Чужие чувства: в погоне за собой

1. Это был вечер, когда мы встретились.

Чон Чонгук.

Многие говорят, перед Рождеством случаются чудеса, похоже, они были правы, ведь в тот день шёл сильный снегопад, какого давно не было, и это даже пугало.

В студии радио, где я находился, стояло панорамное окно. Ведущие весело о чём-то разговаривали с другим гостем, а я, засмотревшись на вид из окна, без особого интереса прислушивался к их голосам, которые то и дело растворялись в воздухе.

— Даа… — протянул один из ведущих, словно прочитав мои мысли. — Такого снегопада в Сеуле ещё никогда не было…

Они всё говорили и говорили. Временами я отвечал на вопросы, притворно удивляясь, будто не знал их заранее. Очередной идеально заученный сценарий нашей жизни. Боже, если бы они только знали, через что мы проходим каждый день, они давно бы перестали делать вид, что всё, что говорят участники проекта, — это их собственные мысли и чувства.

Снегопад за окном всё усиливался. Один из ведущих восхитился и, отметив, что я весь вечер смотрю в окно, спросил меня, считаю ли я этот вечер прекрасным из-за снега. Я ответил «да», хотя, конечно, этого не было в сценарии: кто мог предусмотреть такую погоду за месяц до этого дня? Я сказал что-то ещё, даже не придавая значения своим словам; они выходили на автомате, ведь мыслями я был совсем далеко. Ведущие продолжили свой сценарий.

Что касается снега, по правде говоря, меня больше волновал вопрос, как благополучно добраться домой, чем его красота.

Чем ярче ты сияешь, тем губительнее последствия.

—.... и, пожалуйста, будьте осторожны, — я услышал собственный голос, словно сквозь пелену. Ведущие прощались, заиграла приятная музыка для этого вечера, и я начал собираться.

В студии, несмотря на поздний вечер, было многолюдно. За входом собралась небольшая толпа фанатов, вероятно, радуясь возможности встретиться со своим кумиром. Как бы мне ни было приятно, что они решили поддержать меня на сольном шоу, в голове промелькнула искра сожаления, что они пришли. Арми счастливо улыбались, когда я остановился и смотрел в их сторону. Им на вид было не больше двадцати, на ком-то всё ещё школьная форма. Я ответил на их улыбки тем же и приветственно помахал рукой. Но они не узнают, что за моей улыбкой скрывалась печаль.

— Хён, — остановил я менеджера, направлявшегося на место водителя, — я сам доберусь до дома, — на непонимающий взгляд менеджера я едва заметно кивнул в сторону Арми. — Шоу длилось около часа, и они, вероятно, замёрзли. Можешь о них позаботиться? — он что-то хотел сказать мне, но я упрямо сделал шаг вперёд, чтобы сесть за руль. — Хён, пожалуйста.

В конце концов, он тоже кивнул.

— Позвони, как доберёшься домой, — бросил он мне, проходя мимо в сторону удивлённых Арми.

Я, ощущая на себе взгляды, сел за руль и завёл двигатель, расслабляясь. Ещё один день подошёл к концу.

Только в машине, дождавшись, когда менеджер уведёт Арми, я нашёл свой телефон и включил его. Сообщения поступили одно за другим, в конце концов останавившись на сообщении Юнги.

«Отправляю демозапись музыки. Прослушай, когда будешь свободен».

Возможно, это будет слишком бесчувственно, но я не хотел его слушать. В последние дни в группе витала такая атмосфера, о которой не принято говорить. Другие люди могут сказать, что это ерунда, но каждый хоть раз в жизни испытывал подобные чувства. Усталость. Тревога. Желание сбежать. Последнее терзало меня сильнее всего. Поэтому вместо того чтобы включить приятную мелодию Юнги, я переключил канал на радио. Я искал что-то интересное, но все разговоры только о знаменитостях, истории которые мы знаем из первых уст. И это не всегда то же самое, о чем говорят в новостях. Иногда даже самые неприятные моменты сводятся к шуткам или стираются, словно их и не было. Им не нужны реальные люди, им нужны мы, отполированные до блеска, за которым не видно ничего.

— Из-за сильного снегопада на нескольких улицах Сеула образовались пробки… — такие обычные проблемы, приводящие людей к не самым приятным чувствам, отозвались в моём сердце, как возможность стать одним из тех, кто живёт спокойной жизнью, у кого все сложности сводятся к тому, что он застрял в пробке, но в конце концов он доедет домой, где его ждёт семья.

