Каждая клеточка его тела громко протестовала, воздух в легких словно смерзся в твердый ком, как только Гарри погрузился по плечи в ледяную воду. Его так трясло, что невозможно было вздохнуть, а по воде к берегам озерца побежали мелкие волны. Гарри нащупал меч онемевшей ногой, чтобы не пришлось нырять два раза.
Он невольно тянул с погружением, задыхаясь и дрожа, пока в конце концов не сказал себе, что деваться всё равно некуда, собрал последние остатки мужества и нырнул.
Холод был убийственный. Вода обжигала, как огонь. Кажется, даже мозги замерзли напрочь. Раздвигая руками темную воду, Гарри потянулся к мечу. Пальцы сомкнулись на рукоятке. Он потащил меч наверх, и вдруг что-то туго сдавило шею. Гарри подумал было, что это водоросли, хотя ничего такого ему не попалось, пока он нырял. Он пошарил рукой и понял, что водоросли тут ни при чем, а душит его цепочка от крестража.
Гарри забился, прорываясь к поверхности, но только врезался в каменистую стенку берега под водой. Он задыхался, корчился, дергал цепочку застывшими пальцами, в голове взрывались разноцветные огни, он ничего не мог сделать, оставалось только утонуть, и руки, обхватившие его поперек туловища, были, конечно, руками Смерти…
Отчаянный детский крик, душераздирающе-тонкий, буквально подбросил Вернона. С кряхтеньем поднявшись с кровати, он с поразительной для своей комплекции скоростью рванул вон из спальни, с грохотом слетел по лестнице и рывком распахнул дверь чулана. Просунувшись вовнутрь, Вернон выволок кричащего Гарри и, держа перед собой в вытянутых руках, начал осторожно трясти, как маленькую молоденькую яблоньку, сдавленно шипя сквозь зубы:
— Мальчишка, тихо ты… Прекрати!.. Чего ты?..
Гарри очнулся от того, что его легонечко трясли и уговаривали прекратить. Замолчав и раскрыв глаза, Гарри увидел перед собой родное лицо дяди Вернона. Всхлипнув, он облапил дядю за толстую шею и облегченно разревелся. Вернон растерянно и неумело похлопал племянника по спине, продолжая бормотать:
— Ну чего ты, а? Чего ты…
А Гарри, рыдая, постепенно приходил в себя, начав замечать некие странности. Например, руки, сцепленные за загривком дяди, были очень маленькими, прямо сказать, детскими, в цыпках и царапках… А во-вторых — он плачет, как младенец. Что было совсем несвойственно ему. Но и тонуть, с другой стороны, тоже неприятно было. Если точнее, то очень страшно. Полный недоумения и крайне нехороших подозрений, Гарри отстранился и смутился, увидев, что дядя стоит перед ним на коленях. Это ему сколько сейчас лет, если он настолько измельчал? Ближайшее зеркало, как он помнил, висело в ванной. Шмыгнув носом, Гарри посмотрел в сторону обозначенной комнаты, Вернон понял и грузно поднялся с колен, грубовато велев:
— Иди умойся.
В ванной Гарри тут же встал перед зеркалом. И растерянно задумался, рассматривая себя восьмилетнего. Что же произошло? Это был сон? Или… или он взаправду утонул почти взрослым?
— Мне было семнадцать, и я утоп в лесном озере, пытаясь достать со дна меч для уничтожения крестража… — озадаченно сообщил он своему отражению. Подумал и решил поправиться: — Нет, не так, мне будет семнадцать, и я утону в лесном озере при попытке достать со дна меч для уничтожения крестража.
Снова подумал, силясь сообразить, какая версия выглядит более правдоподобной. Ну, откровенно говоря, обе версии звучали не ахти… Ни на сон, ни на видение будущего это не походило, это было до ужаса похоже на память. На воспоминания о прошлой жизни. Ведь никакое предвидение не подарит человеку знание, что такое крестраж. А Гарри знал. Вернее, помнил.
Помнил всё: от побега Дурслей на остров до самого последнего страшного воспоминания об утоплении в ледяном озерце. До сих пор живо и ярко было ощущение жуткого холода, от которого перехватывало дыхание и каменело в груди, словно диафрагма впала в кому и забывала вытолкнуть из легких воздух, чтобы те могли вдохнуть новую порцию.
