Чужими мы (не) стали

Глава 1

— Мам, не реви! Все будет нормально. Врачи сказали, он сильный, выкарабкается, — Маша наклонив голову на бок, прижав телефон между скулой и плечом, рылась в отцовском столе.

Операция сложная на сердце… Дотянул, называется, доотмахивался до последнего. Вот и прихватило так, что будут грудную клетку вскрывать. Родители сейчас в больнице. Нужен был его военный билет. Бывшим служителям Родины была приличная скидка на операции, чуть ли не восемьдесят процентов.

Мария чувствовала себя археологом и немного воришкой. Никогда, даже в детстве не лазала по чужим шкафам. Но, жизнь заставила. Армейские часы. Любимые запонки, что мать дарила ему на тридцатилетний юбилей. Старые советские марки в альбоме. «Все не то… Не то!» — она потопывала от досады одной ногой, позволив себе пройтись по паркету прямо в туфлях. Торопилась.

Прикусив нижнюю губу, молодая двадцативосьмилетняя женщина осмотрелась. На полках искала. В коробке с документами — нет. В сейфе только награды, кинжал, которым можно пойти в рукопашную, немного налички… Остался только нижний ящик в столе не обследованный, который был закрыт на ключ.

Ключ! Маша точно где-то видела этот сраный маленький ключ на простой веревочке. Взвизгнула, вспомнив, что он висит на шее у чучела совы. Пернатая осуждающе смотрела со своего сучка стеклянными выпученными глазами, будто знала что-то такое, чего знать другие не должны. Три поворота и ящик поехал со скрипом, отдавая свои «сокровища» незнакомке.

— Черт, письма какие-то, — Мария села прямо на пол, достав целую пачку, перевязанную бечёвкой. Отправитель ей была неизвестна, а вот получателем письменных посланий был ее родной отец — Ростислав Олегович Голубев.

Она прекрасно осознавала, что чужую переписку читать подло, неэтично. Если папа не хотел, чтобы о ней кто-то знал, то об этом позаботился — запер. Но, хранил же?! Значит, считал важным. И кто такая эта Валентина Разгуляева? О ней Маша никогда не слышала.

Веревку пришлось разрезать ножницами. Конвертов было ровно десять. Первое послание датировано пятнадцатилетней давностью. Все они приходили не по адресу, а «до востребования», указано только почтовое отделение.

Руки тряслись, когда разворачивала обычный тетрадный листок в клеточку, исписанный ровным женским почерком.

«Дорогой Ростенька, мы не виделись уже полгода, а кажется, целую вечность. Наша любовь на расстоянии живет и никуда уходить не собирается. Я понимаю, что ты честный человек и жену с дочерью не оставишь… Говоришь, что любишь только меня, а там только обязанности и чувство долга. Но, так пусто без тебя, одиноко. Как ты там, родной? Сможешь ли приехать на день рождения нашего Кирюши?».

Машу теперь не только трясло, ее выворачивало наизнанку. Она откинула от себя послание некой Валентины. Отпрянула, больно ударившись спиной об угол книжного шкафа. Смотрела на бумажку, как на мерзкое страшное насекомое, которое хотелось раздавить. Уничтожить. Женщина схватилась за горло, словно ее вздернули и воздух скоро в легких закончится. Рушиться что-то внутри, не удержать.

— Как же это, папа? Как? Ты же говорил, что семья для тебя самое главное на свете… Выходит, врал нам?

Образ отца сыпался, распадался как сырая глина после дождя, из которой слепили наскоро счастье. Ростислав Олегович всегда ставил маму в пример с гордостью. Мол, моталась с ним по гарнизонам, «патроны подносила», терпела лишения. Такую славную дочь-красавицу родила. Красивые тосты говорил в застолье, заставляющие его жену краснеть от удовольствия. Букеты. Конфеты. По праздникам и без. Идеальный муж, прекрасный семьянин… Заботливый отец.