Семья…

— На улице К… произошла крупная авария, пострадавшие направлены в больницу… — вот и последствия прекрасного снегопада, который вызывает восторг, что кровь стынет в жилах. Возможно, для кого-то этот снегопад стал последним, что он увидел.

Я покачал головой, отгоняя неприятные мысли, включил поворотник и перестроился на соседнюю полосу для поворота, остановившись на светофоре. Затем включил музыку, отправленную Юнги.

Из динамиков послышалась чарующе спокойная музыка. Светофор плавно переключился на зелёный, и я только начал движение, как из ниоткуда выбежала девушка и буквально прыгнула под колёса. Я со всей силы надавил на тормоза, и машина остановилась прямо перед ней.

Возможно, это было глупостью, но, рассматривая лицо перед собой, я вспомнил строки из детской сказки: "С кожей белее снега, волосами чернее ворона и губами аллее розы". В ту секунду мы встретились глазами, и, если в моих глазах гуляли страх, паника и злость, то в её взгляде не выражался ни испуг, ни шок — лишь смутное отречение, словно не она только что была на волоске от смерти, словно не перед ней стояло то, что могло стать тому причиной, словно это было обыденностью. В этот момент она слегка покачнулась и упала на асфальт.

Только выйдя из машины, я понял, что всё это время сидел в тишине, ведь на меня обрушились все звуки мира вокруг. Сердце, бьющееся о грудную клетку, автомобили, громко сигналившие, проезжая мимо, хруст снега. Я присел рядом и обвел взглядом хрупкое тело. Глупая, вышла в такую морозную погоду в одной пижаме и домашних тапочках.

— Вы в порядке? — спросил я тихо, боясь напугать, и услышал, как дрожит мой голос.

— Отвезите меня в больницу! — резко поднявшись, она схватила меня за рукав куртки, её тонкие пальцы… — Вы чуть не сбили меня и должны отвезти в больницу.

2. Люди всегда встречаются дважды.

Чон Чонгук.

— Доброе утро, дорогие радиослушатели! — я смотрю на лица перед собой и не верю, что это те же люди, которых я встретил всего час назад.

Возможно, мы с Техёном в чем-то провинились, раз менеджеры решили записать нас на ранний подъём. Похоже, в этой жизни нам уже не светит спать отведенные по норме восемь часов, поскольку даже в выходные самое лучшее для нас — три или четыре часа. Если нужно быть на месте к шести часам, будь добр, проснуться в четыре, в лучшем случае, а благодаря вчерашнему снегопаду подъём состоялся в три часа утра.

В общежитии было необычно тихо. Все мирно спали в своих кроватях, и у них оставалось как минимум ещё пара часов, прежде чем утро заявит о себе.

Я всё ещё помню те времена, когда мы вставали в одно и то же время. Джин-хён всегда просыпался очень рано и начинал готовить завтрак, у него было негласное правило — ни в коем случае нельзя пропускать завтрак. Наш лидер, несмотря на то что ложился спать очень поздно, точнее, под утро, неизменно вставал в тот момент, когда Джин-хён начинал раскладывать стол. У Хосок-хёна не было шансов продолжать спать, даже если он этого сильно хотел. Его сосед всё время забывал, где находятся предметы в комнате, и, несмотря на свою неуклюжесть, всё равно не считал нужным открыть глаза перед тем, как выйти. В итоге будильником для нашего третьего хёна служило падение чего-то в комнате, хотя иногда роль будильника играл и наш лидер. Нас, простых смертных, будил Хосок-хён, видимо, решив, что если ему не дали поспать, то и другим неплохо было бы помешать. Юнги-хён долго боролся с таким распорядком, но даже ему не удалось победить этих троих. На кухне становилось шумно, светло и тепло.

Смотря на пустую кухню и слушая тишину, мне стало грустно от мысли, что всё это осталось в прошлом. Джин-хён после женитьбы переехал в собственную квартиру, Юнги-хён также предпочитал оставаться у себя, а остальные, даже находясь под одной крышей, из-за разных расписаний не могли встретиться друг с другом. Медленно открылась одна из дверей, и оттуда выглянула сонная макушка Тэхёна. Да, для остальных утро начнётся через пару часов.

— Я подозреваю, что это всё из-за твоей вчерашней выходки, — недовольно бурчал Тэхён, заходя в лифт. — Как можно было не проверить заряд телефона?

