Даже не сомневайся

Глава 1

Алла

За столом их двое. И хоть второй мужчина тоже вполне представителен – сомнений нет, что нужен мне именно первый. Тот и по возрасту куда больше подходит на роль отца жениха моей дочери, и в целом притягивает к себе взгляд. Немолодой. В волосах и густой ухоженной бороде – седина. Лицо загорелое, с чёткими скулами и напряжённой линией челюсти. Интересное лицо. Его хочется разглядывать. Что я и делаю, подмечая все больше деталей.

Черный костюм от Ямомото – старая коллекция, тот редкий случай, когда вещь говорит о вкусе, а не о желании продемонстрировать статус.

Он не делает ни одного лишнего движения, в нем нет ни намёка на суету. Даже чай он разливает так, что это запросто можно использовать как визуальный ряд к медитации. В его жестах – размеренность, внутренняя дисциплина и та особенная мужская грация, что приходит только с годами. И то далеко не ко всем.

Удивленная силой произведённого на меня впечатления, делаю глубокий вдох.

Господи, бывают же мужики! У меня волосы на загривке приподнимаются от одного только взгляда. Неудивительно, что Миланка втрескалась в этого своего Адиля. Как тут не вспомнить про яблочко от яблоньки? Это однозначно тот самый случай.

С натянутой улыбкой ставлю намокший зонт в подставку, сбрасываю плащ в руки услужливой хостес и вновь поворачиваюсь к столу. Было бы легче, если бы на этой встрече ко мне присоединился муж, но у него, как всегда, то лекции, то дела кафедры, то дипломники.

Решительно стиснув кулаки, направляюсь к столу. По ходу дела пробегаюсь взглядом по зеркальной витрине бара. Хочется тоже, знаете ли, не ударить лицом в грязь…

– Господин Байсаров?

– Да. – Его зрачки немного расширяются, выдавая легкое удивление – и это единственная реакция, которой я удостаиваюсь. Хотя нет, он еще встает. Его обходительность пошатывает мою уверенность. Ощущаю себя не в своей тарелке. Будто пришла скандалить, а не просто поговорить. Отвратительное чувство, ведь это совсем не так.

– Алла Дементьева. Вам мое имя, наверное, ни о чем не говорит? – улыбаюсь, усаживаясь за стол, хотя меня никто не приглашал присоединиться к их компании. – Мама Миланы, – добавляю, запоздало сообразив, что... – Ох… Сын вам, наверное, еще ничего не рассказывал! – поджав губы, постукиваю пальцами по столу. Обида за дочь, наконец, вытесняет из головы неуместные глупости, и я выпаливаю: – Наши дети встречаются. Ни вам, ни мне это не нужно, поэтому нам есть что обсудить.

В глазах сидящего напротив мужчины мелькает что-то колючее. А с губ того, кто составил ему компанию за обедом, слетает странный смешок. Резко поворачиваюсь ко второму мужчине. Даже интересно, что его так рассмешило?! Может, этот Адиль с родительского благословления окучивает наших девочек пачками? В любом случае моя дочь не станет очередной галочкой в его списке.

– Уточните, пожалуйста, о каком сыне речь, – замечает не Байсаров, а этот… второй. Он же издевается, да? Ладно. Не на ту напал.

– Об Адиле, – отвечаю настолько ровно, насколько это вообще возможно. Знаю, что ***цы невысокого мнения о наших женщинах, но они не на ту напали.

– У меня три сына. С этого надо было начинать.

Глаза мужчины помоложе смеются. Ах, вот как? Значит, я все же ошиблась? Оборачиваюсь к его спутнику, которого ошибочно приняла за Миланкиного потенциального свекра.

– Извините. Я вроде бы уточнила фамилию…

– Хасан Байсаров, – кивает тот, расслабленно откидываясь на спинку кресла. – Кем я прихожусь Адилю, Вахид? Двоюродным дедом, выходит?

Да плевать мне на их родственные связи, господи! Я за другим пришла.

– Вахид, значит. Я надеюсь, обойдемся без отчеств? – уточняю, нахмурившись.

– Без проблем.

– Отлично. К сожалению, разговор действительно начался не с того. Вы не могли бы уделить мне немного времени? – испытывая все большую неловкость, кошусь на полную тарелку Хасана. – Мы можем поговорить на улице. Честное слово, я вас надолго не задержу.

– Что вы, Алла. На улице льет как из ведра. Чем вам здесь плохо?

– Момент щепетильный. Разве не лучше обсудить его тет-а-тет?

– Хасан – старейшина нашего рода.

Очевидно, это должно мне о чем-то сказать?

– Извините, я не совсем понимаю, что это означает, – с сожалением качаю головой.

– Это означает, – Вахид смотрит спокойно, но в его глазах уже нет веселья, – что при нём можно говорить обо всём. Он не станет вмешивается. Но если вмешается – значит, делать нечего, нужно слушать.

Ясно. Средневековье какое-то. Может, их женщинам нравится такая жизнь, а вот моей дочери на кой черт это сомнительное счастье?! И ведь не слушает меня совершенно, сколько ни пытаюсь ей втолковать, что ничего хорошего из их отношений не выйдет! Что людям мало влюбиться, чтобы провести бок о бок всю жизнь. Что им нужно как минимум воспитываться в одной среде, культуре и иметь плюс-минус общие ценности. Все мимо.

– Вы закончили на том, что Адиль встречается с вашей дочкой. Напомните, как зовут девочку?

– Милана.

– Красивое имя.

– Спасибо.

Глава 2

Алла

Все пошло наперекосяк прямо в аэропорту, куда мы со Стасом примчались, чтобы встретить дочь. Три месяца разлуки дались мне тяжело. Как бы я ни хорохорилась, ни твердила себе, что Милана взрослая, самостоятельная, что ей уже почти двадцать – это всё прекрасно работало до той секунды, пока она не скрылась за стеклянной дверью терминала. Вот тогда меня основательно и припечатало. Я даже расплакалась.

Чтобы пережить разлуку, я каждое утро повторяла как мантру, что учеба в Америке открывает перед Миланкой море новых возможностей. Она столько пахала, чтобы выиграть свою стипендию, что было грех ей не воспользоваться. Все эти курсы, портфолио, работа по ночам… Кем бы я была, если бы в последний момент позволила своим страхам взять верх, и никуда ее не пустила? Нет-нет, я не могла так поступить с дочкой. Потому и впряглась, помогая ей с визой и поисками квартиры. Поставила на уши всех знакомых, кто хоть как-то мог помочь ей обустроиться на новом месте. И ведь как-то справилась, пережила разлуку, сохранив даже какую-никакую адекватность. Которая, впрочем, несколько дрогнула, когда Миланка показалась в толпе.

– Милана, мы тут! – завопила я, подскакивая на месте и размахивая руками. Миланка повертела головой, а завидев нас с отцом, схватила какого-то мужчину за руку и заспешила к нам. Я была так счастлива ее видеть, что поначалу даже не обратила внимания на ее спутника. Оттеснила того, на радостях визжа и до хруста в костях обнимая дочку.

– Мам, ну задушишь же! – хохотала Милана.

– Терпи. Я соскучилась просто жутко! Никуда тебя больше не отпущу!

– Милан, где твой багаж? – суетился Стас. – Давай сюда. И поторопитесь, я машину кое-как бросил…

– Да погодите вы! Не даете мне и слова вставить!

– Так вставляй скорее, и поедем! – засмеялся Стас, обнимая дочь.

– Мам… Пап, познакомьтесь. Это мой парень. Адиль. Адиль, эта шикарная женщина – моя мама Алла Вячеславовна, и папа – Станислав Константинович.

Нет, поначалу я даже обрадовалась. Когда я сказала Байсарову, что Миланка не интересовалась парнями, то ни на секунду не покривила душой. Мы со Стасом даже начали несколько напрягаться по этому поводу, так что… Да, радость была. Правда, оказалась она очень недолгой.

– Здравствуйте. Рад знакомству.

Вперёд шагнул симпатичный мужчина, назвать которого парнем у меня бы не повернулся язык. Намётанный взгляд владелицы сети люксовых магазинов сразу отметил дорогостоящие бренды, в которые он был одет, а в голове автоматически зазвенели ценники. Однако гораздо важнее оказалось другое: парень Миланки был явно не из наших, и это запоздалое открытие заставило меня серьёзно напрячься. Особенно когда он уверенно положил руку на плечо моей дочери и притянул Милану к себе, словно защищая. Защищая от нас – её родителей?! Даже интересно, что он о себе возомнил!

– Эй! Алл… Ау! Ты вообще меня слышишь? – голос мужа прорезает моё оцепенение, вытаскивая из трясины воспоминаний.

– Извини, задумалась. Что ты говоришь?

– У меня рубашек чистых нет. Завтра заседание кафедры.

– Не может быть. Посмотри внимательнее.

– Смотрел!

Сцепив зубы, захожу в гардероб и, не глядя, снимаю сразу несколько вешалок.

– А это что?

Стас – просто ходячий мем.

– Не заметил, – чешет репу.

– А разве заседание кафедры не сегодня было?

– Нет.

– Тогда почему ты не присоединился ко мне на встрече с Байсаровым? – приподнимаю брови.

– Потому что не хотел участвовать в твоей бредовой затее, – бубнит Стас, прикладывая рубашку к груди перед зеркалом.

– Бредовой? Серьезно?! – завожусь я. – Разве ты не видишь, что у Миланки действительно чувства?

– И что? Это повод подкарауливать бедного мужика? – закатывает глаза Стас.

Подкарауливать? Слово-то какое выбрал! Реально ощущаю себя вздорной бабой. Словно я только тем и занимаюсь, что подкарауливаю кого ни попадя.

– Это Байсаров-то бедный?! Ты его хоть погугли.

– А какой смысл, Алл?

– Хотя бы будешь знать, с кем встречается наша дочь.

– Я знаю. Он вроде неплохой парень. Очень вежливый, обходительный…

– Я ему про Фому – он мне про Ерему. Вообще-то я надеялась на твою поддержку!

– В чем?

– В том, что Адиль ей совсем не пара!

– Я тебя поддерживаю. А что толку? Ты Миланке высказала свое мнение? Вроде да. И что? Сильно она прониклась?

– Ты прекрасно знаешь, что ей плевать на мои доводы. У нее на уме одна любовь, ждать от нее сейчас какой-то адекватности не приходится.

Я хватаю покрывало, небрежно брошенное на банкетке, стоящей в ногах кровати, и со всей силы встряхиваю, вымещая свое недовольство на шикарном пледе от Louis Vuitton.

– Да при чём тут адекватность? – переспрашивает Стас, но уже без напора. – Ты себя в её возрасте вспомни. Там же на логике никто не едет. Там гормоны рулят.

3.1

Хасан

Девчушка, которую застолбил внучок, на свою мать походит мало. Скромная, стеснительная, немножко сбитая с толку обилием новых лиц и пристальным вниманием к своей персоне. Хорошенькая. Умненькая. Влюбленная. Наблюдаю за тем, как она на Адиля смотрит – и сердце радуется за молодых.

– Ну, Хасан? Как думаешь, стоит девочка того, чтобы идти против традиций?

– А что, Адиль уже все решил? – бросаю я, косясь на часы.

– Иначе не привел бы ее в дом. А так, засранец мелкий, прощупывает почву… Думает, я не догадаюсь, к чему идет.

Вахид насмешливо хмыкает, качая головой. Но в глазах его нет недовольства. Скорее задумчивость.

– Хорошая девочка. Хоть и не наша.

– Это экспертная оценка? – уточняет племяш, ловя мой взгляд.

– А тебе непременно нужна моя экспертиза?

– Не хочу, чтобы сын ошибся, – как будто даже смущается Ваха, хотя где он, а где смущение, казалось бы. Да и что он в принципе знает о моих скилах?

– Мать девочки была точна в своих описаниях. Она действительно ранимая. Открытая, незащищённая. Из таких девочек вырастают либо сильные женщины, либо надломленные. Всё зависит от того, как с ними обойдётся жизнь.

– То есть берем?

– Тебе не нужно мое одобрение.

– Брось, Хасан, ты старший.

– Я двадцать лет не интересовался делами семьи. Не думаю, что имею право голоса только потому, что вернулся.

– Мы рады, что ты, наконец, дома.

И снова наши взгляды с Вахидом скрещиваются. Благодарно похлопываю племянника по плечу.

– Спасибо, что приютил.

– Без проблем. Все равно квартира Адама пустует с тех пор, как они с семьей перебрались в дом.

Адам – старший сын Вахида. У них с красавицей-женой их действительно три. Плюс малышка-дочь. Это ли не счастье?

– В конторе обещали выделить мне квартиру, – хмыкаю.

– Ну, это ведь не так плохо, Хасан. Знаю, ты хотел в родные края вернуться. Но, по-моему, было наивно думать, что такого спеца, как ты, отпустят на пенсию.

Киваю, соглашаясь со словами племянника. Я изначально все понимал, да. Но как же хотелось, чтобы все-таки отпустили! Я на работу во благо страны положил четверть века. Я потерял семью… Жену, детей, чей смех все еще преследует меня во снах. Двадцать лет прошло с того кошмарного дня, когда террористы уничтожили всё, ради чего я жил. Двадцать лет одиночества. Двадцать лет, положенных на алтарь мести. Двадцать лет нелепых попыток сделать этот мир лучше. Разве мало? Кажется, я отдал все. Ничего за душой не осталось.

Отворачиваюсь к окну. Осень… Я ее не видел… Сколько? Так и не сосчитать. То, к чему я хотел вернуться, ощущается совершенно чужим. Тишина парков, запах мокрой листвы, пьянящее ощущение свежести в воздухе, когда дождь только прошёл, а солнце ещё не вышло.

И вот я здесь, а на зубах будто до сих пор скрипят раскалённые пески пустыни. Восток въелся в плоть и кровь. Он повсюду. В привычках, в походке, в мимике и движениях. Там невозможно было расслабиться, невозможно дышать свободно. Даже когда всё спокойно внешне – внутри ты всегда на страже.

