День, которого не было

Глава 1. Ольга Рог. Про Марину

— И приговаривается мятежный дух к столетнему заточению на Земле в теле животного, лишаясь всех своих сил! — громыхал глас с небес.

— Протестую, Ваше Совершенство! Да, за что? Что я такого сделал? — возмутился Феликс.

— Напомнить? — в млечном тумане что-то сверкнуло, и вздох прокатился усталый раскатом грома.

— Ну, подумаешь, они там все передрались из-за колодца, — фыркнул дух. — Че, сразу Феликс виноват?

— Ты соорудил источник с холодной водой и оазисом на границе двух государств в пустыне… Из-за чего началась кровопролитная война!

— Делай после этого добрые дела! Людишки — такие несовершенные, Ваше Великодушие. За что вы их только любите?

— Дети мои нуждаются в помощи. У них уязвимая смертная оболочка. Столько претерпевают из-за своей доверчивости и наивности…

— Угу, тупые! Я же говорю. Мозга вы им пожалели, Ваше Всемогущество…

— Феликс! — рыкнул Отец, и все задрожало, завибрировало гневом праведным.

Пространство воронкой свернулось под ногами мятежного трикстера и необъятный свет вокруг обернулся такой же бескрайней тьмой. Полет казался бесконечным, как и вселенная.

Посмотрев вниз, нарушитель спокойствия увидел, как к нему стремительно приближался огромный шар, до боли знакомой планетки. Кстати, о боли. Если скорость срочно не снизится, то он со всего размаху врежется в этот здоровенный булыжник. Хотя… может и пронесет. Большей частью он покрыт водой. Есть шанс, что…

— Ай, мама!

***

— Раз звездочка, два звездочка, три звездочка, — махнув лапой, Феликс разогнал хоровод, кружившийся над его головой, поднялся на все четыре ноги, но голова все еще кружилась от жесткого приземления и он снова сел на мохнатую попу. Стоп! Что?!

— Мяу-у-у! – разлетелся по округе истошный, полный отчаяния вопль. – Какие лапы? Какая шерсть? А это, что еще такое?

Феликс уставился на нечто длинное, нервно виляющее из стороны в сторону.

— Кот! Я что, мать его, кот? — верещал белый и пушистый хвостатый, кружась волчком, осматривая себя. — Жесть! Просто жесть! Еще и причиндалы малехонькие! — загреб двумя лапами бубенчики, чуток оттянув, чтобы рассмотреть поближе, — Я в шоке, начальник! Никаких сверхсил, блохастая шкура, маленькое все… — полулежа на копчике, недовольно виляя хвостом между задних широко разведенных лап, голосил по-человечески. — Почему не лев? Не тигр? Не олень, в конце-то концов?

Сложив молитвенно лапы, трикстер встал на колени и вознес к небесам просительный взор. Точнее попытался. Коты не умеют стоять на коленях. Они умеют орать в марте, как оглашенные, путаться под ногами и вылизывать себя там, куда нормальный дух в жизни не дотянется.

«Спокойно, Феликс! Спокойно», – попытался взять себя в лапы изгнанник. – «И не из таких передряг выкручивались. Во всем можно найти положительные стороны».

— Да какие к Вселенской Матери, положительные стороны!? Я кот! – дух вредности снова ударился в уныние и отчаяние.

Правда, долго в таком состоянии пройдоха пребывать не умел. Натура брала свое.

«Где я вообще?» — стал осматриваться и обнаружил себя на крыше высокого людского жилища. Было, довольно промозгло, с залива дул влажный ветер. К тому же голуби эти безмозглые нагадили, как будто неделю терпели. А еще он был не один.

Заметив фигуру, сидевшую на самом краю и свесившую с крыши ноги, решил уточнить свое местоположение.

«О! Абориген. Это хорошо. Можно выяснить, куда это меня зашвырнуло».

Феликс крался, прижав уши, не отрывая взгляда от всхлипывающей девчонки. Да, это была молодая женщина, которая допивала бутылку вина в одну харю и причитала вслух:

— Я так тебя люблю, Сережа! Как мне жить без тебя? — размазывала сопли по лицу рукавом ветровки.

