Давай его покормим!

По залитой оранжевым светом фонарей, заметенной снегом дорожке шел большой белый кот. Распушив хвост, то и дело брезгливо отряхивая лапы, он всем своим видом излучал неодобрение. И снегу — хрустящему от морозца, искрящемуся в свете фонарей и полной луны; и погоде в целом — прекрасной, надо сказать, погоде для конца декабря! А главное — собственному пребыванию среди снега, мороза, подметающего дорожки ветра, вдали от теплой комнаты и законной кошачьей мисочки с печенкой.

Да, иной раз честному коту поневоле приходится выбирать не мягкий плед и сочные мясные кусочки, а ночные прогулки по далеко не мартовской погоде.

Пожелай кто-нибудь выяснить, что позабыл комнатный питомец на улице, среди снега и ветра — легко заметил бы, что котяра идет следом за невысокой девушкой. Стройная фигурка в клетчатом пальто и синей шапке с помпоном мелькала среди деревьев парка, там, где дорожка разбегалась на несколько узких тропинок. Ни девушка, ни кот никак не могли попасть под чужие взгляды: окна ближайшего здания были темны, горел лишь тусклый огонек, освещающий табличку у входа: «КОРПУС ПОГОДНОЙ МАГИИ». Даже самые фанатичные студенты и самые злобные преподаватели давно разошлись; если и был там сейчас хоть кто-нибудь, так разве что сторож, и тот сидел перед телевизором с кружкой горячего чая, бурча, как досадно, что на дежурстве не положено употребить чего-нибудь покрепче.

И все же, прежде чем свернуть на тропинку, девушка украдкой оглянулась — кот едва успел шмыгнуть за фонарный столб, — да и по парку шла быстро, то и дело оборачиваясь, словно ждала, что вот-вот за спиной возникнет кто-нибудь.

Тропинка уперлась в невысокий решетчатый забор, вильнула влево, и еще через десяток шагов девушка открыла калитку и тенью скользнула внутрь. Кот сердито мрявкнул и припустил со всех ног. Домчался до заборчика, поднырнул под решетку — и отпрянул. Что-то невидимое, неосязаемое, не пускало дальше, не давало пролезть между прутьями или под ними, отталкивало. И пугало — до вздыбившейся шерсти на загривке.

Кот взвыл, и в то же самое мгновение сонную тишину над парком разорвал совсем другой звук. Низкое, рокочущее ворчание, скорее ощутимое, чем слышимое, вызывающее паническую дрожь внутри. Звук нарастал, меняя тональность, от него замирало дыхание и словно вибрировали кости. Ворчание переходило в рык, тягучий, горловой, полный тоски и ярости. Не помня себя, кот бросился прочь.

Вряд ли сам понимал, что за инстинкт его ведет, куда несут лапы. Пронесся парком, заснеженными дорожками, попетлял между корпусами, взлетел по ступенькам, прошмыгнул под ногами идущей коридором парочки… Сюда рык не доносился и не мог доноситься, из-за дверей комнат слышалась музыка, голоса, громкий смех и не менее громкое: «Умолкните уже, наконец, у меня зачет завтра!»

Заскребся в дверь, налег что было сил, и та поддалась.

— Кого еще принесло? — сидевший над конспектами парень поднял голову, но кот уже промчался по тесной студенческой комнатке и вспрыгнул ему на колени. Закогтил передними лапами свитер. — Магистр? Чего это ты… Эй, отстань от моего свитера! Пойдем-ка, — парень встал, подхватив кота под пузико, — доставлю тебя к хозяйке.

Кот извернулся всем телом, вцепился в человека всеми когтями, уставился ему в глаза и взвыл. Очень выразительно взвыл.

***

Грег Николсон к зверью, хоть волшебному, хоть нет, относился равнодушно. Магозоологию учил ровно в той степени, которая необходима боевому магу, всеобщего помешательства на фамильярах не одобрял и себе заводить не собирался. Зачем? Фамильяры нужны девчонкам, просто потому что девчонки любят всяких «лапочек» и «пушистиков». Нужны геологам, промысловикам, вообще любому, чья работа связана с путешествиями в диких местах — если, конечно, с умом выбрать питомца, чтобы толк был и помощь. А боевику гораздо важней собственная сила и навыки, чем связанные с ним лишние лапы или крылья, на которых еще и отвлекаться придется. По закону подлости — в самый неподходящий момент.

Но с котом Хейзи Баггс у Грега Николсона было достигнуто полное взаимопонимание. Пожалуй, Магистра Грег понимал даже лучше, чем его хозяйку. Хейзи, бывало, вводила Грега в самый натуральный ступор — хотя чего ждать от девчонки, у них у всех двадцать восемь пятниц на неделе и настроение скачет, как бешеная белка. Хейз на общем фоне еще ничего, спокойная. Ходит только везде носом в книжку, и каким чудом до сих пор лоб не расшибла?

И надежная. Влипнув пару раз в приключения с ней вдвоем, Грег уверился, что напарник из Хейзел Баггс выйдет получше, чем из многих парней. Даже жаль, что она не боевик. Хотя, если пойти в полицию, как раз получится идеальная команда: Грег — боевик, и Хейзел — эксперт. Вот только Грег все никак не мог собраться с духом и спросить, куда мыслит идти подруга после учебы…

А Магистр был правильным, понятным котом безо всяких фамильяристых закидонов. Уважал печенку и мясные обрезки, соглашался иногда потерпеть вежливые почесывания — неизменно с видом «знай, что я делаю тебе одолжение», оставлял шерсть на брюках и лабораторном халате и любил прокатиться, разлегшись на плечах воротником.

Хотя насчет закидонов Грег, возможно, был не прав. По крайней мере, сейчас с котом творилось что-то совсем непонятное. Спокойно сидеть на руках или ехать на плечах отказывался, погладиться не давался, только когтил и завывал, как припадочный.

— Да что с тобой такое? — Грег растерянно почесал в затылке, и это нехитрое действо возымело вполне мистический эффект: в памяти всплыла написанная аккуратным почерком Хейзи страница конспекта с чарами просмотра памяти фамильяров. Даже почудился на мгновение тонкий запах то ли шампуня, то ли духов, когда наклонился, заглядывая через плечо в тетрадь подруги, и окрик профессора Маккиннона:

— Николсон, пользуйтесь собственными записями!

Грег подхватил кота, заглянул в желтые глазищи:

— Эй, Магистр, показывай. Что случилось?

Чары получились с первого раза, соединили глаза кота и человека, открыв дорогу для мыслеобразов. Перед мысленным взором Грега всплыла тонкая фигурка Хейзи, мелькающая среди деревьев парка, забор вивария, калитка — все с непривычного, слишком низкого ракурса. И тут же, не успел он толком осознать увиденное, обрушился выворачивающий душу яростный рык. И — паника.