— Я умер и вернулся назад? — спросил Гарри свое отражение. Отражение ответило бликом на лбу от лампы. Насторожившись, Гарри поднял волосы со лба и всмотрелся в…
А вот шрама-то как раз и не было. Вернее, от него остался лишь восковой след, заметный при каком-то наклоне головы и определенном углу освещения, падающего на лоб. И кстати… Гарри опять задумался, понимая, что в его внешности ещё чего-то не хватает. Повертел головой туда-сюда, как будто хотел заглянуть в уши, и сообразил — он без очков! Дядя же его из чулана спящего выволок. А если очки на полке, то… Не додумав, Гарри развернулся и опрометью бросился к чулану.
Очков не было. От слова «совсем». Пришлось снова думать. Для этого Гарри уселся на топчан, подпер щеку кулаком, неосознанно принимая позу Мыслителя, и крепенько задумался. Так… очков в этой альтернативной вселенной нет. Как нет и крестража во лбу, а с ним и парселтанга, надо полагать… А что означает отсутствие очков? Это-то что меняет? Его зрение было плохим из-за крестража Темного Лорда? Черт побери, почему он так странно умер?! Ведь утопленники не так умирают, разве нет?..
Тут Гарри зябко поежился, в очередной раз вспомнив свою бесславную гибель там, в ледяной луже. На ум так и напрашивалась картинка с потрясенной Гермионой, когда она найдет его распухшее синее тело, плавающее лицом вниз… Стоп, стоп-стоп, если он сейчас мелкий недоросль, то Гермиона в настоящее время тоже должна быть заученной малявкой. От этой мысли почему-то стало легче, и Гарри глубоко вздохнул, смиряясь со своим странным приключением. В конце концов, на свете есть магия, а магия может всё, даже вернуть с того света и впихнуть в детское тельце. Тут Гарри прислушался к себе — что-то он необычно думать стал, не так, как раньше…
Да, согласился он сам с собой, раньше я был тупицей. Бараном. Или нет, болваном, как любил приговаривать Снейп. И надо признать — он был прав. Или будет прав, поправился Гарри. Поразмыслил и передумал — нет, на этот раз Снейп так не скажет. Потому что он, Гарри, постарается не быть болваном.
В ожидании Петуньи и своего (подумать только, своего!) котёнка Гарри прослонялся по дому, по старой доброй привычке подтирая там-сям партизанскую пыль, прокравшуюся в комнаты в отсутствие внимательной хозяйки.
Всё в доме вызывало ностальгию: и забитая книгами и старыми вещами вторая спальня Дадли, и холостяцкая берлога Мардж, состоящая всего лишь из трюмо с креслом перед ним и гигантской безразмерной кровати. Кажется, тётушка Мардж должна будет приехать на день рождения Дадли в следующем году, именно тогда её Злыдень, по идее, загонит Гарри на дерево… Надо будет произвести на тётку хорошее впечатление и как-то задружиться с её собакой, чтобы не было тех неприятных эксцессов в будущем.
Гостиную Гарри обошел несколько раз — пыли в ней было побольше, чем в остальном доме, ну, может быть, ещё в спальнях Дадли и супругов… Кстати, как бы себе комнату выпросить? Книжек там много, и все новые, вот бы их перечитать… Гарри прислушался к себе, удивляясь своему странному желанию, вроде бы Гермиона его не кусала? Так чего ж его к литературе потянуло? И комнату бы… Сообразив, Гарри засмеялся — он комнату хочет, а с ней и то, что в ней находится! Кажется, желания детского тела начинают преобладать над его «взрослым» мышлением. Ну логично, тело детское, и потребности его — соответствующие. Вон, уже ищет пути подхода к родственникам, собирается их задабривать и покорять, обеспечивая себе безопасную зону детства.
