Удар пришёлся меж лопаток. Отличный глазомер, с таким только пытать.
– Хватит сутулиться! – мама отодвинула тарелку с тортом.
Мы сидели за праздничным столом. Мы – это я, папа и мама, а праздником можно назвать мой день рождения. Лично я его таковым не считал, пока не добирался до сладостей.
– Давным-давно, – продолжила она. – Лет пять назад…
Я подскочил, ведь мне было как раз пять лет.
– Давным-давно, – повысила она голос, и я присмирел, – лет пять назад, за тридевять земель в забытом царстве-государстве проснулось Зло. Разбудили его противные колдуньи, которые только и умели, что вредить да пакостить. Потя-янулось Зло, зевнуло, – она широко открыла рот и вскинула руки, она и сама так обычно потягивается. – Не успело оно поднять свои огромные веки, как захотелось ему людям плохо сделать.
– Почему?
– Потому что оно Зло. Для злых поступков нет ни причины, ни оправдания, – она наклонилась ко мне. – Ты понял? Нельзя делать плохо, – теперь она смотрела мне в глаза. – Тебя любить никто не будет, как это самое Зло.
За маминым плечом, на стене, плясала четвертая тень, чуть темнее наших. Её хозяин сидел не за столом, как полагается вежливым гостям, а на полу. Мальчик поправил сползавшую маску и медленно наклонил голову к одному плечу, потом к другому, и ещё раз. «Ой-ой-ой, – передразнивал он. – Никто не будет! Ой-ой-ой! Вот так беда!»
– Что там? – Мама оглянулась, но никого не увидела. Он такой, появляется где и когда захочет. А мама слишком медлительная, чтобы поймать его. И слишком глухая, чтобы расслышать, что он рядом. – И накрыло Зло весь земной шар тьмой да так, что человек ничего не видел дальше собственного носа, – говорила она, а меня отвлекали старые часы в прихожей. Они напряжённо тикали, отсчитывая секунду за секундой. Я прикрыл одно ухо ладонью, второе не трогал, чтобы мама не решила, что я отвлекаюсь, и не заругалась.
– Ему было мало ужаса, который он устроил… – кажется, дело подходило к самому главному, и я скорчил рожицу понимания. Звуков стало больше – в комнату над нами пришёл глухой стук. У родителей он тоже был, прямо в груди. И я так умел, правда, у меня – как и у моего тайного гостя – он получался немного другим. Сегодня расслышал его впервые, и он понравился сильнее тиканья и болтовни, потому на нём я и сосредоточился. Тот, что настойчиво лез в мои уши с потолка, куда-то торопился. – …Но что это? – мама указала на люстру. Я задрал голову, хотя и знал, что там ничего не будет.
Гость появился за спиной мамы и развёл руки, разыгрывая нападение. Я захихикал, и он приложил указательный палец к нарисованному рту.
Мои натужные попытки сдержаться разозлили маму.
– Да что такое! – она вздрогнула и обернулась, но того, кто меня рассмешил, снова не увидела. – Прекрати! Немедленно, понял?! Ещё раз – и торта не получишь! – вернула она порядок за столом. Папа перестал задумчиво тыкать вилкой в салат и на автомате погрозил мне пальцем. – Ты понимаешь, почему я тебе об этом рассказываю? Не дурачок же, верно? Да не вертись! Это важно…
В квартире над нами что-то грохнулось.
На праздничный стол опустилось безмолвие. Тонкую работу старых часов теперь уловили и родители, а вот полюбившийся мне стук сверху пропал.
– Больше не стучит.
– Что не стучит? – мама затеребила верхнюю пуговицу халата. Я пожал плечами и полез к торту. Если так продолжится, то и до завтра его не попробую. – Пойдём узнаем, что он так расшумелся. – По пути в прихожую она легонько толкнула отца в плечо. – Ребёнка у нас перепугал!
