Цветок и Зверь

Глава первая

Не смотри в глаза того, в чьем сердце тьма!

ОН

Человеческое время быстротечно и стремительно, поэтому люди спешат улучшать окружающее их пространство в короткие сроки своих жизней. Каждый раз, прибывая в Город после относительно недолгого отсутствия, нахожусь в прострации, не понимая, где я и куда мне двигаться. Теперешний визит не исключение — улицы, здания, даже тротуары не такие, как в моей памяти. За десять лет, что я здесь не был, многое изменилось до неузнаваемости.

На месте солидных крепких особняков начала двадцатого столетия, построенных, казалось бы, на века, — небоскребы; взамен уютных, заросших сиренью двориков — залитые сплошным асфальтом площадки, где негде укрыться от солнца.

Все новое, чужое, надменное, неприветливое!

От чувства растерянности избавляют старые кварталы, признанные историческими памятниками, которые запрещено сносить и застраивать. Здесь знакомо, привычно, уютно. УзнаЮ дома, их толстые кирпичные стены, окна с лепными карнизами, большие замшелые деревья в заброшенных парках…И они словно узнают меня, услужливо извлекая из глубин моей памяти образы, приятные и не очень, порой трагичные. Но мои, близкие и родные.

…Медленно иду по трехсотлетнему тротуару, сохранившемуся в своей первозданности, и умиляюсь, думая, что ступаю по своим тогдашним следам…

Сентиментальное настроение прерывается мокрым осенним ветром, принесшим с собой аромат молодого человеческого тела, смешанный с нотками жасмина. Запах едва уловим, скользит и пропадает, но не исчезает из моего восприятия. Он кажется настолько манким и притягательным, что я забываю, за чем шел, и поворачиваю в ту сторону, откуда прилетел ветер.

Быстро пройдя несколько метров и уже отчаявшись снова ощутить пьянящее дуновение, вдруг ловлю его снова и следую по его невидимой дороге, стараясь больше не упустить, не потерять. Миную несколько кварталов, рыская, как охотничий пес, ведомый инстинктом хищника.

Пейзаж меняется, снова район пестрых новостроек, но теперь это не мешает — есть цель, отвлечь от которой не сможет ничто.

Запах становится все сильнее, гуще и осязаемее, отчего мутится сознание и накатывают волны голода. Значит, двигаюсь в верном направлении и скоро обнаружу источник аромата.

Наконец вижу ЕЕ — стройную фигурку в желтом коротком плаще. Или куртке — плохо разбираюсь в современных женских нарядах. Похоже, ОНА недавно вышла из метро, этого весьма удобного изобретения человечества, и не спеша удаляется от станции, легко скользя в толчее прохожих.

Теперь и я не тороплюсь, медленно следуя за девушкой, источающей благоухание сладостного напитка, представляющего собой мирно текущую по ее венам кровь, которая, судя по запаху, очень вкусная. Иду почти вплотную, чувствуя тепло ее тела, слыша дыхание, стук сердца и шелковой шелест алой жидкости.

Девушка моей опасной близости не замечает, не знает, что уже попала в невидимые сети и что целиком в моей власти. Я могу сделать с ней все, что пожелаю. Или пожелать, чтобы она сделала все, что захочу.

Мы уже связаны, мы единое целое…

Рассматриваю стройную фигурку, облизывая взглядом. Она скрыта плащиком, но того, что вижу, достаточно для моего буйного воображения. Девушка молода, у нее длинные светлые волосы, — именно их жасминный запах переплетается с ароматом крови — собранные в высокий хвост, и стройные ноги, обтянутые черными джинсами. Этого хватает, чтобы мысленно дорисовать остальное: тонкую гибкую талию, плоский живот, небольшие крепкие груди...

И хрупкое горло, с бьющейся синей жилкой артерии.

Смотрю на блондинку и чувствую, как влюбляюсь. В эти мгновения нет ничего и никого в мире важнее и притягательнее, чем она.

Не могу убить ее прямо сейчас, хотя очень хочется. До дурноты, до голодных спазмов в желудке. Не могу…Не моя территория, поэтому нужно получить у Мары разрешение — это ее охотничьи угодья. Или увезти девушку из Города, в ничейные земли.

В любом случае придется ждать, и терпеть.

А пока хочу увидеть лицо выбранной мною жертвы — надеюсь, оно столь же прекрасно, как и тело, как и запах. Не может человек, обладающий таким сладостным ароматом, быть некрасивым!

