День за днем -2 ("Маргоша" - 1,2)

День 64 (105). Среда

На часах пять утра, скоро откроется метро и Андрею пора домой – ему еще Алису поднимать и отправлять в школу, да и самому переодеться не мешает – в зеленой футбольной форме на работу точно не пойдешь. Иду его провожать, и мы выбегаем из подъезда в предрассветную прохладу.

Тут зябко, как по команде дружно вдыхаем холодный воздух:

- Хэ… Фу-у-ух.

Андрюшкина одежка до конца еще не высохла и ему приходится мерзнуть в футболке, влажных брюках и куртке. Взявшись за руки, спускаемся по ступенькам подъезда, и я снова повисаю у него на шее - целоваться, целоваться и целоваться: этот процесс, думаю, нам теперь не надоест никогда… Андрей, глядя на меня блестящими глазами, сетует:

- Быстро ночь промчалась…

Счастливо соглашаюсь:

- И у меня ни в одном глазу!

- Так спать не хочется.

Положив руки ему на плечи, уютно устраиваюсь в объятиях и смеюсь как дурочка – мне ужасно хорошо и радостно. Мы вместе и больше ни о чем не хочется думать. Калугин вдруг серьезнеет:

- Слушай!

- Что?

- Я поговорю сегодня с Наташей.

- Ты уверен?

- На все сто! Я ей объясню, и я думаю, она все поймет.

Я просто уверена, что теперь все изменится, все будет по-другому. Главное – мы с Андреем любим друг друга, остальное как-нибудь приложится. Сморщив нос, отмахиваюсь ладошкой:

- Поговоришь - не поговоришь, бог с ним.

Андрей смотрит на меня, не отрываясь, будто не может наглядеться, и тяжело дышит, готовый снова впиться в меня губами. Невообразимо приятно… Он повторяет:

- Я серьезно.

- Андрей, я все поняла. Делай, как считаешь нужным.

Ты мужчина и я тебе доверяю. Потому, что люблю. Мы снова самозабвенно целуемся. Где-то неподалеку машина дает звуковой сигнал, кошусь в ту сторону и вдруг вижу, идущих вдалеке по тротуару, Егорова с Анькой. Полундра на палубе!

- Оу… Наумыч! Наумыч! Я думаю, время за угол!

Андрей кидается прятаться за дом, а я судорожно махаю руками, изображая физкультурные упражнения на пленэре: прыжки и бег на месте, повороты корпусом, согнув локти у пояса, приседания и прочее, и прочее. Стараюсь вовсю, пока за спиной не раздается Сомовское:

- О!

Тут же разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и радостно приветствую:

- У-у-у… Какие люди!

Егоров на удивление бодр:

- Доброе утро.

Прикидываюсь чайницей:

- Доброе... А где это вы так долго?

- От Пушкинской пешком…. Хотелось посмотреть на город не из окна автомобиля.

Это одиннадцать километров досюда, до Ломоносовского проспекта, два с половиной часа пехом, если не торопясь. Молодец Анечка, постаралась для подруги. Издаю одобрительный рык:

- О-о-о…

И продолжаю спортивно махать руками вверх-вниз, косясь на угол дома. Сомова кивает, глядя на мой небывалый физкультурный подъем:

- Как ты?

- Я?…Ну…, кто-то гуляет, кто-то бегает.

Наумыч меня поддерживает:

- Вот молодец, молодец. С утра зарядку!… Я, как-нибудь, тоже.

Он отворачивается, качая уважительно головой. Но Анька, не очень впечатлившись моим здоровым образом жизни, рассказывает про их нездоровый:

– Ну, а мы, подзарядились, так сказать, коктейлями.

- Да?

Сомова смотрит на часы и потом оглядывается на своего кавалера:

- И думаю, что уже спать.

Продолжая пребывать в радостном возбуждении, приобнимаю подругу:

- Ну, так в чем проблема? Пойдем, я тебе быстренько завтрак приготовлю и в люлю.

Ночной донжуан Егоров огорченно тянет:

- Так что, мне уже пора?

Обе смотрим на него – вот неугомонный. Анечка даже проявляет заботу:

- Слушай, а как же ты на работу то пойдешь? Ты же всю ночь не спал?

Она сочувственно смотрит на Егорова, а я вот так не могу - сияю как начищенный самовар, или скорее скороварка, и изменить моего радужного настроения, кажется, не может ни что. Шеф храбрится:

- Не спал и не жалею! А с работой я сам разберусь… Понятно?

Аня тут же соглашается, видно устала:

- Ну, да, пока…. Хэ-хэ

Она похлопывает Наумыча по руке и тот неуклюже тянется поцеловать Аньку в щеку. Скромненько… Сомова его тоже чмокает. Меня стесняются, что ли? Переполненная положительными эмоциями и довольная до пузырей, трясу шефу руку:

- До свидания, Борис Наумыч!

Невольная улыбка раздвигает мои губы, кажется, до ушей. Какие же вы все замечательные, я вас обожаю! Но сейчас мне не терпится скорей домой, хочется поделиться с подругой новостями. Анька тоже торопиться отдохнуть и развернувшись ко мне, и тычет пальцем в сторону подъезда:

- Чур, я первая в душ!

- Давай, давай, давай.

Я не возражаю и даже одобряю! Егоров, прощально помахав, уходит от нас по дороге к проспекту без оглядки, заложив руки за спину. Анька взбегает по лестнице, скрываясь в подъезде, а я продолжаю наблюдать за Наумычем, ожидая пока он отойдет подальше. Как только это происходит, поворачиваюсь в сторону угла, где затаился Андрей и тяну в его сторону обе руки. Скорей! Скорей! Я соскучилась! Он бежит ко мне, и мы опять обнимаемся и целуемся. Калугин крепко прижимает меня к себе, приподнимает, и мы кружимся под еще темным небом. Потом он ставит меня на землю:

- Все!

Мы расстаемся и разбегаемся – Андрей вверх по проезду, в противоположную сторону той, куда отправился Егоров, ну а я - в подъезд. Приоткрыв входную дверь, в последний раз оглядываюсь и смотрю вслед Андрюшке - нет, это не сон! Тряхнув гривой, забегаю внутрь.

***

Вся светясь, будто лампочка и словно на крыльях, впархиваю в квартиру. Подняв победно руки и сжав кулаки, издаю счастливый вопль:

- Yes!

И кидаюсь разуваться, оставляя Аньку копаться в стенном шкафу. Энергия из меня брызжет во все стороны. Я победила! Мы победили! За спиной слышу благодушный Анютин голос:

- Хо… Это то, что я думаю?

Все еще согнувшись над кроссовками, переспрашиваю:

- А что, ты думаешь?

День 65 (106). Четверг. Утро и день.     

Утром с трудом открываю глаза. Сколько ж я вчера выпил? На тумбочке стоит пустая бутылка, а на часах уже девять с хвостиком. Проспал… Сажусь в кровати:

- Однако… Хорошо посидел, с душой.

И с пользой! Главное я понял - всю бабскую дурь, с сопливыми мучениями, пора по боку. Нужно вспомнить, кто я есть, и думать, как решать действительно важную задачу – снова стать Гошей. Отправляюсь в душ, а потом, взбодрившись и окончательно проснувшись, начинаю собираться на работу. Сомовой нет - уже упорхнула на свое радио с утра пораньше. Может и к лучшему – не будет зудеть над ухом: расскажи, да расскажи. Облачившись в брюки и красную водолазку, отправляюсь на кухню пить кофе с бутербродом, потом, набросав топлива в топку, назад в ванную: красить физиономию и расчесывать лохмы. Но не увлекаюсь – для неудавшейся бабы и так сойдет с горчичкой. Потом, подумав, все-таки, собираю волосы в хвост, закалывая их на макушке. Наконец, прихватив портфель, сумку и куртку, выползаю из квартиры в большой мир.

***

Когда уже в редакции выхожу из лифта, на нашем этаже небольшое столпотворение. В холле суета и большой сбор сотрудников. Интересно, по какому поводу? В руках пластмассовые стаканчики с чем-то шипучим. В центре, на лобном месте Егоров и он с чувством произносит:

- Через каких-нибудь полгода я стану дедушкой!

Он повинно склоняет голову вниз и голос его срывается:

- Так сказать, дедулей.

Даже останавливаюсь от неожиданности, вцепившись побелевшими пальцами в ремешок сумки и портфель. Через полгода? Андрей мне сроков беременности не озвучил... Значит я, все-таки, была права - они начали кувыркаться, чуть ли не с первых дней трудоустройства Егоровой в редакции, и к тому же весьма плодотворно. Эльвира хихикает:

- Так ведь это же здорово!

Зимовский, Валик с блаженно-радостными лицами вопят:

- Поздравляем, Борис Наумыч!

- Здорово, это не то слово!!! Это такое счастье.

Вижу, как Наташа с Андреем стоят в дверях калугинского кабинета и тихо перешептываются, наверно поздравляют друг друга. Наумыч тянет руку в их сторону, призывая Наташу подойти:

- А вот и наша мамочка!

Приобняв дочь, он шутливо интересуется:

- А где папа?

И тут же грозно зовет, пытающегося укрыться в кабинете Андрея:

- Папа! Иди сюда, папа. Дед, так сказать, обнять тебя хочет.

Переложив стаканчик с шампанским из одной руки в другую, он приобнимает смущенного и довольного Калугина за плечо:

- Вот он наш папаня! Вот молодец, молодец просто…

Папаня, блин, прямо на глазах расцветает от похвалы… А счастливая будущая мать влюбленными глазами глядит на свою жертву. Поправив перекинутую через руку куртку, со свисающим до пола поясом, и сделав радостное лицо, решительно приближаюсь к семейной группе:

- Всем доброе утро!