Дети визжат, женщины о чем-то оживленно переговариваются. А мне так тихо… Ни воплей муэдзинов, ни стрекота стрельбы где-то вдалеке...

Смотрю, как в свете фонарей на землю медленно осыпаются листья. В их падении столько величественного достоинства. Природа смиренно принимает неизбежное… А я, так и не научившись этому, сражался до последнего. Даже с тем, что уже давно бы следовало отпустить.

– Хасан, ну не грузись ты. Может, год-два поработаешь, и отпустят, а?

– Может быть. А пока, наверное, надо подумать о покупке пальто.

– Отличный план, – смеется Вахид. – С понедельника обещают похолодание. Амин, душа моя, где Хасану лучше теплыми вещами разжиться?

– В нашем магазине, конечно же! – выпаливает невеста внучка и вдруг осекается, страшно краснея. – Извините, мне, наверное, не следовало вмешиваться, да?

Широко улыбаюсь. Ну, какая же все-таки забавная девочка! Тоже не лишенная стереотипов, ага…

– Еще как следовало, – хмыкает Адиль. – Матери Миланы принадлежит сетка люксовых бутиков. Я сам там кое-что на днях прикупил. Если хотите, съездим. У них есть все – от верхней одежды и обуви до предметов интерьера.

Хочу ли я? Нет. Наверное, нет… Мне не понравилась собственная реакция на эту женщину. Не понравилось то, как пристально я за ней следил, ловя каждую деталь – тонкий изгиб её шеи, напряжённую линию губ, дрожь ресниц. Не нравилось, что один мимолетный взгляд на нее натянул до предела тонкие душевные струны, которые столько лет оставались безмолвными ко всем попыткам на них сыграть… Не нравилось, что я заморочился и воспользовался своими профессиональными навыками, чтобы заглянуть глубже, чего никогда не делаю в обычной жизни. Не нравилось, что я там увидел…

А увидел я женщину, которой не хватало опоры, несмотря на её силу и кажущуюся уверенность. Увидел человека, несущего на плечах больше, чем ему под силу. Алла привыкла всё контролировать, но за этим стоит не жажда власти, а страх, глубокий, пронзительный страх утраты, который мне и самому был хорошо знаком, и чувство незащищенности. Я видел в ней отражение собственных болей, а потому, наверное, и залип... Хотя нет. Кого я обманываю? Сначала я залип, а потом начал анализировать. Неважно.

3.2

Если бы не резко испортившаяся погода, может, я бы повременил с шопингом. Но с утра температура резко падает, и я решаю сдаться на волю случая.

Флагманский магазин Аллы располагается в центре города, в истерическом здании из светлого камня. Захожу внутрь и останавливаюсь у входа, давая себе возможность неспешно осмотреться. Пространство гармонично выверено. Интерьер дорогой, но без излишеств. В каждой детали чувствуется её почерк – строгий, стильный, изящный.

– Добрый день. Я могу вам чем-то помочь? – передо мной появляется вежливая консультантка.

– Наверняка. Мне нужна теплая одежда. Что-то подходящее для местной осени, – отвечаю негромко, оглядываясь.

– Конечно, у нас как раз новые поступления!

Девушка окидывает меня наметанным взглядом, то ли прикидывая мою платежеспособность, то ли оценивая предпочтения в одежде.

– Классика? Или что-то менее официальное?

На секунду теряюсь.

– Да, наверное, и то, и то…

Девушка обрадованно кивает, почуяв щедрые комиссионные, и указывает в направлении корнера с одеждой. Послушно следую за ней и, наконец, я замечаю её... Алла стоит в кабинете и, нахмурившись, сосредоточенно что-то читает. На ней строгий тёмный костюм, подчеркивающий точёную фигуру. Она дает указания менеджеру, тот кивает и исчезает из поля зрения. И тут, будто кожей почувствовав мое присутствие, Алла поворачивается к двери.

Наши глаза, как тогда, встречаются. Её лицо вытягивается от удивления, которое тут же сменяется едва заметной тревогой и… интересом? Она делает шаг в мою сторону, но тут же останавливается, будто одёргивая себя. Меня и смешит эта внутренняя борьба, и одновременно с тем радует. Хуже, наверное, было бы, если бы она на каждого мужика реагировала, как блудливая кошка. Но ведь нет. Тут сразу понятно – ситуация для нее нова, и она в полнейшей растерянности.

– Господин Байсаров, – её голос звучит ровно, спокойно, но взгляд выдаёт эмоции. – Вот так сюрприз.

– Почему? Холодает, а в моем гардеробе практически нет теплых вещей, – мягко отвечаю я, удерживая её взгляд. Она внимательно смотрит на меня, словно пытаясь разгадать мои истинные намерения. Эх, девочка… Я и сам не пойму, на кой здесь. А даже если бы и понял, то ты бы ни за что не смогла узнать правду, если бы я того не допустил.

– Конечно. Позвольте, я сама вам помогу, – говорит она чуть тише и поворачивается к консультантке: – Лен, я займусь господином Байсаровым лично.

И мы снова смотрим друг на друга. Я вижу её осторожность и одновременно притяжение, которое она то ли не хочет, то ли не может скрыть.

– Дайте мне пару минут. Я, кажется, знаю, что вам нужно.

Мне приносят несколько вариантов пальто. Я смотрю на них, но не одежда занимает мои мысли, а суетящаяся Алла. Она поправляет ворот, чуть прикусывает губу – жест, который сама женщина, должно быть, считает невидимым. Но я его замечаю и, конечно же, считываю. Алла волнуется.

Старается быть профессиональной, однако я чувствую её внутреннюю неустойчивость. Её дыхание слегка сбито, голос чуть глуше, чем должен быть. И всё это, без сомнений, вызвано моим присутствием.

Как мужчина, я отмечаю это с чувством глубокого удовлетворения. Как аналитик — с тревогой. Потому что понимаю: это не игра. Ни с её стороны, ни с моей. А такое положение дел, как ни крути, все усложняет.

Тянусь к одному из пальто, не глядя, что беру, и Алла тут же подходит ближе, чтобы продемонстрировать, как застёгивается скрытая пуговица. Её пальцы едва касаются моей руки. Ничего особенного, мимолётный контакт. Но мне хватает.

Она поднимает трепещущие ресницы. Мы снова смотрим друг на друга. Господи, да она же боится! Не меня. Себя. Я молчу. Потому что знаю: любое моё слово сейчас прорвет эту хрупкую ткань контроля, которую Алла из последних сил удерживает. Но взгляда все же не отвожу. Не могу. Физически не могу. Твою ж мать.

Она первая отворачивается. Делает шаг в сторону и чуть хрипловато интересуется:

– Ну как? На мой взгляд, село идеально. Вам удобно?

– Более чем, – отвечаю я.

– Другие примерять будем? – улыбается.

– Нет. Мне полностью подходит этот вариант.

– Я могу предложить к нему брюки… Или джемпер.

– Отлично, мне как раз нужно утеплиться.

– Милана говорила, что вы долгое время жили на востоке… – лепечет Алла.

– Это так, – веду плечами, чтобы убедиться, что мне действительно комфортно. Разговоры разговорами, но будет обидно выкинуть почти десять тысяч баксов на вещь, которая мне не пригодится. Впрочем, Алла действительно знает, что делает. И с размером она угадала, и с кроем. Хотя мне не так-то и легко угодить.

– Сейчас тогда принесу обещанное, а вы пока подумайте, что еще вам может понадобиться.

Она исчезает в глубине зала, оставляя за собой тонкий, чуть сладковатый шлейф парфюма. Я стою перед зеркалом, примеряя не столько пальто, сколько роль мужчины, который вдруг почувствовал нечто, давно считавшееся невозможным.

В отражении зеркала слежу за ее возвращением. В руках Аллы – свёрнутые аккуратной стопкой вещи. Она двигается быстро, чуть напряжённо, но грациозно. Удивительно. Вчера я ее даже не знал. А сегодня совершенно не могу выбросить ее из головы.

4.1

Алла

Он же не это имел в виду? Да? Или все-таки это?

Господи, что самое смешное – любые уточнения сейчас лишние. Мне кажется, я этого мужчину знаю со времен сотворения мира. Ему и говорить ничего не надо. Я словно читаю его душу, а он – мою. Абсолютное безумие. Так не может быть, потому что не может быть в принципе. Вероятно, я настолько истосковалась по живым, острым ощущениям, что мой мозг решил подбросить иллюзию, чтобы меня встряхнуть.

– Джемпер бы тоже лучше примерить, – выпаливаю, чтобы хоть как-то разбавить вязкое, непонятное напряжение. – Если что-то понадобится – зовите, я буду рядом.

Отступаю на шаг и резко задергиваю шторку примерочной, будто возводя барьер между собой и чем-то невыносимо опасным. Сердце отчаянно стучит, в ушах – гул. Эмоций столько, что я в них утопаю, совершенно теряя ощущение времени и пространства.

– Алла… – доносится из примерочной негромкий голос. Меня будто током бьёт от звука моего имени. Испытывая острую потребность ему услужить, я заглядываю в примерочную и застываю с открытым ртом, как полная идиотка. Потому что он разделся по пояс… И то, что я вижу… Господи, это так красиво. Передо мной совершенное мужское тело – подтянутое, мускулистое, с тонкими линиями шрамов, придающих ему какую-то особенную привлекательность. Непроизвольно задерживаю дыхание, забывая, зачем зашла.

– Здесь бирка. Я боюсь ее оторвать.

– А-а-а. Да, конечно. Я сейчас все поправлю.

Сделав глубокий вдох, шагаю к нему вплотную. Хасан неподвижен, словно статуя, но я кожей ощущаю, как учащается его дыхание. Кажется, он тоже сдерживается из последних сил. Протягиваю руку, чтобы осторожно поправить бирку, легонько касаясь кончиками пальцев его загорелой кожи. От этого едва уловимого прикосновения по моему телу пробегает заряд электричества. По его тоже…

Хасан резко втягивает воздух, а я цепенею на мгновение, замерев в полуметре. Его взгляд прикован к моему лицу. В его глазах – тёмных, глубоких, пронизывающих – я вижу всё то, что так отчаянно пыталась скрыть в себе. Желание, тревогу, страх и… что-то ещё, совершенно новое, незнакомое. Пугающее своей силой.

– Все… Так, кажется, лучше.

Я трусливо сбегаю, вполне отдавая себе отчет, что Хасан расценит мой побег как отказ. И мне от этого осознания хочется зареветь в голос! Потому что это конец. Потому что он ни в коем случае не станет давить и навязываться. Не тот он человек. Даже то, что Хасан подкатил ко мне, замужней женщине, странно и совсем не в его правилах.

Пока я мечусь, Хасан выходит из-за шторки. Бросает на себя короткий взгляд в зеркало. Просовывает руки в карманы и возвращается, чтобы переодеться в свое.

– Я возьму это. Это, и это. И еще вот эту парку. Есть мой размер?

– Конечно. Но лучше бы ее тоже примерить.

Снимаю с плечиков парку, на которую Хасан указал. Подаю ему. Он надевает ее прямо поверх своей одежды.

– И куртка хорошо села.

– У вас прекрасная фигура. Неудивительно.

Я беру пакет и, не глядя на Хасана, принимаюсь пробивать и складывать в него вещи. Он не просит скидку. А я не предлагаю. Мои мысли сейчас вообще не о том.

– Благодарю за помощь, – замечает Хасан. – Надеюсь, не слишком вас отвлёк?

– Нет, конечно, – максимально ровно замечаю я. – Было приятно работать с вами. Обязательно заходите еще.

Когда вручаю ему пакет, мои руки позорно дрожат.

– Спасибо.

– До встречи.

– Всего доброго.

Хасан не торопится уходить. Задерживается у выхода, оборачивается. Бросает на меня странный взгляд. Будто запоминая. Я замираю, не в силах сделать шаг или вдохнуть. В его глазах нет ни обиды, ни укора. Там абсолютное понимание и принятие. Но вместе с тем и легкая грусть.

– Какой экземпляр, а? – толкает меня в бок Леночка, когда наш покупатель, наконец, скрывается за дверью. – Был бы помоложе, так я бы…

– Достаточно. У нас тут элитный магазин, а не бордель, – рявкаю я. Леночка удивленно распахивает глаза.

– Да я же ничего такого, Алл…

– Угу. Я так и думала.

Прохожу мимо консультантки к себе. И без того задержалась в зале.

– Чего это ты на Ленку выступила? – доносится от дверей офиса голос Ольги – моей правой руки.

– Сама не знаю, – выдыхаю, опускаясь в кресло и расстёгивая пиджак. – Что-то сорвалась.

– Как раз это я поняла, – ехидничает Оля. – Гораздо интереснее, что на тебя нашло? И как это связано с тем хмурым красавчиком, которого ты не поленилась сама обслужить? – играет бровями.

– Это Байсаров.

– Да ладно?! Отец Миланкиного мужика?

– Нет… То ли дядя, то ли двоюродный дед – я так и не поняла толком, – опускаюсь лбом на сложенные на столе руки.

– А откуда ты вообще его знаешь?

– Привет! Я же говорила, что хочу пообщаться с родителями Адиля… – возмущаюсь я.

– И что, ты реально на это решилась? Мне каждое слово из тебя клещами вытаскивать?!

4.2

Заливисто хохочу.

– Что ты лыбишься? Колись, к чему вообще такие вопросики, а, моя счастливо-замужняя-подруга?

– Без понятия. Наваждение какое-то. Даже не знаю, как объяснить.

– Тебя от Байсарова повело, что ли? – сощуривается Олька.

– Ну как повело? Что-то меня в нем зацепило. Ты бы поняла меня, если бы провела в его обществе пару-тройку минут, а так и не объяснишь.

– Попытайся! Интересно же – жуть… – возмущается подруга, тараща на меня глаза, полные любопытства.

