Чудеса в парадной

Беда пришла откуда не ждали. Ну то есть как «беда» — неожиданные заботы. Джаз и чрезвычайно приятный аромат печенья для завтрашних гостей, призванные перекрыть пробирающий холод и жутковатый вой вьюги, не позволили сразу услышать материн звонок.

— Ну наконец-то, а то делась…

Низенькая девица непонятных лет и хилой невзрачной наружности наскоро вытерла руки о передник с веселой лисой и, протиснувшись мимо ожидающих хозяйку кошек, открыла дверь. Вопреки обыкновению первые слова мамы были не «Привет» и не «Извини, поздно».

— Переноска есть?

— А что?

— Вот такое у нас сидит под дверью, — пояснила глава семейства, кивая куда-то назад.

Незваная кошка практически сливалась с чернотой парадной, нервно светя золотисто-зелеными глазами с черными лунами зрачков. В голове тут же затикали варианты дальнейших действий.

Взять себе. Девчонки порвут в клочья и на завтрак съедят лучше всякой печенки.

Оставить тут. Так совесть съест самих хозяек.

Подождать владельца. Тот, может, и явится, но в пустой коридор — кошка, как известно, не работа, убежит куда угодно и в самый неподходящий момент.

— Ясно. Давай переноску и те лакомства, заманивать будем — и по соседям.

Очевидно голодный и, думается, порядком растерянный зверь без возражений залез в пластиковый «автомобиль» вслед за мясными подушечками.

****

Начать решили сверху, благо этажей в новом доме с забавным названием, отсылающем к русским сказкам, насчитывалось всего четыре, по шесть квартир на каждом. Первая же попытка оказалась удачной: в ответ на стук заскрипели половицы, загремела ретроградная дверная цепочка, и на блеклый свет коридорной лампы высунулся длинный тощий нос.

— Добрый вечер, простите, поздно. У вас, это, кошка не убегала?

— У меня все дома, — проворчало за носом тоном, позволившем усомниться в прямом смысле высказывания.

— Простите еще раз, нашли в-вот…

— Да не блей ты, козленочком станешь, — как-то визгливо рассмеялась обитательница квартиры, отстегивая цепочку. В открывшуюся щель без труда протиснулась худющая бабушка бессчетного возраста, но с иссиня-черными волосами самого натурального вида. Она стояла как-то криво, будто хромая. Быстро оглядев стучавших, соседка не очень удачно изобразила максимально добродушную улыбку, обнажив криво торчащий зуб, и осведомилась:

— Что, так и будете по всем этажам ходить?

— А что делать.

— Э, девки, этак вы до утра промаетесь. Значит, доставай свою ерундистику электронную, записывай, — обратилась она к младшей, — кошки живут: в пятой, восемнадцатой, тридцать первой и двадцать… как это…

Громкое карканье за спиной бабули прервало перечисление.

— …двадцать шестой, вот.

— С-спасибо, — пролепетала дочь. — Очень время сэконо… А откуда вы знаете?

— Чую, — отрезала старуха и захлопнула дверь.

****

— Псих, что ли?

— Скорее просто сплетница. Про нашу восемнадцатую верно сказала. Давай, в общем, проверим, мало ли. Кошка, ты там как? Вроде нормально. Сиди давай.

— Сижу.

— Какая там по списку ближе, тридцать первая? Ну вот она, напротив. Стучи, мам, ты сильнее.

В этот раз на стук долго не отзывались. Старшая из хозяек восемнадцатой уже занесла было руку над звонком, но в глубине квартиры, наконец, послышались шаги, и дверь открылась нараспашку. На пороге предстала типичная продавщическо-пролетарская тетка — хоть в палату мер и весов ее, а лучше в музей советского быта. Крепко сбитая, не толстая, а скорее квадратная во всех измерениях, с короткой стружкой без намека на стилевой замысел и с носом картошкой, она наверняка звалась Зиной или Зоей. Если не Оюшминальдой. Младшая даже пожалела, что на теткином переднике в какую-то детскую полосочку не написано имени. Образ органично дополняли стоптанные застиранные тапки и ободравшийся линолеум на полу.

— Вам чего?

— Добрый вечер, вы кошку не потеряли? Черненькая, с хвостом.

— А где ж есть кошки без хвоста, оторвали и сварили, что ли? — ухватилась женщина не за тот пункт.

— Ну, знаете, у нас одна — курильский бобтейль, они как рыси. Не суть. Так кошка…

— Брсик! БРСК! — отрывисто, еле разборчиво, но громогласно позвала тетка, немного отходя и отворачиваясь в коридор. Благодаря этому ее отступлению стала видна кухня, освещенная ничем не закрытой лампочкой, под которой на клеенке шел пир горой — из непонятной жидкости, кильки, маринованных огурцов и ржаного хлеба. Судя по торчащим из-за угла красным носкам, состав пирующих недавно понес потерю. Оставшиеся в строю двое дядек, не различимых со спины, явственно приступили к стадии «ты меня уважаешь».

— Простите, — неловко улыбнулась тетка, — отмечаем. О, Барсик!

К ногам хозяйки подошел поджарый рыжий кот без одного уха и с до жути пронзительным взглядом зеленых глазищ. Судя по всему, это было единственное существо, с которым та не вела себя, как с надоевшим покупателем, задерживающем очередь: неожиданно ловко нагнувшись, она поскребла кота за оставшимся ухом, что-то ласково нашептывая. Тот громко заурчал.

— А, так ваш на месте?

— Барсик, скажи тетенькам, ты в порядке?

— В полном.

— Ну, мы тогда пошли.

— Вы скажите потом, кошку-то вернули или нет. А то я бы и вторую взяла. Мы долго сидеть-то будем. Удачи.

— Да, конечно.

****

Растрогавшись соседкиным кошколюбством, женщины не сразу обратили внимание на один подозрительный момент и вспомнили о нем только на подходе к двадцать шестой квартире с извечно мигающей лампой. Через незадвинутый глазок был видел горящий свет. Стуча уже по третьему — последнему— разу, младшая опомнилась:

— Слушай, а тебе не показалось… Или это только мне с недосыпу… Что, так сказать…

Путаная мысль снова прервалась — перебоем электричества. И каким! Обычно свет мигает один раз. Ну, второй. В крайнем случае, просто выключается — надолго или нет, как повезет. Тут же началось натуральное светопреставление: несчастные лампы во всем доме моргали быстро и с разной интенсивностью, аки аварийная сирена, где-то что-то скрежетало и, кажется, даже разок взорвалось. И спустя минуту прекратилось, чтобы оставить лапочку перед двадцать шестой квартирой в уже привычном мерцающем состоянии.