Чужеземец

1

Я чужая для мира белых халатов. Была не такой ещё в студенчестве: не понимала, почему врача наказали за то, что он не подошёл к больному, а медсестру, которая даже не сказала о ещё одном пациенте врачу — нет. Во взглядах преподавателей в белых халатах я искала человечность, но видела обычных обозлённых людей. У одного препода по анатомии был бракоразводный процесс, так он бесился стоило мальчику с девочкой сесть. У другой диета и отказ от нестероидных противовоспалительных препаратов — она говорила как заведённый болванчик и ждала перекусов. Третий взбесился, когда я спросила, почему медсестра не стала помогать врачу спасать больного, а просто ушла. Оказалось, что эта медсестра — его жена и она просто испугалась, впервые увидев, как человек бьётся в агонии.

Со мной что-то не так.

— Зачем вы привезли иностранца в нашу клинику? — главный врач кричит на меня, как на провинившегося школьника.

— Согласно маршрутизации, транспортировка с трансмуральным инфарктом идёт в областной сердечно-сосудистый центр. Больница, которая обладает таким званием, только ваша по области, — как хирург обычной районной больницы, я не могла дать пациенту и половины того, что знаю по протоколу.

— Да, мне неважно ваше оснащение! Пациент не житель нашей страны! У него нет полиса, его лечение не входит в страховку. А по протоколу стоимость операции будет около трёхсот тысяч. — главный врач прикрыла глаза и спросила. — Вы тромболизис делали?

— Да. В отделение была вызвана бригада скорой, и я поехала с хирургическим больным, так как он изначально находился на обследовании по поводу камней в почках.

— Вот бы там и лежал!

— Но инфаркт.

— Кто за него платить будет? Тромболизис — это ещё плюс почти сто тысяч рублей!

— Мы не имеем права оставить пациента и не оказывать ему помощь.

— Только первую, экстренную помощь! А не полноценную операцию на сердце! Так, забирайте его и везите.

— Куда? Ваша больница...

— Подальше отсюда! Он в коме, выбросьте его на улицу.

Нервно выдохнув, сжала кулачки и выкрикнула, то, что в наших кругах считается оскорблением:

— Тогда я сама напишу на ваше отделение заявление. Вы сядете за неоказание помощи и оставление пациента в опасности! Освящу это дело в соцсетях, и ваша фамилия будет на первых страницах всех мессенджеров! — почти шёпотом произнесла и прямо посмотрела в глаза врачу. Моему коллеге, но что-то в ней было чужое, другое, отвратное, то, что я не понимала ещё со времён студенчества.

В дверь постучали, и в щель заглянул мужчина. На ломаном русском он произнёс, что ищет врача жены.

— Мы заняты! — выставляет за дверь главный врач, который следует предписанным протоколам, которые созданы теми, кто ни разу не лежал в государственной больнице.

— Жена... Джаюба, — нервно и смущённо произносит мужчина, а я сразу понимаю, что это родственник моего пациента. Его жена лежала в моём отделении, а сейчас её дальше приёмного отделения не пускают, теряя драгоценное время.

— Вам надо поговорить и срочно решить один момент, — вскакиваю с места и иду прочь из кабинета, где последние несколько минут видела алчную тьму за белым халатом. Все главные думают о спонсорстве и деньгах, и им плевать на живых людей.

Не понимаю этого.

Я сама из семьи, где деньги водились настолько редко, что у матери не алкоголички забрали двух детей, потому что мы с братом падали в обмороки в детском саду и школе. Выросшая в школе интернат, я хотела стать тем, у кого всегда и везде будет работа: хоть в космосе, хоть под водой, хоть в мировой кризис. Но ВУЗ мне не просто не светил, а активно махал ручкой, говоря, что с больной мамой и младшим братом мне не вытянуть учёбу. Моя первая официальная работа была в четырнадцать лет, но я всегда ухаживала за пациентами в отделение, где моя мама работала санитаркой. Небольшой доход, но я приносила в дом и не просила денег у матери-одиночки. Брат тоже рано начал подрабатывать на стройке. С детства привыкшие работать и помогать друг другу, мы понимали, что хорошую учёбу потянет только один. Брат отказался учиться после девяти классов, а я поступила в медицинский колледж на фельдшера. Его работа помогала маме и мне жить, не думая о хлебе насущном. А через три года и десять месяцев я вышла на линию и стала работать на скорой. Брат вовсе отказался получать хоть какой-то диплом, кроме школьного. Хотя я и предлагала оплатить ему лесотехнический институт. Он настолько привык работать на разборке машин, что не представлял себя без работы. Скопив денег и крепко зацепившись за место я... Влюбилась, родила, развелась и поступила в медицинский ВУЗ. Моя мечта сбылась, я вновь студентка с двухлетним ребёнком на руках и работой за плечами. Я не верила своим глазам, что смогла поступить в ВУЗ, когда мне стукнуло тридцать лет. Не думала, что поступлю, просто мама сказала, что не примет меня с ребёнком, если я не выйду из депрессии после расставания с мужем. Подавала документы и ходила на экзамены, глотая успокоительные таблетки и думая о том, к кому ушёл бывший муж.