Папа поплёлся за ней, так и не выпустив вилку из руки. Я же притянул кусок торта поближе к себе. И конфеты, и печенье. Штанину потянуло вниз. Отпустило. Снова потянуло. Я взял тарелку, на которой оставалось пюре, положил на неё немного торта и, приподняв скатерть, сунул угощение под стол. Мой гость, имя которого я так и не запомнил, пусть виделись мы не раз – уж больно оно было странным, я к таким не привык, – сидел на полу и покачивался.
– С днём рождения нас! – запел он, хватая кусок костлявыми пальцами.
– Чудо, – ведущая замолкла. Пауза затянулась, и я оторвался от завтрака, чтобы проверить, всё ли в порядке с телевизором. Взгляд с экрана упал на меня камнем. Стало неловко, точно она сидит передо мной и ждёт реакции на наш утренний «разговор». – Чудо, – повторила ведущая. – Комета, которая заставила поверить всё население Земли в волшебство. Как известно…
Знакомое сопение донеслось до кухни раньше обычного на целых – я с мольбой посмотрел на часы – двадцать семь минут. Ребёнок в соседней квартире две недели как просыпался, выдавая из себя эти звуки. Слушать их было настоящей пыткой, так что я начал жевать бутерброд быстрее.
– Сегодня вечером наш канал, – продолжала ведущая, – покажет документальный фильм, приготовленный к годовщине необъяснимого явления. Вот некоторые отрывки.
– Все… – сообщила со слезами на глазах акушерка. – Все умирали… Вот прям с первым вздохом сердечко и останавливалось! – вид больничных коридоров. – Все, кто в эти часы родились у нас в больнице… Господи боже мой! Несчастные-то крохотулечки!
– Такие аномалии не встречались в истории, – разглагольствовал иностранный учёный. – И что самое страшное – до сих пор этот ужас остаётся загадкой. Не представляю, что нам делать, если он повторится.
– У нас как раз серёдка ночи была, – объяснял фермер. – Она пролетела во-он там! – он чертил пальцем дугу в звёздном небе. – Красивая такая! С ярким хвостом! Я ж тогда не знал, что увидел на самом деле!
– Я фокусы умею делать, – засмеялась девушка. Внизу показалась подпись: «Малиша Сведоч. Одна из выживших».
Она повернулась спиной к камере и поманила пальцем, приглашая следовать за ней. Малиша вышла на улицу, в два прыжка преодолела ступеньки, остановилась в саду, рядом с кустами роз, и снова позволила любоваться своим веснушчатым личиком. Она развела руки в стороны и встряхнула ими. Из плеч опустилось несколько таких же рук. Она покрутила ими, затем взмахнула, и они сложились обратно. Похожий трюк она проделала с ногой.
– Как у тебя это получается? – удивился корреспондент.
– Хороший фокусник своих секретов не выдаёт.
Сопения ребёнка звучали отчётливее.
– Шестнадцать лет назад, в ту самую Ужасную Ночь, – никак не хотела угомониться ведущая, – умирали все новорождённые. Однако в секунды, когда Чудо показалась на небе, семеро детей сумели избежать несчастной участи. Реальный случай, о котором написано множество книг. По мотивам одной из них, бестселлеру Кэтти Гранд, завтра наш канал покажет самую ожидаемую экранизацию этого года – «Дети комет». В фильме семеро выживших после Ужасной Ночи подростков получают силы от пролетающей мимо кометы и пытаются спасти землю от пробудившегося зла.
Для подогрева любопытства пустили трейлер. Промелькнули две миленькие и стройные блондинки и мальчиковатая брюнетка. Гордые позы, развивающиеся волосы – полный набор настоящей героини. Затем показались парни – все удальцы, как на подбор. Интересно, кем из них предположительно являюсь я? Может, тот высокий брюнет с широкой челюстью? Или мускулистый голубоглазик? Азиатом я бы себя не назвал. Впрочем, как и тем темнокожим парнем… Динь-динь. Огласите ваш вариант, пожалуйста! Я выбираю пятый. Никто. Никто из них! Не стоит ждать, что я схвачу девицу и понесусь прочь от дома, который взорвал, как это делал сейчас один из героев фильма. И вот он – страстный поцелуй на фоне спасённого, но разрушенного Нью-Йорка. Ну да, не моего же города. Он даже на карте не отмечен. Какой смысл его разрушать?
