Дерево красной птицы. Огненный феникс

Глава 1 Мунно

Мунно, Даон и Инлоу уже довольно долгое время ожидали у покоев принца Ляоня. Мунно нетерпеливо мерил шагами широкое пространство королевского двора перед павильоном, боясь, что им откажут. Купец Чин, с помощью которого они попали во дворец Поднебесной, пообещал им свое покровительство и дал слово, что старший сын императора примет их. Но слуги, которые должны были позвать их на аудиенцию, исчезли в покоях принца довольно давно, и никто наверняка не знал, согласится ли Ляонь принять неожиданных гостей.

Мунно в очередной раз нервно вздохнул и запрокинул голову, с невольным восхищением оглядывая роскошные многоярусные крыши императорских покоев. Нельзя было не отметить, что дворец империи Цзинь хоть и имел схожую с дворцом Когурё архитектуру, но был значительно больше и пышнее. Удивительные, изысканные росписи украшали внутреннюю часть крыш, а на столбах, служивших подпорками, извивались искусно нарисованные драконы с раскрытыми пастями.

Наконец, резные двери распахнулись, и трое гостей подобрались, внимательно вслушиваясь в голос появившегося на пороге старого евнуха.

- Его императорское высочество готов выслушать вас, - скрипуче произнес он и, склонившись перед чужеземцами в поклоне, посторонился, давая им возможность войти. Мунно неплохо знал язык Поднебесной, потому что часто бывал здесь с разного рода визитами. Несколько лет назад он впервые переступил порог императорского дворца, приехав поздравить нынешнего императора с вступлением на трон. Но тогда он был одним из представителей многих стран, которые прибыли преклонить колено и выразить уважение, и не был нигде, кроме тронного зала. Теперь же ему позволили войти в личные покои наследника престола, а это значило, что принц Ляонь заинтересовался причиной его визита.

Они с Даоном и Инлоу много раз обсуждали эту встречу и обдумывали, что сказать принцу, поэтому Мунно вошел в опочивальню с уже запланированной речью. Однако, едва переступив порог, остановился. Первым порывом было немедленно выйти, потому что представшая глазам путников сцена обескуражила и лишила дара речи.

В центре комнаты на огромной кровати среди подушек возлежал совсем молодой человек, едва ли старше самого Мунно. Из одежды на нем был лишь тонкий шелковый халат, слегка прикрывавший худые острые плечи. По обе стороны от принца лежали две полуголые девицы, одна из которых нежно перебирала его длинные волосы, а вторая поглаживала голый торс тонкими пальчиками. В комнате было душно, дымно и пахло приторно-тошнотворной смесью благовоний, вина и похоти.

Даон за спиной Мунно как-то странно крякнул, по всей видимости, тоже немало удивившись представшей перед ними картине. Единственная, кто не потерял самообладания, оказалась Инлоу, для которой подобные сцены не были чем-то удивительным, ведь она не раз наблюдала подобное в Хвагване. Она быстро вышла вперед и, уважительно поклонившись в китайской манере, поприветствовала бесстыдно развалившегося перед ними принца. «Да за кого нас принимает этот сосунок, если позволяет себе показаться перед нами в таком виде!» - внутренне возмутился Мунно, но промолчал и поклонился вслед за Инлоу. Все же они пришли просить помощи, и сейчас стоило забыть о гордости. Однако подобное неуважение вызывало в душе сына вождя неподдельный гнев. Наступит ли тот день, когда с мохэ будут считаться? Но сейчас пришлось проглотить обиду. Мунно вышел вперед, чтобы озвучить свое предложение. Инлоу предупреждала, что Ляонь весьма экстравагантен, но при всей внешней ветрености весьма хитер и хладнокровен. Император его очень любил и ценил за четкую политическую позицию, прогрессивные взгляды и умение широко мыслить.

- Приветствую, Ваше императорское высочество. Я Мунно – сын вождя племени Сумо, - Мунно сложил ладони, поднял их на уровень лба и опустился на колени.

Ляонь и бровью не повел, только хмыкнул и притянул к себе игриво взвизгнувшую девицу.

Мунно скрежетнул зубами от досады, но сделал усилие и затоптал свою гордость ради большой цели, из-за которой они проделали такой долгий путь.

- Для чего же вы так настойчиво просили о встрече? – не глядя на Мунно, спросил принц, ущипнув одну из красавиц за ягодицу.

Мунно стиснул зубы и медленно выдохнул. «Думаешь, я приехал перед тобой пресмыкаться? Ты еще будешь просить у меня помощи, когда узнаешь, для чего я здесь!» - гневно подумал он и расплылся в притворно вежливой улыбке.

- Я собираюсь разрушить Когурё, принц, - сказал Мунно, наслаждаясь тем, как потрясенно вытянулось лицо Ляоня. Он выпрямился на своем ложе, отпихнул девиц и даже запахнул халат, спуская ноги на пол.

Даон, Инлоу и Мунно посторонились, чтобы он прошел в центр комнаты и занял место во главе большого прямоугольного стола. Принц качнул головой, и девицы почти мгновенно покинули спальню, оставив его наедине с гостями.

- Смелое заявление, - Ляонь искривил губы в усмешке и налил себе воды, даже не предложив гостям присесть. Он заинтересовался, но по-прежнему выказывал пренебрежение перед «варварами». – И на чем оно основано, позвольте спросить? К тому же, кажется, мохэ не так давно заключили мирный договор с Когурё.