А на деле…

— Пап, а почему звезды такие маленькие, как капельки?

— Чтобы папка их собрал и нанизал на нитку, сделав бусы своей любимой доченьке, — большая ладонь погладила по несмышленой рыжей голове.

— Они вон как высоко. Как ты их достанешь?

— Ради тебя долечу…

Сука! Не может человек быть настолько с двойным дном? Выходит, где-то там есть другой отпрыск у отца? Долгожданный сын, которого не смогла подарить ему мама. Он младше. И ему примерно шестнадцать лет…

Если такой «правильный» мужчина, как отец изменяет, то кому вообще верить? Как жить с подобным знанием?

Телефон заверещал, и от пронзительного сигнала, Мария вздрогнула всем телом. Опять мама звонит. Беспокоится. Сидит у постели человека, который столько лет ее предавал и держит за руку, искренне отдавая себя всю, без остатка.

— Да, мам? А, что у меня с голосом? Просто немного на нервах. Мы все. Нет, не нашла пока. Ищу. Мам… И я хочу сказать, что люблю тебя. Сильно-сильно, — она прикрыла глаза, из которых уже текли дорожки. Горечи. Боли. Разочарования. Соль на языке въедалась все глубже.

Глава 2

Палец завис над зеленым кружочком и остановился в сантиметре нерешительности. Разве такие новости вываливают по телефону? Эмоции словно выпирали изнутри, захлестывая разумные доводы. Мандраж не собирался сдаваться и толкал ее на безрассудство. Маша должна увидеть мужа и все ему рассказать лично. Глаза в глаза. Сейчас как раз у Макса будет обеденный перерыв.

В прихожей, Мария наткнулась взглядом на отцовскую куртку. Сжала ее рукав, представляя, что трясет его лично и спрашивает: «Зачем он так поступал с ними? Почему не был честен?». Столько лет лжи… И кого любил на самом деле? Пока трясла, почувствовала тяжесть в кармане.

Вот и военный билет нашелся.

Старая белая Киа не сразу завелась, не понимая команды и ворчание хозяйки. Почему та пытается в нее вставить чужой ключ? Бьет себя ладонью в лоб, заметив подмену. Стонет. Вытирает перед зеркалом салфеткой подтеки от туши. Считает до десяти, чтобы хоть как-то успокоить нервы.

Тронулись дергано, словно Мария педали перепутала. Хорошо, никого на стоянке не задели…

Магнитолу Маша переключала часто. Никакая музыка ей не нравилась. Веселенькая бесит, от слезливой хочется рыдать. Путь превратился в мучение. Мысли рвались впереди нее. Мария часто косилась на сумку, развалившуюся на соседнем сидении. Кусала дрожащие губы от обиды. Больно было думать об отце… Об обманутой им матери, которая всегда ставила его в пример другим мужчина. Он и тучи разведет руками и ради них подвиг совершит. Не один.

«Да-да! Еще какой «отважный поступок» заварганил, мама. Произвел незаконного сына втайне от тебя».

Кое-как добралась до офиса, где ее любимый муж работает. Обычно он с коллегами в кафе через дорогу сидит кружком за угловым столиком, обсуждая всякую чепуху.

Маша смотрела на Макса с улицы сквозь стекло, которое казалось бронированным. Он там. Она, растерянная — здесь, вцепилась в руль. Дышит, как паровоз, аж лобовое запотело.

Их четверо, будто разбились на пары. Непринужденно общаются. Смеются над шутками. Блондинка рядом беспардонно в приступе ржания, падает на Максима, космы свои раскидав. Руку с ярким маникюром положила ему на плечо.

Еще вчера Маша восприняла бы это легко. Ну, общаются. Обычные офисные посиделки, ничего такого… Социализация. Люди задевают друг друга, ручкаются. Иначе никак.

Письма рядом отравляли видение, искажали реальность. Переворачивали с ног на голову. Делали ее подозрительной. Все вокруг стало чужим, далеким: улица, женщины и мужчины, сам Макс. Ее словно оградили, отвергли участие в празднике жизни. Встряхнули сувенирный шар и со дна подняли пепел.