Ребёнок разревелся. Следом за его воем в голову вломились гул машин, шипение телевизоров, бесчисленные голоса.
– Ма-ам! – прикрыл я уши.
Шум разрастался и давил на череп. Казалось, кто-то включил сотни радиоприёмников на разные станции и заставил слушать их на полной громкости.
– Бегу! Бегу! – появилась она на кухне. – Вот! Держи! Почистила! – ушам передалась прохлада вставленных жучков. Шумы поутихли, но не исчезли – слуховой аппарат начинал подводить. Нужно было постараться, чтобы услышать то, что я хотел. – Позвоню в больницу и запишу тебя, – сказала мама.
Роль пессимиста в нашей семье отводилась мне, и я прекрасно с ней справлялся:
– Врач ничего нового не скажет. Предложит заказать новый. Из года в год одно и то же. Легче сразу заказать. И ехать далеко. Почему не пойти в ту больницу, где ты работаешь?
– Не умничай! У нас знать не знают, что это за «жучки» тебе нужны. Глаза на лоб всякий раз, как разговор о них заходит. И провериться тебе надо, а то слуховой аппарат раньше менять приходится. Или с качеством беда? Не знаю… О боже! – попался ей на глаза повтор с Малишей Сведоч. – Только глянь, как обезьянничает! Нам тоже в этом году предлагали. Я сказала, что тебе некогда перед камерами кривляться. Ох! Сколько уже времени! Я не смогу тебя сегодня подвести. Сам доберёшься?
– А папа?
– Ушёл пораньше, пока я возилась с твоим аппаратом, так сказать, под шумок. Не забудь! Сперва исторический кружок. Потом бассейн…
–… англский и алгбра, – поднялся я из-за стола и схватился за рюкзак.
– Прекрати бубнить! И не сутулься. Ну? Таблетки не забыл принять?
Я достал из рюкзака два пузырька и тряхнул их по привычке – почти пустые. В этот раз мама не причитала, лишь помотала головой и налила стакан воды.
Я ходил из угла в угол, пока папа шарил рукой под кроватью.
Не заходил в комнату до его появления и маму тоже не пускал. Сейчас же смелости прибавилось. И уверенности в том, что в дом пробрались. Второй этаж – не десятый, залезть недолго. Даже если взломщик успел скрыться, пока мы метались по кухне, лихорадочно соображая, что делать, какие-то его следы должны были остаться. Тем не менее, самому проверять не хотелось. Как и верить в то, что правильно расслышал его последнюю фразу.
– Ну… – Папа поднялся на колени и пожал плечами. – Никого, – а потом добавил нараспев: – Чёрный человек, Чёрный, чёрный…
– Прекращай, – одёрнула его мама. – Это я виновата, – она перестала теребить рукав накрахмаленной блузки и погладила меня по спине. – Не надо было так резко реагировать на новости.
– Он был. Он схватил меня. Смотрите, – я показал руки, но покраснения на запястьях уже исчезли.
– И не стыдно тебе до сих пор в монстров под кроватью верить? – улыбнулся папа. – Что за подозрительно несвойственная этой скучной комнате вещь? – кивнул он в сторону коробки.
– Вам виднее, – шёпотом заговорил я.
Слишком старался доказать свою правоту, вот и посадил голос.
– С чего бы это? – он раскрыл картонку и начал рыться в бумагах. – Всё, что вижу я, это непонятные закорючки. Посылка из-за границы? Когда успел обзавестись друзьями? Папки какие-то… Постой-ка! Это разве не чудесные дети? Так ты интересуешься ими?
– Зачем мне? – я рванул к коробке.