А раньше почему не додумался? Почему позволил Дурслям стать злыми и недобрыми по отношению к нему-первому? Почему тот Поттер был таким зачморенным? И таким, прости господи, телёнком? Ну, Хагрид его не убил, конечно, а если б маньяк конфеткой поманил — он бы пошел? Пошел бы, с унынием признал Гарри, поражаясь аховому-себе. Насколько ж ему паршиво жилось у тогдашних Дурслей, что он, как тот телок на веревочке, попер за первым встречным, приласкавшим забитого дитёнка добрым словом?..
Ой, вопросов-то сколько. И ни одного ответа. Гарри закусил губу, встревоженный столь явным несоответствием в своей прошлой жизни. Начало попахивать подленькой подставой, изо всех щелей полез тухленький запашок топорной театральной постановки.
В отдалении слышались шаги Дадли, тот от нечего делать бесцельно кружил по дому, шаги были тоскливыми, шаркающими, так бродит отчаянно скучающий человек… Мысли Гарри начали танцевать от печки Дадли: это он почему таким плохим стал? Потому что скучал по маме, которая приедет не раньше полудня? Ну, насколько он помнил, Дадли именно со скуки начинал ловить и поколачивать безответного очкарика.
Решение пришло спонтанно, совершенно внезапно и такое простое… Отложив метёлочку-смётку, Гарри решительно двинулся навстречу Дадли и, не дав ему опомниться, сразил вопросом в лоб:
— У тебя есть «Остров сокровищ»?
— Чего? — искренне опешил Дадли и недоуменно заморгал. — К-какой остров? К-какие сокровища?
— Книга такая, про пиратов, — невинно сообщил Гарри, с затаенным восторгом наблюдая, как загораются глаза кузена при слове «пираты».
— Н-не знаю, — растерянно сдулся Дадли. Но тут же просиял: — А пойдем ко мне в комнату — сам на полках посмотришь.
«Остров сокровищ» нашелся на верхней полке и оказался красочным фолиантом в стилизованной под старину обложке, с черно-белыми иллюстрациями-гравюрами внутри. Делая вид, что сомневается в том, та ли эта книга, Гарри раскрыл её и вслух прочитал первые строчки:
Глава 1
Старый морской волк в трактире «Адмирал Бенбоу»
Сквайр Трелони, доктор Ливси и другие джентльмены попросили меня написать все, что я знаю об Острове Сокровищ. Им хочется, чтобы я рассказал всю историю, с самого начала до конца, не скрывая никаких подробностей, кроме географического положения острова. Указывать, где лежит этот остров, в настоящее время еще невозможно, так как и теперь там хранятся сокровища, которых мы не вывезли. И вот в нынешнем, 17… году я берусь за перо и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда у моего отца был трактир «Адмирал Бенбоу» и в этом трактире поселился старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке.
Я помню, словно это было вчера, как, тяжело ступая, он дотащился до наших дверей, а его морской сундук везли за ним на тачке. Это был высокий, сильный, грузный мужчина с темным лицом. Просмоленная косичка торчала над воротом его засаленного синего кафтана. Руки у него были шершавые, в каких-то рубцах, ногти черные, поломанные, а сабельный шрам на щеке — грязновато-белого цвета, со свинцовым оттенком. Помню, как незнакомец, посвистывая, оглядел нашу бухту и вдруг загорланил старую матросскую песню, которую потом пел так часто:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Остановившись на самом интригующем месте, Гарри ликующе посмотрел на Дадли.
— Отлично! Это та самая книга. Можно я возьму почитать?
Дадли бросил взгляд на полки, потом на книгу в руках кузена и проговорил с просящей ноткой:
— А ты её вслух читать будешь? Можно я послушаю?
— Давай, — согласился Гарри, обозрел захламленную комнату и неуверенно предложил: — Пошли в гостиную, там сейчас солнце.
— Пошли! — обрадовался Дадли.
В гостиной мальчики сели рядышком на диване, Гарри расположил книгу на коленях и стал читать негромко и монотонно, но это не помешало Дадли окунуться в волшебный мир приключений. Перед внутренним взором Дадли, как на 3D экране, разворачивались паруса пиратских судов, рокотали грозовые валы, грохотали пушки, нестерпимым жаром сияло золото, звенели бои на шпагах, визгливо орали «Пиастры! Пиастры!» красные длиннохвостые попугаи…
Приехав на электричке, уставшая с дороги Петунья была безмерно удивлена, услышав с порога голос Гарри. Заглянув в гостиную, она была поражена ещё больше, увидев, что племянник читает вслух её сыну. Это так ошеломило Петунью, что она подняла переноску к лицу и обменялась взглядом с котёнком, который, что примечательно, так же озадаченно моргнул на неё из-за решетчатой дверцы.
