Цыган

1

Еду сквозь дождь и ночную мглу, не разбирая дороги.

Перед глазами стоит эта отвратительная сцена.

Я никогда не смогу её забыть.

Почему я уехала, так и не дав понять, что я всё видела?!

Почему сбежала из собственного дома?!

Ответов нет.

И сейчас я наматываю бесконечные круги по кольцу, несясь на бешеной скорости, как будто этот бесконечный полёт сможет решить все мои проблемы. Сможет стереть из памяти то, что я не должна была видеть.

Зачем я вообще приехала домой раньше, без предупреждения?! Я ведь прекрасно знаю, как мой муж ненавидит сюрпризы. Так сильно, что я со временем перестала их для него устраивать.

Всё чётко по плану, как и вся наша размеренная и упорядоченная жизнь: дом, карьера, машины, командировки, путешествия. Дети? Дети подождут. Ведь дети — это сплошные сюрпризы и неожиданности, а мой Миша к ним ещё не готов.

Как и я была, оказывается, совершенно не готова я ко всему этому.

Дождь в лобовое стекло, яркие алые стоп-сигналы впереди. Резкий звук тормозов, меня бросает на руль от резкой остановки или от той картины.

Я захожу домой после очередной командировки, оставляю чемодан на пороге и в мои уши бьёт моя любимая мелодия. Наша с Мишей любимая мелодия. Gypsy Kings. Как странно, что мы с ним одновременно всегда любили их песни. Я иду, словно продираясь, сквозь узкий длинный тёмный коридор, прямо на звуки нашего Бамболео, пока не утыкаюсь в еле светящийся квадратик проёма в спальню.

Где спиной ко мне стоит мой муж.

Совершенно голый.

Я помню его татуировку на плече. King. С маленькой короной над буквой i. Мой король.

Его голые, поблёскивающие в слабом свете ягодицы ритмично двигаются взад и вперёд, вдалбливая, вбивая его тело между ног. Чьих-то женских ног, на которых болтаются туфли на высоченных каблуках.

Как странно, что первое, что проносится у меня в голове, как титры в замедленной съемке: Как можно ходить на таких каблучищах?

А трахаться, а трахаться на таких каблучищах можно?!

Вот тебе и бамболео. Мать его…

И пока я стою в проёме двери, совершенно ошарашенная увиденным, задница моего драгоценного муженька всё так же продолжает двигаться в ритме зажигательного танца.

И слова моей любимой песни теперь смешиваются со стонами владелицы этих ног на каблуках, возможно проститутки, и со стонами моего Миши. Громкими и отвратительными стонами.

Да боже ж ты мой, когда они закончат?!

Но нет, сил у них явно хватить надолго. На очень долго. Заканчивается Бамболео, и Gypsy Kings начинают свой очередной хит, и мой муж, по-прежнему не замечая меня, так он увлечён процессом, совершает небольшую рокировочку, уже быстрым движением перевернув толстозадую стерву к себе задом и всадив ей уже с другого ракурса.

По-прежнему не переставая сладострастно стонать. Практически перекрикивая стоны этой драной кошки. Да ни за что не поверю, что ей это всё так нравится! Да и вообще, как кому-то может нравится анальный секс?!

И вот теперь я еду и начинаю обвинять себя во всем. Что так редко занималась со своим мужем сексом. Особенно оральным. Он ведь его так любит. Вернее, если быть точными, так любит, когда делают минет ему. Сам он никогда не удосуживался ублажить меня язычком, разве только на заре наших с ним отношений.

Ну хорошо, может быть, мне надо было с ним заниматься анальным сексом? Я же никогда этого ему не позволяла! Вот и подтолкнула бедного голодного котика на путь супружеской измены!

Сама виновата!

Что?!

Да ты хоть слышишь свои мысли со стороны, Ева?! Сама виновата?!

В том, что твой законный муж именно в этот момент трахает какую-то бабищу в сочную задницу?! На твоей же постели? И в твоей же спальне?!

В квартире, за которую ты выплачиваешь грёбаную ипотеку?!

Экономишь на салонах красоты, педикюре, маникюре, и этих самых долбанных итальянских туфлях на каблучищах?!

Да что со мной такое?!

Снова шквальный ветер с брызгами в лобовое стекло, бешеный ритм дворников, в одном ритме с сердцем, и я снова обгоняю очередное авто, с неразрешённой скоростью мчащееся по трассе. Чего я хочу? Разбиться насмерть?

Или навсегда стереть это всё из памяти?

Пока не знаю…

Потому что моя услужливая память снова подкидывает мне эпизод, и следующий кадр проносится у меня в голове.

Мой муж. Мой Миша. Говорит эти слова. Вот это я точно никогда не смогу забыть. Они навсегда врезались в мою память.

— Люблю тебя. Обожаю, — перекрикивая её яростные стоны, вдруг произносит он.

Что?! Когда я сама слышала от него в последний раз эти слова?!

— Моя сладкая девочка, Катюша, — бормочет он, впечатывая всего себя в её задницу, и я наконец-то понимаю, почему я всё ещё стою как вкопанная, рассматривая эту сцену. Потому что мой мозг отказывается просто поверить в реальность происходящего.

Катюша.

Моя родная сестра.

Младшая сестрёнка.

Второй курс института. Восемнадцать лет.

У нас ведь с ней такая большая разница в возрасте.

«Ты ей как мама», — всю жизнь вдалбливали мне мои родители. «Ты должна заботиться о ней и помогать».

И это мы вместе с ней покупали ей эти проклятые туфли для её нового ухажёра. Как она тогда сказала мне.

Для моего мужа…

Очередной порыв ветра, брызги дождя. Или это мои слёзы? Я еду на ощупь. Несусь с бешеной скоростью по трассе, словно пытаясь оставить позади все эти ужасные воспоминания. Но она не отпускают меня.

Они сидят здесь же, вместе со мной, в салоне авто. Глумливо ухмыляясь мне с заднего сидения в стекло заднего вида…

Думай, думай, Ева.

Думай, Ева, что же теперь тебе делать?

