Демонесса поневоле и Шторм из Прошлого

Пролог

Цикл Лже-Купидон,

1-я книга - Однажды в Лас-Вегасе, или Жена в подарок от Бывшей

БЕСПЛАТНО

https://litnet.com/shrt/laP2

4-ю книгу "Ведьма поневоле и Шторм из Прошлого"

https://litnet.com/shrt/lat2

и ЭТУ 5-ю -

"Демонесса поневоле и Шторм из Прошлого"

можно читать отдельно от 1,2 и 3-ей книги.

Очнуться и узнать, что тебя похитила бывшая твоего бывшего мужа – тот ещё кошмарный сон, даже, если не знать, что она тысячелетняя вампирша, а ты сходишь с ума…
Ну а что тебе еще думать, если ты вдруг начала слышать голос своей умершей двадцать лет назад бабушки, которая утверждает, что ты потомственная ведьма и поэтому можешь договориться с веревками, с помощью которых связаны твои руки!
Что же касается твоего бывшего мужа, то ему сейчас не до тебя… При помощи черной магии некто совершает кровавые ритуальные жертвоприношения, оставляя на месте преступлений улики, указывающие на него. Он, разумеется, к жертвоприношениям не имеет никакого отношения, но недолюбливающий его агент ФБР настроен доказать его виновность во что бы то ни стало!

В тексте:
-расследование ритуальных убийств,
-вампиры среди людей,
-наше время, настоящая любовь,
-ставшая ведьмой, а затем и демонессой поневоле врач-кардиолог
-шикарный мужчина, ну а то, что вампир, так никто ведь не без недостатков
-извечная борьба между ангелами и демонами

Пролог

01 декабря 1562 года. За два дня до похищения Микаэля Старейшинами.

Кёзепсо Вилаг – древняя, как само время, и величественная, как бескрайние просторы Вселенной, столица Сумеречного мира, сокрытая от глаз смертных, раскинулась на стыке земного, потустороннего и неведомого, на перекрестке звездных ветров, на грани между сном и явью, в месте, где всё сущее теряет форму, а свет и тьма не враждуют, а перетекают друг в друга, рождая не день и не ночь, не покой и не движение, а особое время, особое состояние… зыбкое, таинственное, неподвластное разуму, вечно изменчивое и потому – одновременно и пугающее, и неудержимо влекущее.

И в самом центре этого зыбкого на вид, но вечного по сути мира возвышалась Цитадель Старейшин.

Высеченная из цельного куска обсидиана, видимая из любой точки города, она холодно и бесстрастно отражала мерцающий сизый свет пронизывающих небеса и землю магических линий. Её шпили рассекали вечный сумрак, словно иглы, пришпиливающие реальность к неустойчивой ткани бытия. Её внутренние галереи тянулись плавно, без резких поворотов, с высокими сводами и почти невидимой резьбой, уходящей вглубь камня. Здесь не было вычурности, но каждый элемент – от массивных колонн до широких проёмов – был исполнен с таким мастерством, что казался естественной частью мира, а не творением рук. Обычно в просторных и светлых залах цитадели царило почти безмятежное спокойствие, но не в этот зимний день.

Исходившее от Старейшин беспокойство витало в воздухе запахом озона и статическим напряжением еще не разразившейся грозы.

Прислуга и стражи ощущали это и потому, когда Старейшины заперлись в ритуальном зале, старались вести себя тише воды, ниже травы, дабы, не дай боги, не помешать им.

Иезекиль медленно обходил по периметру ритуальный зал, в каждом из четырёх углов вычерчивая белым мелом точные, выверенные знаки – символы поклонения Кроносу.

Из всех ритуалов, способных приподнять завесу будущего – этот был самым точным, но и самым физически и морально изматывающим, болезненным и опасным.

Покидая настоящее и устремляя свое сознание в будущее привязанные к «сейчас» только лишь нитью, сотканной из их воли и силы духа, Старейшины погружались в бескрайний океан Бессознательного.

Океан, в котором не существовало ни времени, ни пространства, не действовали никакие законы, никакие правила. В океане этом неимоверно сложно было что-либо отыскать, но очень легко заблудиться.