Комнату Гарри начал обживать обстоятельно и с душой. Сам с разрешения тёти выбрал себе постельное белье, выпросил самодельное покрывало, сшитое руками самой Петуньи. Набрал постеры с лошадьми, горами, долами и лесами, которые любовно развесил по стенам, над письменным столом прочно поселилась роскошная карта мира, над кроватью — календарь и расписание уроков. У окна возле стола встало старое кресло, найденное под прежними завалами хлама: выкинуть его на помойку Гарри не разрешил, упросил оставить. И теперь в этом кресле по ночам спал котёнок, куда он перебирался, когда ему в кровати становилось жарко. Также Гарри переставил книги на полках, принес из чулана свои игрушки, стыренные у Дадли в разные периоды раннего детства. И сказал чулану твердое «прощай!».
Посадили его туда, слава богу, не с младенчества, а с четырех лет, когда он магией чудесить-куролесить принялся, пугая родственников своими нежданчиками. А четыре года — вполне сознательный возраст, так что, натворив что-то непонятное, Гарри приучился сам уходить в чулан и отсиживался там, пока эмоции не улягутся и эти чудачества не прекратятся. Трех лет ему-здешнему как раз хватило, чтобы разобраться с собой и со своей магией, а после нырка за кошкой всё и вовсе встало на свои места.
Теперь же, зная, что он волшебник, Гарри рискнул подобраться к родичам с «нормальной» стороны. Помогая тёте на кухне, он робко поинтересовался:
— Тётя Петунья, а я в передаче про левитацию и телекинез слышал. У меня не может быть что-то похожее, а? Может, я тоже такой… экстрасенс?
Дадли, сидевший тут же, на кухне, и помогавший тем, что подъедал котлеты, оставшиеся с обеда, засверкал глазами.
— Точно, мама! Если волшебников не существует, по вашему с папой мнению, то эстра-сен-сом Гарри может быть! И вообще, это круто! — добавил он, вспоминая тортик.
— Что круто? — настороженно спросила Петунья.
— Ну вот, например, я вот так умею, — Гарри повел рукой в сторону мусорного ведра, применяя к нему Эванеско. Доверху наполненное и попахивающее ведерко вмиг очистилось, став не только пустым, но и вымытым чем-то с хвойной отдушкой. Ну, бытовые чары — это вам не чашка, превращенная в крысу, а очень полезное и доброе волшебство. А Гарри, притворщик мелкий, ещё и удивление изобразил.
— Ой, а экстрасенсы так умеют?
Дадли захихикал.
— А ты волшебник, Гарри! Просто мама с папой не хотят это признавать!
— Правда? — Гарри круглыми наивными глазками посмотрел на Петунью, и та сдалась — сказала истину.
— Ну, хорошо-хорошо, Дадли прав, ты волшебник, Гарри…
— Ну я, вообще-то, догадывался, — смущенно опустил голову проказник. — Просто не знал, у кого уточнить.
— Ты догадывался? — Петунья тоже выглядела смущенной.
— Ну да, — Гарри застенчиво колупнул плитку пола носком тапочка. — Потому что я умею то, что не умеют медиумы и экстрасенсы, например, склеивать разбитое и поломанное, уменьшать и увеличивать предметы, а ещё видеть пророческие сны… Мне мама снилась, как живая, рыжая такая, а глаза грустные. Спрашивала, когда мы к ней в Годрикову впадину заглянем?
— Куда? — вцепилась Петунья в нечаянный адрес.
— Город Годрика, расположен к западу от Бристоля, там ещё церковь есть, красивая, — с готовностью повторил Гарри, как прилежный малыш, заучивший местоположение своего дома наизусть. Ох как Петунья заволновалась, в момент достала блокнот и ручку и поспешно записала вслед за племянником, бормочущим: — Дом девять, стоит на Клэм-стрит, зелененькая такая окраина, совсем рядом с кладбищем.