2

По крайней мере, как минимум, я должна сказать им, что я знаю всё.

Что я видела их.

Что я не прощу.

Стоп.

Зачем я вообще уехала? Сбежала с места преступления, как будто это я — та самая преступница!

Или, не ври себе, Ева, ты же наверняка думала по-тихому улизнуть, сделать вид, что ничего не было, что ты ничего не знаешь? Это ведь правда? Только себе самой не надо врать!

Как всегда, как только дело касается принятия каких-то важных решений, я всегда прячу голову в песок. Делаю вид, что ничего не случилось. Хорошая милая девочка.

Только девочке уже за тридцать.

Ни детей.

Теперь ещё и мужа.

И сестры.

И снова слёзы заливают мне всё лицо, как только я вспоминаю, как мой Миша трахает мою сестру.

Не стесняясь. Ещё и причмокивая.

И он любит её!

Он же не мог это просто так сказать?! В приступе экстаза?! Мне ведь он такого не говорил уже много-много лет!

И вообще, когда он успел положить глаз на мою сестрёнку? Десять лет назад, когда мы только поженились? Когда ей было всего десять?!

Или это она сама, моя маленькая сладкая девочка Катюша, которой только ещё вчера я заплетала в школу косички, сама первая положила глаз на взрослого и такого классного дядю Мишу? И соблазнила его первой?

При мысли о том, что мой прекрасный муж Миша мог быть вообще первым у моей младшей сестрёнки, меня чуть ли не рвёт съеденным в обед салатом на руль.

В моей голове лихорадочно прокручиваются картинки, сменяющие одна другую: я не вылезаю из командировок, впаривая наш прекрасный самый лучший товар клиентам, а в это время мой муж растлевает сестру своей жены, приглашает её в кино, кормит мороженым, поит сладкой шипучкой, только ради того, чтобы потом залезть её в трусики, разложив её на простынях. Мною выстиранных, отутюженных и благоухающих лавандой!

Так, ладно, хватит скулить, как побитая собака. Что случилось, то случилось. Судьба. Шарю рукой по пассажирскому сиденью, чтобы нащупать свой мобильник.

Я должна написать ему. Он должен знать, что я в курсе. Пусть убирается из моей квартиры. Ну хорошо, нашей. В любом случае, его не должно быть там, когда я вернусь домой.

Точнее, их. Их обоих не должно быть в нашей квартире.

Экран мобильника приветливо моргает в темноте, желая сообщить мне что-то, и я, не удержавшись, совсем рефлекторно, отрываю взгляд от трассы, чтобы посмотреть на экран.

«Сестрёнка, я выхожу замуж!», — радостно моргает мне телефон, и я тупо смотрю на экран, пытаюсь сообразить, что всё это значит.

Получается, моя сестрёнка выходит замуж? И изменяет своему жениху с моим мужем?

Не может же она выходить замуж за моего мужа? Что за бред? Что-то тут не сходится…

Но тут я наконец-то отрываю взгляд от экрана, как раз для того, чтобы увидеть, как я несусь на бешеной скорости в чей-то зад. Упругий и красивый. Жму на тормоза. Меня швыряет, закручивает, я держусь за руль, как за свой последний спасательный круг в этой жизни, словно стоит мне его отпустить, и меня больше не станет.

Словно сквозь сон я вижу, как белым сугробом надувается подушка безопасности, словно обволакивая меня, обнимая, пока меня кружит и кружит, как маленький детский волчок на месте…

Мне кажется, я просыпаюсь в другой жизни и на другой планете. Чьи-то сильные руки словно выдёргивают меня из небытия, и я слышу низкий мужской голос где-то над собой:

— Эй, ляля, ты жива?

Я пытаюсь сообразить, что я и где я, пока осознание реальности со всей своей безысходностью не обрушивается на меня.

Получается, я ещё и въехала в кого-то. Ладно, хоть жива.

Хотя…

Может быть, это совсем даже и не хорошо?

Я чувствую, как что-то тёплое щекочет мою щёку, и совершенно машинально я стряхиваю невидимую муху рукой. Но это не муха. Подношу ладонь к глазам: кровь.

Слизываю её, словно пытаясь убедиться, что она солёная на вкус. Что это не бутафория.

Её железный привкус словно приводит меня в чувство. Ставит меня снова ногами на землю.

Я наконец-то оглядываюсь по сторонам, и сразу же вижу свою машину, плотно приткнувшуюся в бок огромной спортивной машине. Я пытаюсь не думать ни о чём, когда вижу её шильдик, которые помню разве только по кинофильмам о роскошной жизни.

Этого просто не может быть. Ламборгини.

Пусть это будет сон!

Никакой каско, мать её, не хватит, чтобы покрыть ущерб!

Я пытаюсь хотя бы примерно прикинуть в уме, сколько может стоить такая тачка, и сразу же машинально лезу в карман, чтобы погуглить ответ на телефоне.

Потом вспоминаю. Про телефон. Сестру. Мужа.

С тоской смотрю на свою убитую в хлам машинку, где на полу, возможно, валяется мой мобильник с радостным сообщением от моей сестры.

Просто интересно: она его набрала уже после того, как мой муж кончил ей в попку? Или всё-таки она отсосала у него после этого?

— Эй, лялька, ты в порядке? — снова слышу я над собой этот бархатный голос, и наконец-то поднимаю глаза на его владельца.

Пора быть взрослой девочкой. И брать удар на себя. В конце концов, как-нибудь разберусь.

Я вижу перед собой какого-то невероятного высокого красавца с длинными вьющимися волосами. Как-будто он только что сошёл с какой-то афиши. Ах да, из фильма Феллини. Приехал на своей чёртовой Ламборгини с самой Сицилии, мать её, или откуда-то там ещё.

Он продолжает пристально и совершенно спокойно рассматривать меня, скрестив руки на груди, как будто это не его супердорогую тачку только что расхерачили в хлам.

Как замечательно, что сейчас не девяностые, — только и успевает пронестись у меня в голове, как жгучий незнакомец вплотную подходит ко мне, и жёстко берёт меня двумя пальцами за подбородок, внимательно изучая моё лицо.