«Сегодня в Саратове осадков не предвидится. Температура…»

Мария отмерла и выключила чертовый говорильник. Решение пришло само. Она выхватила мобильный и набрала номер мужа.

Шли гудки. Один. Второй. Третий. Максим тянется за телефоном, лежащим на столе. Видит, кто звонит. Кривляется, что-то говоря своим коллегам. Они уже поймали смешинку и хихикают. Лицо Максима живо меняется, он натягивает серьезность. Прикладывает палец к губам: «Тихо, не ржите сильно! Спалите перед женой».

— Да, Маша? — голос наигранно бодрый.

— Максим, ты на обеде? Может, встретимся? — проговорила чуть слышно. Громче стучало сердце, отдаваясь в виски мигренью.

— Не совсем удобно, малыш. До конца перерыва двадцать минут. До вечера не подождет? Как там Ростислав Олегович? — она его хорошо слышала, словно губы Максима находились прямо у мочки уха.

Еще неплохо видела. Видела, что слова не соответствуют произношению и мимике. Ему абсолютно плевать на тестя, что помог занять эту должность. Чихать на Машу, на ее проблемы. Важнее то, что рядом трется блондинка, капризно надувая губы и выразительно заглядывая ему в глаза. Словно просит: «Макс, заканчивай трепаться. Время! Время не отнимай!».

Он хмурится, не услышав ответа. Выстрадано улыбается девке рядом, будто кожу натянули и забыли отпустить. Кивает ей: «Сейчас».

— Маш, ты там не уснула? Все в порядке?

— Ты прав, Макс. Вечером поговорим, — этакий набор из рычащих звуков.

Мария нажала «отбой», разочарованно наблюдая как муж что-то сказал людям за столом. Они понимающе закивали. Подозвали официантку, чтобы рассчитаться. Блондинка вынула зеркальце и стала мазать розовой помадой по губам. Кокетливо пошлепала мазней. Перевела взгляд на Максима, смотря как он оплачивает обед.

За двоих? Почему лахудра не дернулась за карточкой? Или для нее здесь бесплатно подают?

Глава 3

Странное пограничное состояние, словно тебя оглушили. Слышишь, видишь, но ничего не чувствуешь. Готова ли Маша была к такой правде? Однозначно — нет. Где конец порочному кругу? Сначала ты узнаешь, что отец больше пятнадцати лет хранил тайну о любовнице и сыне.

Муж? Того, кого казалось знала, как свои пять пальцев. В горе и в радости с шестнадцати лет. Их в школе дразнили неразлучниками. Куда Маша, туда и Максим… Так почему вышло, что он кривляется перед чужими людьми, и закатывает глаза, будто ему звонит жена – грымза, надоедливая, сварливая, разжиревшая на щах? Мария не такая! Она никогда себя не запускала, не носила растянутые футболки. Одевалась не крикливо, но прилично из хороших магазинов. Благо, зарплата позволяет. Работают оба и детей пока нет.

— Маш, ну что ты, как неживая? Принесла документы? — голос матери ее выдернул из абсурда.

Она моргнула, внимательно рассматривая женщину, которая ее родила. Маму нельзя назвать красавицей. Нина Ивановна была интересной. Носила очки. Волосы красила в один и тот же цвет — пепельно-русый, как свой родной оттенок. Стрижка под каре. Невысокая, худенькая бывшая учительница начальных классов, которую до сих пор помнят и поздравляют с праздниками ее ученики. Острый подбородок. В карих глазах стойкая решимость бороться за мужа.

— Мама, операция завтра, как планировали? — Мария осторожно проговаривала каждое слово, боясь выдать свое истинное отношение к отцу. Какое? Она сама пока не определилась.

— Завтра, Маша. Завтра, — мать перебирала принесенные документы. — Потом, если все нормально… — ее голос сорвался на хрип. — Ростислава в военный госпиталь на реабилитацию отвезем.