Мама выловила меня за руку и вынудила посмотреть ей в глаза.
– Тебе любопытно, – сказала она. – Это здорово! Это – боже ты мой! – нормально! Но почему скрываешь это от нас?
– Не моя она, – оправдываться не хотелось, а пришлось. – Впервые её сегодня увидел. Она появилась возле кровати, не знаю, сама собой. – Не очень получилось, потому что мама глядела осуждающе. Затем на её лице отобразилась тревога, и я сдался: – У меня же слуховой аппарат сломан. Постоянно барахлит. Из-за того, что слышу всякий бред, я на нервах. Простите. Наверно, померещилось. Нет ничего такого. Закажем новый прибор, и всё наладится.
Мама покосилась на коробку.
– Не то чтобы интересуюсь… – начал я.
– Всё хорошо. Отстать ты от ребёнка, – папа швырнул документы обратно в коробку. – Притворимся, что всё так и осталось в секрете, если ему будет от этого легче.
– Не надо… – запротестовал я, и зря – в комнате я был уже один. – Так мне можно идти на курсы?
– Дома сиди! – отозвалась мама.
Я бухнулся на стул и, облокотившись на письменный стол, уставился в окно.
От крыши к крыше скакали тучи, не такие огромные, как накануне, зато тёмные и упитанные. Город всё ждал, притих, а они никак не проливали дождь и не устраивали грозу, хотя дамочка из прогноза погоды уверяла о приближавшемся шторме.
Мой взгляд перекочевал с нервозных туч на коробку, к окну и снова – на коробку.
Немного успокоившись, я подцепил её ногой, притянул поближе и покопался.
Только папки.
Я открыл первую попавшуюся.
«Малиша Сведоч, – говорилось в документах. – Фотографии прилагаются. – Я не стал их трогать. И так знал, как она выглядела. С детства участвовала во всех возможных передачах и снялась в сериале, который долго обсуждался среди любителей чудесных детей. – Кодовое имя: Сороконожка…»
За спиной послышалось шуршание. Так выдаёт своего владельца одежда, когда он движется мерно, спокойно, может быть, крадётся, но недостаточно мастерски, чтобы слиться с фоновыми звуками.
Совсем близко.
Два шага.
Шаг.
Я обернулся.
Мама ворвалась в комнату, прижимая к груди мешочки, размером с мизинец. Она раскидала их по углам, бросила несколько под кровать и положила парочку у двери и на подоконник.
– Что это? – я тихонько закрыл папку и смахнул её со стола в коробку.
– Рассказала бабе Вере о твоём припадке. Вот она и посоветовала, – мама улыбнулась, приметив мои попытки спрятать недавнее чтиво. Ничего-то от неё не утаить. – Смесь трав, которая успокаивает, а заодно и плохую ауру рассеивает, – она отошла к двери, и в её озабоченных глазах отразилась вся моя комната. И я тоже, как главная фигура сомнительного шаманского обряда. – Ничто дурное не войдёт, хотя и не выйдет тоже. Но у нас ведь ничего плохого нет.
– Мама, – стало за неё стыдно.
– Чего рожи корчишь? Ну, попахивают не очень… Не смей их убирать! Она смогла дать только эти, – мама недобро уставилась на плакаты. Давно просила их снять, а я притворялся, что не слышал, как бы странно это не звучало. – У неё сейчас священник, так что я не стала сильно докучать.
– Что случилось? – я спросил из вежливости, но она оживилась:
– Помнишь её внучку с ребёнком? Она ещё хвасталась, что они к ней приехать скоро должны? – я кивнул. Как тут забудешь – по ночам и утрам такой вой стоит! Она прошла к полке и, внимательно изучив книги, взяла анатомический атлас. – Они попали в аварию пару недель назад, когда ехали к ней, и погибли, – её привлекла страница с изображением уха. – Баба Вера считает, что они не упокоились и помощи просят, вот и решила священника позвать. Тебе плохо? – глянула она исподлобья. – Ты побледнел.