И я только успеваю кончиком языка слизнуть капельку крови, струящуюся у меня по скуле и стекающую к уголку рта…

3

От неожиданности я даже не пытаюсь хоть как-то сопротивляться. В моей голове просто не укладывается, что я сейчас осталась почему-то совершенно один на один с владельцем этой роскошной тачки.

Наверняка сейчас приедут гаишники и всё разрулят.

Только я не вызывала никаких гаишников.

И я даже не знаю, хочу ли я, чтобы они приезжали…

Я не уверена, сколько именно стоит это авто. Но что-то внутри меня, точнее, взрослая рассудительная женщина внутри меня шепчет мне предательски на ухо, сколько может стоить новая Ламборгини, одна из самых дорогих машин в мире.

Я зажмуриваю глаза и на секунду пытаюсь предположить, что это просто старая тачка, которая досталась этому незнакомцу по наследству, но капелька крови, снова просачивающаяся мне в рот по уже проложенной дорожке, приводит меня в чувство.

Этот мужчина в каком-то по виду дорогом итальянском костюме не похож на мальчика, разъезжающего на старой развалюхе.

Да и тачка его совершенно не развалюха.

Это я её сделала такой.

Ну что же, Ева. Готовься принимать весь финансовый удар на себя.

И я снова открываю глаза, чтобы встретить стальной и надменный взгляд незнакомца.

Как странно, его пальцы, которые всё ещё осторожно, но при этом жёстко сжимают мой подбородок, пахнут полынью. И чем-то ещё.

Кожей? Полем? Свободой?

Каких только дорогих парфюмов не придумают в наше время!

Всё ещё продолжая рассматривать меня, он проводит большим пальцем по моим губам, и, стерев кровь, подносит палец к своему рту и облизывает его, словно пробуя меня на вкус.

Совершенно ошарашенная я всё так же молча продолжаю смотреть на него, только теперь ледяной холодок пробегает вдоль моего хребта.

Сумасшедший? Мало ли психов мотается сейчас по дорогам в такой час и погоду!

Я, например…

Красавчик что-то вдруг произносит на совершенно неизвестном мне языке и так же резко бросает мой подбородок, словно он уже все узнал, что ему было нужно.

Осторожно, чтобы ещё больше не разозлить этого сумасшедшего, я вежливо начинаю беседу:

— Я приношу извинения за случившееся… Поверьте, мне очень, очень жаль, — выдавливаю я из себя дежурные фразы. — У меня есть страховка, и я уверена, что мы с вами что-нибудь придумаем. В конце концов, мы же взрослые цивилизованнее люди… — но, не дав мне даже договорить, он прикладывает к моим губам указательный палец, словно запирает их на век на замок.

— О чём ты говоришь, ляля?! — тихо произносит он, и я ловлю себя на мысли, что пытаюсь угадать, что же такого необычного в его голосе.

И вдруг понимаю. Он говорит на русском, но с каким-то странным акцентом. Тягучим, как сладкая патока. Произнося слова, словно нараспев. Тихо, спокойно, но в каждой фразе — затаившаяся угроза, словно это кот, напрягшийся перед прыжком, чтобы напасть на беззащитную птичку.

— Ты хочешь сказать, что ты сможешь мне оплатить мой ремонт? — всё так же насмешливо продолжает он.

Смотрит на мою машинку и запрокидывает голову, хохоча. И я понимаю, о чём он: моя маленькая женская тачка совершенно не стоит сколько бы то ни было хороших денег. Ну да, я не жена и даже не любовница миллиардера, а всю жизнь зарабатываю на жизнь собственным трудом и мозгами!

И от одной этой мысли я вся вспыхиваю, готовясь дать ему отпор. Хотя разум мне шепчет на ушко, что надо быть осторожной и хладнокровной: как ни крути, я во всём виновата, и любой суд примет сторону этого надменного красавчика. Пусть и немного сумасшедшего.

— Да один мой бампер стоит дороже, чем вся твоя жалкая квартирка, — слышу я его насмешливый низкий голос. — И ты предлагаешь мне за него заплатить?!

Я поднимаю лицо и упираюсь в его бездонные чёрные глаза. Жесткие и ледяные.

Он прав.

Мне придётся продать машину, квартиру, душу, чтобы только заплатить ему за его безумно дорогое авто.

— Тебе повезло, лялька, что ты вообще осталась жива, — снова слышу я его голос.

Да кто он вообще такой?

— Или очень крупно не повезло, — снова усмехается он. — Ты поедешь со мной.

— Зачем? — только и выдавливаю я из себя дурацкий вопрос.

Дурацкий, потому что он даже не собирается на него отвечать.

— Узнаешь, — бросает он мне в лицо, и резко схватив за руку, толкает в салон своего авто, захлопывая за мной дверь.

Я даже не успеваю опомниться, как он плюхается на водительское сиденье и трогается с места, унося меня прочь от моей помаргивающей подслеповатой аварийкой машинки.

Машинки, в которой остались мои документы, мой телефон и вся моя жизнь.

Вся моя жизнь, которая, как оказалось, совсем недавно, всего лишь час назад раскололась на мельчайшие кусочки…

Наверное, мне надо визжать, кричать, дёргать ручку двери, пытаясь выскочить из авто на бешеной скорости, но вдруг безмерная усталость накатывает на меня всей тяжестью своего исполинского тела, и я просто откидываюсь на спинку сиденья, прикрыв глаза.

В конце концов, какая, к чёрту, разница?

Этот незнакомец может отвезти меня, куда угодно: в полицию, к моему мужу или моей сестре, ко мне домой. Везде мне будет совершенно одинаково плохо.

Так зачем мне сейчас напрягаться, если мне и так сейчас мало что сможет помочь?

И я делаю глубокий вдох, снова слизываю крошечную капельку крови, тонкой тёплой змейкой подкравшуюся к уголку моих губ.