Сейчас Петунья поверила племяннику сразу и бесповоротно, потому что никогда-никогда не говорила мальчику, какого цвета волосы у его матери. Записала и расплакалась, уронив руки на колени. Гарри опешил — отвалил рот и растерянно уставился на тётю. Хотел раскаяться и за всё извиниться, но Петунья запричитала:
— Я же все эти годы хотела найти место последнего пристанища Лили… Стыдоба! Не знать, где родная сестра похоронена! Папу с мамой навещаю, а самой хоть не дыши! Отец, бедный, весь измучился, в глаза заглядывает: где его дочка упокоена?..
Тут и Гарри чуть не заревел в голосину…
— Тётя Туни, ты говоришь про дедушку?
Петунья кивнула, промокнула глаза передником и продолжила:
— Ну да, про дедушку твоего. И ведь ко всем знакомым волшебникам обращалась: к Дамблдору, к Северусу, ни один не ответил…
— Э-э-э, к… — Гарри себя чуть не выдал, но вовремя опомнился: — А кто это?
— Дамблдор — это директор школы, где твоя мама училась, а Северус — наш сосед. Мы с Лили с ним в детстве дружили, когда жили в Коукворте, это город в Манчестере.
— Значит, не ответили? — вернул Гарри мысли тёти на прежние рельсы.
— Да, — переключилась та. — Уж летала Минерва к тому и к другому несколько раз, да всё без толку…
— Кто-о-о??? — едва не взвыл Гарри, чувствуя, как в перегруженном мозгу шарики за ролики завинчиваются.
— Минерва, сова твоей мамы. Лили её в честь преподавателя назвала, говорила, что ей приятно гонять туда-сюда профессоршу…
Гарри звонко захохотал, не в силах удержаться от гениальной проделки своей матери. Сова Минерва! Петунья тоже посмеялась, согласная с тем, что шалость смешная, и снова заговорила:
— Минерва так и живет в доме моих родителей. После смерти твоей мамы она прилетела к ним и осталась у них жить на задней террасе. Птица, наверное, волшебная, раз столько лет живет и не стареет.
— Тётя Туни, я очень хочу увидеть дедушку с бабушкой! — Гарри молитвенно сложил руки, щенячьими глазками заглядывая в лицо Петунье. — А потом мы все вместе сможем съездить в Годрикову впадину.
Петунья с сомнением оглядела руки и плечи племянника. Гарри машинально проследил за её взглядом, тоже оглядел свои плечи и додумался:
— Я не буду колдовать, тётя, честно!
В ближайшие выходные Петунья собрала мальчиков и котёнка, купила билет на поезд, и поехали в гости к Эвансам. Великобритания — остров небольшой, так что поезд их быстро домчал, всего за пару часов. Эти два часа Гарри не знал, как и прожить: всё в нём екало при мысли о живых дедушке с бабушкой, всё поверить не мог, что едет к ним… А увидев, едва не разрыдался от счастья — Гарри Эванс походил на него-взрослого. Радость была запредельная — он пошел в дедушку!!! Врал всё Снейп! Он ни на йоту не похож на Джеймса Поттера! Снейп либо слепой, либо идиот, раз видит то, чего нет. Седой, худой, невысокий, с доброй удивленной улыбкой, Гарри Эванс обнял подбежавших внуков, потом отстранил и принялся трепетно разглядывать мальчиков, держа их за плечи чуть подрагивающими руками.
После посещения кладбища дедушка заметно ожил. Теперь, зная местонахождение своей младшей дочери, Эванс смог вдохнуть полной грудью и даже как-то помолодел, стал выглядеть на свои нестарые ещё пятьдесят.