Егоров тут же оборачивается:

- Марго!

Кажется, все головы тут же фокусируются на моей персоне и таращатся, словно я экспонат в кунсткамере. Все разглядывают – Эльвира, Люся, Эльвира, Галя с Валиком, Калугин и даже Наташа, вцепившаяся двумя руками в локоть Андрея. Егоров, приобняв меня, разворачивает в сторону будущих родителей:

- Давай, причаливай в нашу гавань, так сказать.

А потом шепчет с придыханием в ухо:

- Ты не представляешь, какой сегодня день!

Шеф мечтательно поднимает голову вверх, а мне хочется съязвить и опустить старого романтика на землю:

- Да? Почему не представляю… Четверг!

Егоров хватает с Люсиного подноса полный стаканчик с шампанским:

- На! Держи.

- Это что, рабочий день по четвергам вот так начинается?

Егоров со слезой в голосе качает головой:

- У нас сегодня необыкновенный четверг!

Я все прекрасно понимаю, но изо всех сил продолжаю оттягивать «радостную весть». Я же, так сказать, в неведении! Но если честно, не хочется услышать окончательный и бесповоротный приговор теперь еще и от Егорова. Хотя иллюзий не осталось никаких. Я даже натужено улыбаюсь, морща лоб и удивленно вздергивая вверх брови, подыгрывая расчувствовавшемуся шефу:

- Да? А что у нас сегодня за четверг?

Начальник со счастливой слезой в голосе не говорит, а рыдает:

- Я узнал сегодня, что я буду... Дедушкой!

Стараюсь соответствовать моменту:

- Вот это да, Борис Наумыч, я вас поздравляю!

- Спасибо.

Егоров, наконец, отходит от меня и идет вдоль шеренги сотрудников, призывая всех к приятному действию:

- Пьем! Пьем!

Фальшивая улыбка сползает с моего лица, и я уныло опускаю голову. Как все в жизни быстро меняется. Вчера ты самая счастливая женщина на свете, а сегодня убогий никому не нужный мутант. Вздохнув, иду к молодым, поздравлять. Наташа, подняв нос кверху, глядит на меня победительницей, а Калугин перестает улыбаться и уже не выглядит счастливым. Что ж, это его выбор…

- Ну, что, Андрей, поздравляю!

Мы тихонько чокаемся, и Калугин откликается:

- Спасибо.

Отвернувшись, немножко отпиваю, быстро ставлю стаканчик на поднос, который Люся уже передала Валику и торопливо ухожу к себе. С меня семейных восторгов достаточно.

***

Пора выполнить утреннюю установку - не вспоминать о бабских переживаниях, а заняться делом. Через час, сложив в папку весь набор рабочих полуфабрикатов, накопленный к следующему номеру, отправляюсь к шефу на ковер. Увы, у Егорова эйфория еще не прошла - когда стучусь и заглядываю в дверь, он хоть и машет рукой зайти, но настроен трендеть о чем угодно, только не о выпуске «МЖ». Немного послушав счастливое гундосенье будущего дедушки, устраиваюсь у окна, возвращаясь мыслями к ночному разговору с Андреем. Его вопрос:

«Делать мне, что?», и мой ответ: «Я не знаю. Если это правда, то все уже сделано». Могла ли я его подтолкнуть к другому решению? Наташа на моем бы месте наверняка именно бы так и поступила, но что теперь жалеть… «Ну…, прости меня!»…«Не надо извиняться, всякое бывает»…

День 65 (106). Четверг. Вечер.     

Через полчаса уже захожу домой. Из гостиной слышатся голоса, и я заглядываю туда сквозь полки, пытаясь понять, кто там такой громкий. На диване сидит Наумыч в уличном плаще и рядом Сомова. О чем-то спорят и Егоров горячится:

- Да никакого смысла здесь нет! Понимаешь?

О чем это они? Направляюсь туда к ним:

- О-о-о… Вся компания в сборе! Приветствую.

Шеф вскакивает и грозно смотрит на меня:

- А это кто?

У меня даже челюсть отвисает. В каком это смысле, кто? Опять снаряды свистят? По какому поводу?

- Не поняла.

Анька поворачивается к своему ухажеру и явно чувствует себя не в своей тарелке:

– Это же Марго.

Егоров вдруг заявляет:

- Я понял. А что она здесь делает?

Час от часу не легче. Капец, это что ты здесь делаешь! Анька оглядывается на меня с открытым ртом, а потом поджимает губы, видимо поведение Наумыча и ее ставит в тупик. Меня затянувшийся розыгрыш начальника начинает напрягать. Не смешно, как-то. Или у него и правда крыша поехала? Осторожно переспрашиваю:

– В смысле?

Егоров вдруг задумывается, отведя взгляд в сторону и теребя полы плаща:

- В смысле… Я где-то слышал эту фразу: «В смысле»… Так.

Он снова садится на диван и отворачивается, таращась на яркий свет торшера. Не нравится мне все это, может пора вызвать скорую? Вижу, как Анюта переминается с ноги на ногу, откашливается, а потом, наклонившись в мою сторону, тихо бормочет, тыча рукой в сторону дивана:

- Слушай, он поссорился со своей Каролиной, нажрался каких-то таблеток.

Оп-па-на! Рука автоматически тянется прихватить прядь волос и убрать ее за ухо. Капец! И что теперь делать? Услыхав ключевое слово, Наумыч оживает:

– Каролина – балерина!

Сомова оглядывается на него, а потом корчит мне рожу, призывая войти в положение. И я вхожу:

- Ясно, передоз.

- Слушай, я думала: может ему желудок промыть, а?

Если это те колеса, что он глотает на работе, то думаю не страшно. Это все-таки не наркотик. Беру бразды управления в свои руки:

- Не надо ничего, через час его отпустит. Одевайся!

- Куда?

- Мне нужно, чтобы ты со мной проехала по одному адресу. Одевайся!

Сомова издает какие-то нечленораздельные звуки и тычет рукой в сторону Егорова:

- А-а-а... Боря?

- А Боря поедет домой.

- Как он поедет домой? Посмотри на него!

Проходили уже с Маратом, знаем… Всякие жалостливые сопли пресекаю:

- На такси.

Мы вместе оглядываемся на это чудо психиатрической фармакологии. Почувствовав внимание, Наумыч, как на уроке , тянет руку вверх, еще и подскакивая от нетерпения на диване. Взирая на нас совершенно наивными глазами, он радостно докладывает:

- Люк Бессон!

И у меня и у Аньки удивленно поднимаются брови. Та даже переспрашивает:

- Что, Люк Бессон?

- «Такси». Это Люк Бессон.

Анюта, смеясь, оборачивается ко мне:

- О-о-о!

Вот, молодец, поддержал разговор. Обе хихикаем, Анька, прикрывая рот рукой, а я, отвернувшись в сторону. Ну, хорошо, согласен, немного подождем. Следующие двадцать минут сидим в гостиной и ждем вызванное такси, а когда оно приезжает, я спускаюсь вниз и объясняю товарищу возможные проблемы с будущим пассажиром. Дополнительная сумма снимает все возникшие вопросы… Когда поднимаюсь назад в квартиру, на столе вижу стакан с молоком – видимо Сомова решила накачать им своего Ромео для очищения организма. Присев рядом с Анютой на боковой модуль дивана, уже еложу в нетерпении:

- Ну, что транспорт внизу. Мне кажется, его отпускает.

Время летит, на улице темнеет, и шаман может свалить домой, нас не дождавшись. Сам Наумыч сидит нахохолившись и молчит. Анька пытается прояснить ситуацию и заглядывает своему бойфренду в лицо:

- Борь.

- М-м-м.

- Ну, посмотри на меня.

Мне тоже это интересно. Что ж, взгляд вроде уже осмысленный. Сомова повторяет:

- Посмотри, говорю!

Анюта вглядывается в лицо Егорова, а я, задумчиво подперев рукой подбородок, наблюдаю за ними. Мне кажется, он уже транспортабелен. Но Сомова, видимо, еще не уверена и продолжает допытываться:

- Ну, кто перед тобой сидит?

- Ты.

Логично. Анька недовольно ведет головой из стороны в сторону:

- Ну, кто я?

- Аня.

Егоров отводит взгляд, и подруга вздыхает с облегчением:

- Слава, богу!

Я тоже вздыхаю, грызя ноготь и взирая на начальника с надеждой:

- Я же говорю: отпускает.

- Борь, значит слушай внимательно. Там внизу сейчас стоит такси.

Егоров хмуро смотрит в потолок, не двигаясь, и Сомова начинает подниматься сама, таща за собой за рукав плаща и своего Ромео:

- Пойдем, вставай! Молодец… Там внизу стоит такси… М-м-м…Э-э-э… Повторяй!

Я тоже встаю. Так мы доходим до прихожей и останавливаемся. Егоров грустно усмехаясь, действительно повторяет:

- Стоит внизу такси.

- Так, вот… Такси отвезет тебя домой, ты дома примешь ванну и ляжешь в постель, понял?

Шеф внимательно смотрит на нее, потом сгорбившись и качая головой , вполне вменяемо сообщает:

- Аня я тебя люблю.

- Так, Борь ну повтори. Тебя такси привозит домой, ты принимаешь ванну и ложишься в постель.

Стою у Сомика за спиной, привалившись плечом к полкам и в ее терапию не вмешиваюсь – как обращаться с неадекватным Борюсиком она лучше чувствует. Егоров обреченно повторяет:

- Принимаю ванну и ложусь в постель.

- Все, молодец. И когда доедешь - позвони обязательно.