Я смотрю вперёд, перед собой, и вижу, как два чёрных бездонных глаза следят за мной, разглядывая в водительское зеркало.

И я улыбаюсь ему.

Сама не зная, почему.

4

Я отдаюсь на волю этому незнакомому красавцу, который на бешеной скорости уносит меня с места аварии. Аварии, где поломалась вся моя привычная и спокойная жизнь. И если рациональная часть меня всё ещё возмущается такому повороту событий, то новая я просто отдаётся на волю этого бурного потока.

— Эй, лялька, как тебя зовут? — вдруг вздрагиваю я от его низкого голоса.

— Ева, — просто отвечаю я, и вижу, как вскидывается одна его бровь в немом удивлении. — Куда вы, кстати, меня везёте? — всё-таки не оставляю я вялой попытки выяснить свою дальнейшую судьбу.

И получаю в ответ тишину.

Ещё немного, и у меня начнётся паника, а пока я смотрю в окно на проносящиеся мимо огни трассы, и вижу в отражении своё бледное осунувшееся лицо с кругами под глазами и тонкой кровавой дорожкой от виска.

Ничего не скажешь: ведьма. Усталая ведьма.

Мои русые длинные волосы, которые я обычно тщательно причёсываю и укладываю, теперь торчат у меня на голове в разные стороны, как непричёсанная львиная грива, и тут я вспоминаю, что на мне всё ещё моя обычная рабочая одежда — белая блузка под горлышко, чёрный узкий пиджак и брюки.

Стандартная офисная моль, главное, не выделяться и не выпендриваться.

Ладно, посмотрим, куда привезёт меня этот мужчина. Видимо, на какие-то разборки, куда же ещё?

Где меня будут запугивать и вытрясать из меня деньги в счёт уплаты за такое дорогое авто. Только у меня нет никаких денег. И тут меня начинает трясти от смеха.

У меня действительно нет ни копейки: квартира — в ипотеке, и платить за неё ещё почти до самой пенсии. Машина — старая и дешёвая, и боюсь, её ремонт после аварии будет стоить дороже, чем она сама.

Почка? Да не смешите мои тапочки! Кому нужна печень затраханной женщины за тридцать?!

Я смеюсь и вижу, как и ведьма в ночном отражении смеётся вместе со мной отчаянным безбашенным смехом.

Мой безмолвный водитель смотрит на меня с удивлением в окно заднего вида, и я вижу его улыбающиеся глаза. Наконец-то! Если человек улыбается, значит, не всё ещё потеряно.

А он только прибавляет музыку, и мне эти ритмы кажутся смутно знакомыми. Я закрываю глаза, и представляю, что я еду в отпуск. Или в очередную командировку. Не важно куда. Главное, подальше от всех моих проблем.

Мне кажется, я вырубилась, и не сразу понимаю, где я и что со мной, когда чья-то рука ложится на моё плечо.

— Лялька, вставай, — слышу я низкий голос.

Что, блин, на фиг, за лялька? И тут вспоминаю всё случившееся за последние полчаса. А может быть, и за пару часов. Или за месяц. Чёрт его разберёт. Я провалилась во временную дыру, и теперь даже с трудом вспоминаю, какое сейчас время года.

Кажется, лето.

Я с трудом выбираюсь из машины, и замечаю, что моя такая безупречная белоснежная обычно блузка сейчас вся выпросталась из моих обычно отутюженных строгих брюк, пуговицы все расстегнулись, а может быть и оторвались, и теперь на всеобщее обозрение, точнее, на обозрение этого жгучего брюнета, из выреза вываливается моя аппетитная грудь в чёрном кружевном бюстгалтере.

Единственный фривольный штрих, который я себе обычно позволяю: знать, что под моей скучной белой одеждой под тонким чёрным кружевом бьётся пока ещё горячее сердце.

Или всё-таки билось?

Потому что оно остановилось биться пару часов назад.

И воспоминание о моём муже с сестрёнкой снова звонкой пощёчиной бьёт меня наотмашь.

Я даже прикладываю руку к своей щеке, словно и вправду только что получила больной удар.

А мой незнакомец, или похититель. Или потерпевший, это ведь в его безумно дорогую тачку я въехала на своей машинке, подходит ко мне вплотную, и его длинные распущенные волосы касаются моей кожи на лице. Но его это не беспокоит, потому что он запросто, как какую-то дыньку на рынке, берёт мою грудь в свою руку и взвешивает её в своей ладони, сжимает, словно проверяет товар на ощупь!

Цокает языком, по-деловому, и я даже не понимаю, на сколько он оценил мой товар.

На троечку? Или на десяточку?! И что означает его это дурацкое цоканье?!

— Что вы себе позволяете?! — в возмущении выплёвываю я ему в лицо, между тем как он берёт во вторую руку мою вторую грудь, и также поглаживает и сжимает её.

И на меня снова веет какой-то полынью и кожей. И на долю секунды моё сердце снова начинает бешено стучать под теплом его сильных и больших ладоней.

Что за чёрт?!

А красавчик, тем временем сделав шаг назад, внимательно и деловито осматривает мою грудь, и просто и спокойно, как будто это в порядке вещей, сдергивает с меня мою блузку, обнажая меня до пояса!

Снова цокает языком, тщательно осматривая меня, поворачивает к себе спиной, пока я, совершенно ошарашенная таким обращением, верчусь в его руках, как бездушный манекен, а его ладони уже тем временем ощупывают меня сзади, гладят по попке, и я уже представляю, что сейчас он точно также сорвёт с меня и брючки, но он равнодушно, видимо, удовлетворённый увиденным, легонько отталкивает меня и говорит:

— Хорошая лялька. Только жалко, что старая.

Что?! Старая?! И тут я начинаю задыхаться от ярости и злости! Подумать только, он назвал меня старой!

Как странно, что меня не так возмутил, сколько поразил его бесцеремонный осмотр, но его слова просто наполняют меня алой клокочущей пеной злости, и я со всей силы бью его по щеке.

Наглец!

— Не смейте оскорблять меня! — ору я ему в лицо, и вижу, как его рот растягивается в белоснежной улыбке, и он начинает хохотать мне прямо в лицо!