— Не живи, то же мне, радость на свете, — Феликс присел рядом и заглянул вниз. — Шлепнешься отсюда и всмятку. Голова треснет, как арбуз, жизнь вытечет из глазниц. А дальше суд Божий и вечная каторга из песка строить город. С утра строишь, а вечером его опять сдувает и так циклично день за днем, год за годом, век…

— Кто здесь? — девчонка дернулась, как от удара током, и нервно, огляделась по сторонам.

Феликс даже забеспокоился, что она слетит раньше времени и не назовет город, ну или хотя бы страну.

— Здесь я, дура! Беленький и пушистенький котик, — указал лапкой в грудь. — А тебя как зовут, пропащая?

— М-марина, — икнула пьянчужка, вылупившись на него и раскрыв рот.

— Че за горе у тебя, Марина? — сделав «хоба» задней лапой, стал вылизываться, внутренне понимая, что вредные кошачьи повадки берут свое.

— Меня парень бросил, Сережа. А я его… его лю-ю-блу-у-у! — завыла, во всю варежку.

— За что любишь? — деловито спросил Кот, отвлекшись от важного дела, и облизнул розовым шершавым языком нос.

— Он такой красивый и…и…и

— Заело? Красивый, а дальше что? Подарки дарил, цветочки там всякие, ну что вы, бабы, любите? Стихи тебе читал, песни посвящал в лунную ночь? Подвиг совершил?

Глава 2. Ольга Рог. Про Тоню

Антонина, обхватив себя руками, сидела на лестнице в подъезде и пыталась собрать себя по частям. Она жила на два дома, мыкаясь как савраска. Здесь ее муж и дочь… А там больная мать, которая кроме нее никому не нужна. Сегодня, подслушав случайно разговор двух, казалось бы, родных людей поняла, что и ее давно бы списали Тимур и Карина, если бы не наследство, ожидаемое «вот-вот», когда ее матери не станет.

«Старуха помрет, и я разведусь со своей клушей и женюсь на Леночке. Денег от квартиры в центре хватит, чтобы оплатить оставшуюся часть ипотеки» — рассуждал муженек, хороня еще живую тещу.

«А я уеду из этой чертовой дыры в Москву. Там перспектив больше. Мамка сто пудов мне денег даст. Она у нас понимающая» — хмыкнула доченька.

Тоня вышла также тихо из прихожей, как и зашла, но сил хватило всего на несколько шагов. Сползая бочиной по шершавой облупившейся стенке, она выпустила сумку из рук и та перевернулась замком вниз, упала на лестничную площадку. Посыпались коробки с лекарствами, кошелек, проездной на весь вид питерского транспорта на месяц.

Женщину потряхивало так, что даже пальто не могло согреть. Изнутри все остывало, будто анестизию впрыскивали острыми иглами со всех сторон. Так бывает, когда прикасаешься к осколкам зла, режешь пальцы и получаешь заражение от предательства.

— Как же это… Это все, — онемевшие губы женщины шевелились с трудом.

— Бесчеловечно? — кто подсказал голосом Охлобыстина сверху. — Несправедливо?

— Да, — согласилась Тоня и наклонила голову к стене, ощущая ее прохладу впалой щекой.

Бледное лицо уставшей и заезженной женщины мерцало в свете неяркой желтой лампочки. Вязаная шапка съехала на бок. Сапоги со сбитыми носками капали грязью на нижнюю ступень. Про таких говорят — женщина неопределенного возраста за сорок. Тоне казалось, что все семьдесят пять. Такой разбитой и покинутой она себя ощущала.

— Пока ты волнуешься, если что у них пожрать на плите, чистые ли рубашки у мужа, Тимурчик снюхался с соседкой Леночкой со второго этажа. У них это давно. И кинули бы тебя, еще раньше, да квартирку ждут в наследство. А дочка вся в отца пошла. Ни о ком, кроме себя не думает, — рассуждал некто совершенно посторонний, но так осведомленный в делах ее семьи лучше, чем Антонина.

— Как они могли так со мной? Я же все для них… — она провела сухой тонкой рукой с короткими обрезанными ногтями по лицу, словно что-то пыталась снять прилипшее паутиной.