— Будем верить, что все нормально, — закивала Мария, которая несмотря на обиду, засевшую в груди, зла отцу не желала.

— Пойдем, Маша, тут комната есть – часовенка с небольшим иконостасом. Можно поставить свечи. Платки на голову у меня есть с собой.

Действительно, маленький уголок для православных, для тех, кто верит. Если у Нины свеча вспыхнула ярко, то у ее рыжеволосой дочери еле зажглась. Два раза гасла. Руки опять тряслись. Какие там молитвы? Мария при желании, ничего вспомнить не могла. Но, дала зарок, поклялась: «Если операция пройдет успешно, она найдет своего сводного брата. Обязательно надет».

— Маша, я дома! — крикнул Максим с порога и грохнул пакетом об пол. Он заявился позднее обычного… Хотя, насколько? Месяца два ссылается на завал в работе. — Где моя любимая жена? Почему не встречает?

Он благоухал. Улыбка до ушей. Нашел ее взглядом в гостиной на диване, с книжкой в руках. На столике перед Машей чашка остывшего зеленого чая с мятой. Покусанная шоколадная конфета на фантике.

Внутри у нее кипело с пузырями и дурным запахом. Немного подташнивало. Маша протянула руку и отпила холодный чай, заглушая приступ тошноты. Омерзение и скука. Ей даже не нужны оправдания. Маша, прекрасно знала, как поведет себя муж. Скажет: «Сама придумала, сама обиделась. Делаешь трагедию из ничего».

И вообще, Макс был всегда человеком с юмором. Умел все перевести легко в безопасную зону. Поэтому, они за двенадцать лет ни разу серьезно не ссорились. При любом Максимкином косяке — букет, конфеты, торт, чтобы жирела и добрела. Пошлые анекдоты. Обязательно секс с элементами: «Давай, мы еще так не пробовали».

— Ужин на плите, если голодный, — и уткнулась обратно в книгу, удивляясь, что нервы — стальные канаты. А как хотелось бы плеснуть ему в рожу, наорать. Спросить: «Что это за блондинистая шлюха на тебе виснет?».

Воевать не тянуло, на истерики тоже.

«Не-е-ет, дорогой. Слишком шикарно будет тратить на тебя весь запал. Он еще пригодится».

Макс решил, что она не в духе и пока не совался. Гремел посудой на кухне, проявляя нездоровый энтузиазм. Включил там телик под мерное шипение чайника. Громко вздыхал.

Маша так и смотрела в книгу, видя фигу. На одной и той же странице. Еще взгляд у нее иногда уходил в сторону, туда, куда она перепрятала письма — под тяжелое блюдо под рыбу, подаренное свекровью в шкафу с застекленными створками. Сверху супница пузатая стоит. Максим туда никогда не лазал. Там только «мещанские» сервизы для гостевого стола.

Муж пожал плечами, когда она перетащила на диван подушку и одеяло. Списал ее поведение на женские капризы и ПМС. Возможно, на стресс с операцией отца. Ушел утром тихо, щелкнув замком.

Глава 4

Привычная жизнь сошла с колеи. Сколько было надумано, сколько платков выплакано. Маша боялась признаться самой себе, чего страшилась больше: если отец не перенесет операцию или после… Когда откроет глаза и посмотрит на нее.

Мария часто подходила к зеркалу, всматриваясь в глубину своих карих отцовских глаз. Сколько там разочарования? Очень заметно? Благослови Бог терпение, которым он ее наградил. Ведь, пока шла операция у старшего Голубева, можно было себя загрызть десять раз и выплюнуть. Одно было хорошо — Маша никак не комментировала про себя ситуацию с мужем. Ее пока не переключало в ту сторону, где пахло разводом и разборками. Посыпанием рыжеволосой головы пеплом…

Как говорил папонька: «Все можно исправить, кроме смерти».