— Эту программу запланировали около двух недель назад, — сонно пробормотал я, прислоняясь к стенке лифта и прикрывая глаза. — Лучше подумай, что ты тогда натворил.

— Считаешь, что это только моя вина? — в голосе Тэхёна не было ни намёка на удивление. — Тогда бы отправили меня одного.

— Именно, — вздохнул я и приоткрыл глаза, встречаясь со взглядом лучшего друга. — Мы оба причастны к этому, так что давай не будем.

Лифт остановился на подземной парковке, и двери открылись. Мы молча подошли к моей машине, и Тэхён взобрался на пассажирское сиденье.

— Только не спи, — попросил я, пристёгивая свой ремень безопасности. — Это будет нечестно по отношению ко мне.

— А вот и буду, как раз из-за этого, — ухмыльнулся Тэхён, регулируя сиденье. — Води аккуратно, там… — он остановился на полуслове и удивленно повернулся в мою сторону, держа что-то белое в руке. — Это чьё?

— Что там? — не придавая значения, спросил я, заводя машину и начиная выруливать в сторону выхода.

— Пропуск какой-то, — начал рассматривать пластиковую находку Тэхён. — Кан Чохи. Нейрохирург, — до меня начинало доходить, чья может быть эта вещица. — Откуда у тебя пропуск нейрохирурга?

В мире, где всё происходит не просто так, существует теория, которая не имеет научного обоснования, но в неё верят многие люди с давних пор. Немцы говорят: «Люди всегда встречаются дважды» и верят в теорию о том, что если двум людям суждено быть вместе, судьба вновь их соединит. Джин-хён, увидев мельком Миён на улице, но не успев с ней познакомиться, всё время возвращался к тому месту, но она так и не появилась. Однажды, за пару часов до неожиданной встречи, он прочитал нам статью, основанную на этой теории, и следуя ей, так или иначе мы должны были столкнуться с моей незнакомкой ещё раз.

— Так кто она? — Тэхён протянул мне карточку и показал фотографию Кан Чохи. Всё верно, никто, кроме неё, не мог оставить пропуск.

— Одна глупая незнакомка, — пожал я плечами, надеясь, что он не станет у меня выпытывать подробности.

— С каких это пор ты сажаешь незнакомых девушек к себе в машину? — недовольно прищурился Тэ. — Это из-за неё ты задержался вчера?

— А вот и нет, — светофор загорелся красным, и мы остановились. — Отдай. Его нужно вернуть.

— Как скучно! — надулся друг, пряча пропуск куда-то в карман. — Отдам менеджеру, он передаст.

— Ты… — договорить мне не дал сигнал машины, стоявшей позади. Светофор давно переключился на зелёный, и мы задерживали движение. Я перевёл своё внимание на дорогу. До радиостанции ещё было время, и я должен был успеть вернуть пропуск.

Несмотря на ранний час, город не спал. Движение было медленным, скорее даже сонным. У дороги образовались сугробы, а по проезжей части курсировали снегоуборочные машины, создавая еще больше неудобств для автомобилистов.

Тэхён отвернулся от меня к окну и больше ни слова не сказал, как и я, погрузившись в свои мысли. Мы дружили с времен трейни, и не скажу, что всегда всё было хорошо; многое пережили: были ссоры, обиды и даже пару десятков раз подрались. Я знал, что могу рассказать ему всё, но о чём говорить, не знал, да и чего греха таить — видеть его надутое лицо было одно лишь удовольствие. Его переполняло любопытство, но он упорно продолжал молчать.

Я посмотрел на сенсор навигатора и посчитал, сколько он молчит — чуть больше пяти минут. Мой друг тяжело вздохнул, и мне вдруг стало смешно, зная его… Через три… две… одну…

— Ей можно доверять? — наконец мой друг нарушил тишину.

— Не знаю, — тихо прошептал я. — Мы случайно столкнулись, и я помог ей. Вряд ли она узнала меня.

Тэхён больше ничего не спрашивал. Вчерашний вечер уже больше казался сном, чем тем, что могло случиться наяву. Это было не похоже на меня. Мы давно знаем, что хрупкая девушка с красивыми глазами может принести больше бед, чем разъярённый амбал. Доверие к людям стёрлось из нашей памяти. А вчера я повёл себя, как новичок.

3. Столкновения неизбежны.

Кан Чохи.