А бабушку Гарри с Чудеской смогли исцелить. Увидев, как котёнок мурчит на коленях у Рози, Гарри вдруг осознал, что мурчание какое-то особое по звучанию. Прислушавшись и присмотревшись к котёнку, он понял, что малыш включил целебный моторчик. Это тарахтение так сильно звучало, что тело котёнка прямо вибрировало, своими резонирующими волнами снимая боль в артритных суставах. Поняв это, Гарри решил помочь котёнку и устроил бабушке лечебные сеансы. Каждый вечер он садился на пол, одну руку клал на спинку Чудеске, а другую на колено бабушки, концентрировался на мурчании и пробуждал свою магию, направляя её сперва в ладонь, а потом в больные суставы. Тем самым Гарри усиливал целебные силы котёнка, добиваясь полной с ним гармонии и точной гарантии исцеления.
Роза Эванс, к чести сказать, дурой не была, почувствовав, как уходят боли, начала больше передвигаться, сообразив к тому же, что рано себя похоронила. И вот такими совместными усилиями изо дня в день, помогая друг другу и котёнку, болезнь суставов постепенно свели на нет. Коляска и клюка были упразднены: забыты и отправлены в долговечную ссылку в кладовку.
В этот день за ужином Петунья подняла вопрос о наследовании золота в Гринготтсе, спросив, имеет ли Гарри теперь к нему доступ, сменив фамилию? Отец весело фыркнул, заметив, что Лили хватило и маггловских фунтов, чтобы безбедно проучиться в Хогвартсе все семь лет от звонка до звонка. Их финансов хватит и Гарри, если что. А так он остается законным наследником своего отца, кровь-то в нём чья течет? Вот то-то же… а золото от него никуда не сбежит.
Доев питательный и вкусный пудинг, Гарри поблагодарил взрослых и вышел из-за стола.
О том, что он сменил фамилию, Гарри не жалел. Он не хотел той идиотской славы, которой хлебнул полной ложкой в прошлой своей жизни, славы, мешающей ему жить, обязывающей его к тому, к чему он совсем не был обязан. Ему не было хорошо от той славы. Ну что хорошего в том, что он знаменит только потому, что остановил лбом какое-то проклятие и осиротел.
К родителям, кстати, Гарри теперь имел большой вопрос. Весьма большой и странный вопрос — зачем они погибли? Не почему и как, а именно зачем. Зачем Дамблдор одолжил у Поттера мантию-невидимку? Зачем Поттер поперся открывать Темному Лорду, оставив где-то палочку? Зачем мама побежала наверх, а не в заднюю дверь, ведь Темный Лорд приходил один? Ну ладно, допустим, мама побежала за маленьким сыном, но почему она тоже оказалась без палочки? Зачем стала баррикадировать дверь в комнату, а потом кричала на убийцу, как какая-то дурная маггла, а не волшебница с волшебной палочкой?
Дементоры это более чем ясно показали на третьем курсе прошлой жизни… Ну ладно, опять-таки допустим, мама растерялась, будучи молоденькой неопытной ведьмой. Но папа-то, папа! Он же анимаг, не мог он, что ли, в оленя перекинуться да и насадить Волдеморта на рога?! При том, что анимагу и палочка не нужна, он вполне способен превратиться без неё.
Гарри себе это очень ярко представил: открывается дверь, входит враг, а его отец, маг-боевик, вместо того, чтоб тупо орать жене «Лили, беги, я его задержу!», молча превращается в огромного марала с острейшими рогами, один прыжок — и отростки-вилы пропарывают насквозь сердце и легкие! Какой Волдеморт после такого выживет, я вас спрашиваю?!
С отца думы снова перешли на мать, и Гарри загрустил, осознавая, что вообще ничего не понимает. Если мама была молоденькой неопытной ведьмочкой, то какого черта лысого она вписалась в Орден Феникса??? Алиса, мама Невилла, кстати, тоже мало походила на супер-пупер боевого мракоборца! Да и сам Фрэнк Долгопупс… тощенький, махонький, лопоухий, таким он, по крайней мере, выглядел на фотографии, которую Грюм показывал. Он-то где и в каком месте мракоборец? Лежит теперь морковкой в Мунго…
Совсем расстроившись от печальных дум, Гарри плюнул и пошел на улицу — прогулять Чудеску и развеяться самому перед сном. Легкий, невесомый поводок не мешал котёнку, так же как и нейлоновая шлеечка не сковывала движения. Деловито нюхая воздух и сторожко прислушиваясь к каждому звуку, Чудесная Скумбрия неспешно пробирался сквозь густую траву, Гарри неслышно шел за ним, терпеливо поджидая, когда Его Усатому Величеству приспичит совершить более серьезные дела.