А поступив растерялась: куда девать дочь, что делать с работой. Я не могу бросить семью и перестать зарабатывать. На помощь вновь пришёл брат, который к этому моменту открыл свою машинную мастерскую. Я могла работать на скорой на полставки и учиться. Но от этого было не легче: утро до шести вечера я посвящала учёбе, а ночи до восьми утра — ночной смене на скорой. И так почти каждый день.

До сих пор помню, как впервые оставляла двухлетнюю дочку на несколько суток на маму, которой пришлось выйти на пенсию. Как моя малышка кричала, срывая свой тоненький голосок. Как её маленькие цепкие ручки не хотели меня отпускать. Как уходила из дома и слышала её визг, словно малышка понимала, что будет видеть меня крайне редко.

Так и получилось: первые три года я только училась и работала. Дома я появлялась редко и по ночам. К тому моменту дочка спала. В детский садик малышка не ходила, потому что у мамы обострились все хронические болячки, а брат все сутки пропадал на работе. Ни один садик не будет терпеть, тому, что ребёнка нет по три и более дней. Один раз я устроила дочку в садик, но как только началась осень, бабушка не смогла водить внучку и слегла с артрозом и воспалением лёгких. Моя дочка росла тихой, спокойной словно понимала, что в этом доме с ней мало кто сможет поиграть: мамы дома часто не бывает, дяди тоже, а бабушке через два гага становится плохо. Поэтому малышка росла самостоятельной. Только когда я закончила третий курс, я смогла встретиться с ребёнком не на два часа, а на целый день. И первое моё желание было дать ей всю любовь, которую недодала. Но малышка была тихой и на ласку реагировала спокойно, без энтузиазма. Будто я не ребёнка обнимаю, а умудрённую жизнью тётку.

2

Народ шепчет злые речи,

Отшатнулись девы прочь.

Сваты двери держат крепче,

И земля пустынна вновь.

Чернокожий воин смелый,

Предан князю своему.

Но любовь — удел нелепый,

Жребий выпал не ему.

Старость князя дарит землю,

Деву знатную ведёт.

Ненависть людей не дремлет —

Свадьбу жданную сорвет.

Проклятием встречен громко,

Пустотой души людей.

Буду ждать тебя покорно,

Ночью плача средь полей.

Вот мой крест — судьба сурова,

На земле твоей живу.

Здесь молюсь тебе, любимый,

Что однажды встретишь жену

Перина была не единственным странным атрибутом, который встретил меня в комнате. Не в моей комнате, кстати. Это бросалось не только в глаза, но и било в нос запахом дерева и влажности за окном. Но дерево... Оно было повсюду. Обработанное только наждачкой и не покрытое краской, как я уже привыкла. Просто деревянные столбы устремлялись к потолку, деревянные стены, с висящими иконами и вышитыми полотенцами. Меня укрывало одеяло с квадратной дыркой посередине и лебедями по краям. На мне была сорочка, которая пахла травами, а в комнате было прохладно настолько, что как только я вылезла из-под одеяла, моё тело покрылось мурашками.

Испуганно заозиралась и не заметила, что старое тело по утрам всегда сковывало. Только после утренней зарядки я могла нормально двигаться. А сейчас я рысью вскочила с кровати, да ещё и быстро добежала до стены, чтобы потрогать. Но как только я открыла рот, чтобы заговорить вслух о своём психологическом состоянии, тяжёлая дверь отворилась и в комнату вплыла дама пышных размеров, а за ней две девчонки лет тринадцати.

— Ох, свет — мой батюшка, на кой же босоногая с ложа своего встрепенулась? Небось сон на грядущую свадебку углядела? Небось всё ладно сложилось, лебёдка моя? — причитала женщина и оттесняла меня к кровати. — Выплакала очи свои ясные. Три дня горевала, но сегодня вспорхнула, голубка.

Я молчала. Не потому, что испугалась или язык проглотила, а потому что мой мозг едва успевал переводить странный говор женщины на хоть какое-то подобие попятной для меня речи. В её разговоре слышались заикания, ять и тать, а я слышала её словно в ушах стоял переводчик. Это как смотреть пиратскую версию иностранного фильма, когда на оригинальную озвучку накладывается голос переводчика.

Но пока я удивлённо наблюдала за крупнопалубной женщиной, которая пробежала по комнате и заглянула под кровать, на меня набросились две девчушки. Одна поставила деревянную бадью на табурет передо мной и, окунув полотенце в воду, поймала мои руки и стала их обтирать. Вторая девица расстелила на свободном крае кровати тряпицу, в которой находилась одежда и железный круг.

— Вета, голубка моя, а это шо? — спросила дама, поднеся к моему лицу деревянную кружку. — Под ложем сыскала. Но ты вчера трапезничать отказалась.