К вечеру, когда от зеленого чая уже воротило, и где-то в области груди тяжесть становилась непомерной, позвонила мама.

— Маша, операция прошла успешно. Врачи перевели отца в реанимацию. Ты не могла бы подменить меня? Я домой съезжу, душ приму. Пахну как старая калоша — потом и плесенью. Отосплюсь немного, — у мамы еще был запал юморить. Вот, что значит поработать педагогом в школе. Без самоиронии — никуда.

Быть женой служивого не просто. Это кажется романтикой только в кино. Кочевать по гарнизонам, не зная, что и куда поселят. Бравый военный, открывал дверь и заталкивал ее в необжитое помещение, выделенное государством с манатками и ребенком. На этом его помощь заканчивалась. Дальше сама крутись, как хочешь, решая коммунальные трудности.

Нина Ивановна умела все! Лампочку поменять, гвоздь забить ребром плоскогубцев. Спираль из проволоки накрутить на карандаш, пытаясь допотопную плитку починить, пока отец из полигона не вылезал. Щели на окнах тряпками забивать, чтобы в зимнюю ночь не замерзнуть с ребенком. Она справлялась со всем, будто в матери жила неубиваемая вера, что будет лучше. Когда-то, да станет. Не на одной картошке жить по чужим углам, а все наладится. Сама если плакала, то утайкой. Никогда не жаловалась и вслух мужа не обвиняла. Это был ее выбор, осознанный. Знала, на что шла, когда замуж выходила молоденького лейтенанта. По большой и чистой любви.

Но, как говорится, женское здоровье — не железное. Маша помнила… Примерно, но помнила, что было тогда, семнадцать лет назад. Мать прихватила защемление позвонков спины. Ни сесть нормально, ни встать. Маша училась в шестом классе. Они были вынуждены поехать к бабушке и дедушке. Отец остался один в Тюменской области. Один, да не совсем… Оказалось, было кому согреть майора. Валюше Разгуляевой.

Полгода семья Голубевых жила раздельно.

У-у-у! Сколько бы Мария ей высказала прямо в лицо. Не могла тетка не знать, что мужик женатый. В гарнизоне все на виду, особенно офицерские семьи.

Вернулся отец на ПМЖ в Саратов дослуживать. Квартиру получили, положенную по закону. Все, о чем мечтала мама, наконец, наладилось. Осели на одном месте. Маша школу закончила.

Дослужился Ростислав Голубев до военной пенсии. Генералом не стал… Говорят, у генералов есть свои дети.

— Ма-а-аш? Так ты приедешь? — устало выдохнула мама в трубку.

Подозрительно фоном зашуршал блистер таблеток.

— Да, конечно! — тут же согласилась Мария, радуясь двум новостям: отец перенес операцию и из дома можно смыться под благовидным предлогом. Видеть и слышать Макса совсем не хотелось.

Она быстро собралась, прихватив самое необходимое. В сумку попали: бутылка воды, книга, которую она дочитать все никак не может. Немножко леденцов с разными вкусами.

Максиму написала короткое сообщение, что уехала к папе в больницу на всю ночь. Получила ответный «окей». Странно получалось, но спасала Маша в первую очередь себя…

Глава 5

Мама чмокнула ее в щеку сухими губами, передавая эстафету. Короткий миг держания за руки, чтобы напитаться силой друг друга. Мария ее вытолкала за дверь, пообещав звонить. Долго собиралась мужеством, чтобы посмотреть на опутанного проводами отца с маской нежити на лице. Страшно, когда его кожа светится белым пятном в приглушенном свете аварийной лампы. Моргают датчики. Слышно, как тяжело дышит, словно температурный. Пахнет антисептиками, медицинской клеенкой и расплавленным стеклом.

Душно от запертых наглухо окон, но открывать нельзя. Пришлось чуть распахнуть двери, чтобы капельку свежего воздуха протекало.

