Чужая буря Вождя орков

Глава 1. Пролог. Для кого-то последний день, для меня — первый.

— Ну вот, просто замечательно! — выдохнула Аня, вжимаясь в холодный камень и пытаясь вцепиться в скалу кончиками онемевших пальцев. — Аффтар жжот. Написано же: «маршрут для опытных альпинистов». Видимо, я сегодня не очень опытная.

Внизу под ногами клубилась молочно-белая пелена облаков, наглядно демонстрируя, насколько глубоко она облажалась. Где-то там шумела река, но ее рокот тонул в оглушительной тишине высоты и в бешеном стуке ее собственного сердца.

Она сорвалась. Нелепо, по-дурацки, из-за крошечного камушка и неловкого движения. И теперь висела между небом и землей, как забытое божеством подаяние, отчаянно цепляясь за жизнь.

И знаете, что было самым паршивым? Не страх. Даже близко не страх.

Ее накрыло волной такого щемящего, идиотского и до коликов острого сожаления, что перехватило дыхание куда сильнее, чем разреженный воздух.

— Двадцать пять лет, Карл! — мысленно прошипела она, обращаясь к вселенной, Богу и всем, кто стоял в очереди на раздачу жизненного смысла. — Двадцать пять лет, а я что? Я — ходячее, пыхтящее, сверхуспешное недоразумение!

Она успела получить красный диплом, встроиться в систему, купить квартиру в ипотеку и даже собрать коллекцию медалей с соревнований по фехтованию. Она была сильной, независимой, чертовски самодостаточной Аней. Ее жизнь была расписана по пунктам в ежедневнике и выглядела как эталонный план по захвату мира.

А на деле оказалась просто идеально отлаженной консервной банкой. С красивой этикеткой «Превосходно» и полной пустотой внутри.

Она так и не узнала, что значит — потерять голову от какого-то придурка. Чтобы сердце колотилось, как сумасшедшее, не от адреналина перед стартом, а от одного взгляда. Чтобы мурашки бежали не от холода в горах, а от случайного прикосновения его руки.

Нет. Ее близостью были строгие правила поединка на рапирах. Ее страстью — покорение немых и абсолютно безучастных к ее подвигам вершин. Ее любовью — тихий вечер наедине с книгой, где у героев, черт побери, было куда больше страсти и чувств, чем у нее за все двадцать пять лет.

— Эпик фэйл, — хрипло прошептала она, и ее голос сорвал ветер. Слезы, мгновенно леденевшие на щеках, текли не от страха, а от осознания чудовищной, просто анекдотической ошибки. Она отчаянно цеплялась за жизнь, которую на самом деле так и не прожила. Потратила ее на достижения, которые сейчас показались ей пылью.

Ее пальцы онемели. Силы покидали ее. Каждый мускул кричал от невыносимого напряжения.

— Ладно, Вселенная, — мысленно бросила она вызов, собрав остатки своего сарказма как щит. — Шутка зашла слишком далеко. Давай договоримся. Я признаю, что была круглой дурой. Ты дашь мне второй шанс? Хотя бы один раз почувствовать, что это вообще такое? А? Сделку?

Но камень под ее пальцами дрогнул. Крошечный кусочек сланца с предательским треском откололся и полетел вниз, исчезая в белой пустоте.

Больше не за что было держаться.

— А вот и нет, сволочи! — ее крик разорвал тишину. Это был не крик ужаса. Это был крик самой чистой, самой ядреной обиды на несправедливость.

И тогда время остановилось.

Ее падение замедлилось, превратившись в подозрительно плавное парение. Вихрь из сверкающих льдинок и осенних листьев, которых тут, на вершине, быть не могло в принципе, мягко подхватил ее. Воздух вокруг загудел низким, могущественным аккордом, словно кто-то ткнул пальцем в саму ткань реальности.

— Серьезно? — удивилась Аня уже вслух. — Галлюцинации из-за нехватки кислорода? Ну что ж, хоть какое-то развлечение.

Она не упала. Она парила в центре зародившейся бури, и ветер, уже не колющий и злой, а нежный и до чертиков любопытный, обвивал ее, словно изучая. Он касался ее лица, спутанных волос, окровавленных пальцев — и боль утихла, сменившись странным покалыванием.

Перед ней материализовалось Нечто. Нет, не так. Перед ней материализовалась сама идея движения. Бесконечный, пульсирующий вихрь из сияющего воздуха и чистого света. Формы не было, только мощь. И дикое, неподдельное любопытство.

«Ты так громко звала. Мешаешь круговороту воздушных масс…»

Голос прозвучал прямо в голове. Он был похож на то, как если бы ураган вдруг научился говорить, вплетая в свою речь шелест листвы и завывание вьюги.

— Звала? — мысленно огрызнулась Аня, напуганная до усрачки, но не подавая вида. — Я, вообще-то, тут помирать собралась. По-тихому. Без свидетелей.

Существо — Дух — склонилось над ней, и ее тоска, ее щемящее сожаление, ее невыплаканные слезы и неиспытанные желания хлынули наружу, как из прорванной плотины. Он видел ее насквозь. Видел ту самую пустоту, которую она так мастерски прятала под броней сарказма и показной силы.

«Какая занятная… Хрупкая скорлупа. А внутри… шум и тишина. И голод. Такой чистый, наивный голод.»

В его «голосе» прозвучала нота, похожая на удивление и восхищение.

«Твой мир кормил тебя камнями. А ты хотела огня. Как несправедливо.»

Дух Ветра — ибо это был он — будто задумался. Он был древним, он видел миры, и эта маленькая, разбитая, но такая яростная человеческая душа с ее простым и огромным желанием показалась ему бесконечно любопытной.

«Твой зов слишком искренен для такого конца. Слишком… громок. Я его слышу.»

Он принял решение.

Вихрь света и воздуха сгустился вокруг Ани, подхватывая ее, унося прочь от холодной скалы, от серого неба, от мира, который так и не стал для нее домом.

«Подарю тебе новый мир. Там тоже хватает идиотов и камней. Но там есть место и для огня. Найди его. Раздуй его. И тогда… тогда посмотрим, какой шум ты сможешь поднять.»

Он вдохнул в нее часть себя. Искру своей бесконечной, необузданной свободы. Дар, который был и благословением, и проклятием, и самым большим приключением в ее жизни.

Последнее, что успела подумать Аня, прежде чем сознание отключилось насовсем, было:

— Ну, я же просила всего один раз… Ладно, хоть не скучно будет.