- Как вам, должно быть, известно, недавно я жил в Когурё в качестве жениха принцессы Ансоль, - Мунно заложил руки за спину, переглянувшись с Инлоу. Выстроенная изначально стратегия разговора была разрушена, как только они вошли в покои принца, поэтому Мунно пришлось импровизировать, чтобы заинтересовать капризного наследника.

- Наслышан об этом. Когда-то велись переговоры о моем браке с принцессой Ансоль, - кивнул Ляонь и окинул Мунно снисходительным взглядом, будто не верил, что после принца самой Поднебесной принцессу могли предложить такому ничтожеству. Но мохэсец и бровью не повел. – По сути вас держали там как заложника. Хотите отомстить за унижение?

Глава 2 Кымлан

- Вперед! – скомандовала Кымлан, обнажая меч.

Ее отряд протаранил ворота министра чинов, и ворвался внутрь, хватая перепуганных домочадцев и слуг. Визг и заполошные крики били в уши. Кымлан словно во сне наблюдала за тем, как на землю толкают связанного хозяина дома, его маленького сына, юную дочь и совсем старую, дряхлую мать. Тем, кто оказывал сопротивление, перерезали горло, и рыже-коричневая почва двора уже обагрилась кровью.

Кымлан судорожно вдохнула пропитанный железным привкусом воздух, на миг прикрыла глаза и, стиснув зубы, зачитала приговор Владыки:

- Министр Тэ, по приказу Владыки вы арестованы, а ваш род понижен в статусе до рабов. Мы сопроводим вас в темницу до вынесения решения суда, на котором будет лично присутствовать Его величество.

- Госпожа… Кымлан, но ведь… мы же вместе помогали принцу Науну занять трон! За что он так со мной?! – ползал на коленях несчастный министр. Дети и немощная мать рыдали и сиротливо жались к нему, все еще невольно надеясь на его защиту.

Кымлан с силой сжала ножны, стараясь, чтобы ни одна эмоция не отразилась на ее лице. Все именно так, министр Тэ поддержал Науна, более того – дал свою личную армию, чтобы расправиться с несогласными, которых после коронации Владыки назвали предателями. А теперь вот он и сам стал предателем. Кымлан не сомневалась, что министр Тэ ни в чем не виноват, и от этого ей было еще больнее – Наун своими руками уничтожал хороших и преданных людей, которые искренне поддерживали его и могли помочь построить ту страну, о которой он мечтал. Но также она прекрасно знала, что Ён Чанмун со своей сестрицей, которая не переставала вмешиваться в политику, даже находясь на позднем сроке беременности, не хотели распространения влияния клана Тэ, к которому принадлежал министр чинов. Кымлан была уверена, что именно они влили в уши Владыки свои ядовитые, лживые речи, порочащие министра Тэ. И быстро сфабриковали улики, чтобы арестовать его и растоптать всю семью. А Наун… что ж, он теперь Владыка, и его приказы больше не подлежат сомнению. За это многие уже поплатились жизнью. Вот и Кымлан молча исполняла волю Науна, хоть душа ее стонала от горя.

Сколько всего она передумала за последние месяцы после переезда в Пхеньян! Как часто жалела обо всем, что случилось, придумывала миллион разных тропинок, по которым могла провести ее Судьба. Но в итоге уготовила ей самую сложную.

Кымлан добилась всего, о чем мечтала с детства. Она стала командиром личной стражи Владыки, его правой рукой, и пока еще Наун к ней прислушивался. Но она чувствовала, что это не надолго. Давняя детская симпатия, заставившая его пойти против родной сестры, скоро не будет иметь над ним власти. Как долго Владыка будет ей доверять? И как скоро Кымлан точно так же схватят по сфабрикованному обвинению? Завладев троном всего несколько месяцев назад, Наун изменился до неузнаваемости. Кымлан перестала понимать его, перестала верить и не знала, чего от него ждать.

Глядя на связанных вереницей домочадцев министра Тэ, Кымлан не могла не думать о том, что оставила за спиной и чем ей пришлось пожертвовать. Каждую ночь перед сном она думала об отце, подругах, принцессе Ансоль, родном доме и любимом Куннэ, где прошла вся ее жизнь. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой - словно дерево, с корнями вырванное из родной почвы. В голове яркими воспоминаниями вспыхивали и тут же гасли печальные моменты прощания, слезы Сольдан, Акин и Юнлэ. Скупое наставление отца верно служить своему господину и данное обещание поддерживать связь хотя бы редкими письмами.

- Что же теперь будет, Кымлан? – спросила Сольдан накануне отъезда в Пхеньян. Это был последний вечер в теплом, любимом отчем доме.

- Акин стала командиром Отряда Феникса, для вас ничего не изменится, все останется по-прежнему, - Кымлан попыталась приободрить печальных подруг. – Защищайте принцессу, как и должно, а я буду служить Владыке. Это наш долг, другой жизни нам не дано.

- Да какой из меня командир! – воскликнула Акин. – Ты была душой и сердцем Отряда Феникса, без тебя все теряет смысл!

- Кымлан права, - глухо проронил отец, мрачно глядя в свою тарелку. За ужин ни он, ни девочки, почти не притронулись к еде, заботливо приготовленной нянюшкой Дэгам. – У каждого своя Судьба, сейчас ваши дороги разошлись, но это не значит, что вы должны забыть о своем долге перед Ее высочеством. Вспомните, сколько она для вас сделала!