– Да я уже вроде как все сказала. Реально – смотрю на Хасана, и не могу избавиться от ощущения, что знаю его сто лет. Что мы на одном языке говорим и об одном думаем. Что я могу начать фразу, а он закончит. А какое он, Олька, впечатление производит… Это вообще кошмар! Знаешь, когда не пыжишься, не пытаешься пустить пыль в глаза, а оно просто из тебя прет? Помимо воли… А как он смотрит!

– И как же?

– Будто до дна тебя видит.

– Жуть! Вот уж чего не надо – того не надо, – хихикает.

– Ну не скажи, – задумчиво тяну я. – В этом что-то есть.

– Что?

– Это странное ощущение. Будто ты эмоционально голая. И все твои зажимы, маски, схемы для него – пустое место. Он смотрит мимо них, видя тебя настоящую. Но как ни странно, от этого не хочется спрятаться.

– Разве это не ощущается как вторжение в твое личное пространство?

– Нет. Потому что он в него не вторгается. Он им становится, Оль. Не знаю, как объяснить. Самой бы понять, какого черта происходит! – смотрю на подругу с беспомощностью.

– Что тут понимать? Диагноз ясен, – потягивается Оля. – Налицо острая форма любовной горячки, осложненная нехваткой здравого смысла и хроническим недотрахом.

– Олька!

– Алл, – вмешивается в наш разговор Лена. – Можешь выйти в зал? Там к тебе пришли.

– Кто пришел?

– Твой красавчик-зять, – улыбается на все тридцать два.

Зять! Господи… Надо бы привыкнуть к этому слову, да что-то не получается. Бросаю на себя короткий взгляд в зеркало. Мне тридцать восемь всего. Но даже этому мало кто верит. Идеальная кожа, подтянутое лицо, ни намёка на морщины, стройная фигура, ухоженные руки, густые блестящие волосы. Ни один человек, не знакомый со мной лично, никогда бы не дал мне больше тридцати. Тем более никому бы и в голову не пришло, что я – мать взрослой дочери. Слишком рано родила, слишком быстро повзрослела, слишком резко вошла в бизнес. И почти не заметила, как моя дочь выросла, да так, что, возможно, совсем скоро у нее будет своя семья.

Тряхнув волосами, выхожу в торговый зал, где меня ждёт Адиль. Высокий, спокойный, стильный и неизменно вежливый – таким он кажется всегда, и сегодня не исключение. При моём появлении он тепло улыбается.

– Здравствуйте, Алла Вячеславовна.

– Добрый день, Адиль, – улыбаюсь в ответ. – Хочешь еще что-то докупить в гардероб?

Он слегка нервно ведет ладонью по шее. Хмыкает:

– Нет. Вообще-то я хотел бы взглянуть на ювелирку. Милана мне вчера все уши прожужжала о том, какие шикарные позиции у вас появились.

– Это женская коллекция, Адиль, – чуть сощуриваюсь я.

– Я понимаю. Собственно, я пришел за кольцом. Обручальным. Если вы поможете с выбором, буду вам очень признателен.

В груди что-то ёкает. Кольцо. Обручальное. Он реально собирается сделать предложение моей дочери! Как его отговорить?! Как этому помешать, боже, ей же всего девятнадцать! Она ни к браку не готова, ни к детям. А Адиль наверняка первым делом сделает ей ребенка.

– Воу-воу, Алла Вячеславовна. Ну-ка, делаем глубокий вдох!

Он берет меня за руки и, чуть насмешливо глядя в глаза, показывает, как надо. Становится действительно лучше, но ненамного.

– Извини, мне нужно присесть. Дай мне минутку. – Стараюсь держать лицо, сохраняя нейтральный тон.

Адиль подхватывает меня под локоток и провожает к диванчику. Их в зале сразу несколько, все для комфорта наших клиентов. На шум оборачивается Леночка, которая до этого консультировала смутно знакомую мне женщину.

– Воды? – артикулирует. Слабо встряхиваю рукой, мол, ничего не надо, занимайся своими делами.

– Все нормально? – беспокоится зятек. Считай, теперь официальный.

Нет! Не нормально, блин. Ты с ума сошел?! Это же моя девочка! Я же только вот ее родила. Таскала ее в слинге по съемкам, водила в детский сад, плела косички, ходила на совершенно идиотские утренники…

– Если скажу да – ты поверишь?

– Не очень, – смеется Адиль.

– Ну, тогда не буду врать. Я в полном шоке.

– Почему? Я люблю Милану. А она любит меня. К тому же она вполне может окончить учебу в Нью-Йорке.

– Почему там? – хмурюсь я.

– Потому что я там живу.

Только этого мне не хватало. Чтобы он увез мою девочку за тридевять земель.

5.1

Милана

– Ты с нами, или тебя твой красавчик встретит? – голос Полины врывается сквозь пелену мыслей, возвращая меня в реальность. Я нехотя отвожу взгляд от окна – капли дождя стекают по стеклу. Всё серое. Небо, улица, настроение.

– А? – свожу брови.

– Бэ! Ты чего в облаках летаешь? – подначивает до этого молчавшая Катя, наигранно закатывая глаза.

– Если бы ты замутила с таким мужиком, как Дементьева, ты бы тоже была не здесь, – с ехидцей парирует Поля.

Я улыбаюсь. Им ведь и правда кажется, что раз я отхватила такого парня, то только о нем и думаю. Ну, еще бы. Адиль – красивый, взрослый, внимательный, щедрый, заботливый. Мечта, а не мужик. Но они не видят того, что скрывается за этой картинкой. Впрочем, тут я, наверное, сама виновата. Откуда им знать о моих переживаниях, если я не привыкла ими делиться? Вряд ли даже моя мать на самом деле догадывается, что ее предостережения проникают в меня так глубоко. Что каждое ее «а вдруг» съедает меня по ночам. Что я просыпаюсь под утро и думаю: «А вдруг мама права? А вдруг я действительно слишком влюбилась, чтобы видеть реальность?». Все кругом твердят, что я молодая, неопытная, впечатлительная, и потихоньку я сама начинаю этому верить.

Слишком часто я прокручиваю в голове катастрофические сценарии. В них он уходит. В них он выбирает другую. В них я всегда остаюсь одна, а все, что было, оказывается миражом, который исчезает прямо на глазах. Я звоню, а он не берёт трубку. Я жду, а он не приходит. Я кричу, а он не слышит. Фантазии, живущие лишь у меня в голове, отравляют реальность. Я себя накручиваю до тошноты. А потом вижу его – и всё затихает. Я так сильно его люблю, что внутри щемит от одного его взгляда. Мы как две половинки одного целого. Да, я молода, но почему-то кажется, что именно его я искала всю свою жизнь. И сто жизней до этого… В каждом своем воплощении.

– Милан, – снова Полина. – Ты чего? Всё в порядке?

Я киваю.

– Да. Просто задумалась.

Катя скрещивает руки на груди.

– Ты бы лучше думала о том, что будешь делать с клеймом чернильницы, когда он тебя бросит.

Воздух застревает в лёгких. Кто-то испуганно хихикает. Кто-то делает вид, что не услышал. А у меня в ушах – давящая гулкая тишина, как будто этот кто-то резко выключил звук. Губы дрожат. Но черта с два я позволю этой суке увидеть, что ее слова достигли цели.

– Эй! Матросова, базар фильтруй, – взвивается Поля. – Что ты несешь?

– А что я такого сказала? – пожимает плечами Катя, даже не пытаясь как-то замаскировать злорадство. – Вы как будто сами не знаете, что…

– Заткнись, – говорю я тихо. Очень тихо. Но голос звенит, как лёд, перед тем как треснуть. – Просто... заткнись.

Матросова прищуривается.

– А ты чего мне рот затыкаешь?!

Я встаю. Не потому что хочу сцены. А потому что не могу больше делать вид, что все хорошо, когда в меня откровенно плюют.

– Ты понятия не имеешь, что у нас с Адилем. И если ты считаешь, что можешь судить кого-то по признаку этнической составляющей, то мне тебя очень жаль. Это мерзко.

Теперь повисшее в воздухе молчание вполне реально. Никто не смеётся. Никто не бросает тупых шуточек или острот. Даже Катя молчит. И это – уже победа.

Мама любит повторять, что я родилась не в то время. Мол, была бы я тургеневской барышней – с моей тонкой душой, мечтательностью и уязвимостью – всё было бы иначе. Однако она ошибается, я – порождение двадцать первого века с его гаджетами, подкастами, правами и феминизмом. Я умею быть резкой. Умею спорить. Умею обороняться и отстаивать личные границы.

Но каждый раз, когда я сталкиваюсь с настоящей, обнажённой ксенофобией – меня как будто выкидывает из своей эпохи. Сначала думаешь: «Нет, не может быть». Потому что, ну правда, мы же все выросли на мультикультурализме, на свободе, на идее о том, что любовь не имеет границ и национальностей. И когда от кого-то слышишь это мерзкое слово – «чернильница», то поначалу даже не веришь своим ушам.

5.2

Тебя судят за то, кого ты полюбила. Тебя обесценивают за то, что ты не вписываешься в их узкий шаблон. Им неважно, что он – добрый, умный, честный. Им важно, что у него другая фамилия. Другая вера. Другие черты лица. И в их голове это уже делает его человеком второго сорта. А тебя – глупой. Или доступной.

Подхватываю рюкзак, закидываю на плечо и выхожу прочь из кафешки. Полина бежит за мной.

– Милан, подожди!

– Все нормально, Поль. Хочешь – оставайся. Вы же в кино собирались.

– С кем? С этой дурой? Ты серьезно?! Да я теперь с ней на одном гектаре ср*ть не сяду!

Оборачиваюсь к подруге с улыбочкой до ушей. Все же надо признать – я бы изменила к ней отношение, если бы в этой ситуации она выбрала не меня, а так…

– Как-как? На одном гектаре? Надо запомнить, – смеюсь.

– Она просто завидует.

– Тому, что я встречаюсь с Адилем?

– В том числе, – отмахивается Полина, подстраиваясь под мой шаг.

– А чему еще? – искренне удивляюсь я.

– Твоей учебе в Нью-Йорке, тому, что у тебя классные родители, что дом у вас – полная чаша, что у тебя сумочка от Miu Miu, а у нее – с рынка, что ты проводила летние каникулы в языковом лагере в Шотландии, а она – за прополкой картошки.

Хочется сказать, что это не делает меня лучше, а ее хуже, но боясь прозвучать наивной, молчу.

– Ясно. Никогда не замечала.

– Ты часто летаешь в облаках.

– Как всякий творческий человек! – парирую я, назидательно выставив перед собой указательный палец.

– Не всякий, ну да ладно, – вздыхает Полина.

Мы идём по узкой дорожке вдоль проезжей части. Асфальт тёмный, влажный от мороси, в нем как в зеркале отражаются огни витрин и несущихся мимо машин. Осень пахнет мокрой листвой, чуть подгнившими яблоками, дымом, кофе и сыростью.

Полина продолжает ворчать себе под нос, но я её уже почти не слушаю – что-то внутри начинает вибрировать, как будто воздух сгустился, стал тягучим, насыщенным электричеством. И вот – знакомое приглушенное рычание мотора. Машина медленно притормаживает у обочины. Я сразу узнаю черный Mercedes Адиля.

Затаив дыхание, наблюдаю за тем, как опускается стекло. И, наконец, встречаюсь с ним взглядом. Он действительно как из другого мира. Темноволосый, смуглый, белозубый. Смотрит на меня из-под тяжело опущенных век, и у меня всё внутри плавится.

– Привет, красивая. Подвезти?

Закусив губу, перевожу взгляд на Полину.

– Я на метро домчу, – тараторит она, обнимает меня напоследок и, ускорившись, шагает дальше. Я ныряю в салон. Тут тепло. Пахнет кожей, его парфюмом и капельками воды, что скатываются с моего тренча.

– Надеюсь, я не нарушил никаких твоих планов? – Адиль скользит по мне изучающим взглядом. Он на шесть лет меня старше, но рядом с ним я себя ощущаю глупой маленькой девочкой. Мне это ужасно нравится. Я не хочу быть как мать, которая тащит все в одиночку, не давая отцу раскрыться. Мне гораздо ближе концепт, когда мужчина остается мужчиной. Главой семьи.

Молча киваю. Сердце стучит где-то в горле.

– Нет, – отвечаю я чуть тише, чем хотелось бы. – Просто странно, что ты приехал без предупреждения.

Адиль улыбается краешком губ, и мне приходится отвернуться, чтобы хоть немного прийти в себя. Потому что от него, от его взгляда, от самого его присутствия – мне хочется и смеяться, и плакать, и броситься ему на шею, и спрятаться куда-нибудь под сиденье одновременно.

– Прикидываешь, уж не начал ли я потихоньку брать под контроль твою жизнь?

Закатываю глаза, но чувствую, что краска все равно обжигает щеки. Не нужно мне было ему рассказывать о страхах матери, которыми она пыталась заразить и меня. Для Адиля это стало таким простором для шуточек!

– Да брось, – бурчу я.

– Что там следующим этапом? Паранджа?

– Адиль! – смеюсь я. Он головой качает. – Поехали уже!

Адиль запускает двигатель. Машина трогается мягко, будто воспарив, отрезая нас от остального мира. За стеклом всё тот же дождь и промозглая сырость. Внутри же царят тепло и безопасность. А еще та самая глупая, иррациональная уверенность, что я рядом с тем, с кем должна быть, поселившаяся во мне буквально с первого взгляда на этого удивительного мужчину.

5.3

Я часто думаю, что было , если бы мы не пересеклись… Если бы в его картину не требовался художник по костюмам, если бы я не изучала этот предмет так дотошно, что посмела отозваться на его клич. Если бы мы не списались сначала исключительно по рабочим моментам. Если бы не назначали встречу… Потому что после нее нам уже и в голову не приходило расстаться хоть на сколь-нибудь длительный срок.