5

— А ты дикая, лялька, — наконец-то, немного успокоившись и перестав ржать, как конь, говорит он мне. — как кошка. Мне такие нравятся. Дикие. Необузданные. Страстные.

— Да кто вы такой?! Что вы вообще себе позволяете?! — выкрикиваю я ему в лицо.

— Я — Сандро, лялька. Не слышала?

— Какой Сандро?! — в недоумении пялюсь я на него. И думаю про себя, что же это за имя такое?

— Я цыган, лялька, цыган, — спокойно отвечает мне этот красавчик, и тут до меня наконец-то доходит, кого же он мне напоминал всё это время.

Ну конечно! Длинные волнистые волосы, чёрные, как смоль. Крупный породистый нос, чёрные бархатные глаза и чувственные губы над властным и чётко очерченном подбородком. Выше меня, но совсем не гигант. С гибким стройным телом под дорогим итальянским костюмом.

Когда я видела вообще в последний раз цыган?!

И словно прочитав мои мысли, Сандро отвечает:

— Ну конечно, ты же живёшь совсем в другом мире, лялька, правда? На другой планете. В твоём мире всё понятно и знакомо, — и я только молча киваю ему в ответ.

Он ведь прав.

В моём мире всё понятно и знакомо.

Было.

До сегодняшнего дня.

В моём мире не воруют женщин и не увозят их чёрт знает куда.

Кстати, куда он меня вообще привёз?!

И тут я наконец-то отрываю свой взгляд от этого невероятно красивого и наглого цыгана, чтобы оглядеться вокруг.

Мы стоим во дворе какого-то огромного замка за высоким забором. Я в недоумении смотрю на цыгана, и его глаза искрятся насмешкой.

— Куда вы меня привезли? — спрашиваю я его в недоумении.

— К себе домой, — просто отвечает он мне.

— Домой? — бормочу я. — А разве вы…

— А ты что думала, что я тебя привезу в табор? В кибитку? — снова обнажает он свои идеальные белые зубы в усмешке.

— Ну что-то типо того, — удручённо соглашаюсь я с ним.

Действительно, что я знаю вообще про цыган? Да и кто вообще что-то про них знает?! До сегодняшнего момента я даже не задумывалась об их существовании.

Так, ладно. Выдохнем. Надо понять, что меня ждёт.

— Вы что, меня похитили? — дерзко посмотрев ему в глаза, спрашиваю я Сандро. — Вы вообще понимаете, что это преступление, и что похищать людей запрещено?!

— А что, разве кто-то сопротивлялся? — театрально вскинув свою бровь, спрашивает он меня. — Что-то я не заметил, чтобы ты кричала, звала на помощь или торопилась вызвать полицию и гаишников. А может быть, прости, ты всё-таки хочешь оформить аварию и выплатить мне несколько миллионов? Я не против, — насмешливо продолжает он.

И тут ужасная усталость наваливается на меня огромной неподъёмной ношей.

Я понимаю, как я смертельно устала за последние пару часов.

Мне становится совершенно плевать на то, что сейчас может со мной сделать этот наглый самец. И я просто отвечаю ему:

— Делайте, как знаете. Мне всё равно.

И тут снова ловлю на себе его удивлённый взгляд.

— Отлично, лялька, идём за мной, — приказывает он мне, и я послушно семеню за ним на своих офисных каблучках, еле поспевая за его размашистым широким шагом.

И мне даже становится интересно, куда же мы приехали, и что он собирается со мной делать. Ну не пирожки же из меня крутить, в конце концов!

И тут я прыскаю от смеха об одной только этой мысли о страшных цыганских сказках, про человечинку в пирожках и ужасные проклятия.

Я стою и трясусь от хохота, чуть ли не согнувшись пополам, представляя, как сейчас попаду в лапы к ужасным цыганам, которые похищают людей на пирожки. Хотя в этом нет ничего смешного. Но мне кажется это безумно комичным, и я стою на садовой дорожке, не в силах успокоиться.

Ну что же. Никто не отменял обычные бабские истерики.

— Да что это с тобой, лялька? — слышу я над собой низкий голос Сандро, и в следующую секунду взлетаю вверх, когда он подкидывает меня, как пушинку, и взваливает как куль с мукой себе на плечо.

Я болтаюсь на нём, как мешок, и чувствую, как сильная ладонь крепко держит меня за попку, легко пошлёпывая её при ходьбе, как какой-то военный трофей, которым он оказался очень доволен.

Но после того, как он меня осматривал, как товар на продажу, меня уже ничего не удивляет.

Меня больше вообще ничего не удивляет в этой жизни.

Я слышу, как открывается входная дверь и вижу под собой паркетный пол, пока меня несут куда-то вверх по лестнице и по длинному бесконечному коридору. И тут у меня мелькает в голове мысль, что, возможно, сказки про цыган вовсе не сказки…

Но тут Сандро открывает какую-то комнаты, и я лечу вниз, пока не приземляюсь на мягкую кровать, буквально утопая в мягчайшей перине.

— Ну вот, отдохни, лялька, — слышу я его голос, и не успев опомниться, понимаю, что я осталась в комнате совсем одна.

Дверь закрывается, я бегу к ней, дёргаю ручку, но понимаю, что она заперта. Также, как и окна. Я заперта в высокой цыганской башне. И мне остаётся только снова провалиться в эту мягкую кровать и ждать своей участи.

Я скидываю наконец-то с себя эти ненавистные туфли, дешёвые офисные брюки, эту дурацкую белую блузку, которая теперь уже совсем не белая, и запрыгиваю в кровать, утопая в ней.

И, возможно, кто-то и заколдовал эту кровать, эту спальню, потому что я проваливаюсь в долгий и глубокий сон без сновидений, как будто навсегда погружаюсь в какую-то нирвану…

6

Я не знаю, сколько я проспала: час, месяц или сутки, но я просыпаюсь от тихого бормотания в комнате. Открываю глаза, пытаясь сообразить, где я, пока мой взгляд не привыкает к полумраку и я вижу тяжёлые бархатные портьеры на окнах, золотые с красным обои и деревянные глубокие кресла в углу комнаты.

