День за днем -3 ("Маргоша" - 2)

Эпизод 5. День 117  (215). Понедельник

Сквозь тяжелый сон, прорываются длинные занудные звонки. Открывать глаза лень, но кажется, это во входную дверь. До меня доносится глухой бубнеж со стороны прихожей - Сомова с кем-то выясняет отношения. Раздраженная, выползаю за пределы спальни, даже не озаботившись сменить свою клетчатую пижаму на что-то более цивильное - нечесаная, заспанная, припухшая.. Там, возле двери, Анька и какая-то длинная рыжая девица в желтой футболке и джинсах. Иду к ним, на ходу продирая глаза:

- Я не понимаю, что здесь за бардак!

Сомова фыркает:

- Какой бардак?! Вот, Таня пришла.

Точно! Ее же наняли в помощницы к Аньке! Хмуро ворчу:

- Я вижу, пришла. Чего в такую рань?

Девица усмехается:

- Ну, не такая уж и рань. Тем более, вы сами сказали приходить именно в это время.

Я? Почесывая затылок, пожимаю плечами - может быть, не помню:

- Ну, никто не умрет, если ты будешь приходить попозже… Ясно?

Татьяна кивает:

- Как скажете.

Ну раз пришла, пусть приступает… Киваю на открытую коробку из под пиццы на кухонной стойке:

- Пиццей тут воняет! Может, кто-нибудь уберет?

Разрядившись, отползаю на кухню, и Сомова тащится следом за мной:

- Слушай, Марго, чего ты разоралась то, ну, в самом деле?! Ну, ты, во сколько сказала ей прийти, она во столько и пришла!

Не знаю…Никто вроде и не орал… Набрав воды в стакан из фильтра, присаживаюсь к столу. Помолчав, Анюта добавляет:

- И вообще… Тебе самой пора идти в душ и на работу!

Допив воду, кисло бормочу:

- Я больше не пойду на эту дурацкую работу.

Сомова возмущенно вскидывается:

- Серьезно?!

- Да, очень серьезно.

- И чем же ты будешь заниматься?

- Найду, чем.

- Да-а-а, а чем это?

Вот, зануда! Невольно повышаю голос:

- Слушай, Сомова, отстань от меня, а?

Слезая со стула, недовольно ей бросаю:

- Сказала, найду, значит, найду!

- Ты себе найдешь или Гоше?

- А Гоша, по-твоему, кто?

Сомова глазами стреляет в сторону стоящей у раковины Татьяны, натягивающей резиновые перчатки, и я переключаюсь на нее:

- Куда ты рядишься?!

- Я? А, как куда… Я убирать буду.

Она сжимает пальцы в перчатках в кулаки, будто собирается драться, и я хмуро отворачиваюсь:

- Завтрак сначала приготовь… Ань, пойдем!

И отправляюсь в спальню. Слышу, как за спиной Сомова семенит следом. Едва за нами закрывается дверь, тут же набрасываюсь с упреками на подругу – мне не понравились ее последние подковырки про Гошу:

- Слушай, Сомова, чего ты от меня хочешь-то?

- Что я хочу? Я хочу, чтобы ты просто пошла на работу.

Забираюсь с ногами на кровать:

- Я тебе уже тысячу раз ответила - я туда не пойду! Тебе на старославянском, что ли, повторить?

- С чего это вдруг ты не пойдешь?

- Потому что, делать там мне нечего!

- То есть всегда было чего, а теперь нечего?

Раздраженно дергаю плечами:

- Слушай, Сомова, ты чего издеваешься, что ли?

Та, уперев руки в бока, повышает тон:

- Это ты издеваешься!

Потом патетично всплескивает руками:

- Калугин ее бросил! Хэ… Несчастная она, видите ли. Да у вас, считай, почти и не было ничего! На стенку она лезет.. . Гоша свою работу боготворил!

Упрек не в бровь, а в глаз, и я печально кошусь на подругу. Та и рада стараться:

- И я не позволю какой-то, вот, дуре, все профукать!

Ну да, дура! И да, Калугин бросил! Все как эта дрянь Карина обещала! Стиснув зубы и мелко кивая, цежу со злорадством в голосе:

- Она, все-таки, добилась своего!

- Кто, она?

- Карина!

- Ой, да пошла она эта Карина!

Сомова присаживается на пуфик рядом с кроватью, продолжая меня успокаивать, но я, все равно, с горечью констатирую правоту злобной гадины:

- Вот она хотела, чтобы я влюбилась и меня кинули. Вот так и вышло!

- Слушай, не ты первая, не ты последняя, кого кинули.

В том то и дело, что такая первая! Мои внутренние стенания прорываются отчаянием в голосе:

- Он не воспринимает меня как женщину! Он в любом моем жесте видит Гошу!

- Слушай, если ты сейчас останешься здесь дома ныть - тебе все, хана!

А где мне ныть? Мне так плохо… И нет никакой надежды! С тоской смотрю на подругу:

- Что мне делать?

Сомова вздыхает?

- Ой... Ну, если ты хочешь чтобы тебя воспринимали как женщину, то и веди себя как женщина! Пусть брошенная, но женщина.

Цокнув языком, печально отворачиваюсь – выход так себе. Не очень-то я хочу быть женщиной, а уж восприниматься брошенной женщиной, тем более!

***

В конце концов, сдаюсь. Но энтузиазма нет, так что для подготовки к выходу на работу, полностью отдаю себя в Анютины руки - пусть одевает, красит, причесывает «a la брошенная женщина» по собственному вкусу, ей видней. Теперь на мне темное, почти черное платье, поверх которого красный укороченный кардиган с застежкой у горла и рукавами по локоть, на плече сумка, зажатая под подмышкой, волосы сзади строго уложены бубликом, неяркий макияж на лице - и я, в таком образе, поднимаюсь на лифте на этаж родной редакции. Двери открываются, я выхожу наружу и, коснувшись пропуском считывающего устройства, иду дальше к секретарской стойке. Люся приветствует меня радостным возгласом:

- Ого, Маргарита Александровна!

Но это «ого» не вызывает у меня улыбки:

- Доброе утро.

- А вы прекрасно выглядите.

- Спасибо.

- А вам уже лучше, да?

Ага… Вчера я ей сказала что приболела, но о деталях, которые конечно интересуют народ, не подумала. Не поднимая глаз бурчу:

- Да. Я абсолютно здорова.

- А что с вами было?

Отворачиваюсь, не желая выдумывать подробности:

- Не знаю… Недомогание.

- Хэ… А это как?

Вот, блин, пристала! Невольно срываюсь на грубость:

- А это когда не домогаются!

- Смешно.

- А мне что-нибудь есть? Корреспонденция какая-нибудь?

День 118  (216). Вторник

Трудовой порыв завершается только часам к трем ночи. Отправив все наработки по электронке себе на рабочую почту, ложусь спать только под утро. Почему на почту? Все что наваяла, надо будет распечатать перед летучкой, экземпляров десять не меньше…

Спать почти не пришлось - будильник, выставленный на полвосьмого, звенит вовремя, обрывая сладкий сон. Есть время правильно одеться и правильно накраситься - новый яркий подход к работе требует нового яркого имиджа главного редактора. Сегодня на мне будет темное платье без рукавов, чуть выше колен, с открытым квадратным вырезом, на шею надену нитку бус, а в противовес вчерашней баранке - распущенные слегка взбитые волосы. Но самое главное - яркий макияж, подчеркивающий глаза и губы.

Ровно в девять я в редакции, выхожу из лифта, сосредоточенно рассматривая прямоугольник пропуска - как-то он быстро потрепался, валяясь в сумке, как бы, не начал сбоить. Проведя им по щели регистратора и получив одобрительное посвистывание, направляюсь к секретарской стойке:

- Доброе утро, Людмила!

- Доброе утро, Маргарита Александровна…. А-а-а, ой!

- Что, «ой»!

- Вы сегодня так прекрасно выглядите. Была бы я мужиком, обязательно бы влюбилась!

Звучит приятно для уха, особенно для моего, про «была бы мужиком»:

- Ой, Люсь, была бы я мужиком, я бы… Гхм… Так что там есть для меня?

Людмила копается в кипе бумаг и извлекает пару конвертов и один распечатанный листок:

- Вот два письма и один факс.

- Отлично, спасибо.

Сзади слышится голос Кривошеина:

- Всем доброе утро!

Откликаюсь на пожелание:

- Доброе.

- Маргарита Александровна, вы сегодня как никогда!

Хороша или наоборот? Оглядываюсь на Люсю:

- Вот обожаю мужиков – хотят сделать комплимент и как обычно.

За спиной новый голос, теперь Калугина и он звучит бодро:

- Всем общий привет!

Кинув в его сторону быстрый взгляд, снова утыкаюсь в бумаги:

- Привет, Андрей!

Интересно прореагирует или опять не заметит? Тот топчется рядом, явно разглядывая мой новый образ, и негромко повторяет:

- Привет. Отлично выглядишь.

Надо же, углядел! Снова отрываю от писем ясный взгляд:

- Не поверишь - и так же себя чувствую!

Оглядываюсь на Люсю:

- Запиши, пожалуйста, через час я всех жду на совещание! Кто опоздает, может сразу приходить с заявлением об уходе. Все поняла?
- Я все поняла, Маргарита Александровна.

- Ознакомь, пожалуйста, всех под роспись.

Люся сосредоточенно записывает:

- Хорошо, Маргарита Александровна, я все поняла.

Уже собираюсь идти к себе, но голос Валика заставляет притормозить и оглянуться:

- Маргарита Александровна, а тем, кто слышал, тем тоже расписываться?

Это типа шутка юмора?

- А те, кто слышал, расписываются в первую очередь!

И ухожу к себе.

***
Ровно в десять собираемся в зале совещаний. Когда прихожу туда с пачкой распечатанных предложений и планов, основной народ уже на месте. Возглавив местечко за председательским креслом, жду пока подтянутся отстающие. Рядом у окна, по левую руку, пристраивается Зимовский, в шаге от него Калугин, остальные садятся за стол – Любимова, Кривошеин, а по другую руку Мокрицкая с Егоровой – младшей. Начинаю оперативку:
- Добрый день еще раз. Я собрала вас для того, чтобы озвучить следующие мысли. Наступил момент, когда нам просто необходимо что-то поменять в нашей работе!

Все начинают встревожено переглядываться, и приходится немного уточнить:

- Речь не идет, о каких-то кардинальных ноу-хау. Но внести свежую струю в каждом конкретном направлении просто необходимо.

Сразу к делу - начинаю раздавать присутствующим принесенные распечатки, начиная с Зимовского:

- Вот, ознакомьтесь, пожалуйста. Я тут набросала кое-какие мысли.

Следующий листок отправляется Калугину:

- Это не догма, это скорее руководство к действию.

Передаю бумагу Гале, а та сует ее Валику в руки.

- Более того, я готова по каждому пункту спорить и даже штурмовать!

Теперь распечатка отправляется Эльвире, которая берет ее с недовольным лицом. Последнюю отдаю Наташе.

- Поэтому!

Возвращаюсь на свое место, разворачиваясь лицом к Антону и посылая ему выразительный взгляд:

- Не надо рассматривать это с позиции критики. Постарайтесь увидеть в каждом пункте рациональное зерно. И давайте вместе его прорастим!

Заканчиваю речь самой дружелюбной улыбкой. Кривошеин со своего места хохмит:

- Я так понимаю, у нас тут теперь министерство сельского хозяйства?

Но Любимова его обрывает:

- А чего ты скалишься?! Тебе как раз хорошо за плугом стоять. Ха-ха!
Зимовский вдруг поднимает руку как ученик в школе. Уже есть вопросы? Благосклонно киваю:

- Да?

- Маргарита Александровна, можно выйти?

Живот прихватило у бедного? Вот, клоун!

- Потерпите до звонка Зимовский!

Как по волшебству у Антона звонит мобильник, и он охотно лезет за ним в карман. Потом ехидно хмыкает:

- А теперь?

Тут уже усмехаюсь я:
- Ну, конечно.
И Зимовский спешит на выход под продолжающиеся трезвоны.

***
Совещание продолжается, и мы переходим к обсуждению готовящегося номера. Хочется уже сейчас, конечно, увидеть какие-то новые подходы, в свете моего начального выступления, но увы… Все очевидно и примитивно. Перекладываю листы туда-сюда, но дать добро язык не поворачивается:

- Не знаю. Как то это все мне не нравится.

Кривошеин удивленно поднимает голову:

- Маргарита Александровна, вы вчера сказали, что интервью с Рогожиным на уровне.

Вчера в соплях я и не такое могла ляпнуть… Приходится выкручиваться:

- К интервью с Рогожиным у меня и сегодня нет претензий.

Любимова подает голос.

- А колонка моды?

- Более-менее, четыре с плюсом.

Калугин, потирая подбородок, хмыкает:

День 119  (217). Среда

Утро проходит бодрячком – энергично собираюсь на работу, энергично завтракаю. В соответствии с настроением и одеваюсь - сегодня на мне будет красный топик и брюки, и укороченный пиджачок в обтяжку, распущенные волосы гладко расчесаны и ровно струятся за спиной, на шее позолоченная цепочка с кулоном. Увы, на этот раз фурора на работе не получается – Егоров, науськанный Калугиным, вызывает к себе. Прихватив папку с картинками, направляюсь в кабинет к начальнику – Андрей уже тут и у него в руках тоже распечатки фотографий.

Минут двадцать гнем каждый свою линию - я про новизну, Андрей про традиции. Шеф сидит за столом, потирая подбородок, смотрит то в одну папку, то в другую и слушает наши комментарии. Калугин продолжает упрямиться и игнорировать моих посылы:

- Маргарита Александровна, я вам еще раз повторяю, что в ваших требованиях нет никакой конкретики. Вот эти вот: сходи туда не знаю куда, они здесь не работают!

В кабинете душновато, спорим уже долго, и я утомленно обмахиваюсь папкой:

- Вот именно - не работают! А мне надо, чтобы все работали. И ты в том числе!

- Слушай, Марго, давай только не передергивать слова, ладно?

- А тебе не надо талдычить одно и тоже! Какую конкретику ты хочешь? Я тебе все объяснила, примеры показала, снимки мы с тобой обсудили, что еще? Ты у нас кто? Художественный редактор или токарь третьего разряда?!