В хаосе Бессознательного можно было бесконечно скользить между возможностями, ощущениями и тенями событий, но найти среди них то, что действительно принадлежало грядущему – было как искать шепот в урагане. Любая попытка зацепиться за понятное оборачивалась иллюзией: вчера становилось завтра, истина – ложью, а образы менялись раньше, чем сознание успевало их интерпретировать.

Бессознательное заманивало виражами и миражами возможных вариаций будущего до тех пор, пока пловец настолько далеко не отплывал от «берега», что забывал о том, что нить, связывающая его с «сейчас» не бесконечна.

И если нить обрывалась, возвращения назад уже не было: «освобождённый» разум становился частью Бессознательного – без цели, без воли, без памяти, без границ…

На отполированном до зеркального блеска мраморе твердой и опытной рукой рефаима Иеремии были вычерчены девять вписанных один в другой кругов, означавших девять ступеней погружения в Бессознательное – каждая из которых открывала следующую грань откровения непостижимости.

Пролог (продолжение)

– Готово, – подтвердил он и язвительно добавил: – Если только вы с Исаией ничего не напутали, конечно!

Исаия хмыкнул, не отрываясь от последнего круга.

– Не переживай, Зеки. Мы проверили каждый знак трижды. Всё выверено до последней точки.

– Мо-ло-д-цы! – с явной иронией в голосе «похвалил» коллег демон и скомандовал: – Тогда начинаем! Даниил, ты становись по правую руку от меня, Исаия, ты – по левую. Иеремия ты – между ними… Читаем заклинание и ныряем на мой счёт «три».

Старейшины встали по четырём сторонам круга, точно ориентируясь на стороны света. Мантии цвета – запёкшейся крови и чернёного серебра – тяжело ниспадали с плеч, придавая им сходство с высеченными из камня статуями.

В унисон, глубоким четырёхголосым хором, они воззвали к Кроносу.

– О, Хранитель Начал и Концов, вплетающий судьбы в непрерывную спираль бытия! Судия мгновений! Владыка времени, что замыкает круги и разрывает их вновь. Мы взываем к тебе. Даруй нам зрение за пределами времени. Поддержи нас в пути сквозь хаос возможностей. Прими нашу жертву разума и воли – открой нам врата грядущего и позволь нам узреть его, не исказив ткань настоящего!

Каждая строка звучала, словно удар медного гонга. Слова прожигали воздух; руны на полу вспыхивали более ярким светом, переливались серебром и огнём льдисто‑синих искр. Мрамор под их ногами едва заметно завибрировал. Пространство вокруг них исказилось и подернулось дымкой…

Иезекиль вскинул правую руку и начал счёт:

– Unus… – зал содрогнулся от невидимого удара.

– Duo… – свечи задрожали, и пламя их стало пульсировать в такт с сердцем каждого из участников ритуала.

– Tres…

Четыре фигуры одновременно сделали шаг вперёд – не телом… духом.

Их сознание сорвалось с якоря реальности и устремилось в безвременье навстречу хаосу, лишённому формы, но полному намёков, обещаний и ловушек.

И в то же мгновение тела Старейшин будто бы пронзили сотни разрядов молний: мышцы свело судорогой, грудь и виски сдавило стальным обручем, спины выгнулись, а головы резко откинулись назад. Вспыхнувший в солнечном сплетении жар стремительно разлился под кожей. Лоб покрылся испариной, дыхание стало прерывистым, рваным, каждый вдох, казалось, был последним. Пульс набатом застучал в ушах… Удар за ударом он гнал разум вперёд, прочь от тела, от оков плоти, туда, где стираются границы и реальность растворяется в пульсирующем тумане возможностей и забвения.

Плоть отчаянно цеплялась за рассудок – как мать, не желающая отпускать своё дитя в опасное путешествие. Она сопротивлялась изо всех сил, но очарованный бескрайними возможностями разум решительно и даже жестоко подавил собственнические инстинкты тела и все же сумел вырваться из его, как ему теперь казалось, удушающих объятий и…

Едва не захлебнулся в обрушившихся на него волной цунами хаотичных потоках возможных будущих, порождённых анархией мыслей, желаний, страхов и стремлений всех существ во Вселенной.

Каждый из этих потоков в свою очередь ветвился на тысячи новых, эти новые – на ещё большее число, и так бесконечно, пока не исчезало само понятие последовательности, а прошлое, настоящее и будущее не сливалось в единый неупорядоченный гул.