Я падал, потому не выбирал, за что зацепиться. Ухватился за книжные небоскрёбы и оказался погребён под ними, как только растянулся на полу. Единственное, что попалось на глаза – обложка, гласившая «Никогде. Нил Гейман».
Голова пошла кругом, и к горлу подступила тошнота. Её позыв удалось заглушить, однако желудок продолжил бушевать.
– Что за… – Мне ответило недовольное мычание в углу, и я сменил тон. – Прошу прощения. Сейчас я аккуратно выкопаюсь и уберусь отсюда, – мне удалось освободить руку и скинуть с себя несколько увесистых книг.
Никаких проблем. Проснусь или что там нужно сделать? Всё отлично! Проще пареной репы.
Комнату наполнял полумрак. Вокруг валялись книги, запечатанные в целлофан. На потолочной плитке выплясывали звёзды из ночника, сам он потрескивал. Над кроватью качались и звенели ловцы снов. Целый угол отводился под железную дорогу, по которой поезд катался без всякого управления. Всю мебель накрывали белые простыни.
– Вот это да! – вскрикнул Чонёль, проводя рукой по волосам. – Жесть! Она сверкнула, и я такой – ба-а-бах!
У кресла в клетке закопошилась белая крыса. Она замерла, заслышав нас, но не почуяла угрозы и принялась грызть прутья. Рядом с ней стояла коробка, украшенная точно такой же надписью, что и моя.
– Ты вообще понимаешь, что произошло? – схватил он меня за плечи и начал трясти.
– Не особо, – оттолкнул я Чонёля и заметил на нём маску. Краешек у глаза почти откололся.
Всё-таки купил. Явно прогадал. Она вот-вот развалится.
– Это я сделал, – ткнул он себе в грудь. – Знаешь ли, мы не так просты! О-хо-хо! У тебя слух. Судя по всему бесполезный, раз тебе позволяют творить с ним, что вздумается. А я… я вот что могу!
Он подскочил к горе книг и провалился в пол. Я застыл, не понимая, что должен делать. Среди мерзких шуршаний и писка раздался гудок игрушечного паровоза.
– Эй! – сказал Чонёль у меня над ухом. – Круто, правда? А всё почему? Помнишь? Тени! Могу войти в любую тень и через любую выйти. И тебя с собой перетащил! Понимаешь? Не был уверен, что не помрёшь, но вот он ты! В любом случае, терять было нечего, верно? Ух! Вообще-то, со страху тебя утащил. А смотри-ка, как вышло! До чего здорово! Неужели и правда я настолько крут? Попробую с Белушей! Может, теперь…
Чонёль выловил крысу, хотя та царапалась и не гнушалась тяпнуть своего врага за палец. Он утонул в бледном пятне на стене, и его трюк с исчезновением заставил меня очнуться.
Поскольку оказался я здесь прямиком из кровати, то стал обшаривать комнату в поисках накидки. На мой вопрос, могу ли я взять на временное пользование его вещь, создание в углу тяжко засопело.
Единственное, что попало под руку, – простыни. Я сорвал одну со стола. На серый коврик упал пенал, покоившийся под ней до моего скромного вмешательства, и во все углы комнаты покатились ручки и карандаши. Пришлось ползать на четвереньках, чтобы собрать их. Так увлёкся, что забылся и полез к шкафу, у которого слышался шорох.
– Не собирался я устраивать здесь бардака, – начал было я, когда существо оживилось. – Положа руку на сердце… – призадумался и коснулся ладонью груди. – Могу поклясться, что исчезну, как поймаю парня… парня, который, кажется, похитил вашу крысу, – раздалось звонкое рычание, от которого я подскочил и поспешил к столу, чтобы в случае нападения воспользоваться им как щитом. – Поверьте, я здесь совершенно ни при чём. Делайте с ним, что хотите, только пусть он сперва вернёт меня домой. Договорились?