Начальник пытается внести примирительные нотки:

- Так, подождите, давайте без повышенных тонов!

Да как же тут без тонов то! Уперев руки в бедра, возмущенно разворачиваюсь к окну, утыкаясь в него. Сзади слышится упрямый голос Андрея:

- Я же не спорю, что журнал должен меняться… Но не должно это происходить резко, понимаешь? Постепенно это надо делать.

Может быть и так, но ты же и шаг в эту сторону делать не желаешь! Раздраженно задираю голову вверх, в потолок, надувая щеки:

- Фу-у-eх! Постепенно, Андрюшенька, листья с деревьев опадаю! И никто не замечает, как их становится все меньше и меньше… Вот это, действительно, постепенно!

Подняв руки вверх и мотая головой, Калугин усаживается на угол столика с монитором. Во мне бурлит возмущение, заставляя расхаживать вдоль окна, позади кресла шефа:

- А если речь идет об изменениях, нужно делать все и сразу! Я не знаю, сколько можно это объяснять… Не знаю!

Снова отворачиваюсь к окну. Калугин кривится, поджимая губы:

- Ну и я не знаю! Ты меня вообще не слышишь.

Егоров, наконец, поднимается из кресла, решив вмешаться:

- Андрей, мне кажется, что Марго в чем-то права.

- Ох, Борис Наумыч, тогда объясните мне, в чем я не прав.

Схватив со стола свои бумаги, начальник встряхивает ими:

- Значит так, марксисты-ленинисты , оставьте у меня эти ваши веселые картинки, я потом посижу, пообмозгую… И найдите как-нибудь общий язык то! И хватит смотреть друг на друга как баран на новые ворота!

Выговорившись, он идет к выходу, оставляя нас одних. Смотрим друг на друга, и молчим.. Как баран на новые ворота… Реагирую на такое сравнение первой:

- Чур, я новые ворота!

Постояв несколько секунд, тоже спешу на выход. Андрей вслед только усмехается:

- Кто бы сомневался.

Выйдя в холл, останавливаюсь, задумавшись о безрезультатности визита к шефу, но тут и Калугин выходит из кабинета:

- Марго, подожди. Послушай меня!
Жду, слушаю, молчу, поправляя упавшие на лицо волосы. Увы, сказать Андрей ничего не успевает - рядом раздается громкий голос Егоровой-младшей, явившейся на публику с голыми плечами и шикарным ожерельем на шее:

- Ой, извините!

Калугин оборачивается на голос - Наташа не одна, рядом с ней маячит плотный высокий парень, который самоуверенным тоном здоровается:

- Всем привет!

Андрей кривится:

- Здрасьте.

Наталья представляет своего кавалера:

- Макс познакомься - это Маргарита Александровна, наш главный редактор.

- Я в курсе.

- Марго познакомься - это Макс, мой жених.

Калугин тут же удивленно восклицает:

- Жених?

- Да, жених! А что тебя так удивляет?

Калугин выставляет вперед большой палец:

- Во!

Мне неприятно, что его так задело появление «конкурента». Наташа продолжает светскую беседу:

- Вы, кажется, знакомы?

Макс улыбается, протягивая ладонь:

- Ну да, кажется, фотограф?

Калугин шлепает своей ладонью по его, обиженно - весело комментируя:

- Молодец!

Мне посетитель активно не нравится, и я менторским тоном поправляю:

- Он у нас тут художественный редактор! Наталья, а почему в редакции поcторонние?

- Почему, посторонние? Я же говорю - это мой жених! Почти родственник. А у нас вроде семейный бизнес.

- А это не про бизнес, а про дисциплину. Еще раз повторяю - посторонним здесь делать нечего. Или мне охрану позвать?

Наташа оглядывается на своего кавалера:

- Макс, пойдем!

И они не торопясь следуют дальше… Тут же разворачиваюсь к Андрею, тыча в него пальцем:

- И это, между прочим, твоя сотрудница!

- Она, такая же моя, как и твоя!

- Ошибаешься, Калугин! Моей она не была никогда!

Оставив последнее слово за собой, иду к себе в кабинет.

***

Где-то через час звонок на мобильный. Я как раз получила заметку от Кривошеина и две от отдела моды, и, едва зайдя в кабинет, зависла с ними у входа, просматривая страницу за страницей. Вытащив телефон из кармана, раскрываю крышку. Надо же, Калугин! Прикладываю трубку к уху:

- Да!

- Алло, Марго.

- Да.

- Слушай, нам надо с тобой поговорить. Я так больше не могу!

Мое сердце замирает, и я торопливо соглашаюсь:

- Да, да, конечно! Давай поговорим.

- Ну, я сейчас зайду?

Оглядываюсь в сторону открытой двери: там, напротив, в дверях своего закутка, маячит Андрей с трубкой у уха.

- Заходи.

Захлопнув крышку, делаю глубокий вдох, нервничая до дрожи! Андрюшка одумался! Он хочет помириться! Он меня любит! Еще один глубокий вдох и я, поправляя волосы, иду к своему рабочему месту. Конечно, я прощу Андрея! Чуть–чуть помучаю и прощу! Через несколько секунд раздается стук в дверь и я, судорожно переложив волосы на одну сторону, встречаю Калугина горящим взглядом, полным ожидания и надежды:

День 120  (218). Четверг.

Зато утром по классике – во рту бяка, а головка – бобо. Когда утром обнаруживаю рядом на подушке Люсину голову, в первый момент офигиваю. Только потом вспоминаю, что в гостиной на диване еще и Любимова. Слава богу, Эльвира не осталась на ночь, уехала домой. Кстати и Сомова неизвестно где провела нынешнюю ночь, утром ее в квартире не наблюдается. Хмуро попив кофе вместо завтрака, кое-как причепурившись и приведя себя в порядок, едем на такси на работу. Из нас троих только я в свежей упаковке - на мне сегодня темное платье без рукавов, новые туфли, волосы распущены, а из украшений - бусы из пластмассовых колечек. Когда приезжаем в редакцию, Мокрицкая уже на месте и ее, как и двоих других моих затрапезниц, мучает жесткий сушняк. Черт, голова чугунная, мозги совершенно в ауте, мысли ворочаются только об одном: “Нв хрена было так надираться….». Потребление большого количества жидкости приводит к ожидаемому эффекту, и я уже через час отправляюсь по надобности в туалет. Странно, но возле заветной двери, почему то толпятся наши мужики – Кривошеин, Зимовский, Пчелкин. Последний, к тому же, торопливо прилаживает на дверь дощечку с надписью «не работает». В недоумении останавливаюсь:

- Что здесь происходит?

Валик срывающимся голосом бормочет:

- А-а-а, ремонт!

- Какой еще ремонт?

Пчелкин, не задумываясь, ляпает:

- Так писсуары меняют.

И получает тычок в живот локтем от Антона. Я тоже никак не соображу о чем он в женском туалете:

- Что меняют?

Зимовский хихикает:

- Да пионеры так шутят! Там просто это… Трубу прорвало!

Блин, меня сейчас тоже прорвет… Теперь на другой этаж придется бегать! Чертыхаясь, прикладываю пальцы к пульсирующим вискам. Валик добавляет:

- А, кстати, на втором там туалеты работают.

Его приятели начинают усиленно кивать, и я оторопело бурчу под нос:

- И что, теперь весь день на второй бегать?

- Почему бегать, можно пешком.

Зимовский падла ядовито шутит:

– Это от того как приспичит!

К нам присоединяется подошедшая Людмила:

- Извините, пожалуйста, Маргарита Александровна, вас к телефону срочно!

И уводит меня к секретарской стойке. Звонит типография, и переговоры занимают почти десять минут. Когда, освободившись, опять спешу к заветной двери, никакой таблички уже не обнаруживается, а внутри сухо и чисто, с целыми трубами. Походу это была чья-то идиотская шутка, и я даже догадываюсь чья.

***

Следующий час сижу за компьютером, подперев дурную голову и тупо пялясь в экран. Неожиданно в кабинет врывается Каролина и с встревоженным видом семенит ко мне:

- Марго, Марго! Ты очень занята?

- А нет, Каролина Викторовна. А что случилось?

- Можно с тобой поговорить?

- Да, да, конечно, присаживайтесь!

Уступаю ей свое кресло, и Егорова-старшая охотно плюхается в него:

- Марго, у меня очень большая проблема! Я даже не знаю, что мне делать.

Она растерянно глядит на меня снизу вверх и очевидно это что-то из разряда личного, не по работе. Если уж Каролина просит у меня помощи, значит и правда вопрос чрезвычайной важности и касается, наверно, Наташи и Наумыча с Лазаревым, раз пришла ко мне. Неуверенно тяну:

- Ну-у-у...

Дверь снова распахивается и на пороге Калугин:

- А, простите, пожалуйста! Извините.

Он направляется к столу:

- Марго, это срочно!

Стараюсь говорить корректно:

- Андрей, ты что, не видишь, что я занята?

- Я понимаю, но это по работе.

- Я понимаю, что не по отдыху. Ну, ты что, не можешь пять минут подождать?

Калугин взрывается:

- Я не могу подождать пять минут, потому что там все застопорилось и надо срочно принять решение!

Я тоже повышаю голос:

- Так прими его! Чего ты от меня-то хочешь?!

- Ну, мне надо понимать, то я сделал или не то! Чтобы я, потом, здесь на ночь, Маргарит не оставался.

Нервная Каролина выкрикивает из моего кресла:

- Андрей, ты что, не видишь, мы разговариваем! Зайди попозже.

Тот обиженно сопит:

- ОК, вот тогда вот эти вот эскизы я отдаю в работу! Если потом ты мне скажешь, что это шило и нужно будет переделать - я этого не буду делать!

И с оскорбленным видом идет на выход. То есть вот так вот, ультиматум? Кричу вслед:

- Что значит… Что значит.. Подожди!

За спиной слышится просящее:

- Марго!

- Каролина Викторовна, вы извините, я быстро!

И снова кричу вслед убежавшему:

- Так, Калугин! Сюда иди!

Настигаю его только возле кабинета художественного редактора. На то, чтобы посмотреть эскизы уходит минут десять, но когда возвращаюсь на свое рабочее место, кабинет оказывается пуст, ушла Каролина, и загадку свою унесла с собой.

***

Я вспоминаю непонятный визит Каролины, когда замечаю в холле Наташу, о чем-то разговаривающую с Лазаревым. Любопытство заставляет прислушаться, пытаясь уловить смысл разговора, и он оказывается занятным. Вот гудит Константин Петрович:

-- Я воспитанный человек.

Наташа язвит:

- Да? И поэтому вы подслушиваете?

- Я подслушиваю?

- А что вы делаете?

- Наташ, в твоем возрасте, иногда желаемое, хочется выдать за действительное, но это, к сожалению не всегда сходится.

Притаившись у стены, делаю вид, что читаю бумаги в папке, а у самой - ушки на макушке. Наталья усмехается:

- Ну да, иногда реальность бывает и покруче фантазий.

- Ты это о чем?

- Ну… Константин Петрович, а вы в курсе того, что происходит?

- А что собственно происходит?

- Между моим отцом и матерью! И, кстати, ваша фамилия там тоже фигурирует. Вы в курсе или как?

Константин Петрович крутит бровку:

- А ты действительно хочешь об этом знать?

- Ну, конечно хочу, это же дело касается моих родителей!

- А-а-а… Ты знаешь, иногда правда бывает неприятной.

Опустив папку к животу, я вся в напряжении и чувствую, что скоро придется вмешаться. Лазарев загадочно добавляет:

День 121 (219). Пятница

Утром, когда выползаю из спальни, Сомова дома, значит, ночевала. Одевшись и накрасившись, выхожу к завтраку в синей рубашке с длинными рукавами и серой юбке до колен, c широким поясом, волосы оставляю распущенными. Устроившись в гостиной на диване, нога на ногу, откинувшись на его спинку, принимаюсь за предложенный Анютой йогурт. Сама она в боковом кресле, с чашкой в руке, горячо вещает о проблемах своего толстого бойфренда:

- Да я бы сквозь землю провалилась, если бы такое узнала! Как он вообще смотрит в сторону этой Каролины?! Черт, я бы на пятой секунде развелась бы!

Перед Анькой так и стоит полная плошка йогурта - так увлечена своими обвинениями, я же невозмутимо поглощаю свой, и моя ложка уже скребет по дну емкости:

- Слушай, Сомова, ты не в прямом эфире.

- Причем здесь эфир?

- А притом… Рассуждать легко, а в жизни знаешь сколько нюансов?

- Да какие здесь нюансы?! Здесь все ясно, как божий день, при свете фар. Хэ… Сколько времени она его еще за нос водила? Надо же, еще до свадьбы рога приклеила. Вот, мгновенно развелась бы, мгновенно!

Скептически качаю головой - эти двое, как-никак, двадцать три года вместе прожили:

- Слушай, Ань, у тебя нет ощущения, что это, мягко говоря, ну, не совсем твое дело, а?

Сомова возмущенно вскидывается:

- Что, значит, не мое?

- А то и значит! Сами разберутся.

И в наши с Андреем дела тоже нечего совать нос и поучать про всякие палки! Такой поворот Анюте не нравится:

- Ха! Это что же получается? Мне уже и мнения своего не высказать?!

Снова принимаюсь есть, изображая невозмутимость:.

- Высказать можно. Только ты, по-моему, о разводе Наумыча, больше самого Наумыча печешься!

Уткнувшись в чашку с чаем, Сомова бурчит:

- Ничего я не пекусь!

- Угу, заметно… Спеклась уже!

- Слушай, Марго.

Не слушаю!

- Когда я ем, я глух и нем!

И демонстративно отвернувшись, засовываю ложку с йогуртом в рот.

***

Сегодня по плану предстоит плотный день – это уже вторые сутки из выделенных шефом пяти, а сделано, еще так мало. Тем не менее, вливаться в бурный темп не тороплюсь - налив чаю в комнате отдыха, отправляюсь к себе в кабинет спокойно выпить. Только не получается - зависнув возле открытой двери, наблюдаю за Калугиным, который, остановив одну из сотрудниц в холле, что-то горячо ей объясняет. От секретарской стойки прямиком ко мне направляется Людмила:

- Маргарита Александровна!