Она поправляет ему отвороты плаща и Наумыч понуро опускает голову:

- Ладно.

Потом, вытянув шею, выискивает глазами меня за Анькой:

- Извини.

Сомова тяжко вздыхает, переминаясь с ноги на ногу, потом оглядывается на спину уходящего бойфренда:

- Пока

Чувствуется - была б ее воля, она рванула бы следом. Только, думаю, в квартире Егорова вряд ли ей будут рады, и она это понимает. Прежде чем дверь захлопывается, с лестничной площадки успеваем услышать:

День 66 (110).  Понедельник.

Утром в 7.30 в мобильнике срабатывает будильник, и спальня наполняется писком. Отбросив одеяло вперед, сажусь в кровати и, сквозь пижаму, щупаю сиськи. Капец, все вранье – какие были, такие и остались. Сморщившись от огорчения, заглядываю под одеяло, потом разочарованно опускаю его назад – там, внизу, тоже ничего не прибавилось… Бли-и-ин! Обреченно роняю голову вниз, и волосы падают вперед, закрывая лицо. Я же говорил, что все эти чаи и травы - туфта и шило! Три дня пью и никакого толку. В дверях спальни появляется Сомова, продирая глаза – видимо звонок моего будильника разбудил и ее тоже. Она с горящими глазами ожидающе смотрит на меня:

- Ну?

Баранки гну! Двумя руками разведя волосы с лица в стороны, откидываю их назад, за спину:

- Что, «ну»? Зашла посмотреть, не окочурился ли я?

Анюта подходит вплотную к кровати и, сложив руки на груди, наклоняется, старательно то вглядываясь в лицо, то шаря взглядом по фигуре:

- Нет, ну что-нибудь изменилось?

В ее голосе столько надежды, что я удивленно хмыкаю:

- Вынужден тебя разочаровать: за ночь ничего не отросло и не отвалилось.

Когда слезаю с кровати, Анька, действительно огорченная донельзя, тянет, виновато отводя взгляд:

- Ну, ты же только начал пить… Надо продолжать, просто.

Даже не хочу с ней спорить - бесполезное занятие, и направляюсь в ванную к зеркалу:

- Слушай, Сомова, ты такая наивная. И как ты до сих пор замуж не вышла?

Анька на мою шутку закатывает глаза к потолку:

- Не ну, он же сказал: два раза в день, утром и вечером.

Да хоть три!

- Ань, если бы вся проблема по смене пола решалась бы на уровне какого-то чифира, то на хрена были бы нужны все эти хирурги? Попил чайку и ты баба. Надоело – хоп, мужик!

Сомовой такая правда не нравится, и она кисло смотрит в сторону, привалившись спиной к дверной притолоке. Внезапная боль внизу живота заставляет меня скрючиться и сморщиться.

- Уй!

Анюта снова наклоняется, но уже испуганно и пытается заглянуть в лицо:

- Что? Что такое, Гош?

Хрен его знает. Может, отравилась, а может, ваши дни чертовы опять начинаются, пора вроде:

- Ой, живот блин, капец…

Думать о предстоящих недельных страданиях не хочется, и я все сваливаю на шамана:

- Чанга-чанга хренов!

- Марго, может тебе таблетку, или что...

Я еще не разобрала, что со мной и куда бежать, но присутствие Сомовой здесь явно лишнее:

- Ань, выйди, пожалуйста, и закрой дверь.

- А... А, ну да.

Анька исчезает за одной дверью, а я тороплюсь в другую, к унитазу.

***

Сочувствующая Сомова все утро тише воды, ниже травы. И с пойлом не пристает, и таблеток разных надавала – от всего чего можно предположить. Разлюбезная донельзя: помогает и причесаться, и накраситься, и одежку подобрать. Сегодня на мне брючный костюм и новый голубенький топик присборенный у груди. Волосы забирать в хвост или закалывать, сегодня не стала - пусть голова отдохнет.

Через полчаса выхожу из лифта на этаже редакции - собранная и уверенная, на плече сумка, в руке портфель. Из коридора спешит Людмила с папкой в руках:

- Доброе утро, Маргарита Александровна!

- Доброе.

Иду через холл к себе, но потом оглядываюсь на секретаршу, семенящую за спиной:

- Люсь, Наумыч у себя?

- У себя, но туда лучше не входить.

- Почему?

Что-то прилетело новое? Вопросительно кошусь на Людмилу, на ходу поправляя волосы и та поясняет:

- Они там с Каролиной свадьбу обсуждают, можно попасть под раздачу.

Быстро, однако, куют железо. Свадьба! Интересно, как Калугин отнесся к такой скоропалительности - в четверг только всех осчастливил, а в понедельник уже подготовка к свадьбе. А что касается раздачи… Ладно, великий Укку мне в помощь!

- Ничего, в первый раз что ли?

Развернувшись, не заходя к себе, сворачиваю сразу к директору. У меня образовалась еще одна идея по теме нового номера – это наша доверчивость. Что она, по сути - чрезмерная честность или наивность? В открытую дверь слышится крик Каролины:

- Это твоего алкоголика Канарейкина, что ли?!

Голос Егорова на повышенных тонах отвечает:

- Да, но это не мешает ему быть…

Захожу без стука и сразу направляюсь к сцепившимся спорщикам возле стола, Тут еще толпа каких - то незнакомых людей, наверно из организаторов свадьбы. На кресле перед столом валяется плащ Егорова - похоже эта толпень застала его врасплох, прямо на входе в кабинет. Пытаюсь сразу перекричать распри и гаркаю:

- Доброе утро, Борис Наумыч!

И чувствую, что что-то не так. Голос другой, не женский, но и не совсем мужской. Мутантский какой-то голос. Егоров, стоящий ко мне спиной вдруг хватается за сердце и начинает оседать на пол. И шепчет:

- Гоша… Гоша…

Да нет, у Гоши голос другой, я же чувствую, слышу. Каролина бросается к мужу:

- Боря!

Я тоже с воплем спешу на помощь, и снова получается какой-то уродский бас…. Или баритон?

- Борис Наумыч!

Каролина хватает таблетки со стола:

- Боря, Боренька!

Глаза Егорова закатываются к потолку, и он продолжает звать меня:

- Гоша… Гоша…

***

Вызванная скорая приезжает довольно быстро. Явившаяся бригада медиков, не мудрствуя лукаво, всю нашу ахающую толпу выгоняет в коридор и потом, минут пятнадцать еще, колдует в директорском кабинете наедине с виновником происшествия. Видимо, оживляющие процедуры оказываются успешными – по крайней мере, Егоров покидает свой кабинет и садится в лифт на своих двоих, а не на носилках. Единственно, что узнаем – хотя от полной госпитализации шеф и отказался, но отвертеться от обследования ему все равно не удалось - вместе с квохчущей Каролиной его грузят в машину и увозят в специализированный центр.

Где-то через пару часиков ко мне заходит Людмила и делится новостями - она, таки, дозвонилась в справочную и там ее совершенно успокоили - с поступившим Егоровым все в порядке и нет ничего опасного, обычный стресс.

День 67 (111).  Вторник.

Просыпаюсь среди ночи и слышу из-за двери какой-то непонятный вибрирующий звук. Кряхтя, сползаю с постели – капец, чего там еще за шум? Шаркая тапками, ползу на кухню, там темно и тихо, только бра горит. Что это было? Из гостиной, с дивана, вдруг слышится храп. А-а-а, понятно… Анька Егорова из комнаты выгнала? Иду в темноту к дивану и пытаюсь разглядеть спящего:

- Борис Наумыч!

- Хр-р-р.

Наклоняюсь ниже. Капец, это же Ребров! Он что, уже приехал? А как же я? Стоп - машина! Резко разгибаюсь… И сажусь в постели! Я в спальне, в Гошиной клетчатой пижаме, за окном утро. Одной рукой опираясь сзади на постель, поддерживаю себя вертикально, а другой тру переносицу, отгоняя остатки дурацкого сна:

- Фу-у-ух!

Сижу сова совой, переваривая сон. Докатился Ребров, уже воспринимаю Игорька как чужого человека… Окончательно очухавшись, ворчу, поднимая глаза к потолку:

- Приснится же всякая чушь!

И тут же замираю, прислушиваясь... Это же совсем по-другому прозвучало! Без всякого мутантского гундосенья и рыка. Это же был мой голос! Как же я по нему соскучился. Радость плещет через край, и я расплываюсь в улыбке:

- Ух, ты!

Снова и снова повторяю, приложив руку к горлу:

- Раз… Раз, два…

Елозя от нетерпения, сунув руки под одеяло, откидываю его вперед:

- Ко мне вернулся голос Марго! Отлично.

Бодро спустив ноги с постели, встаю, проверяя связки:

- Раз, раз… Гхм.

Выйдя в центр спальни и приложив руку к груди, еще раз прочищаю горло:

- Гхм.

Вдруг приходит осознание, что действие Укку завершилось полным фиаско. Увы, Марго его победила. Разочарованно бормочу, опуская руки вниз:

- Хотя, чему я радуюсь?

Со вздохом открыв дверь из спальни в ванную, прохожу внутрь к зеркалу. Глядя на себя в отражении, снова тестирую голос:

- Гхм… Раз, раз….

Кажется, все вернулось к норме. И что скрывать - я рада!

- Ну и, слава богу…

Все равно, я довольна - у меня мой голос, красные дни через пару дней закончатся, а в понедельник, надеюсь, шеф "оклемается", выйдет на работу и от нас съедет. Жизнь налаживается!