Тут от стены отделяется фигура, и я через секунду соображаю, что это она издаёт это странное бормотание. Вглядываюсь и кричу от ужаса, не сдержавшись: надо мной наклоняется сморщенное и беззубое лицо с крючковатым длинным носом, скривившееся в странной ухмылке. Седые космы торчат из-под черной косынки, повязанной на голове на манер какого-то странного тюрбана, а в ушах у старой карги позвякивают тяжеленные золотые кольца, больше напоминающие браслеты, чем серьги.

Совершенно бесцеремонно, всё ещё что-то высказывая на совершенно непонятном мне языке, она ощупывает меня свободной рукой, сдёрнув с моего обнажённого тела одеяло.

Абсолютно ошарашенная, я даже не сразу соображаю, что я могу оттолкнуть и прогнать её, и вместо этого лежу в каком-то оцепенении, пока её костлявая жёсткая рука скользит по моей коже, ощупывая мои плечи, грудь, живот, и скользит ниже, между ног, уже готовая нырнуть в мои трусики.

Тут я наконец-то не выдерживаю и лягаю старую ведьму коленом, попадая ей куда-то в грудную клетку. Она ловко отпрыгивает, чего очень сложно ожидать от такой дряхлой старушенции и трясёт мне своим кулачком, ухмыляясь своей беззубой мерзкой улыбкой.

— Пошла прочь от меня, старая ведьма! — ору я на неё на весь дом, и тут замечаю, как в дверях появляется стройная фигура моего давешнего похитителя.

— Эй, зачем так кричать? — совершенно спокойно произносит он, и уверенным движением руки отодвигает в сторону эту клячу, которая начинает что-то сбивчиво визжать ему на своём тарабарском языке.

— Заткнитесь. Обе, — тихо произносит он, и мы и на самом деле умолкаем в одно мгновение, словно он сумел запереть наши голоса в своём потайном сундучке.

Он что-то говорит бабке на певучем наречии, и та с недовольным видом открывает дверь, и я вижу, что это ванная комната в моей спальне.

— Ну что, может быть, уже пора заканчивать весь этот цирк? — наконец-то произношу я, усаживаясь на кровати. — Где вся моя одежда, в конце концов?

Я окидываю взглядом комнату, и что-то не вижу свой костюм и блузку, которые я накануне швырнула на пол.

— Ты говоришь про эти тряпки? — усевшись в глубокое кресло и широко расставив ноги, отвечает Сандро.

И я невольно бросаю взгляд на его штаны. Совсем ненадолго. Скольжу глазами по ширинке. Чтобы как ни в чём не бывало продолжить разговор.

Но что-то в моём мозгу невольно щёлкает, и я невольно снова упираюсь взглядом в его ширинку. Чтобы снова отвести глаза куда-то в сторону.

Нервно сглатываю.

Этого не может быть, и снова возвращаюсь на это место.

Я. Никогда. Не видела. Такого. У кого-то. В штанах.

И это он ещё одет.

И судя по его расслабленному вальяжному виду совершенно спокоен и не возбуждён.

Интересно, а что бывает, и как он выглядит в эрегированном состоянии?!

Так, Ева, это просто неприлично так пялиться на член малознакомого мужчины!

Но это сильнее меня.

И как бы я ни старалась, мой взгляд всё время продолжает блуждать вокруг его ширинки. Дорогих итальянских брюк.

Чёрт!

— Разве это одежда, лялька? — продолжает свой спектакль цыган, и, похоже, он поросто наслаждается моим смятением!

Представляю, какой у меня дебильный и растерянный вид со стороны.

Но я взрослая женщина. Повидавшая много чего на своём веку.

Да, но никогда и близко не видевшая таких членов! Вот угораздило меня!

Он у него, что, до колен?! Как в этих сказках и легендах?! Как у коня?!

Сглатываю.

И гордо отвечаю, надеясь, что он не видит всех моих внутренних метаний и сомнений:

— Да, совершенно верно. Одежда. И, к слову сказать, довольно приличная!

И вижу, как Сандро, снова запрокинув голову, весь трясётся от смеха. И вместе с ним дрожит всё его молодое сильное стройное тело.

— Нет, лялька, вот это — одежда, — одёргивает он на себе свою рубашку и встаёт кресла, направляясь ко мне. — Вот это — одежда, —начинает расстёгивать он ремень на своих брюках, и да, я не сомневаюсь, что это кожаный ремень ручной работы.

Он встаёт вплотную ко мне, и я чуть ли не кожей ощущаю близость его горячего тела. Которое жжёт меня через тонкую итальянскую ткань.

И мне самой стыдно признаться себе, что если он сейчас расстегнёт свои чёртовы штаны, то я просто лягу под него, как последняя шлюха, без оглядки на законы приличия и условности. Я чувствую жар, который буквально разливается у меня между ног, и я чувствую, как начинают пылать мои щёки от одной только мысли о близости с этим наглым самцом.

Он так близко, что я чувствую тонкий аромат полыни, исходящий от его живота, и ещё какой-то чужой, дикий, незнакомый — от его паха, но я сижу, опустив глаза, не смея поднять на него взгляд.

Боюсь, что этот цыган прочитает в нём то, в чём я сама себе не хочу признаваться.

А он, словно поддразнив меня, отходит в сторону, и продолжает:

— Сейчас бабка Лачи приготовит тебе ванную, и будь готова через час. Не задерживайся, — приказывает он мне. — Не беспокойся, у тебя будет одежда. Одень всё, что тебе принесут. Я при ду за тобой.

И спокойной вальяжной походкой направляется к двери, и я даже не нахожу в себе сил спросить у него, куда же и для чего я должна быть готова!

7

— Снимай одежду, — вдруг слышу я голос бабки, которая, как оказывается, уже вышла из ванны и теперь стоит передо мной, шамкая своими губами.

— Зачем?! — в недоумении спрашиваю я её.