— Парник хренов, — выругалась Маша, обмахиваясь книгой, потея в три ручья и напитываясь вонью больницы. Дергала футболку за край и трясла, чтобы не прилипала к телу. А толку?

Мария пыталась найти хоть кого-то из медиков, чтобы спросить про кондиционер, но в коридорах было пусто и жутко после «отбоя». Словно вымерли люди. Сделав круг, она возвращалась в палату и стояла над отцом столбом, представляя какой он… Тот его сын Кирилл. Папа его часто видел? Частые командировки были с ним связаны?

У отца на висках седина. Редкие морщины в уголках глаз делают его только интересней. Красивый мужчина, так думали многие. Матери завидовали за спиной, не понимали, что он нашел в обычной скучной училке. Глупые. Именно с такой сильной женщиной добиваются что-то в жизни, идут вперед, зная, что дома надежный тыл… Вот только Голубев-старший сам свои тылы раскрыл, утратил все заслуженное годами.

— Почему, папа? Почему ты предал нас? Ладно, мой Максим… без стержня, без твоего сурового взгляда. Без историй, как рвется рядом снаряд. Из-за паука может визжать как девка. У меня никак не укладывается, что ты… Ты так поступил с мамой, — говорила чуть слышно, ее голос похож не шелест.

Но, сложно не согласиться, что отец свой выбор сделал. Сломал себя и не укатил к своей любви, бросив жену и дочь. «Почему?» — Маше было важно знать… Настолько обязательно, что все остальное уходило на задний план. Ей не десять лет, она поймет все его тараканы. Попытается, по крайней мере.

Зажатое, тревожное состояние. В голове белый шум от духоты и перепадов давления. Есть кушетка, чтобы можно было поспать. Только Маша вряд ли уснет. Она себя знала.

Папа тихо застонал, и она кинулась, отложив телефон, в котором бездумно листала ленту в социальной сети.

— Пап? Что? Врача позвать? — посмотрела на экран разных цифр, где все казалось китайской грамотой с перепуга. Бросило то в жар, то в холод. Она сорвалась с места, чтобы навести суету, найти дежурного врача.

Раздался странный пшик, будто вылетела пробка. Это полковник Голубев одним рывком сорвал кислородную маску с лица.

— Ма-ша! — отчетливо услышала она, и замерла у выхода. Как в замедленной съемке повернулась, вздрагивая от каждого звука. Из-за нее отец очнулся? Этого не должно было случиться до завтрашнего утра.

«Что делать? Что делать?» — билось моточком по вискам. И помощь надо позвать, и уйти нельзя. Вдруг, Мария его больше не услышит и не увидит. Живым.

— Прости, дочь.

Резко сдавило в груди и на глазах Маши поплыли слезы. Что-то безвозвратное творилось. Жуткое. От чего хотелось закричать и забиться в угол. Позвать как в детстве маму.

В странной, вязкой тишине начались слуховые галлюцинации, словно кто-то когтями по кафельной плитке стучит.

Отец, широко распахнув глаза, смотрел не на нее… Куда-то левее, будто видел того, кто пришел за всеми ответами сразу.

Смерть Ростиславу послали легкую — просто сердце остановилось.

Глава 6

Опущенные плечи, как надломленные крылья. Кончики коротких волос выбиваются из-под черного платка. Потухший взгляд полный тоски и боли. Два дня прошло с похорон отца, а мама все стоит у окна, словно ждет его… Ростислав вот-вот появится из-за поворота. Скинет обувь и громко провозгласит:

— Нина, я пришел! Ставь чайник. Пряников твоих любимых мятных купил.

Мария боялась оставить ее одну. Отпуск взяла на работе. Собрав немного вещей в сумку, переселилась в родительскую квартиру. Мама брала ее руку и гладила как котенка, что-то рассказывала из воспоминаний о нем. Глотала слезы, стараясь держаться… Если не ради себя, то ради дочери. Молчание от Маши — лучшее утешение, честное слово. Она просто кивала. Готовила на двоих. Отбивалась от звонков бывших сослуживцев отца и дальних родственников.