А потом — мягкий удар о влажный мох. И запах. Сладковатый, пьянящий, незнакомый запах цветов, земли и чего-то такого, чего в ее старом мире точно не было. Что-то вроде… магии.

Глава 2. Проснуться принцессой. Ну почти.

Анна

Первое, что я почувствовала — это адскую боль в висках. Такое ощущение, будто внутри моей черепной коробки лихие гномы устроили боулинг, используя мои же мозги в качестве шаров.

Второе — мягкость под спиной. Не мох, не земля. Что-то вроде перины. Очень настораживающе.

Третье — тихий, прерывистый плач где-то рядом.

Я рискнула приоткрыть один глаз. Потом второй. Взгляд сфокусировался на деревянных балках высокого потолка. Резные, темные. Ничего не напоминает. Я медленно повернула голову — мир поплыл волной тошнотворной каши — и увидела ее.

Девочку. Лет шестнадцати. Бледную, как простыня, с огромными глазами цвета незабудок, полными слез. Она сидела на краю моей кровати и смотрела на меня с таким облегчением, что я почувствовала себя последней дрянью просто за то, что лежу тут, а не бегу марафон во имя добра и справедливости.

— Ты… ты жива! — выдохнула она, и ее голосок задрожал. — Я так испугалась! Я думала, ты…

— Умерла? — хрипло закончила я. Горло было сухим, как воронье гнездо. — Нет, пока нет. Но есть планы на вечер. Что случилось? И, что более важно, где я, и кто вы?

В голове гудел только белый шум. Полная пустота. Кроме одного-единственного якоря.

— Меня... меня зовут Анна, — вдруг выдохнула я, поймав на лета обрывок самого себя. Больше — ничего.

Девочка всплеснула руками, тонкими, как прутики.

— Анна! Какое красивое имя! Я Мила. А это наш дом. Замок моего отца, князя Барагоса. Ты упала с неба прямо в наш сад! Прямо на розовый куст! Отец сказал, что это знак!

Замок. Князь. «Упала с неба». Гномы в голове сменили боулинг на отбивную из моего здравомыслия. Информации было слишком много, а опорных точек — одна-единственная. Собственное имя.

— Знак, говорите? — я медленно приподнялась на локтях, и мир снова заплясал джигу. — Знак чего? Того, что небесам надоело мое лицо и они решили сплавить меня с рук? Или что у местного розового куста отличная страховка?

Мила смотрела на меня с искренним недоумением. Сарказм, видимо, не долетел до ее ушей, застряв где-то в стратосфере ее наивности.

— Знак судьбы! — прошептала она с придыханием. — Отец сказал, что ты теперь моя сестра. Я всегда хотела сестру!

Вот как. С неба свалилась — получи сестру в подарок. Логика железная. Я огляделась. Комната была огромной. Гобелены, толстые свечи, дубовая мебель. Пахло медом, воском и чем-то чуждым, непривычным. Пахло… другим миром. Таким же чужим, как и я сама для себя.

И тут мой взгляд упал на руки. Вернее, на то, что на них было надето.

Два широких браслета. Идеально отполированный черный металл, холодный на ощупь. На поверхность были нанесены какие-то замысловатые серебристые узоры. Они были красивыми, если бы не одно «но»: они были намертво припаяны к запястьям. Ни застежки, ни щели. Как будто их отлили прямо на мне, пока я была в отключке.

— Э-э-э… это что за новомодный аксессуар? — поинтересовалась я, потянув за один из них. Не сдвинулся ни на миллиметр. — Браслеты — это, конечно, мило, но я, кажется, предпочитала более… съемные варианты.

Лицо Милы стало серьезным, почти печальным.

— Отец сказал, это для твоего же блага. Когда ты упала, с тобой творилось что-то… странное. Воздух дрожал. Ты была вся такая горячая. Мудрец сказал, что твое тело может быть опасно для тебя самой. Эти артефакты… они помогут тебе восстановить силы. Уравновесят твою природу.

«Мудрец». «Уравновесят твою природу». Звучало как развод лохов на деньги. Я посмотрела на ее искреннее, полное беспокойства лицо и проглотила язвительное замечание о том, что меня бы лучше «уравновесили» аспирин и крепкий кофе.

Она верила в эту сказку. Искренне и безоговорочно. Верила, что ее отец — благодетель.

А я… а я чувствовала подвох. Огромный, как этот дубовый шкаф. Никто просто так не подбирает незнакомок с улицы и не объявляет их дочерьми, и не одевает на них непонятные магические наручники.

Но смотреть на ее большие, полные надежды глаза и рушить ее веру не было сил. Да и какая от этого польза? Я в этом мире одна. Абсолютно одна. Без прошлого, без имени. А тут — крыша над головой, еда и девочка, которая смотрит на тебя, как на чудо. Пусть и с сомнительными дополнениями в виде колец на руки.

— Ладно, — сдалась я, снова падая на подушки. — Значит, я теперь твоя сестра. Предупреждаю, я, наверное, не умею заплетать косы и делиться игрушками.

Мила просияла, как будто я подарила ей целое королевство, а не выдала очередную порцию сарказма.

— Ничего! Я научу тебя всему! Мы будем вместе гулять, читать сказки… Ой! — она вдруг всплеснула руками. — Я же забыла! Тебе нужно отдыхать! Я позову служанку, она принесет тебе бульон и хлеб!

Она выпорхнула из комнаты, оставив меня наедине с гнетущей тишиной, дурацкими браслетами и треском дров в камине.

Я подняла руки перед лицом, разглядывая эти черные, холодные обручи. Они были тяжелыми. Не физически — я быстро к этому привыкла. Тяжелыми была та тишина, немой укор, который они воплощали. «С тобой что-то не так. Тебя нужно держать в узде. Ты — опасность».

— Ну что, Анна, — пробормотала я своему единственному воспоминанию. — Поздравляю. Ты упала с неба, тебя приютили и заковали в наручники. Старт, я считаю, просто замечательный. Жду продолжения.

Ветер за окном что-то завыл. Или это просто сквозняк в старой крепости. Но на мгновение мне показалось, что он звучал насмешливо. Или… знакомо.

Глава 3. Сказки для больной девочки и прочие прелести жизни при дворе.