- Да?

- Борис Наумыч попросил меня распечатать предложение от рекламодателей.

- И что?

- А! Так оно у вас на почтовом ящике!

Кто оно? Пропустив мимо ушей половину фразы, непонимающе таращусь на секретаршу:

- Что?

- Вы обещали мне прислать, но я почему-то не получила.

Неужто обещала? Склероз проклятый.

- А, да, извини. Через пять минут будет у тебя!

Блин пора собраться, а то так и буду все время попадать впросак. Поморщившись, тру висок – точно, обещала... Егоров собирался встретиться с инвесторами.

- А, черт!

- Что?

- А это я не тебе!

Развернувшись, секретарша уходит и тут же в кармане юбки начинает названивать мобильник.

Достаю взглянуть кто там, а потом, открыв крышку, прикладываю трубку к уху:

- Да, Ань!

В трубке слышен автомобильный гул, видимо подруга в дороге:

- Слушай, скажи, со мной что-то не так?

Странное начало. Сделав шаг внутрь кабинета, продолжаю глазеть на Калугина через стекло стенки:

- Ты это о чем?

- Ну, что-то у нас в последнее время взаимоотношения не складываются.

- Чего это вдруг они не складываются?

- Ну, я же вижу, что тебя раздражаю! Говорю все время, что-нибудь невпопад… Может, мне съехать?

А я что, все время впопад болтаю, что ли? Тоже мне, нашла причину:

- Ань, вот сейчас ты точно невпопад ляпнула! Только попробуй.

- Ну, может действительно отдохнуть друг от друга? У тебя своя каша, у меня своя.

Оставляю свой пост возле двери, полностью переключаясь на разговор:

- Так, стоп-машина! Каши у нас одинаковые! Мы ее хлебали вместе и будем дальше вместе хлебать! Ань, все, я даже слушать не хочу! Все, прекращай, давай! Закажи лучше суши, вино - посидим, попьем там, потрещим… Давай, все, я тебя обнимаю! Пока. И не бери дурное в голову.

Сомова дает отбой, и я возвращаюсь на рабочее место. Правда оттуда тоже пытаюсь разглядеть Калугина в его кабинете, но не получается.

***

Но уже через час, проходя мимо кабинета художественного редактора, меня так и влечет заглянуть внутрь, хоть мельком, что я и делаю. Ага, там Наташа! Сидит за столом возле зажженной лампы, рядом стоит Андрей, касаясь ее плеча. Это типа они расстались! Притормозив, останавливаюсь сбоку от входа и пытаюсь прислушаться к разговору. Калугин проникновенным голосом в чем-то убеждает болезную:

- Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

- Спасибо, Андрюша.

Егорова поднимается, изображая душевный порыв:

- А ты знаешь, мне очень жалко, что мы с тобой поссорились!

Калугин доверчиво блеет:

- Да мы не поссорились мы…

- Да я не об этом. Может быть я странная, с какими-то закидонами, но Андрюш, ты мне просто очень нужен!

- Ты знаешь, где меня найти.

- Андрюш, а поцелуй меня, пожалуйста!

Не выдержав, все-таки, заглядываю. Блин, точно, сосутся! Глазам своим не верю! Растерянно прячусь за дверью. Кажется, у Андрея проснулась старая любовь … И это так неприятно…

Тихонько ухожу оттуда… Быстрым шагом проскочив мимо секретарской стойки, направляюсь к себе. Звенит мобильник в кармашке юбки и я, пройдя к своему рабочему месту и бросив сумку на стол, лезу за мобилой, а потом усаживаюсь в кресло:

- Да я слушаю.

На том конце голос Мокрицкой:

- Маргарита Александровна! Это Мокрицкая. Скажите, ваш сегодняшний вечер уже как-нибудь расписан?

Интересно поставлен вопрос…

День 122  (220).  Суббота

Сегодня суббота и можно поспать подольше. Тем более что с утра глазеть на надутую Сомову еще то удовольствие. Когда умывшись, расчесав гриву и одевшись, по-домашнему, в джинсы и красную майку, выхожу из спальни, Анька уже в гостиной, сидит в боковом кресле у столика и цедит кофе, листая какой-то журнал. Налив на кухне и себе чашку отправляюсь к ней. Демонстративно не смотрю в сторону Сомовой. Усевшись на диван, ставлю перед собой на столик, принесенный кофе. Фиона предпочитает мое общество, запрыгивая на придиванный модуль и я тереблю ее за загривок – умная собачка, умная, знает к кому ласкаться. Чмокаю ее в морду… Допив, что там у нее было, Сомова встает, отряхивая джинсы и направляется в прихожую. Провожаю недоуменным взглядом – сегодня же у нее, вроде, свободный день:

-Ты куда?

Голос звучит неожиданно резко, но Анька все же отвечает, бурчит себе под нос:

- На работу.

Сделав глоток, отставляю чашку в сторону и встаю тоже, поправляя пояс на джинсах:

- Какая работа?! Выходные сегодня!

Анюта хмуро вешает сумку на плечо:

- Это у всех выходной. А рабыня Сомова работает круглосуточно! Пока.

Сложив руки на груди, останавливаюсь на пороге прихожей, наблюдая, как сердитая Анька выходит из квартиры. Дверь хлопает, и я хмыкаю:

- Пока... Работа у нее.

Рабыня Сомова. Мне даже ее как-то жалко сейчас. Обиженная, не помирившаяся и прямо к микрофону. Неожиданно замечаю Анютины ключи, оставшиеся лежать на полке. Вот, коза!

Схватив их, тороплюсь выглянуть на лестничную площадку – вдруг еще недалеко ушла:

- Ань, ключи от студии!

В ответ тишина.

- Черт! Бегай еще за ней.

Прикрыв дверь, судорожно начинаю переобуваться, натягивая кроссовки. Подхватив сумку и ключи от квартиры, выскакиваю на лестничную площадку:

- Ань!

***

Когда, спустившись вниз, выскакиваю из подъезда, поодаль у тротуара вижу такси, куда Сомова усаживается на заднее сидение и Калугина, который садится на пассажирское место спереди. Неожиданно, и я застываю в дверях. Такси отъезжает, ветер треплет мои волосы, бросая их мне прямо на лицо, и я судорожно пытаюсь их пригладить:

- Не поняла… Капец.

В полном раздрае - возвращаться домой или догонять? Но какова Сомова! Тихоня… Многостаночница. Ревность пересиливает, и я кидаюсь вдоль тротуара туда, где стоит мой Rand Rover. В погоню!

Найти их в потоке оказывается непросто, даже теряю на несколько секунд, но тут же замечаю отъезжающее такси, то самое, уже пустое, неподалеку от открытой веранды небольшого кафе. Быстро ищу, куда припарковать машину. Вот, где уединились голубки!

Болтаясь неподалеку, пытаюсь рассмотреть, что они там делают. Перед парочкой на столе чашки, пузатый чайник, вазочка с печеньем, а сами они о чем-то мило воркуют! Держусь поодаль, метрах в тридцати-сорока, особенно не скрываясь, но и не подхожу близко. Когда они начинают обниматься, это уже выше моих сил, и я бросаюсь прочь!

***

Припарковав авто недалеко от подъезда, сижу внутри, дожидаясь Сомовой. Домой идти нет никакого желания - я ее там или прибью или выгоню на фиг, вместе с животным… А вот и Анька, неторопливо идет к подъезду. Дважды бибикнув, привлекаю ее внимание к себе. Помявшись, Анюта сворачивает в сторону машины и, открыв дверь, усаживается на переднее пассажирское место. Не глядя на Сомову, бросаю в пространство:

- Привет.

- Привет.

- Как дела?

- Нормально.

Наконец, перевожу на Аньку скептический взгляд:

- И это все?

- А что ты хочешь? Еще что-нибудь узнать?

Язвительно бросаю в воздух:

- Ну, ты же вчера жаловалась, что я твоими делами не интересуюсь? Вот, пожалуйста.

- Ты спрашивай, я отвечу.

Удивленно приподнимаю бровь:

- Даже так? Хорошо.

Добавляю в голос иронии:

- Как дела на радио?

Сомова прячет глаза:

- Хорошо.

- А с чего это там вдруг хорошо-то?

- А с чего там должно быть плохо- то?

- Слушай, Сомова, ты, когда свистишь, ты хоть подмигивай, а!

- А кто это свистит?

- Ты свистишь! Не была ты ни на каком радио!

- А где это, интересно я была?

И врет, и врет, и врет… Так бы и придушила! Даже рука уже поднимается, скрючив пальцы:

- Вот именно!

Извлекаю из кармана пресловутую связку:

- Где это интересно ты была, если ключи от радио - вот они!

Покраснев, Сомова отворачивается, утыкаясь носом в боковое стекло. Но это не мешает мне прожигать ее взглядом:

- Что у тебя с ним?

- Да с кем, с ним?

- С Калугиным, с кем еще?

- Хэ, ты что напилась, пока меня здесь не было?

То есть, вранье продолжается? Блин, как только не надоест человеку. Язвительно хмыкаю, качая головой:

- Хэ! Нет, вы посмотрите, я еще и напилась! А. это значит я с ним, чаи да кофеи по барам - ресторанам загоняю, да?

- Ты что, следила за мной?

Больно надо:

- Ты ключи забыла. А я, дура, хотела доброе дело сделать. Метнулась за тобой и вику - радио совсем в другой стороне совсем!

- Значит, все-таки, следила, да? Следила!

Ясное дело - завралась, а сказать нечего. Один выход - нападать и уводить разговор в сторону:

- Так, давай на меня еще наедем! Слушай, скажи, что вы там с ним полдня делали, а?

Интересно, что на этот раз соврет… Но Анькин ответ выбивает меня из колеи:

- Да тебя обсуждали!

- Кого-о-о?.

- Тебя!

Кости что ли полоскали? Представляю, чего они там наговорили… Тут же выпускаю иголки:

- А кто тебя просил меня обсуждать?!

- Калугин и просил. Позвонил мне на радио в прямой эфир и попросил о встрече.

- Зачем?

- Господи, у тебя уши есть? Я же тебе говорю - ему хреново!

Понятно. Затравила бедного:

- Если ему хреново, он уже взрослый мальчик - пусть идет домой и скулит там в подушку! Зачем ему ты?

Сомова вздыхает:

- О-о-ох, хочешь правду?

День 123 (221). Воскресенье. 22 ноября 2009 года.

В воскресенье Сомова устраивает генеральную уборку, по десять раз стирая пыль везде, где только можно. Я ей стараюсь не мешать - немножко болтаюсь по магазинам, гуляю, но больше отлеживаюсь в спальне, наглотавшись обезболивающих таблеток и листая журналы под пиво – вчера они все-таки начались, эти чертовы дни, и расслабиться в свое удовольствие, не получается. К вечеру, переодевшись в красную футболку с джинсами, расчесав волосы и прихватив начатую бутылку темного «Guinness», шмардыхаю из спальни в гостиную, шаркая шлепками по полу. Со свежей мыслью - посидеть у телевизора. Здесь светло, полная иллюминация – горят все бра и торшер, высвечивая любую пылинку. На ходу прикладываюсь к горлышку бутылки. Анютка наяривает тряпкой по полкам и у меня появляется острое желание поерничать над ее подозрительным энтузиазмом. Вот она приподнимает глиняную рыбину стоящую здесь без движения годами и трет под ней так, что слышится скрип. В своих скептических умозаключениях я не одинока - у дивана лежит грустная Фиона, с осуждением наблюдая за хозяйкой. С хитрой физиономией направляюсь к дивану:

- А чего это у нас за аврал сегодня такой?

Плюхнувшись на придиванный модуль и подсунув под себя ногу, ахаю:

- А-а-а! Да, я же забыла! К нам же сам господин Шепелев приезжает!

Развернувшись, пытаюсь разглядеть сквозь полки реакцию подруги - там Анюта недовольно косится в мою сторону:

- Марго!

Сама невинность и сделав губки бантиком, лишь пожимаю плечами:

- Что? Я - ничего. А чего ты не попросила Таню все это прибрать?

Приложившись к бутылке пива, делаю пару глотков, а потом снова с многозначительным вопросом смотрю на Анютку, которая вдруг смущенно блеет, пряча глаза:

- Ну, она отпросилась на несколько дней, там что-то... С бабушкой.

Она совсем низко склоняется над полкой, так что и лица не видно. Надо же, с бабушкой… И заботливая девочка срочно понеслась к старушке с пирожками через темный лес!

- М-м-м… Хм… То есть, ты ее отпустила, да?

Сомова молчит, поглядывая снизу из-под полок и продолжая протирать дырку в дереве. Я еще не закончила стеб – закатив глаза в потолок и удивленно вскинув руки, будто потрясенная безответственностью подруги, вскрикиваю:

- Как? К нам приезжает супер–гипер-мега–дрюпер гость…

И в такой момент отпустить домработницу? Заканчиваю скороговоркой:

- Ну, ты, даешь!

И прячу улыбку за горлышком бутылки. Сомова обиженно таращит глаза:

- Марго! Ну я, конечно, очень ценю твое чувство юмора, но прошу тебя, пожалуйста!

- Что, пожалуйста?

Анька сокрушенно разводит руками:

- Неподготовленного человека можно шокировать этими твоими шуточками!

- Так что, мне притворяться белой и пушистой?

- Да, если можно.

Бывший бойфренд - это серьезно… Но удержаться от продолжения нет сил и я вздыхаю:

- Чего не сделаешь за штуку евро.

Снова звучит возмущенный голос из-за полок:

- Марго!

- Все, все - белая и пушистая.

Выпучив возмущенно глаза, Сомова не снижает недовольный тон:

- Спасибо!

Нашу изысканную пикировку прерывает звонок в квартиру. Встрепенувшись, Анюта глядит на дверь горящим взором и снижает голос:

- Это он!

В рифму добавляю, передразнивая:

- Ленинградский почтальон!

Сомова теребит свои кудряшки, волнуясь и вздыхая:

- Слушай, я нормально выгляжу, а?

Слезая с дивана, поправляю на себе майку:

- Для бывшего? Покатит.

