Что у тебя в кармане?

Язык ускользнул, но попробуем не впадать в панику. Может быть, так и должно было быть, ведь язык все равно не сводится только к словам и к подбору слов.

Владимир Бибихин

Под кожей ерзали многоножки. Соня, ругая себя трусихой и дурой, опять замерла. Вытянулась по струнке, чувствуя, что проклятые насекомые поползли уже и по позвоночнику, а потом резко оглянулась.

За спиной была все та же слепая коричневая громадина пятиэтажки. Холодно, пусто и тихо. Черное небо над крышами.

– Не лезь! – ругнулась Соня и раздраженно взглянула на карту. Красная точка на голограмме – поэт, зеленая – местоположение Сони.

Совсем близко.

– Простите, София – сказал Р-7 у нее в голове мягким интеллигентным голосом, снова больно напоминающим голос отца.

Переписать его Соня никак не решалась.

Страх не отступал, и в который раз мелькнула мысль о том, что Артем был не так уж и не прав, когда говорил, что лучше бы она позволила разобраться ему… Нет. Должна сама.

– Я думал, что ваше состояние...

– Не лезь, понял? – рявкнула Соня. – Просто ничего там не трогай. Сканировать местность!

Р-7 повиновался.

– Опасности нет. Вас никто не преследует, София.

Светает. Небо теперь цвета мокрого асфальта. Вокруг гудит вязкая дурная тишина. Изрытый трещинами тротуар, разбитые окна, заброшенная детская площадка. Пахнет ржавчиной.

– Поэты обязаны жить в изоляции, – подсказал Р-7, отвечая на невысказанный вопрос.

– Без тебя знаю.

Соня дошла до последнего подъезда дома, вдоль которого двигалась, завернула за угол, прошла мимо странной заасфальтированной площадки, заткнись, и увидела еще один дом, точно такой же, как предыдущий. Их здесь много: четыре подъезда, пять этажей. Десятки странным образом расставленных бетонных коробок, или даже сотни.

Реликтовый район угнетал.

Соня подошла ко второму подъезду. Слева на уложенной колючими камушками стене – квадратный кусок жести с обрывками бумажек. Соня увидела большую букву «Т» и несколько разбросанных то тут, то там цифр: 20, 01, 09, 11. Своего рода аналоговый интернет. Заткнись, Р-7. Остановилась перед дверью, снова вызвала карту.

Зеленая точка наполовину съела красную.

Вообще, очень странно, что автономы еще ничего не предприняли. Живой музей древности – это ладно, это окей, но поэт – смертельная опасность.

– Дай норадреналин, – скомандовала Соня и открыла дверь, не дождавшись ответа. Сердце застучало быстрее, мышцы напряглись.

В подъезде стоял затхлый запах разложения. Вокруг мусор непонятного происхождения: горы наглого серого хлама. Соня поднялась на два пролета и оказалась у обитой дерматином двери с большими золотистыми цифрами 5 и 1.

– Принято было стучать в дверь, а в некоторых…

– Заткнись.

– Таким образом, – настаивал Р-7, – вы привлечете внимание хозяина, а дождавшись приглашения, покажете, что не имеете преступных намерений.

Р-7 – искин, симбионт пятидесятых, но иногда он такой невыносимо тупой, что сил нет.

– Почему вы так считаете, София?

– Лебедев! – громко сказала Соня. – Р-7, сделай громче.

– Анатолий Лебедев! – голос прозвучал, может, слишком громко, даже несколько угрожающе. – Меня зовут София 43-XY-2, я нейроник из Москвы-4. У меня к вам важное дело. Откройте дверь!

Тишина.

– Пожалуйста, откройте дверь!

В ответ Соня услышала только свое дыхание и стук сердца.

– Отключить эмоциональные реакции.

Весь этот ситуативный маркетинг подсознания, эти картинки, которые всплывают в голове, едва подумай о маме, сейчас были не к месту.

– Анатолий, – твердо сказала Соня и взялась за дверную ручку.

– Я вхожу!

***

Хтонь сломала маму пополам – хрум-хрум, – будто огромный, ленивый, жирный, но смертельно опасный хищник. Мама смотрела Соне в глаза, тянула руки.

Соня могла бы поручить Р-7 почистить память или реакции (Артем так и сделал), но в таком случае почувствовала бы себя предательницей. Нужно плакать, жизненно необходимо просыпаться среди ночи в слезах и горячем липком поту.

– Странные рассуждения, София. В каких-то ситуациях вы совершенно спокойно блокируете травмирующие воспоминания, я уже не говорю про…

– Заткнись. Замолчи.

…Мама смотрела на Соню огромными от ужаса глазами, тянула к дочери руки… Обычный день в парке, понимаешь: яркое желтое купольное солнце, деревья. Все не только выглядит очень по-настоящему – моделирование на первом уровне выдавали разве что запахи. Точнее, почти полное их отсутствие. Соня с мамой шли вдоль аллеи и о чем-то беседовали, Соня не помнила о чем – о картине или о том новом живом кино, их так редко теперь выпускают – мама что-то говорит, нет, скорее даже утверждает, улыбается и отходит на пять или шесть шагов к другому краю дорожки, поворачивается и тут по центру аллеи волной прошла деформация. Сначала мамы стало две, а потом ее скрючило, как отражение в кривом зеркале. Хтонь (они говорят: внеязыковое пространство) сыто рыгнула, и все кончилось.

Потом Контекст быстро вычистил периметр. Сказали, что сожалеют. Служба контроля приносит вам глубочайшие соболезнования.

– София, – дружелюбный человек с большим ртом смотрел на Соню, словно пытаясь найти в ее лице что-то… что?

– Мы приносим вам свои самые глубочайшие соболезнования.

У всех самые глубочайшие – спасу нет.

– Входите.

Воспоминания схлопнулись: как будто из вены небрежно выдернули иглу.

– Черт, я же велела тебе…

Р-7 молчит.

***

– Добрый день, – из темноты вышел человек неопределенного возраста. Ему с одинаковым успехом могло быть и двадцать пять, и сорок. Спокойная, невыдающаяся внешность. Увидишь такого где-нибудь на рауте в Башнях, да даже и подумать не соберешься, что перед тобой серийный убийца. Еще, но это, скорее всего, только кажется, Лебедев показался Соне смутно знакомым.