Дадли с ними не пошел, так что Гарри с Чудеской оказались одни на старом заброшенном пустыре, куда они в конце концов добрели. Здесь Гарри спустил котёнка с поводка, уважая его личное пространство, и с усмешкой следил за тем, как котишка высокими скачками стреканул в кустики, подальше от берега. Снисходительно покачав головой, Гарри подошел к самому краю и посмотрел вниз. С пустыря открывался великолепный вид на реку Ирвелл, несущую далеко внизу свои желтоватые воды. Кончался август, и в воздухе всё сильнее пахло осенью: дождем, палой влажной листвой, разрезанным свежим арбузом… последний запах удивлял, ведь в поле зрения никаких арбузов не наблюдалось.
Но вскоре запахи отошли на задний план, потому что с другого конца пустыря появился абориген, то есть местный житель. Невысокий, очень тоненький мальчик брел навстречу, прутиком сшибая верхушки высоких трав. Увидев незнакомца, мальчик вздрогнул от неожиданности и замер на месте, как застигнутый врасплох олешек. Гарри с любопытством смотрел на сверстника, отмечая его анемичную бледность и худобу, длинные черные волосы до плеч, просторную рубаху до колен, с рюшами и кружевными манжетами, и коричневые узкие брючки, заправленные в узконосые полусапожки. Поневоле создалось впечатление, что мальчик сошел со страниц романа Стивенсона, изданного в викторианскую эпоху. Маленький викторианец, конечно, заметил пристальное внимание Гарри к своей нестандартной одежде и заметно напрягся, ожидая насмешек и придирок. Но вместо этого услышал:
Уехал Гарри, и Эверетт загрустил. Упало настроение, пропал аппетит…
Вяло поковырявшись в тарелке с салатом, Эверетт уныло отпросился у родителей покинуть столовую. Получив разрешение, уплелся прочь, в свою комнату. После ужина, начав убирать со стола, Клара обратилась к мужу:
— Не нравится мне его настрой. Два дня от счастья летал, а нынче траур — друг уехал. Поговорил бы ты с ним, Северус.
— Хорошо, поговорю… — Северуса и самого распирало от любопытства, с кем там сынок задружился и что это за таинственность вдруг в поведении образовалась? Что это он там такое скрывает? Жена тем временем сгрузила в мойку стопку тарелок, сняла фартук и схватилась за приготовленный заранее саквояж.
— Ладно, Северус, я убежала, буду подгонять платья миссис Стоун, она сильно перехудела с этой диетой, боюсь, раньше утра не освобожусь. А с сыном — поговори.
С чем и унеслась. Северус посмотрел на гору посуды с обеда-ужина, вздернул бровь, взял со стола брошенный фартук и философски натянул на себя. Рукава рубашки были закатаны, и в глаза поневоле бросалась татуировка, наколотая в двух местах: на предплечье, изображающая Черную Метку Темного Лорда, и ещё одна повыше, замысловатый узор в тон первой на сгибе локтя поверх шрама. Её Северус никому из Пожирателей не показывал, чтобы не вызвать лишних интересов и вопросов.
Северус поморщился от воспоминаний о той ночи. Нет, Клара правильно поступила, отрубив ему руку, это действительно оказалось единственным спасением на тот момент, даже удивительно, что она догадалась. Хуже всего было то, что доктора встали в стойку и вызвали полицию, подняв тревогу и велев разобраться. Клара, слава богу, додумалась промолчать и сказала только, что не знает, где её муж так пострадал, просто пришел домой с перетянутой жгутом культей и вырубился. Очнется, его и спрашивайте! Топорик жена спрятала гениально — воткнула на заднем дворе в чурбак для рубки мяса.