"Яд", — пронеслось в моей голове, словно отголосок чего-то воспоминания.

А потом мою голову словно раскалённый обруч сковал. Я вскрикнула, схватилась за виски и упала на кровать.

Передо мной пронеслись картинки, но размытые, словно некачественная, застарелая киноплёнка. Девятилетняя девочка, которая только лишилась отца-воеводы. На место отца берут иноземца с тёмной кожей. Мать, которая не выдерживает и прямо на погребальный костёр бросается. Малышку берёт к себе князь и относится к ней как к родной дочери. Девочка растёт рядом с наследником, и дети привязываются друг к другу, но есть в княжиче нечто безумное и дикое. Но всё же маленький княжич считает, что девочка принадлежит ему. Впрочем, как и весь двор для мальчика словно игрушки. Он насмехается над неудачами и неловкими ситуациями каждого, но больше всего он ненавидит чужака. А недавно больной старый князь объявил, что чужеземец получит земли вместе с рукой, подросшей воспитанницы. Княжич словно с ума сошёл после этого объявления и стал намеренно унижать воеводу отца. А девушка заперлась в своих хоромах и плакала над жестокой судьбинушкой, пока поздно ночью к ней не попала кружка с ядом. Девушка пила его медленно, всю ночь, поэтому не успела спрятать посуду.

Когда я открыла глаза, надо мной стояло новое лицо. В руках она держала мешочек с вонючим содержимым.

— Барышня встала, словно солнышко к нам заглянуло, — с улыбкой сообщило новое женское лицо. — Сызнова плакать по княжичу надумала?

— Кто вы? — странно очнутся вновь в комнате, которую помни и одновременно не признаю своей.

— Вы? — лицо женщины стало бледным, словно я её прокляла. — Как же так? Вы? Вы обращение к недругу кровному. Что же я сделать успела, барышне премилой? — врач отодвинулась от меня и со страхом поглядывала на собравшихся девушек и дородную даму, которая чувствовала себя хозяйкой не только положения, но и барышни, которой сейчас являюсь я.

— Поди, прочь, Глашка, — взмахнула руками дама и тут же подскочила ко мне. — Небось, травки свои сильно пихала.

— Ды, как бы барышня вновь капризы не устроила, Задора. Весь двор с головой потешаются над пустыми слезами молодки. Сколь не горюй, свадьбе быть. Только смерть отменит приказ головы! — проговорила врач и шмыгнула из комнаты.

Придержав голову, я всё же осмотрелась и натолкнулась взглядом на резной сундук, который стоял возле кровати. На нём были вырезаны странные знаки, но самый большой был похож на звезду, состоящую из нескольких простых геометрических фигур.

— Когда свадьба? — чувствую неладное и одновременно ужасаюсь тому, как спокойно приняла осознание о новом доме и личности. Как там моя доченька и внученька?

— Две луны, голубка, — ласково мурлыкнула женщина и подсела ко мне на кровать. Её руки достали деревянный гребешок и начали осторожно водить по моим волосам. — Я всё готовлю. Сундуки собраны, приданное пошито, а наряды для ритуала стоят в соседней комнате. Можно проверить, барышня, коли угодно.

— Это? — взглядом указала на странный сундук, который вызывал чувство брезгливости. Но я не понимала почему. Красивая вещь народного творчества. Мастер постарался разукрасить крышку резьбой разной и всё без красок.

3

Как должна себя вести невеста воеводы и воспитанница князя? У меня даже смутного представления нет. Все мои познания из иностранных фильмов и современных картин. А если я что-то не так сделаю? Книксен или поклон не той глубины? Да и имён, близких Ветаны, не знаю.

— Змеюка какая, совсем страх потеряла, — фыркнула Задора и мельком посмотрела на меня. — У моей лебёдки и род древний, особыми умениями награждённый и статус при дворе выше, а Добронрава зубы скалит. Люльку моей Веточки Перун озарил, а Ситиврат принял каждого из рода.

Перун — знакомый древний бог, а второе имя мне неизвестно. Пусть так. Нужно следовать устоявшимся правилам, только после ознакомления с неизвестным можно сделать выводы и приступать к действию.

Задора цокала языком, пока я смотрела на то, что видела. Древняя столовая была просторной и величественной, украшенной резными деревянными панелями и тяжёлыми дубовыми лавками. Высокий потолок поддерживали массивные колонны, увенчанные орнаментами и символами древних славянских богов. Я стояла посреди зала, чувствуя на себе взгляды присутствующих. Многие приходящие сразу после размещения на своём месте, смотрели на меня, словно призрака замечали.

Как бы я ни желала разглядеть всех и каждого, но Задора уже тянула меня в сторону. Столы стояли буквой П на голой земле, а истоптанная земля была присыпана соломой. Только под главным столом было подобие ковра, но тоже не выглядело помпезно. Зато наряды были расшиты, и на руках у всевозможных гостей блестели огромные украшения. Такое ощущение, что местные ювелиры в драгоценных камнях дырки под размер пальца выпиливали. На руках вельмож были огромные камень, а на груди кирпичи висели.