Для меня жизнь в городе — это всё равно что находиться в объятиях непредсказуемости, словно идти за руку с хаосом. А для другого человека больница — это дом хаоса, где всегда царят суета, тревога и надежда.

За стенами больницы шумный город словно становится безмятежным: гул машин растворяется, их сигналы стихают, а люди мирно проходят мимо, надеясь, что им не скоро понадобится оказаться в гостях у хаоса. Но даже здесь можно найти тихое и спокойное место: для меня это операционная, а для близких пострадавших — зал ожидания, где волнение сводит с ума больше, чем суета.

Операция идёт уже четвертый час; тихий тик кардиомониторов сопровождается головной болью. Несмотря на то, что две операции были проведены довольно быстро, третья даётся сложнее из-за усталости. Но даже в таких условиях никто не позволяет себе отвлечься от работы. Ближе к девяти часам утра операция успешно завершается, но за состоянием пациента всё ещё требуется тщательное наблюдение.

— Хорошая работа! — ободряюще улыбается мне анестезиолог.

— Спасибо и за твою работу, — я выхожу из операционной и сажусь на пол, опершись на стену.

И только когда увозят пациента и операционная становится пустой, я могу позволить себе расслабиться и подумать об огромных рисках, на которые мы пошли.

Любые погодные условия могут создавать сложности на дорогах, а из-за плохой видимости водители становятся жертвами аварий. Мы, в свою очередь, вместе со спасателями стоим на защите жизней тех, кто пострадал на дороге.

Когда я увидела снегопад через окно, я уже знала, что нам предстоит сложная ночь. Я лишь пропустила тот момент, когда он начался. Ошибка заключалась в том, что я зашторила все окна и уселась смотреть видеоуроки к предстоящим экзаменам, а когда уже ложилась спать, снегопад валил во всю. Телефонный звонок привычно стал сигналом о вызове помощи на работе. Ни секунды не медля, я помчалась в больницу. Но то, что действует против всего человечества, как правило, никогда не отступает и перед врачами. Снегопад остановил весь город.

Тихая мелодия в такси больше действовала на нервы, чем успокаивала. Машины вокруг сигналили и злились друг на друга, словно это могло что-то решить или изменить. Мир остановился, погрязнув в хаосе, а я направлялась в его эпицентр. Телефон без остановки звонил, прося прибыть быстрее — меня ожидали тяжелораненые пострадавшие, ставшие жертвами того, что в первую очередь называют прекрасным, и только потом задумываются о последствиях.

Снегопад.

— Извините, я тут выйду, — сказала я, расплатившись за такси, и выпрыгнула из машины, прежде чем водитель успел сказать что-то против.

Жизнь никогда не учила меня самозащите. Скорее всего, в мире этот поступок назвали бы скорее безрассудством, чем самопожертвованием. Уроки физкультуры никогда не были моими любимыми, а на спортзал у меня и времени не было. Даже говорили, что мне нет необходимости куда-то ходить благодаря хорошим генам. Но в эту ночь я, пожалуй, прокляла каждое слово, сказанное мне. Бежать было больно. Сердце грохотало в ушах, легкие сжимались до боли, ноги вязли в сугробах, вовсе не облегчая мою пробежку, а сигнал телефона перебивал все посторонние звуки. Пока мой собственный мир не остановился под сигнал машины и свет её ярких фар.

Да, мне предстояло долго работать над собой, ведь в тот момент я точно думала не о самозащите, а о жизни тех, кто ждал меня в больнице.

Операционная — это место, где стираются все посторонние мысли. Не важно, с чем ты столкнулся перед этими дверями, ведь за ними все твои мысли занимает лишь тот, кто лежит перед тобой. Возможно, именно это и спасло меня от мысленного самосожжения за всё, что произошло до того, как я вошла и взяла в руки скальпель. Я взяла на себя риски проведения сложной операции без профессора Кима, моего наставника, хоть и с его разрешения; я взяла на себя риск за жизни тех, кого мне предстояло оперировать.

И все потоки мыслей, которые я отгоняла, заполоняют мой разум после завершения третьей операции. «Хорошая работа» говорят они мне, но так ли это на самом деле? Можно ли мне доверить жизни людей, когда я сама, похоже, не в состоянии ответить за свою?

Яркое освещение в коридоре слепит глаза, ещё больше усугубляя головную боль. У меня появляются смутные подозрения на небольшую температуру. Вчерашний марш-бросок по заснеженному городу не может пройти бесследно — не со мной уж точно.