А пока пора переходить к водным процедурам. Подойдя к зашторенной ванне, рывком отодвигаю занавеску и аж подпрыгиваю от испуга - в емкости наполненной белой пеной плавает что-то волосатое и большое. Даже вскрикиваю, взмахивая в страхе сжатыми кулачками, так это неожиданно:

- А-а-а!

Только потом до меня доходит, что это дремлющий Егоров. Он открывает глаза и испуганно начинает прикрывать свои голые телеса. Нашел время ко мне в ванну залезть, ни свет, ни заря, блин!

- О господи, Борис Наумыч!

Хватаюсь за сердце, которое готово выпрыгнуть из груди:

- Вы что, хотите, чтобы меня тоже в больницу положили?

- Извини Марго, я не слышал, как ты вошла.

Какая разница, чего ты там слышал, это моя ванна и она, наверно, не просто так соединяется с моей спальней. Нервно переступаю с ноги на ногу:

- Я вообще-то в своем доме и привыкла передвигаться, как мне удобно.

Отвернувшись, пытаюсь восстановить дыхание. Из-за занавески до меня доносится:

- Вообще-то это дом твоего брата.

Капец, вот так бы взяла и утопила старого дурака на хрен. Ты-то тут вообще никто, чтобы выступать. Мое возмущение не знает границ:

- Ну, какая разница-то?!

Тот сразу идет на попятный и понижает тон:

- Ну, извини, извини... Я вижу, у тебя опять голос появился?

Ничем этого бегемота не проймешь. Подбоченясь, стараюсь не смотреть на плавающего голыша:

- Ну, типа того. Погулял и вернулся, так бывает.

Судорожно делая вдохи, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Ругаться бесполезно, но и уходить без своего «фэ» не хочется. Мало того, что оккупировал чужую территорию, так еще чем-то всю ванную провонял, не продохнуть. Принюхиваюсь, морща нос:

- Борис Наумыч, чем это у вас тут так воняет?

Егоров приподнимает голову, выглядывая за край ванны:

- А…, извини. Это мне доктор посоветовал каждое утро ванну принимать с валерьянкой. Так расслабляет… Можно, я еще минут десять полежу?

- Да, хоть… Двенадцать!

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но меня окликают:

- Марго.

Оглядываюсь в дверях:

- Что?

- Я дико извиняюсь… Но ты сегодня ночью так храпела.

Даже не знаю, как реагировать… Вот откуда, значит, мой сон. Растерянно хмыкаю:

- Гхм…

Встряхнув головой, решительно откидываю волосы с лица:

- Вообще-то это храпела не я.

Взгляд Егорова становится настороженным, и он пытается заглянуть мне за спину:

- Да? А кто?

- Мое второе я!

- Кто?

- Борис Наумыч, это долго объяснять, давайте отмокайте, время идет!

Тот испуганно таращится из пены:

- Ага.

Ухожу, продолжая проверять голос:

- Гхм…, кгхм…

***

На кухне тоже тоска - никого нет, чайник холодный. В ожидании своей очереди грею кофе, а потом, прихватив с собой пару чашек, отправляться в гостиную, в мягкое кресло. Егоровские десять минут растягиваются на все пятнадцать и края этому не видно. Вижу, как из своей комнаты выползает Анька, в майке и трениках, зевая и потирая глаза:

- Уа-а-а…, о-о-ой!

А потом тащится ко мне:

- Доброе утро.

Не… Сегодня я злой и вредный… Интересно, они спят вместе или валетиком? Судя по Сомовской униформе, их платонические отношения застряли в самой начальной стадии. Cклонившись над столиком, отпиваю из чашки, мрачно зыркая в сторону ванной:

- Кому доброе, а кому не очень.

Добродушная Сомова усаживается на диван:

- А что случилось?

- Ничего не случилось.

Угрюмо гляжу на Аньку:

- Только я у себя в квартире умыться нормально не могу.

Анюта берет со стола свободную чашку и отпивает остывший кофе:

- А чего это ты не можешь умыться то?

- Потому, что по утрам в ванной у меня плавает кашалот!

Сомова обалдело смотрит в сторону ванной, потом, наконец, до нее доходит:

День 68 (114).  Пятница

Несколько дней готовим и вылизываем номер. Выпуск обещает стать нашим триумфом, нашей победой. Даже Лазарев благосклонно раздает комплименты и ждет бомбу для инвесторов. Зимовский совершенно перестал со мной кусаться и лишь дрючит сотрудников по каждой строчке, добиваясь идеального соотношения текста, рекламы, и фотоматериалов. Егоров буквально светится от счастья – такой слаженности и трудового порыва давно наш «МЖ» не испытывал, это точно.

В пятницу, в конце дня, из типографии приносят пахнущий краской макет обложки и Наумыч с радостным воплем по интеркому, зовет меня с Андреем в зал заседаний. В предвкушении долгожданного триумфа я сегодня даже принарядилась – к черной юбке надела новую красную блузку, купленную в выходной в одном из бутиков в «Плазе». Блузка хоть и закрытая под самое горло, с длинными рукавами, но яркая и нарядная и, по-моему, мне идет. Особенно, как сейчас, с гладко зачесанными назад в классический узел волосами. Может, конечно, бант на шее великоват... А может быть и нет... Анюта говорит, что с завязочками интересней.

Эти дни Сомова действительно старается изо всех сил, и все мои претензии к ней потихоньку сходят на нет. Ну, действительно, если я прихожу в девять вечера, сижу с моими подселенцами пару часов, ужинаю, а потом иду спать, то какие могут быть проблемы?

Я к ним тоже не лезу - ко всем капцам дома и на работе добавляются уже почти «привычные» бабские дни. После лягушачьей отравы Куньямы из меня льется, как никогда, и башка забита одной заботой - чтобы никто меня не трогал и как бы побыстрее пережить дискомфорт во всех частях тела и души. И пережить обиду на свое женское существование в частности.

Когда мы с Андреем заходим в кабинет, Егоров и Лазарев уже тут - Наумыч у окна дает отмашку подойти поближе, а Константин Петрович, расположившись в главном кресле, с легкой улыбкой приветствует нас кивком головы. Выслушивать приятные слова всегда позитивно - стою возле шефа, сложив ручки внизу живота, и улыбаюсь, довольная как сытая кошка. Калуга возвышаясь рядом со мной, тоже чрезвычайно доволен: все-таки, это его первый блин в качестве заместителя главного редактора и он вовсе не комом - испекся красивым и вкусным.

Егоров нежно прижимая макет к груди, стучит по нему пальцем - там молодящаяся Мэри Поппинс, уже потрепанная судьбой, куда-то улетает со своим волшебным зонтиком. У нас были по ходу дела баталии изобразить молоденькую девочку с длинными ногами, но такой образ слабо коррелирует с ударами судьбы и нелегким выбором, и мы остановились на модели уже повидавшей жизнь. Масса смысла! Егоров чуть не плачет от счастья:

- Вот это... Вот это – гениально!

Он протягивает экземпляр посмотреть Лазареву, перебирающему остальные материалы будущего номера:

- Ты видел это?

Тот бросает взгляд на обложку и кивает:

- Да, симпатично.

Егоров с довольной физиономией ворчит:

- Симпатично ему. Да я не знаю… Это лучшая обложка из всех, что у нас были! А содержание… Ты читал материалы, а?

Ну, про обложку я не согласна. Обложка, на мой взгляд, дело второе, хотя Егоров считает и по-другому - я прекрасно помню экзекуцию, которую он мне устроил с ведьминским номером. Шеф склонившись над столом, пытается заглянуть в лицо Константина Петровича, и тот добавляет:

- Ну, скажем так, просматривал…

Егоров, красный от возбуждения, взмахивает пальцем у Лазарева перед носом:

- Просматривал… И как?

Константин Петрович одобрительно качает головой:

- Мне понравилось.

Егоров радостно рубит рукой воздух и все не может успокоиться:

- Понравилось ему… Ну, я не знаю! Я просто в восторге!

Он обнимает нас с Андреем за плечи:

- Вот ваш тандем… Он сработал просто на шесть баллов!

Калугин улыбается:

– Ну, большое спасибо, конечно… Борис Наумыч, надо еще посмотреть, как продажи будут.

Шеф, когда в эйфории его не собьешь:

- Чего тут смотреть, тут прямо к гадалке не ходи!

Он гоголем идет вперевалочку вокруг кресла Лазарева:

- Номер разлетится, даже не заметите!

Константин Петрович добавляет ложку скепсиса, но ему это и полагается по статусу:

- Ну, сначала посмотрим, что конкуренты предложат.

Шеф залихватски взмахивает рукой:

- Плевать, что они предложат, главное, что вы best!

Он вдруг становится плачуще-серьезным и начинает аплодировать и чуть ли не рыдает:

- Вы, лучшие!

Приятно слышать и мы с Андреем, улыбаясь до ушей, переглядываемся.

Ну, что ж, можно компоновать на диск и отправлять в типографию печатать сигнальный экземпляр. И обзванивать распространителей - пусть сразу готовятся ко второму тиражу.

День 69 (117). Понедельник    

В понедельник ожидать каких-то эксцессов, капцов и сложностей на гламурном фронте не приходится. Утром отпечатают первые экземпляры, а уже днем типография выдаст на гора полный тираж нового номера. Спокойно с Анькой завтракаю, одеваюсь и навожу марафет. Сегодня на улице прохладно, но мне хочется продолжения пятничного боевого настроения, хочется ярких красок. В кои-то веки фортуна поворачивается к нам всем лицом и после убогого предыдущего номера, «МЖ» снова может оказаться на коне. Косичка сзади и оранжевая помада - отличное дополнение к моему хорошему настроению. К юбке выбираю светло-серый тонкий джемпер с треугольным вырезом - если одеть с курткой, то на улице вечером не замерзну, и на работе будет не жарко.