Все случилось внезапно. Похороны состоялись быстро. Был узкий круг родни. Сестра отца успела только-только. Максим, нужно отдать ему должное подсуетился с ритуальными услугами. Муж Маши стоял рядом задумчивый, обхватив ее за хрупкие плечи. Она позволяла, просто не замечая ничего вокруг. Ее центром внимания был гроб, что исчезал за толстым слоем земли. Крест с фотографией папы в военной форме. И мама, что качалась на ветру тонким деревцем.

Чтобы понять, что у тебя было, сначала нужно это потерять. Отец был стержнем, опорой. Не любил громких слов. Жил с уверенностью, что так надо, там правильно. Один Бог знает, что он наворотил, чтобы сохранить вот это уважение к себе после смерти. Никто уже не даст Марии четкого ответа, как так вышло, что категоричный и всегда правильный полковник Голубев, сам наставляющий молодежь на путь истинный… Сошел с пути. Лгал им много лет.

Маша долго думала, как ей поступить. Рассказать матери о письмах? Понятно, что не сейчас. Или совсем никогда. Второй удар не каждая женщина выдержит. Горе должно устояться в смирении. В желании жить дальше.

Сложно нести одной в себе такую ношу. Мария спала очень плохо, урывками. Как в детстве, падаешь с высоты. Вздрагиваешь, просыпаясь. Сердце бьется в чокнутом ритме… Глаза папы виделись и его последнее: «Прости, Маша». Вероятно, та ночь так и будет преследовать ее до конца жизни.

Изредка звонил Макс, и она отвечала короткими фразами, пряталась от него за скорбью и мнимой занятостью… Пока мама ее не спросила, напрямую.

— Маша, у вас с Максимом ссора? Ты будто стесняешься его, сторонишься. Я ведь вижу, — заглянула в ее глаза. Материнский инстинкт сработал даже сейчас.

Мария понимала, что мама видит все оттенки ее неправды, знает ее как облупленную. Ничего не скроешь.

«А это идея! Переключить родительницу на другое. Чуть снизить градус ее траура и страданий». Внутри нее дрались два коршуна. Один говорил: «Стоп! Твоих проблем только не хватало». Другой: «Правильно! Расскажи и послушай, что скажет умная женщина». Победил второй, вальяжно чистивший перышки и сплевывая куски от соперника.

— Мама, я видела мужа с другой в кафе. Между ними явно что-то есть… Если не близость, то около того, — Маша рассказала все в подробностях, что видела.

Нина Ивановна внимательно слушала. Иногда закатывала рукава кардигана, словно хотела кое-кому надавать по сусалам.

— Мам, я сама с ним разберусь. Ладно? Сейчас это не так важно.

— Что, по-твоему, тогда важно, чем отношения в семье? — грустно ответила мать. Схватила свою кофту под горло, будто замерзла… Летом. При температуре в квартире выше нормы. Словно, холод у нее шел изнутри. Полярный.

Глава 7

— Семь раз отмерь, один раз отрежь. Маша. Ты должна разобраться с ситуацией. Возможно, все не так плохо. Разрушить легко, ты попробуй сохранить, — мама смотрела на их совместное фото в рамочке, где Маше всего пять лет. Она в панамке с косичками. Отец обнимает маму, которая выглядит девчонкой в легком белом сарафане. Родители улыбаются открыто и без налета напряжения между ними.

Стало как-то не по себе. С какой бани мать защищает Макса? Или реплика касается не только отношений дочери с мужем. Все намного глубже? А, как спросить?

«Ты найдешь ответы в письмах» — был самый логичный вывод.

— Мам, мне нужно съездить домой и забрать кое-что. Книгу тебе обещала дать почитать, — Маша засобиралась.