— Доктор Кан, — не успеваю я дойти до кабинета, как меня останавливает медсестра. — Вы неважно выглядите. Как вы себя чувствуете?

— Всё хорошо, спасибо, — улыбаюсь я. — Вы что-то хотели?

— А, да, — медсестра, на секунду задумавшись, — когда вы были на операции, к вам приходили.

— Ко мне? — это неожиданно, учитывая, что сегодня я до вечера должна быть дома. — А кто?

— Мужчина, — девушка пытается вспомнить, как он выглядит. — Лицо закрывала маска, но рост у него был примерно сто восемьдесят сантиметров, если не выше, спортивного телосложения. Весь в чёрной одежде, мы даже подумали, что к нам заявился кто-то из банды, но его голос… — она задумчиво хмурится. — Знакомый.

— А что он хотел? — я напрягаюсь: среди моих знакомых таких не нет.

— Передать что-то, — она пожимает плечами, — но когда он услышал, что вы в операционной, поблагодарил и ушёл.

— Просто ушёл? — удивляюсь я, пытаясь вспомнить, где могла встретить этого человека или кто мог передать мне что-то через него. — Не оставил ничего?

— Нет, — махает головой медсестра, — думаю, он еще зайдёт.

«Он ещё зайдет» последнее, о чём мне хочется думать в данный момент, поэтому я отбрасываю все мысли о нем, как только захожу в свой кабинет. Разберусь с тем, кто это был, когда он придет. А сейчас мне не до него: голову разрывает от боли, глаза слепаются из-за усталости. Сутки без сна и развивающаяся простуда — убийственная комбинация для самочувствия.

Сев в кресло, я закрываю глаза. Кажется, так стало лучше, но боль не утихает. Ночью меня ждёт дежурство, а судя по прогнозам на вечер, оно пройдёт не менее тревожно, чем прошлой ночью. Пока я уговариваю себя встать и лечь на диван, ко мне заглядывает Хана из ортопедического отделения.

4. Затишье перед бурей.

Чон Чонгук.

Неизвестность пугает. Мы слепы перед неизбежным, скрыто веря в то, что всё наладится. В воздухе витает неопределенность, привычный нам мир рушится на глазах. И мы ничего не можем с этим поделать. Руку пронзает острая боль — и я жмурюсь. Наши худшие опасения становятся явью.

Чимин посмеивается надо мной всю дорогу, точнее над моей невнимательностью и «побегом» доктора Кан Чохи. Он-то разглядел её имя на халате, куда мне до него. Параллельно он спрашивает, откуда я её знаю, но, конечно, не из любопытства. Я понимаю, что он просто хочет отвлечь меня от навязчивых мыслей.

— Как ты это делаешь? — отмахнувшись от потоков его попыток отвлечь меня, не сдерживаюсь я.

— Что именно? — не понимает он.

— Остаёшься спокойным в такой ситуации, — мой голос дрожит. Если бы всё было не так серьёзно, Юнги не стал бы уходить, это знают все. Но Чимин, почему-то, будто пытается убедить меня или себя, что всё хорошо.

— А что изменится? — Чимин вдруг перестаёт улыбаться и серьёзно смотрит на меня. — Что изменится, если мы все поддадимся моменту? Считаешь, никто этого не понимает, а Юнги? Слушай, — он вдруг перестраивается и останавливается у обочины. До загородного дома Джина остаётся пару километров. — Для Юнги сейчас в самую последнюю очередь нужны наши переживания; поддержка — да, тревога — нет. Как думаешь, что он почувствует, увидев твою руку? — Пак облокачивается на руль и выдыхает, словно ему нужна передышка.

Мы сидим в машине в тишине, глядя, как снежная метель засыпает дорогу. Я перевожу взгляд с окна на свою перебинтованную руку с парочкой засохших капель крови и вздыхаю. Чимин прав: лишние волнения ни к чему.

В природе существует феномен, который в народе называют «затишье перед бурей». Существует такая же закономерность и среди людей: за хорошим всегда следует что-то плохое. Я никогда не задумывался об этом всерьёз, но именно сегодня была замечательная, ясная погода, и именно сегодня мы утвердили песни для моего будущего альбома.

Подготовка к выходу альбома всегда занимала много времени. Начиная с написания текста песен, самой музыки, далее проходит процесс аранжировки, утверждения, съемок клипов и фотосессий, рекламы и многих других моментов. В лучшем случае ближайшие полгода предполагали усиленную подготовку к его выпуску, и даже при всех оптимистичных прогнозах в последний момент проект могли заморозить на неопределенный срок, и, возможно, выпустить позже.