Анна

Два года.
Два года моей новой, стыдно удобной жизни в позолоченной клетке. Два года ношения этих чертовых браслетов, которые за это время не нагрелись ни на градус. Два года тоски по чему-то, чего я не могла вспомнить, но чье отсутствие сверлило меня изнутри, как зубная боль.

Я освоилась. Если можно так назвать умение есть еду вилкой, а не руками, и не смеяться вслух над чопорными придворными, чьи лица всегда были затянуты так туго, будто они проглотили удила.

Мой главный анклав в этом цирке — комната Милы. Она была моим щитом, моим оправданием и моей единственной отдушиной. Когда ее болезнь отступала, мы гуляли по саду, и я учила ее «странным играм»: простым гимнастическим упражнениям, чтобы укрепить хоть какие-то мышцы, и дыхательным техникам, которые сама откуда-то знала. Она смеялась, запрокидывая голову, и на ее щеках появлялся слабый румянец.

Но чаще она была прикована к постели. Тогда я садилась у ее изголовья, и начиналось наше главное таинство.

— Анна, расскажи еще одну сказку! Про тот… аэропорт! — просила она, укутавшись в одеяло.

Мой мозг услужливо подкидывал обрывки. Картинки огромных залов, людей с чемоданами, голоса из динамиков.

— Ну, смотри, — начинала я, чувствуя легкое покалывание в браслетах. — Представь огромную-огромную пещеру, такую большую, что наш весь замок туда поместится. И в ней живут… железные птицы. Огромные, блестящие. А люди приходят к ним, садятся им на спину, и птицы уносят их в другие страны, высоко-высоко, над облаками.

— Выше облаков? — Мила замирала, ее глаза становились круглыми. — И они не падают?

— Почти никогда, — уверенно врала я. — А чтобы птица поняла, куда лететь, ей дают специальную бумажку… билет. Без него не пустят.

— Как в королевскую библиотеку! — восклицала она, находя знакомую аналогию.

— Да, точно, — улыбалась я. И продолжала. Про машины — «повозки без лошадей, которые рычат и ездят сами». Про компьютеры — «волшебные зеркала, в которых можно узнать всё на свете и даже поговорить с человеком на другом конце света».

Это были наши сказки. Мои обрывки памяти, которые я сама не понимала, облеченные в привычные для нее образы. Я говорила, а она слушала, завороженная, и в эти минуты казалось, что болезнь отступает. А я ловила себя на мысли, что рассказываю это не только для нее, но и для себя. Чтобы не забыть. Хотя забыть было, в общем-то, нечего.

Князь Барагос относился ко мне с вежливой, холодной отстраненностью. Как к полезному, но странному домашнему животному. Он следил, чтобы меня хорошо кормили и одевали, но его взгляд, тяжелый и оценивающий, всегда останавливался на моих браслетах. Я ловила этот взгляд и мысленно скалилась. Наш негласный договор соблюдался: я не делаю сцен и не пытаюсь снять украшения, а он не вышвыривает меня на улицу и дает мне заботиться о Миле.

Все изменилось в один день.

В замке поднялась суматоха. Заскрипели ворота, во двор влетел отряд всадников в чужих, слишком ярких ливреях. От них пахло дорогой пылью и чужой спесью.

Я стояла у окна в комнате Милы, наблюдая за этим представлением.

— Кто это? — прошептала она, привстав на локте.

— Цирк на гастроли приехал, — буркнула я. — Судя по костюмам.

Вскоре нас обеих попросили спуститься в большой зал. Барагос уже был там, стоял перед камином с таким важным и довольным видом, будто проглотил канарейку. Перед ним стоял тощий человечек в расшитом золотом камзоле, с лицом, на котором читалось непоколебимое самомнение.

Человечек выпрямился, достал свиток с большой восковой печатью и начал зачитывать высоким, визгливым голосом что-то о «великой милости», «высокой чести» и «скреплении союзов».

Я зевала, разглядывая гобелены. Пока не услышала свое имя.

«…а потому Его Светлость, принц Лидрих, младший брат нашего возлюбленного короля Луторгина, изъявляет желание взять в супруги девицу Анну, приемную дочь князя Барагоса…»

Воздух вылетел из моих легких. Весь шум в зале — шепот придворных, треск огня в камине — пропал, заглушенный оглушительным гулом в ушах. Я медленно перевела взгляд на Барагоса. Он смотрел на меня не с извинением, а с холодным, жестким торжеством. Это был взгляд тюремщика, который наконец-то нашел применение своему пленнику.

— …помолвка состоится по прибытии… — продолжал визжать гонец.

— Нет, — выдохнула я. Слово сорвалось с губ тихо, но в гробовой тишине зала оно прозвучало, как удар хлыста.

Все взгляды устремились на меня. Барагос нахмурился.

— Что? — не понял гонец, морщась, будто я сказала нечто неприличное.

— Я сказала НЕТ — голос окреп и зазвучал уже с привычным мне сарказмом, за которым я прятала панику. — Вы, видимо, ошиблись адресом. Я не супруга. Я… падающий метеорит. Непригодна для династических браков.

Гонец покраснел от возмущения. Барагос сделал шаг ко мне, его лицо исказила маска ледяной ярости.

— Анна, — его голос был тихим и опасным, как шипение змеи. — Ты не в себе от радости. Воспользуйся моментом молчания.

Он схватил меня за руку чуть выше браслета, и его пальцы впились в кожу так больно, что я едва не вскрикнула. Он силой развернул меня к гонцу.

— Моя дочь выражает безмерную благодарность Его Светлости, — произнес он гадко, и его хватка стала еще железнее. — Она смиренно и с радостью принимает эту величайшую честь.

Я пыталась вырваться, но он был невероятно силен. Он тянул меня за собой, как куклу, из зала. На пороге я успела обернуться и встретиться взглядом с Милой. Она стояла бледная, худая, как тростинка, и смотрела на меня с таким ужасом и жалостью, что у меня похолодело внутри.

Он втолкнул меня в мои покои и захлопнул дверь, оставшись с другой стороны.

— Будешь умницей — выйдешь к ужину, — прозвучал его голос сквозь дубовую дверь. — Нет — так и будешь сидеть здесь до самой свадьбы. Выбора у тебя нет, Анна. Никакого.

Я услышала, как щелкнул ключ в замке.

Я осталась одна посреди комнаты, дрожа от ярости и унижения. Помолвка. С каким-то принцем-извращенцем, о похабных наклонностях которого шепталась вся прислуга.

Глава 4. Выбор без выбора.