Когда выхожу на нашем этаже из лифта, сразу натыкаюсь на Людмилу, в панике и с вытаращенными глазами носящуюся по холлу и комнатам в поисках меня и Калугина. Видимо, что-то случилось?

- Люся?

- Маргарита Александровна, срочно к Борису Наумычу!

- А что случилось?

- Я не знаю… Но он так орет!

Не заходя к себе, с сумкой на плече, с курткой, перекинутой через руку, влетаю, запыхавшись, в кабинет шефа. Сразу привлекает внимание торчащий сбоку на столе здоровенный портфель Егорова, словно баррикада, а сам шеф, весь красный, и, кажется, невменяемый, прячется за ней - стоит возле кресла с журналами в руках.

- Борис Наумыч, что случилось?

Сзади, от дверей, слышится голос Калугина:

- Борис Наумыч разрешите?

Притаившийся в сторонке Лазарев поджимает губы и Егоров кладет на стол два свежих номера, разворачивая их обложками в нашу с Андреем сторону. Это сигнальный номер «МЖ» и свежий вышедший номер «Мачо». Подошедший сзади Андрей, заглядывает мне через плечо и так же столбенеет, как и я. Это какой-то кошмарный сон! Кроме междометий, никаких связных звуков:

- Т… Так…

Мы смотрим с недоумением на почти одинаковые картинки и я, взяв в руки номер "Мачо", и не выдерживаю:

- Стоп машина! Это что за бред?

С открытым ртом разглядываю почти родную тетку с зонтиком и похожий слоган красной линией "УПРАВЛЯЙ СВОЕЙ СУДЬБОЙ". Почти как наш: "ВЕРШИТЕЛИ СУДЕБ". Сверху вниз поверх картинки впечатаны рубрики номера "Навигатор покажет дорогу", "Вседорожная инженерия", "Практичность и люди", "Серфинг как образ жизни". Фу-у-у-ух, слава богу, хоть это у нас совершенно другое и содержание менять не надо - перевожу взгляд на наш экземпляр - "Кухня от бигмака до лобстера", "Ориентиры. Лучшие острова для заслуженного отдыха", "О погоде и запахах"… Мозги уже крутят, как выправлять ситуацию - поменять картинку, слоган, может что-то по тексту и выкрутимся. Но обложка?! Такие совпадения невозможны! Явно какая-то крыса слила нашу идею конкурентам! Егоров орет, возмущенно сотрясая воздух руками, и рисуя в воздухе огромный круг:

- Это не бред! Это задница, это большая задница!

С ним сейчас разговаривать бесполезно и я поворачиваюсь к Калугину:

- А! Андрей … Там типография еще работает? Надо остановить!

Он смотрит на обложку, никак не может сообразить, и мотает головой:

- Н-н-н… Я не знаю ... Все, тираж уже готов.

Капец, что значит готов? Отпечатан - это одно, разрезан, склеен и увязан в пачки совсем другое. Мысль приходит и уходит. Шеф в полном ауте сидит, сосет свои колеса, и я никак не соображу, как такое могло получиться и где у нас предатель. Может в типографии? Если тираж готов, то замена обложки может влететь в дополнительные бабки. В смятении прикрываю ладонью глаза - блин, я сейчас в полном шоке… Поворот судьбы, епрст…

От дверей раздается громкий голос Зимовского:

- Борис Наумыч!

Он врывается в кабинет с плащом в одной руке и знакомыми журналами в другой. Проскользнув между мной и Андреем, подбирается к Лазареву с Егоровым:

- Борис Наумыч!

Он кидает на стол номер «Мачо» и свежеотпечатанный номер «МЖ». Уже сбегал в типографию? С трагическим лицом рыдающим голосом он произносит:

- Вы это видели?

Константин Петрович пытается сдержать этот театральный порыв:

- Антон, ты извини меня, конечно, ты не вовремя.

Егоров, склонившись над столом, прикрывает лицо руками. Антон все никак не выйдет из своей патетической роли:

- Подождите, Константин Петрович! Борис Наумыч, мне кажется, я знаю, как это можно уладить.

Наумыч, жуя очередную таблетку, безнадежно стонет:

- Как ты уладишь?

- Ну, мне кажется, есть один вариант.

Вариант, не вариант, исправить недолго я уже и сам вижу, как это сделать. Сейчас надо другое копать - как такое могло произойти и где искать крысу. Перебиваю Зимовского:

- Подождите!

Меня не покидает ощущение, что нас всех развели, как самых последних лохов с этой обложкой, да и с темой номера вообще. Вот, не зря мне было стремно и я отбивался от нее! А все Наумыч – времени нет, времени нет… Вот теперь, действительно нет! Удивленно и ошарашено продолжаю рассматривать обложку «Мачо» - не знаю на кого и подумать, мысли мечутся то в одну сторону, то в другую, то качаю головой, то хватаюсь за нее, то растерянно тычу пальцем в журнал:

- Этого не может быть! Ну, как такое могло произойти?

Егоров подскакивает в кресле, сжав кулаки и выпучив глаза:

- Это ты у меня спрашиваешь?!

Зимовский, облокотившийся на спинку кресла начальника, даже отскакивает в сторону. Наумыч повторяет:

- Как вот это могло…

А потом вскакивает и тычет указательным пальцем от меня к Андрею и обратно:

- Это я должен спросить – как это могло произойти?!

Он трясет руками, брызгая слюной и обвиняя во всем нас, и я ошарашено, с приоткрытым ртом, оглядываюсь на Андрея. Обложка его зона и пусть скажет, пусть объяснит, откуда прилетела идея этой бабы с зонтиком. Калугин, приложив руку к груди, пытается что-то сказать:

- Борис Наумыч, мы же…

Но Егоров перебивает, хватает журналы со стола и тут же швыряет их обратно в сторону Андрея:

День 70 (118). Вторник.   

Утром, уже позавтракав, собираюсь в редакцию. Настроение будничное и желания его приукрасить никакого - туфли, черная юбка ниже колен, пиджак, синяя водолазка, стандартный макияж на лице, гладко расчесанные распущенные волосы. Или слишком уныло? Давно уже все делаю сама, но с Анькой посоветоваться не помешает. Егоров, перенервничав ночью, уже уехал пораньше, видимо мириться с дочкой и нам, с Анькой, никто не мешает спокойно поболтать. Бросив взгляд в зеркало на дверце шкафа, иду из спальни на кухню. Там Сомова сидит боком к кухонной стойке, уперев ногу в сиденье соседнего стула, и умиротворенно пьет кофе с конфеткой. Ничего ее не берет, даже вчерашний скандал. Останавливаюсь за несколько шагов от подруги:

- Ань, слушай, глянь! Как мне вот с этой юбкой?

Анька скептически осматривает сверху донизу сегодняшний скромный образ и качает головой:

- Ну, не… Лучше синюю надень.

Темно-синюю с синей водолазкой? С сомнением переспрашиваю:

- Думаешь?

Анюта машет рукой с конфеткой и Фиона завороженно следует головой за этим движением.

- Уверена!

Ладно, пойду, одену темно-синюю. Развернувшись, делаю шаг к спальне, но меня останавливает многозначительное Сомовское замечание:

- И вообще…

Сразу останавливаюсь и оглядываюсь:

- Что вообще?

Анькины глаза направлены ниже края юбки:

- Дорогая моя, так тебе пора эпиляцию делать!

Подбоченившись, смотрю вниз на ноги: во глазастая, за три метра углядела. Черт, когда в последний раз это изуверство было то? Не так уж и давно, недели две назад? Возмущенно ворчу, разведя руками:

- Блин, капец, я ж только что делала!

Сомова отпивает из чашки и многозначительно вещает:

- М-м-м… Ну, а как ты хотела? Так всегда будет.

Всегда? Не хочется даже об этом и думать. Поведя головой из стороны в сторону и тяжело вздохнув, иду к табуретке напротив Аньки и усаживаюсь на нее:

- Ненавижу!

- Ну, а кто навидит - то? Давай, звони на Кутузовский, там тебя знают и вроде ж тебе не больно там.

Набирая номер в мобильнике, недовольно бурчу:

- Угу, не больно.

Анька облизывает пальцы:

- Давай, давай!

Но сначала звоню на работу, а не в салон:

- Алло, Людочка, привет.

- Доброе утро Маргарита Александровна.

Бросаю взгляд на Сомову.

- Слушай, я сегодня задержусь, ненадолго. На пару часиков, не больше.

Кладу изящную конечность в туфле прямо на стол и, поглаживая ее, пытаюсь решить - достаточно ли она лохматая и стоит ли идти с голыми ногами или, все же, одеть колготки. Из трубки слышится:

- Хорошо, а если Борис Наумыч спросит?

- Ну ты, если что, прикрой меня, ладно? Хорошо?

- Сказать, что вы на встрече?

- Ага.

- Я записала.

- Целую.

Сомова вдруг прекращает пить свой кофе и тоже начинает разглядывать мою ногу. Тяжко вздохнув, отворачиваюсь - теперь нужно звонить в салон:

- О-о-ох, как на праздник.

Болезненный укол заставляет вскрикнуть. Оказывается, вредная Анька воспользовалась моментом и выдернула волосок. Быстро опускаю ногу вниз:

- Ой, ты чего дура, что ли?

Анюта растягивает губы в улыбке:

- Ну, на память.

Хлопнув себя по бедру, удивленно качаю головой - и правда, дура.