Существо не ответило, и этого мне было достаточно. Я быстренько собрал карандаши, швырнул пенал обратно и краем глаза заметил рисунки. В основном тёмные и мрачные. Люди с широко раскрытыми ртами и вздыбленными волосами, ломанные линии и скрюченные формы, от объёмности которых оставались едва уловимые следы. Одно изображение делилось на багровый фон и жёлтые чирканья, в другом не использовалось никаких цветов, кроме чёрного разных оттенков.
Через завалы разрушенной книжной империи, пострадавшей от моего случайного падения, я пробрался к окну и слегка отодвинул тяжёлую грязно-зелёную штору. По комнате разлетелись мычания и шуршания. Уж не хочет ли это подползти ко мне? Я осмотрелся: никаких движений не заметил и выглянул на улицу. Что внизу – не разобрать, высоко.
– Сиэтл, – подавлено сказал Чонёль.
В руке он держал мёртвую крысу. Мгновение спустя тельце лежало в клетке.
– Ты же вроде из Сеула? Почему мы здесь?
– Ну, тут живёт… – он указал за спину, в сторону мычаний, и шагнул ко мне. – Почему не удивлён? Не боишься? Тебе говорят, не сегодня завтра помрёшь страшной смертью, а ты будто фильм смотришь, – он щёлкнул пальцами у меня перед носом. – Думаешь, Темынь это шутки? Таблеточки свои драгоценные принять забыл? Или наоборот, уелся ими? Как насчёт этого? – он ущипнул меня. – А этого? – толкнул в плечо. – Поверь, уж будь любезен! Иначе тебе конец! Нам всем!
Я подался назад и наступил на динозавра-киборга, издавшего громкий хруст и наверняка после этого почившего. Это полбеды – мне не удалось сохранить равновесие, и я ухватился за штору. Та слетела с крючков и приземлилась к нашим ногам. В комнату ворвался солнечный свет, только и ждал, когда его впустят. Он, не скрывая жадности, пожрал весь мрак, и я увидел маленькое, прячущееся за шкафом создание. Лучи в мгновение ока добрались до него, и жертва завопила, да так, что у меня загудело в голове.
Не скажу, что меня интересовал пёстрый линолеум, на котором меня угораздило распластаться, вариантов-то особо и не было. Либо это, либо ссохшиеся старушечьи ноги, слегка размытые из-за действия отвара.
Я надеялся, что баба Вера уйдёт в другую комнату, хотя бы на минуту. Не знаю, вдруг решит, что нужно позвать священника или ещё кого. Лишь бы подальше от меня. Однако она торчала у плиты и мурчала себе под нос весёлые мотивы.
– Есть кто-нибудь дома? – раздалось из прихожей.
Старуха замерла. Дверь она точно запирала, так что внутрь никто пробраться не мог. Да и звонят или, по крайней мере, стучат обычно, прежде чем заглянуть.
Я услышал, как булькнула жидкость в пузырьке, который она взяла в одну руку, и лязгнул нож, подхваченный второй. Баба Вера засеменила к незваному гостю, чмокая и ворча, и было в этом нечто обыденное, точно она так каждый день пополудни делала.
Лёгкое шуршание, за ним поскрипывание – и тишина. Пошарканные кроссовки появились перед моим носом пару секунд спустя.
– И сколько раз мне тебя спасать? – Чонёль присел на стул и нюхнул зелье, которым меня опоили. – Фу! – Он аккуратно, двумя пальцами, отодвинул от себя чашку. – Фу-фу, – добавил он, будто одного раза было мало. – И чего делать?
Если спрашивал меня, то напрасно. Я до сих пор не понимал, почему лежал на полу, не то чтобы сообразить, какое лекарство мне нужно.
Чонёль подошёл к раковине и нацедил стакан воды. Поднёс мне и дал напиться. Несильно, но помогло. Теперь во рту ощущался привкус гнилой травы, смешанной с подсолнечным маслом.
Он усадил меня на табуретку и прижал спиной к стене. Затем по-хозяйски поставил чайник и порылся в кухонных ящиках. На столе образовалась горка из конфет и печенья.