ОНА

Больше не слышно шума дождя, шуршавшего по крыше и окнам всю ночь. Чтобы убедиться, что он прекратился, отодвигаю штору и смотрю в окно, на мокрый осенний сад.

Да, туманной измороси уже нет. Дорожка, выложенная керамической рыжей плиткой, влажно блестит под неяркими лучами солнца, сумевшими найти прорехи в темно-сизых тучах, затянувших небо. По бокам тропы расположены канавки, которые сейчас наполнены водой с плавающими в ней желтыми листьями и похожими на кровавые пятна темно-красными крупными лепестками цветов, которыми засажен весь сад. Эти растения, чье название не знаю, мне не нравятся — их бутоны толстые, неприятно жирные, а запах сильный, приторный и тошнотворный.

Отвлекшись от созерцания мокрого сада, прислушиваюсь к равномерному стуку дождинок, задержавшихся на крыше и разбивающихся о подоконник. Как обычно, этот звук завораживает — стою, застыв как статуя, и наслаждаюсь.

«Кап… Кап… Кап…»

Капель всегда действует на меня странно — словно пытаюсь вспомнить забытое, и очень приятное, связанное с ее звуком.

Глава вторая

ОН

Спешу опередить девушку, чтобы увидеть ее лицо, но между нами вдруг вклиниваются люди. Их много, и они снуют, словно назойливые мухи. Вынырнув из тумана, окутавшего сознание, осматриваюсь и обнаруживаю, что нахожусь в толпе молодежи, спешащей туда же, куда и блондинка — к дверям знакомого мне здания, на стене которого висит вывеска с золотой надписью "... государственный университет..."

Понятно. Незнакомка оказалась студенткой, и, вместе с другими вузовцами, явилась на занятия. Сегодня же первое сентября, начало учебного года. Что ж... Студенты не помеха! Последую за девушкой в старейший в Городе универ!

Не теряя блондинку из вида, вхожу в ярко освещенный холл учебного заведения. Слишком ярко! Замедляюсь, ожидая, пока привыкнут глаза. И, как толчок, как удар, долетает, сопровождаемая внутренним сигналом опасности, вонь оборотня — отвратительный запах мокрой собачьей шерсти и мускуса. И с другой стороны мерзкое амбре — этих псов здесь несколько!

Сдерживаю брезгливую тошноту, и продолжаю двигаться к своей цели — звери тоже не мешают! Всего лишь, раздражают. Их присутствие здесь вполне объяснимо и обыденно — современные оборотни, в обычной форме, не отличаются от людей, и ведут человеческий образ жизни, то есть, учатся и работают. Почему бы им не быть студентами? К тому же, эти собаки держатся кланами, стаями — куда один, туда и все — поэтому, и тут их несколько.

Отвлекшись на запах недоволков, теряю из виду мою блондинку, но довольно быстро обнаруживаю снова, возле стенда с расписанием. Девушка уже без плаща, но узнаю ее сразу — фигура красавицы именно такая, как представлялось! Стройная, даже хрупкая, а серый тонкий свитер обтягивает тонкую талию и узкие бедра.

Снова приближаюсь к девушке вплотную, снова, с наслаждением, втягиваю сладкий запах. Смотрю на длинную шею, которая так близко от моих клыков... И на узкие ладони, с тонкими пальцами и белыми, с переплетением голубых вен, запястьями. Девушка держит телефон, и фотографирует расписание. Так, что у нас там? Второй курс, исторический факультет...

— "Обернись!" — велю ей мысленно, и она оборачивается. Хорошенькая, как я и думал! Большие голубые глаза, вздернутый нос, пухлогубый, несколько великоватый рот, и лицо сердечком. Красотка!

Между мной и блондинкой опять вклиниваются. Молодой белобрысый оборотень!

Куда лезешь, щенок?

— Саш, ты как добиралась до универа? На маршрутке? — заискивающе произносит блондин, обращаясь к девушке, и добавляет — Не хочешь со мной ездить?

Ага, значит ее зовут Александра! Но, что ее связывает с этим недопеском?

Ржавая игла ревности колет в сердце.

— Отвали! — сердито отвечает блондинка, и отворачивается.

Хах! Так ему!

На мое плечо ложиться тяжелая ладонь, а песий запах буквально бьет в нос. Что? Еще один оборотень? И посмел побеспокоить вампира?