Потеряла телефон. Искала его кругами, пока не выяснилось, что она держит его в руке. «Ох, совсем голова дырявая стала» — хотелось треснуть себя по лбу. Мать ничего не заметила. Она бы не заметила и слона, перебирая старые фото в альбоме. Чему-то кивая, поглаживая кончиками пальцев контур отца. Казалось, ностальгия ее полностью захватила.

— Что-нибудь купить? Что ты хочешь? — встала Маша «над душой», пробуя растормошить сгорбившуюся маленькую женщину.

— Сама решай, — ответила Нина Ивановна, перелистнув страницу альбома, глаз не поднимая.

Пришлось отступить.

Дома Мария ничего крамольного не заметила. В ее отсутствие наметился небольшой бардак. Вещи Максим раскидал. Она их собрала и закинула в стиральную машинку. Перемыла посуду в раковине. Убрала со стола подтеки от кофе и хлебные крошки. Заправила кровать, внимательно рассмотрев простынь. Следов греха не заметила — и то плюс.

Надо двигаться к разгадке, а она время тянет, нашла себе занятие!

Открывая дверцу шкафчика, Мария не знала, в какой портал ее закинет на этот раз. Второе письмо раскрывала, будто там порошком отравляющим насыпано. Села в кресло. Вздохнула, врезавшись взглядом в первые строчки.

«Дорогой мой, Ростенька. Ты приезжал на два дня и опять вернулся туда, где тебя не ценят. Разве любящая женщина позволит ходить с порванным рукавом у дубленки? Я зашила аккуратно, вкладывая в каждый стяжек свою заботу. Пусто без тебя, безрадостно. Люди вокруг озлоблены. Смотрят исподлобья, словно я украла у них сто рублей. Не прощают никому здесь женского счастья, в спину плюют. Обещал ты, милый мой, хороший, что увезешь нас с Кирюшей ближе к морю. Сам знаешь, какое здоровье у нашего сына хрупкое. Климат здесь неподходящий. Но, ты не подумай ничего. Не жалуюсь. Скучаю по тебе сильно…»

Дальше сил читать про сильные руки и холодные ночи было невыносимо. Маша снова погрузилась в разрушающий хаос злости. Кикимора хотела, чтобы папенька их на море вывез жить. Их! А, не законную супругу с дочерью! Они такого с матерью не заслужили? Можно, как старую мебель подвинуть, не спросив? Голубев дочку и жену на юг два только свозил. Если прикинуть полковничью зарплату…

Марию потряхивало от эмоций, от наглости любовницы, которая нытьем гнула свою линию. Очерняла маму. Неужели отец пообещал марамойке жизнь на южных берегах?

Что-то глухо щелкало внутри. Маша не сразу поняла, что звук идет от входной двери, где в замке поворачивается ключ.

Инстинкт — спрятать письмо. Срочно! По коридору первые шаги все ближе. Она подскочила на месте и сунула писанину по себя. Один. Два. Три. В гостиную заходит Максим и таращится на нее пугливо, словно не жену увидел, а мартышку с гранатой.

— Привет. Ты дома? — дернул галстук, будто тот его душил.

— Привет. Не имею права в своей квартире находиться? — Маша подняла брови. Моргнула два раза. — Сам ты не на работе, однако. — Прищурилась. Поерзала, чувствуя бумагу под собой сквозь тонкую материю юбки. Поджала губы, чувствуя ту неловкость, что возникла между ними.

Максим осмотрелся, замечая изменения и относительную чистоту в жилище.

— Заехал ноутбук свой забрать. Глючить что-то начал. Нужно антивирусник переустановить, — он прошелся до компьютерного стола. Сгреб свой ноут, опутав проводами.

Мария отметила, что они ведут себя, словно чужие. Поприветкались и готово. Макс не сделал попытки подойти и обнять. Ему совсем пофигу?

— Извини, тороплюсь. Созвонимся вечером, — будто услышав ее претензию, Максим оправдался занятостью.

— Подожди, ты «мышку» оставил, — Маша указала пальчиком, замечая, как дергано он себя ведет.

Подозрительно. Мечется, словно считает минуты…