Анна

Я не знаю, сколько времени просидела на холодном каменном полу, прислонившись лбом к дубовой двери. Достаточно, чтобы ярость перебродила в ледяное, тошнотворное спокойствие. Достаточно, чтобы понять всю безнадежность своего положения.

За дверью было тихо. Мила, видимо, ушла. Или ее увели. Мысль о том, что ее, хрупкую, прозрачную, могут силой заставить сделать что-то против ее воли, заставляла мои руки сжиматься в кулаки. Эти чертовы браслеты впились в кожу.

Ключ в замке повернулся беззвучно. Дверь открылась, впуская в комнату не свет, а тень. Тень по имени Барагос. Он вошел и закрыл дверь за собой, не спеша. Его движения были плавными, выверенными, как у хищника, который знает, что добыча уже в ловушке.

Он обошел меня, уселся в кресло у камина, закинул ногу на ногу и сложил руки на животе. Смотрел. Молча. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, ползал по мне, словно проверяя на прочность.

— Ну что, — наконец произнес он. Его голос был ровным, без единой нотки эмоций. — Ты немного остыла? Или тебе нужно еще времени, чтобы осознать оказанную тебе честь?

Я подняла на него глаза. Во рту было сухо и горько.

— О, я осознала, — мой голос прозвучал хрипло. — Осознала, что честь — это когда спрашивают. А не когда объявляют в приказном порядке, как о новом налоге на воздух.

Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Ему, видимо, нравилось это. Нравилось, что я огрызаюсь. Это давало ему повод ломать меня дальше.

— Ты наивна, как ребенок, — сказал он, и в его словах не было ни капли снисхождения. Только констатация факта. — В нашем мире приказы и есть высшая форма признания. Принц Лидрих — второй человек в королевстве. Его благосклонность… — он многозначительно посмотрел на мои браслеты, — …открывает многие двери. И закрывает многие рты.

— Что он хочет от меня? — выдохнула я. — Я же никто. Подкидыш с дурной наследственностью, если верить вашим мудрецам.

— Он хочет то, что принадлежит мне по праву, — холодно ответил Барагос. — А я решил поделиться. Из великодушия. И ради высших интересов наших земель.

Великодушие. Высшие интересы. У меня зашевелились волосы на затылке. Это пахло чем-то очень, очень плохим.

— Я не выйду за него, — заявила я, пытаясь встать. Ноги не слушались. — Вы не можете меня заставить.

— О, могу, — он произнес это так тихо, что я чуть не пропустила. Потом вздохнул, снова приняв вид усталого, многострадального отца. — Но я не хочу применять силу, Анна. Ты — моя дочь. Пусть и приемная. Я предлагаю тебе выбор.

Он сделал паузу, давая мне прочувствовать весь идиотизм этой фразы. «Выбор». Пока я сидела взаперти.

— Какой же? — спросила я, уже зная, что ничего хорошего он не предложит.

— Ты выходишь за Лидриха. Ты становишься принцессой. Ты живешь в роскоши, которую тебе и не снилось. Ты забываешь обо всем этом, — он махнул рукой, словно говоря о досадной неприятности. — Или…

Он снова замолчал, наслаждаясь моментом.

— Или? — мне удалось подняться на ноги. Я стояла, пошатываясь, как пьяная.

— Или я буду вынужден предложить принцу другую невесту. Более… соответствующую его статусу по крови. Милу.

Слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые, как угарный газ. Комната поплыла перед глазами.

— Ты с ума сошел, — прошептала я. — Она не переживет этого. Она…

— Она моя дочь, — перебил он меня, и в его глазах мелькнуло нечто настоящее, нечто ледяное и беспощадное. — И ее долг — послужить укреплению нашего рода. Как и твой. Раз уж ты считаешь себя частью этой семьи.

Это был не выбор. Это был ультиматум, оформленный в виде издевательства. «Спаси сестру, пожертвовав собой». Красиво. Пафосно. И абсолютно бесчеловечно.

— Он ее убьет, — выдохнула я. Слухи о забавах Лидриха были слишком живучими и слишком подробными, чтобы быть просто сплетнями.

— Возможно, — Барагос пожал плечами, как если бы речь шла о прогнозе погоды. — А возможно, ее хрупкость тронет его сердце. Кто знает. Это будет ее судьба. Или твоя. Выбирай.

Он встал и подошел ко мне вплотную. От него пахло дорогим вином и холодным металлом.

— Ты сильная, Анна. Выносливая. С характером. С тобой он… поиграется, и ему надоест. А Мила… — он покачал головой, делая скорбное лицо. — Мила сломается в первую же неделю. Ты же не хочешь смерти сестры? После всего, что я для тебя сделал?

«После всего, что я для тебя сделал». Посадил в клетку. Надел кандалы. Назвал дочерью для отвода глаз.

Я смотрела на него, и во рту был вкус пепла. Ненависть была такой острой, что я физически чувствовала ее вкус.

— Ладно, — прошипела я. Слово вырвалось против моей воли, обжигая губы. — Ладно. Я сделаю это.

Торжество в его глазах было мгновенным и безобразным. Он достиг цели.

— Умная девочка, — он потрепал меня по щеке, как собачонку. Я отшатнулась, как от удара. — Готовься. Принц принц прибудет через 2 месяца.

Он вышел, оставив дверь открытой. Символично. Теперь моя тюрьма была везде. Весь этот замок. Весь этот мир.

Я подошла к открытому окну и вдохнула холодный воздух. Где-то там, вдалеке, были Поющие Леса. Место, где я иногда чувствовала себя почти свободной.

— Отлично, — пробормотала я беззвездному небу. — Итак, вариант первый: выйти замуж за садиста. Вариант второй: стать причиной смерти единственного человека, который ко мне по-доброму относится. Что же выбрать, что же выбрать… О, да у меня просто разбегаются глаза от перспектив!

Я схватила первый попавшийся под руку кубок со стола и швырнула его в стену. Бронза звонко ударилась о камень и покатилась по полу.

Выбора не было. И это бесило больше всего.

Глава 5. Бегство в никуда, или Идиотский план «Б»

Анна
Итак, план «А» — смириться и стать пушечным мясом для принца-садиста — был единогласно признан идиотским. В основном мной. И поскольку других добровольцев на роль жертвы не нашлось, пришлось срочно разрабатывать план «Б».

План «Б» был, скажем так, не сильно лучше. По сути, он заключался в одном слове: бежать.