Так ярко помню и наш первый поцелуй, и нашу случившуюся гораздо позже близость. Эмоции тогда были настолько сильными, что я боялась их не выдержать. Не справиться, не вынести этого ощущения полного растворения в человеке, с которым всего несколько недель назад даже не была знакома. Но я не потерялась в нем, нет. Я просто стала другой. Словно какая-то неведомая сила развернул меня лицом к себе настоящей, дав напутствие: «Вот теперь живи».

Адиль в тот вечер не торопился и ничего не требовал. Он ждал, пока я сама решусь. И я решилась. Не потому что давно уже было пора, если верить моим подругам, а потому что именно в тот момент, именно с ним этот шаг был единственно правильным и естественным.

И сейчас, глядя, как его руки уверенно лежат на руле, как он время от времени смотрит на меня украдкой, будто проверяя, все ли со мной в порядке, я чувствую себя на своем месте.

– Ты опять задумалась, – говорит он тихо, не отрывая взгляда от дороги.

Я киваю, не скрывая улыбки.

– С тобой я вообще все время о чем-то думаю. Страшное дело.

– Главное, не передумай, – усмехается Адиль.

– Насчет чего?

– Ну-у-у, быть со мной.

Я бросаю быстрый взгляд на Адиля. Он вроде бы шутит, но что-то меня все-таки настораживает в его поведении.

– Не дождешься! – фыркаю я. Адиль молча берет мою ладонь, крепко сжимает, и нам больше не нужно слов. Все становится на свои места.

– Значит, ты будешь не против это зафиксировать?

– Что «это»?

Адиль включает поворотник и притормаживает, прижавшись к обочине. За окнами лениво моросит дождь, ветер играет опавшей потемневшей от влаги листвой. Я поворачиваюсь к нему в странном предчувствии удивительной значимости происходящего. Адиль снимает руку с руля, лезет в карман и достаёт коробочку характерного графитового цвета.

По щекам румянцем растекается жгучий стыд! Выходит, не зря я опасалась, что мои похвалы новой коллекции Мессика Адиль как намек воспримет. Напрасно я отмахнулась от этого… Думала, он поймет, что я никогда бы не стала раскручивать его на подарок. Думала, очевидно, что я не такая! Вот и поделилась восторгами…

– Я, конечно, мог бы начать с речи про вечную любовь, – говорит он негромко, открывая коробочку, но еще не показывая мне ее содержимое. – Но ты у меня умница, знаешь, что слова ничего не значат. Так что свои чувства я докажу делом.

Нет. Не может быть. Или… может? Нет, конечно же, нет. Мне девятнадцать. Я об этом не то что совсем не думала, безусловно, когда-то потом, лет через десять…

Адиль ободряюще мне улыбается. Вынимает содержимое коробочки и разжимает пальцы. На ладони сверкает кольцо. Броское, но очень красивое.

– Выйдешь за меня?

Я ничего не отвечаю. Просто сижу, уставившись на кольцо, будто боюсь взмахом ресниц смести ту реальность, в которой это стало возможно. Тонкий голос внутри меня кричит: «Да! Да, конечно, да!» – но горло сжимается. А слёзы предательски жгут глаза – вслух не произнести ни слова.

Медленно протягиваю дрожащую руку:

– Ты же не шутишь, да?

– Я слишком тебя люблю, чтобы шутить на такие темы.

Так и не дождавшись ответа, Адиль надевает кольцо мне на палец. Садится оно идеально.

– Подходит, – шепчу я

– Как и ты мне, – отвечает он. И снова берет мою ладонь, и снова сжимает – точно так же, как в самом начале. Меня окатывает волной счастья, такой мощной, что подкашиваются колени.

Кольцо на пальце сверкает. Сижу, ошарашенная, и не могу отвести от него глаз. Хочется засмеяться, заплакать, выбежать из машины и закричать всему миру: «Он выбрал меня! Меня!». И в то же время хочется спрятаться в его руках, уткнуться лбом в плечо и остаться так навсегда. Потому что ни одно слово, ни одно «да» не сможет передать той жгучей, невыносимой, неуклюжей, почти детской радости, распирающей мою грудь. Ресницы дрожат. Щеки пылают. В висках стучит. Я смотрю на Адиля, и в его глазах отражается весь мой восторг.

6.1

Алла

На парковке перед универом не протолкнуться, но я каким-то чудом нахожу место. Замираю на мгновение и, сделав глубокий вдох, бросаю машину в едва заметном кармане у обочины.

Выйдя, первым делом прикладываю к уху телефон.

– Ну чего ты трезвонишь?! Я же на лекции! – возмущается Стас. Все так, но извиняться за беспокойство мне даже в голову не приходит. Дементьев знает, что я не стану ему наяривать без особой на то причины, я же не его мама…

– Освободился? – сиплю я вместо этого. – Спустись вниз.

– Ты здесь, что ли? – удивляется муж.

– Здесь-здесь.

– А что случилось? – напрягается.

– Спустишься – поговорим.

Давление в груди нарастает, а ноги будто увязают в асфальте. Останавливаюсь на пару секунд, с жадностью втягивая в легкие дым, который чуть в стороне от крыльца стоит коромыслом. Кто только придумал, что курить нынче немодно? Вон сколько народу в курилке. Давлю возникшее было желание и себе стрельнуть сигаретку. Дементьев явно не придет в восторг, застав меня курящей в компании его же студентов. Субординация, вред для здоровья и все такое… Но как же хочется!

Тряхнув отсыревшими и потерявшими объем волосами, иду дальше. Вслед мне летят заинтересованные взгляды парней. Но если еще пару часов назад их интерес доставил бы мне удовольствие, то сейчас я просто отмечаю его краем сознания и абсолютно бесстрастно продолжаю свой путь.

С Дементьевым встречаюсь в просторном холле. Не заметить его тощую долговязую фигуру сложно. Убедившись, что и он меня увидел, чуть перевожу дух. Теперь точно все будет хорошо. Вместе мы что-нибудь придумаем.

В порыве чувств встаю на носочки и касаюсь его губ своими.

– Алл, ну ты чего? Смотрят же! – уворачивается Стас, виновато оглядываясь. Закатываю глаза. Я же не взасос его засосала на глазах у детишек! Какого черта?! Неужели так трудно дать мне хоть видимость чувств?

– Что случилось-то? – спокойно спрашивает он, утаскивая меня за руку подальше от чужих глаз.

– Ко мне в магазин приезжал Адиль.

– И что?

– Он выбирал обручальное кольцо.

– Ясно.

– Что тебе ясно, Дементьев?! Обручальное кольцо он собирается подарить нашей дочери! – воплю я. Стас морщится:

– А орать чего, Алл?

Я машинально облизываю губы, готовясь высказать мужу все, что думаю насчет его непробиваемой реакции, но так и не произношу ни слова, захлебнувшись собственным возмущением.

– Ты серьезно вообще?!

– Он ее замуж зовет, а не предлагает какое-то непотребство. Ты сама себе противоречишь, Алла.

– Это в чем же?! – сощуриваюсь я.

– Еще недавно ты боялась, что он ее поматросит и бросит. Какие страхи тебя одолевают теперь? – говорит он, нервно перекатывая между тонких изящных пальцев ручку. Я не могу оторвать взгляда от его рук. В них – привычная уверенность, размеренность, почти аристократическая выдержка. И это бесит.

– Господи, Стас! Ей всего девятнадцать…

– В твои девятнадцать у нас уже родилась дочь.

– Это другое! – ахаю я.

– Почему?

– Потому что! – рявкаю, задетая тем, что он выставляет меня какой-то истеричкой, ей богу, тогда как он – само спокойствие. Казалось бы – какого черта?! Я уже привыкла, что в нашей семье роль злого полицейского отведена мне, но конкретно в этой ситуации мне совершенно не хочется быть той Бабой-ягой, которая всегда против. Надоело!

– Наверное, это очень удобно, да?

– Что именно?

– Быть всегда хорошеньким в глазах дочери. Это же я у вас мегера… Мне все не так.

– Ну что ты начинаешь, Алл? Разве в этом дело?

– Нет? А в чем? Тебе что, реально плевать?!

– Какая чушь! Миланка – моя единственная дочь. Я желаю ей исключительно счастья.

Стас разводит руками. И снова я открываю рот. И снова не произношу ни звука. Из меня будто воздух выкачали. Уже и самой начинает казаться, что я развела панику на пустом месте. Но ведь это неправда! Ничего себе – на пустом!

– Он ее увезет, Стас, – устало вздыхаю я.

– Куда?

– В Нью-Йорк! Адиль там живет, если ты помнишь.

В мой голос просачивается издевка. Стас хмурится, давая понять, что это от него не укрылось.

– Ты просто не можешь отпустить дочь от своей юбки. А куда – дело третье.

– А ты, значит, можешь?

– Рано или поздно это придется сделать, – Стас философски пожимает плечами и бросает взгляд на часы. – У меня еще одна пара, а потом я весь твой. Поговорим дома, ладно?

От автора: девочки, в подписке "Беспринципная" поднимается стоимость. Кто не успел - последний шанс сэкономить)

https://litnet.com/shrt/fTe9

6.2

– Обязательно, если я вернусь до того, как ты уснешь, – язвлю я.

– Вернись пораньше. Сколько можно работать?

Смотрю на мужа, сцепив зубы, потому что если что-то скажу сейчас, потом обязательно пожалею. Но внутри все бурлит от возмущения. Пораньше, блин, говорит. Как будто мне самой нравится работать нон-стопом, как будто я от этого совершенно не устаю.

– Ясно…

– Алл...

– Что? – цежу сквозь стиснутые зубы.

– Ну, правда, малыш, отдохни, а? Ты совсем уж себя загнала.

– Я бы с радостью. Но если помнишь, у нас стройка за городом. Хочешь знать, в какую цену мне обошелся один только мрамор в ванную?

– Алл, мрамор хотела ты. Не я. – Скулы Стаса розовеют, выдавая досаду. – Еще какие-то претензии? Или я все-таки могу вернуться к работе?

Я смотрю на него и понимаю, что сейчас нет смысла спорить. Он прав, я сама рву жилы, никто меня это делать не заставляет. Зато все с радостью пожинают плоды моих трудов. Наверное, легко рассуждать о том, что нам надо, а что нет, когда у тебя все есть – красивая квартира, машина, когда у тебя костюм за пару тысяч баксов и отпуск три раза в год… А забери это все, что он запоет? Да ничего, господи! Будет довольствоваться тем, что есть. В этом-то вся и проблема. Может, я, и правда, слишком много на себя взяла? С другой стороны, как иначе? Кому-то ведь надо было…

Так и не найдя слов, разворачиваюсь на пятках и плетусь к выходу. Еду на автомате, размышляя о том, есть ли хоть доля правды в словах Дементьева. Что если мной действительно руководит не страх за дочь, а банальный эгоизм? Нет, безусловно, Милка – центр нашей со Стасом вселенной. Все для нее. Мы и поженились, потому что я залетела. Да и потом со многим как раз ради нее мирились. Мы всегда ставили её интересы выше собственных, откладывали мечты и желания, ради неё учились терпению и пониманию. Казалось, это имеет смысл. Может, так и было. Но что с нами будет, когда она упорхнет в свою взрослую жизнь? Останется нам со Стасом хоть что-нибудь? И не в этом ли вопросе заключается мой главный страх?

Минут через пять дороги понимаю, что еду не в офис, как планировала, а домой. Наверное, это знак – вселенная словно подталкивает меня остановиться и взглянуть на свою жизнь по-новому. Звоню помощнице, чтобы предупредить о смене планов, и с чистой совестью поднимаюсь в квартиру. Кто бы мне лет двадцать назад сказал, что у меня будет просторная трешка в центре? Ну и что, что я десять лет пахала, чтобы ее купить? Пахала так, что эти годы прошли как один день, не оставив толком даже воспоминаний!

Скидываю туфли. Вешаю в гардероб плащ. Застываю около зеркала. А может, я действительно зря так парюсь? Может, радоваться надо – подумаешь, поживем для себя. У нас со Стасом есть главное – доверие, уважение, куча совместно пережитых трогательных моментов, про которые всегда можно сказать «а помнишь?»… Нет страсти, но это такая мелочь, учитывая тот факт, что она в любом случае исчезает со временем.

Главное, я не останусь одна.

Или все-таки я одна уже очень долго?

Наливаю бокал вина и выхожу на балкончик, с которого открывается потрясающий вид на город. Сколько так сижу, плавая в своих мыслях, не знаю. В себя прихожу, когда за спиной открывается дверь.

– Так и знал, что застану тебя здесь, – говорит Стас, наклоняясь и целуя меня в голое плечико. – Ты бы оделась, родная. Чего в одном белье сидишь?

– А может, я тебя соблазняю?

– Да? – округляет глаза муж.

– Да! – я встаю, демонстрируя ему красивейший кружевной комплект от La Perla. Ну и что, что никакого соблазнения я не планировала. Это отличный повод попытаться как-то реанимировать давно погасшую страсть.

Подхожу к мужу вплотную, зарываюсь пальцами в отросшие волосы у него на затылке. Прихватываю зубами мочку уха и прямо в него шепчу:

– Можешь даже разорвать его на мне, м-м-м?

Стас улыбается, отшучиваясь:

– Ну уж нет, Дементьева. Уверен, эти твои ниточки стоят целое состояние. Зачем мне брать кредит, чтобы за них расплатиться? Снимать самозапрет, то-сё…

Смеюсь так искренне, что чувственность момента вмиг улетучивается, уступая место теплоте. Обвиваю шею мужа руками и смотрю в его родные глаза – глаза, которые знают меня лучше, чем кто-либо.

6.3

Он всегда мог рассмешить меня. Всегда. Независимо от того, какие бури бушевали вокруг. Да, он зарабатывает гораздо меньше меня, но разве это важно? Много ли вы знаете мужиков, которые способны так легко смеяться над собой, не боясь поставить под сомнение свою мужественность? Для меня это – настоящий подвиг. Гораздо большее проявление силы, чем бесконечные споры о том, кто в семье главный, под удары кулака по столу.