***

Экзекуция в салоне проходит даже быстрее, чем планировалось – им там поставили новый аппарат и всем предлагают попробовать лазерную эпиляцию - меньше боли, дольше срок – естественно согласилась. В начале двенадцатого, я уже на своем рабочем месте и разбираюсь с пришедшей почтой. Буквально сразу следует приглашение от Егорова собраться в зале заседаний на внеочередную оперативку, тема которой остается не озвученной. Захожу вместе с народом и пока мы рассаживаемся за столом, Наумыч стоит отвернувшись к окну и не реагирует на приветствия. По одну сторону стола, располагаемся я, Зимовский, Калугин, по другую - Эльвира, Галя, Кривошеин. Наташа стоит рядом с отцом, за его креслом, не садится. Наконец все рассаживаются, гвалт стихает, и шеф поворачивает к нам свою грустную физиономию. Интересно, что опять прилетело? Вроде никаких серьезных проколов нет, номер ушел в продажу. Голос Егорова скрипуч и устал:

- Значит так, марксисты – ленинисты. Все в этом мире меняется со страшной скоростью. Даже голова болит.

Он идет за креслами и останавливается позади Зимовского:

- Я вообще не знаю, как вам преподать.

Валик шуткой пытается поддержать шефа:

- Борис Наумыч, а вы начните, мы поможем.

Тот печально смотрит на Кривошеина:

- Валик, не надо. Я и без тебя собьюсь.

У него такой вид, что всем становится не до смеха – произошло что-то действительно серьезное. Тряхнув головой, отбрасываю волосы назад и, сцепив пальцы у живота, с нарастающей тревогой слежу за шефом. Егоров возвращается к окну и оттуда вздыхает:

- У нас опять кадровые перестановки.

Походу Наумыч Андрюху, все-таки, решил сместить и вернуть Зиму на его прежнюю должность. Объятия Егорова с Зимовским обретают осязаемый результат. Наташа недовольно переспрашивает:

- Опять?

- Не опять, а снова… С этого дня Калугина Андрея…

Замерев на секунду, продолжает:

- Освобождается от должности заместителя главного редактора.

Наташа удивленно перебивает:

- Как?

- Вот, так.

Нет, Егоров не прав! И я его сейчас попытаюсь в этом переубедить. Уже подбирая в уме слова, вскакиваю со своего места, приглаживая ладонями юбку по бедрам:

- Борис Наумыч!

Оглядываюсь на Андрея:

- Борис Наумыч… Ну-у…, э-э-э… Я понимаю, что с последним номером получился ляпсус.

Дернув головой, отгоняю прочь вновь упавшие на лицо волосы:

- Но это не вина Андрея, мы все…

- Это решение наших инвесторов…

А инвесторы то откуда узнали? Дело то копеечное, на один день!

- Более того, Маргарита Александровна… На место Калугина назначаетесь вы… А главным редактором назначается Зимовский Антон Владимирович.

День 71 (119). Среда.   

Очередное  утро  настраиваю себя не поддаваться на провокации и держаться на работе так,  словно  ничего не изменилось. И одеваюсь, достаточно строго – не  хочу  порождать  в воспаленном мозгу у некоторых придурков странных  желаний сказать какую-нибудь  гадость и похабщину – достаточно длинная юбка, красная закрытая  рубашка с  отложным  воротником  поверх  пиджака.  Вавилонов  на голове  тоже нет -  расчесанные,  свободно падающие на плечи волосы. Серая  офисная  мышь. А если будут идиотские  приказы  и указания – буду стучать  про это Егорову, пусть сам  разбирается со своим  выдвиженцем.  Первый час проходит  достаточно  спокойно -  у себя за столом, за ноутбуком -  пытаюсь набросать план  следующего номера.

А что, пора - взбаламученная   последними событиями грязь, оседает вниз, снова  делая  мир  светлее  и чище, номер,  с  опозданием, но выходит  в  продажу, наше  с  Калугой творение, хоть и с обложкой  Зимовского,  раскупается  довольно прилично -  дополнительные  затраты, думаю, перекроются  быстро.  Мои  оптимистические  грезы  неожиданно прерываются -  без  стука открывается  дверь и заходит улыбающийся   Зимовский, заставляя меня  внутренне  напрячься.

- Салют.

Он  неторопливо  приближается, и я  опускаю крышку ноутбука.  Со вздохом откидываюсь  на спинку  кресла  и отворачиваюсь – демонстрирую, что  новому  начальнику  здесь не  рады и ничего  хорошего от него не ждут.  Антон с довольным видом  с листком в  руке  доходит до окна и там встает, глядя  на улицу. Пришел постоять помолчать? Не глядя  на него, уныло тяну: 

- Антон Владимирович, по-моему, когда  я  была  главным редактором, я, все-таки,  как-то стучалась  в  дверь.

Зимовский  тут же  реагирует:    

- Ну, во-первых, когда  это  было…

Потом  разворачивается  в  мою  сторону:

- А во-вторых,  ни к чему  хорошему  это тебя  не привело.

Взмахнув своим листком  прямо  у меня под носом,  он усаживается  на край  стола. Огрызаюсь:

- А ты  не  переживай,  я  в  этой  должности  ненадолго.

Антоша с улыбкой  качает головой – ему ведь тоже  палец в рот не  клади:

- А я  в  этом не  сомневаюсь. Вопрос  только насколько  ненадолго. Интересно  сколько ты  протянешь – неделю, две?

Его ручонка тянется  к крышке моего  ноута,  чтобы  приоткрыть и посмотреть, что  там, но я реагирую  быстрее  и  прихлопываю крышку назад.  На его  лице искреннее  удивление:

- А что ты там прячешь?

Не моргнув глазом, парирую:

- Сливаю  макет следующего номера  конкурентам.

Антон  недовольно ведет носом:

- Очень остроумно.

Поджав  губы,  отвожу глаза в сторону:

- А что, я теперь заместитель главного редактора, сам бог велел!

Вылезаю из-за стола и, одернув  пиджак, отхожу к  окну – не  хочу смотреть на него снизу вверх, пусть будем на равных. Обхватив себя  за  плечи, замираю там.  Правда-матка  злит Антошу,  и он начинает  раздражаться:

- Маргарита  Александровна, ваши остроумные опусы мне,  как  слону  дробина.

Антон  слезает  со стола, подходит сзади и протягивает свои  листки:

- Ладно, на!  Возьми, изучи.

Тяну руку:

- Что это?

- Продажи последнего номера. Я думал,  ты в  этом разбираешься.

Это я  уже и сама знаю, сообщили.  Полистав и нисколько не впечатлившись, склонив  голову  на  бок, смотрю  на  Зимовского:

- Красивые  картинки. Наверно  всю ночь рисовал? Под линейку.

Возвращаю графики назад. Антон самодовольно ухмыляется:

- Давай, давай,  завидуй. Мне даже  приятно.

Чему  завидовать – то? Там  твоего  - кот наплакал.

Уткнувшись носом  в свои листки,  Антон протискивается за мой стол и садится.  Сказать мне нечего, остается только лениво  отбрехиваться  и брюзжать.  Вздохнув, выхожу  из-за  кресла и, уперев  одну  рук в  бок, а другой,  держась за  спинку  кресла, склоняюсь над  главным редактором:     

- Антон Владимирович, а хотите,  я к  этой  бумажке  рамочку  подарю, черную. А? Как?

Не глядя в мою сторону,  Зимовский  вздыхает в ответ и, перебирая бумажки,  бурчит:

- О-о-о-о-ох, как-то беззубо ты  стала кусаться Реброва, мне  даже  нестрашно.

Сам знаю. Но все равно  не отступаю и переспрашиваю:

- Не страшно?

Зря, он не  боится зря.  Все течет, все меняется….  Усаживаюсь на край стола, и, сцепив  пальцы  в  замок,  кладу  руки на колени,  сочувственно  вздыхая:

- Это наверно  потому,  что  ты страх  потерял,  Зимовский.

Но у этого упыря  совести  ни на копейку.  С самоуверенно  улыбкой  он  резюмирует наш  разговор:

- Короче! Когда в  следующий  раз  будешь писать по собственному  желанию…

Он с сожалением  качает  головой:

- Ты  не  беги сразу  к Егорову, старик  стал слишком  сентиментальным. Приходишь ко мне, я  тебе тихонечко подписываю, идешь в  бухгалтерию  и все – до свидания.

Плохо трудовой кодекс изучали Антон Владимирович, плохо. Тихонечко, с  Мокрицкой на пару,   убрать меня не получится.   Зимовский вытаскивает   туловище  из  кресла, и я огрызаюсь, хотя совсем  не уверена  в  своих  словах:

- Не дождетесь, Антон Владимирович.

Тоже  встаю, пропуская  его пройти  мимо,  и добавляю:

- Я еще хочу на ваше  заявление  посмотреть. 

Антон останавливается и ехидно  хихикает, словно кудахчет:

- Маргарита Александровна, боюсь у вас, к этому времени,  зрение сядет. А на очки  у вас денег не  будет.

Подхихикивая,  он тащится прочь из кабинета, оставляя  меня смотреть  ему  вслед, до боли сжимая сцепленные у живота  пальцы. Конечно, если он задастся целью меня  раздавить, то мало не  покажется – инструментов для  этого  у  любого начальника  целый  набор.         

- Вот носит же  земля.

Выслушивать постоянные  угрозы и гадости  нет ни малейшего желания, и я хватаюсь  за трубку звонить Наумычу - во-первых, настучать на зарвавшегося  главного редактора, а  во-вторых, получить внятный  ответ -  сколько  мне еще мучиться?! Егоров  обещал  все  разрулить, вот пусть  и разруливает.

Часть 2.  День 72 (120). Четверг.   