Куда? Неважно. Зачем? Неважно. Главное — подальше от этого цирка уродов с его клоуном-распорядителем в лице Барагоса. Пусть его «высшие интересы» подавятся им сами.

Решение созрело ночью, после двух дней затворничества, в течение которых я извела все запасы еды, принесенные дрожащей служанкой, и обдумала примерно семьсот тридцать четыре способа отравления свадебного пирога. Все они были признаны несостоятельными, так как отравить всю свиту принца, включая коней, у меня просто не хватило бы яда.

Над замком повисла зловещая тишина, предвещавшая приезд «жениха». Воздух звенел от напряжения. Идеальные условия для того, чтобы сделать ноги.

Я оставила Миле записку. Короткую, безличную. «Уезжаю. Не ищи. Будь здорова». Солгала в последнем пункте. Мы обе знали, что она не будет здорова. Но иначе она побежала бы за мной, а мне было нужно, чтобы она осталась. В относительной безопасности. Пока я не придумаю, как вытащить и ее из этой помойной ямы.

Пробраться через спящий замок оказалось до смешного просто. Стража дремала, потирая замерзшие руки. Видимо, никто не ожидал, что ценный «приз» добровольно сбежит из теплой клетки в холодную ночь. Идиоты.

Ноги сами понесли меня по знакомой, вытоптанной за два года тропинке. Не к воротам — это было бы слишком очевидно. А туда, где кончались владения Барагоса и начиналось нечто другое. Нейтральная территория между королевством Серебряный Престол и землями орков. В Поющие Леса.

Это место стало моим тайным убежищем. Единственным, где я могла дышать полной грудью, не чувствуя на себе оценивающих взглядов слуг или тяжелого, просчитывающего взгляда «отца». Где я могла быть просто… Анной. Кем бы она ни была.

И вот он, мой личный краешек свободы — небольшое озерцо, спрятанное в чаще. Вода в нем была всегда чистой и странно теплой, даже зимой, благодаря подземным ключам. А деревья вокруг, огромные и древние, стояли плотной стеной, надежно укрывая от всего мира.

Я приходила сюда, когда тоска по чему-то неведомому становилась невыносимой. Когда сарказм уже не спасал, а хотелось просто кричать. Здесь я могла позволить себе быть слабой. Здесь я втайне от всех пыталась тренироваться, повторяя смутно всплывавшие в памяти движения с палкой вместо рапиры. Здесь я просто сидела на берегу и смотрела на воду, пытаясь поймать в ней обрывки лиц, которые не могла вспомнить.

Это было мое место. Единственное, что принадлежало лично мне в этом мире.

И сейчас Леса встретили меня знакомым, тревожным шепотом. Деревья, словно старые друзья, расступились, пропуская меня в свои владения. Здесь пахло свободой. Или мне так хотелось думать.

Я шла, не разбирая дороги, подгоняемая адреналином и слепой яростью. Наконец я вышла к воде. И тут меня накрыло.

Отчаяние. Беспомощность. Ярость. Все сразу. Дрожь бьет не от холода, а от осознания полного, абсолютного тупика. Я сбежала. А что дальше? Умереть с голоду в лесу? Или… вернуться? Смириться?

— Нет! — я крикнула в ночь, и эхо издевательски повторило мой крик моему же единственному безопасному месту. — Нет, черт возьми! Нет!

Я упала на колени на холодный влажный мох у самой кромки моего озера и вцепилась в эти проклятые браслеты. Впервые — не с тихим отчаянием, а с лютой, бешеной ненавистью.

— Снимитесь! — прошипела я им, дергая что есть сил. Металл больно впивался в кожу, оставляя красные полосы. — Ну же! Вы же должны меня защищать, так защитите! Сделайте что-нибудь!

Я искала хоть какую-то защелку, хоть малейшую трещинку. Ничего. Идеально отполированная, монолитная поверхность. Как и вся моя жизнь сейчас — гладкий, отполированный до блеска тупик.

— Да что же вы такое?! — я замахнулась и изо всех сил ударила браслетом о выступающий камень у воды.

Раздался оглушительный лязг. Искры боли пронзили руку до самого плеча. По камню поползла тонкая трещина. По браслету — ни царапины.

Я била снова и снова. Лязг, боль, снова лязг. Слезы злости текли по щекам, но я даже не замечала их.

— Отпустите меня! Я не хочу! Я не буду его! Я не вещь!

Отчаянный крик сорвался с губ. И в тот же миг я почувствовала это.

Покалывание. Слабый, едва уловимый разряд, пробежавший от запястья до локтя. Браслеты… загорелись.

Тусклым, холодным синим светом засветились те самые серебристые руны. Они пульсировали в такт бешеному стуку моего сердца. Воздух вокруг руки затрепетал, зашумел, хотя ветра не было. Вода на озере внезапно покрылась рябью.

Я замерла, затаив дыхание, смотря на это диковинное, пугающее свечение. Сердце колотилось где-то в горле. Это что, сработало?!

Я снова, уже с надеждой, рванула браслет. Нет. Он не поддался. Свечение стало слабеть, руны потухли, оставив после себя лишь легкое, едва заметное тепло и щемящее чувство пустоты. Вода успокоилась.

Я сидела на холодной земле у своего озера, вся взъерошенная, с грязным лицом и больными руками, и смотрела на эти черные, немые обручья. Они снова были просто холодным металлом. Даже здесь, в моем единственном месте силы, они были сильнее. Моя маленькая, отчаянная вспышка ярости ничего не изменила.

— Ну конечно, — хрипло рассмеялась я, чувствуя, как истерика подкатывает к горлу. — Сигнализация сработала прямо в штаб-квартире партизана. «Хозяин, ваша вещь пытается сбежать». Молодцы. Очень полезная функция.

Я плюхнулась на спину на мягкий мох и уставилась в черное небо между ветвей. Где-то там были звезды. Чужие звезды чужого мира, которые я так часто рассматривала здесь, мечтая о чем-то невозможном.

— Ладно, — прошептала я им. — Допустим, выиграли этот раунд. Но игра еще не окончена. Если я стану чьей-то собственностью, то только своей собственной.

Глава 6. Зов ветра. Зов крови.

Торд

Ветер гулял по Седым Скалам, завывая в бесчисленных пещерах и расщелинах Логова Рока. Для моих сородичей это был просто шум. Фоновый, привычный, как собственное дыхание. Для меня же в этом шуме была музыка. Или… карта. Карта мира, по которой я читал настроение стихий, приближение бурь, передвижение стад.