— Избаловала ты их своей заботой, терпимостью. Чихнуть не успеют, ты уже бежишь сопельки подтирать. А тебе самой много помогали? М? Тяжелые сумки сама, принеси – унеси, подбери, помой, пропылесось… А эти и ножки свесили, только пальцем укажут, где ты не протерла. Ты для них — удобная функция домработницы и кухарки. Отработанная уже. Осталось дождаться смерти твоей матери и вытрясти последнее. И ты бы сама все отдала с радостью. Так ведь? — рядом что-то шелохнулось, но Тоня из-за слез, застилавших глаза ничего не могла рассмотреть.

— Я жалкая… Да? — она стала копошиться пытаясь выискать в кармане пальто носовой платок, но тот никак не желал находился.

— Держи! — перед глазами возникла тряпочка в синюю полоску в кошачьей лапе.

***

«Все для тебя, рассветы и туманы. Для тебя моря и океаны…» — на удивление хорошо поставленным голосом подпевала женщина в странном прикиде.

— Тонь, ты что ли? — удивилась Тамара Петровна, отплясывающая под песню Стаса Михайлова в ее свадебном платье.

Антонина часто моргала, не понимая как развидеть все вот это. Пышная юбка уже пожелтевшего гипюра, молния сбоку не застегивающаяся из-за жировых складок. Якобы, на последнем издыхании мать, с ярким макияжем на одутловатом круглом лице.

— Наша больная мама? — съерничал Феликс, но для посторонних ушей просто промяукал.

— Тоня, ты что кота привела? — решила первой наехать шальная танцовщица, строгим командным голосом. — Шерсть кто будет убирать? Я, между прочим — пожилая женщина с хрупким здоровьем! — пригладила на платье складочки, и гордо удалилась в свою комну — обитель страдания.

— Получается, что все вокруг мне лгали? — заварив себе чай, Тоня подвинула тарелку с пирожками ближе, нажаренными ей еще с утра ближе к Феликсу. Мама, как обычно, изображала из себя умирающую, и слабым страдальческим голосом руководила из гостиной, что ей приготовить, где еще прибраться, какие продукты купить на завтра… А денег оставляла на холодильнике сто рублей, на которые нужно и творог, и персики в сиропе, и курочку приобрести. Тоня только вздыхала, и прикидывала, как она сможет выкроить до получки и прокормить две семьи.

— М-м-м, люблю с рыбой, — вместо ответа дух в обличье кота уминал выпечку. Зачем подтверждать очевидное?

— Я как дура…

— Слушай, давай опустим ту часть, где ты причитаешь и рвешь на себе последние волосы? А сметанки у тебя нет? — облизнулся и повернул голову в сторону холодильника.

Про «сметанку» Тоня уже не расслышала. Происходящий диссонанс подкосил женщину настолько, что она, то плакала, то смеялась истерично, издавая бессвязные звуки. Соскочив, металась по кухне, ища пятый угол. Говорила, говорила взахлеб, размахивая руками

Феликс решил не мешать. Пусть прорвет и буря эмоций стихнет, а дальше… Дальше по старой схеме.

— Всю жизнь прожила для других, ничего настоящего не имела, — Тоня, похоже, выдохлась, и обхватив голову руками, сидела над столом и «солила» остывший чай остатками обид.

— Маманя твоя все слышала. Каждое слово. За стенкой стояла. Потом капли себе накапала, платье вернула в шкаф. Лежит, думает, как будет прощение просить. Скорее всего, опять включит артистку, — Феликс так объелся пирогов, что еле дышал, обхватив лапами раскормленное брюхо в полусидящем положении.

Простенький кнопочный телефон запиликал незамысловатым рингтоном. Антонина взяла его в руки и отложила в сторону, нажав «отбой».

— Другие нахлебники потеряли? — спросил, чтобы только спросить Феликс. Ответ он и так знал.

Глава 3. Ольга Рог. Лилия

Лиля не любила шумных вечеринок и не пила крепких напитков. Симпатичная, скромная, настроенная на учебу. У нее в Выборге жених Савелий и родители…

Соседка по комнате в общежитии затянула посидеть с ней за компанию на часок… «Ну, хочешь, пей свой сок» — едко подкалывала Дашка. Лиля и пила только сок со странным привкусом.

