда, я уже не уверена, что так уж в ней нуждаюсь.

Иван Поммо, Кристоф Илла-Сомерс, "Мы и наша история"

Совершенно особенная книга.
Вот вроде бы прочитала уже неделю назад, а до сих пор отойти не могу.
Во-первых, замысел. Графически изобразить историю человечества (захватив и историю планеты!) - такого, кажется, никто раньше не делал. Хотя казалось бы, потребность в обзорных, структурирующих вещах у современных детей да и людей вообще огромна.
Во-вторых, исполнение. Оно великолепно. Объем книги требует выделить самое главное, увидеть в нем логику, смысл, поступательность. И авторам это, на мой взгляд, совершенно удалось. Листая страницы, ты перемещаешься из Месопотамии в Китай, из Китая в Рим, заглядываешь на остров Пасхи и в доколумбовскую Америку и снова возвращаешься в Европу... Но при этом не возникает ощущения, что ты разглядываешь калейдоскоп, в этих перемещениях виден смысл и в развитии цивилизации виден смысл.
Честно говоря, просто удивляюсь, как это авторам удалось создать такое чудо.
При этом ни одно (!) имя в книге (не считая приложения) не упомянуто! Только события, тенденции.
Обязательно приобрету второй экземпляр и подарю крестнице, которая в этом году пошла в 5-ый класс.
Такую книгу надо иметь в доме, где есть дети.

Надежда Вальнер, "Ольгин град"

На мой взгляд, эта книга лучшая из серии о Пскове Надежды Вальнер. Знакомство с серией лучше начинать с нее.
Стихи в конце, по моему мнению, лишние.
Если уж была необходимость разбавить прозу поэзией, лучше было бы обратиться к творчеству Станислава Золотцева.