Девичник в космосе

Глава 1

В клетке было сухо, тепло и сытно. Но это все равно была клетка. В которой все мы сидели в ожидании своей участи. Словно пойманные в силки звери на потеху хозяину, которому отныне и принадлежат права на нашу жизнь.

Еда здесь была обильной, но совершенно безвкусной: белково-витаминный концентрат, содержащий необходимые микроэлементы и биологические добавки. Места для сна в меру удобными. Пространства, чтобы размяться, не мешая другим, тоже хватало. Но это ничего не меняло. Глаза все равно с тоской смотрели туда, за серебристые прутья клетки, ограничивающие нашу свободу. Хотя… С каждым прожитым в замкнутом пространстве днем острота чувств притуплялась все сильней и сильней. Эмоции умирали. На смену им приходила апатия.

Клеток здесь было много. Если подойти к передним прутьям, то в ряду напротив я могла увидеть пять загонов, содержащих в себе минимум по пять-семь женщин, принадлежащих к самым разным расам. Итого в этом просторном и гулком помещении содержалось более пятидесяти пленниц. Но даже несмотря на то, что никто не оставался в одиночестве и изоляции, психика неизбежно ломалась у всех. Я видела, как постепенно гасли глаза пленниц, напуганных своей участью до такой степени, что кроме шороха и шагов наших надсмотрщиков, других звуков в помещении не было. И когда раздавались уверенные, тяжелые мужские шаги, все мы, будто смытые в море приливной волной, невольно мгновенно вжимались в заднюю стенку клеток. И ждали: кому не повезет сегодня? Кого заберут, чтобы больше никогда не вернуть?

То, что мы сбивались в кучки в дальних углах клеток, нас не спасало. Никогда. Надсмотрщики всегда приходили, четко зная, кто им нужен. И вытаскивали несчастную жертву, даже если она забивалась за спины товарок по несчастью или пряталась в туалет. И никогда, никто не становился на их защиту. Самоубийц среди пленниц не было. Каждой хотелось пожить еще хотя бы чуть-чуть. А те, кого забирали, назад уже никогда не возвращались. Иногда, конечно, надсмотрщики приходили, чтобы втолкнуть в ту или иную клетку очередную насмерть перепуганную пленницу с остекленевшими от ужаса глазами. И тогда остальные расслаблялись. В этот раз пронесло.

Сегодня мы тоже привычно дружно вжались в заднюю стенку клетки, едва заслышали ненавистные шаги. Звук соприкосновения ботинок на магнитных подошвах с металлическим полом не спутать ни с чем. Мы дежурно замерли, съежившись, стараясь стать меньше и незаметнее. Но потом…

— Ну вот! — набатом вдруг прогремел под сводами ангара самодовольный и неприятный мужской голос. — Все, что сейчас есть! Выбирай любую!

Слышать такое было страшно. Но и непривычно. Надсмотрщики обычно делали свое черное дело молча. А сегодня…

Шаги медленно, но уверенно приближались. Самодовольный вдруг предложил:

— Если хочешь, бери двух. Или трех. Хотя, признаться, я не понимаю твоей логики: ты же можешь оставить себе после успешной операции любую! — В самодовольном голосе слышалось то ли осторожное любопытство, то ли какое-то опасение. — И я об этом даже не узнаю…

— Эти уже прошли медицинский контроль, — хрипловато перебил Самодовольного другой голос. Холодный и равнодушный. Мертвый. От него по коже дыханием космоса пробежался озноб. Это существо мужского пола явно было смертельно опасным.

— Логично! — несколько нервно хохотнул Самодовольный. — Вот теперь я, пожалуй, понимаю, почему тебя считают самым удачливым сукиным сыном, Шрам! Ты предвидишь даже те последствия, которые, скорее всего, никогда не наступят.

Шаги медленно приближались, периодически затихая. Видимо, мужчины задерживались у клеток, рассматривая их обитательниц. Пленницы слегка расслабились, но все равно испуганно переглядывались и не спешили отлипать от стен.

— Ты мне льстишь, Тейс, — так же сухо и безразлично отозвался второй. — Я тоже возвращался ни с чем из походов. Да и парочка удачных вылазок еще ни о чем не говорят. Мне странно, что ты так настаиваешь на нашем сотрудничестве. Даже согласен на нестандартные условия…

Как бы медленно ни шли мужчины, а я уже могла их видеть, хоть частично и мешали прутья клеток. Один из них, тот, что пониже и потолще, был одет в привычную серебристую робу: разновидность медицинской одежды, легко поддающейся обработке и при необходимости стерилизации. Все наши надсмотрщики носили такую. К этой робе еще крепился сзади капюшон, который они обычно натягивали на голову, заходя к нам в ангар, и прозрачные защитные очки-щитки, защищающие глаза практически от любых воздействий. Но на сегодняшнем нашем визитере не было ни капюшона, ни очков. Мне вообще почему-то показалось, что он здесь главнее всех.

Его спутник был выше его почти на голову. Поджарая фигура, потрепанный комбинезон наемника, на каждом бедре по кобуре с бластером, на поясе куча кармашков, содержащих другую смертельную для врагов ерунду. В какой-то момент у меня в груди болезненно екнуло сердце: показалось, что рядом с серебряным боссом идет землянин. Я растерялась, от робкой надежды мелко и противно затряслись пальцы, обмякли ноги. Неужели? Неужели меня, наконец, вытащат?.. Хотя… Я еще раз, уже внимательнее, скользнула взглядом по высокой фигуре. Если землянин — пират, то это ненамного лучше, чем сидеть в клетке, ожидая своей очереди на модификацию.

— Если тебе кто-то и льстит, Шрам, то точно не я, — все так же самодовольно ответил серебристый. — Я не считаю необходимым льстить своим наемникам. Достаточно хорошо оплачивать их услуги. А тебя я хочу заполучить для того, что еще никому не удавалось. Да-да, не смотри на меня так! Четыре экспедиции, четыре команды, которые сгинули. Я хочу, чтобы за это дело взялся ты и довел его до победного конца!

Я поняла, что ошиблась с оценкой расовой принадлежности наемника в тот момент, когда эта парочка остановилась у соседней клетки и серебристый кивнул на нее:

— Вон, смотри, у меня есть парочка килл. Или ты не хочешь соплеменниц?

Высокий будто не услышал, что ему предлагают. Смотрел куда-то вперед и молчал. А потом вдруг холодно и неприязненно протянул:

Глава 2

Слезы так и не пролились. Я долго лежала в каком-то полуступоре-полусне. Эмоции и чувства словно окаменели. Я ничего не хотела, мне ничего не требовалось. Только память изредка подбрасывала мне лица друзей. Такими, какими я их запомнила после того первого и последнего ужина на борту пассажирского межзвездника…

— …Какая же ты счастливая, Оль, — выдохнула не совсем трезвым тоном Милита, отчаянно цепляясь за мою руку и провожая заинтересованным взглядом попавшегося в коридоре яоху в строгом деловом костюме. — Я так тебе завидую! Будет ли когда-нибудь, кто-нибудь так же любить меня, как Стейн любит тебя? — Милли споткнулась, философски вздохнула и мечтательно продолжила: — Стейн всегда был таким строгим и сдержанным! Лишний раз не улыбнется, находясь в лаборатории. И за каждую ошибку спрашивал так, словно от нее зависела жизнь всех граждан Альянса! Пока не увидел тебя!..

В этом месте я тоже споткнулась. Не потому, что была недостаточно трезва. И не потому, что внезапно сломался каблук модной туфельки. А потому что в первую же минуту знакомства со Стейном умудрилась расколотить дорогущую реторту, облить Милитину реактивом, из-за воздействия которого не только лабораторный халат, но и платье блондинки полезло клочьями прямо на теле. Испугавшись, что арлинта заработает химический ожог, не думая о том, что вокруг полно сотрудников-мужчин, я, сама не знаю как, одним движением содрала с арлинты пострадавшее тряпье, оставив ту лишь в кружевном белье и чулках на подвязках. Весьма провокационный внешний вид. Смутивший меня почти до истерики. В отличие от самой Милитины. Та, ничуть не смущаясь, продефилировала на высоких тонких каблучках через все помещение, попутно раздаривая всем воздушные поцелуи, взяла с вешалки чей-то халат и, не спеша, в него замоталась. А потом до вечера успокаивала меня, отпаивая каким-то иномирным аналогом валерьянки и рассказывая, что я нечаянно исполнила ее мечту. Дескать, она давно мечтала показаться директору в одном белье и продемонстрировать роскошь своей фигуры. Но никак не представлялся удобный случай.

После этого случая мы с Милли стали подругами. И эту дружбу не разрушило даже то, что через две недели после начала моей работы в лаборатории я начала встречаться со Стейном. Помню, как нервничала, собираясь рассказать Милитине, что Стейн выбрал меня. И как блондинка легкомысленно пожала плечами, выслушав меня. Попутно пожелав мне счастья. А также с полной энтузиазма улыбкой сообщив, что, видимо, это не ее мужчина. Раз предпочел ей другую.

За ужином на корабле Милли перебрала мартини. Я ее с трудом довела до отведенной ей каюты. И это был последний раз, когда я ее видела живой. Видимо, подруга слишком крепко уснула под влиянием алкоголя, и не слышала ни сигнала тревоги, ни как на нас напали. Хорошо, если она умерла во сне и ничего не почувствовала…

— Ты почему сегодня ничего не ела? — вырвал меня из забытья хриплый рык Шрама. — Я же тебя предупреждал, что сразу узнаю, если ты решишь что-то сделать с собой!

Грубо разбуженная и выдернутая из сна в ненавистную реальность, я приподнялась на одном локте и из чистого противоречия огрызнулась, глядя прямо в темнеющие от злости сиреневые глаза:

— А тебе не приходило в голову, что я могла быть попросту не голодна? Не все после секса жрут как не в себя! Некоторым в первую очередь требуется сон! Разве не знал?

Пират слегка опешил от моего ответа. Постоял, подумал, пристально глядя на меня, а потом буркнул, отходя от кровати:

— Вставай и одевайся! Ты уже больше тридцати часов на моем корабле и еще ничего не ела. Так не пойдет! Поедим вместе, заодно я присмотрю за тобой!

Есть не хотелось. Тем более, в такой компании. Но проводив взглядом спину вышедшего в соседнее помещение Шрама, я решила не нарываться на конфликт. Пока. Пока не разберусь, куда, к кому и зачем я попала.

Молча выбравшись из-под одеяла и неприятно поразившись тому, как дрожат ноги, угрожая в любой момент подогнуться, я распечатала сначала пакет с бельем. Трусы фасона «боксеры» из эластичной ткани не имели размера, растягивались на любые габариты, но были не особо приятны к телу. Бюстгальтера не было совсем. Только такая же эластичная, как и трусы, майка. Я поморщилась, но выбора не было. Оставалось лишь порадоваться, что у меня не слишком большая грудь и майка с успехом может заменить бюстик.

Натянув белье, я распечатала второй пакет и вытащила унифицированный комбинезон. Не люблю одежду в обтяжку. Она слишком подчеркивает все недостатки моей худосочной фигуры. Хотя… Если вспомнить, что за время плена у меня округлились не только щеки… А значит, комбинезон обтянет и беспристрастно продемонстрирует все мои округлости… Так и вышло.

Едва я, бесшумно ступая босыми ногами, а обуви у меня не было, вошла в соседнюю комнату, как сиреневые глаза посмотревшего на меня Шрама потемнели до состояния грозового неба на Земле, а сам Шрам шумно втянул ноздрями воздух и скомандовал:

— Садись! Говядину можно всем расам. Я сверился с пищевым анализатором. Так что ешь!

Как говорится на Земле, назвался груздем — лечись дальше! Если я сюда пришла, то отказываться принимать пищу глупо. Поэтому я молча проскользнула на место напротив пирата. Но из чувства противоречия ехидно огрызнулась:

— Это смотря из какого существа добывали эту говядину. Если фарнское производство, то ешь эту тухлятину сам!

Шрам молча положил кусок мяса в рот, прожевал, проглотил, нанизал еще один кусок на вилку. И только после этого, вопреки всем моим ожиданиям рыка, спокойно сообщил:

— Мясо с одной из земных колоний. Люди лучше всех выращивают его. С остальных планет Альянса мясо, как правило, имеет специфический привкус. Но если ты имеешь что-то против землян, то можешь выбрать себе в автомате то, что тебе больше нравится.

Я не ожидала такого. И того, что спустя три месяца безвкусной питательной бурды вновь попробую земную пищу. И того, что пират будет настолько спокоен и учтив. Словно я не его рабыня, а мы присутствуем на каком-нибудь светском рауте. Против моей воли на глаза навернулись слезы. Дрожащими пальцами нанизала на вилку кусок мяса и, осознавая, что если не отвлекусь хотя бы на что-нибудь, то позорно разревусь прямо за столом, срывающимся голосом спросила:

Глава 3

Человеческая психика — странная штука. После слов Шрама о том, что ему от меня нужен секс два раза в день, я вечером долго ждала, когда же буканьер вернется в каюту. В первый раз он меня почти изнасиловал, взяв в бессознательном состоянии, но теперь-то я была живее всех живых. И чем больше утекало времени, тем нервознее мне почему-то становилось. Воображение подкидывало одну картинку за другой, а я ничего не могла с этим поделать. То фантазия рисовала мне, как Шрам возвращается в каюту, с порога командует раздеться и лечь в кровать, а потом бесцеремонно расстегивает ширинку и… От размера мужского достоинства Шрама в моем воображении меня бросило в пот.

Я в этот момент как раз закончила составлять список необходимого. И, наверное, лишившись пищи для размышления, мое сознание само по себе переключилось на клубничку. Осознав это, я вскочила со стула, на котором сидела, и возбужденно пробежалась по помещению. А потом остановилась возле пищевого автомата и заказала себе стакан ледяной воды. Получив требуемое, заставила себя медленно и мелкими глотками выпить все до дна. Немного полегчало. Но прислушавшись к себе, я с ужасом поняла, что это ненадолго. Что-то глубоко внутри меня боялось, но в то же время ждало, когда пират придет и заявит свои права на мое тело. Мне срочно требовалось на что-то отвлечься, если я не хотела превратиться в озабоченную нимфоманку, ожидающую своего господина. Или принять холодный душ. Проклятый пират!

Стоило хоть чуть-чуть ослабить внимание, и фантазия подкинула мне новое издевательство, изобразив, как мы со Шрамом моем друг друга под душем. Жемчужные пузырьки пены, жалящие струи воды, бьющие прямо под подтянутому, напряженному прессу буканьера, огромный, подрагивающий от нетерпения поскорее вонзиться в меня член, выглядывающий из завитков темных волос и мужские губы и руки, терзающие в сладкой муке мою грудь… С губ непроизвольно сорвался стон вожделения и…

Я опомнилась от звука собственного стона там же, у пищевого автомата. Стакан, из которого я пила ледяную воду, валялся на полу. Дыхание со свистом и хрипом вырывалось из груди, словно в помещении не хватало кислорода. И мне стало страшно. Никогда ранее со мной такого не было. Никогда я еще не была до такой степени возбуждена. Что со мной случилось? Может, этот извращенец что-то подмешивает в еду? Чтобы его пленницы были посговорчивее. Звучало разумно. И страшно для меня.

Медиком меня можно было назвать разве что с очень, очень большой натяжкой. Я была в гораздо большей степени биологом. И чуть-чуть химиком. А уже потом медиком. Я знала, из чего состоит мое тело. И как протекают в нем те или иные процессы. Иногда даже знала причины возникновения этих процессов. Когда они относились к прогрессу или регрессу тела. А вот возникновение вожделения ранее в сферу моих интересов как-то не попадало. Чтобы избавиться от этой мучительной, унизительной для меня тяги, я поначалу принялась мерно расхаживать по комнате и цитировать законы генетики. Вроде бы помогло. Голова была занята тем, что я приноравливала законы Менделя к шагам: за один проход мне необходимо было процитировать только один закон, торопиться было нельзя.

Генетика не подвела меня и в этот раз. Где-то на законе расщепления признаков я вдруг осознала, что напряжение меня отпустило, а дышать стало легче. Словно в каюте включилась дополнительная вентиляция. К закону чистоты гамет я переходила с широчайшей улыбкой на губах. Все-таки недаром мой преподаватель в Академии говорил, что генетика — единственная наука, которая спасет разумных от вымирания! Он был прав!

Как вошел Шрам, я, увы, не услышала. Наверное, поэтому я позорно споткнулась, потеряла равновесие и полетела носом вперед, когда услышала его вопрос:

— О каких аллелях ты бормочешь?

От шанса разбить себе лицо меня спасли руки пирата. Он как-то очень уж ловко поймал меня в полете и прижал к себе. А я, невольно обхватив его руками за шею, сглотнула, заглянула в сиреневые глаза, и внезапно осознала всю дурость происходящего. Что должен был подумать буканьер, зайдя в помещение и увидев, как я мечусь из угла в угол, бормоча под нос непонятные ему слова? Что его пленница рехнулась?

— Аллели — это различные формы одного и того же гена, — ответила кратко, опасаясь, что если начну разъяснять подробнее, то он точно сочтет меня сумасшедшей. И быстро спросила, отчаянно желая переключить внимание Шрама на что-то другое: — Ты где был?

Прямые черные брови пирата, под углом поднимавшиеся от переносицы к вискам, от удивления изогнулись дугой:

— Вообще-то, работаю, готовлюсь к экспедиции. Но ты мне не пара, чтобы иметь право задавать подобные вопросы, тебе так не кажется?

Осознав, что я ляпнула, покраснела так, что щекам стало больно. И принялась молча выкручиваться из мужских рук. До чего же он меня довел!..

— Ольга? — хмуро позвал Шрам, понаблюдав за моими усилиями и не думая меня отпускать. — Что случилось? Ты какая-то странная. Рассказывай!

И этот невозможный буканьер, не напрягаясь, отнес меня к кровати, усадил на нее и сам сел рядом, всем своим видом демонстрируя, что он внимательно меня слушает.

Я открыла рот. Поняла, что не знаю, как выкручиваться из создавшейся по моей же вине ситуации. Закрыла его и беспомощно посмотрела на Шрама. Тот молча ждал, внимательно глядя на меня.

И тогда я решилась. В конце концов, я не маленькая, наивная, беспомощная девочка. Я — взрослая, ответственная женщина. Привыкшая отвечать за свои слова и поступки. Глубоко вздохнув и опустив голову по причине того, что смотреть все-таки в лицо Шраму сил не хватало, я коротко выдохнула:

— Ты сказал, что тебе от меня нужен секс два раза в день. Но сам вечером не явился… А я привыкла выполнять взятые на себя обязательства. В конце концов, я надеюсь, что ты тоже выполнишь свои обязательства и отпустишь меня, когда все закончится.

Шершавые, загрубевшие от нелегкой работы, теплые пальцы взяли меня за подбородок и заставили поднять взгляд на буканьера. Заглянув мне в глаза, он спокойно ответил:

Глава 4

Вместо заявленных суток, Шрама не было две ночи и три дня. Я дергалась, не имея никаких известий, не зная, что с ним, и что ждет меня, если Шрам не вернется. А на это были все шансы, исходя из прочитанного в предоставленном мне буканьером файле. Я уже тысячу раз прокляла себя за то, что выпросила информацию. Иногда лучше неведение — это настоящее благо. А от лишней информации можно сойти с ума.

Я не задумывалась о том, почему меня так беспокоит, что будет с буканьером. Беспокойство за собственную судьбу и за жизнь пирата глушила единственным доступным мне способом: работой. Пользуясь тем, что некому вытаскивать меня из-за стола, я часами просиживала в своей импровизированной лаборатории, экспериментируя и фиксируя результаты, лишь на короткие промежутки времени отходя от стола, чтобы выпить воды или посетить санблок. Если раньше эта сыворотка, которую я пыталась создать, была для меня чем-то вроде ключа к иной, более роскошной, чем сейчас жизни, неким маяком, вехой, ступенью в карьерной лестнице, то, пообщавшись со Шрамом, я незаметно для себя прониклась горячим желанием запретить всяким уродам коверкать людям и инопланетникам жизнь. Теперь моим маниакальным желанием создать сыворотку, «запирающую» геном и не позволяющую искусственно вносить в него изменения двигал страх. Страх, что однажды меня постигнет та судьба, которой я счастливо избежала, приглянувшись Шраму. И яростное желание отомстить за мою разрушенную жизнь хотя бы таким способом.

Сама идея сыворотки родилась у меня еще на первом курсе академии. После одной страшной экскурсии на астероид, куда Альянс ссылал тех модификантов, кто не в состоянии был ассимилироваться в мирном обществе и не поддавался социализации. Помнится, тогда я, еще не лишившаяся иллюзий до конца землянка, была до глубины души шокирована цинизмом, с которым был организован быт колонии модификантов. Тогда мне было непонятно, почему мужчины и женщины, чтобы выжить и заработать, должны были драться на арене. Это сейчас я, уже закончившая академию и кое-что повидавшая, знаю, что некоторые виды модификаций в принципе отрицают пацифизм и толкают своего носителя на силовое решение любой, даже самой мелкой проблемы. И гладиаторские бои на арене были наилучшим выходом для подобных существ. Они давали возможность относительно безопасно для окружающих выплеснуть агрессию и заодно заработать кредиты на жизнь. А тогда я, совершенно потерянная, стояла у заграждения смотровой галереи и наблюдала, как на арене сшибаются в драке три огромных мужика. Больше всего меня тогда шокировало не то, что одного из троих гладиаторов унесли с арены на носилках. И не то, что второй уходил с арены, баюкая наполовину оторванную руку. А капли крови и других телесных жидкостей, брызнувшие на стеклянную стену прямо напротив моих глаз от удара кулаком одного индивидуума в челюсть другому.

Я не могу сказать, что идея родилась именно в ту минуту. Но спустя примерно пару месяцев я вывела свою первую формулу и показала ее преподавателю. Препод счел формулу сырой и недоработанной. А чтобы наверняка мне это доказать, предоставил место в лаборатории для проведения опыта. И понеслось.

Привычная, до мелочей знакомая работа помогала хотя бы частично заглушить тревогу. Внести изменения в формулу. Записать какие. Составить сыворотку. Протестировать свойства. Записать результаты. Испытать на ДНК водяных блох с моей родной Земли. И снова все зафиксировать.

Вообще, в лабораториях Арганадала в качестве подопытных использовались микроорганизмы с планеты Патана, с поэтическим названием Sollea Lilleus. У этих козявок был наиболее сложный из всех известных геномов — шестьдесят четыре тысячи генов! Тогда как, например, у меня и всех остальных людей геном составляет «всего» двадцать три тысячи генов. Но, увы, Шрам не смог мне достать Sollea Lilleus. Вместо нее, поставщик всучил пирату «равноценную» замену — земную водяную блоху. Не совсем, конечно, равноценная замена. Но сойдет.

Шрам появился на пороге каюты в конце третьего дня, когда я уничтожила после очередного неудачного эксперимента последних блох из второго контейнера. Второго из трех. Прислонился плечом к стене у входа, посмотрел на меня долгим усталым взглядом и хрипло скомандовал:

— Идем, тебе нужно занять место в противоперегрузочной капсуле. Мы улетаем немедленно.

Я спорить не стала. Быстро убрала все, что могло разбиться, рассыпаться или разлиться и послушно подошла к буканьеру. Шрам выглядел просто ужасно: словно почерневшая, высохшая кожа, ввалившиеся, вылинявшие до серости глаза, как будто спекшийся рот. Не живое существо, а оживший труп. И я не сдержалась:

— Ты совсем не отдыхал эти трое суток?

Шрам дернул уголком рта, за плечо выводя меня в коридор и закрывая за нами дверь в каюту:

— Вот сейчас стартуем, ляжем на курс, а потом ты мне потрешь спинку в душе… Ну и после этого завалимся спать. Вдвоем. Ты, в мое отсутствие, уверен, тоже пренебрегала режимом.

Остро захотелось съязвить: «Да, папочка!» Но я сдержалась и в ответ только фыркнула. Шрам неисправим.

От присутствия на корабле буканьера я успокоилась настолько, что умудрилась даже подремать в капсуле. Что было, конечно же, очень кстати с учетом планов Шрама на вечер. Это для него секс — энергетическая подзарядка. А я часто после такого, как выжатый лимон. Особенно с учетом того, что Шрам прав. Без него я уделяла сну удручающе мало времени.

Несмотря на свое громкое и грозное обещание, душ Шрам принимал в одиночестве. Предварительно велев мне накрыть на стол, взяв для него из автомата блюда с самым высоким содержанием белка. Шрам и раньше предпочитал белковую пищу. Поэтому просьба не удивила. Как и жадность, с которой пират поглощал еду. Словно не ел целую вечность. Меня даже подмывало спросить, а перекусывал ли он хоть что-нибудь за пределами корабля. Но я промолчала. Как бы там ни было, главное, что он вернулся назад. С остальным разберемся.

Глава 5

Производить забор крови у самой себя было до крайности неудобно. Особенно с тем оборудованием, которое было в наличии. Но как говорится, выбирать не приходилось, а необходимость — мать всего. Все равно одномоментно много крови брать нельзя: ослабею и не смогу работать. А кровь обрабатывать необходимо пока она свежая. Иначе толку не будет.

Первая порция сыворотки была готова только к десяти часам вечера по внутреннему времени корабля. Ее должно было хватить на три инъекции. Но этого было мало. Если бы я спохватилась сразу, то, наверное, можно было бы обойтись одной-двумя инъекциями. А так утром придется снова откачивать у себя кровь и делать новую порцию. Я невольно поежилась, заранее предвкушая весь спектр «удовольствий» от вынужденного донорства.

С инъекционным пистолетом наперевес я подошла к кровати. Шрам снова горел от температуры. Но бреда уже не было. Я поджала губы. Выходит, на антибиотик этой гадости наплевать, а организм буканьера сдается. Здоровый, цветущий мужчина у меня на глазах превращался в горелую деревяшку. Если сыворотка не подействует… Об этом думать не хотелось.

Я рассчитывала после первой инъекции сыворотки поспать хотя бы несколько часов. Видит космический бог, сон и отдых мне были крайне необходимы, прошедшие сутки меня измотали. Однако, у Вселенной оказались свои планы на меня и мое времяпровождение. Спустя минут двадцать после первой инъекции сыворотки Шраму стало хуже, и начался ад.

Симптомы нарастали с такой пугающей скоростью, что у меня не оставалось времени, чтобы остановиться, подумать, проанализировать. Шрам горел, бредил и метался по постели как одержимый. Мне приходилось одновременно делать ему компрессы в попытке хоть немного сбить температуру, удерживать его от падения на пол и членовредительства себе самому, и пытаться хоть что-то найти в галанете. Хотя бы понять, что я делаю не так. Неужели недостаточно очистила антитела? Или модифицированный геном пирата не принимал сыворотку, рассчитанную на обычных людей? А потом мне вообще стало дурно от посетившей меня догадки: впопыхах я все расчеты делала, исходя из человеческой физиологии. Но Шрам ведь инопланетник и модификант! Если его физиология кардинально отличается от физиологии среднестатистического гражданина Альянса, то моя ошибка может стоить ему жизни!

Компрессы, казалось, высыхали, едва коснувшись кожи Шрама. Мне даже чудилось, что вода, перемешанная со спиртным, с шипением испаряется со лба мужчины, настолько горячим он был. В какой-то миг мои действия превратились в бездумные движения робота: смочить, отжать, положить на тело, и так по кругу. Мыслей и чувств не осталось. Я не могла ни на секунду отойти от кровати даже для того, чтобы самой глотнуть воды. Стоило сделать шаг в сторону, как Шрам начинал метаться с утроенной силой. Словно одно мое присутствие действовало на него успокаивающе.

Я не могу сказать, сколько все это длилось. Минуты и часы слились для меня в одну мучительную бесконечность. В набор простых действий, которые я выполняла, не думая. Просто думать уже не могла. В какой-то момент у меня словно перегорел предохранитель. В голове стало пусто, мысли куда-то ушли. А следом за ними исчез и страх, что Шрам умрет у меня на руках, а я останусь во власти циничного и не особо умного мерзавца. Я сама словно выгорела от той лихорадки, которая терзала организм буканьера. И от меня словно осталась пустая оболочка. Тело без души, сердца, чувств и ощущений.

Приступ лихорадки у Шрама пошел на убыль где-то ближе к утру. Его кожа перестала гореть от слишком высокой температуры, а он сам вытянулся на спине и затих. Словно умер. Даже дыхания не было слышно. Наверное, мне следовало бы испугаться. Хотя бы для приличия. Но я настолько устала и измучилась, что меня хватило лишь на то, чтобы цинично проверить пульс у пирата на шее. Пульс был. Слабый, но размеренный. И вот тогда до меня дошло, что кризис, кажется, позади.

По-хорошему мне следовало сменить на кровати скомканное и смятое постельное белье, взять у Шрама анализ крови и проверить, как там поживают его лейкоциты и антитела, вкатить ему вторую дозу сыворотки, сходить в душ самой, выпить питательную болтушку и лечь поспать. Но сил у меня хватило лишь на самое необходимое. Я сделала инъекцию Шраму, доковыляла до пищевого автомата и заказала себе болтушку, и заставила себя проглотить ее в несколько больших глотков. Я бы и этого не делала. Но мне нужны были силы. Нужно было восстановить баланс собственного организма. Потому что впереди было еще очень много работы.

Допив болтушку, я пристроила, не глядя, куда-то пустой контейнер, не имея сил нести его в утилизатор. И сказав себе, что все остальное может подождать несколько часов, пока я отдохну, без сил свалилась под бок пирату. Отключилась мгновенно. Словно в черную воду нырнула.

***

Спала я, по ощущениям, недолго. А проснулась от неприятного чувства чужого взгляда на лице. Не вскочила только потому, что неожиданно осознала: тело будто деревянное и отказывается мне подчиняться. На мгновение накатила паника. Но уже вместе со следующим ударом сердца включилась память. И я вспомнила и адскую ночку, и болезнь Шрама, и почему я в таком разобранном виде.

— Прости, что разбудил, — вдруг раздался совсем рядом с ухом хриплый, едва слышный шепот. — Не хотел. Но и не смог заставить себя отвести взгляд в сторону. Поспи еще… Тебе это нужно.

Шрам. Очнулся! Меня приливной волной затопило какое-то странное чувство. Будто я сделала очень важное открытие, и вся Вселенная признала его. Глаза распахнулись сами собой, а губы тоже по собственной воле растянулись в улыбке:

— С возвращением! — Я быстро изучила лицо Шрама и невольно нахмурилась: — Как ты себя чувствуешь?

Прежде чем отвечать, буканьер добросовестно прислушался к своему организму, и это порадовало. Хорошо, что ему хватает здравого смысла не бравировать, едва вернувшись от края жизни.

— Жив. В остальном сложно сказать. Наверное, бывало и получше. Но в любом случае я дышу и сердце мое бьется, а это уже немало. Уверен, это целиком и полностью твоя заслуга. — А потом, немного помолчав и испытывающе заглядывая мне в лицо, осторожно спросил: — Трудно пришлось? Что это вообще было?