Утром она очнулась на своей кровати. Все тело ломило, будто по ней топталась рота солдат. Низ живота тянуло, в голове зефир тает липкой массой. Лилька в своей одежде, в которой ушла вчера вечером на посиделки. Но есть нюанс. Кофта на ней вывернута наизнанку, будто наспех натянута… Кем-то другим. Лиля не была идиоткой, и небольшой опыт в сексуальной жизни у нее имелся с Савой. Очень много вопросов появилось к Даше, которая неожиданно переехала из общаги в неизвестном направлении.

Под еле теплой тонкой струйкой воды, девушка остервенело скоблила свою кожу. Тело, словно не ее, чужое, в одночасье ставшее ненавистным. Она, конечно, слышала истории, как первокурсниц опаивают на закрытых вечеринках. Страшное слово «вписка» ожогом вспыхнуло в голове. Лиля завыла, проклиная себя за доверчивость и наивность. Ее никто туда не тащил силком, сама пришла. Ловила на себе заинтересованные взгляды парней и это ей нравилось, чувствовать себя красивой и привлекательной.

—Дура! Какая же я дура конченая, — скулила, молотя кулаком по старой грязно-голубой потрескавшейся плитке.

Хотелось забыть, впасть в амнезию. Отмотать на сутки назад и категорически сказать «нет!», не идти, а зубрить конспекты по философии. Чтобы все было сном, неправдой, выдумкой. Но синяки на теле говорили не в ее пользу.

Лилии казалось, все на нее смотрят, показывают пальцем, смеются за спиной. Слиться бы с интерьером, стать невидимой и неслышимой в галдящей стае людского потока. Взять билет домой и спрятаться в маленькой девичьей комнате с окнами на кусты сирени. Душа страдала, билась и стенала в поруганной «клетке». В пустых глазах застыла горечь. Лиля ходит слепой и глухой. Низко склонив голову, писала автоматически, заполняя текстом тетради, не понимая смысла. Будто в коме сама, и кто-то другой кукловодит ее тельцем. Жизнь потеряла вкус и цвет среди равнодушных стен… Рассказать о своей беде, тем более заявить — категорически отмела. Стыдно и гадко даже вслух произнести. Лиля не сможет.

— Привет, — сказал белый Кот, развалившийся на ее кровати.

Подпирая лапой пушистую мордаху, хрустел чипсами из стоявшей перед ним салатницы.

В девять лет Лилька уже не верила ни в фей, ни в Деда Мороза, ни в того, кому можно душу продать. Опустившись на край скрипучей койки, протянула руку, чтобы пощупать говорящее существо.

— Эй! Чего выдумала? — возмутился Феликс, подминая под себя задние лапы. — Укушу! — грозно показал острые зубки.

— Я рехнулась, да? — всхлипнула девушка, прикрыв ладошкой рот.

— Нет, — вздохнул голубоглазый посланник. — Дух мщения и справедливости, цветочек, к твоим услугам, — Феликс привстал и отвесил поклон.

Подкравшись ближе, нос к носу, не отрывая взгляда, прошипел тихо:

— Порвем всех, как Тузик грелку, — и дернул усами.

***

— Не понял? Че за чертовщина? — вскрикнул парень, когда в душевой погас свет. — Эй! Кто там балуется? Руки оторву.

— Попробуй, — что-то нечеловеческое хихикнуло рядом.

— Что за шутки? — у него все волосы встали дыбом, нервозность сквозит в голосе.

Дернувшись, чуть не поскользнулся на мокром кафельном полу. Стал шарить руками в поиске своей одежды на крючке, но руки хватали только пустоту.

— Где моя одежда? Вы че, придурки… Да, я вас…

— Напоишь отравой и отымеешь? — прошипело нечто, переместившись в другой угол.

— Кто здесь? — взвизгнул, поняв, что дело принимает серьезный оборот. — Не подходи! Я буду кричать…

— Следственный эксперимент. И, да… Кричать ты будешь.