— Ох, Перун и Велес, — внезапно спохватилась Задора и полезла себе под подол. Через секунду она достала венок из разноцветных ленточек и водрузила его мне на голову. — Пока свободна, можешь одной косой и венком красоваться. Негоже являться перед народом простоволосой.

Ленты упали мне на виски, а затылок начали оттягивать несколько драгоценных каменьев, которые висели на лентах. Поджав губы, я приняла и эту странность.

Меня подвели к главному столу, за которым уже сидела женщина в венце из грубо обработанных драгоценностей со спрятанными под чепцом волосами. Ее наряд напоминал мне ночнушку, в которой я сама любила ходить. Это было подобие паруса, в который можно не только завернуться, но и несколько раз обернуться и ещё кого-то укрыть. Женщина явной худобой не отличалась, но и на двух стульях не сидела. Наряд делал её более пышной, а по здешним правилам это придавало ей значимости.

Увидев меня, женщина слабо улыбнулась. Она поманила меня к себе, а когда я подошла, она тронула мою талию и со страданием проговорила:

— Голубку сокол может убить в первую же ночь, но мой супруг глух к моим словам. — заглянув мне в глаза, она страстно зашептала: — Я сама князя умоляла, столько горьких слёз пролила, стоя перед ним на коленях. Глух светлый не только к девичьим слезам, но и к здравому смыслу больше не обращается. Стар стал и немощен. Не подумала ли ты, лебёдка, о моём предложении?

Подсознание отзывалось об этой незнакомке тепло. На язык рвалось забытое слово "матушка", но мой разум что-то отвлекало от чужих эмоций. Словно иголку загоняют под ноготь при каждом тёплом воспоминании. Ощущение, будто во мне борются две личности. Одна совсем юная, наивная и обиженная на весь мир, а вторая — зрелая, мудрая, прозорливая. Но пока они борются, я могу только слабо улыбнуться и попытаться вспомнить о чём говорила та, кого хочется назвать матерью.

— Не думала, всё кручинилась, — нервно подбирая слова, пыталась ответить достойно. — Думы тяжкие тревожат.

Смотрю прямо в глаза женщине и пытаюсь поймать отзвук её эмоций. Но на отёкшем и забелённом лице не прочтёшь правды. Там лишь театральная маска.

— Думай, голубка. Времени мало осталось. Скоро под крыло супостата цепями затянут. А ты молода и тонка, словно веточка. Сломает тебя ирод проклятый. Высосет все соки, рабой своей сделает.

Замечательно. Меня каждый пугает браком с иродом, который военную славу княжеству принёс. Ощущение, словно меня не за богатыря замуж выдают, а как минимум за заключённого. И взгляд у каждого страдальческий, но с примесью ехидства. Вроде меня жалеют и пытаются помочь, но в то же время рады, что эта беда не коснулась их семьи.

— Подумаю, — вежливо ответила женщине, о которой мало что знаю. Иду по тонкому льду, по наитию.

Слабо улыбнувшись, княгиня перевела взгляд на вошедшего юношу. Её лицо радостно засияло. Она даже поднялась и протянула руки в его сторону.

— Сын мой, посмотри, кто оправился от горя, — парень мельком посмотрел на мать, словно устал от её материнских чувств. Но увидев меня, он застыл, а потом шагнул ко мне и схватил мои ладони в свои руки.

— Голубка моя быстрокрылая, я счастлив видеть твой светлый лик, — он улыбался, но так, будто едва сдерживался. — Счастлив видеть тебя, названная сестрица. Ваши душевные раны отзываются болью и во мне.

— Богдан, сын мой, — громким шёпотом позвала княжна. — Не стоит тебе так держать длань, которая обещана другому. Люди могут не так понять.

Но в то же время взгляд женщины словно стрелял в служанок и других гостей, посылая нужную мысль в их сторону. И вот близко стоящие бояре начали шептаться и зубоскалить о том, что меня силой уводят из тёплой семьи и от любящего княжича.

Нервно вытащила свои руки и сдержанно улыбнулась.

— Рада видеть светлоликого, — произнесла и тут же поспешила сесть рядом с княжной. На то место, которое мне указала Задора.

Княжич был светлолицым. Настолько светлым, будто он специальными средствами пользуется для отбеливания лица. А светло-русый волос заплетён в несколько кос. Княжич носил небольшую бородку, но та почему-то была рыжей и выглядела общипанной.