Что она вообще ко мне пристала?!

— Я тебе приготовила ванну, — бесцеремонно, впрочем, как и всегда, хватает она меня своей костлявой лапой за руку, и ведёт за собой в светящийся квадратик ванной комнаты.

Я переступаю её порог, и меня буквально укутывает облако каких-то неземных ароматов, таких прекрасных и незнакомых, что мне кажется, что я сейчас разрыдаюсь.

Они будят во мне странные чувства. Мне хочется окунуться в них, как в луг с цветами и больше никогда не поднимать головы. И я даже сама не замечаю, как скидываю с себя остатки своего жалкого одеяния: хлопковые трусики и бюстгалтер, совершенно уже не обращая внимания на бабку Лачи, и переступаю порог огромной ванной, в которой бурлит, как в ведьмином котле, какая-то белая, как молоко, жидкость.

Словно шёлковая ароматная вуаль обволакивает всё моё измученное и ноющее после аварии тело, и я с головой окунаюсь в это волшебное зелье, исцеляющее моё тело и душу.

Я выныриваю и чувствую, как моя голова становится необычайно лёгкой, и все мысли и последние воспоминания словно уносятся куда-то прочь, и я чувствую себя снова молодой и лёгкой.

И тут я вспоминаю, как этот наглый цыган посмел назвать меня старой.

И тени гнева больше нет на его слова.

Какой идиот.

Я покажу ему, какая я старая! И мои губы сами собой растягиваются в довольной улыбке.

Бабка Лачи что-то бормочет нараспев, словно колдуя надо мной, намыливает мою голову каким-то ароматным шампунем, от которого я буквально забываю своё имя и возраст, и я провожу ладонями по своему телу, которое наливается, как спелое августовское яблочко молодой силой и упругостью.

Мои груди с заострившимися сосками дерзко торчат надо поверхностью воды, пока бабка мягкой губкой водит по моей коже, которая становится юной и бархатной на ощупь. Она аккуратно моет мой каждый пальчик на ногах, на руках, и когда я встаю в полный рост, словно Венера, рождённая из пены, и по моему обнажённому телу стекают струйки тёплой белой воды, Лачи довольно цокает языком и протягивает мне огромное пушистое полотенце.

Я укутываюсь в него с головой и подхожу к гигантскому, в полный рост, зеркалу, и не верю своим глазам: на меня из него смотрит совсем юная я, как будто не было у меня за плечами этого брака, измен и стольких лет изматывающей скучной работы.

Мои глаза блестят, как и в двадцать лет, бесконечной васильковой синевой, моя кожа сияет и светится упругой молодостью, и я не верю своим глазам: шрам, который у меня появился вчера из-за аварии, куда-то бесследно исчез!

Я оглядываюсь на бабку, собираясь спросить её, что же такого было в ванной, но она уже уходит, захлопнув за собой дверь, и я остаюсь совершенно одна в ванной.

Сбрасываю на пол ненужное полотенце, и придирчиво оглядываю себя с ног до головы: немного округлый животик, который я теперь с наслаждением поглаживаю, и моя рука сама собой скользит вниз, туда, где чернеет густой треугольник волос.

Я закрываю глаза, и у меня перед мысленным взором встаёт образ Сандро, который вплотную приблизился ко мне, держа руку на своём ремне.

Ещё секунда, и он расстегнёт его.

М-м-м…

Я чувствую, как низ моего живота наполняется жаром, как всё внутри меня начинает пульсировать, как вязкая сладкая влага наполняет меня и переполняет, тонкой липкой струйкой вытекая и сползая по внутренней стороне моего бедра…

Я прикусываю губу, не в силах сдержать стон. Стон наслаждения, когда мой пальчик пробирается в мою пылающую желанием киску.

Что ты делаешь, Ева?! Что за морок на тебя нашёл?! Мой внутренний голос врывается в мои сладкие мечты, и я словно просыпаюсь от тяжёлого терпкого сна.

Да что на меня нашло, в конце концов?!

Такое ощущение, что из меня вытянули, вытрясли всю мою обычную сдержанность и рациональность, околдовали, опутали невидимыми путами, влили в мои вены сладкое терпкое вино, которое теперь густой вязкой рекой течёт во мне и будит дикие и смутные желания…

Надо срочно взять себя в руки!

Я быстро снова натягиваю до самого подбородка своё полотенце и семеню в спальню, где на застеленной кровати уже разложено роскошное платье.

И когда только они успели принести его!

Оно лежит и переливается золотой волшебной русалочьей чешуёй.

Ворованное? — мелькает у меня в голове шальная мысль, и моя рука тянется к этой тонкой тряпочке.

Нет, бирка на месте. С ценником. При виде на который у меня буквально глаза на лоб лезут.

Откуда только у них такие деньжищи? Вкалываешь тут целыми днями…

Я беру бесценную тряпочку и примеряю её на себя. Она второй кожей обтягивает моё тело: от колышущихся под тканью полных тяжёлых грудей с дерзкими острыми сосками, до низа животика, и моей попки, у излучины которой заканчивается глубочайший вырез на спине.

Я словно голая. Но при этом одетая. Безумно дорого одетая.

Что-то я забыла… Ах, да! Я не вижу здесь никакого нижнего белья!

Видимо, Сандро решил, что оно мне без надобности…

При этом он точно помнит про туфли, которые стоят тут же, в совершенно новой коробочке. Я надеваю их: прямо по ноге.

Головокружительные каблуки, с которых я боюсь свалиться, едва сделаю шаг.

Малюсенькими шажками подхожу к туалетному столику, где меня ждёт французская косметика в новёхоньких коробочках, и, немного подумав, крашу губы алой кровавой помадой.

Теперь всё.

На меня смотрит из зеркала дорогущая шлюха. В самом дорогом на свете платье на голое тело.

— Уже готова, лялька? — слышу я за спиной знакомый бархатный голос, и чувствую, как его рука задирает мне сзади подол моего платья…

8

И тут же я чувствую на своей разгорячённой коже прохладу металлических цепочек и слышу тихий щелчок.