Слегка поворачиваю голову — огромный мужик лет сорока, почти на голову выше меня, и намного шире в плечах, в темно-сером костюме, который не скрывает мощную фигуру.

— В чем дело? — презрительно, сквозь зубы, бросаю я, и стряхиваю здоровенную лапу. При этом, замечаю на ладони, на среднем пальце, массивный перстень: обнаженный меч на плоском овале... Охотник!

— Хочу спросить то же! Что ты тут делаешь? — цедит мужчина сквозь зубы, не менее презрительно, чем я давеча. Хмуро произношу:

— Я ничего не нарушаю!

— Держись от университета подальше! Это мои угодья, моя территория! — рявкает пёс.

В это самое мгновенье, одновременно:

Взгляд Охотника перемещается влево, и в нем стремительно сменяются: нежность, удивление, обеспокоенность, испуг; смотрю туда же, и вижу молодую рыжеволосую женщину в зеленом брючном костюме, стоящую по лестнице, ведущей на второй этаж; рыжая в зеленом смотрит на меня, именно на меня, и ее лицо выражает: изумление, отрицание, узнавание, радость, испуг, ужас.

Девушка спотыкается, и падает с лестницы. Оборотень бросается к ней.

Хм... Охотник напрасно волнуется — не думаю, что женщина свернула шею, или получила серьезную травму, ибо сверзилась она с небольшой высоты. Удивительно только, что причиной падения рыжеволосой стал я — изумил, и напугал. Словно призрака узрела. С чего? Она, несомненно, человек, не оборотень, даже не ведьма — отсутствует аура магии — и видеть мою сущность не может. Но похоже, что рыжая меня узнала. Не припомню, что бы встречался с ней раньше, да это и невозможно — судя по возрасту девушки, десять лет назад, когда я посещал Город в последний раз, она была ребенком. Что же она углядела?

Охотник суетится вокруг упавшей, которая, с искаженным болью лицом, сидит на ступеньках, и продолжает на меня таращиться. На всякий случай, отступаю за колонну.

Однако... Эта рыжая так дорога Охотнику? Жена, невеста? Оборотни часто женятся на обычных женщинах.

Интересно...

Ловлю за рукав проходящего студента, спрашиваю, используя внушение:

— Кто эти двое?

И киваю на Охотника и девушку.

— Мужик — декан исторического факультета Степан Егорович Демидов! А женщина преподаватель, Полина Игоревна! — отвечает парень.

Глава третья

ОНА

Слава богу, не перелом, а растяжение, как заявила универская медсестра! Значит, в больницу не надо, отлежусь, и обойдусь уколами и мазью. Хоть что-то хорошее, для так неудачно начавшегося первого учебного дня!

Демидов решил сам отвезти меня домой, и сам, на руках, тащил до джипа. Я категорически против — не на глазах же коллег и студентов! Негоже афишировать наши отношения! Но Стёпке все равно — отнес, и бережно посадил на заднее сиденье.

Кладу пострадавшую, туго затянутую бинтом щиколотку на сидушку. Невыносимая ломота, пронзавшая ногу в первые минуты травмы, отступила. Боли нет совсем, если не шевелить конечностью.

— Полина, что произошло? Что тебя испугало? — спрашивает Демидов.

— Ничего не случилось, просто споткнулась! — быстро отвечаю.

Не нужно ему знать!

— Но я видел твое лицо! — настаивает Степан — Словно привидение обнаружила!

Ловлю Стёпин взгляд в зеркале заднего вида — внимательный, строгий, без обычной теплоты, обращенной на меня. Сердце ёкает — Демидов догадывается?

— Ошибаешься! — опровергаю спокойным тоном — Поняла, что падаю, вот и стало страшно!

Степан продолжает сверлить меня глазами, я вскрикиваю, и морщусь — будто бы, больно ноге. Действует — Демидов спохватывается, бормочет:

— Трясет? Извини! Слишком быстро еду!

Сбавляет скорость, и сосредотачивается на дороге.

А я снова, в который раз, гоняю увиденное в холле универа в своей памяти, пытаясь найти ответ — что это было? Бред больного воображения, или мистика? Ибо узнала парня, с которым разговаривал Степан. Парня, который был моей первой любовью, и погиб десять лет назад на моих глазах...

