День темнее ночи

Глава I

1

В детстве, когда меня спрашивали кем я хочу стать, я всегда отвечал одинаково: купцом. Казалось, что купеческая жизнь беззаботна и полна увеселений. Если бы мне кто-то тогда сказал, что я буду гробовщиком, я бы плюнул тому в рожу. Но я гробовщик.

И да, денег не хватает, поэтому приходится совмещать с другим ремеслом. Я еще и палач.

Дети, бывает, меня боятся на улице. Особенно, когда иду в моем рабочем фартуке, с которого Тильда пятна не может отстирать и орет на меня надсадно:

— Старый хрен! Опять пятно посадил. С тобой выйти в город стыдно.

Не пойму почему стыдно. Работаю я за двоих. Квашу мало. А всё не хорош.

Посадник, тоже:

— Всё у тебя не так, Вуль, то веревки лопаются, то крестовины ломаются.

— Как же может это быть, Ваша милость, — отвечаю ему. — Не сам я верёвки покупаю, спросите тех, кто мне гнилые берёт. А крестовины тоже, если не толстяк, то плотник виноват.

А он не проникается обычно моими оправданиями. Всё своё на уме. Заладит и вот одно и то же, как Тильда.

Я ему говорю:

— Пойдёмте смотреть на складе.

А он только:

— Времени нет. Но ты разбирайся, чтобы не было потехи. А то не поймёшь тебя шут или палач.

— Ваша Милость, перепутали. Я гробовщик и палач, а не шут.

Так его поправил, а ему не нравится.

— Иди, — говорит, — с глаз моих вон, гробовщик.

Осенью помню случай был. Бабу одну я вешал. То ли воровка она была, то ли нет. Повисла и потекли нечистоты с неё. Ну бывает такое у людей, когда их вешают. Только немного на меня попало в тот раз. Вот тогда я страху натерпелся. Тильда думал меня в мой же гроб вгонит, для той бабы приготовленный.

— Ладно, — говорит, — кровь стираю, так теперь ещё и это.

Чуть не сгноила меня.

2

Надысь приходит ко мне мужик и говорит:

— Гроб хочу необычный.

Мужик и сам необычным мне показался. Весь бледный, как мука. Под глазами круги черные. Как будто не спит по ночам. Нос острый был у него и губы какие-то синеватые.

Чем-то мне напомнил висевшего у меня на той неделе, только тот не двигался уже.

Я спросил у него:

— Необычный, это какой же гроб будет?

У меня не так уж много опыта в необычных гробах. Ну прямоугольные всё, да один раз был почти квадратный под клиента. А этот мне:

— Хочу чтобы в нём два места было и в высоту высокий чтобы был.

Я тогда задумался. Как будто он мне загадку загадал.

— Что, — говорю, — такое значит для вас “высокий”? Может лучше вам к строителям обратиться? Они вам срубят.

Он на меня посмотрел так странно. Как мать смотрела, когда я ей говорил, что купцом буду. Говорит:

— Высокий, это чтобы друг на друге там лежало два человека.

Я ещё раз репу почесал, говорю:

— Ну ведите второго тогда, будем меряться.

Он, видать, обиделся, говорит мне:

— Как это “ведите”, если они оба почили уже?

— А не хотите, — говорю, — взять два обычных?

Это ж и усопшему ясно, что сильно дешевле.

— Я вам говорю, мне нужен не обычный, а сдвоенный по ширине и высоте. Вы можете такой сделать или нет?

— Знали бы вы, что я сделать могу за деньги… — сказал я.

— Ну, вот поедем к нам тогда. Замерите и цену оговорим.

Посадил меня на телегу, сам лохматкой правит. Едем. Решил он меня через кладбище повезти. Луна полная светила.

А я сижу и ёрзаю. Думать начал, что там за покойники, которых надо в таком гробу хоронить. Извёлся весь. Вдруг он спрашивает:

— Нечисти не боитесь?

— Боялся в детстве. А как работать стал, теперь меня самого так, бывает, назовут.

— А о том, что после похорон, бывает, покойники встают из могил, слыхали? — спрашивает, а сам лошадку нахлестывает, чтоб быстрей шла.

Я тут, слегка оторопел, не ждал такой вопрос. Отвечаю ему:

— Слыхать то слыхал, да не видал таковых. — Рука тут что-то затряслась. — Тем более, что второй раз за гробом не приходят ко мне. Так посему разумею, что сказки это.

— А я вот видел, как перед похоронами шевелилась крышка гроба у деда, — он оглянулся, а глаза у него прям мне в душу смотрели куриными яйцами.

— Да это газы, поверьте моему опыту, — говорю. — Они ещё и не такое делают опосля смерти-то.

— А если глаза открываются у мертвеца? — спросил он вдруг. — Это что значит?

— Учил меня дядька Сотер, так вот он говорил, если у покойника глаза открылись до укладки в гроб, значит хочет, чтобы быстрее уложили.

Он тут встрепенулся весь. Спину распрямил. Оглядывается на меня и говорит:

— А если после?

— А если в гробу глаза открылись, говорил Сотер, значит гроб ему не нравится, нужен подороже. Ну, да это не ваш случай, как вас величать?

Он опять на меня оглянулся своими зенками. Пробежался, значит по мне ими.

— Вита́ром меня зовите, дядя.

— А вы меня можете Вулем кликать.

И поехали за город в лес. Едем-едем. Я, спохватился, вдруг, говорю ему:

— Обратно тоже отвезёте?

— На рассвете.

— А что же я жене скажу? — я тут струхнул как приговорённый, лицо похолодело, думаю белее этого мужика стал. — Она у меня станет страшнее любой нечисти, если я дома не буду ночевать.

— За это не беспокойтесь, Вуль. Я вас доставлю и ей всё объясню.

3

Подъехали мы к одинокому дому в какой-то глуши. Час езды по лесу, вестимо, до него был. А дом чёрный оказался. Я таких и не видал.

— Вы, — говорит, — тут постойте, у крыльца. Я лошадь загоню и приду.

Заехал за́ угол. Тут как за тем же углом вой раздался. Я подумал, что дожидаться мне его лучше в доме, пока вторым не сожрали. Сбёг на крыльцо. Дверь открыл, вошёл. Бац! Мне по башке. И я упал.

Очнулся уже когда светло было. Правда светло на улице, а окна зашторили так, что в комнате хоть свечки жги. Смотрю, комната не моя. Вспомнил, как было ночью.