— Что это?! — резко оборачиваюсь я к Сандро, и вижу его наглую во всё лицо усмешку.

— А ты что думала? Это моя гарантия, что никто не посмеет тебя тронуть, — ржёт он мне прямо в глаза. И добавляет, уже успокоившись: — Если я этого не разрешу. И не захочу.

Мои руки ощупывают тем временем густую сеть из тончайших цепочек, опутавших мой низ живота наподобие трусиков.

Хотя нет. Каких, на фиг, трусиков! Наподобие средневекового пояса девственности!

И вот он, мой хозяин, стоит и смеётся, сжимая в своих ручищах заветный ключик от моей…

И правда, от моей — чего?

Ведь я уже сто лет как не девственница. Да и рыцаря у меня, как выяснилось, давно уже нет. К чему все эти прибамбасы?!

— Должен признаться, я не ошибся там, на дороге, — шепчет мне прямо в ухо мой цыган, и я чувствую, как озноб тонкой холодной змейкой струится вниз по моему позвоночнику. — Ты и вправду обалденная, лялька, — продолжает он, и я смотрю прямо в глаза своему отражению в зеркале с расширенными зрачками, которому что-то нашёптывает на ухо тёмный демон с длинными волосами и колдовским голосом.

Я чувствую его запах. Запах ветра. Полыни. Чего-то ещё, что я смутно помню из детства, но не могу назвать… Я закрываю глаза, чтобы снова не подпасть под эти безумные колдовские чары, которыми меня окутали, словно в кокон с ног до головы…

— Обалденная, хоть и старая, — и я слышу, как он смеётся мне в ухо, и я в гневе оборачиваюсь к нему, но тут же чувствую уже холод ледяного металла на моей шее, и понимаю, что Сандро надел на меня ошейник!

Золотой тугой обруч!

— Не дёргайся, кобылка, я всё равно твой хозяин, — с угрозой тихо говорит он мне, и сдавливает это тугое кольцо. — Подчинись мне, и всё будет хорошо. Я обещаю.

И я чувствую, как заметно ослабевает хватка, сжимавшая моё горло, и я снова могу свободно дышать.

И я вижу тонкую крепкую цепь, которая идёт от колечка на моём ошейнике, которую Сандро крепко намотал на кулак.

— Зачем тебе это? — только и могу выдавить я из себя, всё ещё пошатываясь на высоченных каблуках.

— Чтобы помочь тебе отработать твой долг, лялька, только и всего, — серьёзно отвечает он мне.

Ну да, точно. Долг. Я ведь на самом деле должна ему кучу бабок. Которую не покроет моя жалкая страховка. И я должна буду ему отдавать их всю свою оставшуюся жизнь.

Если у меня будет вся моя оставшаяся жизнь.

И тут я вспоминаю вчерашнюю сцену в спальне.

А может быть, это было не вчера, а позавчера.

Или вообще в другой жизни.

Как знать.

Я снова уже уверенно смотрю на себя в глаза в зеркале.

В глаза дорогой шлюхи, которая одета в безумно дорогое платье. Шею которой сжимает золотой обруч. И губы этой шлюхи, накрашенные алой помадой, растягиваются в улыбке.

Улыбке, предназначенной для Сандро.

Нашёл дурочку.

Он ещё узнает.

Прежней Евы больше нет.

А может быть, её никогда и не было?

Она растворилась в этом тяжёлом зеркале в золоченой раме, сгинула в коридорах этого заколдованного цыганского замка, чтобы идти за этим цыганом туда, куда он скажет, и делать то, что он скажет.

— Сандро! — в первый раз я после нашего знакомства называю его по имени.

И он застывает в отражении напротив, и я буквально чувствую, как напряжены его стальные мускулы под дорогим костюмом.

— А как меня будут звать по-цыгански? — спрашиваю я его, и вижу, как озадаченно смотрит он мне в глаза.

— Раз ты так хочешь… — задумчиво тянет он. — Я буду звать тебя Лалой.

— Ла-ла, —тихо повторяю я за ним своё новое имя. — Красивое имя, — бормочу я про себя. — Как мятный леденец. Ла-ла.

— Идём, Лала, — командует мне мой цыган, и мне кажется, или в его голосе я слышу какие-то тёплые нотки?

Он тянет меня за мой ошейник, но совсем несильно, и ведёт куда-то за собой, как послушную кобылицу, которая идёт за своим хозяином туда, куда он скажет. Я перебираю ногами на своих каблучищах, и чувствую, как тончайшие цепочки перекатываются у меня по бёдрам, между ног, впиваются в мою пылающую плоть, и я чувствую терпкое и тонкое наслаждение, когда они дразнят мои влажные набухшие складочки, когда я делаю небольшие шаги.

Я закусываю нижнюю губу от наслаждения, и Сандро оборачивается ко мне:

— Всё в порядке, Лала? — и уже совершенно незнакомая мне женщина отвечает ему вместо меня:

— О да, Сандро, всё просто в полном порядке.

Он ещё узнает. С кем связался.

Мы выходим во двор, и уже какие-то огромные охранники открывают нам двери затонированного чёрного джипа. Ну да, он ведь цыган. У него наверняка не одна тачка!

Я забираюсь на высокое заднее сидение, и Сандро усаживается со мной рядом.

И я чувствую, как тугой ошейник снова едва сдавливает моё горло, не давая дышать. Я поворачиваю глаза в сторону Сандро, пока он, совершенно не обращая на меня внимания, что-то командует своему водителю, и мы трогаем с места.

И в это же мгновение я чувствую, как его рука уверенно задирает мне платье, и тёплая ладонь ложится мне прямо на лобок, поглаживая его, как тёплую домашнюю кошку, и я чувствую, как горячий жар от его рук передаётся и мне, и я совершенно бессознательно раздвигаю свои бёдра, начиная подмахивать навстречу его ловким пальцам, которые перебирают тонкие цепочки, плотной сеткой опутавшие меня, и не дающие ни малейшего шанса кому бы то ни было пробраться сквозь них…