А сегодня в эту музыку вплелась фальшивая нота.

Я стоял на краю каменного балкона, вмурованного в скалу на уровне облаков, и смотрел, как последние лучи солнца догорают на зубцах дальних гор. В руке я сжимал рукоять топора, привычным жестом проверяя баланс. Не для войны. Просто для ощущения твердости. Вес холодного железа успокаивал ум, отточенный не годами, а десятилетиями битв, предательств и тяжелых решений.

Меня зовут Торд. Вождь Объединенных Племен Седых Скал. Мой титул не дань крови — я вырвал его в бою, заслужил в походах и скрепил клятвами старейшин. Я собрал разрозненные, воющие друг с другом кланы орков в кулак, который теперь был способен постоять и за себя, и за свою землю. Мы не искали войны с людьми. Хрупкий мир, установленный после последней кровавой бани, нас устраивал. Но мир — это не дружба. Это готовность к войне, которую отложили на завтра.

Мои мысли прервал тихий, но уверенный шаг за спиной. Я не обернулся. Я знал эту походку.

— Говори, Магда, — произнес я, не отрывая взгляда от темнеющих долин.

Шаманка подошла и встала рядом, опираясь на посох, увенчанный клыком снежного барса. Ее сморщенное, как печеное яблоко, лицо было серьезным.

— Ветер принес странные вести, Вождь, — ее голос был скрипучим, как трение камня о камень, но в нем была сила, не уступающая моей. — Из долины. С нейтральных земель.

Я нахмурился. Нейтральные земли — это головная боль. Ничья территория, где постоянно творится какая-то чертовщина.

— Опять бандиты? Или эльфийские шпионы пьянствуют у горячих источников? — я уже мысленно отдавал приказ отправить туда патруль для устрашения.

— Нет. Нечто иное. — Магда повернула ко мне свое слепое, затянутое бельмом око. Она не видела солнца, но видела нити судьбы. Или так всем казалось. — Ветер там… болеет. Ранен. Он мечется и стонет. Как зверь в капкане.

Метафоры шаманов всегда действовали мне на нервы. Я предпочитал прямые удары.

— Конкретнее.

— Сила. Дикая. Чужая. Она прорывается сквозь что-то. Сквозь оковы. Она зовет о помощи. Но не словами. Чувством. Болью. Гневом.

Я повернулся к ней, скрестив руки на груди. Холодный ветер трепал мои дреды.

— Человеческие дела? Их магия? — предположил я. Людские маги всегда были источником проблем.

Магда покачала головой.

— Не их слабая, книжная сила. Это… древнее. Как дух горы. Но моложе. И яростнее. Как первый ураган при смене сезонов. Она не принадлежит этому месту. Она… потерялась.

В ее словах прозвучала неподдельная жалость. Это задело меня. Магда не жалела слабых. Значит, эта сила не была слабой. Она была в беде.

— Где? — спросил я уже другим тоном. Дежурный интерес сменился вниманием охотника, учуявшего странный, незнакомый след.

— У озера в Поющих Лесах. Там, где старые деревья говорят с луной.

Я мысленно прикинул путь. День скачки на варге по горным тропам. Не ближний свет. Отвлекаться от дел на такой срок — безрассудство.

— Прикажешь отряду проверить? — Это был разумный шаг. Осторожный. Вождеский.

Магда снова покачала головой. Ее слепой взгляд уперся в меня с невероятной интенсивностью.

— Нет, Торд, сын Грома. Это должен проверить ты.

— Я? — я не смог сдержать удивленного хрипа. — Я — Вождь. У меня есть дела поважнее, чем трястись в седле за призраками, которые приснились шаману.

— Это не призрак, — ее голос стал твердым, как гранит наших скал. — Это знак. Для тебя. Ветер зовет тебя. Только тебя.

Она сказала это с такой непоколебимой уверенностью, что спорить было бесполезно. Да и… что-то внутри меня уже отозвалось на этот зов. То самое чутье полководца, что не раз спасало мне жизнь, тихо зашептало, что старуха права. Это было важно.

Я вздохнул, смирившись с неизбежным. Не впервые судьба тыкала меня мордой во что-то неприятное, но необходимое.

— Хорошо, — буркнул я. — Но если это окажется заблудившаяся овечка какого-нибудь человеческого лорда, я выставлю тебя на смех перед всем советом.

Магда усмехнулась, обнажив беззубые десны.

— Овечка… да. Та, что может сокрушать скалы. Иди, Вождь. И будь готов. То, что ты найдешь… изменит все.

Я не стал спрашивать, что она имела в виду. Ответа, кроме очередной загадки, я бы не получил.

День.

День в седле, под пронизывающим горным ветром. День, за который я успел мысленно проклясть Магду, ее пророчества и этот дурацкий ветер раз сто. Я проклинал себя за то, что поддался на ее россказни и бросил племя ради дикой погони.

Но с каждым часом пути мое раздражение сменялось растущим внутренним напряжением. Шаманка не ошиблась. Здесь, в глубине нейтральных земель, творилось что-то неладное. Воздух вибрировал, как натянутая тетива перед выстрелом. Дичь попадалась редко, будто животные чувствовали незваного гостя и разбегались. Даже деревья в этих частях Леса стояли как-то иначе — не спокойные и древние, а настороженные, будто прислушиваясь к чему-то.

К вечеру я уже не сомневался. Я шел по следу. Не звериному. Не человеческому. Чему-то третьему. Этому вибрирующему от ярости и боли эху в воздухе.

И когда я наконец почувствовал влажное дыхание озера и услышал звенящую, гнетущую тишину, я понял — я опоздал. Охота была окончена, и добыча ушла.

Я бесшумно соскользнул со спины варга и жестом приказал ему остаться. Замирая в тени исполинских сосен, я вышел на берег.

Никого. Только легкий пар стелился над теплой водой, да сумерки быстро сгущались между деревьями.

Но следы были повсюду.

Помятый мох на том месте, где кто-то сидел или падал на колени. На камне у кромки воды — свежие, темные зазубрины и сколы. Металл о камень. Я провел пальцем по шероховатому повреждению. Сильный удар. Не один.

Глава 7. Незваный гость на моем берегу

Анна

Еще сутки в клетке. Сутки унизительного молчаливого одобрения, притворных улыбок служанкам и ледяных взглядов, которыми я обменивалась с Барагосом за ужином. Он был доволен. Его сломанная игрушка вернулась в коробку.