– Книга.
– Что? – К тому моменту, когда я заговорил, он попивал чаёк.
– Посмотри в книге. – Вялый кивок в сторону подоконника, и голова у меня закружилась. – Она отвар из неё вычитывала.
Чонёль уже стоял у подоконника и тянулся липкими от карамелек пальцами к старой ободранной обложке.
– Ай! Жжётся-то как! – На его руках вмиг оказались рукавицы-прихватки. Он вцепился в книгу, со стенаниями доволок её до стола, швырнул поближе ко мне и пролистал несколько страниц. Повеяло старостью и плесенью. – Надо её с собой забрать. – Из неё полез скрипучий шёпот. Я покосился на Чонёля. Он спокойно разглядывал картинки – не услышал. – Книжонка-то вроде дельная. Непонятная только. – Я бы такого, конечно, не предложил, вещь всё-таки не наша, но про себя с Чонёлем согласился. – Да и лучше пусть у нас будет, чем у этой сумасшедшей старухи, да?
– Что ты с ней сделал, кстати?
– Запихал в шкаф, – не отвлекался он от рисунков. – Всё с ней нормально, – он поправил маску. – Я что, похож на истязателя старушек? Так! Хватит! Давай подкрепись! – он пододвинул ко мне кружку, из которой пил. – И валим отсюда!
– Мы в чужой квартире.
– Все мы братья и сёстры в этом мире! – развёл он руки и устремил лицо к потрескавшейся побелке на потолке. – Серьёзно? – Благодать сошла с него, не успев толком себя проявить. – Она чуть тебя не угробила, так что съешь конфетку и запей чайком. Такой стресс! Уф!
Я сжевал одно печенье и действительно почувствовал себя лучше.
Чонёль листал книгу. Мы не знали языка, так что навряд ли он понимал хоть слово. Правда, всей своей сущностью пытался показать некую осмысленность.
– Почему не появился и не забрал меня? Зачем заговорил с ней? – Он замер, услышав вопрос. – Пожалуйста, когда рядом со мной, привлекай поменьше внимания.
– У неё в квартире странные тени, – простонал он. – Дикие какие-то. Одна меня укусила, – он закатал рукав, и мне открылись следы клыков. – Едва удалось нырнуть в одну из них. Ту, что лежала у самой двери, а дальше пришлось соображать. Я ж не знал, где ты точно и что она делает.
Когда удалось подняться, Чонёль помог мне дойти до лестничной площадки. Проходя мимо шкафа в коридоре, я услышал частое дыхание старухи. Её сердце колотилось как заведённое. Боится. Однако и мне особо нечем похвастаться. Обогнул шкаф, словно баба Вера в любую секунду могла из него выскочить.
Рядом с моей крохотной сумкой стоял огромный чемодан. Пока я недоумевал, чего можно было в него напихать, Чонёль сбегал за книгой. Мы засунули её к моим пожиткам, потому что его багаж якобы и так трещал по швам.
– Сперва вещи, затем ты, – расставил он приоритеты.
Чонёль проскользнул в узкую тень перил, а я остался ждать, украдкой посматривая на квартиру старухи. Конечно, и мысли не возникало пробиться в любимцы бабы Веры – да и сам я её особо не жаловал, – но она часто угощала меня леденцами, когда был помладше. Она всегда интересовалась моим здоровьем и улыбалась мне. И в то же время, получается, поджидала момент, чтобы от меня избавиться.
Чонёль появился за спиной незаметно и ухватился за моё плечо. Я успел почувствовать прохладное облако под ногами, а дальше мы уже стояли в комнате Лейна.
– Когда знаешь куда идти, – сказал тенеходец, – достаточно шага, чтобы добраться. Теней много, и они постоянно пересекаются.
– А они не могут выбраться к нам? – я следил за тем, как он швырнул мою сумку под стул, а свой чемодан стал старательно запихивать под кровать.