Утром собираюсь в редакцию, словно в последний бой. У меня есть вариант статьи, и я готова за него пободаться… Хотя, конечно, он и не формате Зимовского. Одеваюсь так, чтобы было удобно для драчки… Или для бегства, если до этого дойдет… Шутка. В общем, на мне брючный костюм, темно – сиреневая водолазка, скоромный макияж, а подвитые волосы заколоты сзади в хвост.

На удивление, но утро в редакции проходит тихо, мирно и неожиданно спокойно. Ближе к одиннадцати, когда надоедает сидеть, вылезаю из-за стола и начинаю прохаживаться вдоль окна, просматривая распечатки картинок и будущих текстовок. Неожиданно распахивается дверь и на пороге, уже привычно без стука, возникает Зимовский:

- А-а-а… Хм… А она, оказывается, у себя в кабинете торчит!

Странное начало. А где же еще мне быть? Привычно огрызаюсь:

- Действительно, кто бы мог подумать, да?

Бросив бумаги на стол, сажусь в кресло, пока этот упырь в него не плюхнулся.

- А ты разве не в курсе, что у нас в издательстве иногда бывают летучки?

У нас летучка? Недоуменно смотрю на него – Люся мне ничего не говорила. Быстро поднявшись со своего места, судорожно собираю назад в стопку только что просмотренные странички - как раз прихвачу с собой:

- Ну, вообще-то, меня никто не предупредил! Сейчас, иду.

- Не надо, не надо, сидите, сидите.

Непонимающе смотрю на Антона, дернув плечом – так будет летучка или нет?

- В смысле?

- Мы прекрасно и без тебя справились. Или ты что думала – что без тебя и чихнуть невозможно?

Вот, мелкий пакостник, ясно, что нарочно все подстроил. Молча, отворачиваюсь. Зимовский словно выплевывает:

- Статья готова?

- Готова.

Беру распечатку со стола и, встряхнув листками, протягиваю Антону. Хотя руки чешутся швырнуть в лицо. Он, также резко, выдергивает их у меня:

- Я бы, на твоем месте, не был бы так самоуверен.

Зимовский отступает к окну, бегло просматривая мое вечернее творчество, а потом демонстративно сминает его в комок. Ошарашено зависаю, не веря в происходящее – да как он смеет! Гаденыш кидает комок в урну, а потом подступает ко мне вплотную:

- Эти сопли, конечно, можно напечатать, но не в журнале «МЖ».

Вот, дятел! Теперь понятен его выпад про самоуверенность. С ненавистью исподлобья смотрю на него:

- Что ты сказал?

Антон кивает в сторону урны:

- Я говорю, не годится. Переписать!

Я целый вечер на эту статью угрохала! Я лучше знаю, годится она или нет!

- Что, значит, переписать?

- А то и значит, ручками.

- Слушай, Зимовский…

Сунув руки в карманы, он меня перебивает:

- Нет, это ты слушай! Я тебе еще раз напоминаю: политику партии здесь определяю я! Или ты завтра приносишь мне новую статью…

Сощурив глаз, поднимаю вызывающе нос:

- Или что?

Он глядит на меня, не мигая, словно удав:

- Или заявление об уходе!

***

Час размышлений в собственном кабинете и мучительных сомнений, как теперь поступать, ничего не дает. Ясно, что Егоров будет призывать терпеть и выкручиваться, Калугин – терпеть и успокоиться, а Сомова – молиться на Борюсика и искренне верить каждому его слову. Никакого желания переделывать статью у меня, конечно, нет, но есть стойкое желание подкараулить в темном месте нашего нового главного вредителя и чем-нибудь крепко стукнуть по дурной башке. Наконец, мотаться впустую надоедает, и я отправляюсь к Антону. Если не выяснять отношения, то хотя бы высказать все, что о нем думаю. Может быть, это заставит его поумерить пыл. И еще, все-таки, хочу попытаться понять, что же он хочет, в конце концов, и что меня ждет. Уже по заведенному новому порядку, без стука, и уперев глаза в пол, захожу в кабинет к Зимовскому, как раз заканчивающему телефонный разговор:

- Дауны! Зашились там, в типографии, как в катакомбах.

Молча, иду через всю комнату, к дальней стене, завешанной плакатами номеров «МЖ» и останавливаюсь там, разглядывая висящие постеры:

- Ты знаешь Антон, я тут шла мимо и подумала…

Он таращится ошалелым взглядом, явно не ожидая такой моей реакции, и я продолжаю:

- Что же я тебе хотела сказать и забыла?

Взяв себя в руки, Зимовский ухмыляется:

- Наверно, как ты меня любишь.

- О-о-о, это само собой... А! Вот что!

Поджав нижнюю губу и сделав брезгливую гримасу, складываю руки на груди. Мой взгляд устремлен ниже лица Зимовского, куда-то на уровень груди и я, как бы невзначай, отмечаю:

- Кстати, неплохой костюм, за сколько брал?

Антон, похоже, никак не может сообразить причин моего вторжения на его рабочее место, не понимает моих перескоков с темы на тему, ищет подвоха и потому с подозрением в голосе тянет:

- Мне его на день рождения подарили.

- Ясно.

Развернувшись к столу, провожу пальцем по лежащим на столе бумажкам, подцепив одну из них, поднимаю на уровень глаз и, демонстративно просмотрев, откладываю назад, грустно добавляя вслух:

- Я вчера, в кино, на убитом такой же видела.

Видимо мое появление, все-таки, хозяина кабинета нервирует - Антоша откладывает, со стуком, мобильник в сторону, тянет руку и зло вырывает из моих пальцев свои бумажки:

- Маргарита Александровна!

Смотрим, друг на друга в упор, и он раздраженно указывает в сторону двери:

- Вы знаете, что это такое?

Спокойно киваю:

- Это дверь.

- А вас научили в нее стучать?

Задумчиво кошу глаз в сторону монитора:

- Ну, во-первых…

На Антона не смотрю, продолжая нарочито разглядывать, что там у него в компьютере:

- У меня есть с кого брать пример.

Может быть, это самый действенный вариант общения с таким надутым индюком – как ты себя ведешь у меня, так и я буду себя вести у тебя, до мелочей. Взяв со стола рамку с выгравированной короной, с фотографией Зимовского, с издевательским придыханием восхищаюсь:

– Маленький принц!

Потом ставлю фотку обратно на стол:

День 73 (121).  Пятница. 14 августа 2009 года. 

Пятница короткий день и в шестнадцать ноль-ноль нас всех, с сумками и чемоданами, загружают в автобус. После полутора часов пути наше транспортное средство прибывает на место - останавливаемся возле двухэтажного административного корпуса пансионата и, с вещами, тащимся в одну из стоящих рядом четырехэтажек, потертых временем и с балконами на одну сторону. Возле стойки рецепшена, выстраиваемся в очередь – ждем ключи и команду на расселение. Во главе шеренги, конечно, Лазарев, Зимовский со списком и документами, дальше Кривошеин, Калугин с Наташей под ручку, Людмила, Галя Любимова… Я со своим спортивным баулом, портфелем и дамской сумкой оказываюсь самой последней в ряду - пока натянула куртку, пока выбралась из автобуса и доковыляла сюда, время заняло немало. Догонять и ждать - самое муторное: теперь уныло стою, сложив руки на груди и маюсь, таращась по сторонам. Мне жарко и некомфортно в теплой белой куртке и синей водолазке с брюками, в которые я вырядилась в дорогу, хочется побыстрей все скинуть и отдохнуть... Усталая физиономия, блеклый макияж, тусклая помада, свисающие волосы… В общем, тот еще видок… Или здесь такое освещение? Наконец, Антон отдает бумаги администратору и тот бегло что-то просматривает:

- Та-а-ак, хорошо. Значит вот ваша заявка, там я вам пометил у кого какой номер.

Заметив начавшуюся суету возле стойки, иду туда, желая поскорее получить электронный ключ и свалить от всех подальше. Антон кивает распорядителю:

- Отлично.

Тот вываливает из коробки стопку карточек:

- Вот ваши ключи, можете заселяться. Да! Ужин у нас до десяти и поэтому, если что, еще успеете. Завтрак с восьми часов.

Я топчусь возле них, готовая выхватить пластик от номера и стартовать первой. Антон берет список в руки:

- Угу, хорошо.

Тянусь за карточкой, но Антоша пресекает мою попытку:

- Так, куда?

Не выдерживаю:

- Сколько можно париться? Где мой ключ?

Эта наглая рожа кивает в конец толпы:

- У Тортилы твой ключ! В порядке очереди.

Вот засранец! Ну не скандалить же с ним здесь, при всех. Приходится разворачиваться и топать назад на свое место. Эх, надо было, Егорова все-таки сюда взять - как-то я не подумал о последствиях его отсутствия. Зимовский объявляет:

- Значит так, внимание! Сейчас я называю фамилии – все подходят ко мне и забирают ключ. Ключ-карточка.

Кривошеин слушает, открыв рот, и Антон повышает голос для непонятливых:

– В замок вставляется карточка. Значит так, почти все живут на третьем этаже, кроме меня и Константина Петровича.

Небось VIP номера себе и своему подельнику приготовил? Оглядываюсь на народ:

- А что так? Отделяемся от коллектива?

Клюнув в темечко злого начальника, отворачиваюсь, скрестив руки на груди. Тот невозмутим:

- Да нет, к сожалению, архитектор не предусмотрел на третьем этаже люксовые номера.

Так и знала. Ладно, мне можно и полу люксовый. Зимовский начинает вызывать:

- Так, триста четвертый номер, Любимова и Мокрицкая.

Галя, стоящая рядом с Зимовским, качает головой:

- Кто бы сомневался.