Будто острой бритвой полоснуло по лодыжке, и Костик рухнул голой задницей на пол, прищемив себе «хвост» и отбив пятую точку. Подвывая, полз по холодному слизкому полу, и забился в угол, обхватив дрожащие острые колени.

— Что, больше не такой герой? Как девчонок опаивать и потом хвастаться своим дебильным дружкам. И до них очередь дойдет. Поверь.

— Что тебе нужно? — простучал зубами Костя, пытаясь что-то высмотреть в жуткой и опасной темноте, где притаился неизвестный и опасный монстр.

Крупные капли брызг от не выключенного душа, рикошетили в него. Костик утирал лицо руками и часто моргал. Его рот, как в маске жалкого Пьеро, с опущенными уголками вниз открывался и закрывался. Сопли вермишелью с подбородка…

— Покайся, смертный! — боль пронзила плечо и он дернувшись, врезался головой в стену.

Забился криком, больше ничего не соображая, потонув в омуте дикого ужаса. Парень отмахивался руками и ногами, орал, будто его режут в борьбе с невидимым злом. Теплая струйка побежала между ног, стекая в сливную решетку.

Работники скорой помощи привязали буйного пациента к каталке ремнями, чтобы не сопротивлялся. Псих дико крутил глазами и все время повторял:

— Я не буду, больше никогда не буду!

— Что не будешь? — ласково так спросил врач, вкалывая лошадиную дозу успокоительного.

— Ничего не буду, — улыбался Костик, пуская слюну. — Стану хорошим. Честное слово…

На плече сочиться сукровицей от глубоких полос кошачьих когтей.

— Животное, что ли? — врач промокнул спиртовой салфеткой рану. — Бешеное, скорее всего. Надо сказать, чтобы прокололи курс от столбняка коллегам из психоневрологической больницы.

Феликс сидел на подоконнике и провожал взглядом машину медиков, моргающую сигнальными вспышками. Обернулся на Лилю, мирно сопевшую в блаженном неведении, что происходит в общаге. Положив ладошку под щеку, она умильно приоткрыла рот.

Сомкнув веки, Феликс вздохнул всей пушистой грудью. Дух спрыгнул с окна и плавно вышагивая, пошел к двери. Ночка будет длинной.

***

В Дашке было что-то от прабабки ведьмино, та тоже любила жизнь людям портить. Смотрит, как несчастный по ее вине страдает и чувствует приятную сытость. Сгорела старуха в огне, погибнув страшной смертью. Кто говорил, что подожгли, другие утверждали, что бесы ее с собой забрали за долги.

Глава 4. Иван Бестужев. Феликс и Хранитель

Прекрасный город, просто великолепный. Особенно дома старой постройки, со всевозможной лепниной и карнизами вдоль стен. Можно гулять прямо по стенам и заглядывать в окна. Правда, там редко встречается, что-то действительно интересное. Люди в основном пялятся в экраны. Если молодые, то перед компьютером, если старые – телевизор. Глупые, лучше бы вышли, погуляли. По стенам. Пока погода хорошая.

Феликс заглянул в очередное окно и снова ничего интересного. Какой-то малолетний пацан лет пяти, потрошил мамину косметичку. В пудре, помаде и прочих блестках был уже он сам, стол, пол и кусок обоев.

— Родители года, – фыркнул в усы мятежный дух. – Вам еще рано заводить детей с таким подходом к воспитанию.

Презрительно мотнув хвостом, кот перешел к следующему окну. Здесь уже было поинтереснее. Молодые девушка и парень, лет по восемнадцать, страстно обнявшись, торопливо снимали друг с друга одежду, попутно целуясь, куда ни попадя. Феликс уселся и оценивающе склонил голову на бок. Если у них это и не в первый раз, то опыта явно очень и очень мало. Ну, кто ж так лапает? Нежнее надо, нежнее. И носки сними, когда в кровать лезешь. Эх, молодо – зелено.

В порыве заботы, мятежный дух хотел было уже начать раздавать ценные советы, как вдруг его отвлекло одно очень знакомое чувство. Аура. Очень сильная. Не такая мощная, как у коллег там в Обители, из которой его изгнали, но все же, для этого мира очень значительная.