Богдан так и замер, словно ждал чего-то большего. Но поняв, что я рассматриваю стол, он сел на своё место. Теперь нас разделяла княгиня. Стол с изжаренной на костре дичью и несколькими плошками с кашеобразным веществом. Но больше всего меня удивило количество мёда. Он был буквально перед моим носом. Ягоды с мёдом, блины, оладушки и даже хлеб с мёдом, каша с огромным количеством мёда. В плошке плескалась золотистая медовуха. Стол буквально блестел и казался липким. Но я ощущала, словно сижу на оголённом проводе. Задора тоже недовольно окидывала блюда, стоящие передо мной.

4

Встревоженная служанка тянулась к блюдам и отодвигала их от моего места. Молоденькие служанки споро ставили другие блюда, но все были с сухим мясом. Казалось, что от меня убирали мёд и выпивку. Наверное, девушкам нельзя пить, но все вокруг пили за здравие. Даже княгиня успевала выпивать и не игнорировала пожелание супругу.

Миролюб посмотрел на меня и улыбнулся. Что-то дёрнуло меня, и вмиг я оказалась в объятиях князя. Словно моё тело само знало, что делать, я обнимала старика, как самого близкого и любимого человека в этом мире. Внутри мне было больно, но всё из-за того, что я слишком любила князя. Как отца, наставника и шутника. Он согревал меня отеческой заботой после гибели отца, а когда моя мать приняла самосожжение вслед за мужем, Миролюб стал мне больше чем батюшкой. Он делился мудростью, знаниями и стал учителем. В нём всегда был юношеский задор, граничащий с ответственностью за народ. Но именно ему я обязана тем, что ко мне относятся с почтением, а не шепчутся за спиной о том, что мать последовала языческим обрядам. Меня не называют предательницей веры и не смотрят как на ведьму. Под заботой князя я росла, как принцесса, обласканная богами неба и правителями земли.

— Веточка, ты приняла мой приказ, — едва шепнул старик, словно просил прощения за твёрдость и настойчивость.

— Всё, что делается, к лучшему, — не знала, как говорить с ним, поэтому выдала общую фразу.

— Да, будет лучше, — его сухая ладонь поправила мой венок. — Пейте, гуляйте, прославляйте свадьбу! — слабый голос правителя был услышан, дрожащая рука старика махнула, и гости засуетились. — А где Итар? Он с женой сидеть должен!

— Рано, дражайший батюшка, — ответил княжич. — Свадебку ещё не сыграли. Да и жених дар свой не принёс, достойный крови древних. — циничная улыбка на губах Богдана была заметна всем. — Чужеземец никогда не дотянется до благородства богов, чья кровь горит в жилах невесты.

Но князь его не слышал, потому что сладко спал и даже похрапывал. Но старичка никто не будил, а княжич нагло улыбнулся и посмотрел на своих придворных. Те ухмылялись и заговорили насколько ничтожен тёмный варвар. Они шептали, что его кровь темна и вонюча, потому что берёт своё начало из самой глубокой помойной ямы.

Отойдя к своему месту, я села, надеясь, что внимание к моей фигурке поугаснет. Княгиня недовольно смотрела на блюда передо мной и попросила одну из слуг принести кувшин с медовухой. Когда Задора попыталась убрать его, матушка схватила посуду и резко рыкнула:

— Вета будет благодарить гостей, хочешь выставить её неблагодарной барышней?

Вздрогнув и с ужасом посмотрев на меня, Задора едва сдержала невозмутимое выражение лица. Её нижняя губа стала подрагивать, а в глазах появились слёзы. Она будто умоляла княгиню позволить убрать медовуху, словно это был яд, но та настаивала. С опаской посмотрела на матушку и ощутила, что я могу прямо сейчас закончить жизнь Ветаны и вернуться к родным. Но страх того, что я могу просто умереть, удерживал на месте. Но одно стало точно ясно: в княгини мало искренности. Её надо опасаться.

Как и обещали, к нашему столу стали подходить гости и дарить подарки.

— Слизень, — огромный бородач бухнул передо мной кусок золота с глазками. — Один мудрец сказал, что они двуполы, но своего дома не имеют. — послышались смешки. Надо мной явно потешались и, таким образом, сообщали, что не будет у меня дома и мужа, ведь я бесполое существо, неспособное родить потомство. — Но я желаю найти ей дом.

— Здравия, Ботору! — засмеялся Богдан, хваля его за уникальный подарок.

— Здравия! Здравия! Здравия! — громыхнул зал, а я только сделала вид, что пью, подняв кубок под внимательным взглядом княгини.

После заросшего, подошёл толстый мужик, который едва не опрокинул стол своим животом. На засаленной верёвке он волок грязного щенка, который настолько сильно боялся окружающих, что писался прямо себе на лапы.

— Шавка, — верёвку кинули в мою сторону. — Безродную и бездомную, но надеюсь, барышня Ветана сделает его домашним и ручным псом. — щербатым ртом улыбнулся толстопуз и тут же посмотрел на меня масленым взглядом. — Конечно, только с помощью женской ласки! — мужик хлопнул себя по пузу, указав, как именно я должна удерживать Итара.

Зал вновь разразился гоготом. От одного бородача я услышала, что меч Итара разорвёт меня. К утру я буду лишь холодным трупом. Но княжич ничего не сказал. Он хохотал и сальным взглядом смотрел прямо на меня. В нём гуляла брага и юношеский огонь.

— Здравия, Иллариону! — похвалила его подарок княгиня, нехорошо щурясь, когда я подносила ко рту деревянную тару.

— Здравия! Здравия! Здравия! — гудел зал.

Но внезапно всё смолкло.

Стук двухстворчатой двери словно выключил все звуки в этом абсурдном мире. Все взгляды устремились в одну точку. Этот человек был способен привлечь внимание и без хлопка.

Мужчина крепкого телосложения, с широкими плечами и мощной грудью, подчёркивающими его физическую силу и выносливость. Его кожа имеет приятный оттенок кофе с молоком — тёплый, благородный тон, придающий лицу особый шарм и выразительность. Черты лица чёткие и резкие: высокий лоб, прямой нос, волевые скулы и твёрдый подбородок. Глаза тёмные, глубокие, излучающие уверенность и мудрость. Взгляд спокойный, но внимательный, словно готовый мгновенно оценить любую ситуацию и принять верное решение. Волосы густые, чёрные, аккуратно уложены назад, открывая широкий лоб и подчёркивая его решительный характер. В отличие от всех собравшихся у него не было бороды, а на его плечах висели не меха, а тёмный, тяжёлый плащ. Его грудь скрывала кожаная рубаха с перевязью. Каждый его шаг железным стуком отражался от его сапог, словно предупреждает всех и каждого: опасно, не подходить, не смотреть.

Но я смотрела во все глаза, потому что понимала: на его фоне я не просто тощая девчонка. Моя голова с его кулак, а всё остальное тело поместится в том кулаке. Даже обоссанный щенок залез под стол и ткнулся мне в ноги, боясь оказаться блохой под ногами жениха. За спиной чужеземца шествовала пара богатырей. Я не знала, как их назвать, но именно это определение могло описать широкоплечих бородачей, которые могли сломать надвое любого присутствующего человека. В их глазах была неприязнь и недоверие.

5

Рука осторожно приближается, будто пробуя воздух перед касанием — неуверенно, трепетно. Лёгкое прикосновение скользит по коже, едва ощутимое, словно нежная кисточка художника оставляет тонкий мазок на холсте. Ощущение одновременно щекочет и согревает, рождая волну мурашек, пробегающих вдоль позвоночника. Кажется, каждая клетка тела оживает, отзываясь тёплом на робкий контакт, вызывая тихое покалывание, распространяющееся волнами тепла по всему телу. Это мгновение словно разрывает невидимую границу, сносит неприступную стену. Прикосновение становится особым, наполненным чувствами и эмоциями, выраженными одним лишь осторожным движением руки. Его пальцы смыкаются на моём запястье. Он осторожен, боится ранить или сдавить, но в его взгляде уверенность, мощь, сила.

— Благодарю, — железный голос холоден, но он не страшен. Ирит отходит на шаг и переводит взгляд на взбешённого княжича.

Богдан готов убить взглядом, но когда воин обратил на него внимание, резко отвернулся, поджав губы. Княгиня дрожащей рукой отодвинула прочь кружку и гневно улыбнулась, обещая мне серьёзный разговор.

А где же благодарность за подарок? Мне слизняка подарили, и я благодарила, а за драгоценность надо молчать?

— Здравия Итару, — я подняла кружку, но весь зал молчал. Княжич усмехнулся, словно услышал писк надоедливого котёнка. Молчали гости. Послышались редкие издевательские смешки.

Богатыри недовольно заозирались и даже самые смелые зубоскалы заткнулись, забыв, как дышать.

— Здравия Итару! — поддержка пришла оттуда, откуда и не ожидалось. Проснулся князь и трясущейся рукой поднял полный кувшин. Его слабые руки расплёскивали жидкость, но старик смог сказать тост благодарности. — Здравия Итару, — повторил правитель.

— Здравия. Здравия. Здравия, — послышались тихие пожелания, и я забыла об осторожности, намереваясь выпить медовуху.

Вдохновлённая княгиня просияла. Она будто ждала самого эпического момента развернувшегося представления. В её взгляде уже плясали черти в смертельном танце, поглощая меня. Задора громко пискнула: "Мёд" и протянула руки в мою сторону.

Но быстрее всех был Итар. Он резко вырвал кружку из моих рук, и сам выпил всё в один глоток.

— Как посмел! — взревела княгиня. — К посуде девы губы прикасались! Непотребство перед сотнями глаз!

Но всего одно предложение остудило пыл злословки.

— Мне можно!

На его губах появился животный оскал. Жених слегка склонил передо мной голову и строго, сердито царапнул взглядом, а потом начал отступать спиной к двери. Резко повернулся и как стремительный вихрь пронёсся по столовой. Хлопнула дверь.

