Чужой рассвет

Глава 1

Данная книга содержит контент, предназначенный для читателей старше 18 лет.

Все персонажи и события, описанные в этой книге, являются вымышленными. Любые совпадения с реальными лицами, а также с реальными событиями являются случайными и непреднамеренными.

***********

Лиана

Вонь. Она всегда приходит первой, еще до того, как я открою глаза. Не просто фон, а агрессивный коктейль из хлорки, вываривающей грязь с полов, сладковатого запаха гноя из перевязочной и едкой ноты дезинфектанта, в котором тонут все остальные ароматы. Он въелся в поры, в волосы, в этот белый, когда-то бывший белым, халат, отстиранный до серости. Я протираю спиртом лезвие скальпеля, и в тусклом отражении на меня смотрит незнакомка. Усталые глаза, подернутые дымкой бессонных ночей. Фиолетовые тени под ними, будто синяки, проступившие изнутри. И губы, поджатые в тонкую, безрадостную ниточку. Восемнадцать часов смены впереди, а я уже чувствую себя выжатым лимоном, пустой скорлупой. Но это обман. Пустота — это всё, что у меня есть. И я ненавижу её.

— Следующего! — мой голос, хриплый от недосыпа и этого вечного смрадного воздуха, режет липкую тишину приемного покоя.

Дверь, покосившаяся на разболтанных петлях, со скрипом, от которого сводит зубы, распахивается. Вваливаются двое рабочих в промасленных комбинезонах, почти волокут третьего. Его лицо цвета мокрого асфальта, весь в липком холодном поту. Из разорванной по шву штанины, пропитанной чем-то темным, торчит осколок кости. Бедренной. Резкий, неестественный угол. Он не стонет. Здесь не принято. Стоны тратят драгоценные силы, которые нужны, чтобы просто выжить.

— Конвейер зажало, — один из них, с обветренным лицом, бросает коротко, пока мы с Артемом, медбратом, тяжело дыша, укладываем пострадавшего на прогибающийся стол. — Сукин сын, полез без страховки. Хотел сэкономить пять минут.

Я уже не слушаю. Слова здесь — это шум. Белый шум отчаяния. Важны только действия. Мои руки, эти предатели, живут своей жизнью. Они уже достали антисептик — дешевый, обжигающий. Шприц с обезболивающим — наша валюта, ее всегда мало. Глаза скользят по ране, оценивая, калькулируя шансы. Открытый перелом, многооскольчатый, со смещением. В идеальном мире — операционная, стерильность, титановые штифты. Здесь, в этом убогом пункте «скорой помощи», чьи стены пропитаны чужими страданиями, можно сделать лишь одно — собрать его, как умеешь, и молиться, чтобы не началась гангрена. Остальное — как повезет.

— Держи его крепче, Артем, — говорю я, и мои пальцы смыкаются на его ноге выше и ниже перелома. Кожа горячая, липкая, живая. В отличие от всего вокруг.

Я делаю рывок — резкий, точный, отработанный на десятках таких же несчастных. В воздухе раздается тот самый звук, от которого у меня до сих пор сводит желудок, — глухой, влажный хруст. Мужик на столе издает сдавленный, животный хрип, его тело на секунду выгибается в дугу, а затем обмякает, погружаясь в блаженное небытие. Бывает лучше. Меньше боли. Для него. Для меня. Всегда для меня.

Пока я накладываю шину из того, что было под рукой — кусок старой пластиковой панели и бинты, уже не первый раз стиранные, — мой взгляд застревает на единственном грязном окне. Стекло мутное, в разводах, но за ним, как на проклятой диораме, наш квартал: серые, обшарпанные коробки, паутина бельевых веревок, вечный, удушающий смог, поднимающийся с фабричных труб, окрашивающий закат в ядовито-рыжий цвет. И там, высоко-высоко, на самом верху купола, отделяющего нас от неба, мерцает, переливается всеми цветами радуги голографическая реклама. Буквы, от которых что-то острое и жгучее вонзается мне в грудь: «ИГРЫ. СТАНЬ ЛУЧШИМ. ДОБЕРИСЬ ДО МАТЕРИКА!»

Материк. Не слово-призрак. Слово-вызов.

— Снова упиваешься их пропагандой, Лиана? — старый доктор Мэлоун, мой наставник, ставит на поднос использованные инструменты с лязгом. Его руки, когда-то такие же твердые и уверенные, как мой скальпель, теперь предательски трясутся — виноваты и возраст, и та медленная отрава, которую мы все понемногу вдыхаем с воздухом кварталов. Отрава покорности.

Я не отвечаю. Просто плотнее, почти с жестокостью, затягиваю узел на бинте. Слова — это роскошь для тех, кто может себе позволить иллюзии.

— Оставь эти глупости, — он качает своей седой головой. Глаза его, словно два высохших колодца, полны старой, выцветшей горечи. — Никто из наших на Материк не попадал. Никто. Только смерть там ждёт. Все эти Игры... просто цирк для зверей. А мы — зрители в дешевых местах. Наш удел — смотреть и терпеть.

— Мне нужно попасть туда, Мэл, — тихо, но отчеканивая каждое слово, говорю я, заканчивая перевязку. Звучит это не как молитва, а как вызов. Самой себе. Всем им.

— Зачем? — в его голосе нет осуждения, только усталое, пропахшее дезинфекцией и смертью понимание. — Ради мимолетной славы? Ради сытой жизни, которую ты всё равно проешь и пропьёшь в одиночестве, пока не станешь такой же развалиной, как я?

Я поднимаю на него глаза, и он видит в них не фанатичный блеск, а холодную, отполированную до бритвенной остроты сталь.

— Чтобы доказать, — говорю я, и мой голос впервые за день обретает твердость, — что я не просто винтик. Что я не обязана гнить здесь, пока мои кости не сотрутся в пыль об этот линолеум. Чтобы посмотреть в глаза тому, кто решил, что мое место — здесь, в этой вонючей яме, и плюнуть в них.

Он смотрит на меня, и в его взгляде — не сочувствие, а что-то похожее на страх.

— Они сломают тебя, девочка. Они сломали всех, кто пытался доказать что-то. Система... она не выпускает тех, кто ей полезен здесь, на дне. Мы — расходный материал.

Глава 2

Лиана

Солнце в рабочих кварталах было не светилом, а тусклой, выцветшей луной за вечной пеленой смога. Оно не согревало, а лишь подсвечивало серость, делая каждый день похожим на вчерашний. В тот день воздух казался особенно густым, сладковато-едким от выбросов с фабрик, словно сама атмосфера пропиталась предчувствием. Я стояла на Главной площади — огромном, вытоптанном пятаке, засыпанном окурками и осколками надежд. Под ногами хрустел мусор, а под ним — чьи-то несбывшиеся мечты.

Вокруг — море людей. Тысячи, десятки тысяч лиц. Одни — озлобленные, с пустыми глазами, пришедшие по привычке, за своей ежегодной порцией унижения. Другие — молодые, горящие безумным огнем, готовые разорваться на части ради призрачного шанса. Я не относилась ни к тем, ни к другим. Во мне не было ни злобы, ни слепого фанатизма. Только холодная, отполированная решимость. Сталь, закаленная в бесконечных сменах в лазарете, в видах искалеченных тел, в осознании того, что мы все — просто расходный материал для Системы.

Над площадью парил гигантский голографический экран. На нем, сменяя друг друга, возникали портреты «счастливчиков» — тех, кого выбирала Система. Каждое имя, оглашаемое гладким, бездушным голосом диктора, вызывало взрыв — ликования у одного и горьких стонов у тысяч других.

— Карсон Джед!
Где-то впереди взметнулся к небу чей-то торжествующий крик. Еще один доброволец для бойни.
— Вальдес Рико!
Еще один.
— Ингрем Тайлер!

Я вжимала голову в плечи, стараясь дышать ровно, но воздух был густым и тяжелым. Мои пальцы судорожно сжимали края поношенного плаща.

Рядом со мной плакала девчонка, лет шестнадцати. Ее не выбрали. Ее парень, гигант с каменным лицом, обнимал ее, бормоча утешения. Я отвернулась. Сочувствие было роскошью, которую я не могла себе позволить. Каждая эмоция, не направленная на цель, была предательством.

— И последний участник от Западного сектора... — голос диктора замер на секунду, растягивая пытку. — Леннокс Кайл!

По толпе прошел гул. Кайл Леннокс. Его знали все. Циник. Одиночка. Участвовал в четвертый раз. Выживал там, где другие умирали. Он был полной моей противоположностью — хищник, рожденный для этой бойни. Идеальный солдат Системы.

Наступила очередь нашего, Южного сектора. Самого бедного, самого грязного. Нас редко выбирали. Может, раз в пять лет. Нас считали слабыми. Отработанным шлаком. Надежда, что теплилась где-то глубоко внутри, начала угасать, как тлеющий уголек под кислотным дождем. Пятый раз. Пятая, и последняя, попытка.

Имена сыпались одно за другим. Каждое — как удар хлыста по обнаженным нервам.
— Гарсия Марко!
— Сингх Прия!

Я зажмурилась. Если не сегодня... Если не сейчас... Значит, я так и останутся здесь. Врачом в аду. Винтиком. Никем. Мысль была не страшной, она была невыносимой. Она отнимала последние силы.

Толпа вокруг затихла, затаив дыхание. Голос диктора прозвучал особенно громко, режущим металлом.
— И последний участник от Южного сектора...

Сердце замерло. В горле встал ком. Это был конец. Сейчас назовут чье-то другое имя. Чужое. И дверь захлопнется. Навсегда.

Прошла секунда. Другая. Тишина стала оглушительной, давящей. Я уже почувствовала горький, медный привкус поражения на языке, уже увидела себя возвращающейся в свою каморку, к своим инструментам, к вечному запаху хлорки и чужих страданий...

И тогда голос произнес, четко и ясно.

— ...Рамирес Лиана.

Сначала я не поняла. Прозвучало чужое имя. Потом мой мозг, заторможенный от стресса, медленно, по слогам, прошептал: Ли-а-на.

Это было мое имя.

Ничего вокруг не изменилось. Тот же смог. Та же серая, уставшая толпа. Но мир перевернулся с ног на голову. Пропасть, над которой я стояла, внезапно обернулась трамплином.

Кто-то грубо толкнул меня в спину.

— Слышала? Это ты! Чтоб тебя!
Рядом раздался смех — горький, завистливый.

— Медсестричку послали? Да ее там в первый же день сожрут! Ей и иглу-то в руки давать страшно!

Я стояла, не в силах пошевелиться, ощущая, как земля уходит из-под ног. Кровь с грохотом прилила к вискам, заглушая все звуки. Я чувствовала, как по моим щекам катятся слезы. Не от радости. Нет. От дикого, всепоглощающего ужаса, смешанного с пронзительным, почти болезненным облегчением. Страх был реален, он сковывал мышцы. Но под ним бушевало нечто иное — торжество.

Я смогла!

Меня выбрали!

Они выбрали меня!

Ко мне протиснулся доктор Мэлоун. Его лицо было пепельно-серым, старческим. Он схватил меня за локоть, его пальцы дрожали.

— Лиана... Дитя мое... Опомнись, — прошептал он, и в его глазах была не просто тревога, а настоящая паника. — Откажись! Пока не поздно! Скажи, что ты медик, что ты нужна здесь! Это не билет к лучшей жизни, это смерть! Или нечто похуже!

Я посмотрела на него, еще не в силах вымолвить слово. Его страх был искренним, но он был страхом человека, который давно смирился. Я — нет. Я медленно, очень медленно, покачала головой. Потом сняла со своего халата, надетого под плащ, значок — символ медика рабочего квартала. Тот самый, что когда-то давал мне гордость. Теперь он был символом тюрьмы. Я вложила его в его дрожащую руку.

— Это не ловушка, Мэл, — мой голос прозвучал хрипло, но в нем не было и тени сомнения. — Это дверь. И я ее открою. А когда открою... я расскажу им. Всем. Расскажу, что здесь творится. И нам помогут.

Я вырвала руку и, не оглядываясь, пошла вперед, к оцеплению, за которым стояли люди в форме с каменными, невидящими лицами. Толпа расступалась передо мной. Взгляды были разными — завистливыми, жалостливыми, восхищенными, полными ненависти.

Литмоб "Игры алого рассвета"

Дорогие читатели!

У меня для вас потрясающая новость!!!

На Литнет стартует новый Литмоб

“Игры алого рассвета”

~~~

Дорогие любители всего страшно… таинственного и крышесносного!

У коллектива из десяти креативных авторов вышел новый Литмоб под названием «ИГРЫ АЛОГО РАССВЕТА».

Это истории с невероятной смесью жанров, таких как: антиутопия, альтернативная реальность, фантастический и психологический триллеры, короче, сплошной экшн. Не пропустите, книги крутые! Моя там тоже есть Добавляйте себе в библиотеку все десять историй, не пожалеете!

~~~