Забыв о юных любовниках, Феликс пошел на запах дальше по карнизу, завернул за угол и нос к носу столкнулся с другим Котом. Этот был черный, с белыми носочками на лапках и такой же белой манишкой на груди. На его ошейнике, вместо медальона с именем, висели маленькие часы.

А-а-а, ну, все понятно.

— Не, знал, что у этого города есть Хранитель, – Феликс сел напротив черныша и оценивающе осмотрел, наклоняя голову то на один бок, то на другой.

— И тебе привет, Мятежный дух мщения, – ответил пришелец. – Меня зовут Рамсес, и действительно хранитель этого города.

— Ну, и храни себе дальне на здоровье, – презрительно фыркнул трикстер. – Мне какое дело.

Не то, чтобы Хранители в иерархии стояли ниже мятежных духов, но просто Феликс их недолюбливал. Зануды редкостные. Ни пошутить, ни повеселиться, ни развлечься, ничего в этом не понимают. Знают только одно – работа на вверенном им объекте.

— Я узнал, что в нашем городе появился изгнанник, и решил спросить, какая помощь нужна? – продолжал занудствовать Хранитель.

Начина-а-ается — Феликс закатил глаза.

— Мне не нужна помощь, – огрызнулся дух. – У меня все прекрасно. Просто великолепно.

— И как успехи в искуплении? – продолжал капать на нервы черномордый.

— Чего-чего? – офонарел Феликс.

— Что бы вернуться назад, ты должен пройти путь искупления, — растопырил когтистую лапу, доказывая свою правоту Рамсес.

— Послушай меня… коллега, – дух сделал над собой усилие, но все же произнес это слово. – Мне не нужно никакого искупления. А домой я вернусь, как только умрет моя смертная оболочка. Вот хочешь, прямо сейчас сигану с пятого этажа вниз, разобьюсь в лепешку о крышу этого миленького лимузина и снова очутюсь в родных и любимых Пенатах. Я здесь только топоту, что мне надоело дома. Как только надоест здесь, я потрачу все свои девять кошачьих жизней и вернусь, как ни в чем, ни бывало.

— Не получится, – укоризненно покачал часами на ошейнике Рамсес. – Раз за разом ты будешь возвращаться обратно, сюда. Не именно сюда, в этот город, в мир людей.

— Все! Задрал! – Феликс развернулся и решительно направился в обратную сторону. – Спасибо за заботу, но мне помощь не нужна. Аривидерчи!

Гордо подняв хвост, аки знамя он потопал дальше, но яйцами чувствовал, что этот зануда тащится за ним. Сделав вид, что не замечает этого, Феликс, как ни в чем ни бывало, продолжал ходить, где вдумается и гулять сам по себе.

Ого! За окном с молодыми любовниками дела развивались стремительно. Они уже разделись окончательно. Правда парень не успел снять трусы до конца, спустил их только до колен, и...

И снова этот приставучий Хранитель не дал расслабиться, словно пастух, гоня Феликса вперед.

За окном с маленьким ребенком было пусто. Обои по-прежнему измалеваны маминой помадой, а вот шкодливого художника нигде не было видно.

— Кися! – мальчишка резко появился перед окном, как мотылек, стукнувшись в стекло.

— Тиамат твою за ногу! – от неожиданности Феликс подпрыгнул на месте, и чуть в самом деле не сверзился с пятого этажа, чисто машинально схватившись когтями за карниз.

Так и висел на карнизе, вцепившись передними лапами и болтая в воздухе задними.

— Кися! – продолжал радоваться шкет, прижавшись к стеклу измалеванными в косметике руками и лицом, оставляя разноцветные разводы.

Рамсес сидел в сторонке, и, вроде как не собирался вмешиваться, Хранитель хренов. Врожденная гордость тоже не позволяла Феликсу попросить о помощи. Ситуацию разрешил мальчишка. Встав на подоконник в полный рост, он потянулся к ручке окна и, с третьей попытки распахнул его. Довольный встречей с новым знакомым, ребенок схватил белого бедолагу, болтающегося над пропастью, и втянул в квартиру.