Зал выдохнул. Кажется, многие только вспомнили, как дышать, а я ощутила внезапную слабость и почти упала на своё место. Хотела поблагодарить князя, но того уже уносили из зала.

— Благодарю за трапезу, матушка, — пробормотала и быстро направилась за старичком, который решал мою судьбу.

Внезапно холодная рука больно схватила меня за запястье. Прямо там, где ещё остался след от прикосновения Итара.

— Ты хотела подумать над будущим, — резко, холодно выплюнула княгиня, больно сжимая мою руку. — У тебя не будет будущего вдали от Богдана или ты о любви своей забыла?

— Я благородный человек и хочу справедливости для всех. Если это всё, то мне нужно идти, — легко кивнула и попыталась вырваться, но не тут-то было. Больно сжимая руку, она впивалась ногтями в кожу.

— Ты забыла, что этот дикарь убил твоего отца? Именно он не защитил воеводу, и это стоило тому жизни! — её голос пронёсся по залу, и свободно вздохнувшие гости, вновь обратились вслух. — Именно он лишил тебя отца, матери и дома! А ты перед всеми позволяешь ему касаться своего благородного тела и непрямой поцелуй!

— Давайте поговорим в другом месте? Покажем своё благородство. — постаралась увести семейные разборки в другое помещение, но княгине нравилась публика. Она дёрнула меня за запястье так, что едва руку не оторвала.

— Благородство? Кто тебя учил такому благородству? — прошипела змея, а за моей спиной Задора упала на колени. Служанка умоляла простить её барышню и обратить весь гнев на служку, но в то же самое время, няня пыталась освободить мою руку.

— Нянька? Палок Задоре! Будешь знать, как потворствовать убийце, — взвизгнула взбешённая княгиня, и из темноты вышли какие-то щуплые цыплята, которых обозвали стражей. Они потянули няню прочь, и я ощутила пустоту, страх, отчаяние и... Как внутри обрушивается лавина.

— А Вы хотели меня убить, — громко, чётко с огнём в глазах сообщила всем зрителям и толкнула кувшин со стола. Тот скатился на пол и разбился. — Убийца здесь только одна!

Щёлк!

Щека загорелась. Я схватилась за пылающую кожу и увидела, как в глазах напротив черти празднуют победу.

— Вы, — выделила княгиня, — хотели доказать свою любовь и не позволить чужаку даже дотронуться до тела. Но княжеский приказ отменит лишь смерть. Как было бы прекрасно умереть, когда чествовали этого дикаря! Выпив яда, на глазах у всех доказать свою любовь, — она говорила и упивалась своей властью и безнаказанностью. — Но раз вам приятны грязные руки, я не буду помогать спастись от брака. Вы станете его подстилкой и примете судьбу жалкой жены чужака. Примите своё наказание, барышня Ветана! — она посмотрела на двух оставшихся молодых служанок и грозно приказала: — Переписать древнее писание богов и Велесов наказ!

Девушки быстро схватили меня под локти и поволокли прочь от разъярённой княгини. Я не сопротивлялась. Но с замиранием сердца наблюдала, как Задору уводят прочь из зала. Прикрыв глаза, я старалась не сорваться, но внутри меня было несколько людей. И сейчас своим напором давит молодая горячая кровь: Вета хочет плакать от обиды и бессилия, а я не могу понять разницы между ними и чужеземцем. Не могу принять то, что мою няню наказывают.

Это не может быть правдой. За одно прикосновение я стала врагом народа. Палками бить любого, кто перечит. Это просто не может быть правдой!

6

Меня заперли в комнате. Одну. Няню и девочек отослали. На мои вопросы про состояние Задоры, не отвечали. Принесли несколько свитков и пару листов серой бумаги. Я не смотрела на принесённое.

Хотела сбежать из этого мира.

Поначалу я попыталась открыть окно, но оно было из толстого с вкраплениями мусора, стёкла, врезано в стену. Потом решила поспать. Надеялась, что во сне вернусь домой к дочери и внучке, но сон не шёл. Чувствовала себя виноватой за всё произошедшее в столовой, а тем более за наказание няни. Я не хотела приносить неприятности людям, которые защищают Ветану. Они ведь даже не знают, что девушки больше нет. Моя совесть не даёт спокойно сидеть. Бешеной голубкой мечусь по светёлке и тыкаюсь в стены, словно в раскалённые прутья. От осознания собственных ошибок мысли ядом бегут по венам, да так, что я едва скулить не начинаю. Неужели Задору действительно забью палками?

Я ведь ничего не знала. Ни про прикосновения, ни про планы власть имущих, ни про традиции, ни про личные желания княгини. Через несколько минут бесцельных стенаний и самоедства я упала на кровать. Теперь ощущаю себя опустошённой. Лучше бы меня здесь сделали немой и глухой. Тогда бы я не натворила дел. Задору жалко. Сто палок могут убить человека. Может ей как-то помочь? Но как? Я и себя-то не могу спасти. А хочу ли я спасать жизнь какой-то Веты?