Мы сталкивались с заморозкой некоторых песен. Чаще всего они могли не пройти по ряду причин, и даже причина «не подходит по концепции» уже была достаточно серьёзной для отказа. Однако мы давно перестали обращать внимание на такие вещи; во всяком случае, времени на раздумья не было. Сразу после планёрки мы отправлялись на съёмки какого-то шоу, где улыбались, словно полгода нашей работы не канули в Лету всего несколько часов назад.

Это утверждение означало, что половина работы была сделана и альбом плавно перешёл из статуса в планах в статус в процессе, что для артиста значило хорошие новости, даже отличные. А о том, что будет после, мы старались не думать, чтобы не забивать голову пустыми тревогами.

В процессе переговоров о новом альбоме присутствовали и Джун с Тэхёном. Намджун был одним из решающих, а Тэхён пришёл просто потому, что умирал со скуки, ведь в итоге довёл своего менеджера до состояния «мы расходимся до тех пор, пока ты не обдумаешь своё поведение». Конечно, о таком со стороны Тэхёна и речи не шло, но менеджер очень старался, чисто психологически.

— Ты же понимаешь, что если так пойдёт, тебе поставят Юми? — я присел рядом с ним на диван и спросил полушёпотом, пока Джун с остальными проигрывали одну и ту же песню в десятый раз подряд. — Или это твой изначальный план? Хочешь лишиться голоса?

— Небольшое уточнение: её голос тоже не задержится, — хмыкнул он, довольно ухмыляясь. — В наших раздорах было хоть что-то увлекательное, с ней не было скучно.

— Ты же помнишь, что именно из-за ваших размолвок её и перекинули к Юнги? — усмехнулся я, вспоминая их последнюю битву. — Знаешь, как накалилась обстановка и как облегчённо все выдохнули, когда вы просто прошли мимо друг друга?

— В этом вся прелесть, — заиграл он бровями, улыбаясь, — как я и говорил, с ней было не скучно.

— Ладно, — закатил я глаза, — что на этот раз?

— Случайно забыл его на съемочной площадке, — обречённо вздохнул он, — кто же знал, что его крышу сорвёт?

— Который раз? — это уже стало рутиной.

— Пятый, — пожал плечами Тэ, — за месяц, но кто считал?

— Действительно, — перевёл я взгляд с Тэхёна на приближающегося Джуна, — мог бы уже привыкнуть, — обращаясь к лидеру:

— Что там?

— Всё хорошо, — кивнул Джун, садясь рядом. — Что с песней, которую вы с Юнги готовите?

— Выйдет отдельно, — пожал я плечами, — как секретный трек в альбоме.

— Решение принимали вместе с Юнги? — задумался он. — А что, мне нравится, это можно устроить. Я поговорю с продюсером. А с тобой что? — обратился он к Тэ.

— Ушёл в самоволку, — подмигнул он с довольной улыбкой. — Отдыхаем.

— Самоволку, значит? — нахмурился Джун. — Поговорить надо, — он поднялся с дивана и, остановившись у двери, обернулся. — За мной.

— Тебе не кажется, что жизнь порою несправедлива? — шепнул мне Тэ, прежде чем пойти за Джуном. — Крышу сносит у другого, а влетает за это мне.

— Может, это из-за того, что благодаря тебе он и вышел из себя? — спросил я, смеясь, глядя на задумчивое выражение его лица.

— Это всего лишь детали, — покачал он головой, вставая с дивана, — факт: жизнь несправедлива.

Я всегда восхищался Ким Тэхёном. Из всех нас только он мог балансировать между образом и собой. Мы все пошли на определённые жертвы перед дебютом и после него, отказываясь от всего: детства, времени, личной жизни и того, что называют свободой. Все знали, на что идут, но не осознавали, насколько огромны эти жертвы, когда стоишь у пропасти и пытаешься найти себя. Чужие голоса заполняли всё вокруг, вытесняя тебя самого. И там, где-то впереди, шёл Тэхён, ярко улыбаясь и поступая по-своему. Нет, его игривость и порой безрассудство не были показателем его бунтарства. Пусть все сходили с ума, пытаясь его усмирить, пусть на него кричали со всех сторон — это было неважно, ведь он оставался самим собой. Отказываясь от всего, он не отказывался от самого себя, и мы все это понимали.