Иначе говоря, Старейшинам предстояло вычленить и распознать вариации собственного будущего – и будущего Сумеречного мира – среди бесчисленных вариаций чужих судеб, среди миллиардов сценариев, множащихся в безумной прогрессии с каждой секундой.

Им уготовано было пройти через бесконечную череду событий – от незначительных до поистине катастрофических, включая те, что обжигали душу своей трагичностью и несправедливостью. Которые они не могли не отвидеть, ни изменить: любое промедление, малейшая попытка вмешаться грозила потерей ориентира и, как следствие, утратой связи с реальностью и вечным заточением в беспредельной глубине Бессознательного.

Пролог (окончание)

Однако Старейшины не были новичками и уже не раз возвращались оттуда, где многие теряли себя навсегда. Их воля была закалена, а разум приучен отличать истину от обманчивых фантомов. Они не шли вслепую – они знали, что искать, следуя тончайшим колебаниям мира, как опытный целитель нащупывает пульс под кожей больного. Внутри каждого из них звучала невидимая струна, резонирующая с тканью грядущего. Они чувствовали как она напрягается, предвещая перелом, как дрожит грань между возможным и неизбежным.

Их было не обмануть ни яркими видениями, ни откровениями, ни мольбами о помощи – они видели сквозь иллюзии, как сквозь чистейшее и прозрачнейшее из стекол.

И вот уже позади остались миллионы теней возможного, отзвучали соблазны ложных путей, растворились фантомы чужих судеб…

Перед ними, наконец, проступило очертание их собственного будущего – или, точнее, бесчисленных его вариантов, которое, тем не менее, можно было разбить на три узловых ветви…

Вероятности первой ветви – обрывались почти сразу, оставляя за собой лишь пепел и тишину. Вторые – тянулись чуть дальше, но таили в себе тупик. И только третьи, зыбкие и туманные, исчезали за горизонтом, намекая на дальнее, ненадежное, но живое будущее.

Отбросив в сторону первые две ветви Старейшины с хладнокровной решимостью сосредоточились на последней. Они вытянули из неё нити, развернули в своём сознании цепь событий, ведущих к выживанию Сумеречного мира…

– Мать вашу! – присвистнул обычно невозмутимый Исаия.

– И твою тоже! – в унисон парировали Иезекиль, Даниил и Иеремия, давая тем самым понять, что увиденное потрясло их не меньше.

Глава 1

Глава 1

3 Декабря 1562 года

Нефилим[1] Исаия, старейшина Сумеречного мира, однажды признался Микаэлю, что, хотя и питает к нему почти отеческие чувства и видит в нем продолжение себя, даже он порой не понимает его. Остальные же старейшины – рефаим[2] Иеремия, демон Иезекиль и хорей[3] Даниил – откровенно его недолюбливали и не раз говорили ему, что «не испытывают иллюзий на его счёт и поэтому пристально наблюдают за ним».

Кто-то другой на его месте, возможно, глубоко проникся и дрогнул бы, и стал вести себя более осмотрительно. Но не Микаэль.

Разумеется, подобное отношение к нему Старейшин – беспокоило. Он чувствовал, что они не теряют его из вида, ждут, когда он совершит ошибку. Это висело над ним дамокловым мечом. Однако дни сменяли дни, годы – годы, десятилетия – десятилетия и даже столетие – сменило столетие, а дамоклов меч[4] так и не обрушился на его шею…

– Вплоть до сегодняшнего дня… – Микаэль неосознанным движением потёр ладонью правой руки шею. – Интересно о чём они ещё там совещаются? Сколько высокочтимых гостей пригласить на церемонию моего сожжения? Только Опекунов или, возможно, ещё и кардиналов? Лицемеры вшивые, а не Старейшины!

Знакомство с демоном Бельфегором, открывшим ему мистерии древних знаний, одной из которых была алхимия, полностью перевернуло его жизнь и дало цель его бессмертному существованию.

Ему нравился его отшельнически-проповеднический образ жизни, нравилось познавать сокровенные знания, нравилось нести просвещение в массы.

Он был достаточно самокритичным, чтобы понимать, что вера во Всевидящего Справедливого Беспристрастного Бога, которую он проповедует – ему на руку. Иначе как бы он смог убедить себя в том, что у него, у вампира, всё ещё есть душа?

