Дары жизни

Пролог

Я парила… Я думала, что это будет больно. Думала, что буду испытывать муки ада, но этого не было… была лишь я, темнота вокруг и самые прекрасные глаза на свете. Они были глубже ночи, чернее самой тьмы, в них тонул мир, и в этом утоплении рождалась странная, сладкая свобода. И я улыбалась, гладя на них. Улыбалась, ощущая как мое тело растворяется, боль уходит, как исчезает все в мире, оставляя лишь меня и того, кого я люблю.

— Что ты здесь делаешь? – спросила я с улыбкой продолжая падать в бездну, но мужчина лишь нежно мне улыбнулся. Он только улыбнулся в ответ, и в улыбке этой было спасение. Ветер трепал его волосы, как будто сам мир пытался прикоснуться к нам, а дыхание застопорилось от сладкого, захватывающего ощущения падения. Но он был рядом. Я была не одна. И в этом «рядом» вся вселенная переставала быть чужой.

Моя рука лежала на его щеке — кожа была тёплой и гладкой, словно мрамор после долгого лета. Его лицо было спокойным, и на мгновение он закрыл глаза, будто запоминал этот миг. Его пальцы коснулись моих, и прикосновение было как мелодия, простая и вечная.

Падение вниз было таким реалистичным. Оно растекалось по венам, согревая, обещая бессрочное усыпление и вечный покой одновременно. Здесь ад и рай сливались в одно — искупление и вознаграждение вращались в одном танце. И я знала, что я здесь навечно. Искупление грехов…

— Ты должен был вернуться в свой мир, к своим… — выдохнула я, коснувшись пальцем его губ, ощущая их мягкость, живую и нежную. Боли не было. Не осталось и сожаления. Было только это — широчайшее, бездонное чувство любви, что переполняло меня до краёв. К нему. К моему дару. К моей погибели. И в этом признании я улыбнулась ещё сильнее, потому что любить его значило быть полной. Быть собой.

— Я здесь, чтобы любить тебя… — Мой Мрак резко распахнул глаза, вовлекая меня в свой бесконечный космос глаз, где были видны не просто черные дыры, а новые галактики и миры… Множество смертей и… Сотни, тысячи лет бесконечного одиночества. И…

Мягкие губы агрессивно набросились на мои, и мир взорвался — но не разорвался, а вспыхнул так ярко, что я заново обрела своё тело. Вернулось всё: пульс, тепло крови, дрожь в плечах, обжигающая потребность. Его поцелуи были и шаловливыми, и властными одновременно — как если бы ласка и желание вели дуэль, а я была полем боя и добычей. Я чувствовала каждую его клетку через кожу, как будто он вплетается в меня невидимыми нитями. Его запах, тёплый привкус губ, тихое звучание голоса, смешанное с моим собственным дыханием.

Страсть развернулась внутри, широкая и бесконечная, наполняя меня до краёв. С ней шла любовь — такая слепящая, что хотелось кричать и молчать одновременно. И шла ненависть — к невозможности приручить этот дар, к боли, что он приносил прежде, к власти, которой я не могла овладеть. Дар Богини… он жил во мне, как неукротимый огонь, и я раньше отчаянно пыталась укротить его, подчинить. Но сейчас я не хотела его подчинять. Я хотела только его — быть с ним, слиться с этим невозможным, невероятным существом, быть одним целым.

Я не знала, была ли на нас одежда — не чувствовала ткани, только жар его губ, оставляющих следы по моей груди. Его глаза, что когда-то носили ярость, сейчас смотрели на меня с тихим умиротворением — так смотрит любимый на любимую. Он был полон нежности и ярости одновременно. Его пальцы прошли по моему боку, обхватили талию, притянули к себе. Я откликнулась, выгнувшись в его ладонях, поддаваясь и сопротивляясь в одном дыхании.

Его губы захватили в сладкий плен мой сосок, и яркое наслаждение пронзило меня насквозь. Тепло распространилось снизу вверх, разливаясь по телу как расплавленное золото. Я стонала тихо, не в состоянии вспомнить, где кончаюсь я и начинается он. Каждая его ласка сжигала старые шрамы и в то же время открывала новые. Я наслаждалась этим. Этим бесконечным падением. Этой Тьмой. Этим Мраком. Моим Мраком…. Моё спасение и моё проклятие. И в этот миг, я хотела только одного — чтобы этот огонь никогда не погас.