- Да если бы не она!.. – воскликнула Сольдан, но вовремя осеклась под предупреждающим взглядом Кымлан. Отец не знал, почему ей приходится покинуть Куннэ, не знал о ее связи с Мунно и обо всем, что последовало после.

- Вы – мои самые близкие и дорогие люди. Нашу связь не разрушит ни время, ни расстояние, поэтому давайте не будем печалиться и посмотрим в будущее с надеждой, - сказала Кымлан, улыбнувшись через силу.

Но поводов для радости с каждым прожитым днем становилось все меньше. А после ухода Мунно она и вовсе будто не жила, чувствуя себя пустой оболочкой.

Его вопиющий побег остался практически незамеченным на фоне дворцового переворота и смены власти. Наун так и вовсе не заговорил об этом ни разу, правда в его взгляде Кымлан ясно читала, что он обо всем догадался, просто молчал. Теперь заложник мохэсец ему был ни к чему, сейчас нужно было укрепить власть, чем он и занимался сначала в Куннэ, а потом и в Пхеньяне. А помогала ему в этом Кымлан. Она стала его карательным мечом, для которого не существовало ни жалости, ни сострадания.

Судя по письмам от подруг, Ансоль тоже смирилась с уходом Мунно. Вышло так, что для всех это оказался наилучший вариант, ведь мохэсец сделал выбор и за Ансоль, и за Кымлан. Теперь принцесса стала главой дворца в Куннэ, умело вела хозяйственные дела и даже иногда устраивала приемы. Наун, занятый своими делами, пока не торопился выдать ее замуж, тем более нужно было подыскать достойную и политически выгодную партию.

Глава 3 Наун

Наун лежал на постели, пытаясь уснуть. Но сон не шел, и Владыка уже долгое время ворочался, пытаясь восстановить душевный покой. Стоило закрыть глаза, в памяти всплывали воспоминания о казненных министрах, а в ушах звенели крики и мольбы о пощаде. Сколько человек он приказал казнить за измену? Больше двух десятков. А сколько еще придется отдать в руки палачу?.. Но среди всех лиц безмолвным укором отчетливо выделялось одно – лицо убитого брата.

С тех пор как получил власть, к которой так стремился, Наун практически перестал спать, и даже успокоительные отвары, приготовленные придворным лекарем, не помогали. Обретя трон, он лишился душевного покоя. Разум говорил, что сейчас самое время избавиться от всех несогласных, чтобы укрепить свое влияние, но душа его стонала от горя и рвалась на волю из удушающих оков власти. Ведь эта власть обязывала его делать то, что было глубоко противно его природе.

Ён Чанмун и Тами с двух сторон нашептывали все новые и новые имена, предоставляя доказательства готовящегося мятежа или саботажа очередного указа. И с каждым днем Науну все сложнее было сопротивляться этим ядовитым шепоткам. Душой и сердцем он хотел верить в честность своих министров, но зерна сомнений, щедро посеянные супругой и Левым советником, прорастали слишком быстро. Порой ему и вовсе казалось, что кругом враги, и рядом не осталось ни одного по-настоящему верного человека, кроме Кымлан.

Страх стал его постоянным спутником. Слишком страшно было потерять все, что он с таким трудом обрел. Любой взгляд, неосторожно сказанное слово воспринималось новым Владыкой как угроза. Душа горела в пламени сомнений и подозрений, что каждый, кто переступал порог тронного зала, замышляет бунт. Единственной, кому он безоговорочно доверял, была Кымлан, чье чистое, преданное сердце еще держало его на плаву и давало силы жить в этом нескончаемом ужасе. Ей одной он безоговорочно верил и знал, что она никогда его не предаст.

Наун ждал, когда закончится смута, и его власть достаточно укрепится, чтобы можно было положить конец бесконечной череде смертей и наконец вздохнуть спокойно. Как мучительно было принимать жестокие решения, как больно видеть в глазах своих подданных ненависть и ужас!.. Разве этого он хотел, когда боролся за престол? Но Ён Чанмун говорил, что страх – неотъемлемый спутник сильной власти, и без него усидеть на троне не удастся.

Тягучая головная боль, ставшая его неизменной спутницей, назойливо отгоняла сон. Наун перевернулся на бок, чувствуя, как трепещущие отсветы огня в напольных светильниках ложатся на закрытые веки. Нужно попытаться уснуть, завтра заседание Совета, и на повестке дня стоят новые реформы. Стараясь выровнять дыхание и успокоиться, Наун вдруг ощутил, как огненные всполохи исчезли, будто чья-то тень заслонила собой светильник. Владыка открыл глаза и, привстав, обвел взглядом комнату. Никого. Он вновь опустился на постель, как вдруг услышал едва различимый, печальный шепот:

- Брат… за что ты так со мной?..

Наун рывком сел на кровати. Сердце бухало в груди, как молот.

- Кто здесь? – хотел было выкрикнуть он грозно, но вместо этого из его рта вырвался сиплый шепот, будто он вдруг лишился голоса.

- Наун… Почему ты убил меня? Я не желал тебе зла! Ты знаешь это! Трон, на котором ты сидишь – мой по праву, и он никогда не будет принадлежать тебе!

Из-за полупрозрачной ширмы, отделяющей спальню от комнаты для встречи гостей, медленно вышел Насэм. Он выглядел точно так же, как в день его казни – запачканное грязью белье, выбившиеся из пучка волосы, бледное лицо и горящие глаза. Наун замер на постели, не в силах пошевелить и пальцем. Ужас такой силы обуял его, что даже язык не слушался, чтобы позвать на помощь. Мысли безумным вихрем пронеслись в голове. «Он жив?! Меня предали?»

- Ты заплатишь за свои злодеяния, Наун. Ты будешь страдать так, как не страдал никто из тех, кого ты убил. Отныне у тебя не будет ни единого спокойного дня, а несчастья, потери и горе уничтожат твою душу. Ты потеряешь всех, кто тебе дорог, и когда останешься совсем один, сам возьмешь пиалу с ядом, чтобы прекратить эти нескончаемые муки, - Насэм неумолимо надвигался на парализованного ужасом брата. Из его рта, носа и глаз сочилась кровь, которая заливала распахнутую на груди рубаху и капала на мягкую тигриную шкуру, расстеленную на полу. И когда перепачканная кровью ладонь потянулась к Науну, Владыка наконец закричал не своим голосом:

- Набом! Набом! Помоги!

- Ваше величество, Ваше величество! – кто-то с силой тряс его за плечи, и Наун распахнул глаза, подскочив на постели. В полутьме слабо освещенной спальни он метался на кровати, путаясь в пологе, и истошно кричал.

- Ваше величество, придите в себя! – Набом рывком развернул к себе обезумевшего от ужаса Владыку и стиснул его плечи жесткими пальцами.

- Набом! Боги! Святые Небеса, ты здесь! Я спасен! – облегчение было таким огромным, что закружилась голова и закололо пальцы. Наун рухнул обратно на постель, тяжело дыша, но не отпускал руку верного стражника, который охранял его с малых лет.

- Вам приснился дурной сон, - мягко сказал Набом, чей голос медленно возвращал Владыке душевное равновесие и способность мыслить здраво.

- Здесь… правда здесь никого не было? - рывком сев на постели, Наун боязливо озирался, то и дело ожидая увидеть бледную тень убитого брата.

- Я прибежал на ваш крик, вы метались на постели, и я разбудил вас.

- Хорошо… слава Небесам, это был сон, - прикрыв глаза дрожащей рукой, Наун обессиленно упал на подушки.

Глава 4 Мунно

Мунно, Даон и Инлоу спешились в последний раз перед тем, как сделать финальный рывок и перейти горный хребет, за которым простирались племена мохэ. Впереди были только горы - ни трактиров, ни постоялых дворов больше не попадалось, поэтому путники решили разжечь костер и расположиться на ночь в небольшой пещере у подножья горы Гонсан. Они привязали лошадей у входа, давая им возможность отдохнуть и как следует поесть – наступила осень, и сочная трава осталась только в нетронутых лесах. Мунно подошел к Исугу и ласково провел рукой по горячему боку. Конь поднял голову, будто ждал от хозяина каких-то слов. Мохэсец улыбнулся, чувствуя, как отрадно, что рядом дорогое существо, которое связывало его с Кымлан.

- Скучаешь по ней? – тихо спросил мохэсец, легонько коснувшись лбом влажного носа коня. Исуг все так же пристально смотрел на хозяина, будто хотел передать свои мысли через взгляд. – Я тоже скучаю. Но, дружище, нам с тобой надо жить дальше без нее.

Даон, отправившийся на охоту, ушел довольно давно, и Мунно время от времени выходил из их маленького укрытия, высматривая друга. Инлоу грелась у костра, растирая озябшие руки.

На улице уже стемнело и заметно похолодало. Осень чувствовалась в холодных промозглых ночах и туманных рассветах, а листва деревьев уже подернулась красно-оранжевым цветом. Совсем скоро наступит зима, и Мунно надеялся, что он проведет ее в разрабатывании хитроумных планов покорения Когурё и в подготовке к войне.

Он в очередной раз вернулся в пещеру и сел на плоский камень напротив Инлоу. Она подняла глаза и слабо улыбнулась. Ее броская красота, которая поразила его в Хвагване, поблекла от усталости и изматывающей дороги. Она не привыкла к походной жизни, и долгий путь из Чанъана в Сумо ее заметно измучил.

- Скоро мы будем дома, - Мунно попытался приободрить Инлоу, хотя за все время пути она ни разу не пожаловалась на неудобства. Но он все равно чувствовал себя виноватым за то, что подверг ее совсем не женским испытаниям.

- Нам нужно успеть до большого Совета, - сказала она, задумчиво глядя на огонь. – В последнем письме хан говорил, что на нем решится, кто будет наследником вместо вас, господин.

- Хорошо, что у нас с собой письмо из самой Поднебесной. Если бы не оно, не видать мне ханского титула. Я обязательно отблагодарю тебя за все, что ты для меня сделала! – горячо сказал Мунно. – Куплю тебе дом и…

- Я делала это не ради вознаграждения, господин, - вежливо, но довольно жестко ответила Инлоу, и Мунно смутился под ее холодно-разочарованным взглядом, вспомнив слова Даона. Он знал, что лучшей наградой для Инлоу была бы его любовь, но не мог себя заставить даже думать об этом. Его душа жила воспоминаниями о другой женщине. Инлоу была соратником, добрым другом, любимой сестрой, но он не представлял ее своей женой и не знал, какую награду ей предложить. Деньги? Меха? Украшения? Все это казалось искусственным, нелепым и оскорбительным для той, которая так самоотверженно помогала ему, рискуя своей жизнью. Мунно не мог поставить на одну чашу весов дорогие побрякушки и ее чувства.

Неловкую тишину нарушил Даон, который принес двух крупных зайцев и куропатку. Он подозрительно посмотрел на Инлоу и Мунно, но ничего не сказал и принялся разделывать пойманную дичь.

Сразу после ужина Инлоу сморил сон, и она устроилась на теплом плаще возле костра. Даон остался поддерживать огонь, а Мунно вышел из пещеры. Ему не спалось. В душе муторно толкались странные чувства. Он так скучал по родному племени, что при мысли о скором возвращении его переполнял восторг. Но время от времени охватывал страх. Как его примут после поражения? Даже если он восстановит свой статус, как к нему будут относиться командиры? Не утратили ли они уважения к проигравшему и плененному сыну хана? Что скажет отец? Ведь с тех пор, как вырвался из Когурё, Мунно ни разу не написал ему. Вместо него Инлоу поддерживала связь с ханом. Увидеть в глазах отца разочарование было его самым страшным кошмаром.

- Поспи, я побуду в карауле, - тихо сказал Даон, выйдя к нему на улицу.

- Не знаю, смогу ли уснуть, - покачал головой Мунно, глядя на темные вершины деревьев, на фоне ночного неба казавшиеся совсем черными. – Наверное, Кымлан чувствовала то же самое, когда возвращалась в Когурё. Вроде бы отрадно вернуться домой, но страшно, что за время твоего отсутствия все изменилось, и ты теперь останешься не у дел.

- Брось, у нас все получится! – Даон ободряюще похлопал его по плечу. - У тебя есть письмо от Ляоня и союз с Поднебесной. Кто может похвастаться такими достижениями? А самое главное – хан ждет тебя, а значит ты не потерял своего места.

Утром они снова двинулись в путь. Дорога пролегала через широкое ущелье между высокими холмами, подернутыми осенним одеянием. Мунно не раз ездил этим путем в империю Цзинь и мог бы проехать здесь с закрытыми глазами. Он оглядывался по сторонам, узнавая знакомые места, в то же время чувствуя, будто все немного другое. Обманчивое ощущение чужеродности и волнение не покидали его ни на минуту, и даже Исуг нервно фыркал, чувствуя настроение хозяина. Вдалеке уже виднелся выход из ущелья, и Мунно не выдержал. Пустил коня галопом, чтобы поскорее увидеть родные места. Холодный ветер хлестал по щекам, кроны деревьев шелестели в вышине, приветствуя своего сына, который наконец вернулся домой.

Вылетев на равнину, Мунно остановился, с гулко бьющимся сердцем видя впереди деревянные заграждения, а за ними – военный лагерь Сумо. Он смотрел на родную землю и не верил, что вновь оказался здесь. Пройдя такой огромный путь, пережив боль, страх, любовь, потери, унижение и, едва не погибнув, он вновь стоял на этом месте и до глубины души прочувствовал, каким тяжелым, но верным было принятое решение. Любовь к Кымлан по-прежнему терзала страдающее сердце, но, останься он с ней, никогда не стал бы счастливым. Оторванный от родного племени, от близких людей, он превратился бы в тень, живя лишь наполовину. В этом они с Кымлан были похожи, ведь ее любовь к своей стране была сильнее всего остального.

Глава 5 Мунно

Мунно открыл дверь своего дома и спустился по ступеням вниз. Устало опустившись на скамью, где когда-то спала Кымлан, он провел рукой по волосам и зябко поежился — дом давно пустовал и не отапливался. Крикнув оставшемуся снаружи Даону, чтобы он позвал кого-нибудь разжечь очаг и принести воды, Мунно прошелся по комнате. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он был здесь в последний раз. Все осталось прежним — и ткань, отделяющая спальню от остальной части дома, и тяжелое покрывало на холодной кровати, и традиционные мохэские украшения на стенах, но все неуловимо изменилось, потому что изменился он сам.

Совет закончился не совсем так, как он рассчитывал. Да, вожди приняли его как нового хана Сумо и, скрепя сердце, согласились на войну против Когурё. Однако трое из них отказались предоставить свои войска, боясь повторения произошедшего в Хогёне. Их можно было понять, но пылающее жаждой возмездия сердце Мунно не хотело это принимать. Со дня на день он ждал посланника из Поднебесной, чтобы начать разрабатывать тактику совместного нападения, и с замиранием сердца гадал, что придумал принц Ляонь, чтобы обезвредить Кымлан. Мунно был уверен, что он попытается переманить ее на сторону империи, но знал, что по своей воле она ни за что не согласится, особенно в ситуации, когда под угрозой окажется ее родная, горячо любимая страна.

Он толком не успел отдохнуть и прийти в себя после противостояния ханам, как на следующий день его ждал еще один неприятный сюрприз.

- Вожди требуют твоего присутствия, - мрачно проронил Даон, легко сбежав по ступеням. - Тебе нужно явиться в шатер Совета.

- Разве они еще не уехали? - удивился Мунно, который всего несколько минут назад проснулся и только успел умыться.

- И не уедут, пока не выжмут из тебя все соки, - пробормотал друг, с тревогой глядя на Мунно. - После того, как вы вынудили их принять тебя как хана, они наверняка собираются сделать все, чтобы твое назначение оказалось выгодным для каждого из них. Хорошо, что хан Вонман рядом.

- Думаешь, они выставят какие-то условия? Но ведь все единогласно приняли мою кандидатуру, - Мунно наскоро обтерся чистой тряпицей и запахнул турумаги.

- Потому что ты не оставил им выбора, но, хорошо поразмыслив, они наверняка поняли, что могут получить что-то взамен на свое согласие, - покачал головой Даон, который теперь стал не только другом и телохранителем, но и ближайшим и самым верным советником Мунно.

- Когда же они оставят меня в покое… - пробормотал Мунно и в спешке выбежал на улицу.

До шатра совещаний идти было недалеко, но Мунно успел поймать на себе удивленные взгляды людей и услышать тихие перешептывания. Кто-то улыбался и кланялся, радуясь возвращению ханского сына, кто-то хмуро смотрел, наверняка недовольный тем, что Мунно втянул мохэ в войну, которую так быстро проиграл. Придется немало потрудиться, чтобы завоевать авторитет в глазах людей. Но сейчас главным было успокоить вождей, огорошенных его новым назначением.

Когда Мунно вошел в шатер, все уже были на месте. По привычке сев рядом с отцом, он услышал:

- Сын, ты теперь должен сидеть здесь, - Вонман уступил ему свое место. Мунно растерянно смотрел на его стул и не решался занять место отца.

- Пока официальный обряд не проведен, его нельзя считать ханом, - в свойственной ему манере сказал Кимун, неприятно осклабившись.

- Пусть пока все остается как было, - неловко пробормотал Мунно, и отец сел обратно. - Для чего вы опять созвали Совет?

- Вчера мы приняли тебя как будущего хана, но не обговорили одну важную вещь, - опять подал голос Кимун. - Хан может вступить в права, только имея законную жену, которую одобрят все члены Совета и примет главный шаман, проводящий обряд.

Горячая волна паники лизнула позвоночник. Жена. Законная жена. Мунно молчал, никак не ожидая атаки с этой стороны. У него не было в запасе ни достойного ответа, ни аргументов.

- Но я стал ханом, когда у меня еще не было жены, - возразил Вонман.

- Тогда была совсем другая ситуация, - ответил вождь племени Бодэ. - Твой отец, да хранят боги его душу, скончался так внезапно, что нужно было скорее взять бразды правления в свои руки, чтобы избежать хаоса. Однако раз вы с Мунно решили действовать по-своему, мы требуем соблюсти все традиции. Невеста должна быть выбрана и одобрена всеми членами Совета и верховным шаманом.

Мунно судорожно сглотнул. Не успел он привыкнуть к своему новому положению, как жизнь подбросила еще один сюрприз.

- Мы предоставим по одной невесте от каждого племени и единогласно проголосуем, учитывая ее родословную, женские качества и воспитание, - Кимун явно наслаждался произведенным эффектом. – Устроим свадебную церемонию, которую можно будет совместить с вступлением Мунно в новую роль.

- С чего вы взяли, что имеете право указывать, на ком мне жениться? – хрипло выдавил Мунно. Сердце клокотало в горле, от гнева язык плохо слушался. – Я выберу себе невесту, когда придет время, и женюсь на ком захочу я, а не вы!

Ханы загудели, недовольные дерзостью Мунно, но он уже закусил удила, и отступать был не намерен.

- И почему, позвольте спросить, вы хотите прислать невест из своих племен? – медленно, но четко произнес он, повернувшись к Кимуну. Ему хотелось кричать, но статус не позволял показывать эмоции, которые можно было расценить как слабость. Теперь нужно держать себя в руках и все время взвешивать свои слова. – Вам не удалось устранить меня и посадить на мое законное место своего племянника, поэтому вы решили попытать удачу с кем-то из ваших многочисленных дочерей? Племя Сумо никогда не будет под вашим влиянием. Во всяком случае, пока я жив. Прекратите совать свой нос в дела нашего племени, хан, или это добром не кончится. Я не так дипломатичен, как мой отец, и такого наглого вмешательства терпеть не стану!

- Да как ты смеешь, мальчишка… - начал было Кимун, но Мунно не стал слушать. С него хватит!

Выдохнув, он зло оттолкнул свой стул и вышел из шатра, яростно печатая шаг. Гнев бил в виски чугунными молотками, руки дрожали от распиравших грудь эмоций. Мало того, что эти старикашки пытаются навязать ему какую-то чужую женщину, так еще и смеют выбирать, кого именно! Они что, считают Сумо своим вассалом?!

Глава 6 Кымлан

Кымлан шла по длинным переходам подземелья Ведомства наказания. Ее гулкие шаги отдавались от хорошо утрамбованной земли, и лишь пламя, дрожащее в ее ладони, освещало ей путь. Темница, где пытали напавших на Владыку наемников, была страшным местом. Чем дальше Кымлан шла, тем тяжелее дышалось от спертого воздуха, перемешанного с застарелым запахом пота и крови. Каждый шаг приближал ее к комнате пыток, и она уже слышала пронзительные крики и полупридушенные вопли преступников.

- Госпожа, - поклонился ей стражник, охранявший вход с темницу.

- Они признались? - спросила Кымлан, невольно вздрогнув от очередного протяжного воя.

- Еще нет, госпожа, но мы продолжаем допрос, - отрапортовал стражник, и Кымлан вошла в небольшое помещение. Трепетавшее пламя факелов едва освещало темную, затхлую комнату. На стенах были развешаны орудия пыток, а в центре мучились трое привязанных к стульям преступников. Двое из них были в беспамятстве, а третий бешено рычал и скалился на дознавателей.

От многочисленных ударов плетьми одежда наемников превратилась в кровавые лохмотья, а лица были настолько изувечены, что в них с трудом узнавались человеческие черты. Кымлан поежилась, понимая, что сама ни за что не смогла бы измываться над людьми, пусть они и были злодеями, которые пытались лишить жизни ее и Владыку. Было в этом что-то неправильное, противное ее природе - одно дело сразить противника в бою, спасая свою жизнь, и другое — подло пытать беспомощного человека, который не может за себя постоять. Немногие могли работать в Ведомстве наказаний, для этого нужно было совсем не иметь сердца. Именно поэтому Кымлан недолюбливала служителей ведомства. Какая душа скрывалась за черным аскетичным одеянием? А может ее и вовсе не было?

- Последний раз спрашиваю: кто приказал напасть на Владыку?! - взревел один из палачей, поднимая руку с зажатым в ней хлыстом.

- Не знаю! Нам просто заплатили! – выкрикнул тот, что еще оставался в сознании и поднял на мучителя изувеченное лицо. Он был совсем молод, не старше самой Кымлан, и она удрученно покачала головой, сожалея, что молодой мужчина, который мог с честью служить Когурё, выбрал такой скверный путь.

- Ах ты тварь! - рыкнул палач. Удар плети рассек грудь несчастного, и он закричал, инстинктивно пытаясь вырваться из державших их веревок. Палач замахнулся еще раз, но Кымлан остановила его:

- Подожди. Дай мне поговорить с ним наедине.

- Госпожа, но мы же…

- Такими темпами вы убьете их, так и не узнав правду! Уйдите, это приказ, - жестко сказала она, гневно сверкнув глазами. Недовольно ворча, служители ведомства покинули комнату, и Кымлан приблизилась к измученному парню. Присев на корточки, чтобы видеть его лицо, она сказала:

- Ты ведь не хочешь умирать. Для чего напал на Владыку? Неужели и правда думал, что сможешь убить его?

- Тебе не понять! Ты всегда была под его крылом и никогда никого не теряла! - выпалил он, испепеляя ее заплывшими от побоев глазами.

«Он знает меня и знает, что я давно знакома с Науном. Выходит, служил во дворце или в когурёском войске», - отметила про себя Кымлан и продолжила:

- Да что ты обо мне знаешь… Ты и понятия не имеешь, что я потеряла! Твои жалкие страдания ничто по сравнению с тем, что пережила я!

Мальчишка зло рыкнул и дернулся на стуле, будто хотел ударить Кымлан. Он смотрел на нее в бессильной злобе и наверняка мечтал увидеть ее на своем месте.

- И что же ты пережила, Избранная, народная героиня? - изувеченное лицо скривилось от ярости. - Из-за твоего Владыки я потерял родителей!

- Не смеши меня, как Его величество может быть причастен к смерти каких-то жалких простолюдинов, - фыркнула она, убедительно играя свою роль. Ей нужно было разговорить преступника, а для этого безжалостно сыграть на его чувствах.

- Не сомневаюсь, что для вас с Науном люди — это пыль под ногами! Ни перед чем не остановитесь ради своих целей! И вам невдомек, что вас окружают живые люди, у которых есть семьи и любимые люди! Мои родители погибли во время бунта, который затеял твой фальшивый Владыка, чтобы захватить власть! Я и сестра остались совсем одни, и я…

Его губы задрожали, и он в бессильной злобе запрокинул голову, не желая выглядеть жалко перед той, кого ненавидел. В сердце Кымлан что-то оборвалось, заныло, задрожало. Она не хотела думать о том, какими последствиями обернулся мятеж, который они затеяли. Сколько людей, невинных, простых горожан погибло на пути Науна к трону. Скольких растоптало, уничтожило, стерло в пыль его самолюбие и тщеславие.

- Расскажи, что случилось, - тихо попросила Кымлан, искренне сочувствуя мальчику, чью жизнь они изуродовали. - Я знаю, что для тебя уже слишком поздно, но, возможно, я смогу помочь твоей сестре.

- Зачем тебе это? - криво усмехнулся преступник разбитыми губами.

- Потому что у меня тоже есть сестры, и я не понаслышке знаю, как мучительно больно терять близких людей. Я не хочу тебя пытать, мне важно услышать твою историю.

Что-то в словах Кымлан заставило его задуматься. Он внимательно изучал ее лицо, будто раздумывая, говорить или нет.

- Я служил в дворцовой страже под началом твоего отца, командира Чильсука, - начал свой рассказ мальчишка. - Мои родители прислуживали министру финансов, в чей дом мятежники ворвались первыми. Они не разбирали, кто прав, кто виноват — убивали всех без разбору, и моих родителей тоже. На утро я едва нашел их изувеченные тела, над которыми рыдала моя сестра. Слава Небесам во время мятежа она осталась дома, иначе расправились бы и с ней. Мне известно, что бунт был устроен специально, чтобы принц Наун взошел на трон, якобы при поддержке народа. Но в тот же день я ушел со службы и поклялся отомстить.

Глава 7 Кымлан

Кымлан быстро собралась в дорогу и уже на следующий день трусливо сбежала из Пхеньян. При воспоминании о Хынане, которому она дала - и нарушила – слово, сердце вскипало от вины, перекрывая горло удушливой волной. Она понимала мотивы Науна, но не могла принять их душой. Быть правой рукой Владыки было непросто. Не этого хотела Кымлан, когда поддержала младшего принца. Она мечтала служить своей стране, а в итоге стала карательным мечом Владыки. Каждая смерть оставалась на сердце запекшейся раной, которая никогда не заживет полностью. Как ни старалась Кымлан убедить себя, что иначе нельзя, и все это в будущем принесет пользу Когурё, у нее ничего не получалось. Как ни пыталась она обрасти броней, за которую не смогут пробиться ни угрызения совести, ни жалость, ни сочувствие, - ничего не выходило. С каждым днем она все яснее понимала, что служба во дворце не просто тяготит ее – она лишает последней надежды и вытягивает все силы, превращая Кымлан в пустую оболочку без души. Возможность увидеться с семьей и получить хоть маленькую передышку была словно глоток свежего воздуха в гнилой зловонной яме. Ей действительно это было необходимо.

Его величество настоятельно предлагал отправить вместе с ней сопровождающих, но Кымлан отказалась. Имея огненную силу, ей не страшен никакой враг. Хотя для себя она решила применять ее только в самых крайних случаях.

Кымлан оседлала гнедую кобылку, которую не так давно ей милостиво подарил Владыка, и направилась на север. Кымлан так сроднилась с Исугом, который буквально читал мысли, что долго не могла привыкнуть к другому коню. Поэтому далеко не сразу дала ей имя – Мунгын. Но постепенно пришлось свыкнуться и с новым боевым другом, и с новой жизнью.

Кымлан останавливалась на ночлег на постоялых дворах, невольно вспоминая свое путешествие в Когурё, когда они с девочками вырвались из рабства. Какое это было чудесное время! Тогда им казалось, что их жизнь полна лишений, и поймать на ужин хотя бы зайца было невиданной удачей. Но теперь все былые трудности казались веселым приключением по сравнению с тем, через что приходится пройти сейчас. Теперь Кымлан не нужно было ночевать под открытым небом и спать на холодной земле. Каждый день ее ждал горячий ужин и теплая постель, а за отдельную плату и кадка с водой, чтобы смыть с себя дорожную пыль и усталость. Но какой же одинокой она себя чувствовала… Тогда ее наполняла счастьем мысль, что она возвращается домой, у нее была цель, стремления, желания. А теперь? Хочет ли она чего-нибудь? Есть ли у нее теперь свои желания? Кымлан не могла ответить на этот вопрос.

Через пять дней она увидела вдалеке крепостную стену и центральные ворота Куннэ. Что-то встрепенулось в душе, оживляя полумертвое сердце. Дом. Родной дом, который согревал свои теплом, утешал и убаюкивал Кымлан. Наивные мечты, детские воспоминания, первая любовь, первое разочарование и первая потеря – все было связано с Куннэ.

Сердце затрепетало, когда она прошла через массивные ворота и окунулась в до боли знакомую атмосферу любимого города. Ничто и никогда не заменит ей уютную красоту извилистых улочек, неповторимый шум рыночной площади, зеленую вершину центрального холма, где когда-то росло Дерево рода. Острая, болезненно-горькая ностальгия пронзила сердце, когда она посмотрела на безжизненную горную вершину. Кымлан вдруг стало так жаль себя, так жаль потерянного времени, несбывшихся надежд и потерянной любви, что она не смогла сдержать слез. Натянув поглубже капюшон теплого плаща, она тихонько плакала, скрывая свое лицо от любопытных зевак и украдкой утирала слезы.

- Кымлан! Это Кымлан Избранная здесь! – послышались со всех сторон возгласы, и Кымлан дернулась, как от удара хлыстом. Ну конечно, нужно было раньше подумать о маскировке – в Куннэ ее знали все, это не Пхеньян. Опустив голову и неловко кивая на приветствия, она слегка пришпорила Мунгын и поскорее скрылась от любопытных глаз, завернув на хорошо знакомую дорогу, ведущую к дому.

Спешившись, Кымлан толкнула ворота и вошла во двор родного дома. Здесь все было как и прежде, будто и не прошло несколько мучительных месяцев, за которые жизнь подвергла Кымлан очередным испытаниям.

- Кымлан! Дитя мое! - ахнула нянюшка, приложив пухлые ладони к губам.

- Няня… - прошептала Кымлан, вспоминая, как точно так же она вернулась домой из мохэского плена. Тогда, также, как и сейчас, первой, кто ее встретил, была нянюшка Дэгам.

В несколько широких шагов она преодолела разделявшее их расстояние и заключила любимую няню в объятия. На несколько минут Кымлан затихла, поглощенная нахлынувшими чувствами болезненной радости от воссоединения с родным человеком.

- Ты так похудела! Одни кожа, да кости остались… - ворчала добрая женщина, осматривая свою подопечную с головы до ног.

- Няня, ты всегда так говоришь! - легко рассмеялась Кымлан, погладив няню по плечу. - Если верить твоим словам, от меня уже должна была остаться одна лишь тень!

Кымлан не могла перестать улыбаться, разглядывая морщинистое лицо любимой няни. «Надо бы взять кого-нибудь ей в помощь, - подумала она. - Она стареет, ей все тяжелее заниматься домашними делами».

- Скоро вернутся девочки и господин Чильсук, подожди, я быстро что-нибудь приготовлю, ты небось голодная! - всплеснула руками нянюшка Дэгам.

- Я лучше пойду их встречу, а потом с огромным удовольствием поем твой суп с потрохами. Очень по нему соскучилась! - сказала Кымлан. Ей хотелось прогуляться до дворца, где прошло ее счастливое детство, вновь пройтись по знакомым улицам Куннэ и окунуться в воспоминания.