Понимаю — скорее всего, это игра разума. Потому что, если Максим Финли тогда выжил, и просто исчез, скрылся, то он не может выглядеть, как в то время — должен повзрослеть, измениться. А он точно такой, как в моей памяти. Высокий, кажущийся излишне худым из-за роста; с длинными, до плеч, темными волосами, падающими на лоб романтичными прядями, которые делают его похожим на сказочного принца; с бледным тонким лицом и прямым красивым носом с легкой горбинкой; с чувственными губами, искривленными в надменной усмешке...

Самое необычное, что было в Максе Финли — серо-голубые глаза, которые издали казались черными, словно наполненными тьмой. Эти очи будто принадлежали не двадцатилетнему юноше, а много пожившему, и много повидавшему старику — они отражали усталость и скуку...

Цвет и выражение глаз сегодняшнего парня я рассмотреть не могла — далековато. Но, одет похожий на Максима незнакомец также, как и Финли десять лет назад — в расстегнутый темный плащ до колена, и тонкий черный свитер, который я скорее угадала, вспомнила, чем увидела, потому что он почти весь скрыт небрежно намотанным на шею светлым широким шарфом — как и у Макса в те времена. Даже манера стоять — расслабленно, засунув руки в карманы, с ленивым высокомерием глядя на собеседника — совпадала!

Бред, или мистика? С прошлым, МОИМ Максом также было связано много странного. Тогда я тоже думала, что у меня шизофрения... И не только я — меня даже лечили, чего Демидову знать уж никак не нужно!

Размышления прерывает Степан:

— Жалко, что знакомство с родителями придется отменить!

— Нет! — восклицаю — Я смогу! Чуть хромаю, но это не повод отказываться от встречи! Нога уже не болит совершенно!

И в подтверждение своих слов шевелю конечностью. Ее пронизывает резкая боль, но я не показываю вида. Встречу нельзя откладывать! Неизвестно, когда эти занятые люди выкроют время в следующий раз! А без знакомства с ними наша с Демидовым свадьба не состоится!

— Ну раз ты настаиваешь... — соглашается Степан.

Все же, Демидов немного странный... Властный и грозный с подчиненными, со мной он словно послушная ласковая собачка. В некоторых вопросах Степан сущий подкаблучник, и часто уступает, выполняя мои просьбы. И это хорошо! Мой будущий муж идеален!

ОН

Почти триста лет я возвращаюсь, снова и снова, в этот город, чтобы прийти на мост, известный в народе, как Лизин. Люди думают, что называется он в честь героини известной оперы, но это не так. На самом деле, мост носит имя моей Лизы.

Облокачиваюсь на гранитный парапет, и смотрю на реку. Что хочу там увидеть? Даже не знаю наверняка, покоится ли моя любимая под мостом. Тогда, в начале сентября 1823 года Мара не позволила мне нырнуть, и проверить. Да я и сам не очень рвался опускаться в холодную воду. Упавшую в реку девушку так и не нашли... В любом случае, если тело утопленницы и было здесь, на дне, за прошедшие столетия от него ничего не осталось. И я зря вглядываюсь в темные воды — Лизы там нет.

Слышу сигнал автомобиля — Мара прибыла довольно быстро. И с пафосом — дверь лаково поблескивающего лимузина мне открывает водитель, Серджио, поспешивший для этого выйти из машины. Он меня узнает и приветственно кланяется, я отвечаю коротким кивком. Захожу в просторное полутемное нутро машины, наполненное запахом духов — знакомым, но давно позабытым ароматом. Усаживаюсь на сиденье, и только после этого произношу:

— Добрый вечер, сударыня!

Графиня Мария Манчини, сидящая напротив меня, не одна — ее ладонь по-хозяйски лежит на колене молодого, видимо недавно обращенного, смазливого вампира.

Глава четвертая

ОНА

Отправиться в ресторан было плохой идеей! Если наступаю на ногу, щиколотку пронзает нестерпимая боль. Выхожу из машины, одетая в макси платье от известного дизайнера и домашние шлепанцы, и ковыляю, повиснув на Стёпином локте.

Заведение родители Степана выбрали в центре Города, но в тихом, уединенном месте — есть в центре и такие локации! Дорогое, хотя и не пафосное, расположенное на восьмом этаже отеля. Неудивительно, что именно этот ресторан — он Демидовым и принадлежит. Когда мы прибыли в гостиницу, тоже демидовскую, они уже ждали наверху, в ВИП-зале — предпочли уединится нашей небольшой компанией.