Воздух ласкал наши обнажённые тела, пока мы падали, и в этом падении не было места страху. Он растаял, как утренний туман, оставив только тепло — жар от прикосновений, от дыхания, от той близости, в которой я тонула с удовольствием. Я наслаждалась этим. Сходила с ума от горячего языка и рук мужчины, падая в бесконечную пропасть бытия, откуда не возвращаются, откуда нет выхода. И это было не ужасно — это было освобождением.

Мои пальцы зарылись в темные волосы мужчины, ласкающие меня под влиянием ветра, как и их хозяин. Я не понимала, почему раньше держалась от него на расстоянии, почему отталкивала моего Мрака: боялась его смертельной силы, считала его пугающим, агрессивным, властным. Но теперь эти страхи таяли в его губах, в тёплом запахе кожи, в ритме его сердца рядом с моим. Я решила рискнуть — попытаться спасти хотя бы одного из нас. Для него ещё есть шанс. Должен быть.

Слезинка скатилась с моей щеки, но ее тут же подхватил ветер и унес куда-то вверх, прочь от нас. Прочь от всего…

— Ты свободен, Мрак… — прошептала я, чувствуя, как приближается истинное наслаждение. Я сжимала его волосы в горсти, зная, что это может быть последний раз, когда он прикасается ко мне, последний раз, когда мы вместе. Кода я вижу его… — Ты свободен… Я отпускаю тебя, Мрак.

Тело выгнулось снова, но это было больше, чем оргазм; это было больше, чем разрыв и чем разбитое сердце — это было открытие новых оттенков боли и блаженства, которых не постиг мой отец, будучи сам Болью. Боль теперь была не наказанием.

Его чёрные глаза смотрели на меня с улыбкой и мягкой любовью. Казалось, он не боится нашего расставания, и его спокойствие меня успокаивало — он не подчинялся мне и не следовал моим указаниям, он был свободен быть собой, даже если это означало разрыв. Он не должен подчиняться мне. Не должен следовать моим желаниям…

Я впервые поняла почему же дары так сопротивлялись нам. Так сопротивлялись тому, что мы с ними делаем. Так хотели сбежать, исчезнуть, забыть…

Глава 1

Солнечный свет падал сквозь высокие двустворчатые арочные окна, играя. Капли крови падали на блистающий белизной мрамор тронного зала, но на солнце они мерцали как крошечные рубины и отбрасывали маленькие, живые блики — не только свидетельство насилия, но и напоминание, что мир продолжается. В воздухе слышался свист плети и тяжелое дыхание. Но не мужской стон.

Я стояла за ширмой тронного зала и подглядывала за очередной сценой подчинения моей матерью своих Даров. Это было страшно. Это было кроваво. Это было красиво…

Наверное, именно потому, что это было красиво, я приходила сюда вновь и вновь, наблюдая, как обагренная кровью кожа вгрызается в тело мужчины, а он даже и не думает выказывать своей боли, глядя на мою мать с плохо скрываемой насмешкой в глазах. В этой насмешке я различала не только вызов — там проскальзывало что‑то светлое, как намёк: даже те, кого держат в страхе, могут ждать рассвета.

Дары моей матери были все агрессивны. Я знала эту ее маленькую тайну, потому что слишком часто меня никто не замечал во дворце: слишком мелкой и слабой я выросла. Ну, они так считали, а я не собиралась никого разубеждать. Пока не собиралась… Сейчас это было даже выгодно, потому что давало мне доступ ко всем тайнам королевства. Но теперь доступ казался мне не только инструментом выживания, но и возможностью изменить ход событий: зная слабые места — и матери, и двора — я могла подготовить почву для чего‑то лучшего.

— Ты будешь слушаться меня, Арфей!

Слегка визгливый голос матери, совершенно непохожий на мой, разрезал прекрасную музыку боли, которой я питалась… Но в самом деле — глупо было пытать Боль болью. Мать до сих пор так и не поняла этого. И в её непонимании таилось спасение: чем сильнее она сжимала поводья, тем сильнее рвались цепи у тех, кого она держала, и тем яснее становилось, что надежда еще есть в этом мире.