Да, признавал он, ему удобна вера в бога, который был справедлив и бесстрастен, как сама природа.

В бога, для которого всё сущее было равно – человек, зверь, нежить, травинка или звезда.

Бога, которому не нужны завернутые в изысканные молитвы слова, а важны лишь поступки и то, чтобы шли они от сердца.

Бога, который не различал бы тварей божьих по цвету кожи, языку, вере, происхождению и природе их сущности.

Бога, в глазах которого все тварные существа были равны. Ибо все они в его понимании были порождением его Великого замысла, воплощенным в разнообразные формы бытия и все же равнозначные по своей сути.

Да, он верил в такого бога из удобства. И да, он проповедовал эту веру!

Потому как искренне считал, что его вера МНОГО-МНОГО ЛУЧШЕ веры тех, кто, устраивая религиозные войны, проливает кровь во имя Бога!

Тех, кто во имя Бога сжигает на кострах сотни невинных душ!

Тех, кто, прикрываясь особым божественным покровительством, думает лишь об обогащении и власти!

Ни он, ни Бельфегор не проповедовали какую-либо религию или учение, они изучили их все, древние и современные, восточные и западные, языческие и христианские, и взяли самую суть.

Делясь своими знаниями, они не навязывали свои выводы – они указывали путь, взывая к разуму слушателей и освобождая его от догм, но…

Отцы Святой Инквизиции смотрели на это иначе. Они называли их не учеными мужами и философами, а сеятелями смуты, разносчиками еретической заразы и дьявольского учения!

Будучи принцем крови и чуть ли не с колыбели, знакомый с политическими интригами и многоходовочками, Микаэль прекрасно понимал, что устроенная церковниками и поддержанная светской правящей верхушкой «охота на ведьм и еретиков» – это, прежде всего, удобный способ избавляться от неугодных, к которым в равной степени относились как инакомыслящие, так и политические противники.

Под маской благочестивого правосудия и борьбы за чистоту веры скрывались направленные на устранение тех, кто осмеливался идти против системы, безжалостная и холодная расчетливость, личные амбиции, страх потери власти и жажда укрепить свои позиции любыми средствами.

Однако, как ни старались церковники подавить свободомыслие, жажда познания, заложенная в самой сути человеческого существа, оказались сильнее страха перед тюремным заключением, пытками и даже смертью. Подобно свету, пробивающемуся сквозь тьму, идеи передавались, распространяясь от одного пытливого разума к другому. Каждый запрет, каждое сожжённое сочинение лишь подогревали интерес к познанию сокрытого и усиливали сопротивление. Истина, даже подавленная, находила пути к сердцам и умам, пробиваясь сквозь страх и догмы, словно росток сквозь камень.

И чем сильнее власть имущие и церковники пытались сдерживать этот процесс, тем быстрее он набирал силу, становясь неудержимым. И тем больше становилось инакомыслящих и тем свирепей буйствовала инквизиция.

И в этом Старейшины не смогут его обвинить.

А вот в том, что он и Бельфегор имеют некоторое отношение к реформации католической церкви, которая цветёт пышным цветом по всей западной и центральной Европе – могут.

В том, что сторонники гелиоцентрической модели мира всё выше и выше поднимают свои головы – могут.

В том, что запретные ведовские знания получают всё большее и большее распространение – тоже могут.

– Сын мой, ты слышал новости? – обратился к нему, словно бы промежду прочим, материализовавшийся вдруг перед ним Исаия.

– Я слышал много новостей. Мир ими полон, – вздрогнув и по этой причине мысленно чертыхнувшись, уклончиво ответил Микаэль. Ну вот что за привычка! Нет, чтоб как нормальный человек явиться через дверь! Позер! А еще Старейшина! Театра драматического на него нет! Посоветовать ему, что ли, в актеры податься?! Настроение у Микаэля было как раз подходящее, чтобы хоть кого-то, хоть куда-то послать, но…

Едва только он отрыл рот, его уже атаковали следующим вопросом.

– Слышал ли ты уже о Визенштейгском суде над ведьмами[5]? – поинтересовался глубокий, раскатистый голос рефаима Иеремии, который, что б его, тоже материализовался прямо из теней.