Едва сдерживаю охватившую меня внутреннюю дрожь — волнуюсь страшно! Вдруг не понравлюсь? Поэтому, слегка притормаживаю у лифта, собираясь с духом. И вижу явившуюся следом за нами компанию. Вернее, таращусь на парня, в котором узнаю певца Дени Грачика. И как не знать — он на всех экранах 24/7! Высокий блондин с красивым капризным лицом, в сопровождении темноволосой девушки, которая тоже кажется знакомой — и ее где-то видела. Вот это встреча! Селфи бы со звездой! Или, хотя бы просто сфоткать, и похвастаться в соцсетях!

И, как удар, от которого перехватывает дыхание — рядом с певцом и брюнеткой ТОТ САМЫЙ ПАРЕНЬ, точная копия погибшего Максима! В том же плаще, с той же устало-ироничной улыбкой. И руки в карманах.

Опять? И здесь он? Этого не может быть! Не может! Шизофрения! Меня охватывает нестерпимое желание доказать факт душевной болезни самой себе. Принять, и успокоиться. Ибо другое объяснение происходящего еще более пугающее.

Упорно и бесцеремонно, не отводя взгляда, смотрю на призрака из прошлого. Уверена, если парень снимет плащ, я смогу убедиться, что на Максе тот самый черный свитер из моей памяти.

Но пришедшие вдруг останавливаются, и смотрят на нас с Демидовым — зло и настороженно, словно мы представляем опасность. Или только на меня? Я, больная шизофреничка, опасна для окружающих? Поворачиваюсь к Степану, и изумляюсь — его хмурый взгляд также направлен на компанию певца, и в нем явная угроза... Что происходит?

Все трое прибывших почти синхронно презрительно усмехаются, и дружно отворачиваются. Плащ парня, похожего на Макса, немного распахивается, и я разочарованно, про себя, ахаю — нет, на нем не свитер, а черная рубашка, слегка расстегнутая на груди. Брюнет, кем бы он не был, опять засовывает руки в карманы, теперь брюк. Знакомый жест... Троица, перестав обращать на нас внимания, загружается в лифт.

Смотрю на Демидова — он спокоен, только брови нахмурены. Спрашиваю:

— Вы знакомы?

И киваю вслед ушедшим.

— Нет! — сухо бросает Степан, давая понять, что обсуждать это не намерен. И обращается ко мне, уже привычным ласковым тоном:

— Ну, пойдем?

Направляемся к другому лифту.

...Как я волновалась перед этой встречей! Как обдумывала каждое слово! Но теперь все мои мысли заняты только Максом Финли, его неожиданным "воскрешением" и возвращением. Поэтому, знакомство с семьей жениха проходит скомкано.

Его мама, Евгения Михайловна, оказывается высокой голубоглазой блондинкой, — Степа похож на нее — довольно молодо выглядящей для своего возраста. А отец, Егор Степанович, худой, черноволосый, с глазами странного золотистого цвета, вызывает во мне озноб — он словно источает ауру опасности.

В моей голове вдруг возникает еще один образ из прошлого, на этот раз, из детства: оскаленная морда зверя, его янтарные глаза, и запах, неприятный и резкий. Даже головой потрясла, избавляясь от наваждения. Но амбре не исчезало, и еще какое-то время, чудилось.

Представлять мне брата Стёпы, Тимошу, тоже присутствующего на обеде, нет необходимости — студент нашего факультета. Тим — копия Степана, только много моложе, и пока не такой здоровый. Тут и еще одна моя студентка, родственница Евгении Михайловны — хорошенькая блондинка Александра, которой, как и Тимоше, девятнадцать. Она приехала из провинции, и живет у Демидовых. Я до сих пор не понимаю степень родства Саши и Стёпкиной семьи — какая-то десятая вода на киселе.

Все что знаю о Демидовых — они одна из богатейших семей Города, владельцы "заводов, газет, пароходов", и живут в четырехэтажном особняке, больше похожем на дворец. Столь большой семейный дом Степан объяснил так — родители очень гостеприимны, и у них много родни, раскиданной по всему миру. Приезжают, гостят, иногда подолгу, иногда целыми семьями... Однако, любовь Демидовых именно к особнякам очевидна — когда Стёпины родители решили, что ему пора жить отдельно, и думать о создании своей семьи, они построили для него отдельный дом, причем не рядом со своим, а совсем в другом районе. Не сами конечно строили, но под собственным контролем.