Я нежно прижимаюсь к нему в попытках настроиться на нужный лад, но нас прерывает шум, доносящийся из коридора.

– Ма-а-ам, пап! Я не одна.

Выпучив глаза, бегу к шкафу. Хватаю первые попавшиеся джинсы, футболку и натягиваю на себя под смеющимся взглядом мужа.

– Привет! – пыхчу, вываливаясь из спальни. – Голодные?

– Нет, – смеется Миланка. – Но у нас есть кое-какие новости.

Боже мой. Не-е-е-ет. Уже?! Я же совсем не готова!

Чувствуя мой настрой, Стас притягивает меня к себе. Прижимается грудью к моей спине, распластав ладонь по сведенному судорогой ужаса животу.

– Кажется, ты что-то хотел сказать, – смеется Миланка, тыча несколько смущенного Адиля в живот.

– Станислав Константинович, Алла Владиславовна… Сегодня я сделал Милане предложение, и она сказала мне…

– Да! – вопит Миланка, подпрыгивая до потолка.

Хватка Стаса у меня на животе становится крепче. Господи, как хорошо он успел меня изучить. Если бы не это – я бы наверняка сотворила какую-то глупость. А теперь не могу, как бы плохо и страшно мне не было. Смотрю в их счастливые лица – и не могу, да, испортить такой момент.

– Мам… Ты не рада, что ли?

– Я просто… – беспомощно разведя руками, поворачиваюсь к мужу. Стас ободряюще мне кивает. В его больших глазах стоят слезы. Как я могла подумать, что он совсем не переживает? Еще как! Только делает он это по-своему. Тихо. Так что хрен догадаешься, что там у него на уме. Он всегда мастерски прятал свои чувства. Я же, погрузившись в свои, совсем о том позабыла…

– Она просто немного в шоке. Не каждый день ты нам такие новости сообщаешь, доча.

– Это точно, – сиплю я. Миланка ведет взглядом от Стаса ко мне и обратно. Адиль неловко переступает с ноги на ногу.

– Мам, пап… Все нормально? Вы же не собираетесь меня отговаривать, нет?

Я закусываю губу, скосив взгляд на подобравшегося зятя. На то, как крепко сжимаются его пальцы на плече у моей дочери, выдавая преследующий его страх, что мы встанем на пути у их чувств. И, наверное, это становится решающим фактором…

– Мам, я люблю Адиля… – лепечет Миланка, широко распахнув глаза.

– Я вижу, золотко. Не обращай на меня внимания. Папа прав – я просто не знаю, как реагировать. Что там говорят?

– «Вы хорошо подумали?» – хмурит бровки дочь, хитро глядя на жениха. Он закусывает щеку, а я смеюсь. Чувство юмора у Миланы определенно отцовское.

– Да нет же! Совет вам да любовь… Так надо, а, Стас? Не помнишь?

– Вроде так, ага. Все правильно.

– Короче, родители не против, – Милана со смешком переводит наше невнятное блеяние на понятный Адилю язык. Тот с усмешкой кивает. И тогда Милка поворачивается ко мне, показывая колечко. – Ну?!

– Красиво, – киваю я, шмыгнув вмиг потекшим носом.

7.1

Алла

– Ну что, Александр Филиппович, есть уверенность, что они приживутся?

Окидываю взглядом высаженные в зиму деревья. Если все пойдет по плану, на следующий год мы с семьей уже сможем провести лето на собственной даче! С семьей… От которой к тому моменту, правда, ничего не останется.

– Алла, не волнуйтесь. Эти сорта прекрасно подходят для зимних посадок. Все они выдержат морозы, а весной пойдут в рост. Главное – правильно укрыть корни и обеспечить регулярный полив весной, когда земля проснется. Уверяю, с этим у нас проблем не возникнет.

– Хорошо бы. Эти деревья обошлись мне в целое состояние. А что насчет можжевельника? – интересуюсь, указывая на красивые кустики.

– Можжевельник – стойкий парень, – улыбается представитель питомника. – Хорошо переносит холода и не боится ветров. В первые годы ему нужно будет уделять чуть больше внимания, но как только растение укоренится, с ним не будет хлопот.

Отчитавшись, Александр Филиппович бросает полный тоски взгляд на свой фургончик. Ему явно не терпится уехать, наверняка у него и без меня полно дел, а тут я со своей дотошностью.

– Ясно. Ну, тогда до встречи, да?

Мужичок радостно подбирается, дескать, ну наконец-то! Кивает, улыбаясь во весь рот.

– До скорого!

Проводив его взглядом, я возвращаю внимание саду. Над головой светит яркое солнце, в спину даже припекает. В воздухе витает аромат отсыревшей земли и влажной листвы – чистый, свежий, с яркой нотой горечи. Наверное, даже символично, что такие значимые перемены в моей жизни происходят осенью. Именно этому времени года созвучна моя тоска по тому, что никогда уже не вернуть… По семье, которая, кажется, разваливается на части. По времени, которое утекает, словно вода сквозь пальцы.

Интересно, сколько лет пройдет, прежде чем мы соберёмся здесь все вместе, как я мечтала? И будет ли это «вместе» таким, как думалось? Стоит ли вообще продолжать эту стройку, вкидывать в нее деньги, если и так понятно, что моим мечтам не суждено сбыться? Зачем нам со Стасом такой большой дом? Чтобы лучше слышать эхо нашего одиночества, перекатывающееся в пустых комнатах?

Стряхиваю набежавшие на глаза слезы, ругая себя за то, что настолько расклеилась. Осень каждый раз проходится по мне катком, а тут еще Миланкина свадьба. Стас прав, не надо было мне отменять антидепрессанты. Под ними меня бы точно так не накрыло!

В себя меня возвращает хлопок. Оборачиваюсь. Вижу машину Стаса, из которой сначала выходит он сам, а потом и Адиль с Миланой. Сорвавшись с места, бегу им навстречу.

– Привет! – стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно радостнее. – А вы как тут очутились?! Еще и все вместе!

– Да вот решили, что грех будет упустить такой погожий денек, – усмехается Стас.

– Правда? – у меня натурально отваливается челюсть. Стас не из тех людей, кто способен запросто поменять свои планы. И совершенно точно его не назовешь легким на подъем. Даже не знаю, что могло его заставить вот так сорваться…

– Правда-правда. Устроим пикник. Адиль прихватил с собой мясо. У его знакомых свой ресторан. Все замариновано. Только на огонь кинуть, – щебечет Милана, обнимая жениха за предплечье сразу двумя руками.

– Оу… Ну, мангал у нас есть. – Оглядываюсь. – А вот есть ли дрова – даже не знаю.

– Мы захватили уголь, – улыбается Адиль.

– И стол со стульчиками, – вставляет свои пять копеек Стас.

– И посуду, и скатерть, – подпрыгивает Миланка. Ее хорошее настроение заразительно.

– Тогда тащите скорее сюда. Надо все успеть, пока дождь не начался.

– А что, обещали?

– Не знаю! – смеюсь. – Но все равно лучше поторопиться.

Небо над головой абсолютно прозрачное, но мне не сидится на месте. Мы раскладываем стол и стульчики, мужчины разжигают мангал. Постепенно воздух наполняется ароматом готовящегося мяса, смехом и теплом общения. Я смотрю на улыбающихся близких и забываю о своих страхах. Потому что этот день – моя сбывшаяся мечта. В которой, впрочем, не было места Адилю. С другой стороны, если посмотреть на него непредвзято… Если дать ему хотя бы крошечный шанс… Если хоть на секунду увидеть в нем человека, а не захватчика, отобравшего у нас дочь… Можно увидеть прекрасно воспитанного, красивого молодого мужчину, влюбленного в нашу девочку по уши. Разве это не повод порадоваться за нее?

7.2

– Мам, тебе еще нужна доска?

– Нет.

– Я порежу помидоры. Или так оставить?

– Оставь, иначе стекут, – командую я. – Слушай, Милан, все забываю спросить, а родители Адиля вообще в курсе ваших планов?

– Ум-м-м, – дочь отнимает от губ стакан с такой скоростью, что его содержимое проливается на ее бомбер. Благо это обычная вода, и вещь из последней коллекции Miu Miu вряд ли будет испорчена. – Конечно. Забыла тебе сказать! Мама Адиля хотела бы с тобой на днях встретиться.

– Зачем это? – напрягаюсь я.

– Ну как же? Чтобы обсудить организационные подробности свадьбы, конечно. Ты же не против с ней познакомиться?

– Нет, что ты. Отличная идея. Но для начала мне бы не мешало понять, как вы себе это представляете.

– Адиль! – зовет жениха Миланка. – Мама спрашивает, как мы представляем свадьбу.

– Разве ты сама не знаешь, чего хочешь? – напрягаюсь я.

– Еще как знаю! – смеется в лицо моим страхам дочка. – Просто Адиль – мусульманин, я – православная, традиционный брак в нашей ситуации вряд ли возможен. Мы просто распишемся, правильно? – переводит выжидающий взгляд на подоспевшего парня.

– Все верно, – кивает он. – Иначе тебе пришлось бы сменить веру.

– Или тебе, – сощуриваюсь я, вызывающе вздернув подбородок. Адиль резко вскидывает ресницы. Смотрит на меня какое-то время и, наконец, равнодушно пожимает плечами:

– Или мне. Но это исключено и в том, и в другом случае, поэтому выездная роспись в нашей ситуации – отличный вариант. Не находите?

Нахожу. И то, что это очень здравый вариант, чтоб ему пусто было, тоже осознаю. Даже придраться не к чему!

– Если твои родители не против, мы тоже только за.

– Они не против, – заверяет меня Адиль. – У вас будет возможность в том убедиться. Мама хочет поскорее с вами встретиться.

– Обязательно.

– Амина Аслановна классная. Вы с ней подружитесь, – заверяет меня Милана. – Она тоже очень увлекается модой.

Вот как? Интересно. С другой стороны, не очень-то я верю в дружбу между людьми с настолько разными ценностями. А что они у нас разные – и к бабке ходить не надо. Любовь к моде тут совершенно не показатель.

Пока на мангале жарится мясо, я вновь и вновь прокручиваю в голове события последних дней. Кажется, что внутри меня идёт борьба – между желанием отпустить, дать дочери свободу и стремлением удержать, сохранить, защитить от всего на свете. Даже от собственных чувств. Иногда эта борьба кажется бесконечной, и я не знаю, как найти в себе силы сложить оружие.

Мой взгляд скользит к Милане и Адилю – молодым, влюблённым, наполненным надеждами и планами. В груди холодеет, когда я думаю о том, что скоро они начнут свою жизнь отдельно от нас, что он сам и его мнение станут для моей девочки гораздо важнее нашего.

«Может, это и есть цена взросления», – думаю я, – «отпустить то, что так дорого».

– Господи, Алка, ты можешь просто расслабиться? – считывает мое напряжение Стас.

– Я пытаюсь! – тихо рявкаю я. Дементьев глаза закатывает.

– Мам, будешь глинтвейн? Адиль сам приготовил, – предлагает Миланка, ставя точку в нашем разговоре со Стасом.

– Эм… Давай, – забираю из рук дочери чашку и, обхватив пузатые бока ладонями, делаю пробный глоток. – М-м-м, он алкогольный!

– Ага, – смеется Миланка.

– Я же за рулем!

– Ну и что? Тебя папа до дома подкинет. А машину потом заберешь. Кайфуй!

Перевожу взгляд на будущего зятя. Тот салютует мне чашкой и делает глоток.

– Миланка, а мусульмане разве пьют?

– Ну-у-у, Адиль не слишком придерживается всяких правил. У них в семье с этим не очень строго. Его родители и братья иногда могут пропустить бокал вина. Только дядя Хасан, кажется, совсем не пьет.

7.3

В момент, когда мелькает имя Хасана, в груди что-то резко сжимается. Его образ вспыхивает внутри меня неожиданно ярко и больно. Надо же, а ведь я совсем о нем не думала в последние дни. Отвергая собственные непонятные совершенно эмоции, пряча их за чередой повседневных проблем, забот и тревог о дочери.

Осушаю свою чашку до дна. Пальцы непроизвольно сжимаются на фарфоровых боках, а в голове прокручиваются обрывки наших разговоров, воспоминания о том, как он стоял в моем магазине, как впервые появился в моей жизни, нарушая ее привычное и осточертевшее, чего уж, течение.

– Еще подлить? – улыбается Адиль.

– Подлей. Ей не помешает чуток захмелеть, – отвечает за меня Стас, пока я сама подвисаю, гипнотизируя чашку.

– Прекращай выставлять меня перед зятем алкашкой! – фыркаю я, выставив указательный палец.

– Почему сразу алкашкой, Алла Вячеславовна? Под такое мясо сам бог велел, – смеется Адиль.

И то так, все равно я, считай, без колес осталась. Неудобно – кто ж спорит. Но, как говорится, поздняк метаться. А раз так, то надо выжать из этой ситуации все, что можно.

– Глинтвейн тоже хорош. Сам готовил, или друзья, которым принадлежит ресторан, постарались?

– Сам. Вы что, котелок не заметили? Пока угли прогорали, я и справился.

– М-м-м. Там у вас случайно ничего не горит?

– Ох ты ж черт! – вскакивает на ноги Стас и бросается к полыхнувшему вдруг мангалу.

Мы с Миланкой смеемся – такой он нескладный, порывистый… Миланка станом в него – такая же худенькая и тонкокостная. Обнимаю дочь за плечи, зарываюсь носом в светлые волосы. Пахнет Милана очередным модным парфюмом, а я не могу понять, в какой момент он заменил аромат молока и детской присыпки…

– Мил, а этот Хасан… Он им кто?

– Я же говорила – старейшина. Ну, это типа самый старший и уважаемый мужчина в роду.

– М-м-м.