Господи, зачем я здесь?

Чтобы причинить близким людям боль? Что такого может сделать древняя старушка со своим устоявшимся характером? Господь, ты хочешь, чтобы я всех погубила?

Внезапно дверь открылась и в комнату вошли три длиннобородых старца. Надеюсь, это аниматоры, а не продолжение бреда из прочитанной книги.

Мир Итара

— А девчонка смелая, — внезапно сообщил Олег, косясь на своего воеводу. — Публично признала тебя мужем.

Весельчак хотел разрушить гнетущую тишину, но его собрат по оружию тут же нагнал страху.

— Благородные родственнички её растерзают за такое, — буркнул Святогор.

Итар резко остановился, словно хотел вернуться в зал, но Олег поспешил расслабить грозного предводителя.

— Девчонка уже твоя невеста. Её никто не посмеет тронуть. Каждый знает, как сильно ты заботишься о своих людях.

Итар зашагал вновь. Стремительно, словно цунами, сносящее всех на своём пути. Перед ним расступались не только люди, но, кажется, стены тоже спешили отодвинуться. Он хотел покинуть злосчастный двор, где его ни во что не ставят. Ему, наконец, дали угол, где можно жить по своим правилам и со своими людьми. Он должен хорошо постараться, чтобы в будущем этот угол стал домом.

Воевода потёр пальцы, которыми прикасался к девичьей коже и ощутил себя виноватым перед мёртвым учителем. Рагнар был справедливым и сильным человеком. Отец Ветаны никогда бы не молчал, видя несправедливость или угнетение. Как и тогда, когда в очередном походе по следам кочевников, Рагнар натолкнулся на темнокожего и черноволосого мальчишку десяти лет. Воевода принял парня в ученики и пристроил в казарму князя. Защищал чужака и словом, и делом, и кулаками. Глубокое уважение заслужил воевода, не ища славы. Для парнишки он был строгим и справедливым учителем, но знал, что семья видит его другим. Пару раз в казарму приходила жена воеводы с дочерью и на малышку гроза врагов смотрел с теплотой.

Рагнал любил своих домочадцев. Итар должен защитить его наследие. Армию он уже давно унаследовал, а Ветану спрятали за семью замками. Князь не обижал девочку, поэтому Итар был предан старику. Итар никогда не думал, что станет мужем для дочери своего спасителя. Не по статусу невеста. Да и как прикоснуться к сокровищу своего бога? Итар — слизняк под её ногами и имеет право лишь защищать и ублажать её желания.

Заскочив в казарму, он тут же отдал ящик с нефритом своему мастеру ювелиру. Тот потребовал мерку. Все знали, что птичка Ветана не обычна и слишком хрупка. Её мерки резко отличались от привычных, а брачный браслет — это та вещь, которую девушка должна носить до самой смерти. Нельзя его делать простым, потому что статус у Ветаны высокий. Тяжёлый сломает руку тощей деве, а маленький будет незаметен.

— Так, — Итар сомкнул пальцы в кольцо, показывая размер запястья жены.

Его брови нахмурились. Даже одним пальцем воевода способен показать руку невесты. К ней непросто прикасаться нельзя, желательно не наступать даже на её тень. Ненароком можно пришибить.

— А кожа? — спросил ювелир.

— Что? — не понял вопроса воевода и грозно посмотрел на человека. Не пристало чужому мужу интересоваться кожей юной девы. Ювелир поспешно отошёл и торопливо пояснил.

— Насколько нежна кожа невесты? Если сделать браслет со вставками из каменьев, то они могут поцарапать слишком хрупкую барышню. А если оставить браслет неукрашенным, то это огорчит благородных предков столь древнего рода, и тогда брак принесёт одни беды. Парные украшения должны дополнять друг друга, но в то же время быть удобными как для мужа, так и для жены. У вас уже готово украшение с камнями, но барышне такой же стиль может навредить. Он слишком груб и тяжёл для лебёдки.

Нахмурившись, Итар попытался вспомнить, что почувствовал при соприкосновении, но его руки настолько грубы и мозолисты, что мужчина ничего не почувствовал.

— Она очень хрупкая, — сообщил жених и хотел завершить разговор, когда услышал донесение своего человека.

— На задний двор для наказания вывели няню Ветаны.

Донесение ещё звучало в воздухе, а грозный рык воеводы уже грозно гудел в воздухе:

— На задний двор!

Воевода шёл, снося всё со своего пути. Его не могло остановить ни слово, ни дело. Он привык к войне, привык к кулакам, к жертвам, к дракам, к действию. Для него отсутствовало слово "нельзя". Ему мог приказывать только князь, и он смиренно принимал слова мудрого человека, а наказать женщину могла только хозяйка дома, в котором проживала няня. Княгиня бушует.

Итар вылетел к месту наказания, как бушующий ветер, и едва не снёс спешащего к женщине палача.