Родители жениха со мной приветливы, и пытаются найти общие темы для разговора. Я же вяло пытаюсь эти беседы поддерживать. Авось спишут мою необщительность на больную ногу!

Ресторан хорош — сквозь панорамные окна открывается вид на старый, исторический центр Города, и создается ощущение, что летишь над ним. Интерьер в светлых тонах гармонирует с панорамой крыш, небольшие уютные диваны отделаны велюром, столики освещают позолоченные лампы в виде свечей. Но, на эту красоту я мало обращаю внимания, занятая своими переживаниями. И почти не ем, хотя кухня здесь великолепна.

Какими блюдами будут наслаждаться Демидовы, выбирает Стёпина мама. Да, именно она решает, что они будут стейки из говядины, сопровождаемые спаржей с грибами, и утку с вишней. И никто не спорит. Получается, Евгения глава семьи? Мне она рекомендует карпаччо из креветок с кремом из чёрной смородины, и пармезан с мёдом и кедровым орехом. Тоже не возражаю — это действительно вкусно. К тому же, с мамой Степана, похоже, не спорит никто, и мне не нужно. Мне тем более, как будущей невестке.

Глава пятая

ОН

Мара встречает меня гробовым осуждающим молчанием — ей пришлось ждать! — потому что, в ярости из-за поведения любовника.

Мне не до нее, я взволнован встречей с Сашей, первым прикосновением, и первым нашим поцелуем. Пытаюсь подключить фантазию, и представить, что было бы дальше, но отвлекает, сбивает с мыслей ругающаяся Мара.

— Скажи, каков главный закон вампиров? — спрашивает она у Даниэля.

Тот молчит, и графиня продолжает:

— Один единственный закон, из-за которого мы соблюдаем некоторые правила! Можно запомнить один закон и несколько правил?

— Люди не должны знать о вампирах! Узнают — быть войне, в которой нам не победить, ибо людей больше! — отвечаю, хотя Мара спрашивала Дени.

— Почему же ты, Грачик, бросаешь обескровленные трупы с разорванным горлом? — продолжает она, зло глядя на любовника.

— Закон номер один — не оставлять следов нападения на человека! — снова комментирую.

— Кого я где оставил? — угрюмо вопрошает Даниэль.

Действительно, тело блондинки лежит на полу лимузина, мирно покачиваясь в такт движению.

— Закон номер два — не убивай часто, не убивай просто так, без особой надобности! — бодро продолжаю перечислять.

— Зачем зверствуешь, привлекая внимание? — снова требует ответа Мара, игнорируя реплику Даниэля.

— Тоже не понимаю, — опять встреваю — почему жертва мучается? Когда можно внушить наслаждение, и наслаждаться вместе с ней. А не глотать вместе с кровью боль и ужас, и чувствовать все это!

И графиня, и Дени злобно на меня зыркают — не лезь! Понял, молчу! Просто у меня хорошее настроение, хочется веселиться и прикалываться. Хотя, разве я неправду сказал? Все так и есть!

Мара продолжает ругаться, Грачик отвечает злобными взглядами. Я же вспоминаю Сашу... Нежную тонкую кожу ее лица, сладкие, слабо пахнущие малиной губы, и серебристый голосок. Хмурюсь, ибо что-то не так. Что-то во встрече с ней цепляет и царапает, подавая сигнал опасности, чего не могу поймать. И вдруг... Озарение! Девушка сказала: "Живу в семье Демидовых!"

Я не спрашивал, с кем она живет. Я спрашивал — "Где?". Адрес.

Это значит, что Александра отвечала сама, не под внушением, говорила, что хотела. Но как это возможно? Господи! Даже не обратил внимания, нет ли у Саши защитного амулета! Не посмотрел! На ее тонкой шее висела цепочка, укрытая воротом свитера. Но, я глядел только на горло, и бьющуюся на нем синюю жилку вены. Что за медальон под одеждой? Амулет Сопротивления Магии?

Вот я... Дундук! Логично же — оборотни должны дать девушке, о которой заботятся, защиту от вампиров и других темных! И логично, что она должна знать о вампирах и других темных. Но тогда почему Александра позволила себя поцеловать, сказала адрес, и пригласила, предупредив, с кем живет? Что бы сам решал — соваться, или нет, в опасное логово. Зачем? Понравился? Сразу, с первого взгляда? Без внушения? Хм... Помнится, я привлекал женщин, и когда был человеком.