А внутри все кипело. Ярость, которую я не могла выплеснуть, превращалась в токсичный пар, отравляющий все внутри. Мне нужно было пространство. Воздух. Одиночество. Или я начну разбирать свою комнату по камешкам и швырять ими в портреты предков Барагоса.

Поэтому, когда замок окончательно затих, погрузившись в сонное самодовольство, я снова сделала ноги. На этот раз — тихо, как тень. Мне было плевать. Если меня поймают, я просто объявлю, что пошла искать лучшие виды для будущих свадебных портретов. Пусть порадуются моей «инициативе».

Мой берег. Мое озеро. Оно встретило меня тем же тревожным шепотом, что и прошлой ночью. Но теперь в этом шепоте была не только моя боль. Было ощущение, что лес… насторожился. Прислушивается. Я отбросила это ощущение как плод расшатанных нервов.

Я шла к воде, сдирая с себя платье — еще одно ненавистное подтверждение моего статуса «вещи». Я скинула его на мох и осталась в одной тонкой рубашке. Ночь была теплой, вода — манила.

— Ну что, водичка, — обратилась я к озеру. — Снова я. На этот раз без истерик с битьем посуды. Только тихий, интеллигентный нервный срыв.

Я зашла в воду по колено. Теплая, почти горячая вода обняла кожу, и я закрыла глаза, вдыхая влажный, терпкий воздух. На секунду мне показалось, что я чувствую чье-то присутствие. Тяжелый, внимательный взгляд. Я резко обернулась, вглядываясь в сумрак меж деревьев.

Ничего. Только луна пробивалась сквозь листву, отбрасывая причудливые тени.

— Паранойя, — вздохнула я. — Новый мой друг. Очень приятно.

Я отбросила страх и, не раздумывая больше, нырнула с головой в темную воду.

Торд

Она вернулась.

Я не видел ее, но почувствовал. Воздух снова затрепетал, зазвенел тем самым напряжением, что сводило с ума. Только сейчас вибрация была не яростной, а… усталой. Горькой. Как эхо после бури.

Я замер в тени, слившись со стволом векового дуба, в двадцати шагах от воды. Мой варг, Серый Тень, затаился рядом, не издавая ни звука. Охотник должен уметь ждать.

И вот она появилась. Она шла медленно, понуро, словно ее вела под руки невидимая стража. Ее плечи были ссутулены, а в лунном свете ее лицо казалось бледным и потерянным.

Я ожидал много чего. Воина. Беглянку. Колдунью. Но не это хрупкое, изможденное существо, которое начало разговаривать с озером. Я не разобрал слов, но тон был знакомым — саркастичным, усталым.

Она начала раздеваться. Я отвел взгляд, следуя древнему закону чести. Но потом… любопытство взяло верх. Она была загадкой. А загадки нужно изучать.

Я смотрел, как она стоит у воды, как ее тонкая фигура напряжена, а взгляд мечется по лесу. Она почуяла меня. Чутьем дикого зверя. Интересно.

Потом она нырнула. Вода сомкнулась над ней беззвучно.

Я ждал. Десять секунд. Двадцать. Слишком долго.

Инстинкт заставил меня сделать шаг вперед из тени.

И в этот момент она вынырнула.

Анна

Вода смыла часть напряжения. Я всплыла, откинула мокрые волосы с лица и…

Увидела его.

На берегу, в двух шагах от моей одежды, стоял он.

Не человек. Орк. Но не в привычном представлении — уродливый громила с дубиной. Нет. Это был… монумент. Изваяние из оливковой кожи и напряженных мускулов, отлитое в лунном свете. Высокий, на две головы выше меня. Его лицо было испещрено шрамами, а один, тонкий и белый, пересекал губы, придавая его и без того суровому лицу жестокое выражение и как будто ухмылку. Из темноты на меня смотрели два осколка зимнего льда — его глаза.

Но самое жуткое — он был абсолютно бесшумен. Как призрак. Он стоял и смотрел. И в его взгляде не было ни злобы, ни угрозы. Был лишь холодный, невероятно интенсивный интерес.

Сердце провалилось куда-то в пятки, а потом выскочило в горло. Кровь ударила в виски. Испуг, дикий и животный, сменился чистейшей, кристальной яростью. Это мое место! Мое единственное убежище!

— Боже мой, — выдохнула я, делая широкие глаза. — Служба доставки? Или местный туроператор решил предложить мне экскурсию «Ночные страшилки Поющих Лесов»? Извините, не заказывала. Уже есть один корпоративный монстр по имени Барагос, спасибо.

Торд

Она вынырнула. Вода стекала с ее каштановых волос, с ее бледной кожи. Лунный свет зацепился за капли на ее ресницах и на родинке над губой. Она была… хрупкой. Как стеклянная фигурка. Пока не открыла рот.

Ее голос, резкий и полный ядовитого сарказма, ударил по мне с неожиданной силой. Ни страха, ни подобострастия. Чистая, концентрированная дерзость. Уголок моего рта непроизвольно дернулся. Шрам на губе напрягся.

«Служба доставки». «Туроператор». Я не все слова понял, но тон был ясен. Она метала в меня стрелы, отточенные на языке, которого я не знал.

Я сделал шаг к воде. Всего один. Не угрожающе.

— В лесах не заказывают, — прорычал я на ее языке. Мой голос прозвучал глухо, непривычно. — Здесь или охотятся, или становятся добычей. Ты что?

Я видел, как она сглотнула. Видел, как напряглись ее пальцы под водой. Но ее взгляд не дрогнул. Напротив, в ее глазах вспыхнули зеленые огоньки.

Анна

Его голос. Боги. Он был похож на скрежет валунов в горной осыпи. Низкий, вибрирующий. Он говорил на моем языке, но звучало это… дико. И чертовски притягательно.

«Ты что?» — спросил он.

— Я? — я сделала наивное лицо. — Я — призрак прошлого, которого не пригласили на ужин. А ты? Местный критик, оценивающий качество моего заплыва? Надеюсь, ставки высоки.

Он издал короткий, похожий на покашливание звук. То ли насмешка, то ли удивление.

— Ты много говоришь, — заметил он. Его ледяной взгляд скользнул по моим плечам, по шее, и задержался на запястьях. На этих проклятых браслетах.

Глава 8. Предложение, от которого нельзя отказаться.

Анна

Я стояла как вкопанная, с комом платья в руках, и чувствовала, как по моей спине бегут мурашки — не только от ночной прохлады, но и от его слов. *Твои оковы кричат.* Казалось, само воздух вибрирует от этой фразы, и каждый нерв в моем теле отзывается на низкий тембр его голоса.

Он сидел у своего костра, повернувшись ко мне спиной — мощные плечи напряжены под тонкой льняной рубахой. У его ног, сливаясь с тенями, лежал тот самый огромный лохматый зверь — варг. Его желтые глаза, узкие и умные, были прикованы ко мне. В них читалось не просто любопытство, а какое-то древнее знание.

— Что, — выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло, — теперь вы еще и по совместительству костровой? Универсальный солдат. Ищете потерявшихся принцесс, разводите огоньки, держите при себе зубастого друга… Что дальше? Будете суп варить из шишек?

Я сняла мокрую рубашку и натянула платье.

Он не обернулся. Только мышцы на его спине играли под тканью. Варг насторожил уши, и его нос вздрогнул, словно он учуял мой страх, смешанный с чем-то еще… чем-то опасным и сладким.

— Шишки невкусные, — прорычал он в ответ. Голос его был как глухой удар по барабану — он отзывался где-то глубоко внутри меня. — Серый не одобрит. — Это он про зверя.

Я сделала несколько шагов к костру, осторожно обходя зверя. Тепло было соблазнительным, но еще соблазнительнее была близость к нему. К этому дикому, необузданному орку, от которого исходила такая сила, что воздух вокруг него казался гуще.

— Ну, раз уж вы тут взяли на себя роль моего спасителя от переохлаждения, — я скрестила руки на груди, чувствуя, как соски затвердели от холода и… чего-то еще под его тяжелым взглядом, — может, на этом ваша благотворительность не закончится? Может, знаете, как снять эти… кричащие аксессуары? А то они немного портят ансамбль.

Наконец он повернул голову. Огонь играл на его жестких чертах, делая шрамы глубже, а глаза — еще более пронзительными. Варг лениво зевнул, обнажив ряды устрашающих зубов, но в его взгляде читалось скорее любопытство, чем угроза.

— Не знаю, — честно сказал он. Его взгляд упал на мои запястья, и мне показалось, что я чувствую призрачное прикосновение к коже. — Но кричат они не от боли. От гнева.

Я фыркнула, пытаясь скрыть дрожь, пробежавшую по телу.

— О, отлично! Теперь вы еще и переводчик с языка магических украшений. Много работы у вас тут, в лесу.

Я подошла еще ближе и села на корточки напротив него, по другую сторону костра. Пламя было между нами, но я чувствовала его жар на своей коже — или это был жар от его взгляда? Я смотрела на него сквозь дрожащий воздух, и сердце бешено колотилось в груди.

— Послушайте, — начала я, и голос мой звучал хрипло. — Меня выдают замуж за принца-садиста. Он… коллекционер. Коллекционер невинностей и чистых игрушек. — Я сделала паузу, видя, как его глаза сузились. В них мелькнуло что-то темное, опасное. Что-то, от чего по спине побежали мурашки. — Представьте его лицо. Его ярость. Его унижение, когда он узнает, что его драгоценная вещь уже… испорчена. Что ее уже кто-то опробовал. И не какой-нибудь придворный хлыщ, а… — я обвела его взглядом с ног до головы, чувствуя, как между нами натягивается невидимая нить напряжения, — дикарь. Существо, в тысячу раз более опасное и сильное, чем он.

Я подняла подбородок, вкладывая в свои слова всю свою горькую, ядовитую надежду, всю отчаянную смелость.

— Так вот. Я предлагаю вам сделку. Вы получаете меня. А я получаю зрелище — как этот ублюдок корчится от ярости. Оно того стоит, поверьте.

Торд

Ее слова обрушились на меня, как удар тарана. Кровь ударила в голову, горячая и густая. Серый, почуяв мое напряжение, тихо заворчал, но остался на месте.

Она сидела напротив, вся напружинившаяся, как загнанная лань, готовая либо бежать, либо броситься на врага. Огонь играл в ее мокрых волосах, делая их темным золотом. Ее глаза горели — не слезами, а тем самым внутренним огнем, что я чувствовал в ней с первого взгляда. В них была ярость. Боль. И такая сила, что перехватывало дыхание.

И было в ней что-то еще… что-то, что заставляло мою кровь петь древнюю, дикую песню. Что-то, что будило во мне не только желание защитить, но и желание обладать. Взять. Сделать своей.

— Нет, — вырвалось у меня. Слово прозвучало жестко, как приказ самому себе. Серый прижал уши, уловив мой тон.

Ее глаза расширились от изумления. Она явно ожидала другого ответа.

— Что значит «нет»? — ее голос дрогнул. — Это же идеально!

— Ты хочешь мести, — поправил я, чувствуя, как мышцы на спине напрягаются. — А я не стану твоим орудием.

— Почему? — она вскочила на ноги. Серый приподнял голову, следя за ее резкими движениями. — Одна ночь! Всего одна ночь!

— Он не избавится от тебя, — я поднялся ей навстречу, чувствуя, как между нами пробегают искры. Серый встал рядом со мной, молчаливой грозной тенью. — Он сделает тебе больно. Сильнее.

— Меня уже ничто не спасет! — ее голос сорвался. Серый оскалился, но по моей команде замер. — Так пусть я хоть получу от этого удовольствие! Я заслужила это!

Она замолчала, тяжело дыша. Слезы блестели на ее ресницах, и мое сердце сжалось от странной боли. Я видел не только ее гнев. Я видел ту боль, что пряталась за ним. Ту хрупкость, что она так яростно пыталась скрыть.

Мы смотрели друг на друга через костер — она, вся в гневе и дрожи, я — чувствуя, как во мне борются два зверя. Один хотел притянуть ее к себе, ощутить вкус ее кожи на своих губах, заставить ее забыть обо всем на свете. Другой — более мудрый, более древний — знал, что это будет не правильно.

— Нет, — повторил я, и в моем голосе прозвучала вся моя воля. — Я не позволю тебе использовать себя так. Ты заслуживаешь большего.

Она отступила на шаг, словно я ударил ее. Вся ее бравада испарилась, оставив лишь уязвимость. Даже Серый, почуяв ее отчаяние, перестал скалить зубы и лишь наклонил голову набок.