Глава 2

Глава 2

3 Декабря 1562 года

Зубы отчаянно заныли. Но… прошла одна секунда. Потом вторая, а они все ещё были целы. Микаэль с опаской покосился на рефаима, тот насмешливо-недоуменно на него.

– Да, – нарушил установившуюся недолгую тишину Исаия. – Мы проверили.

– И всего-то навсего на это у вас ушло сто пятьдесят лет! – на сей раз даже не потрудившись покоситься на грозного и скорого на расправу рефаима, сыронизировал узник.

Да, безнаказанность она такая. Раз спустишь. Два спустишь. И вот уже все – тебя не только не боятся, но и даже не опасаются.

– Лучше поздно, чем никогда, так ведь? – философски заметил демон Иезекиль.

– Вам виднее! – пожав плечами, язвительно заметил Микаэль. Вслед за чем предусмотрительно отошел от рефаима, как можно дальше, и добавил: – Это же вы у нас мудрые, всезнающие и всевидящие!

Старейшины опять закашлялись, но Микаэль уже понял, что в нем весьма заинтересованы и потому более не трудился вести себя почтительно и сдержанно.

– Итак, я оказался прав, и Филипп с его псом Гийомом все же обращают людей в вампиров без их согласия. И поскольку убедить вас могли только неопровержимые доказательства, коими, в своё время, мои слова признаны не были, – не преминул случаем напомнить он. – Я нужен вам не как свидетель обвинения? – усмехнулся он. – А как подсадная утка, – добавил он, потерев сквозь одежду, оставленную осиновым колом в его груди рану. – Я угадал? – риторически поинтересовался он.

Но ему всё же ответили.

– Угадал, – со вздохом кивнул нефелим, неосознанно при этом сцепив зубы. – Мы упустили момент, и теперь власть Филиппа слишком велика. Он сумел обратить в вампиров десятки тысяч людей, и теперь у него целая армия преданных последователей. Готовых ради него – хоть на кол, хоть в огонь.

Он замолчал на несколько секунд, явно обдумывая и тщательно подбирая свои следующие слова. Тяжело вздохнул. Когда он вновь заговорил в его словах слышалась горечь:

– По этой причине любая попытка действовать грубой силой неминуемо приведёт к большой войне… Войне, которая затронет не только наш мир, но и смертных. Ибо ареной наших битв станут также и их города и села. Что неизбежно приведет к тому, что для многих из них наше существование, как и существования сумеречного мира, перестанет быть тайной. Что в свою очередь столь же неизбежно приведет к ещё большим зверствам инквизиции. Подозрение станет оружием, а страх – главным инструментом. Люди станут доносить на своих соседей, на друзей, родных, любимых… чтобы защитить себя. Смертные начнут охоту на всех, кто покажется им связанным с магией, даже если это будут просто знахари или те, кто учит читать. Знания и книги – в огонь, выдающиеся произведения искусства – в небытие, а любые проявления отличий – под нож, в воду с камнем не шее или на костёр. Селения будут опустошены, деревни и даже города «пособников нечистого», «орудий зла» и «нечестивых слуг дьявола» сожжены дотла.

Исаия прикрыл глаза ладонью правой руки, словно бы закрываясь от видений смертей. Хотя почему «словно»?

– Прольются даже не реки, а океаны крови смертных. Да и нашей крови тоже… Разумеется, в конце концов победа будет за нами. И Филипп с его псом Гийомом будут наказаны. Жестоко наказаны. Но какой ценой? Война посеет хаос и смятение среди смертных, опустошит их земли, переполовинит наши ряды… – он в очередной раз тяжело вздохнул.

– Поэтому мы решили действовать не силой, а хитростью, – принял у него эстафету Иеремия. – Мы разработали план. И тебе, Микаэль, в нем отведена ведущая роль! – и таким это было провозглашено торжественным голосом, что, между строк, так и читалось, мол, гордись, сын мой! Ибо тебе проявлено аж та-аакое доверие! Аж та-аакая великая честь!

Скажи Иеремия это ему полтора века назад, и Микаэль бы гордился и в лепешку бы разбился, дабы оправдать высочайшее доверие. Но…

Как говорится, ложка хороша к обеду!

Микаэль приподнял бровь и нервно-искренне-неверяще-саркастически хохотнул.