Перехожу поближе, приваливаясь плечом к торцу отгораживающих полок и выглядывая в прихожую – очень мне любопытно посмотреть, что за фрукт так разохотил Анюту. Сомова нервно шепчет:

- Я чего-то волнуюсь.

И, развернувшись к двери, делает глубокий вдох. Ну, Сомова, ну, зажигает… Прямо малолетка перед первым свиданием. С ухмылкой наблюдаю, как Анюта несколько раз взмахивает руками, разгоняя волнение, и шумно выдыхает. Потом бросается к двери и поворачивает защелку замка. Толкнув дверь наружу, она отступает на шаг, замирая навытяжку и сдерживая дыхание. С нетерпением жду появления принца, сразившего подругу. Вот она всплескивает руками, изображая восторг:

- Вадька!

- Можно?

- Ну, конечно!

Внутрь заходит вполне симпатичный, улыбчивый молодой мужчина, высокий и плотный, со спортивной сумкой на плече. От него исходит спокойная уверенность и у меня мелькает мысль - не мудрено, что Сомова напрочь забыла про своего Наумыча, узнав о приезде такого кавалера.

Гость захлопывает за собой дверь и, попав в объятия Анюты, приподнимает ее в воздух, вызывая радостный смех. Сунув руки в карманы, выглядываю с улыбкой из-за угла. Анька соскакивает на пол и ведет гостя за собой:

- Ну, проходи!

Парень качает головой:

- Слушай, Сомова, ну ты вообще не меняешься.

Возбужденно дергаясь, та смущенно смеется:

- Да… Ну… А ты наоборот, как-то заматерел.

Она тянет руку поправить воротник у рубашки гостя:

- Такой питерский…. Перец, прямо-таки!

Анька, она, когда с понравившимися мужиками любезничает, напрочь забывает об окружающих, особенно о моем существовании, так что пытаюсь напомнить о себе:

- Гхм!

Сигнал понят правильно и Сомова тыкает рукой в мою сторону:

- Кстати, познакомься - это Марго моя подруга и по совместительству хозяйка квартиры.

Мы смотрим, друг на друга, знакомясь - он одного роста с Игорем, у него открытая крепкая шея с болтающейся висюлькой, свежевыбритое лицо, взгляд не прячет и это мне нравится. Не скрою - парень производит впечатление. Любезно улыбаюсь:

- Очень приятно.

- Взаимно. Вадим.

Он осматривается вокруг и шутит, внося разрядку:

- А что… Классная квартира. И классная подруга!

Мне импонирует его независимость, и я говорю Аньке, вспоминая ее упреки:

- Ну, а ты говоришь - неподготовленный!

Вадим смеется и смотрит на Сомову, наверно ожидая комментариев. Та лишь улыбается и дергает рукой в сторону гостиной:

День 124 (222). Понедельник

Будильник звенит вовремя, но меня окончательно будит Анька, мельтешащая туда-сюда, из гостиной в ванную, собираясь на радио – сегодня ей нужно уйти пораньше и приготовиться к интервью с Вадимом. Проводив Сомову, занимаюсь собой - одеваюсь, крашусь, причесываюсь, а потом грею воду для кофе, для себя и нашего гостя. Надеюсь на плодотворное сотрудничество, и очень хочу поддержать благоприятное впечатление, которое, надеюсь, произвела вчера. По крайней мере, Шепелев не скучал и очень даже заинтересованно отвечал на вопросы.

Оформление этого самого поддержания занимает почти полчаса перед зеркалом в ванной: яркий макияж, гладко расчесанные волосы, темное платье без рукавов и треугольным вырезом в горловине. Строгость компенсируется необычными бусами в виде крупных сцепленных черно-белых колец с блестящей крошкой и легким браслетом на запястье из схожих колечек поменьше. Оригинально, броско и красиво. Пока Вадима нет, листаю журнал, сидя на диване, положив ногу на ногу, и потихоньку допивая содержимое чашки. На столике, передо мной, остывает стеклянный кофейник и скучает вторая чашка на белой салфетке – что-то гость разоспался, а мне уже пора на выход. Наконец, Вадим появляется с широкой улыбкой на припухшем от сна лице:

- Доброе утро.

Оторвавшись от чтения, отставляю чашку на стол, на салфетку:

- Доброе.

- Кофе пьешь?

Журнал тоже складываю.

- Пытаюсь. Будешь?

- Если со сливками, с удовольствием!

Он все в той же майке и шортах, что вчера, а в руке крутит какую-то книжку в мягком переплете. Беру в руку кофейник наполнить его чашку - сливки уже добавлены, мы такой вариант уже прояснили за ночными посиделками. Вадим садится к столу, на придиванный модуль, и поворачивает в мою сторону обложку покетбука:

- Кстати, это продолжение нашего вчерашнего разговора.

Бросаю косой взгляд:

- А что это?

- Книга.

- Вижу, что книга. Чья?

- А там написано.

Придвигаю кофе ближе к Вадиму:

- Ага… Пожалуйста.

Потом тянусь за книгой взглянуть на обложку. На зеленом фоне буквы, похожие на иероглифы, и какая-то буддийская скульптура. Приглядевшись, вижу, что иероглифы складываются в вязь вполне узнаваемых букв:

- Ух, ты! «Дзен путь к себе»... Вилли Шеппард? Ничего себе, так ты еще и книги пишешь?

Вадим кивает, отпивая кофе:

- Угу, пытаюсь.

Перевернув, заглядываю, что написано на обратной стороне покетбука и читаю вслух:

- Когда монах спросил, что такое путь, мастер Нансен ответил: «Повседневная жизнь - это и есть путь».

Все? Не могу сдержать усмешки, хотя и пытаюсь не рассмеяться:

- Глубоко... Хэ-хэ.

- Напрасно иронизируешь. Дзен очень древняя философия. И рассматривает практически все аспекты жизни.

Ну, не знаю… Наугад раскрываю середину. Задумчиво подняв глаза вверх, вспоминаю:

- Ну, насколько я знаю, дзен это - медитация?

Вчера в разговоре что-то такое промелькнуло и теперь я вопросительно смотрю на Вадима. Он уточняет:

- Или погруженность.

Чуть привстав, он пересаживается ко мне поближе, чтобы тоже заглянуть в книгу, на открытой странице. Потихоньку перелистываю… Но вникать в философию сейчас некогда и я захлопываю книжку, шлепая по ней сверху ладонью:

- Слушай, ну, спасибо большое, я обязательно погружусь в это, но только после работы.

Мне бы ближе к реалиям жизни. Есть, например, одна вещь… Та, что мешала мне, а теперь мешает Калугину быть рядом со мной - в природе мужчины и женщины лежит заниматься сексом и без этого их союз называется дружбой, а не любовью. И мне, и ему нужно переступить через свое «я», а мы не можем, не смогли… С пытливым прищуром смотрю на Шепелева:

- Вадим, м-м-м… Мне очень понравилась твоя ноябрьская статья в «Планете».

Подношу к губам чашку, допивая остатки. Он недоуменно смотрит на меня:

- Это, какая?

- Дзен под одеялом.

Мой собеседник смеется и опускает глаза:

- Ну да, было дело.

Мы сидим довольно близко, и поднятый вопрос заставляет вести себя расковано - ну, не будешь же с суровым видом обсуждать такие вещи! Вадим уточняет:

- Она вышла в усеченном варианте, на все у них формата не хватило.

Тогда может быть есть смысл опубликовать полностью, но у нас? Я уже слушаю его как профи, как главный редактор. Шепелев смотрит с веселым прищуром:

- И секс там рассматривается только с мужской точки зрения.

Да и читал его Игорь Ребров. Смущенно отвожу взгляд:

- Ну, ведь я редактор «Мужского Журнала».

- Помню. Кстати, в книге…

Тянусь снова за ней, раз Вадим хочет что-то добавить по пикантному вопросу.

- Вопросы секса я рассматриваю более развернуто.

М-м-м…. Любопытно… А с женской точки зрения там есть? Словно услыхав меня, он добавляет:

- Если интересно, глянь.

Конечно, интересно:

- Спасибо.

Сжав книгу обеими руками, благодарно поднимаю ее перед собой, с улыбкой демонстрируя автору, как он угадал с подарком. Вадим, смеется:

- Как редактор «Мужского Журнала»?

Совсем застыдил девушку. Смущенно хихикаю:

- Спасибо, обязательно.

Мы поднимаемся, и я уже делаю шаг к прихожей переобуваться, но останавливаюсь, чтобы прозондировать почву на его дальнейшие планы:

- А, да, кстати…Э-э-э… Вадим, или Вилли, как лучше?

Он расковано стоит передо мной, сунув руки в карманы, с неизменным радушием в лице:

- Хэ… Для тебя Вадим.

Ладно, пусть для меня.

- Можно тебя немножечко поэксплуатировать?

Он вопросительно приподнимает бровь:

- В каком смысле?

- Твое большое интервью на первую полосу «Мужского журнала».

- Не возражаю. Но только не сегодня.

Скинув тапок, придерживаясь рукой за полку, пытаюсь всунуть свою лаптю в туфлю:

- Кстати, будешь уходить, вот здесь, возле рыбины, лежат ключи.

- М-м-м.

***

Договоренности с Вадимом дают толчок к творческому процессу и я, приехав на работу, активно включаюсь в организационный процесс – теперь есть цель, а значит и план, как все успеть к сроку, назначенному Наумычем. «Секс и дзен»! Да с такой темой номера любой формат будет выигрышный, даже самый необычный! Однако успеть за два дня нужно многое, так что сидеть в кабинете некогда, и я ношусь по редакции, обсуждая с каждым из сотрудников его фронт работ и задавая сжатые сроки. Зацепившись в холле с девицей из отдела пиара и рекламы, выясняю, кто у нас слетел с разворота и есть ли адекватная замена. Оптимизма разговор не добавляет - количество жаждущих печатать рекламу действительно сократилось. Поджав губу, на автомате, запускаю руку под волосы, почесывая затылок – тираж обещает быть двойным и упускать возможность хорошо подзаработать на рекламе не хочется... Надо будет все самой изучить, только в спокойной обстановке. Забрав у девицы ее листки, уношу с собой, посматривая на ходу. Голос Калугина прерывает процесс:

День 125 (223). Вторник

Следующим утром, несмотря на ворчание Сомовой, ангажирую Вадима на весь день, так что в редакцию едем вдвоем. Не знаю почему, но мне с ним легко общаться – я чувствую его шутки, а он откликается на мои. К тому же Вадим интересный рассказчик и иногда поворачивает знакомый предмет так, что видишь его совершенно иначе, необычно.

Настроение отличное и я, собираясь на работу, одеваюсь не по-осеннему жизнерадостно - на мне сегодня серое платье без рукавов, с круглым вырезом без воротника - оно, правда, коротковато, заметно выше колен, но мне своих ног стыдиться нечего. Зато к платью красиво смотрится и подчеркивает талию широкий серебристый пояс с большой круглой пряжкой. Мы весело болтаем в лифте, и я украдкой смотрюсь в зеркало, отмечая, как лежат гладко расчесанные на одну сторону волосы, и нет ли огрехов в макияже.

Когда двери лифта раскрываются, мы вываливаемся в холл, не прерывая разговора и не тормозя - слава богу, идиотский пропускной агрегат убрали еще на прошлой неделе и не надо объяснять человеку, зачем нам это чудовище. Тряхнув распущенными волосами и поправив ремешок сумки на плече, зову Вадима следовать за собой:

- Пойдем.

С довольным видом направляюсь к секретарской стойке:

- Люсенька доброе утро!

Та вертит в руках стопку писем и бумаг, выравнивая ее по краю:

- Доброе утро Маргарита Александровна.

Оглядываюсь с улыбкой на нашего гостя:

- Знакомься, пожалуйста, это Вилли Шепард. Слыхала, про такого?

Людмила смущенно отрицательно трясет головой, и Вадим пытается ее поддержать:

- Я тебя умоляю, Марго.

- Ну, как скажешь… Тогда это просто Вадим Шепелев.

Секретарша протягивает радостно руку:

- Люся!

Правда тут же отдергивает ее назад:

- Людмила.

Мне смешно и приятно - видимо, на нее Вадим тоже произвел впечатление. Он улыбается:

- Очень приятно.

Ну, точно, сразил нашу Люсеньку наповал, та даже опускает глазки:

- Можно просто Люся.

Прерываю процесс знакомства:

- Люсь, мне что-нибудь есть?

- Да, вот, держите.

Забираю несколько конвертов. Вадим тоже тянет руку:

- А мне?

Ошалевшая от мужских флюидов Людмила, растерянно лезет в оставшиеся бумаги:

- А-а-а… Сейчас посмотрю.

Потом смущено прыскает и машет рукой. Мы с Вадимом смеемся, и я зову его за собой:

- Ладно, давай я тебе покажу свою келью.

Иду в кабинет, не оглядываясь - шаги позади, подсказывают, что мой гость не отстает. Пройдя к столу, рассаживаемся – Шепелев придвигает гостевое кресло от стены к торцу стола, а я прохожу к своему начальственному и, изящно изогнувшись, присаживаюсь в него, придерживая сзади платье и кладя ногу на ногу. Галантный гость садится после меня. Вежливо интересуюсь:

- Ну что, начнем?

- Включай.

Нажав кнопку на диктофоне, кладу его между нами на стол. Потом, откинувшись расслаблено на спинку кресла, угнездиваюсь поудобней – интервью обещает быть долгим:

- Скажи, Вадим. Насколько мне известно, идеи дзен возникли тысячи лет назад в Индии и Китае.

Чуть склонив голову на бок, внимательно смотрю на него, не желая упустить эмоций и реакций, которые позволят украсить статью и помогут сделать ее живой. Шепелев кивает:

- Чистая дзен это скорее даже не религия, а духовная философия.

Сплетя пальцы рук, он рассуждает:

- Дзен - это просто погруженность в жизнь, я бы даже сказал сущность жизни.

У меня вдруг звонит мобильник, перебивая рабочий настрой.

- А конкретней? Продолжай, продолжай…

Взяв телефон со стола, открываю крышку и даю отбой, а потом вообще отключаю от сети. Это звонит Анька, наверняка с какой-нибудь ерундой. Ничего катастрофичного не случится, если расскажет о ней вечером. Захлопнув крышку, откладываю мобильник в сторону и снова принимаю позу сосредоточенного внимания.