– Он вернулся, как раз когда мы были в Штатах. А до этого, я, кажется, упоминала, он был послом на востоке…

– Да. Было дело. Ужасно интересно, наверное.

– Что именно?

– Такая жизнь. Будь я моложе, непременно бы пожила год-другой где-то за пределами родины.

– Не смеши. Ты и так у меня молодая. Что тебе мешает это сделать сейчас?

– Твой отец? – усмехаюсь я, толкая Миланку в бок. – Он же ни за что в жизни не бросит работу.

– Ой, как будто ты бросишь! – закатывает глаза дочь. – Вы у меня оба трудоголики.

Качаю головой. Ничего она… совершенно ничего, блин, не понимает. Нет, мне, конечно, по душе мое дело. Я действительно люблю делать людей красивыми, люблю моду и отлично в ней разбираюсь. Другое дело, что если бы у меня за спиной был надежный тыл, я бы… Не уволилась, нет. Просто снизила бы обороты. Научилась бы делегировать, в конце-то концов, полномочия! Чтобы у меня появилось больше времени на действительно важные вещи. Да-да, я бы с радостью села мужу на шею. Отдала бы ему право решать, думать за всю семью и действовать. Только Стасу ничего толком нельзя доверить. Я много раз пробовала, и каждый раз выходило все через ж*пу. Иногда мне кажется, что он нарочно все делает кое-как, чтобы я лишний раз его не просила. Может, сам того не осознавая даже…

– Ага, трудоголики. Вот упорхнешь ты, и ради чего это все? – шмыгаю носом.

– Ну-у-у, знаешь ли, мотивация может быть разная. Вон, у дяди Хасана вообще никого нет, и что? Это никак ему не мешало строить дипломатическую карьеру.

– Хм. Очень странно.

– Что именно?

– Что его не заставили жениться. Я думала, дипломату жена полагается по определению.

Миланка закусывает губу, тайком бросает взгляд на Адиля и наклоняется ко мне:

– Он был женат, но его семья погибла.

– Господи! Ужас какой, – ахаю я, касаясь ладонью сердца. – Давно?

– Ага… Он с тех пор сам по себе. Бедный, правда?

8.1

Алла

Телефон звонит прямо в разгар небольшого производственного совещания.
Номер незнакомый, но в моей работе отсеивать звонки по этому признаку – роскошь. Вдруг клиент, поставщик или срочный вопрос. Беру…

– Алло?

– Алла Вячеславовна? Добрый день. Амина Байсарова беспокоит.

Ручка выскальзывает из пальцев и с глухим стуком падает на стол, лицо непроизвольно вытягивается. Взгляды всех присутствующих обращаются ко мне. Махнув рукой, будто всё под контролем, я поднимаюсь.

– Продолжим через десять минут, – бросаю и выхожу, захлопнув за собой дверь.

– Добрый день, Амина. Думаю, мы вполне можем на ты и без отчеств.

На том конце связи раздается негромкий приятный уху смешок.

– Я только за. Ничего, что я вот так тебе звоню? Решила не втягивать детей во взрослые разговоры.

Я немного напрягаюсь. Это какие еще разговоры? Может, Миланка все же ошиблась, и родители Адиля не в восторге от планов сына?

– Адиль не производит впечатления ребенка, – осторожно отвечаю я.

– О! Это да, – опять смеется Амина. – Но для меня он всегда малыш. У вас по-другому?

– Да где там! – мямлю я, беспокоясь еще и о том, что Миланке достался маменькин сынок. – Тоже иногда думаю, куда торопятся… Только вроде вчера ещё пешком под стол ходили.

– И не говори! А ведь дело решенное. Мужчины уже планируют сватовство. Кажется, это слово подходит в нашей ситуации.

– В нашей? – переспрашиваю я.

– Будь Милана одной с нами веры, все было бы подчинено строгим обрядам. А так… – она чуть понижает голос, – …я ищу вариант, чтобы отдать дань традициям и в то же время сделать встречу комфортной для всех. Как насчет того, чтобы обсудить все детальнее при встрече? Не хочу вас напугать, явившись сразу всем нашим многочисленным кланом.

В её голосе нет давления, но есть твердость, благодаря которой обычно и добиваются согласия без лишних споров.

– Понимаю, – медленно отвечаю я. – Наверное, это разумно. Я только за.

Особенно потому, что понятие «клан» наверняка включает в себя и его старейшину, встречи с которым будят во мне странные, не поддающиеся объяснению эмоции и желания.

– Отлично! Когда вам будет удобно? И где?

Мы встречаемся в центре в маленьком ресторанчике с витражными окнами и мягким светом, который делает всех чуть красивее, чем они есть на самом деле. Я захожу на несколько минут раньше, но Амина уже меня ждет, сидя у окна. Невозможно красивая, стройная, в безупречном костюме цвета слоновой кости. На ногах туфли-лодочки из последней коллекции Prada. На запястье – изящные часы – истинное воплощение тихой роскоши. Я немного в шоке, потому как, признаться, ждала чего-то более… традиционного. Может, закрытое платье и платок, прячущий волосы. Вместо этого я вижу вполне современную молодую женщину с очень стильной короткой стрижкой.

– Алла, здравствуй, – Амина встаёт, и мы обнимаемся. От неё пахнет дорогим парфюмом с нотками кофе, дыма и ладана.

Мы садимся, заказываем чай и салат. Разговор закручивается легко, будто мы давно знакомы. И поначалу он вертится отнюдь не вокруг детей. Уже через десять минут я узнаю, что Амине принадлежит сеть популярных кофеен. Назвать это хобби богатой жены не поворачивается язык, потому что мне примерно понятно, какой там оборот. Амине принадлежит полноценный бизнес: с достаточно большим штатом, солидным списком поставщиков и конкурентов. Она говорит об этом без пафоса, но с гордостью, как о ребёнке, которого она взрастила.

– Когда сыновья были маленькими, я всё время отдавала им. А потом поймала себя на том, что дети выросли, а я совершенно потеряла себя. Поразмыслила, чего хочу – и вот, – она закладывает прядь густых чёрных волос за ухо.

Я улыбаюсь, постепенно расслабляясь. Значит, в этой семье женщина может работать, и Милана, если захочет, сможет построить карьеру. Никто не посадит ее под замок. Сейчас мои страхи на этот счет кажутся высосанными из пальца. Особенно потому, что Амина так со мной откровенна.

– Повезло тебе. Такая большая семья. А у нас, вот, одна Миланка.

– Ой, ну какие твои годы? Родите еще кого-нибудь.

– Ну уж нет, – морщусь я. – Все нужно делать в свое время. Я выбрала впахивать.

8.2

– Адиль рассказывал о твоих магазинах. Даже жаль, что я так поздно узнала, что мне не надо каждый раз затариваться в Европе. Сервис и ассортимент в твоих бутиках отметил даже дядя моего мужа.

При упоминании «дяди её мужа» у меня внутри что-то мгновенно сжимается в тугую пружину. Сердце делает лишний удар, в груди становится тесно. Я не уточняю имени – и так ясно, о ком речь.

Образ Хасана вспыхивает неожиданно ярко: его внимательный, будто просвечивающий насквозь взгляд, чуть насмешливый изгиб губ, низкий голос, в котором каждая фраза звучит как утверждение. Даже странно, что я смогла не думать о нем, пусть и всего несколько дней. Под грузом забот, нервов и страхов по поводу предстоящей свадьбы дочери…

Я прячу волнение за глотком чая, но ладони становятся чуть влажными. Даже вкус жасмина на языке будто обостряется, в то время как шум ресторана, напротив, уходит на второй план.

– Правда? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – И что он отметил в первую очередь?

Амина чуть склоняет голову, и в её улыбке мелькает что-то… Как будто она замечает чуть больше, чем позволяет себе показать.

– Что у тебя есть вкус. И что ты держишь марку, несмотря на конкуренцию на рынке товаров роскоши в довольно сложные времена.

Я благодарно киваю, не в силах избавиться от ощущения, что у нашего разговора появился третий незримый собеседник.

– Кажется, похвала этого человека действительно дорого стоит.

– О да! Хасан вообще человек сдержанный, – кивает Амина, словно нарочно проверяя мою реакцию. – Одно его слово весит больше, чем длинная речь любого другого мужчины.

Моя рука дрожит, я поспешно ставлю чашку на блюдце. Горячий чай выплескивается, обжигая пальцы, и я чуть не ахаю вслух.

– Осторожно! – Амина мягко касается моей ладони, отодвигая чашку. – Не обожглась?

– Нет, все в порядке, – вру я.

Меня окатывает волной жара. Злюсь, абсолютно не понимая всех тех эмоций, что вызвало во мне одно только упоминание об этом мужчине. Здесь и недоумение, и раздражение, и тайный трепет – всё сразу. Но хуже всего то, что Амина как будто с легкостью считывает мои эмоции! Вот что никуда не годится. Еще не хватало, чтобы Миланкина будущая свекровь решила, что для меня в порядке вещей вот так западать на мужиков.

– Просто… Милана мне рассказала о том, что случилось с семьей Хасана… Вот некстати и вспомнилось, – тараторю я, выискав хоть какое-то внятное объяснение своему странному поведению.

– А-а-а, вот в чем дело. Ну, да. Ужасная трагедия…

Чтобы закрыть эту неудобную для всех тему, мы все-таки переводим разговор на детей. Обсуждаем, как видим их свадьбу. Амина рассказывает о том, как обычно проходит сватовство в их культуре. Для себя я отмечаю, что тут все вертится вокруг необходимости выказать максимальное уважение и гостеприимство. Ну и в красивых жестах, чего уж. Уверена, с этим я вполне справлюсь.

– Обряды нужны, чтобы помнить, кто мы, – заключает Амина, – но, конечно, мы понимаем, что конкретно в нашем случае нужно искать баланс. Главное – счастье наших детей. Всё остальное приложится.

– Ты не представляешь, как я счастлива это слышать.

– О, да. Вахид рассказывал мне о твоих страхах, – подначивает меня Амина. Я невольно краснею, а потом мы вместе смеемся.

– Извини, я переживала о дочери. Наверняка ты в курсе сложившегося стереотипа о том, что ваши женятся лишь на своих. Я не хотела, чтобы Милане сделали больно. Это был дурацкий поступок…

– Ну почему же? В твоих словах есть значительная доля правды. Но мы с мужем условились не мешать детям строить свою жизнь, как им хочется, – продолжает Амина. – Подсказывать, направлять – да. Но ломать их выбор? Ни за что. Они того не простят.

Меня не покидает ощущение, что кто-то открыл задвижку в моей груди и впустил воздух. Я делаю первый свободный вдох за много дней. Панический гул в ушах вытесняет блаженная тишина.

8.3

– Это очень мудрый подход, – отмечаю я.

– Да где там? Просто мы с Вахидом на собственной шкуре прочувствовали, каково это – когда все решают за вас…

Амина осекается, не желая, видно, развивать эту мысль дальше, а я, уважая ее границы, не спешу расспрашивать. Мы смеёмся над какими-то глупостями, делимся историями из жизни, и в какой-то момент я ловлю себя на мысли, что мне приятна компания этой женщины. С ней легко. Мы запросто могли бы подружиться, несмотря на разницу в воспитании и культурных традициях.

– Так что, Алл, вам хватит недели, чтобы подготовиться к нашему визиту? – подмигивает Амина, так повернув часики, чтобы был виден циферблат.

– Это будет зависеть от того, сколько будет человек, – тушуюсь я.

– О… Ну, мы с мужем, Адиль, два его брата. Один с женой и детьми. Моя сестра. Наша дочь. Ну, и Хасан наверняка тоже захочет присоединиться к нашей компании. Он редко бывает на семейных торжествах, но такой повод даже он не упустит.

У меня мгновенно пересыхает во рту. В груди что-то болезненно сжимается, и я машинально прячу дрожащие пальцы под стол.

– Ну, не так уж вас и много, – поддерживаю шутливый тон беседы, тогда как все мое тело откликается на это известие каким-то совершенно неуправляемым трепетом. Сердце гулко колотится, словно я не взрослая женщина, обсуждающая сватовство собственной дочери, а девчонка, впервые столкнувшаяся с чем-то чересчур для себя сильным.

– Это потому, что мы предельно сократили состав, не желая вас сразу шокировать, – вторит мне смехом Амина. Я смеюсь вместе с ней, но внутри всё переворачивается. Я едва слышу последние её слова – перед глазами стоит Хасан. Сильный, спокойный, с тем его фирменным взглядом, который будто достаёт из самых потаенных глубин все то, что я привыкла ото всех прятать.

Доедаем десерт, пьем чай, обмениваемся комплиментами, но мысли мои уже не здесь. Я киваю, улыбаюсь, поддакиваю, а сама ощущаю странную дрожь – будто впереди экзамен, к которому я не готова.

Мы прощаемся у дверей ресторанчика, обнимаемся – и я ловлю себя на том, что наша встреча с Аминой оставила после себя самые приятные впечатления. Она свободна, умна, красива. Значит, и Миланке ничто не мешает быть такой, как она есть… Чувствую, как разжимаются костлявые пальцы страха, сжавшиеся на сердце. Ну и что, что все идет не так, как я планировала? Как сказала Амина, главное – счастье наших детей.

Выхожу на улицу. Морозный воздух бьёт в лицо, и это хоть немного отрезвляет. Но стоит мне вспомнить её слова: «Ну и Хасан наверняка тоже захочет присоединиться к нашей компании» – в теле вновь вспыхивает пожар.

Вечером рассказываю Стасу о нашей встрече с Аминой. Не выслушав меня до конца, тот начинает меня песочить, за то что я опять лезу туда, куда меня не просят. С психом объясняю, что об этой встрече меня попросила сама Амина. Дементьев тут же извиняется, идет на попятный, но что толку? Настроение порядком испорчено. Неужели я и впрямь произвожу впечатление такой самодурки? Он знает меня столько лет и… не знает?