– Ха-а! Я таки попал в альтернативную реальность! – всплеснув руками воскликнул он. Его голос звенел язвительной насмешкой, а глаза указывали на то, что в его роду, кроме королевских особ, были еще и ракообразные, настолько они округлились и увеличились. Он сделал шаг вперед и задрал вверх голову, дабы заглянуть исполину в глаза. – Сто пятьдесят два года назад, я передал вам информацию, услышав которую ВЫ, – указал он на рефаима указательным пальцем. – Конкретно вы, Иеремия! Заявили мне, что дальше вы разберетесь без меня, ибо не моего это ума дело! А сейчас, ох-те, на-те, вдруг выясняется, что это не только МОЕГО УМА ДЕЛО, но и еще и МОЯ ПРОБЛЕМА?!! Ведущую роль они мне отвели, хлябь твою твердь, ёрш твою медь!

– Сын мой… – в очередной раз тяжело вздохнул Исаия, прикрыв глаза и медленно покачав головой.

– Что «сын мой»?!! – раздражённо перебил его Микаэль, оборачиваясь к нему и разводя руками.

– Молодой человек, если вам нужны виновные, – прозвучал за его спиной миролюбиво-заискивающий голос демона, – то это мы трое. – Исаия отнесся к вашим словам со всей серьезностью и перед тем, как впасть в спячку, настоятельно попросил нас тщательно проверить информацию.

– Попрошу не обобщать! – сварливо поправил его хорей Даниил, скрещивая на груди руки. – Меня никто ни о чем не просил! Я на тот момент спал! И до меня информация дошла с очень большим опозданием! И как только дошла, я тут же принял меры! Иначе мы бы еще полтора века тут не собрались!

– Если бы еще было кому собираться, – поддержал его, проворчав себе под нос, нефелим.

– Даниил, Исаия, не начинайте! Не начинайте снова! – закатил глаза Иеремия. – Мы же уже всё обсудили. Все мы порой совершаем ошибки…

– Ошибки?! – прорычал хорей с такой силой ударив кулаком по стене, что та обиделась и осыпала его вековой пылью и паутиной. – Ничего себе ошибки?! – яростно отряхиваясь, негодовал метаморф. – Это была не ошибка! Это была непростительная небрежность! Нет, даже хуже, – не успокоился он. – Вы позволили себе преступную халатность, коллеги!

Глава 3

Глава 3

Третье декабря 1562 года.

– Грррр-а-ау! – содрогнулось вдруг огромное подвальное помещение от раската грома. По крайней мере, именно так всем показалось. Кроме хорея, чья глотка, собственно, и стала источником этого устрашающего звука.

– А-аау! А-аау! А-аау! – подобострастно подхватило эхо и услужливо разнесло по всем углам.

И первое, и второе очень не понравилось задрожавшим от страха стенам и потолку. Ибо не любили они ни тех, кто на них рычит, ни тех, кто им поддакивает. И посему, как не страшно им было, смолчать они просто не смогли и ответили!

Тихим, но очень выразительным треском, пыле, камне-, паутино- и паукопадом. Последних, к слову, была целая делегация. Не иначе, как на переговоры, послали. Разумеется, мирные. Пауки они ж, как известно, по-другому вести переговоры не умеют. А зачем? Зачем действовать грубо, если можно нежно и ласково оплести паутиной и… всё – все на все согласны, если, конечно, хотят жить.

– Грррр-а-ау! Исаия, Иезекиль, Иеремия, хватит уже! – снова громоподобно-раскатисто прорычал хорей, который…

Дабы его аргументы произвели максимально-неизгладимо грозное впечатление, перекинулся в огромного льва, который своими размерами раз так в надцать превышал самого крупного из существующих в природе.

Его золотистая грива была подобна пламени, бушующему вокруг горделиво поднятой головы. Приоткрытая в хищном оскале мощная пасть демонстрировала клыки, каждый размером с меч Зигфрида[1]. Его тело, покрытое блестящей, подобно самой дорогой золотой парче, шерстью поспорило бы своей мощью со слоном, а лапы, каждая размером с небольшой обеденный стол и когтями размером с кинжал могли, в зависимости от необходимости, использоваться либо как сносящие стены крепостей боевые тараны, либо как гигантские кирки, пробивающие путь даже через самые прочные горные породы, либо просто… как мухо… точнее, старейшино-бойки. Хлоп, и нет надоедливого Старейшины. Хлоп, и нет еще одного…