Что ж, очнулся — рассказал. На него напал Ампутатор. Доктора, полисмены и адвокаты за головы-сердечки похватались — кто-о-о??? Маньяк добрался до их региона?! Да вашу ж мать! А ну немедля перекрыть все дороги и прочесать все притоны и подворотни! Полиции, конечно, лишняя работка и нервотрепка, зато совесть Северуса при этом была чиста: свалить вину на маньяка, отсекающего своим жертвам конечности, получилось проще и безопасней. Всё равно никто ничего не докажет, даже если его поймают где-нибудь в Девоне или в Йорке. Главное, чтобы жену ни в чем не заподозрили…
А руку ему пришили почти сразу же, в медицинских моргах свежих покойников всегда хватает, осталось только с подходящей группой крови подобрать. Сам же Северус озаботился тем, чтобы отторжения не произошло, для чего и попринял свои экстренные зельица, сваренные как раз на такие непредвиденные случаи: кроветворные, костерост, укрепляющие, ещё мази целебной на свежий шов, и всё стало отлично. Ткани отмереть не успели, некроза не произошло, а значит, и отторгать организму ничего не пришлось. Всё-таки вырастить новую руку невозможно, человек не моллюск и не аксолотль, чтоб себе отсеченные конечности отращивать… Конечно, можно вырастить случайно удаленные кости из руки или ноги, но это при условии, что костям есть куда расти. И то надо действовать с осторожностью, а то вырастет рука посередь груди или лишняя нога из бедра вылезет, бывали такие случаи, когда колдуны пытались вырастить волшебством новый орган, удаленный магически. Вот Грюм молодец, не стал заморачиваться по поводу ноги, отсеченной заклинанием Секо, всобачил себе нормальный протез и ходит.
Кивнув сам себе, Северус домыл последнюю тарелку, поставил её в сушилку над мойкой, закончил дела на кухне и пошел наверх, в комнату сына. Эверетт не спал и папе разрешил войти. Присев на кровать, Северус внимательно посмотрел на сына, отвел пальцами волосы со лба и щелкнул по носу.
— Ну давай, сынок, расскажи мне, что у тебя стряслось, — отец провел ладонью по груди, укрытой одеялом.
— Ничего, пап… — слишком поспешно отозвался ребёнок, подтягивая одеяло к носу.
— Вот как? — прищурился Северус. — А долг жизни у тебя откуда?
— Что?.. — побледнел Эверетт, высовывая нос из-под одеяла. — Па-а-ап, только маме не говори! — взмолился он.
— Не будем волновать маму, — согласился Северус. — Но мне ты непременно поведаешь, кто спас тебя от смерти. Какому герою я должен пожать руку?
— Гарри Эвансу… — тихо проговорил Эверетт. — Это внук мистера Эванса. Он сегодня уехал домой…
Северус протянул руки, сгреб сынишку вместе с одеялом и прижал к груди.
— И ты уже скучаешь?
— Ага… — хлюпнул носом Эверетт. — Мы на берегу Ирвелл встретились. Только успели назваться друг другу, как земля под ногами поехала. Мы вместе упали. Меня сразу на дно утащило, за что-то я зацепился одеждой… ну и придавило немного… А Гарри я видел, видел его смутные очертания у себя над головой, видел, как он ныряет там, ищет меня… Очень хотелось крикнуть, показать, где я, но как под водой-то крикнешь?.. Но он меня нашел и прямо вырвал оттуда, выдрал, выцарапал. Понимаешь, папа, какой он друг?
— Понимаю, — выдохнул Северус, чувствуя, как холодеет кожа на затылке под вставшими дыбом волосами. Его маленький сын чуть не погиб, и он, Северус, по гроб жизни теперь обязан этому Гарри Эвансу, кем бы он ни был…
— Папа, — позвал сын. И продолжил на его отклик: — А Гарри сказал, что палочка убивает магию. И я думаю, что он прав: я тоже боюсь разучиться колдовать без палочки. Можно я буду как ты, папа? Ты же умеешь…
— Умею, — кивнул Северус. — Я с детства знал о магии и научился её контролировать задолго до поступления в Хогвартс. У тебя тоже получится.
И задумался, чувствуя некоторый подвох от судьбы: Лили Эванс была дочерью мистера Эванса. После замужества стала Поттер. Петунья, как он помнил, вышла замуж за перспективного дельца Вернона Дурсля и с гордостью носила его фамилию. Напрашивался только один вопрос, который Северус и озвучил.