Между тем, мы уже прибыли. Лимузин завернул в закрытый двор, узкий, темный и мрачный из-за нависшего над ним трехэтажного здания, и высокого каменного забора, окружающего двор по периметру.

Большая часть выходящего во двор заднего фасада выглядит обычно для домов, созданных в ту эпоху, в середине девятнадцатого века — серые стены, узкие арочные окна, декоративные выступы, словно строение одето в многослойную одежду... БОльшая половина нежилая, и относится к музею, как, впрочем, и все здание. Да, сейчас здесь находится заведение, где не предполагается жильцов, хотя строился дом, как доходный, для сдачи квартир в аренду.

Однако, в левой трети здания живут, о чем люди, даже служители музея, не знают, или делают вид, что не знают. Здесь большинство окон заделаны, заложены кирпичом — вампирам они не нужны, и даже вредны. Окна и балконы имеются только с торца — оттуда открывается красивый вид на парк. Графиня Манчини, которой доходный дом принадлежал раньше, и в трети которого она живет уже более ста лет, любит вечером, когда нет прямых лучей солнца, или ночью, сидеть на этой лоджии, и любоваться природой.

Выйдя из машины, графиня строго говорит Даниэлю:

— Ты будешь наказан!

Затем велит Серджио:

— Позаботься о ней! — и кивает в салон лимузина, на тело блондинки.

Серджио отвечает:

— Да, госпожа!

И открывает нам подъезд. В доме Манчини двери открываются только вручную, иначе не проникнешь.

Внутри темно и холодно. Кошусь на малоприметную дверь, ведущую в подвал — помню, кто там находится, и спешу побыстрее проскользнуть мимо.

Поднимаемся по узкой лестнице на второй этаж, заходим в квартиру, и оказываемся в обители древней вампирши. Сразу окунаюсь в знакомую атмосферу — полумрак, приятная прохлада, и запах. Он окутывает, обволакивает, успокаивает... Лайм, море, кедр, влажная зелень, минералы, земля... Эти ноты можно уловить сразу, только войдя в апартаменты. У вампиров очень чувствительное обоняние — как, впрочем, и все другие чувства — и мы не выносим неприятные запахи. Лучше, что бы не было никаких. Но, аромат в квартире Манчини легок, и очень приятен.

Глава шестая

ОН

Рядом с питающейся Марой сидит Даниэль, и пьет вино. Делает это неумело — не наслаждается вкусом и ароматом, а опустошает бокал большими глотками, и сразу наливает снова. Какое кощунство, по отношению к благородным мерло и пино руан!

Я подозревал, что у парня плохие манеры, вернее, их полное отсутствие — заметно по поведению — но почему Манчини его не учит? И еще — Мара и Дени уже помирились? А как же обещанное наказание? Я не злодей, но Даниэль совершил недопустимое, и должен ответить за содеянное, что бы впредь неповадно было.

Оглядываю покои Манчини. Из прежнего, знакомого мне: огромная старинная кровать с резной спинкой; столик из красного дерева, сейчас уставленный бутылками; большое зеркало под старину, в бронзовой раме; и картины нескольких великих мастеров, считающиеся утерянными. А горка с разными изящными безделушками исчезла, теперь на ее месте огромный экран плазмы.

Мара отваливается от блондина, и прогоняет его. Парень поскуливает, словно пес — не хочет покидать госпожу, но противиться ее воле не может, и уходит. Графиня продолжает сидеть на кровати. Ее обычно бледное, прозрачно-фарфоровое кукольное лицо сейчас порозовело, а глаза приобрели цвет вишни — Мара насытилась. Кроме того, она возбуждена, и глупо улыбается — еще и пьяна. Употребив много вина, графиня, без сомнения, давала алкоголь и донору, чем достигла нужного эффекта.

— Включи музыку! — велит она Дени, тот шевелит планшет, лежащий на столе среди бутылок с вином, и комнату наполняет мелодия.

Не современная какофония, а чарующие звуки Концерта для Скрипки Мендельсона, нашего с Марой любимого композитора, с которым мы были знакомы. Эта музыка полна нежной грусти, тоски, и сожаления о несбывшихся мечтах. Ловлю расфокусированный взгляд графини — она словно не здесь, не в этой комнате.

Подхожу к ней, протягиваю руку, и произношу:

— Сударыня, позвольте пригласить Вас на танец!

Мара грациозно вкладывает маленькую тонкую кисть в мою ладонь, поднимается, и с достоинством делает легкий реверанс. Кладу вторую рукуна ее талию, и мы кружимся под звуки рвущей сердце мелодии.

В апартаментах Манчини есть танцевальный зал, но мы остаемся в небольшом пространстве спальни, на мягком ковре, устилающем пол. Мы объединены печалью по тому, что потеряли, или тому, чего у нас никогда не будет. И, в то же время, далеки друг от друга, пребывая каждый в своем мире, в своей тоске, в своих грезах... Мара, вероятно, вспоминает залитые солнцем склоны, покрытые гнущимися к земле, под тяжестью гроздьев, лозами винограда; или роскошные дворцы, в которых от зноя маревом дрожит воздух; или, возможно, темные тихие стены монастыря...

Перед моим же внутренним взором мелькает, словно неясная тень, образ Лизы. Уже не могу четко вспомнить ее лицо и фигуру, только некоторые черты, по отдельности — маленькую смуглую руку, показавшуюся в рукаве светлого платья; само платье, мелькнувшее в проеме двери; упругую темную прядку волос, живые черные глаза, и серебристый беззаботный смех...

Взгляд падает на Дени, и я возвращаюсь из воспоминаний. Парень попивает вино, и посмеивается. Над нами? Кем мы ему кажемся? Чопорными стариками, застрявшими в древности? В моей душе снова вспыхивают раздражение и неприязнь к этому юнцу, возникшие с первой секунды знакомства, и сдерживаемые мною из-за Мары.

Музыка заканчивается, танец тоже. Графиня смотрит хмельным взором, скидывает пеньюар, который падает легкой паутинкой на ковер, и остается совершенно обнаженной.

Тело Мары шикарно: длинная шея, округлые плечи, пышные груди с маленькими темными сосками; тонкая талия с приятно округлым животиком; несколько широковатые бедра; и стройные ноги с маленькими ступнями...

Графиня обвивает мою шею руками, и захватывает ртом, еще хранящим вкус крови донора, мои губы. Так вот какое наказание придумала Манчини для Даниэля! С удовольствием подыгрываю ей — что бы проучить молодого наглеца, и потому, что мое тело помнит, как восхитительна в любви эта женщина, и трепещет в предвкушении.

Мы целуемся, жадно, страстно, и прижимаемся телами... Мара дрожит от нетерпения, отстраняется, и принимается снимать мою рубашку. Торопливо помогаю, что бы Манчини ее не порвала. Одежда, что на мне, сшита лично известным модельером, по моему заказу, в единственном экземпляре, и лишится ее не хочется.

Теперь и я обнажен. Мара скользит взглядом по моему телу, затем касается ладонями моей груди, и гладит, слегка царапаясь. Опускается ниже, сопровождая руки взором, полным похоти. Вспоминает... Ее коготки не делают больно, прикосновения нежнее шелка, и вызывают чувственную дрожь, разливающуюся жарким пламенем вожделения...

Хватаю женщину в объятия, и прижимаю ее теплое, мягкое, дрожащее от страсти тело к себе, скользя ладонями по ее спине и бедрам. Ощущаю пышность груди, мягкость животика, упругость ягодиц... Провожу языком по ее губам, она перехватывает, ловит его ртом. Забирает весь, сосет и покусывает...

Мы целуемся, жадно хватая ртами губы и языки друг друга. Смещаюсь на нежное горло Мары, и впиваюсь в синюю жилку. Горячая, бурлящая смесь крови выпитых Манчини двух девушек и парня-донора наполняет рот и вены. И обрушивается опьянение, отчего мир заволакивается хмельным туманом, а разумом завладевает эйфория и животное дикое возбуждение.

Оторвавшись от шеи Манчини, гляжу на Даниэля. И он смотрит. На нас с Марой. Все так же насмешливо, надменно и равнодушно, словно ему все равно. Но мне триста лет, могу угадывать скрытое настроение, и даже сквозь хмельной туман понимаю, что теперь на лице Дени маска, под которой боль от измены и предательства, и ненависть. Ко мне и к ней. Усмехаюсь — так тебе, Грачик, и надо! Ты, вероятно, пока не знаешь, какова твоя возлюбленная, и на что она способна.