И сверкающие ярким янтарным светом глаза напротив говорили, что лапы эти не просто совсем не против это сделать, они прям-таки еле сдерживаются…

– Грррр-а-ау! – ещё раз раскатисто прорычал хорей для пущего эффекта. – Насколько я помню, мы пригласили сюда молодого аундайца…

Микаэль мог бы поспорить с определением «пригласили» и, поскольку правда была на его стороне, наверняка выиграл бы спор. Вот только…

С огромной степенью вероятности выиграл бы он его лишь после того, как был бы приласкан громадной хорейской лапой, которая оставила бы от него лишь мокрое место.

И потому Микаэль решил воспользоваться случаем и воспитать в себе кротость и смирение, кои он тут же и продемонстрировал, промолчав.

– Не для того, чтобы он послушал, как вы скандалите, словно базарные бабы, – тем временем, не позволяя никому и слова вставить властно и грозно продолжал хорей. – А для того, чтобы он помог нам справиться с угрозой! – Его пасть при этих словах приоткрылась, обнажая огромные, острые, словно выкованные из чистого серебра, клыки. – С угрозой, которую сами мы не смогли предотвратить! Поэтому…

Хорей сделал несколько шагов вперёд. Каждый удар его гигантских лап об каменный пол отдавался гулким, зловещим эхом, проснувшегося в недрах хорошо вулкана и теперь рвущегося наружу.

К чести Старейшин, никто из них не попятился. Хотя всем троим этого очень-очень-очень хотелось. Микаэль же решил, что уж если воспитывать в себе кротость и смирение, то по полной программе, и сделал столько шагов назад, сколько позволила стена, в которую уперлась его спина.

И оказался прав…

Потому как давление внутри ходячего вулкана, меж тем, достигло критической точки, и из его недр изверглось «Грррр-а-ау!», такой силы, что всех троих и нефелима, и рефаима, и демона подхватило звуковой волной и, каждого впечатало в угол. Каждого в свой собственный. Благо углов было более чем достаточно.

Шмяк! Шмяк! Шмяк!

О-уууй! У-уууй! А-ааай!

И только Микаэля лишь просто более крепко прижала к себе стена.

– Отлично, – констатировал хорей. – Теперь, когда все успокоились и расселись по разным углам…

– Дэни, а ты не офигел часом! – прорычал из своего угла демон.

– Зеки, тебе мало? – «заботливо» поинтересовался Дэни. – Так я добавлю и широко открыл пасть…

– Достаточно! – строгим голосом взрослого, обращающегося к детям, потребовал Рефаим.

Громадный лев с нарочито громким щелчком закрыл пасть.

– Ты хотел что-то сказать, Дэни? – все тем же тоном строго взрослого, поинтересовался у хорея Исаия. – Говори, мы тебя слушаем!

– Сидя на холодном полу? – возмутился демон.

– Зэ-эки! Ну что ты как маленький? – укоризненно выдохнул Исаия, создавая себе кресло и с комфортом в нем устраиваясь.

То же самое вслед за ним сделали Микаэль и Рефаим.

– Почему сразу маленький! – притворно обиженно надул губы демон. – А вдруг бы он опять! А у меня еще после первого раза уши не отошли. И спина. И плечо. И задни…

– Гррррау! – повторил хорей, причём на сей раз звуковая волна была направлена только на демона. Ну а почему бы и нет, раз просят.

– Зеки, заткнись! – перевел Исаия и сразу же, без перехода, поинтересовался: – Дани, а как насчёт тебя?

– О-о! Мне лучше всех, – заверил его хорей.

Растянувшись, он прилёг в центре огромной темницы, когда-то служившей для того, чтобы удерживать в ней провинившихся или взбесившихся драконов.

Положив украшенную роскошной золотистой гривой голову на лапы, он зевнул. Намерено медленно. И столь же намеренно широко.

Золото гривы мягко переливалось в тусклом свете подземелья. Не спешившая закрываться громадная пасть демонстрировала смертельную мощь острых, как лезвия, и мощных как удар молота по наковальне, всех своих тридцати зубов.

А еще были навостренные уши, которые выдавали то, что хорей начеку. И нетерпеливо подергивающиеся хвост и лапы.

Наконец хорей закрыл пасть.