Впрочем, эти мысли практически тут же вытесняют другие. Вместо того чтобы думать о меню, сервировке, подготовке к визиту, я перебираю в голове одно и то же: как не ударить лицом в грязь при Хасане? Он дипломат. Это подразумевает соответствующий уровень образования и манер. Наверняка для него не проблема вести диалог так, чтобы собеседник мог ощутить себя на высоте, даже если в его глазах он – пустое место. Я же чем больше думаю о Хасане, тем сильнее комплексую. Кто я для него? Дурочка, выскочившая замуж по залету и вынужденная тащить на себе не только дочь, но и семью в целом? Всё, чего я добилась – результат упорного труда, бессонных ночей и взятых на свой страх и риск кредитов. В его же семье, уверена, все по-другому. Их фамилия – уже капитал. А сеть родственных связей – страховка. В присутствии Байсаровых ты сразу понимаешь, что эти люди привыкли к другому масштабу. Им не нужно рвать жилы, чтобы чувствовать себя уверенно в любой компании. Им нет надобности торговаться, как базарная баба, с поставщиками и до хрипоты спорить с подрядчиками, чтобы их бизнес не вылетел в трубу. У них все схвачено. Чувство собственного превосходства они впитывают с молоком матери.

Если так разобраться, между нами зияет пропасть. Социальная, культурная, даже… духовная, что ли. Именно поэтому мне так неспокойно. Неуютно чувствовать себя вторым сортом в глазах мужчины, который так сильно тебя цепляет. Пусть в моменте, когда он на тебя смотрит, на это нет даже намека…

9.1

Хасан

Я вхожу в дом Дементьевых последним – так положено старшему. Пусть вперед идут мужчины помоложе – шумные, улыбчивые, нетерпеливые. Мне же спешить некуда. За годы дипломатии я научился ждать и даже в ожидании находить удовольствие.

В прихожей пахнет выпечкой, жареным мясом и дорогими духами. Этот запах совершенно особенный, и однозначно он принадлежит ей. Я какого-то черта запомнил.

Алла выходит навстречу гостям вместе с дочерью. Едва успеваю скрыть удивление. Сегодня она в длинном закрытом платье глубокого изумрудного цвета, с высоким горлом и длинными рукавами. Волосы собраны, никаких вызывающих украшений, лишь серьги – маленькие, но с хорошими чистыми камнями. В её облике я сразу отмечаю то, что редко встречаю у европейских женщин: сознательное уважение к нашим обычаям. И это невольно подкупает.

Перевожу взгляд ей за спину. Так вот ты какой… Муж. Склоняю голову чуть ниже обычного. Здороваюсь, представляюсь, подаю руку. А соблюдя необходимые формальности, возвращаю взгляд к Алле, которая как раз, затаив дыхание, наблюдает за мной. Её щеки вспыхивают, когда я подлавливаю ее на внимании к моей персоне. Но марку она держит – отвечает мне сухим кивком, будто совершенно не чувствует происходящего между нами безумия, и тут же отворачивается, переключаясь на других гостей.

– Проходите, пожалуйста… Адиль, ребята… Извините, так сразу всех и не запомнишь, – смеется, в волнении касаясь руками щек.

В гостиной стол ломится. Здесь и домашние лепёшки, и несколько блюд с бараниной, и овощи, нарезанные так, как у нас подают на свадьбах. Даже хингал есть. Я улыбаюсь краем губ: Алла явно готовилась. Это не просто гостеприимство – это знак уважения. Переглядываемся с Вахидом, который это тоже отметил. На самом деле Вахид не слишком доволен выбором сына… Да он по определению и не мог быть им доволен, учитывая, что девочка не из наших. Так что теперь каждая такая мелочь – существенный взнос в ее копилку.

Хлопаю племянника по плечу. И снова мой взгляд утекает к Алле, которая держится с величественным достоинством, хотя в ней нет-нет да и проскальзывает суета, свойственная любой хозяйке. Муж её, Станислав, старается держаться бодро, но рядом с Аллой он словно тень. Я замечаю все: и то, что он ничего не делает, чтобы ей помочь, хотя для их мужчин это норма, как излишне старается, отыгрывая роль мужика. С какой теплотой обращается к дочке… Хороший человек, добрый, наверняка любящий. Но ведь совершенно не подходящий ей.

Сватовство идёт своим чередом: мужчины переговариваются, женщины поддерживают разговор о детях, внуках, планах. По вполне просторной до нашего появления гостиной носятся разговоры и смех, а я по привычке искать не то, что сказано, а что скрыто, вслушиваюсь в тишину между слов.

Алла садится чуть в стороне от мужа. Она наклоняется к дочери, поправляет прядь волос Миланы, смеётся. Недоумеваю, как так вышло, что двое ее самых близких людей не замечают, насколько вымученно звучит ее смех.

Я не вмешиваюсь. Но каждый раз, когда её глаза невольно встречаются с моими, я вижу огонь. Слишком похожий на тот, что поедом жрет меня самого.

В разгар вечера я поднимаюсь со своего места. Много людей, шум, дети… Все так, как и должно быть, но как же тишины хочется! Выхожу в коридор. Квартира хоть и большая, расположение комнат примерно понятно. Направо кухня, в тупике – ванная, по обе стороны от которой спальни. Туда идти не вариант. Остается кухня. Сворачиваю и замираю, услышав тихий голос хозяина.

– Алла, блин, ну ты можешь хотя бы сегодня не висеть на телефоне?

– Нет, Стас! Не могу. У меня на таможне застряла партия товара на сто миллионов, а моего курьера второй час таскают по кабинетам, угрожая уголовкой.

– Так, может, он виноват?

– В чем?

– Да откуда мне знать? Может, не все, что надо, задекларировал.

– Господи, Стас… Ну ты вот если не разбираешься, лучше молчи! – злится Алла и тут же переключается на разговор по телефону. – Да, Георгий Дмитриевич, ну что там? Как конфискуют?! У нас все задекларировано! Вы же знаете, что я против нелегального ввоза…

9.2

Я отхожу в тень, чтобы она меня не заметила. Чувствую, как внутри закипает знакомый гнев, хотя голова остается холодной.

Алла продолжает говорить в трубку, почти забыв о муже:

– Георгий Дмитриевич, кроме того, что это просто огромные деньги, которые я не могу вот так запросто вынуть из оборота, без этой партии мы напрочь проваливаем сезон! Там праздничная коллекция, там куча ювелирки… Нельзя же так просто задержать товар на такую сумму без законных на то оснований?!

Алла делает паузу, выслушивая, как я понимаю, своего адвоката. Устало вздыхает, растирает виски.

– Ладно, это всего лишь деньги. Вы хотя бы Викторию отбить сможете? А по поводу товара я попробую сама договориться. Есть у меня контакты каких-то решал из таможни.

Отбив звонок, Алла опускается на стул.

– Алл, у нас гости… Давай, бери себя в руки и возвращайся.

– Дай мне пять минут.

– Слушай, ты все же подумай, может, ну его к черту?

– Что именно?

– Бизнес этот. Сегодня твоего байера чуть не повязали, завтра тебя. Как видишь, тот факт, что ты пытаешься вести дела честно, не является страховкой от беспредела.

– Супер. Ну вот брошу я сейчас все. И что?

– Что?

– Да! Как ты видишь нашу дальнейшую жизнь?

– Ну, ты, конечно, нашла время обсудить эту тему, – хмурится Стас. Алла вскидывается. Отнимает от лица руки. Чуть приоткрывает рот, но, так ничего и не сказав, поджимает губы.

– Иди-ка ты к гостям, Стасик, – устало велит она.

– Вот и пойду. Кто-то должен уделить им внимание, – последнее, что я слышу, перед тем как отступить. Стас проходит, едва не коснувшись рукой полы моего пиджака, но так и не замечает чужого присутствия. В дикой природе он бы не прожил и пары минут. Он вообще не читает пространство. Мне хочется пойти за ним и хорошенько встряхнуть, внушая, что женщина по определению не должна сама справляться с проблемами. Но что-то не дает. Оборачиваюсь и понимаю, что, в отличие от мужа, кое-кто чувствует меня очень тонко…

Алла. Она сидит вполоборота, телефон лежит на столе, пальцы всё ещё дрожат от напряжения. И в тот момент, когда я оборачиваюсь, её взгляд впечатывается в мой, будто она знала, что я был здесь все это время. Будто чувствовала…

Щёлкает выключатель. В груди – ток. Господи, это вообще нормально? Так реагировать на чужую женщину? Нет, понятно, что я привык видеть людей насквозь: дипломатия научила считывать мимику, жесты, скрытые знаки. Но это не то. Это мощнее, глубже. Здесь нет места ни анализу, ни какой бы то ни было логике. Это чистый инстинкт. Опция, вшитая в мою ДНК.

Во все глаза на нее смотрю… И Алла тоже не отводит от меня взгляда. Её дыхание ощутимо меняется, будто она сама испугалась того, что произошло между нами за эти несколько секунд тишины. Я отворачиваюсь первым. Потому что если не сделаю этого сейчас – не смогу остановиться.

Возвращаюсь за стол, пока нас не застукали. На меня обрушиваются смех детей и разговоры мужчин о политике. Чуть в стороне от них Амина с Миланой обсуждают плюсы и минусы ресторанов, видно, выбирая место для свадебного банкета. И вроде бы все идёт так, как и должно идти, но… Но!

Делая вид, что и не уходил, вклиниваюсь в разговор. Но всё это – лишь фон. Потому что все во мне сконцентрировано вокруг другой темы.

Через пару минут к нам за столом присоединяется и хозяйка. Она улыбается, что-то говорит Аминe, кивает сыновьям Вахида. Её голос мягкий, уверенный. Но я уже знаю, скольких сил ей стоит эта кажущаяся лёгкость. Её пальцы иногда касаются бокала или вилки чуть дольше, чем нужно, будто она пытается нащупать опору.

Невольно я вспоминаю женщин в своей семье. Жен дядьёв и братьев, мать, бабушек – гордых, красивых, умеющих и работать, и смеяться, и детей поднимать. Знающих, что рядом всегда есть мужчина, на которого при случае можно опереться. Мужчина, который прикроет, подскажет и защитит… Как бы ни была занята наша женщина, она не живет с ощущением, что всё держится на ней одной. А Алла вынуждена. И именно это делает ее несчастной.

9.3

Говоря о женщинах, я не могу не вспомнить и свою жену. Дочь… Болезненные воспоминания царапают сердце. А еще пять, десять лет назад они когтями рвали его на части. Во мне поднимается чувство вины за то, что я снова позволил себе это чувствовать. И страх новой потери. Хотя какого черта?! Ничего я не позволял. Я вообще ничего, мать его так, не контролировал.

Я могу лишь констатировать, что эта женщина занимает все мои мысли. Этот её взгляд, эта тихая, почти неуловимая дрожь в плечах, то, как она старается держать лицо, хотя сердце её наверняка бьётся так же быстро, как и моё сейчас – все, о чем я могу думать.

Стас что-то рассказывает соседу, увлекаясь деталями, и не замечает ни усталости жены, ни того, как она поправляет скатерть, лишь бы занять руки, ни того, что её глаза слишком часто ищут мои… Он даже не замечает, что женщина, с которой он прожил двадцать лет, утекает, будто вода сквозь пальцы.

И да, я уверен, что утекает.

Прямо ко мне. Это лишь вопрос времени.

Сватовство подходит к концу. Гости встают из-за стола, благодарят хозяйку, женщины принимаются собирать посуду. Алла держится достойно, но я вижу, что силы её на исходе. Слишком много хлопот, слишком много напряжения для одного вечера. А Стас даже тут не спешит ей помогать. Стискиваю зубы, чтобы никак не прокомментировать увиденного, потому что пока она с ним – это вообще не моего ума дело. Держать себя в руках сложно. Присоединяюсь к родне в прихожей. Здесь царит невообразимый шум: кто-то ищет шарф, кто-то помогает детям надеть куртки. Я жду, пока толпа схлынет. И только тогда подхожу к Алле.

– Спасибо за этот вечер.

Она кивает. Но я вижу, что пальцы её чуть сильнее сжимаются на дверце шкафа.

– И, пожалуйста, не волнуйтесь по поводу неприятностей на работе, – добавляю так же тихо. – Все будет хорошо.

Она вскидывает на меня быстрый взгляд, но уточнить что-то так и не решается. Слегка склоняю голову, прощаюсь и выхожу вслед за остальными.

Для меня это естественно: женщина не должна тратить силы на борьбу с тем, от чего ее должен оградить мужчина. Для неё это, возможно, непривычно. Но однажды она поймёт, что именно так и должно быть. Однажды… так и будет.

Когда мы рассаживаемся по машинам, первым тишину нарушает Вахид:

– Ну, Хасан, что молчишь? Как тебе наши будущие родственники? – в его голосе привычная требовательность, но глаза масляно блестят – невооружённым взглядом видно, что племянник доволен.

Я немного медлю, подбирая слова.

– Да ты сам все видел, Ваха. Хорошие люди, выказали нам положенное уважение. Хозяйка даже наряд выбрала соответствующий, – кривлю губы – мне это и в самом деле понравилось, хотя если Алла в дальнейшем захочет одеваться так, как привыкла, я ей не стану мешать.

– Она вообще хорошая. Заметил, Ваха? К каждому нашла подход, даже с детьми шутила, – вставляет свои пять копеек Амина. – Теперь я понимаю, в кого Милана такая славная чистая девочка.

– А муж? – хмурится Вахид. – Как по мне – так ни то ни сё!

– Муж как муж. Добрый, спокойный, – Амина неожиданно встает на сторону Миланкиного отца. – Не всем же быть супермачо.

– Это ты на меня, жена, намекаешь? – оскаливается Вахид, забрасывая руку Амине на плечи.

Та усмехается мягко, по-женски:

– Главное, что у Миланы правильный пример семьи перед глазами. И любящий отец. Для девочки это важно.

Замолкаем на какое-то время. Каждый думает о своём. А потом я все же подытоживаю:

– Амина права. Такая не накличет позор на наш род.

Мы переглядываемся. Для нас это самое главное. Всё остальное решаемо.

10.1

Алла

– Ма-а-ам? А ты куда в такую рань?

Миланка просовывает лохматую голову в приоткрытую дверь и сонно хлопает глазами.

– На работу. Чего не спишь?

– Не знаю. Переволновалась, наверное, – зевает во весь рот. И в этот момент выглядит такой юной, боже, что мне хочется усадить ее на колени и покачать. Ну, какой ей замуж?! – рождается истеричная мысль, которую я тут же отгоняю. Что толку возвращаться к ней вновь и вновь, если все уже решено?

– Не волнуйся. Все будет хорошо.

– А у тебя?

– И у меня, конечно.

– Точно? Выглядишь обеспокоенной.

– Небольшие проблемы на таможне, – бурчу, надевая туфлю на ногу. – Все решаемо.

– Ну, смотри. А если возникнут трудности – мы подключим отца Адиля.

– Вахида? Зачем? – изумляюсь я и этому предложению помощи, и Миланкиной чуткости к моему настроению. Обычно она ничего дальше своего носа не видит. Эмпатия в таком возрасте вообще мало кому свойственна.

– Он – владелец порта, мам, – закатив глаза, напоминает доча. – Думаешь, у него нет связей в таможне?

– А-а-а, вот в чем дело. Ну, слава богу, они у твоей старушки-матери тоже имеются. Не парься.

Надев вторую туфлю, подхожу к Миланке, чтобы поцеловать на прощание, и торопливо шагаю к лифтам. На таможню еду, как на фронт. Прокручиваю в голове список аргументов и фамилий, к кому можно будет обратиться на крайний случай. Сто миллионов – это не просто вынутые из оборота деньги. Это сезон, это зарплаты, это репутация, которую я создавала годами. Хорошо, хоть Викторию, промурыжив, освободили. Не то пришлось бы срываться в ночь.

Склад временного хранения приветствует меня жужжанием погрузчиков и металлическим эхом. У ворот пахнет соляркой и холодом. Я оформляю пропуск, прохожу в здание, поднимаюсь на второй этаж по лестнице с обшарпанными бетонными ступенями. Серо, неуютно... На откатах могли бы и ремонт сделать, чтобы рядовым сотрудникам не приходилось сидеть весь день в такой не располагающей к труду обстановке.

– Подскажите, пожалуйста, где мне найти старшего смены? – спрашиваю у девушки за стеклом.

– Третья дверь направо, – отвечает она, не поднимая глаз.

Старший смены – молодой, вымуштрованный, очень корректный. Представляется по форме. Не хамит, не давит, объясняет степенно: «Поступило обращение, мы обязаны проверить. Ничего страшного».

Моему человеку угрожали уголовным делом, а привезенный им товар собирались конфисковать! Видно, у нас со старшим лейтенантом Журавлевым разные представления о страшном. Кажется, он просто пытается заговорить мне зубы. Ну, ничего. Не на ту напал. Готовая к бою, я дёргаю молнию прихваченной с собой папки, вытаскиваю сертификаты, декларации соответствия, сверяю коды, с пеной у рта доказывая свою правоту. И вдруг понимаю: а бомбить-то и не по кому! Люди вежливы, процедура движется, паллеты уже в боксе досмотра, инспектор скрупулёзно фиксирует то, что видит в отчете. И это очень и очень странно, учитывая то, как все начиналось. Интересно, что изменилось с тех пор? Почему таможенники сменили гнев на милость? У меня вроде нет таких рычагов давления. Или все-таки есть? Дыхание перехватывает от волнения, стоит вспомнить, что Хасан произнес на прощание. Что если это была не просто дежурная фраза, как я было решила? Что… если?

В необычайном волнении я захожу в стеклянный коридор и смотрю вниз, на бокс. Канцелярский нож сотрудника вспарывает полиэтилен, шуршит упаковка, из коробок достают пальто, сумки, ремни. Наблюдаю за этим, затаив дыхание. Потому что знаю, как легко повредить товар одним неосторожным движением. Как-то я сама нечаянно поцарапала коробку от сумки Эрмес. Казалось бы – мелочь. Но для покупательниц, готовых выкинуть тридцать тысяч евро за сумку, это оказалось проблемой.

– По первой паллете все чисто. По второй – тоже. Что же касается бижутерии, то мы вызвали эксперта, он уже в пути.

– Отлично, – выдыхаю я.

10.2

Эксперт приезжает быстро. Достаёт лупу, проверяет маркировку, сверяет артикулы с указанными в сертификатах. Кивает, дескать, всё в порядке. Заполняет соответствующий акт. Журавлёв звонит кому-то. Я слышу что-то вроде: «да, выпускаем». Интересно, перед кем это он отчитывается? Впрочем, все равно. Главное, что я слышу волшебное слово – «выпуск».

Прячу лицо в ладонях. Секунду просто сижу на пластиковом стуле у окна, в которое, наконец, пробиваются первые лучи солнца. Где-то пищит погрузчик… Обычный день.

Когда ситуация почти полностью улажена, приезжает наш юрист. Георгий Дмитриевич полночи потратил на то, чтобы выдернуть Вику из цепких лап таможенников, так что я ничуть не возмущена тем, что он почти на час опоздал.

– Закончите здесь? Мне хочется выйти на воздух…

– Конечно-конечно, Алла Вячеславовна. Вы вообще можете ехать домой.

Киваю, а про себя думаю – ну уж нет. Я уеду, только когда получу твердые гарантии, что от нас отстали, и подобное больше не повторится. В коридоре жуткий сквозняк – кто-то открыл незаметную дверь, ведущую прямиком наружу. Из щели тянет свежим воздухом и дымом дорогих сигарет. Вместе с холодом в помещение проникает странное ощущение чужого присутствия. Оглядываюсь, но ничего не вижу. Лишь мимолетное движение у стеклянной двери… Сердце колотится где-то в горле. Озираюсь по сторонам… Ну не могло же мне показаться?! Нет. Этого мужчину я чувствую даже на расстоянии. И это, конечно, полнейшее безумие.

Срываюсь с места и бегу. Каблуки отбивают ритм по металлическому полу мостика. Соскальзываю с пандуса, залетаю во двор. На секунду меня слепят габариты отъезжающей фуры. Стоянка большая, машинами заставлено всё. Я обегаю первый ряд, второй… и, наконец, вижу его. Чёрное пальто, седые виски, профиль, который невозможно перепутать с чужим – гордый, упрямый. Хасан быстрым, но неторопливым шагом идёт к дальнему выезду. Идёт так, как уходят люди, которые не хотят быть замеченными. И, уж конечно, не ждут благодарностей.

– Хасан! – голос звучит тише, чем я рассчитывала. – Хасан! Подождите!

Он останавливается не сразу. Сначала замедляет шаг, потом поворачивается. И смотрит так, будто мы с ним продолжили разговор, начатый когда-то давно.

– Почему вы вмешались? – спрашиваю, не придумав ничего лучше.

– Думаешь, это я?

– Слушай, ну перестань… Детский сад какой-то, – отвечаю, и себе отбросив формальности. Руки снова начинают дрожать, но уже от страха, что я действительно все не так поняла.

Хасан чуть склоняет голову. С жадностью ловлю каждое его движение, каждый жест. Приближаюсь еще на шаг. Меня окутывает смесью запахов: легкого морозца, выхлопных газов, все того же сигаретного дыма и его парфюма – древесного, с лёгкой горчинкой. Я уже сто раз мысленно репетировала, как буду говорить с ним, если когда-нибудь мы вновь останемся с ним наедине. Но все зря, потому что слова становятся абсолютно ненужными, у нас с ним некий общий ритм, к которому подстраиваются и пульс, и дыхание, и течение мыслей.

– Хочешь это обсудить?

Он делает шаг ко мне, приближаясь на ту дистанцию, на которой уже нельзя делать вид, что это разговор двух посторонних.

Я, затаив дыхание, киваю. Думая о том, что, наверное, именно так взрослые люди и совершают глупости – после таких вот испытаний, в самых неожиданных, блин, местах, когда вдруг отпускает страх, и на минуту становится неважно, как правильно.

Я на двенадцатисантиметровых каблуках. Благодаря этому наши глаза оказываются почти на одном уровне... И хоть я обеими ногами стою на бетоне, земля почему-то идет волнами и вздрагивает. Хасан же… Он всё ещё позволяет мне отступить. Это бесит и трогает одновременно. Я стою, намертво пришпилив себя каблуками к дорожке, и упрямо поджимаю губы. И тогда он легко касается моей щеки тыльной стороной пальцев.

– Уверена?

– Да!

– Тогда пойдем в машину. Ты уже заледенела.

10.3

Он бы так не сказал, если бы знал, какой огонь пылает у меня внутри!

Рука Хасана легонько касается моей поясницы, задавая направление. Прикосновение легкое, почти невесомое, но такое властное, что у меня подкашиваются колени. Я послушно иду в указанную сторону, и каждый его шаг будто задаёт ритм моему дыханию. Хочу ли я поговорить? Господи, он же не скажет мне ничего из того, чего бы я не знала. Тогда зачем это все?

А тебе правда неясно, Алл? Ты на кой под дурочку косишь?

Хасан открывает дверь машины и слегка склоняет голову, приглашая внутрь. Мы сошлись на том, что у славян много стереотипов насчет кавказцев, но увидев, на чем он ездит, я едва сдерживаю смешок – потому как его огромный навороченный внедорожник – венец всех стереотипов, ей богу.

Открыв для меня дверь, Хасан поджимает губы, будто тоже силится не улыбнуться, считав каким-то непостижимым образом, о чем я думаю. Меня откровенно пугает эта странная телепатия, возникшая между нами буквально с первых минут знакомства. Ведь в норме так не бывает. Торопливо заступаю на подножку и плюхаюсь в кресло. Тут же хлопает дверь. Я перевожу дух, впитывая едва ощутимый аромат нового салона и его особенный аромат. Меня не отпускает дрожь, хотя внутри вроде бы не холодно. Хасан садится рядом, поворачивается ко мне, и на секунду между нами повисает напряжённая тишина.

– Уверена? – повторяет он с насмешливым участием в голосе.

Я киваю. И тут случается что-то, что невозможно описать словами. Его ладонь обнимает моё лицо так осторожно, будто я хрупкая, как стеклянный елочный шар. И в то же время так властно, словно я принадлежала ему всегда. Его пальцы скользят по щеке к виску, и я закрываю глаза, позволяя этой мягкой силе вести меня.

Когда его губы касаются моих, это не похоже ни на один поцелуй в моей жизни. Нет привычной торопливости, нет жадности – только медленное и необратимое поглощение. И во мне что-то ломается. Вероятно, мои принципы. Я проваливаюсь в этот поцелуй, как в тёплую воду, переставая чувствовать холод, стыд, время... Хасан целует так, будто умеет считывать мои тайные желания ещё до того, как я сама их осознаю.

Его губы мягкие, но неумолимые. Он не предлагает. Он берет свое. И от этого я тянусь к нему еще настойчивее. Моя рука сама собой ложится к нему на грудь, «слушая» срывающийся ритм его сердца, так созвучный моему собственному...

Мир рушится и собирается заново. Каждое его касание запускает в моем теле новые и новые волны желания. Его ладонь скользит ниже, к моему затылку, и в этом жесте столько мужской решимости, что у меня подкашиваются колени, даже сидя. Я теряюсь в его поцелуе, забывая, кто я, где я, как сюда пришла. Знаю только одно – это не распущенность и не случайность. Это неизбежность. Данность. Жизненная потребность, если хотите.

Я едва нахожу в себе силы отстраниться, чтобы вдохнуть. Его взгляд в упор – тяжёлый, внимательный, опасный. Но опасный не для меня. Опасный для всего, что было до этого момента.

– Что мы делаем? – растерянно шепчу я.

– Живем, – спокойно отвечает Хасан. Его голос низкий, глубокий, и от этого уточнения у меня выступают мурашки. Он стряхивает их пальцами и снова меня целует. Я отвечаю с тем отчаянным голодом, которого не чувствовала уже сто лет. Внутри все раскалено, будто в жерле вулкана: горло пересыхает, тело забывает, что значит держать дистанцию.

Не знаю, сколько длится этот шквал. Минуту? Десять? Время теряет смысл. Есть только дыхание, касания, тепло его ладони, сильные пальцы, становящиеся все более нетерпеливыми, и мой громыхающий в ушах пульс.

Он дает мне передышку только потому, что нам обоим нужен воздух. Я прижимаюсь лбом к его щеке, ловлю дыхание.

Мы снова замолкаем. Двигатель приглушённо урчит, на стекле тает тонкая кайма инея. Я пытаюсь собрать в кучу разбегающиеся мысли, но они всё время возвращаются к его рукам, к его голосу, к тому, как просто он снимает с меня груз, который я таскала годами. По привычке справляться со всем в одиночку, упрямо шепчу:

– Я не просила тебя вмешиваться.

– Значит, я вмешался без твоей просьбы. Так бывает.

– Да? – я смотрю прямо. – И что теперь?

Хасан не отводит взгляда. И нет в нем ни сомнения, наверняка сочащегося из моих глаз, ни ужаса, ни даже призрачной тени паники.

– Теперь ты поедешь к себе в офис, – спокойно отвечает. – Раздашь поручения и сделаешь вид, что сегодня обычный день.

– Я не про сегодня, – перебиваю его. – Я про нас. Что… это вообще было? И что теперь будет, а?

Мой голос звучит жалко…

Хасан медлит долю секунды, прикидывая, действительно ли я хочу услышать ответ. Потом подаётся ближе и говорит негромко, но довольно-таки безапелляционно:

– Думаю, первым делом ты уйдёшь от мужа.

– Уйду? – сиплю я, зачарованно глядя в его глаза.

– Конечно. И мы будем вместе.

Слова Хасана тяжело падают между нами. Я машинально сглатываю. И в ужасе веду головой из стороны в сторону.