***

Наша беседа продолжается и потихоньку приобретает странную направленность – такое впечатление, что Вадиму интересней не столько философствовать, отвечая на вопросы, сколько примерять пригодность своих изречений на собеседнице… Опершись рукой на угол стола, он слегка подается мне навстречу, заглядывая в глаза:

- Согласись, что главный стимул в жизни - это любовь!

Любовь… Развернув кресло в сторону гостя, сижу, положив ногу на ногу, и, слегка склонив голову набок, прислушиваясь к себе: лю-бовь... Почему я должна с этим соглашаться? Это что мне, теперь, потерять стимул к жизни и повеситься, раз любви не получилось? У меня работа, ого – го, какой стимул! Раскрывать перед Шепелевым, какой бы он ни был симпатичным, свои болячки не хочу. Отведя взгляд в сторону, тяну руку выключить диктофон:

- Так!

Встав из-за стола, отступаю к окну, за кресло:

- Стоп - машина, Вадим! Кто у кого берет интервью?

Свое нежелание затрагивать личные проблемы, прячу за улыбкой:

- Ты у меня или я у тебя?

Шепелев тоже поднимается, засовывая руки в карманы, и подбирается поближе, вставая рядом:

- Марго ты воспринимаешь мои слова как атаку, а я всего лишь хочу тебе помочь.

Мне помочь? Нервно бросаю взгляд на гостя. В чем? Даже набираю воздуха в легкие, чтобы дать отповедь, но потом понимаю, что тем самым соглашусь с его правотой. Молча, чуть пожимаю плечами - неужели даже постороннему заметна моя внутренняя маета? Так, надо сменить тему разговора! Смотрю на часы – уже почти час, а значит, можно переключить наш словесный поединок на гастрономическую тему. Убираю диктофон в сумку:

- Может, сделаем перерыв? Пойдем, перекусим?

- Не возражаю.

Сунув руку в карман платья, выхожу из кабинета первой и оглядываюсь на Вадима – он не отстает, выходит следом, прикрывая дверь. От секретарской стойки ко мне спешит Людмила:

- Маргарита Александровна, а я уже заказала вам столик внизу.

Отлично, значит, нас ждут. Благодарно улыбаюсь:

- Спасибо.

- А может быть позвонить, чтобы накрывали?

День 126  (224) Среда

Утром пытаюсь максимально настроиться на деловой лад и отогнать прочь мысли о вчерашнем визите - кровь из носу нужно сконцентрироваться на центральной статье и решить вопрос с обложкой. Угрюмая Сомова оптимизма за завтраком не добавляет – немым укором бродит по квартире, и ее трагизм сказывается на моих сборах – отправляюсь на работу в черно-красной гамме: черный пиджак, темная юбка ниже колен, красная обтягивающая блузка, на голове прилизанная гладь без изысков и вавилонов. Единственное украшение, от которого трудно было удержаться – новые бусы в три тонкие нитки с нанизанными на них разнокалиберными шариками темного стекла. Хотя, в общем-то, тоже в мрачную тему.

Появившись в редакции, забираю у Людмилы почту и, не теряя времени на болтовню, сразу иду к себе. Еще не успеваю дойти до кресла, как за спиной слышится громкий голос Калугина, врывающегося вслед за мной в кабинет, без всякого приглашения:

- Пардон, доброе утро!

В его голосе слышится напряжение и явное желание язвить. Такой тон, даже с французскими изысками, не располагает к дружелюбию - остановившись возле кресла и сняв сумку с плеча, угрюмо разворачиваюсь лицом к месье:

- Скажите, пожалуйста, вас стучаться не учили?

Калугин шумен и развязен:

- Учили.

Он издевательски стучит костяшками пальцев по столу:

- Что, дальше?

Видимо, вчерашний концерт продолжается. Фыркнув, ставлю сумку в кресло, и усаживаюсь рядом с ней:

- Это я тебя хочу спросить – дальше, что?

- Ага…, ладно.

Андрей, уперев руки в бедра и опустив голову, делает шаг к окну, что-то там разглядывая:

- Ты мне ничего не хочешь объяснить, нет?

С какой стати? Я тебе что, невеста или жена? Я же не Сомова, чтобы по бывшим с ума сходить. Умерла, так умерла. Окинув взглядом бумаги на столе, тянусь рукой вниз включить компьютер, а потом бросаю недоуменный взгляд на ревнивца:

- Тебе? Нет, ничего.

Отвернувшись к монитору, жду, пока загрузится система и когда на экране выскакивают окошки по логину и паролю, нажимаю «Escape». Процесс идет дальше, и я усаживаюсь поудобней. Калугин уперевшись одной рукой в спинку кресла за моей головой, а другой в стол, нависает:

- Хорошо. Как все это называется тогда?

Наверно, ревнивым дебилизмом. Пока я не понимаю, чего он добивается. Что хочет вообще – ясно: чтобы я иссохла от горя и билась головой об пол в страданиях по Андрюше, а он скорбно бы твердил о гарантиях и жалел меня... Пока не нашел бы другую бабу. А вот чего добивается сейчас, придя ко мне в кабинет, сообразить сложно:

- Что, именно?

Калугин суетливо крутит головой, посматривая на дверь:

- Ну, я имею в виду этого, твоего… Как он там: Шепелев, Шевелев… Шепард, ну как он…

Взмахнув рукой, он шлепает ладонью по спинке кресла. Чем больше Андрей психует и косноязычно заявляет о своих правах, от которых сам же и отказался, тем собранней становлюсь я, готовая язвить и отбиваться в ответ. Продолжаю старательно разглядывать верхний конверт в пачке писем на столе, будто на нем не адрес, а секретное послание, даже язык высовываю от усердия. Наконец, перекладываю письмо под низ и смотрю следующее, даже не пытаясь сконцентрироваться на буквах:

- Как он... Он нормально. Тебя это интересует?

С ехидной улыбкой гляжу на Андрея. Тот начинает, но тут же замолкает:

- Меня интересует…

Натянуто улыбаясь, перекладываю следующий конверт под низ. Сквозь путаность ревнивых мыслей Калугина, прорывается очередное «озарение»:

- А-а-а, значит, вы все-таки спали, да?

Его так волнует моя личная жизнь? Или то, что его кто-то опередил? Да, спали! Хотя намек явно не на сон и я перестаю улыбаться. Похоже, меня собираются обвинить в аморальности и растлении совершеннолетнего мальчика. Вздохнув, медленно поворачиваю голову и буквально буравлю взглядом Калугина:

- Андрей, ночью люди обычно спят или ты какой-то другой смысл в эти слова вкладываешь?

Отложив конверты, тянусь за картинкой с моделью в красном платье, чтобы теперь крутить и мусолить в руках распечатанный макет. Калугин бычится:

- Другой, Марго, вкладываю! Он знает, кто ты такая?

В границах необходимого. Я же не роюсь в чужом мужском белье, зачем же мне пускать кого-то рыться в женском?

- Конечно, знает, и в отличие от некоторых, умеет это ценить!

С усмешкой откладываю макет обратно на край стола. Но Калугина не устраивает моя самоидентификация:

- Ты не поняла, я имею в виду - он знает, что ты Гоша?

Он теперь что, своим «знанием» все время меня за ноздри будет держать? Типа, чтобы ни один мужик не взглянул… Последние слова меня задевают и я, шлепнув ладонью по поверхности стола, вскакиваю, оказываясь лицом к лицу с обвинителем:

- Слушай, Калуга!

Тот, довольный, что нашел мою больную точку, злорадно воет:

- Та-а-а-ак!

Наступаю на него:

- Чего тебе надо? Что ты тут стоишь, трясешься? Я тебе что–то должна?

Он стоит, сунув руки в карманы, довольный собой:

- Ты? Нет.

Язык чешется ответить язвительно, но я сдерживаюсь – он же меня специально провоцирует, а шеф не зря учит все личное на работе отбрасывать:

- А вот ты мне должен! Работу свою выполнять, должен.

Окончательно беру себя в руки:

- Так что иди, готовься к фото сессии.

Придерживая юбку, сажусь в кресло снова. А то приперся вчера – типа завтра номер в печать, завтра номер в печать….

- Так. И на этот раз кого снимаем?

С усмешкой гляжу на него:

- Шепелева. На обложку!

Отличный аперкот и Калуга ошарашено блеет:

- Классная шутка.

То есть профессионалом на работе Андрей Николаевич становиться не желает?

- Это не шутка, это приказ.

Хватит взбрыков. Смотрю на него исподлобья:

- Так что иди, ставь аппаратуру!

Калугин пытается возражать:

- Марго.

Сказано – приказ! Включив начальника, снова встаю, лицом к лицу:

День 127 (225). Четверг

Ночью мне снится Калугин с неприличными предложениями, но это нисколько не мешает выспаться и порхать с утра по квартире, словно птичка с моторчиком, в полной гармонии с жизнью. И сбить с такого настроя не могут ни ворчащая Сомова, ни ее отказ делать мне прическу, ни пробка на выезде с Ломоносовского проспекта на Ленинский.

Как обычно, в зеркало лифта быстренько осматриваю себя – сегодня на мне темно-серое платье, с широким поясом, шелковым воротничком-стоечкой и рукавами до локтя. С макияжем тоже в порядке - пухлые четкие губы, естественные оттенки кожи, ресницы до щек, а распущенные волосы не топорщатся и лежат ровно... Хотя и не мешает заглянуть на днях в парикмахерскую... Но все равно все на пять с плюсом!

Когда двери лифта открываются, светясь, словно лампочка и благоухая духами, расслабленно вплываю в холл редакции, небрежно размахивая сумочкой. За секретарской стойкой Люся с Галей с прошлым номером «МЖ» в руках и я их приветствую:

- Доброе утро, всем!

И не останавливаясь, забыв про почту, шлепаю дальше, прямо в кабинет. Вслед слышится дружное:

- Доброе утро.

Не хочется терять умиротворенный настрой и я, расположившись за столом в кресле, откидываюсь на спинку, вытянув руки вдоль поручней и прикрыв глаза. Лепота и равновесие… Мир прекрасен… Я самая обаятельная и привлекательная… Через минуту раздается стук и слышится энергичный голос Калугина:

- Привет.

Вчера было не до разговоров, но он явно приходил к нам не просто так. Не открываю глаз:

- Привет.

Шаги приближаются:

- Заметь, я постучал.

В его голосе нет вчерашней мягкости, наоборот вернулась прежняя агрессивность и это мне не нравится:

- Я слышала. Чего хотел?

- Э-э-э… Пару слов можно?

- Валяй.

- Угу. Ну, я смотрю, ты преодолела кое-какие свои табу?

Приходится открывать глаза и сосредотачиваться, потирая пальцами виски:

- Ты о чем?

- Да все о том же! Кто ты, на самом деле? И как же тебе быть то с нами, с мужиками, женщина?!

Он стоит, сунув руки в карманы, с язвительным лицом и явным желанием наговорить гадостей. Про свои табу ничего не могу сказать, не пробовала, а вот ты дружок явно свои преодолевать не желаешь. Цокнув языком, перевожу взгляд из пространства на Андрея, пожимая плечами:

- Так, Калугин, тебя кто звал? Ты не видишь, я сижу, расслабляюсь…

Тот довольно хмыкает: оторвал-таки, меня от созерцания и заставил напрячься.

- Если у тебя есть какие-то вопросы - пришли мне e-mail.

- Н-н-нда… Я смотрю, быстро он тебя нашпиговал всем этим дзен-буддизмом.

Вот, козел... Его слова задевают – «нашпиговал» в компании с «табу» звучит грубо и двусмысленно и я, все-таки, срываюсь:

- Что значит нашпиговал? Я тебе что, утка что ли?

Только потом понимаю, что сама подставляюсь, идеальный мужчина не упускает возможности воспользоваться этим и сказать гадость, ухмыляясь и упираясь двумя руками в стол:

- В последнее время становишься все больше и больше на нее похожей!

Не выдержав, вскакиваю, и Калугин издевательски разводит руками:

- Потому что он делает с тобой все что захочет!

Ничего такого, о чем ты думаешь, он не делает! Подступаю ближе:

- Он делает со мной то, что я ему позволяю!

- А что же ты ему позволяешь?

Ревнивый придурок. Замкнуло его, видите ли. Глубоко дышу, пытаясь сохранять невозмутимость и изобразить улыбку:

- Так, Калугин, иди Лопе де Вегу почитай.

Упрек понятен, но Андрей упрямо поджимает губы:

- А я читал!

Нервный всплеск все еще держит в напряжении и я, мотнувшись за креслом вдоль окна, туда-сюда, цежу сквозь зубы:

- А ты еще раз, почитай!

- Угу.

- Там есть, знаешь, замечательное произведение, «Собака на сене» называется.

Калугину возразить нечего и он лишь глупо выставляет вперед большой палец:

- Во!

Cтою, прямо перед ним, смотрю в лицо и пытаюсь понять – неужели так трудно сказать, что был неправ и что хочется все исправить? Или ему нужно совсем другое? Обзывать, оскорблять… Вскидываю голову:

- Чего ты от меня хочешь, а?

Он стоит, сунув руки в карманы, и молчит…. Не знает, что ответить, и правда собака на сене…

- Я когда тебе всю правду рассказала ты что сделал? Правильно, струсил!

- Ой, не надо. Я не струсил!

Слово явно Калугину не по нраву, обидное… Он же всегда все делает так как хочет, потому что правильный, а не потому что трусливый. «Что я скажу Алисе?». Дочка же у нас как знамя.… И с Егоровой в постель лег, и в Испанию с ней намылился… Исключительно для дочкиного счастья! Даже подаюсь вперед, наскакивая:

- Ты струсил!

Лучшая защита нападение и Андрей вновь пытается ударить меня в самое слабое и незащищенное место – в мое прошлое:

- ОК, то есть ты хочешь сказать, что своему дзен-буддисту рассказала всю правду, что ли?

Даже не замечает, что сам себе противоречит. Значит, все-таки, «правда» испугала?

Ну, не рассказала пока. Кто ж первому встречному такое рассказывает. Тебя вон месяц уговаривали, чтобы поверил и не считал сумасшедшей. И не водил по психиатрам… Да и какая разница Калугину-то? Какая его печаль рассказала – не рассказала? Что ему-то не дает жить спокойно? А если не рассказала? Что, побежишь сам рассказывать? Отворачиваюсь, но Андрей требует ответа:

- Ну? Ну?

- Знаешь, даже когда он узнает правду, я уверена в том…

Калугин злорадно ухмыляется:

- А-а-а…

- Что он поведет себя, как настоящий мужик!

Андрей раздраженно мотает головой:

- А я, значит, не настоящий мужик, да?

Хочется уколоть, по-женски:

- Не знаю, не щупала.

- Это легко исправить.

Кто ж тебе не дает, попробуй. Поворачиваюсь к нему спиной. Но мои бабские намеки, видимо, подсказывают Калугину совсем другое - ударить побольней, еще раз напомнить, кто я для него и кем он меня считает:

- Ну, ладно, посмотрим, какой ты у нас мужик!

День 128 (226).  Пятница

Утром общаемся сквозь зубы и на общие темы. К завтраку, с учетом мужчины в доме, выхожу уже одетой и накрашенной — сегодня выбираю темный стиль, под стать настроению — брюки от черного костюма, бордовая синтетическая рубашка с длинными рукавами, смуглый макияж с соответствующей помадой, свободно-распущенные волосы, без всяких заколок и причесок, чтобы не просить Аньку о помощи. Сомова накрывает в гостиной, выставляя на стол по тарелке с яичницей, помидором и салатным листиком, а посередине ставит блюдо с бутербродами. Забравшись с ногами на диван, по-турецки, с каменной физиономией демонстрирую независимость и отсутствие раскаяния. Анюта утраивается в боковом кресле. Друг на друга не смотрим, сохраняем вчерашнее напряжение. Увлеченно режу ножом яичницу, а затем, подцепив кусок вилкой, несу в рот. Сомова бурчит:

- Передай соль, пожалуйста.

Молча, переставляю со стуком солонку с одного конца стола на другой. Анютка, не дождавшись вежливых комментариев на свою просьбу, укоризненно выговаривает:

- Спасибо.

Не поднимая глаз, роняю в пространство:

- На здоровье.

К нам приближается Вадим в рубашке с короткими рукавами и шортах, с неизменной улыбкой на лице:

- Всем привет!

Наконец-то адекватное человеческое лицо, понимающее меня. Лучезарно взираю на него снизу вверх и мой возглас вполне радостен:

- Cалют!

Зато Сомова угрюмо ворчит, уткнувшись в тарелку:

- Доброе утро.

Предлагаю новому едоку:

– Чаю? Кофе?

Шепелев садится на боковой модуль:

- Да нет, я, пожалуй, лучше стаканчик сока выпью.

Анюта жует, не поднимая глаз, потом выдает:

- Кхе…Сока нет.

Вот, мымра. Я ее уже изучила — если чего не по ней, все, полный абзац, может даже манатки собрать, демонстрируя вселенскую обиду, и чтобы ее уговаривали остаться всем миром. Кидаю с улыбкой понимающий взгляд на Вадима, извиняясь за подругу. Тот в ответ соглашается, с усмешкой поглядывая на Сомову:

- Тогда, бахнем воды. А чего это мы без настроения с утра пораньше?

Пора ставить точку в этом цирке. Как-нибудь выкручусь и без помощи всемогущей, пока та не разоралась про игру в одни ворота, двадцать пять часов в сутки и про мою беспомощность, чего уже лет сто нет. Может быть это авантюра, но я иду наперекор всем доводам и беру инициативу на себя:

- Ну, почему без настроения… Просто оно чемоданное.

Тут же ловлю заинтересованно - удивленный взгляд Шепелева, который, зависнув на пару секунд, переспрашивает:

- Марго, я не ослышался?

Откуда такие сомнения? Или он тоже считает, после вчерашних разборок, что я без Сомовой в принятии решений ни на что не гожусь? Уверенно подвожу черту:

- Нет, ты не ослышался!

Тут же беру деловой тон, показывая Анюте, что ее самый весомый аргумент меня нисколько не пугает:

- Кстати, я правильно понимаю, мне не просто шенген нужен, виза должна быть рабочая?

Вадим кивает:

- Ну, да. Как минимум на год.

Склонив голову набок, продолжаю невозмутимо жевать, с набитыми щеками:

- И как быстро она делается?

Тот хмыкает, качая головой:

- Поверь, Марго, если ты говоришь «да», то мы сделаем ее в два дня.

- Понятно.

Весело добавляю:

- Я говорю «да»!

Сомова меня не разочаровывает — закашлявшись, она прикрывает рот рукой, а потом вскакивает. Вадим заботливо интересуется:

– Что с тобой, Ань?

Та сипит:

- Нормально.

Оно и видно. Насмешливо наблюдаю за Сомовой, не забывая отправить очередной кусочек яичницы в рот. Анютка убегает к ванную дохать, и я провожаю ее взглядом, а потом улыбаюсь Шепелеву — знаешь же, что мы бабы вредный народ, даже с лучшими подругами. Издали продолжает доноситься кашель... Может пойти по спинке постучать?

Оставшееся время проходит в неторопливой беседе о планах на день, а потом мы разделяемся — у Вадима свои дела по расписанию, а я, перечесавшись на пробор и скрепив волосы сзади двумя боковыми косичками, подкрасив губы на дорожку, отправляюсь в издательство.

***

Свой «Лэнд Ровер» ставлю неподалеку от «Деллайна». Выйдя из машины и захлопнув дверь, вешаю сумку на плечо. Блин, сколько не размышляю, но что делать с паспортом, несмотря на всю браваду, не представляю даже приблизительно. И куда копать непонятно! Вытянув руку в сторону своего черного жеребца, нажимаю кнопку электронного ключа, запирая замки…Ну что, вперед? Вздохнув, направляюсь к вращающимся дверям издательства, на ходу заправляя в брюки выбившуюся сзади рубашку.

Поднявшись на этаж, специально останавливаюсь у Люсиной стойки, якобы забрать почту, но цель на самом деле другая - прошу секретаршу разыскать курьера. Парень стремный, наверно куча таких же знакомых и я думаю начать нужно с него... Едва вхожу к себе в кабинет, зажатый в руке мобильник начинает вибрировать, подавая признаки жизни. Вот так всегда – не успеешь прийти на работу, а кому-то уже неймется! Открыв крышку, невольно морщусь - высвечивается номер Сомовой, а ее брюзжание сейчас слушать точно желания нет! Нахмурившись, решительно нажимаю кнопку, давая отбой и приборматывая:

- Ты мне еще и дома надоела!

В дверях появляется Николай:

- Маргарита Александровна, вы меня искали?

Сняв сумку с плеча, бросаю ее в угол кресла:

- Я тебя вызывала, а ищут пожарные и милиция.

- А понял, простите.

Разговор конфиденциальный и я, сунув руки в карманы, выхожу из-за стола, чтобы прикрыть дверь в кабинет:

- Присаживайся.

Пчелкин остается стоять в торце стола и растерянно теребит себя за губу:

- А, да нет, спасибо, я пешком постою.

Хозяин барин и я неопределенно мычу в ответ, возвращаясь назад:

- М-м-м, ладно, тогда слушай.

Обойдя вокруг Николая, заступаю на свое рабочее место:

- Поручение будет не совсем обычным.

- О-о-о, это уже интересно!

В смысле? Меня это болтливое панибратство начинает напрягать. и я скептически смотрю на курьера:

День 129 (229).  Понедельник

Выходные оказываются весьма плотными — приходится присоединиться к мотающемуся по городу Вадиму и дважды съездить в шведское посольство. В первый раз небольшой мандраж по поводу сдачи паспорта на визу, но все обходится без вопросов - слава богу, Саша Коваль рулит, а во второй наступает черед сочинять себе родителей в анкету. Сначала есть порыв вписать настоящих, но я его давлю - они же по Парижам летают, засветились в Евросоюзе - можно и проколоться. К тому же по отчеству я Александровна и Семен Михайлович, мне в отцы точно не подходит. Значит, будем дочкой некоего его брата, Александра Михайловича Реброва, путешествующего исключительно по российским просторам. А вот кого записать в матери перебираю дольше – родственниц хватает, и кто из них, где проводит отпуск, понятия не имею. Несмотря на все сложности, вызванные чрезмерной срочностью, Вадим с обещанием по рабочей визе справляется и уже к вечеру воскресенья у меня на руках не только оформленный паспорт, но и билет в Стокгольм со всеми выездными данными.

***
В понедельник чемоданное настроение достигает апогея и я, появившись в редакции, занимаюсь чисткой полок и ящиков, освобождая их от напоминаний о Ребровых. Планы на генеральную уборку, заставляют утром и одеться соответственно — то бишь, максимально функционально. Нет, не уборщицей конечно - макияж, маникюр, блеск на губах, волосы по плечам, все как надо. И, тем не менее.... Короче, брюки и синяя блузка с короткими рукавами с белым воротничком и белым кантом по бортику и рукавам — то, что надо для физических упражнений — не марко, свободно и практично.
Выпросив у снабженцев большую картонную коробку, складываю в нее все родное, любимое и, конечно, очень нужное. А такого в кабинете главного редактора за все годы Ребровской трудовой деятельности накопилось немало. В итоге приходится привлекать подмогу, отловив в холле Пчелкина — чую путь до Анькиной машины, с таким грузом, мне самой не одолеть. Закрыв коробку сверху крышкой, прошу посыльного:
- Коль, только я тебя очень прошу, пожалуйста, не упади по дороге, ладно? Я второй раз все это не соберу уже.
- Маргарита Александровна, честное слово, сам не хочу.
Стол девственно чист и уныл, навевая тоску и преждевременную ностальгию. Повторяю свои напутствия:
- Под ноги смотри, «честное слово».
Взгляд окидывает пустынные углы еще раз. Стоп! Знакомый корешок.
- Подожди!
Иду к этажерке у стены и вытаскиваю из–за пустых разделителей мой майский номер, с ведьмой. Взять или оставить? Задумчиво разглядываю обложку с собой любимой, потом бросаю сверху на крышку коробки — из песни слов не выкинешь, также как и воспоминания о том сумасшедшем времени и об Андрее, который казался тогда решительным, непривычным и удивительно настоящим.
Взявшись за дырчатые ручки, Николай уносит драгоценную коробку к лифту и я, с грустью и подступившими слезами в глазах, провожаю ее в последний путь. Вся взрослая жизнь, можно сказать, оказалась перевернутой страницей — сунув руки в карманы, разворачиваюсь к окну, боясь быть застигнутой с мокрым носом. Стук в дверь заставляет взять себя в руки и оглянуться. Андрей... Он заглядывает в приоткрытую дверь и, вздохнув, интересуется:
- Можно?
Печально пожимаю плечами:
- Да. Сюда теперь всем можно.
Стараюсь не смотреть на Калугина, и он останавливается в шаге, тоже блуждая глазами по стене напротив. Потом идет дальше, к окну, бросая взгляды по опустевшим полкам:
- Да-в… Слушай…, как то вообще… Сиротливо и тоскливо стало.
Но мои мысли уже о другом... Зачем он здесь? Я все еще на что-то надеюсь, как дура жду чуда от своего героя… И его вступление заставляет предпринять еще одну попытку подтолкнуть к действию. Ну, не верю я, что он меня не любит, что кроме ревности в нем ничего ко мне не осталось.... Кидаю пытливый взгляд:
- Ты сюда пришел мне сказать это?
Андрей отводит глаза:
- Да нет, конечно.
Демонстративно складываю руки на груди:
- Тогда, я слушаю.
Андрей кусает губу, видимо собираясь с мыслями, а я, не отрываясь, смотрю ему прямо в лицо, стиснув от волнения зубы и пытаясь поймать взгляд. Увы, он блуждает мимо, как и слова:
- Я… Ну, во-первых, хотел тебе пожелать, ну счастливого пути и….
Калугин вздыхает, порождая у меня грустную усмешку – уже одно «во-первых» отвергает любые варианты других предложений.
- Во-вторых…
Он чуть разводит руками:
- Пожелать удачи на новом месте… И-и-и… Ну, что касается Вадима…
Глаза его устремляются куда-то в пространство, потом утыкаются в пол:
- Он хороший мужик, интересный.
Это совсем не те слова, что я хочу слышать. Они сладкие, лживые, пустые… Уж лучше бы орал и обзывался, как все последние дни! Так, хотя бы, честнее. Внутри поднимается глухое разочарование, и обида до слез – вот так вот и вся любовь? Опустив голову, тянусь смахнуть выступившую слезинку с угла глаза. Калугин продолжает медленно ворочать тяжелыми, как глыбы словами, которые ему совсем не хочется произносить:
- И, я надеюсь, что у вас с ним будет все хорошо.
Он что, примеряет на себя роль сводника? Вообразил, что я влюблена в Шепелева? С какого барабана мне должно быть «с ним хорошо»? Взяв себя в руки, снова неотрывно гляжу на Андрея.
- Потому что вы достойны друг друга.
Даже так? А ты, значит, недостоин? Малодушно уступаешь сильнейшему? К разочарованию примешивается раздражение, и я нетерпеливо переступаю с ноги на ногу, желая побыстрее покончить с таким расставанием. Калугин добавляет:
- Мне бы так хотелось.
Чего блин тебе хотелось? Чтобы я легла в постель к Вадиму? Желание выматериться вслух становится доминирующим, даже шлепаю губами, но сдерживаюсь. Это он типа устраивает мою личную жизнь? В горле перехватывает, и я сипло переспрашиваю:
- Честно?
Глаза Андрея бегают:
- Да.
Ладно Сомова, старая сводня с извращенными фантазиями, но Калугин… Сдал, без боя.
- Ты именно это хотел мне сказать, да?
Засунув руки в карманы, Андрей лишь мелко кивает, нервно подрыгивая ногой и косясь глазами в сторону. Подождав несколько секунд, разочаровано отворачиваюсь и тянусь за сумкой в кресле у стены – сцена прощания оказалась тухлой, пора проследовать за Николаем и поруководить погрузкой коробки. Повесив сумку на плечо, и не глядя на Калугина, иду к двери, но зависаю на несколько секунд от желания напоследок высказать все, что думают про его напутствие. Мыслей целый рой и я, переминаясь с ноги на ногу, собираю их в кучку:
- Тогда, я тоже тебе скажу.
Вздохнув, снова пытаюсь заглянуть в лицо своему Ромео – вся наша корявая история, это, по сути, ожидание поступков, ожидание в основном, бесплодное. Иногда Андрей, все-таки их совершал, преодолевая себя, но чаще находил причину уклониться или сдаться. Как и в этот раз:
- Запомни, Андрей… Ты очень… Ты очень трусливый мужик.
Бросив сожалеющий взгляд, отступаю к двери, а потом решительно выхожу в холл.

***
После погрузочных работ с Пчелкиным, поднимаюсь обратно в редакцию - надо еще раз попрощаться с Наумычем. Но, как было вчера, не получается - в воздухе уже витает мое практическое отсутствие и отстраненность от дел. Мы о чем-то говорим, но слова неживые, как на похоронах и от этого тоскливо. Расстроенный Егоров отворачивается к окну, заложив руки за спину, а я отворачиваюсь в другую сторону, усевшись в углу кабинета прямо на угол компьютерного стола, положив ногу на ногу и сцепив руки на коленке.
- Марго, я не хочу показаться сентиментальным…, да у меня наверно и не получится.
Печально таращусь в пол, в одну точку – чтобы он сейчас не говорил, но это похоронное настроение будет только усиливаться.
- Просто, сейчас… Так искренне тебе… Я очень буду скучать по тебе.
Вскинув голову, печально смотрю на шефа и пытаюсь панихиду остановить:
- Борис Наумыч!
Он стучит ребром ладони себя по груди:
- Ну, не перебивай! У меня и так каждое слово, как рубец на сердце. Сначала Игорь, теперь ты.
Виновато опускаю голову – ну, да, и там, и там моя вина.
- А я и не пойму, кого из вас больше люблю.
Молча, кошусь на него, сквозь прядь упавших на лицо волос – мне тоже больно рвать по живому, но что делать? Эти гонки на выживание в беличьем колесе, от одного капца к другому, пугают бессмысленностью, и значит, надо что-то менять. И в работе, и в жизни. Даже в личной жизни, прекращая страдать по Калугину. Может и намеки со всех сторон на Вадима не беспочвенны – вот уж кто точно не видит во мне мужчину, так это он. Егоров идет мимо, продолжая жестикулировать:
- Но, я хочу, чтоб ты знала, что дверь в издательство… Она всегда будет открыта для тебя, в любое время года, в любое время суток!
Вот за это спасибо. Хотя, как известно, дважды в одну и ту же воду в реке не войдешь. Уперев ладони в край стола, уже готова соскочить и разразиться ответной речью, но нас прерывает стук в дверь и заходит Зимовский:
- Извините, можно?
Егоров недовольно морщится, не желая, чтобы нас прерывали:
- Антон, потом!

День 130 (230). Вторник

Не смотря на обещание данное Наумычу, конечно дрыхну крепко, и будильник не слышу. А потом, уже поднявшись, появиться в редакции хочется не абы как, со смурной рожей типа «неудачницу не взяли», а вполне цветущей, довольной жизнью и деловой. И женственной, пресекая иные мысли Калугина. Специально выбираю для этого серое закрытое платье с шелковым воротником стоечкой и короткими рукавами – спереди строгость и деловитость, зато вид сзади с полуголой спиной, чуть прикрытой спускающимися от шеи вниз до пояса широкими завязками, заставит облизываться любого мужика, а не только Андрюху. Давить не буду, раз обещала, а вот поддавливать… Наряд дополняют широкий блестящий пояс, яркий макияж и свободно падающие на плечи распущенные волосы.

Оставив куртку внизу в гардеробе и попросив Валика притащить коробку с вещами из машины, поднимаюсь на этаж, раздаривая улыбки и принимая комплименты. На настенных часах уже полдесятого и я, прихватив у Люси письма и бумаги, стремительно врываюсь в свой кабинет, торопясь к рабочему месту. И замираю от неожиданности на пороге, обнаружив Зимовского у себя в кресле. Развалившись, он сидит, задрав ноги прямо на стол и сложив ручки на пузе - любуется собой любимым в рамочке, водрузив фотографию возле начищенных ботинок.

Еще и булькает:

- Да-а-а, лепота.

Вот, наглец!

- Так, не поняла.

Антоша ошалело смотрит на меня, совершенно растерявшись и забыв опустить ноги на пол. Мне нравится произведенный эффект и я прохожу к столу:

- А ты что здесь делаешь?

Помахивая конвертами, словно веером, останавливаюсь возле окна, недоуменно разглядывая своего зама, словно никаких разговоров про отъезд и не было. Зимовский невнятно мычит и таращит глаза:

- Н-ни-чего, а что?

Продолжая играть роль «не ждали», прерываю немую сцену милой улыбкой:

- Очень плохо, что ничего - у нас через двадцать четыре часа сдача номера.

Наконец, Антон берет себя в руки и вскакивает:

- Подожди, а ты что тут делаешь, а?

- Как это что? Стою и недоумеваю, как это какой-то дяденька залез в мое кресло?!

Антон отступает в сторону, и я прохожу за освободившийся стол. Ошалевший Зимовский никак не придет в себя:

- Так, погоди, секундочку, ты же того, фью-ю-ю, в Швецию.

Как приятно разрушить все его фантазийные планы. Наверно всю ночь мечтал как будет сидеть, задрав ноги на стол в моем кабинете… Уснуть, поди, не мог! Бросив любопытный взгляд на Антона, весело пожимаю плечами:

- Швеция не принимает.

Зимовский, от наплыва чувств, юмора не чувствует:

- Как не принимает?!

Забираю со стола рамку с фотографией, разглядывая ее – да, от скромности Антоша точно не умрет:

- Слушай, Антон, хорош тупить. Я передумала, что еще?

Но тот продолжает пребывать в шоке, отказываясь верить глазам:

- Как, передумала?

- Как? Мозгами.

Сую ему в руки, рамку с фото и Зимовский безропотно забирает ее – подозреваю, если он забудет ее здесь, то будет долго искать по помойкам. Через открытую дверь к нам вплывает Кривошеин с грузом и водружает коробку на стол, стирая все вопросы и сомнения.

- Спасибо, Валентин.

Тот улыбается:

- Всегда, рад.

Антон, уже немного пришедший в себя, ядовито цедит сквозь зубы, чуть подавшись к Кривошеину:

- Конечно, кто бы сомневался.

И поджав губы, шествует к двери. Валик оглядывается:

- А… Вы что-то сказали, Антон Владимирович?

- Я говорю, иди, работай! У нас сдача номера через двадцать три часа пятьдесят восемь минут, а ты тут стоишь!

Улыбнувшись, киваю, подтверждая сроки. Бедный Антоша, видимо, побежал прятаться от горя, скрипеть зубами и плакать. Когда Зимовский уходит, мы переглядываемся с Валентином, сочувствуя несчастью несостоявшегося начальника. Валик усмехается, задавая риторический вопрос:

- Чего это с ним?

Такое у него бывает… От счастья, при моем появлении:

- Очень рад меня видеть.

- М-м-м.

Оставшись одна, возвращаю свой ведьминский номер на этажерку, на прежнее место, а потом увлекательно раскладываю из коробки по ящикам все обилие нужных и ненужных мелочей, что старательно утрамбовывала в нее вчера.

***

Когда замечаю в холле Калугина, бросаю наводить порядок и с некоторой осторожностью, прихватив корочку для бумаг, выхожу наружу – вчера это было вчера, утро вечера мудренее и неизвестно, не жалеет ли Андрей о сделанном шаге сегодня. Калугин, отпустив сотрудницу, с которой разговаривал, делает несколько шагов и я, восприняв это как поощрительный намек, со смущенной улыбкой, иду к нему навстречу. Андрей, сунув большие пальцы в карманы свободных светлых брюк, улыбается широко, но немного напряженно:

- Ну, привет.

- Привет.

- Как ты?

Пережила. Дернув плечом, вздыхаю:

- Нормально.

Хотя второй раз, нечто подобное, уже не выдюжу. Андрей удовлетворенно качает головой:

- Хорошо. То есть, за вчерашнее, не дуешься?

Вопрос поставлен некорректно. За такое не дуться надо, а придушить, прямо там, на месте. Но ведь простить, значит понять? А Андрюшкины мотивы я понимаю.

- А ты что, хочешь еще раз извиниться?

Он кивает:

- Если надо, то конечно.

А смысл? Сколько не говори «халва, халва» во рту слаще не станет. Главное, чтобы урок из случившегося извлекла не только я, но и он. Опустив голову, отнекиваюсь, высматривая узоры на полу:

- Нет, не надо.

Извинения ничего не изменят. А чего стоят обещания, покажет время. Андрей продолжает улыбаться, любовно посматривая на меня, и этот взгляд мне очень нравится. Но не последующий вопрос:

- Как Вадим? Улетел?

Странный вопрос. Вчера вы распрощались без меня, причем очень тепло. Так что, как он и где он, не по адресу. Бросаю взгляд на часы - скоро полдень, если все по расписанию, то уже посадка.

- Более того, уже прилетел и приземлился.

Калугин поджимает губы, кивая и отводя глаза:

День 131  (231). Среда

Пару часов сна у Егорова на диванчике и вот уже меня будит телефонный звонок – пора забирать сигнальный экземпляр. Поднимать народ жалко, спускаюсь в типографию сама и уже на месте перелистываю номер постранично. Слава богу, явных косяков нет, так что со спокойной душой подписываю в печать - успели.

Снова ложиться уже бессмысленно, а ближе к восьми бужу Николая - скоро начнет прибывать на работу очухавшийся после колес люд и нужно порадовать его свежим, пахнущим краской, номером. Два часа сна без удобств от сонливости не спасают, так что бодриться время от времени приходится с помощью кофе. Я-то, еще держусь, а Валентин смотрю, так с чашкой и спит, чуть не падая со стула. И Галя сопит с закрытыми глазами в обнимку с распечатками, поддерживая голову рукой, и Гончарова тоже уснула с чашкой. Усердно пялюсь в сигнальный экземпляр, стараясь сконцентрировать внимание, но это лучше выходит с картинками, чем с расплывающимися буквами. Наверно, на часок нужно было бы еще прикорнуть, а то будет не до работы. Хотя, с другой стороны, какая сегодня работа?

Из подъехавшего лифта выбирается Пчелкин – тащит упаковку отпечатанных номеров. Забираю ее и тут же раздаю по экземпляру всем участникам ночного бдения. Свеженькие! Прикрыв глаза, с удовольствием веду носом вдоль форзаца, принюхиваясь к запаху краски – лепота… Такое событие просто необходимо отметить, и мы отсылаем курьера за плюшками.

Увы, Коля их не печет - притаскивает вчерашние, почерствевшие, но и они сметаются с секретарской стойки на раз-два. Я уже накачалась кофе раньше, так что в кофейной компании не участвую, а отойдя в сторонку, продолжаю листать журнал, отмечая огрехи, которые уже не исправишь. До меня доносится голос курьера:

- А вот, кстати, в киосках уже появился.

На часах уже девять ноль три и со стороны коридора возникает Людмила в темных очках – она протискивается к своему рабочему месту, обходя меня:

- Кхм... Извините, доброе утро.

Хороша-а-а…. Почему не на лифте? Или чтобы туалет не пропустить? Приподняв брови, провожаю сочувствующим взглядом, а Галина комментирует:

- О-о-о, жертвы фармакологии подтягиваются.

Подхватив журналы, невыспатые трудящиеся массы разбредаются по рабочим местам, а я, сцепив руки и прижимая к себе номер, размышляю – отпустить их сейчас по домам или лучше подождать Егорова. Один Николай остается стоять возле стойки, за которую и встает Людмила. Со стороны лифта слышится приближающийся голос Зимовского:

- Доброе утро.

Он не один, с Калугиным, оба в темных очках, прямо «Люди в черном». Странный эффект от Пчелкинских таблеток. С некоторым удивлением лицезрею необычный тандем:

- А вы уверены, что доброе?

Калугин, тоже через силу, четко проговаривает:

- Доброе…, утро.

Любопытно, как там Алиса с Ириной Михайловной пережили Андрюшкино неадекватное поведение? Надо было позвонить, предупредить, а я как-то сразу не сообразила. Парочка топает дальше, расходясь в стороны, и я, потирая пальцем уголок глаза, подступаю к Пчелкину с новым заданием:

- Так, Николай, сгоняй в отдел продаж, стряси там с них статистику по прошлому выпуску.

Пчелкин ноет, засунув руки в карманы:

- Маргарита Александровна, вы издеваетесь?

- Почему я издеваюсь?

- Я и так всю ночь на ногах.

- Ты скажи спасибо, что не на руках. Сам пойдешь или с ускорением?

Пчелкин разворачивается к лифту, и я шлепаю его журналом по заду, заставляя стартовать. Перетрудился, блин. Вот я, действительно, всю ночь на ногах. Вздохнув, снова тру глаза, а потом отправляюсь в кабинет, дожидаться начальника.

***

Увы, шеф не торопится - видимо, и у Наумыча, с утра, синдром «человека в черном», отлеживается дома, поправляя здоровье. Ну и правильно – новый номер ему и туда отвезут. Так что до обеда, волей-неволей, приходится сидеть на хозяйстве и не торопиться ехать отсыпаться.

Потихоньку редакция оживает, голоса становятся бодрее, а темные очки отправляются в сумки, портфели и ящики столов. Есть мысль пойти к Андрею и проверить отошел ли после вчерашнего, но узнаю это, еще не дойдя до его кабинета – оттуда раздается его громкий голос, и я останавливаюсь возле двери, не желая мешать. Меня не видно за непрозрачной притолокой и проявиться визуально не тороплюсь, не испытывая по этому поводу комплексов – Андрей разговаривает по телефону с дочкой, а развивать дружбу с ней не менее важно для меня, чем любовь с ее отцом.

- Алисочка, родная моя, любимая, послушай, пожалуйста. Если ты не хочешь отмечать в этом детском кафе, то естественно мы в нем ничего отмечать не можем.

Отмечать, что? Намечается какой-то праздник? Сложив руки на груди, задумчиво гадаю, что за мероприятие и как бы мне в нем тоже поучаствовать. Слова Андрея «рядом всегда, всю жизнь» очень меня позавчера впечатлили и слово «семья» уже не кажется диким и смешным.

- Да малыш, послушай, но это же твой день рождения, мы его проведем, как ты захочешь.

День рождения! Улыбка расползается до ушей – это же здорово! Праздник втроем, вместе.

- Но только, Алис, давай мы с тобой договоримся … А-а-а..., какие бы варианты я тебе сейчас не предлагал, ты от всего не отказываешься, да?

Привалившись спиной к притолоке, стою, склонив голову на бок, ласково улыбаясь разговору и представляя, как обрадуется Андрюшка моему предложению отпраздновать день рождения дочери по-семейному. Это же то, что нужно! То, о чем он говорил!

- Поэтому мы, давай, сделаем так — ты сама хорошенечко обо всем подумаешь, перезвонишь мне и скажешь: «папа, я хочу отмечать там-то и там-то, во столько-то, во столько-то, такого-то числа», хорошо? И мы с тобой все устроим, ладно?.... Ну, вот и умничка, девочка моя. Все, а сейчас извини, мне надо работать.

В голове зреет план, но для его реализации сначала лучше договориться с маленькой подружкой. Оттолкнувшись от притолоки, так и не зайдя к Андрею, иду к себе - у меня там осталась мобила. Вслед доносится:

День 132  (232). Четверг

На следующее утро, посвежевшая и отдохнувшая, собираясь на работу, особо не утруждаю себя выбором одежды – все равно после обеда у нас спартаковский фанатский клуб. Единственно, к темно-серому закрытому платью, оно чуть выше колен и с рукавами до локтя, надеваю вчерашний широкий пояс с блестками, а то уж больно уныло и аскетично. Чтобы не смотреться потом дико в красной футболке с вавилонами на башке, волосы просто расчесываю и оставляю распущенными.

Еду на Анькиной машине, которую выклянчила, ссылаясь на кучу разъездов, а едва появляюсь в издательстве, как Люся объявляет общий сбор в зале заседаний - новая хозяйка собирается сделать объявление. Новая хозяйка? Оказывается, Каролина, перед отъездом за границу, отписала весь свой пакет акций издательства «Хай файф», любимой доченьке!

Прихватив папку с утренними письмами, которые так и не успела просмотреть, занимаю привычное место у окна, где уже скучает Наумыч. Мы тихонько перешептываемся, прикрыв ладошкой рот - обсуждаем новое руководство. Вернее сказать, это Егоров ехидно и скептически отпускает реплики об умственных способностях Наташи, а я лишь киваю и поддерживаю. Заодно поджидаем, пока подтягиваются остальные сотрудники – Галя с Люсей и офисный планктон из разных отделов. Младшая Егорова заходит в зал решительно, жизнерадостно и начальственно, в красном платье и кудряшках:

- Всем здрасьте.

Она плывет мимо рядов к главному креслу и встает позади него, положив локти на спинку. В руках, видимо для солидности, крутит пустую синюю папку:

- Я так поняла, что все уже в курсе, что с этого дня владелицей издательства являюсь я?

Егоров опускает понуро голову, и я кидаю на него сочувственный взгляд - в курсе, в курсе, каждая муха в издательстве об этом жужжит. Мне тоже уже нажужжали.

- Так вот, с этого дня все принимаемые решения должны проходить через меня и ни один документ без моей подписи исполнению не подлежит.

Ни один? Тогда, я всем нам не завидую - до сих пор, часть подписывала я, а не Наумыч, а что-то вообще Зимовский. Егоров хмурится, уставившись в пол, но на моем лице не дрогнет ни один мускул - лишь чуть киваю, безмятежно глядя в пространство – с такими замашками новая владелица сдуется через неделю, а то и раньше. Наталья приподнимает бровь:

- Всем все понятно?

Наше сборище молчит, глазея, оставляя речь без комментариев, и Егорова заканчивает:

- Благодарю за внимание. Работаем дальше.

И это все? Опускаю глаза в пол: стоило ли городить огород и собирать такую толпень, чтобы пискнуть: «я начальница»? Слышится новый командный окрик:

- Люся! И пусть телефон мне сюда проведут!

Народ тянется к выходу, мы переглядываемся с шефом. Тот неуверенно топчется и, кажется, собирается остаться. Оставляю его на съедение доченьки и присоединяюсь к выходящим.

Но удаляюсь недалеко - рабочий день продолжается и меня, буквально возле секретарской стойки, останавливает парень из отдела Калугина - начальник приедет на работу позже, а есть несколько вопросов, который лучше уточнить не откладывая, в частности, по письму в типографию о планируемой покупке новых печатных станков – лучше заранее знать производительность, цветовой набор, и как будет меняться давно отработанная технология нашего взаимодействия. Запрос я одобряю, возвращаю сотруднику бумаги, и тот отходит прочь с озабоченным видом. Неожиданно слышу свое имя из уст Людмилы – та что-то говорит обо мне в телефонную трубку:

- Маргарита Александровна?

Секретарша начинает крутить головой, и я направляюсь к ней.

- Маргарита Александровна, вас по внутреннему.

По внутреннему? Все основные виднеются на своих местах, не звонят и в мою сторону не глазеют. Загадка напрягает:

- Кто?

Люся, сдерживая усмешку, кивает на зал заседаний, и пальцем показывает вверх - начальство. Значит Егорова. Забираю трубку. Не ожидаю ничего хорошего, и потому мой голос звучит сухо:

- Я слушаю.

- Марго. Я хочу, чтобы завтра утром у меня на столе лежал тематический проект следующего номера.

О какие мы слова знаем! Тематический проект? Темы вообще еще не обсуждались, а ей уже результат подавай.

- Завтра?

- Да завтра, в десять утра.

Облокотившись о стойку, наблюдаю, как Людмила обходит вокруг меня, чтобы упорхнуть куда-то. Пытаюсь вразумить неразумную начальницу:

- Послушай, Наташ, тематический проект готовится, как минимум три дня. Надо всех собрать, наковырять идей.

-Значит, собери и наковыряй. Чем ты там занимаешься?

Ого!

- Как, я чем занимаюсь? Я работаю!

- Вот и работай! Завтра в десять.

Блин, vip-манагер… Ни хрена не понимает, а туда же. В трубке слышатся гудки, и я поднимаю глаза к потолку, беззвучно чертыхаясь. Повесив трубку на секретарском телефоне, замечаю стоящего с другой стороны от стойки Егорова. Тот, сцепив пальцы у живота, интересуется, кидая в пространство:

- Кто там? Наташа?

Делаю к нему шаг, перебираясь поближе:

- Мда.

- Чего хочет?

- Не знаю. Пока, по-моему, она просто бесится.

Егоров косит глаз в мою сторону:

- В смысле?

- Ну, Борис Наумыч, я думаю, что она еще пару дней шашкой помашет, потом поймет, что журналом руководить это не кораблики в ручье пускать, и все вернется на круги своя.

Егоров уныло возражает:

- Да нет, Марго, ничего уже не вернется.

Опять депрессия и в перспективе запой? Только возиться с ним и в квартиру к себе заселять я больше не намерена и на этот раз не уступлю. Если Сомовой так хочется, пусть снимает номер в гостинице, и кудахчет там над своим сокровищем. Сложив руки на груди, пытаюсь возразить:

- Борис Наумыч!

Но тот, оторвавшись от стойки и собираясь уйти, похлопывает меня по руке, укоряя убитым голосом:

- Марго, не надо меня успокаивать, спасибо.

Он уходит, стараясь держаться прямо, а я невольно провожаю спину начальника печальным сочувствующим взглядом - сначала дочка от него фактически отказалась как от родителя, а теперь еще и в грош не ставит как руководителя.

Часть 2. День 133  (233). Пятница

Сон оказывается отличным успокоительным и наутро вчерашние тревоги уже не выглядят мрачно. Может быть поэтому, сегодняшний образ перед зеркалом, рисую хоть и контрастным, но спокойным. К юбке выбираю недавно купленный светло - бежевый свитер с длинными рукавами с отворотами, украшенными тесемками - уютно, тепло и расковано. У горла достаточно большой треугольный вырез, открывающий шею, и это позволяет вписать туда, на короткой серебряной цепочке, кулон с темно-красным камнем. В тон, к бордовой помаде. С волосами еще проще – гладко зачесав на одну сторону, оставляю так, без выкрутасов, без косичек и заколок.

Появившись на работе и едва раскидав срочные дела, лезу на редакционный сайт - смотреть официальную анкету Калугина. В короткой заметке, под фотографией вскользь проскакивает: действительно разведен, что уже немало. Со спокойной душой щелкаю пальцами по клавиатуре, закрывая программу… И вовремя - в дверь заглядывает Андрей:

- Можно?

Оторвавшись от своих исследований, смотрю настороженно на Калугина:

- Да, проходи.

У меня уже всплывает окно с присланным вчера по электронке договором, и я демонстративно утыкаюсь в него. Андрей, прикрыв за собой дверь, идет к столу:

- Марго.

Изображаю внимательное чтение и потому мычу:

- М-м-м?

Калугин, не убирая улыбки с лица, приближается к столу:

- Это тебе! Алиса, просила передать.

У него в руках тарелка с куском торта и свечкой, и мой взгляд теплеет:

- Уау... Спасибо.

- На здоровье. И... Хотел тебя поблагодарить еще раз и извиниться.

Напоминание о вчерашнем «казусе» слизывает улыбку с лица. Да мне как-то не извинения нужны, а правда. А то тайн, как у Кощея Бессмертного - в зайце утка, в утке яйцо, в яйце игла... Пожимаю плечами:

- За что?

- Ну, как за что. Я вчера оставил тебя и побежал... Как-то это все не очень удобно, неловко получилось, что ли.

Пока какой-то невнятный лепет. Опустив голову, киваю, собираясь спросить, о его дальнейших намерениях и даже открываю рот, но Калугин перебивает:

- Марго, ну ты прости меня, пожалуйста! Мне надо было с ней поговорить.

Это-то как раз самое очевидное. Наверно надо, раз приехала. Вопрос в другом - поговорить о чем? Не поднимая глаз, бормочу:

- Я все понимаю.

- Да нет Марго, я честно тебе говорю...

Он разводит руками:

- Это просто, ну как снег на голову, что ли?

- Андрей тебе абсолютно не в чем передо мной оправдываться, ты мне просто ответь на один вопрос и все…

Как-то мне неловко во всей этой ситуации, и я продолжаю смотреть в сторону, избегая взгляда, но затем, все-таки, поднимаю на Калугина глаза. Тот охотно кивает:

- Ну, конечно, пожалуйста.

Он столько раз говорил, что они совершенно разные люди и именно это, дескать, послужило причиной разрыва – она бросила их и уехала на семь или восемь лет в Америку, не подавая о себе никаких известий. Получается, что он разводился с Катериной уже после ее бегства, не видя ее, не зная мотивов - и вот она вернулась и, наверно, что-то рассказала ему, объяснила, может быть даже убедила. И еще у них есть Алиса!

Мой взгляд теряет решительность и начинает метаться по углам – мне очень важно быть уверенной, что Андрей меня любит, и старое чувство не всколыхнется в нем вновь. Калугин усаживается на край стола:

- Ну, чего ты, ну говори!

Проглотив комок в горле, еложу на месте, усаживаясь удобней:

- Скажи, пожалуйста, а у тебя к ней еще что-то осталось?

Мы смотрим, друг на друга, и Калугин молчит, заставляя тревожно забиться сердце. Потом, отведя взгляд в сторону, мычит, тряся головой:

- М-м-м… Ну, кроме негатива, ничего.

Заминка меня смущает, и я с грустью приподнимаю бровь. Калугин уже уверенней добавляет:

- Сплошной негатив, скажем так!

Я помню, как Андрей меня точно также убеждал, что у него нет ничего с Наташей. Или что ему плевать на мое прошлое… А потом все переворачивалось на сто восемьдесят градусов… Мне не нравится полное отрицание, чего бы оно не касалось - я ищу в нем подвох. Вот и теперь – сплошной негатив, это слова обиды и они совсем ничего не говорят о истинных чувствах. Все это проносится у меня в голове, пока я бесцельно таращась в пространство, разглядываю ящики своего стола. Неожиданно с языка срывается:

- Это плохо.

Андрей удивленно хмыкает:

- Да, почему это плохо-то?

- Ну, она все-таки мать твоего ребенка.

- Мать... Она мать, которая бросила своего грудного ребенка!

Вот, именно. Речь идет об обиде, а она может и пройти. Правда, похоже, до этого еще не дошло. Но все равно невольно поджимаю губы:

- И, все-таки...

Калугин мотает головой:

- Марго!

Мать - это мать. Но какая это мать, знает только Андрей, а отнюдь не дочка. И кому она больше поверит, когда придет череда откровений, зависит от того как эти откровения преподнести. Прервав Андрея, испытующе гляжу на него исподлобья:

- Ты Алисе будешь рассказывать?

Калугин молчит, глядя в сторону, потом неопределенно кивает:

- Н-н-ну, надо?

Звучит полувопросительно, и я понимаю, что если Андрея не подтолкнуть, он опять все пустит на самотек. Но и давить мне нельзя, чужая тетка, поэтому стараюсь сформулировать ненавязчиво:

- Сделай это как-то поделикатней.

Андрей снова отводит глаза, отворачиваясь:

- Легко сказать, поделикатней.

- Ну, извини. Только имей в виду, что потом будет все хуже и хуже.

Калугин неуверенно переспрашивает:

- Ты думаешь?

Что лишний раз подтверждает мою правоту - он вовсе не рвется взять на себя инициативу с дочерью, предпочитая плыть по течению и ждать. Не поднимая глаз, кошусь в его сторону:

- Да, я уверена. С каждым днем будут всплывать все новые и новые подробности, потом ты начнешь ее жалеть. Поэтому, сделай это лучше побыстрей...

Краем глаза вижу, как Калугин скучающе отворачивается к окну, видимо считая, что мои опасения преувеличены и можно ничего не делать. Добавляю: