Деревня, которой нет

Музыка в салоне — не просто фон, она билась в такс струящемуся за окном асфальту. Я вжал педаль в пол, и двигатель ответил сдавленным рыком, разрывая пространство. Стрелка спидометра, вздрагивая, поползла за сотню. В этот миг я был не просто за рулем — я был повелителем скорости, божеством, летящим по аллее из света и тени. Это пьянящее чувство знакомо каждому, кто хоть раз обгонял собственную тень.

И вся эта магия творилась на колесах китайской сборки. Признаться, я не ждал чуда. После моей старой «Весты», скрипящей всеми болтами и вечно ноющей на кочках, это был полет на реактивном ранце вместо ковра-самолета. Небо и земля.

Друзья, конечно, фыркали. «Мусор», — говорили они. «Развалится через сотню километров». Их слова висели в воздухе неслышным, но густым смогом. Пусть. Я покупал ее не для их одобрения, а для себя. Их сомнения — их проблемы.

А сейчас была только дорога. Цель — доехать до озера, коснуться его безмолвия и вернуться. Испытание. Обряд посвящения.

Шестьдесят километров пролетели как один миг. Впереди — крутой поворот, за которым озеро. Я не сбросил газ. Повинуясь рулю, машина вписалась в вираж плавно и послушно.

И в это самое мгновение из-за поворота, по встречке, вырвался груженый КАМАЗ. Сердце не закололо — оно сжалось в ледяной комок. Рука на инстинктах дернула руль, отшвыривая нас на обочину. Грохот, визг покрышек, и монстр пронесся мимо, оставив после себя вакуум, втягивающий в себя душу.

Душа… Она словно выскользнула из тела и теперь медленно, нехотя, возвращалась обратно. Я заглушил двигатель. Тишина ударила по ушам. Ноги подкашивались, а пальцы выстукивали дрожь по пластику руля. Никогда. Никогда еще я не был так близок к тому, чтобы стать пятном на асфальте. Но жив. Спасибо… чему? Рефлексам? Удаче?

Я вышел, чтобы отдышаться. Прошелся по пыльной обочине, вдавливая в гравий шатающуюся походку. Вернулся к машине, сел, повернул ключ.

Тишина.

Не тот звук, когда стартер вхолостую проворачивает мотор. Абсолютная, мертвая тишина. Как будто кто-то выключил автомобиль. Должно быть, аккумулятор сел. Но как?

Я пытался снова и снова, пока пальцы не заныли. Все бестолку. Телефон. На экране — зияющая пустота: «Нет сети». Что теперь? Ждать? Эта дорога — не федеральная трасса, она как заброшенная артерия. Осенью на озеро никто не ездит.

Полчаса я просидел в гробовой тишине салона, прислушиваясь к стуку собственного сердца. В конце концов, я вышел, хлопнул дверцей и пошел по дороге, оставив своего стального коня на произвол судьбы.

Минут через тридцать сквозь шуршание листьев до меня донеслись голоса. Голоса из-за леса. Я свернул с дороги и стал пробираться сквозь чащу, ветви цеплялись за куртку, как немые руки.

Чаща расступилась так же внезапно, как и началась. Поляна. Дома. Неужели деревня? Здесь, в такой глуши?

Люди сидели за длинным столом прямо посреди деревни, словно на празднике. Я подошел, сгорбленный и неуверенный.

— Здравствуйте, — хрипло сказал я.

Мужики повернулись ко мне. Их взгляды были не враждебны, но невыносимо тяжелы, пристальны. Один из них, с сединой на висках, сказал:

— Новенький пожаловал. Садись, в ногах правды нет. Расскажешь, что с тобой приключилось.

«Новенький»? Странно.

Я опустился на скамью.

— Машина сломалась, недалеко отсюда. Нужна помощь. Есть трактор? Мне бы «прикурить»…

— Нету, — отрезал второй, помоложе, тот, кого первый назвал Санькой. — Да тебе это сейчас и не к чему.

— С чего это? — не понял я.

Первый мужик посмотрел на меня с бездонной, старческой жалостью.

— До сих пор не понял? При смерти ты, сынок. Раз к нам попал, значит, в коме лежишь где-то. Когда твое тело там умрёт, за тобой придут. Я вот уж год здесь. Санька — два.

— Хорош прикалываться, — я попытался издать подобие смешка, но получился лишь сухой, испуганный выдох.

— Народ! — крикнул Санька, не обращая на меня внимания. — У нас новенький!

Из домов начали выходить люди. Женщины в простых платьях, старики с палками, дети. Они окружили меня. Одни называли свои имена, другие спрашивали мое, третьи — что нового в мире живых. А дети тянули меня за рукав: «Поиграй с нами!».

— Вы что, все сумасшедшие?! — закричал я, срываясь со скамьи. Я побежал назад, к лесу, к своему миру.

Глупцы. Они забыли, что такое нормальная жизнь.

Я ворвался в чащу, грубо расталкивая ветви, спотыкаясь о корни. Минута отчаянной пробежки — и я вылетел из леса.

Прямо передо мной снова стояла деревня. Тот же стол. Те же люди. Их лица были обращены ко мне, и на них не было насмешки. Одна лишь безмерная, всепонимающая грусть, от которой кровь стынет в жилах.

Я входил в чащу снова и снова, ломал ветки, оставлял на коре царапины — метки безумца. Десять попыток. Двадцать. Неважно. Выход был всегда один и тот же: просека внезапно обрывалась, и я оказывался на краю все той же поляны, перед все теми же призрачными домами. Деревня не отпускала. Она была живым, дышащим организмом.

В итоге я сдался. Ноги подкосились, и я просто стоял, опустошенный, у края их вечного пира.

— Нельзя отсюда выйти, — прозвучал у моего плеча тихий голос.

Это была девушка с рыжими волосами. Она подошла ближе и обняла меня так естественно, будто мы расстались вчера. Ее волосы пахли полевыми цветами. А ее тепло… Оно было не просто физическим. Оно было обманчивым воспоминанием о жизни, уколом морфина в остывающие вены души.

— Я тоже не верила, когда попала сюда месяц назад, — прошептала она, и ее дыхание было прохладным. — Ревела сутками. А потом… смирилась. На все воля Божья. Но я все равно надеюсь. Хочу увидеть маму, папу… сестренку.

Она отстранилась, и на ее щеках я увидел слезы. Я машинально поднял руку, грубой тканью куртки коснулся ее кожи и вытер их. Капли оставили на ткани темные пятна. Реальные пятна от нереальных слез.

Люди окружали меня. Их прикосновения, слова утешения — все это было частью странного ритуала. Потом мы сели за стол, этот длинный деревянный алтарь под неизменным солнцем, и они начали рассказывать. Истории о том, как порвалась тонкая нить.