Плеть вгрызлась в превращенную в кровавое месиво спину в последний раз, словно перечеркивая все предыдущие старания. Но мужчина лишь улыбнулся. Светло и солнечно, словно и не ощущал той боли, что должна была быть. Потому что на самом деле он наслаждался ею, как моя мать наслаждается хорошей едой, красивыми нарядами и обожанием некоторых подданных. В этой улыбке было что‑то не разрушенное — верность себе, которая не ломается даже под ударами: она как маленький огонёк, готовый разгореться в пламя надежды.

— Арфей!

Мать все еще пыталась добиться от него признания своей власти, но я знала, что он будет молчать. Молчать и не подчиняться, а это значило, что мать теряла контроль. Теряла контроль над собственными Дарами и близок тот момент, когда мои старшие сестры вступят в войну за трон, который стремительно потеряет мать, стоит ей только выйти из себя. И в этой надвигающейся сумятице я уже видела не только угрозу — я видела шанс: разломы в старом порядке всегда оставляют место для нового.

Еще один свист, резко разрезающий воздух, и пытка продолжилась. Но сын богини, распятый сейчас перед матушкой прямо посреди тронного зала, вытянутый цепями и прикованный к потолку так, что едва мог стоять на цыпочках, лишь весело рассмеялся, явно чувствуя свою скорую свободу. Его смех звучал как обещание рассвета — громкий, дерзкий и заразительный. Он топил лед ужаса в моем сердце и пробуждал в нём решимость.

Два других Дара матери не вмешивались в это, наблюдая за кровавой сценой сбоку. Они и не могли вмешиваться, когда женщина «налаживала» отношения с одним из своих Даров. Но в этот раз я видела в их глазах не сочувствие брату, как это бывало обычно. Нет. В этот раз они ликовали вместе с ним. Они все ощущали скорую свободу. И в этом ликующем блеске я различила то самое начало: когда те, кто был инструментами террора, впервые бросают на него косые взгляды, значит, перемены уже идут. Я выдохнула тихую надежду и поняла — если держать глаза открытыми и действовать осторожно, то однажды эти лучи света озарят не только тронный зал, но и весь наш мир.

Плеть продолжила свою игру, в то время как взгляд прикованного мужчины становился все более и более торжествующим. И мне бы сказать матери о том, что она лишь приближает свой конец, приближает свободу своих Даров от нее, но я молчала и пряталась за троном, откуда меня никто не мог увидеть, зато я могла видеть всех.

Я была рождена именно от Боли. От этого прекрасного и юного сына Богини, который сейчас вместо криков весело смеялся, словно плеть, рвущая его спину, не более чем пустяк. Впрочем, только я понимала, что для него это действительно может быть пустяк. Его смех для меня звучал не как каприз безумца, а как предвестие — знак того, что дар, которым мать злоупотребляет, способен вернуть себе свободу. У него была стойкость, от которой рождалась надежда.

Убить его моя матушка не посмеет, так как сама тут же лишится дара, а боль… Боль — это его стихия, где он главенствовал над всем сущим.

Боль родов, травмы, любая физическая боль — нет той грани боли, которую он не мог бы обойти или даже вызвать самостоятельно, чем мать пользовалась постоянно, удерживая двор в страхе этого своего дара. Только вот, наверное, я единственная знала, благодаря своей незаметности и «болезненности», что каждый дар имеет две стороны и то, что используется во зло, может стать самым большим благом. И в этой мысли жила надежда: если боль может ломать — значит, она же может и исцелять, если направить её иначе. Я была горда, что родилась именно от Боли, а не от Плоти или Ужаса.

Пусть женщины и рождались изначально без даров, но толику сил своих отцов они все же получали. Самую кроху, которой хватало мне с лихвой, чтобы спокойно смотреть на любые кровавые развлечения при Дворе и при этом наслаждаться зрелищем, а не падать в обморок от ужаса и переживаний. Ведь это была всего лишь боль… Видя, как действуют дары, я училась понимать их слабые места и возможности.

К тому же Плоть и Ужас были более слабыми богами, по сравнению с Болью. Потому что Боль — она везде: рождение детей, первый секс, изнурительные тренировки, разрыв отношений, душевные травмы, смерть… Два остальных же применялись редко. Нет, Ужасом еще моя мать любила порой кого-то запугивать, но всегда финальный аккорд доставался Боли. А вот Плоть… его в действии я видела лишь раз.