Тот сразу набрасывается на Любимову:

- А где Мокрицкая?

- Съела что-то в автобусе.

- Понятно, как всегда… Так! Чего стоим? Ключ забираем и идем!

Галина, подхватив сумку, уходит, а я, наклонившись, подхватываю свою. И портфель тоже. А потом переползаю поближе к стойке и Зимовскому.

- Так, дальше… Угу… Калугин и Егорова.

Андрей тянется за ключом, но Антон не спешит отдать, добавляя:

- Это было не просто. Ну, штампа, то в паспорте у вас нет? И человек, конечно, вошел в положение. Особенно когда узнал о положении.

Калугин оглядывается на Наташу и та отвечает лучезарной улыбкой. Мое раздражение только усиливается, и я смахнув прядь волос со лба, сжимаю зубы, готовая взорваться. Каламбурист хренов! Зимовский льстиво улыбается и Андрей отвечает ему благодарной улыбкой, прижимая руки к груди и кланяясь. Интересно, а им номер на втором этаже или на третьем? Наташа срывается с места и уходит, а Андрей, получив ключ, еще с полминуты возится с вещами. Нагрузившись, он уходит вслед за шустрой невестой.

- Так дальше… Кривошеин!

- Да-а-а?

- Значит так. Ты живешь под лестницей.

- В смысле?

- В смысле шутка такая.

- Очень смешно.

- Рот закрой! На, триста двадцатый.

Кривошеин тоже спешит уйти.

- Следующие … Следующие, у нас кто? А, Маргарита Александровна!

Наконец-то. Зимовский поднимает руку с карточкой вверх и ехидно добавляет:

- И Людочка.

У меня даже челюсть отвисает. Это что, в двухместном номере?

- Как, Людочка?

Этот гад нагло смотрит прямо в глаза:

- Что значит как? Вот, так! Ключ забирайте.

Он идет прочь, и я семеню вслед за ним:

- Подождите, Антон Владимирович, я хотела бы спать одна!

- Маргарита Александровна, а вас никто не заставляет спать вместе. Слава богу, в номерах кровати раздельные.

- Вы не поняли. Я хотела бы одноместный номер, как у Кривошеина!

C наглой усмешкой, Антон оглядывается и цокает языком:

- Ну, одноместных, к сожалению, больше нет. И потом согласитесь Маргарита Александровна логичней будет если с Людмилой будете ночевать вы, а не Кривошеин… Ха-ха.

От бессилия сжимаю зубы. Нарочно же все так подстроил гаденыш. Он уходит, хихикая, а мне обидно до слез - Игорь уже лет десять не останавливался в многоместных номерах и не ездил в купейных вагонах. Я уже и забыл, когда рядом чужие люди живут и спят!

***

Все-таки, наш с Люсей номер оказывается на втором этаже, а не на третьем. На карточке написано 2017 и мы с вещами тащимся по лестнице вверх на его поиски. Потом по коридору. В одной руке портфель, на локоть другой повешена спортивная сумища, да еще на плече обычная бабская сумка - зачем столько набрала, непонятно. Люся все время с любопытством крутит головой:

- Интересно, у них номера с ванной?

День 74 (122).  Суббота.

Ни свет, ни заря встаю, умываюсь, одеваюсь, крашусь – в общем, занимаю свое время максимально, изо всех сил дотягивая до открытия столовой на завтрак. Выбор из одежды невелик, но надо же как-то убить время, поэтому меряю все подряд, долго и упорно, пока не останавливаюсь на серой глухой блузке с высоким воротником и короткими рукавами. А чтобы не выглядеть совсем сухарем, на шею, поверх батника, цепляю узенькую золотую цепочку. Не знаю, почему вдруг такое желание, может потому, что Аньки рядом нет, и она не скажет какую-нибудь очередную гадость типа «зачем женщины прокалывают уши - я знаю, но зачем это надо тебе?». Но ведь действительно, наверно, выглядит странно для женщины – ни серег, ни бус, ни прочей бижутерии я не ношу.

Наконец, отправляюсь на завтрак, где получаю в руки свою чашку кофе - надеюсь, оно меня взбодрит. Усевшись за свободный столик и выставив локти на стол, впадаю в полусонную нирвану – попивая кофе и, иногда, позевывая, прикрывая рукой рот. Неожиданно надо мной раздается бодрый голос Егоровой:

– Привет соседям!

Приходится оглянуться:

- Доброе утро.

Наташа стоит сбоку от меня, одну руку уперев себе в бок, а другую в спинку соседнего стула:

- Как спалось?

Вспомнив ночные повизгивания за стенкой, хмуро киваю, утыкаясь носом в чашку:

- Уверенно.

- А что с лицом?

Снова оглядываюсь – опять юмор про крем от морщин? Увы, такой разговор настроения не повышает:

- А что с лицом?

- Мешки под глазами.

Врет, нет там никаких мешков. Специально в зеркало смотрела…. И вообще, на себя бы лучше оборотилась – вон какие синие обводы вокруг глаз… Ай, да, Калугин, ай, да, сукин сын! Безразлично тяну:

- А-а-а…

Растянув губы пошире, демонстрирую улыбку:

- Это я переспала!

И добавляю, поджав губы и сокрушенно качая головой:

- Для меня восемь часов - это перебор!

- Понятно.

К моему столу подходит Людмила с подносом и Егорова поворачивается к ней:

- Доброе утро!

- Доброе утро.

- Приятного аппетита.

- Спасибо, большое

Наконец Наташа уносит свои помятые ночью телеса получать кофе с булочкой, а на освободившееся сбоку место, усаживается Людмила:

- Доброе утро.

Разговаривать совершенно не хочется, тем более что я на Люсю зла... Оторвавшись от чашки, бросаю в ее сторону угрюмый взгляд:

- Доброе.

Ночная тарахтелка смущенно смотрит на меня:

- Ты так тихо ушла, я даже не слышала.

Да там рота солдат могла промаршировать и никто бы не услышал. Отвернувшись, бормочу под нос:

- Еще бы!

Людмила никак не угомониться, а в ее голосе не утихает жизнерадостность:

- И как спалось на новом месте?

В свете ночных событий звучит издевательски, и я невольно срываюсь:

- Слушай, Люся!

Та растерянно замолкает и почти шепчет:

- Да? Что?

Приходится сдерживать себя и сжимать зубы - девчонка же не виновата, чтобы на ней срывать раздражение. Оглядываюсь в сторону очереди на раздачу:

- Там, кажется, булочки с марципанами принесли, не притащишь?

Людмила сразу веселеет:

- А! Да не вопрос.

Охотно поднявшись из-за стола, она спешит присоединиться к Егоровой в очередь за марципанами. Проводив взглядом тоненькую фигурку в свитерочке и джинсиках, недоуменно вздыхаю:

- И откуда в таком тельце столько децибел?

***

Спустя двадцать минут я все еще за столом. Люся, накушавшись марципанов, уже ушла, а я все трескаю и трескаю сладкое, никак не угомонюсь. Может это нервное? У меня во время месячных жор на сладкое наступает, но они уж неделю как кончились... Вот взяла еще десерт со взбитыми сливками и лопаю за обе щеки… С чайной ложки слетает кусочек и падает мне на руку и я подношу запястье к губам, осторожно слизывая. Внезапно кто-то сзади приваливается к спинкеу моего стула, и я слышу над собой чужойнезнакомый мужской голос:

- Доброе утро.

Поднимая глаза, удивленно оглядываюсь, окидывая настороженным взглядом незнакомого кудрявого кавалера:

- Доброе.

- Приятного аппетита.

- Спасибо.

Вот и поговорили, вежливо и чинно. Для меня разговор окончен и я, демонстративно отвернувшись, продолжаю есть дальше. Парень, видно, из настойчивых – бесцеремонно присаживается рядом на свободный стул и ставит перед собой высокий стакан с каким-то пойлом и воткнутой в него трубочкой. Интересно, вчера не допил или уже с утра опохмеляется? Гость развязно интересуется

- Ну, а вообще как дела?

Это он мачо изображает? Нахмурив брови, недовольно кошусь на собеседника, но стараюсь быть вежливой:

- Мы что, разве знакомы?

Густобровый красногубый красавчик смотрит, не отрываясь, воловьими глазами:

- Я как раз и пытаюсь ликвидировать этот пробел.

Если бы не была такой вялой и сонной, нашла бы чего ответить, но, увы, голова пуста и тяжела. Пробел, говоришь? Киваю, бросая в пространство:

- Delete.

- Что delete?

- Кнопка такая есть, на компьютере, как раз пробелы устраняет.

Парень хмыкает шутке:

- Веселая.

Что-то он мне уже надоел:

- В первую очередь я голодная. Слушайте, можно я поем, а?

Хотя, честно признаться, пирожное после марципана лезет уже не так шустро.

- Э-э-э…, так может, вечером поужинаем?

Товарищ намеков не понимает, и я тяжело вздыхаю, оглядывая своего собеседника сверху вниз:

- Как вас зовут?

- Сергей.

- Сергей, вам что, столов мало?

Настроение начинает портиться, а вялость сменяется раздражением. Но, похоже, мое недоброе настроение новоявленного кавалера мало задевает:

- Да ладно, чего ты! Все равно ж на меня весь вечер вчера пялилась, думаешь, я не заметил?

Я? Вчера? Ну, это уже наглость, переходящая все границы. Ладно бы просто губами шлепал, заигрывая, но вот так вот, в лицо, врать и нести чушь? Это уже не настойчивость, а нахрап какой-то. Губастик мне совершенно перестает нравиться и даже наоборот. Широко раскрыв глаза, удивленно смотрю на этого зарвавшегося наглеца: