Чужая невеста для моего дракона

Глава 1. Долг хранительницы

— Агата, ты обязана! Он же в прямом смысле сгорит заживо, если останется один!

Мои пальцы сжались так, что костяшки побелели. Не от страха — от ярости. Лилиан, моя лучшая подруга с семи лет, смотрела на меня широкими, мокрыми от слёз глазами и трясла за руки, будто пытаясь вытрясти из меня согласие. Её карета, запряжённая парой нетерпеливых инеевых коней, уже ждала во дворе, выпуская клубы пара на морозный воздух.

— Лиль, очнись! — я вырвала руки и отступила на шаг, натыкаясь на стопку фолиантов, приготовленных для переплета. — Ты просишь меня присмотреть за твоим женихом. За лордом Касрианом де Лисом. Тот самый, который на прошлой неделе заставил меня три часа искать трактат о миграции снежных фениксов, а потом заявил, что он ему не нужен, потому что «архивная пыль искажает факты».

— Он не хотел тебя обидеть, он просто...

— Он назвал меня «ходячим мусорным мешком знаний», Лиль! Дословно!

Лилиан вспыхнула, но не отступила. Она поправила меховую накидку на своих хрупких плечах — подарок жениха, конечно. Из чистого зимнего серебрика, убитого в его же владениях.

— Это просто его манера! Все драконорожденные такие — высокомерные, холодные. Он не понимает, как можно... уважать бумагу.

Она произнесла это слово с лёгким пренебрежением, и мне стало горько. Моя подруга, дочь управителя, взлетевшая до невесты лорда, уже забыла запах старого пергамента и уют архивных лабиринтов.

— Именно поэтому я последний человек, который должен за ним ухаживать. Он терпеть меня не может.

— Но ты — единственная, кто всё знает о Равноденствии! — в голосе Лилиан прозвучала настоящая паника. — Ты читала все эти свитки. Знаешь, что происходит с ними в эту ночь. Отец срочно вызвал меня — мать заболела, я не могу не ехать. А Касриан... Его семья уехала в столицу, слуги разбегутся по своим деревням, останутся только ты да пара стражников у ворот. Если с ним что-то случится...

— Оно и случится! — я закрыла глаза, пытаясь вспомнить тексты. — Лилиан, в ночь Зимнего Равноденствия дракон внутри них впадает в спячку. Но перед этим... это как лихорадка. Магия ищет выхода. Их телам требуется тепло, контакт, иначе внутренний холод вывернется наизнанку и... да, буквально заморозит их изнутри. Но обычно с ними находятся близкие! Супруги, члены семьи! Не... архивариусы!

— Ты не просто архивариус, ты — мой друг. И ты будешь рядом. Ты просто должна быть в соседней комнате. Слушать. И если услышишь крик...

— Что? Забегу и обниму? Он прибьёт меня к стене одним взглядом, а потом вышвырнет из поместья, даже не дождавшись утра!

Лилиан вдруг замолчала. Она подошла к узкому окну моей каморки, выходившему на внутренний двор замка Лис. Снег падал ровными, тяжёлыми хлопьями, застилая чёрные зубцы башен.

— Он может умереть, Агата.

Тишина повисла между нами, густая и неудобная. Я ненавидела, когда она так делает. Бьёт в самую слабость. Потому что, чёрт возьми, она была права. Я перечитала достаточно мемуаров, чтобы знать — случаи бывали. Молодые, неопытные драконорожденные, оставшиеся без присмотра в эту ночь, превращались в красивые, хрупкие статуи, покрытые инеем изнутри.

Я вздохнула, сдаваясь. Словно услышав этот звук, Лилиан обернулась, и на её лице расцвела благодарная, виноватая улыбка.

— Я знала! Я знала, что ты не откажешь!

— Я не обниму его, — отрезала я. — Я буду... наблюдать. Из-за двери. И крикну стражников, если что.

— Стража получит приказ не приближаться к башне ближе чем на сто шагов, — быстро сказала Лилиан, избегая моего взгляда. — Ритуал требует уединения. Любое вмешательство посторонней магии может всё нарушить.

Я просто смотрела на неё, открыв рот. Посторонняя магия. Моё полное отсутствие какой-либо магии, значит, было плюсом. Я была нейтральным элементом. Как мебель.

— Ты меня подставила.

— Я тебе доверяю. — Она схватила свои дорожные сумки. — Всё будет хорошо. Он, скорее всего, просто проспит. А утром я уже вернусь, и мы всё забудем. Он даже не узнает, что ты была там!

Она бросилась обнимать меня, пахнуя дорогими духами и снежной свежестью. Потом выскользнула за дверь, оставив меня одну среди тишины, пыльных книг и нависшей над душой обязанности, от которой сводило желудок.

***

Вечер наступил рано, как и полагается в канун Равноденствия. Длинные синие тени поползли по коридорам замка Лис, и с каждым часом в стенах становилось холоднее. Обычное отопление, угольные жаровни, почти не справлялись — магия драконорожденного, готовящегося к трансформации, высасывала тепло из всего вокруг.

Я нервно перебирала свитки в архиве, пытаясь заниматься делом. Моя коморка, пристроенная к главной библиотеке башни, вдруг показалась самым безопасным местом на свете. Но долг — есть долг. А ещё — проклятое любопытство. Что, если в старых текстах есть какой-то способ облегчить состояние? Ритуал, трава, хоть что-то?

Схватив несколько самых древних фолиантов по физиологии драконорожденных (бережно обёрнутых в мягкую кожу), я двинулась по спиральной лестнице наверх, в его личные покои. Сердце глухо стучало где-то в горле. Каждый мой шаг по отполированному чёрному мрамору лестницы отдавался эхом в абсолютной тишине. Замок вымер. Даже скрип половиц звучал как кощунство.

Дверь в его кабинет была приоткрыта. Из щели лился тёплый, дрожащий свет огня. Я собрала всё своё мужество, которого было примерно с напёрсток, и постучала костяшками пальцев.

— Войдите.

Голос был ровным, холодным и безжизненным, как поверхность озера в декабре.

Я толкнула дверь плечом, едва удерживая тяжёлые книги. Кабинет лорда Касриана походил на логово хищной птицы — высокие своды, минимализм, всё в оттенках серого, серебра и чёрного. Единственным источником тепла и жизни был огромный камин, в котором плясали языки пламени. Он сидел в кресле спиной ко мне, глядя в огонь, закутанный в тёмный халат. Его серебристые волосы, обычно собранные в строгий пучок, были распущены по плечам, отливая в свете огня живым металлом.

Глава 2. Лекарство от дракона

— Не двигайся... — его хриплый шёпот обжигал кожу на моей шее. — Тепло расходится... Я... контролирую...

Контролирует? Он висит на мне, как мешок с ледяной крупой, вся его огненная тяжесть вдавлена в мой хрупкий каркас, от его пальцев, вцепившихся в мой халат, идет ожоговый холод, а он говорит о контроле. Я задыхаюсь — не от его веса, а от паники, которая колотит меня изнутри, как птица о стекло.

— Лорд... Касриан, — я пытаюсь выговорить, но зубы стучат. — Вам... нужно лечь.

— Не могу, — он дышит прерывисто, и каждый выдох — струйка пара, которая тут же замерзает у меня на шее крошечными кристалликами. — Связь... Тепло живого... Прервешь — лёд дойдёт до сердца. Буквально.

Он пытается оторвать голову от моего плеча, чтобы посмотреть мне в лицо. Это даётся ему невероятным усилием. Когда его светящиеся глаза, похожие теперь на треснувшие ледяные шары, встречаются с моими, в них вспыхивает искра чего-то похожего на осознание. На стыд.

— Ты... Агата. Архив.

— Да, — киваю я, и движение заставляет его когти крепче вцепиться в ткань. — Это я. Агата. Пылинка.

Он морщится, будто от боли.

— Замолчи. Не... не время. Слушай. — Он делает глубокий, судорожный вдох. — Внутри... дракон спит. Но прежде чем уснуть... ему нужно сбросить лишнюю магию. Холод. Иначе... он убьёт нас обоих. Меня — изнутри. Тебя... если вырвется наружу.

Он говорит обрывками, с трудом выдавливая слова. Я чувствую, как его тело содрогается новой судорогой. По его спине, под тонким слоем чешуи, проходит волна — будто что-то большое и могучее бьётся под кожей, пытаясь вырваться. Он стонет, и его лоб, прижатый к моей ключице, становится обжигающе горячим. Контраст с леденящими пальцами сводит с ума.

— Как... как помочь? — вырывается у меня. Я уже не думаю о бегстве. Я думаю о том, что если этот внутренний лёд вырвется, он разорвёт его на части, а потом, возможно, покроет и меня вечной изморозью. — Что делать?

Его глаза темнеют, свечение в них пульсирует. Он смотрит на меня с такой интенсивностью, что мне кажется, он видит не меня, а что-то другое. Источник тепла. Якорь.

— Близость, — выдыхает он. — Физическая. Контакт. Кожа к коже. Тепло твоего тела... впустить внутрь. Баланс. Это не... — он снова корчится, и его коготь случайно рвёт мой халат у плеча, обнажая тонкую льняную ткань ночной рубашки. — Не похоть. Не желание. Это... инстинкт выживания. Как дыхание.

Я замираю. Сердце падает куда-то в бездну, оставляя за собой ледяную пустоту. Близость. Вот оно. Объяснение, которого я боялась, читая между строк старых манускриптов. Там писали о «единении», о «жертвенном теплообмене». Я думала, это метафора. Оказалось — самая что ни на есть буквальная, пошлая, невыносимая правда.

— Нет, — шепчу я. — Вы не можете этого просить. Я не могу. Лилиан... Вы — её жених.

Имя Лилиан, кажется, причиняет ему физическую боль. Он зажмуривается.

— Лилиан... не здесь. А я... умру. Или сойду с ума, и дракон вырвется на волю. Убьёт в радиусе мили всё живое. Ты... первая на пути.

Это не угроза. Это констатация факта. Голос у него абсолютно плоский, лишённый эмоций, как у врача, объявляющего смертельный диагноз.

Ещё одна судорога, сильнее предыдущих, сгибает его пополам. Он отстраняется от меня, падает на колени, обхватив себя руками. Из его горла вырывается звук, от которого кровь стынет — нечеловеческий, низкий рык, в котором слышится скрежет льда и рёв ветра в ущелье. Чешуя на его спине приподнимается, и я вижу, как под ней что-то дышит, пульсирует синим светом. Воздух вокруг него густеет, морозные узоры расползаются по полу быстрее, цепляясь за мои сапоги.

Он умирает. Прямо на моих глазах.

И я — единственный человек в радиусе мили.

Мысль о Лилиан вспыхивает и гаснет, перечёркнутая более сильным ужасом — ужасом наблюдателя перед агонией. Перед тем, как стать соучастником.

— Что... что мне нужно сделать? — мой голос звучит чужо, покорно.

Он поднимает голову. Его лицо искажено гримасой боли, но в глазах, помимо мольбы, появляется что-то твёрдое. Решимость. Командир, отдающий приказ на поле боя.

— Сними... свою одежду. Всю. Холод ткани... мешает. И подойди.

Я стою, не в силах пошевелиться. Стыд, страх, отвращение к самой себе и к ситуации смешиваются в тошнотворный коктейль. Но ноги, будто против моей воли, делают шаг вперёд. Пальцы, одеревеневшие от холода, находят завязки халата.

Движения мои неуклюжи, медленны. Халат падает на ледяной пол бесформенной коричневой грудой. Потом — ночная рубашка. Хлопок, пропитанный холодом, скользит по коже, и я оказываюсь стоящей перед ним почти обнажённой, в только тонких льняных панталонах. Воздух ледяными иглами впивается в кожу, по ней бегут мурашки. Я пытаюсь прикрыться руками, скрестить их на груди, но он качает головой.

— Нет. Руки... в стороны. Нужен полный контакт.

Унижение жжёт щёки. Я опускаю руки, чувствуя, как от этого жеста внутри всё обрывается. Я беззащитна. Я — инструмент. Лекарство.

— Теперь... его, — он кивает на свои льняные штаны, единственную оставшуюся на нём одежду.

— Я не могу...

— Можешь! — его голос срывается на рёв, и в нём звучит последняя, отчаянная команда. — Или я потеряю сознание, и тогда он возьмёт верх! Сделай это!

Я падаю перед ним на колени. Лёд тут же прожигает ткань панталон, посылая в ноги удар холода. Мои пальцы дрожат так, что я едва нахожу завязки на его поясе. Прикасаюсь к его животу — кожа под тонким слоем проступающей чешуи обжигающе горячая, мышцы напряжены, как струны. Он вздрагивает от моего прикосновения, и из его груди вырывается не стон, а какой-то тёмный, глубокий звук удовлетворения.

Я развязываю узлы и, отведя взгляд в сторону, стягиваю ткань вниз. Он помогает мне слабым движением бёдер, и вот он тоже обнажён. Я не смотрю. Не могу. Я вижу только его руки, впившиеся в ледяной пол, и странную, пугающую красоту светящихся узоров на его коже, которые теперь пульсируют в такт тяжелому дыханию.