Девочка для ледяного

Пролог

Если бы я знала, что в ту ночь за окном стоит смерть —

я бы пригласила её войти первой.

— Разрешаю обесчестить мою жену.

Эти слова прозвучали как удар под дых.

Я не могла поверить своим ушам.

Лионель, мой муж, стоял передо мной с ледяной усмешкой на лице, словно это была шутка. Но я знала, что он не шутил.

— Гаррет! — крикнул он, глядя на меня с жестокой насмешкой.

Дверь в мою комнату со скрипом отворилась, и в проеме появилась массивная фигура. Гаррет, конюх, сильный, как дуб, и мрачный, как грозовая туча.

Его лицо было испещрено шрамами, а глаза, холодные и безжизненные, не выражали ни злобы, ни жалости.

Я всегда побаивалась его угрюмого молчания, поэтому обходила конюшни стороной. Он выглядел так, словно в прошлом был головорезом, и ничуть этого не стеснялся.

— Раз не захотела дать развод по доброй воле. Значит, тебя, дорогая моя, застукают с конюхом. Здесь. В твоей спальне, Риэль, — улыбнулся Лионель.

Взглядом, полным неприкрытого обожания, он скользнул по изящной фигурке своей возлюбленной Лизетты Соун.

Белокурая красавица Лиз копалась в моей шкатулке, стоящей возле зеркала, как хозяйка, уже въехавшая в дом.

Она прикладывала мои серьги к своим ушам и любовалась своим отражением. Любовница мужа уже примерила не только мое любимое кольцо, но и мой титул с будущей фамилией. На её губах звучало имя «Маркиза Лизетта Делагарди», словно оно всегда принадлежало ей по праву.

— Даю тебе последний шанс, — произнес Лионель.

Его голос был равнодушен, словно он обсуждал погоду, а не мою судьбу.

— Я, как обманутый супруг, которому наставили рога, вправе вышвырнуть неверную супругу из дома в одной рубахе. Совет министров встанет на мою сторону. Газеты тоже! — усмехнулся он. — Твоя репутация будет растоптана. Увы.

— Где документ? — прошептала я, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

— Вот так бы и сразу! — усмехнулся муж, доставая бумаги и выкладывая их передо мной. — Подпись нужно поставить вот здесь.

Его палец властно указал на место, где должна была стоять моя подпись.

Если коротко пересказать эту стопку бумаг, то при разводе мужу остается всё, включая мое приданое и наследство, а мне большое спасибо за прожитые годы.

Я смотрела на стопку листов как на приговор.

Я чувствовала, как мое сердце сжимается от боли, а разум наполняется отчаянием. Я мысленно попрощалась со всем, что было мне дорого, со всем, что составляло мою жизнь. Даже мои украшения перейдут к новой владелице поместья Вельшир.

Но в этот момент, когда я уже была готова поставить свою подпись, мой взгляд упал за окно.

Там, в снежной мгле, я заметила человеческую тень. Она была четкой, высокой, неподвижной, словно застыла в ожидании. Тень стояла в двадцати шагах от окна, и её взгляд, казалось, был направлен прямо на меня.

Или мне так показалось?

Я не знала. Но было в ней что-то зловещее. Словно хищник притаился в тени деревьев и ждет добычу.

Я не смогла отвести взгляд от этой тени.

Она наклонила голову, словно изучая меня, и в этот момент я почувствовала, как по моей спине пробежал холодок.

Я затравленно посмотрела на мужа и вдруг поняла, что стоит мне оставить свою подпись, как мне перережут горло.

— Ты куда это смотришь? — произнес Лионель, его голос звучал холодно и раздраженно. — Я жду.

Он сделал паузу. Обменялся взглядом с Лизеттой.

В её глазах заплясала злобная искра. Она подошла, как кошка, и стала ластиться к Лионелю.

— Ты мне закажешь к этим серёжкам гарнитур? — промурлыкала она детским голосом, её глаза светились обожанием. — Я хочу колье и браслет. Только с такими же камушками.

«Да», — едва слышно ответил муж, улыбнувшись.

Его рука покровительственно коснулась её плеча. Лизетта шумно вздохнула, прижимая мои любимые серьги к груди и бросаясь обратно к моей шкатулке.

— Я жду подпись! — резко произнёс муж, а я вновь посмотрела в окно.

Тень исчезла. Растворилась в темноте заснеженного сада.

Если я подпишу — я умру. Если я не подпишу — будет ещё хуже…

Я посмотрела на конюха, понимая, что впервые в жизни не знаю, что делать!

— Я вот одного не понимаю, Лио. Зачем играть в благородство? — послышался вздох Лизетты. — К тому же, насколько я знаю, если жена изменила, то разводят намного быстрее!

— Всё! Надоело! — резко произнёс Лионель, вырвав у меня из рук бумаги.

Перо выпало из моих рук на пол.

— Гаррет! Разрешаю тебе делать с ней всё, что хочешь! — приказал муж.

Арт убийца 16+

Глава 1

Лизетта схватила мою шкатулку и прижала к груди.

Гаррет сделал шаг ко мне.

Я попятилась.

Сердце стучало, будто часовой механизм, сошедший с ума.

Конюх грубо схватил меня за руку, тонкое кружево манжеты порвалось под его пальцами. Я попыталась вырваться из его железных объятий, но он был сильнее. Гаррет повалил меня на кровать, и я почувствовала его тяжесть на себе. Запахи пота, кожи и конюшни окутали меня, вызывая тошноту и страх. Его колено впивалось в моё бедро, а рука зажала рот. Лизетта рассмеялась, её смех был похож на издевательство.

— О, как мило! Она сопротивляется! Сделай ей больно, Гаррет. Пусть запомнит, что место женщины — на коленях.

Я увидела яркую вспышку. Потом еще одну. И еще.

Лионель держал в руках шкатулку, которую здесь называли светописью. Что-то вроде нашего фотоаппарата.

— Спокойной ночи, дорогая! — произнес муж и вышел из комнаты, увлекая за собой Лизетту.

Дверь за ними закрылась.

На замок.

— Тише, мадам, — раздался тихий, почти умоляющий голос Гаррета, и он резко отпрянул, словно опасаясь меня. — Я… не причиню вам вреда… Простите, я просто сделал так, чтобы всё выглядело… натурально…

Я зажмурилась, поражённая до глубины души. В его голосе было столько искренности и тепла, что я не могла поверить своим ушам. Он не враг. Он просто человек.

— Мадам, у меня и в мыслях нет обидеть женщину. У меня самого жена и сын, — послышался тихий голос Гаррета.

— Тогда почему ты согласился на такое? — прошептала я, не в силах сдержать дрожь в голосе.

— Когда господин собрал всех слуг мужского пола, я подумал, что лучше я, чем кто-то другой, — ответил он, опустив глаза. — Я вас не трону. Но если вызовется кто-то другой, он… он может и выполнить приказ. Вы — женщина красивая. Почти как моя жена.

Слёзы навернулись на глаза. Я коснулась его руки — шершавой, тёплой, человеческой. Он легонько сжал мою руку. В этом жесте было что-то невероятно трогательное.

— Спасибо, Гаррет, — улыбнулась я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

Я впервые в жизни заговорила с ним. Кто бы мог подумать, что этот неуклюжий конюх окажется таким удивительным человеком?

— Вы можете ложиться спать, — сказал он, явно робея. — Я посижу в уголочке, чтобы вас не смущать. Простите, что порвал вам платье.

Он кивнул, смущённо отвёл взгляд и уселся в угол, словно стыдясь самого своего присутствия. Его неловкость была почти трогательной.

Я опустилась в кресло, всё ещё дрожа от пережитого.

Я знала, что этот брак не кончится ничем хорошим. Очнувшись в теле невесты возле алтаря, сомлевшей от внезапно обрушившегося на нее счастья, я уже тогда всё поняла.

Красавец-жених выглядел раздражённым. Слова брачной клятвы он произносил сквозь зубы. Все присутствующие знали: это не акт единения двух любящих сердец. А слияние двух толстых кошельков и древних фамилий.

“А теперь жених поцелует кошелёк невесты!” — усмехнулась я, зябко обнимая себя обеими руками.

Это конец. Конец всему.

Я свернулась в кресле, как обиженный щенок, прижав колени к груди. Щёки горели от слёз — тёплых, нелепых, бесполезных.

Слёзы не вернут мне честь. Не вернут дом. Не вернут даже ту жалкую иллюзию, что я хоть что-то значила в этой жизни.

Я плакала тихо, почти беззвучно, но Гаррет всё равно услышал.

— Мадам… — прошептал он, робко приближаясь. — Простите меня… Я… я не знал, что всё так обернётся…

Он стоял в полушаге, не решаясь коснуться меня, как будто я была вазой из тончайшего фарфора и малейшее прикосновение разобьёт меня вдребезги. Возможно, так и было.

— Уйди, — прохрипела я. — Ты не виноват. Виноваты все… кроме тебя.

Но он не ушёл. Сел на корточки у подножия кресла, опустил голову и замер. Я чувствовала его присутствие — тяжёлое, как вина, но тёплое, как последний уголёк в остывающем камине. И это тепло, пусть и чужое, пусть и случайное, немного смягчало боль.

Я закрыла глаза, задыхаясь от бессилия.

Заснула я под утро. Или, скорее, отключилась — сознание просто сдалось под тяжестью ужаса: завтра придут свидетели — слуги, соседи, даже, быть может, сам председатель Совета министров — поставят свои подписи под лживым актом моего позора. А через день утренние газеты выйдут с моим портретом на первой полосе: «Маркиза Делагарди поймана с конюхом в собственной спальне».

Когда я проснулась, щёки были мокрыми, словно я попала под дождь. Тело ныло от холода и усталости, но хуже всего было внутри — там, где раньше билось сердце, теперь зияла пустота.

Я свернулась в кресле, как раненый зверёк, и плакала, пока не выплакала все слезы. Плакала не от страха, даже не от боли — а от ощущения полного бессилия. Будто меня стёрли с лица земли, не спросив, хочу ли я исчезнуть.

И тут я скользнула глазами по комнате и увидела, что дверь в коридор открыта.

Не настежь — но достаточно, чтобы в щель проникал слабый утренний свет и запах мороза. Я моргнула, не веря своим глазам.

Гаррет по-прежнему спал в углу, уронив голову на стул, одна рука свисала, пальцы касались пола. Он не вставал. Значит… кто-то открыл дверь снаружи.

Грудная клетка напряглась, будто рёбра сжались вокруг сердца, пытаясь его удержать.

Как?

Муж запер нас на ключ. Я слышала щелчок. Чёткий, зловещий, как приговор.
А теперь — открыто.
Как будто кто-то… или что-то… захотело, чтобы я вышла. Холодок, уже знакомый мне по вчерашней ночи, прошёл по спине. Я словно чувствовала чужое присутствие.
Я встала на дрожащие ноги и подошла к зеркалу.
Глаза — красные, опухшие, лицо бледное, как бумага. Волосы растрёпаны. Я выглядела так, будто уже умерла — просто забыла лечь в гроб.
Вышла в коридор. Тишина. Потом я услышала приглушённый голос и звон фарфора. Звуки доносились из столовой.
Там, за роскошным столом, в окружении утреннего света, сидел Лионель. Он ел. Спокойно, изысканно, будто ничего не произошло. Перед ним — тарелка с яйцами, беконом, бокал вина и небольшие булочки. Перед ним лежала свежая газета, которую он увлечённо читал.
И — ни одного прибора для меня. Ни чашки, ни тарелки. Меня уже вычеркнули из дома. Просто ещё не объявили об этом публично.
Я больше не хозяйка. Я — никто.
Муж поднял на меня удивлённые глаза, и уголки его губ дрогнули в усмешке.
— Риэль, как ты как вышла? — спросил он, не скрывая ленивого любопытства. — Дверь была заперта снаружи.

Глава 2. Он

Я ненавижу тебя, моя девочка, так сильно, что кожа на пальцах трескается, когда я сжимаю кулаки.

Моя рука сжала рукоять ножа, пытаясь передать ему всю мою ненависть.

Пальцы сжались в кулак. Черная перчатка затрещала, будто лопнула от холода. По полу поползли трещины, как по стеклу, когда мой гнев достиг предела.

Я подошел ближе, скользя взглядом по ее шее, руке, по ее губам. Моя тень полностью поглотила ее, накрыла собой.

Мои пальцы сами потянулись к её полуоткрытым губам, словно ловят ее дыхание. Я не коснулся ее. Не потревожил покой.

Медленно отводя руку, я прижал эти же пальцы к своей маске — к губам, словно поцелуй, которого не было.

Моя рука провела линию по воздуху в сантиметре от кожи, будто запоминала контур её лица. Словно я хочу отделить ее от всего мира.

Она спала, сжавшись, словно вокруг нее одни враги.

Я присел рядом с ней, видя, как подрагивают ее веки.

— Если бы не твое счастливое лицо во время свадьбы, на вопрос: «Кто против этого брака?», я бы не стал молчать, — прошептал я.

Она не ответила. А я продолжал пожирать ее взглядом, ее разорванное платье.

— Жаль, ты не слышишь. Они сейчас обсуждают, как лучше подать тебе яд. В сладком чае или в десерте? — прошептал я едва слышно, как шепчет тьма.

Она сидела в кресле, а я смотрел на нее из темноты. Я бросил взгляд на темный угол, где храпел конюх. Если конюх сейчас дернется или мне покажется, что он проснулся, я его убью.

Она простонала во сне. Стон вырвался из ее полуоткрытых губ. Мучительный, протяжный.

Я почувствовал, как от ее стона в штаны напряглись, заставляя задыхаться от желания.

Нет! Не сейчас…

Я смотрел на ее бледное лицо, слушал ее дыхание.

— Сейчас я — ненависть, которая хочет тебя — до крови, до слёз, до безумия, — прошептал я. — Но ты меня запомнила другим…

Она снова не ответила. Мне захотелось сорвать с нее платье, сжать ее тело так сильно, что она забудет, кто ее муж.

Я хотел, чтобы она закричала — не от страха, а от того, что я — зверь, которого она выпустила из клетки.

Я усмехнулся.

— Даже если ты будешь кричать. Даже если ты будешь биться. Даже если ты будешь ненавидеть меня… Ты — моя. Я хочу положить твоё сердце себе в грудь. Я хочу вдохнуть твой крик подо мной. Я не убью тебя, девочка. Я сделаю хуже. Я заставлю тебя просить, умолять, чтобы я взял тебя.

Она что-то шептала во сне. А ее лицо озарилось надеждой.

— Кому ты молишься, девочка моя? Ты хоть знаешь, кто тебя слышит?

Ну что ж, давай сыграем в игру. Кто услышал, тот и бог.

— У тебя очень жестокое божество, моя девочка, — прошептал я.
Моя рука крепко сжала рукоять ножа, а по зеркалу пополз иней.

Арт убийца 2 16+

Глава 3

— Когда я проснулась… дверь была открыта, — ответила я тихо.

Лионель нахмурился, словно ему это не понравилось.

Я сама не понимала, как это получилось. Кто освободил меня из ловушки?

Муж на миг замер. Потом усмехнулся, и его лицо снова стало спокойным.

— Лизетта уехала за свидетелями, — продолжил Лионель, откусывая кусок тоста. — Ничего страшного. Все и так подпишут. Они уже знают, что на кону.

Я сжала пальцы в кулаки, чувствуя знакомую дрожь в груди. Он сказал это так мягко, так спокойно, будто мы ведем светскую беседу. А я вдруг поняла: он даже не злится. Он рад. Он свободен. И это хуже любого оскорбления.

Лизетта вернётся… и с триумфом наденет моё кольцо на палец.

— Ты проголодалась? — спросил Лионель, опустив руку под стол, чтобы тут же вернуть ее на место.

Да, я чувствовала, как стресс подъедал последние ресурсы моего организма. И сейчас, когда муж напомнил мне о еде, я вдруг осознала, что съела бы половину стола.

На лице Лионеля было что-то вроде снисхождения.

Он встал и направился в сторону коридора, вышел и спустя пару минут вернулся.

— Даже здесь ты решил поиздеваться, — произнесла я, видя, как он возвращается на место.

— Ну почему же? — заметил Лионель. — Мы с тобой прожили вместе десять лет. Я всё надеялся, что смогу тебя полюбить. Но, увы… Не вышло.

Но я села за стол.

Сейчас не время показывать свою гордость.

Неизвестно, когда мне удастся поесть в следующий раз.

Эта мысль меня пугала.

Я хотела запомнить эту роскошь, эти изящные приборы, эту тонкую, почти полупрозрачную фарфоровую тарелку, красивую белоснежную салфетку и огромную вазу с цветами перед собой.

Моя служанка Рита принесла чай и десерт с маленькой ложечкой.

Я смотрела на десерт, а до меня вдруг дошло, что это последний такой роскошный десерт в моей жизни. Больше никто не станет бегать вокруг меня, угадывая мои желания. Вероятно, у меня даже слуг больше не будет. Ведь после конюха ко мне даже близко не подойдут, чтобы не испачкать об меня свою репутацию.

Я сжала ложечку. Не хочу думать, что будет дальше. Мне и так страшно.

Только поднесла ложку ко рту, как в дверях появился дворецкий — старый мистер Холлингс, седой, уставший, с висящими, как у бульдога, щеками.

— Прошу прощения, милорд… — начал он, не глядя на мужа, а поворачиваясь ко мне с поклоном, в котором сквозила странная… почтительность. — Письмо для маркизы.

Моё сердце дрогнуло. Маркиза. Он всё ещё называл меня так. Я сжала кулаки, словно пытаясь удержать то, что удержать невозможно — последние мгновения моей прежней жизни. Пока не подписаны бумаги — я ещё маркиза. Недолго осталось.

Письмо было сложено аккуратно, запечатано воском без герба — просто круглая капля чёрного воска, как след поцелуя в темноте. Мои пальцы дрожали, когда я ломала печать.

Внутри — одна строка, выведенная резким, почти властным почерком:

«Я приготовил тебе подарок. Думаю, он тебе понравится. Выйди в сад».

Глава 4

Сердце стучало, как шаги за спиной, которых ты больше всего боишься.

Почерк незнакомый. Но в нём была сила, уверенность, твердость. Каждая черта — как прикосновение.

Рука задрожала. Не от страха.

От волнения.

Кто?.. Откуда он знает, что мне нравится?

Лионель встал так резко, что стул взвизгнул по паркету, будто в агонии. Он вырвал письмо у меня из рук — пальцы его сжали бумагу, как горло. Ему хватило секунды, чтобы прочитать.

Через мгновенье письмо рассыпалось в его пальцах, превратившись в снежную пыль. Холодные хлопья упали на пол… и растаяли, как тайна.

— Любовник? — прошипел муж, и в его голосе зазвенела ревность.

Он не любил меня, но считал своей собственностью.

— Почему ты решил, что любовник? — спросила я, и мой голос прозвучал странно… мягко. Спокойно. Уверенно. Словно эти строчки прошептали моему сердцу: «Ты не одна. Есть кто-то, кто хочет сделать тебе приятное…».

Мы оба замерли.

А я — почувствовала. Не ветер, не холод, не страх.

Присутствие.

Словно кто-то или что-то было рядом. Всё это время.

— Пойдём, — сказал Лионель, вставая. — Посмотрим, что тебе подарил твой таинственный поклонник.

В его голосе — насмешка. Но в глазах — тень сомнения. Он был уверен, что в этом мире у меня не осталось ни родных, ни друзей. Никого, кто бы мог дарить мне подарки.

Я пошла вслед за мужем — не потому что хотела.

А потому что любопытство тянуло посмотреть, что это за подарок.

Мы вышли в сад.

Мороз хрустел под ногами, как кости под сапогом. Воздух был прозрачен, почти священен — и в этом хрупком свете, среди снега и молчания лежала Лизетта.

Она была одета в алое платье — то самое, в котором вчера смеялась над моим позором. Волосы распущены, как у невесты. Руки сложены на груди, губы чуть приоткрыты — будто в последний раз произнесли моё имя.

А вокруг неё — розы. Замерзшие, хрупкие, острые. Их лепестки сливались с тёмными пятнами на снегу…

Сначала я приняла эти пятна за лепестки роз, скованные ледяным дыханием зимы. Но чем ближе я подходила, тем яснее становилось: это не лепестки. Это кровь.

Не грязная, не уродливая. Изящная. Словно вино, пролитое из дорогого бокала.

Тот, кто сделал это, не просто оборвал жизнь. Он высек её, как скульптор высекает шедевр из камня.

Я шагнула ближе.

Не отвращение — восхищение ударило мне в грудь.

Она больше не смеётся. Не примеряет мои серьги. Не крадёт мою жизнь, как будто она — её по праву.

Я почувствовала волнение. Оно заполонило мою душу, пока глаза бегали по сторонам.

Кто мог это сделать?

И тут я склонила голову набок, замечая то, чего не заметила раньше.

Арт Лизетта. 16+

Глава 5

Мои серьги, любимые, сверкающие, как звёзды, выдернутые из ее ушей, лежали рядом на льду. А чуть поодаль — обрывки бумаги, той самой, на которой должны были стоять подписи свидетелей моего падения.

Он знал: я пойму. Оценю спящую в снегу среди роз красавицу, которая вчера мечтала о моей боли, а сейчас лежит в крови и розах передо мной. Оценю мои серьги, выдернутые из ее ушей, словно она недостойна их носить.

Воздух резал легкие, но внутри меня горело. Словно тьма услышала мои молитвы, увидела мои слезы, почувствовала мою боль.

Не облегчение — огонь. Огонь желания. Желания увидеть его. Прикоснуться. Узнать, чьи глаза смотрели на меня из тьмы. Чьи пальцы вырезали эту мрачную поэму на снегу.

Я почему-то была уверена, что вчерашняя тень среди деревьев и подарок неотрывно связаны.

В заснеженном мире, где царила мертвая красота, я ощутила его присутствие. Он был рядом, следил за мной, ждал. Его желание увидеть, как я принимаю его дар, было почти осязаемым. Но я уже приняла этот дар. Всем своим существом, каждой клеточкой, каждым вдохом.

Я подняла глаза туда, откуда рождался снег. На мои губы упала снежинка. Как поцелуй тьмы. И я почувствовала, как она тает от моего дыхания.

Лионель, бледный, как снег, стоял позади. Его уверенность, которую я когда-то видела, рухнула. Он не сводил глаз с тела своей возлюбленной и дрожал, как лист на ветру.

Через мгновенье он бросился к ней, обнимая ее безжизненное тело. Я видела, как вздымаются его плечи, словно он плачет? Неужели? Мой муж плачет? Никогда не видела его слез.

Задыхаясь от душевной боли, Лионель повернулся ко мне.

— Это… это ты? — прохрипел он, а его голос срывался от отчаяния. — Ты это сделала?!

Я обернулась и посмотрела на него. Впервые за долгое время я ощутила власть.

— Нет, — ответила я тихо, почти ласково. — Это не я.

Лионель вскочил, его лицо исказилось, глаза налились кровью.

— Кто это сделал?! — закричал он. — Быстро отвечай!

— Я не знаю, — произнесла я, с наслаждением глядя на слезы, которые текли по его щекам.

Сколько слез я пролила, пытаясь разбить невидимую стену между нами. Сколько слез я выплакала, чувствуя, что со мной обращаются как с вещью.

И теперь я вижу, как плачет тот, у которого мои слезы вызывали смех.

— Врешь! Это ты! — заорал он, срывая голос. — Ты убила её! Ты… ты…

Он схватил меня за плечи, тряс, как тряпичную куклу. А потом — удар.

Щека вспыхнула. В ушах зазвенело. Я упала на колени в снег, и вкус крови наполнил рот.

Но я не заплакала.

Как будто я знала, что кто-то придёт… и унесёт мою боль в обмен на кровь.

Я не знала его имени.

Но моё сердце было преисполнено благодарности.

Кто бы это ни был.

В это же мгновенье я представила, как невидимые руки сжимают горло Лионеля, как его тело лежит рядом с Лизеттой, а снег впитывает его последние слова. Эта мысль, словно горячее пламя, разлилась по моим венам.

Я подняла глаза к саду, к деревьям, к аллее, где прошлой ночью заметила тень. Словно он был там. Смотрел на меня, ждал, помнил. И я поняла: то, что я видела за окном, было не предупреждением.

Это было признание. Тихое, кровавое, без слов.

В этот миг всё изменилось.

Мороз больше не резал мою кожу, воздух не душил меня.

Внутри разгорелся интерес. Кто-то видел меня не как маркизу, не как жену, не как жертву. А как меня. Кто-то слышал, как я шептала в кресле: «Это конец». И ответил не словами, а кровью на снегу.

Меня охватила дрожь, но не от холода, а от осознания. Та тень за окном... Она не ждала. Она слышала мои мольбы и проклятия.

«Я вижу тебя, — шептала она. — Я слышу тебя…».

И впервые за всю эту проклятую жизнь я захотела, чтобы тьма обняла меня.

Глава 6

Чтобы её пальцы впились в мою плоть.

Чтобы её губы шептали моё имя в темноте.

Лионель поднял Лизетту на руки, словно невесту, с такой осторожностью, что казалось, он боится разрушить её хрупкость.

Его пальцы впивались в алую ткань платья, будто пытаясь удержать последнее дыхание её жизни.

Он не произнёс ни слова. Не заплакал. Просто развернулся и пошёл к дому, сгорбившись под грузом не тела — а всего рухнувшего мира.

Я осталась одна. Снег хрустел под ветром, розы застыли в безмолвном поклоне, а я стояла посреди этой зимней тишины. И вдруг я почувствовала — убийца здесь. Не шаги, не дыхание, а едва уловимый перепад температуры и чувство опасности.

Воздух передо мной стал плотнее, тяжелее, будто кто-то встал между мной и светом.

Я не обернулась, не испугалась. Я знала.

— Тьма пришла посмотреть, как я приму твой дар? — прошептала я, глядя на то место, где лежала Лизетта. — Или... чтобы убедиться, что я достойна его?

Тишина. А потом — шорох, но не ветра. Слишком чёткий, слишком намеренный.

Он словно ждал, чтобы я повернулась.

Высокая, мощная мужская фигура в чёрном стояла среди чёрных стволов аллеи, в двадцати шагах от меня, где снег сходил на нет и начиналась тень старых вязов.

Снег не смел касаться его плаща — будто боялся растаять от жара, скрытого под чёрной тканью, туго обтягивающей широкую мускулистую грудь. На его лице была маска, похожая на оскал смерти, сквозь прорези которой сверкали льдисто-серые, почти прозрачные глаза под тенью чёрных, красивых, хищных бровей.

И эти глаза убийцы смотрели на меня с ледяным обожанием.

Сначала я почувствовала страх. Словно меня коснулось дыхание смерти.

Первой мыслью было бежать в дом.

Но ноги словно примерзли, и я осталась стоять на месте.

Он смотрел на меня, словно изучая. Плавно склонив голову набок, он следил за каждым моим движением.

Я видела, как напряглась мышца на его шее — медленно, будто он сдерживал свое желание перерезать мне горло.

Его пальцы, обтянутые чёрной перчаткой, сжимали рукоять ножа, с которого на снег капала кровь.

Его взгляд был острым, как лезвие. И сейчас лезвие его взгляда скользило по мне, заставляя меня цепенеть от ужаса.

Мир сузился до одного звука — собственного пульса.

Я бросила робкий взгляд на тропинку, ведущую к спасительной двери.

“Не успею!” — пронеслось в голове.

И я поняла, что обречена.

Я стояла затаив дыхание, чувствуя, как моё тело отзывается на его присутствие — не страхом, а дрожью ожидания.

Он меня тоже убьет? Или нет?

Глава 7

Время отмеряли капли крови, которые стекали с его ножа.

Каждый вдох становился труднее — не от холода, а от тяжести его взгляда, будто он втягивал в себя моё дыхание, мою волю, мой страх.

— Кто ты? — дрожащим от страха и волнения голосом спросила я, чувствуя, что от одного его взгляда сбивается моё дыхание, как у животного, пойманного в ловушку.

Он не ответил. Но в его молчании было что-то завораживающее, опасное и хищное.

Я выдохнула, глядя на нож в его руке. Он словно захотел, чтобы я его увидела, поэтому повернул его в руке так, что тусклый свет упал на серебристый металл.

Этот нож в его руке шептал мне ответ.

У меня внутри все похолодело.

— Зачем ты это сделал? — прошептала я.

Рука в чёрной перчатке, словно в замедленной съёмке, поднялась в воздух. Я замерла, не в силах отвести взгляд от этого таинственного жеста.

Сердце колотилось так, будто пыталось предупредить меня: «Он опасен». Но тело уже перестало слушать разум. Я паниковала. Тихо, молча, глядя как завороженная на его руку.

Убийца медленно коснулся своих губ. Этот жест был простым, но в нём таилась скрытая сила. Его большой палец прижался к тому месту, где под маской скрывались его губы. Он задержался там, словно давая мне возможность почувствовать этот момент, прежде чем продолжить.

“Он что? Приказывает мне молчать?” — пронеслось в голове среди лихорадочных мыслей.

Затем, с грацией хищника, он медленно провёл пальцем, словно ведя им по своим губам, от одного уголка рта к другому. Это движение было наполнено чувственностью, оно казалось интимным, почти личным. Жест был безмолвным, но он говорил громче любых слов.

Я ловила его взгляд и чувствовала, как пульс под кожей становится громче, чем любые слова.

В этом жесте не было угрозы. В нем было что-то похожее на… обещание, что моё имя уже на его губах. Обещание, что он пробовал его на вкус, и этот вкус навсегда останется с ним.

При этом убийца не проронил ни слова.

Но я почувствовала, словно он коснулся не своих губ, а моих. Резкий выдох и оцепенение.

Черная перчатка указала на меня, а потом он прижал руку к своей груди, оторвал ее и снова прижал.

Он заявил права на меня. “Ты — моя”, — шептал мне этот жест. Права, которые я чувствовала каждой клеточкой своего тела.

Снег хрустнул под ботинком, нарушая тишину.

Этот звук был единственным в этом мире, который существовал сейчас. Мир сузился до нас двоих: меня — в разорванном платье, с кровью, которая ещё не успела застыть на губе, и его — в тени, с холодным лезвием ножа в руке и моим именем.

Разум замедлился, а сердце ускорилось, будто пыталось компенсировать недостаток мыслей.

Я понимала, что моя жизнь ничего не стоит. Что он может разрушить ее движением руки. Но вместо того, чтобы отнять ее, убийца развернулся и направился прочь плавной походкой хищника. Ветер поднял его плащ, и я смотрела на его походку. Широкие плечи не двигались, но двигались его узкие бедра.

Я же осталась стоять на месте, как вкопанная, надеясь, что холодный воздух, врывающийся в мои лёгкие, вернёт мне прежнее самообладание.

Убийца исчез в тени, но его присутствие осталось в дрожи в коленях, в том, как мои пальцы сами сжали юбку, будто пытаясь победить панику и страх.

Я провела языком по разбитой губе, где ещё не засохла кровь.

И вдруг поняла: вкус крови теперь смешался с внутренней дрожью, которая все еще не унималась после его жеста.

Глава 8

Я вернулась в свою комнату — не потому что хотела, а потому что других стен у меня не осталось.

Старинное зеркало в золотой раме встретило меня как старый судья. Я подошла ближе, посмотрела на свое отражение.

Потом осторожно, словно боясь потревожить боль, дотронулась до разбитой губы. Кровь уже засохла, оставив тонкую коричневатую черту. Лицо было бледное, под глазами залегли темные тени. Но в самих глазах появился какой-то огонь.

Я смотрела на своё отражение и не узнавала ту, что дрожала в кресле всего несколько часов назад.

— Боже мой… — я сглотнула. — Поверить не могу…

Я прижала руку к губам, скрывая собственный шепот.

— Он это сделал ради меня.

Мысль, простая и ужасающая, вызвала у моего тела такую реакцию, что я сама себя испугалась.

Боже мой. Что со мной происходит? Я прижала руки к щекам и несколько раз сильно тряхнула головой, чтобы прогнать из головы странные мысли.
Я восхищалась.

Восхищалась мрачной элегантностью убийства.

Восхищалась тем, как он уложил Лизетту — не как труп, а как дар.

Восхищалась его фигурой. Красивая мужская фигура в таинственной маске и в плаще с капюшоном все еще стояла перед моими глазами.

Сердце забилось быстрее, когда я вспомнила поворот головы. Вспомнила его жест.

Но разум, этот назойливый страж порядка, шептал мне в ухо:

— Он — убийца. Он убил девушку. А ты… Ты этим восхищаешься? Ты больна, мать! Тебе срочно нужен орнитолог-астроном. У тебя кукушка по звезде пошла.

Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

— Правильно. Он убийца. Правильно. Это опасно. Правильно… Я не должна восхищаться им.

Но тут — мысль, которая, словно яд, отравляла меня изнутри: «Как красиво. Как справедливо».

Мне вдруг стало стыдно за собственные мысли. И я попыталась прогнать их из головы, тряся ею что есть силы.

Но я не могла. Наоборот. Чем больше я пыталась, тем настойчивей странные и страшные мысли лезли мне в голову.

Это делает меня такой же чудовищной, как он?

Или… впервые — настоящей?

Я сделала несколько глубоких вдохов, словно пытаюсь внутри себя найти невидимую точку опоры.

Но стоило мне закрыть глаза — и передо мной снова возникла замерзшая в снегу Лизетта. Руки на груди, как у спящей. Кровь — тёмной розой вокруг. И те серьги, мои любимые, лежавшие рядом, будто её уши больше не заслуживали их блеска.

А потом — он. Высокий, опасный, в маске. Словно оживший ночной кошмар. С ножом, с которого капала кровь, и льдистыми глазами, в которых я прочитала желание.

Мои мышцы напряглись. Дыхание перехватило. Я не позволила себе даже думать о таком!

— Нет, — прошептала я, отворачиваясь от зеркала, словно мое отражение пугало меня. — Нет, нет, нет…

В дверь постучали — не стук, а касание, будто кто-то боялся нарушить мою тишину.

— Войдите, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри всё дрожало.

Вошёл мистер Холлингс — тот же уставший, с глазами, полными невысказанных слов. В руках — поднос с завтраком. Чай, тосты, яйцо всмятку. На тарелке — даже красивые кубики масла, как в старые добрые времена, когда я была хозяйкой.

— Благодарю, — сказала я, кивнув.

Дворецкий поставил поднос, не глядя мне в глаза, но перед уходом замер и тихо произнёс:

— Карета милорда отъехала от дома полчаса назад.

— Куда? — спросила я, хотя уже знала ответ.

Глава 9

— К родным мисс Лизетты. Он везёт… тело. Хотел лично сообщить им… ужасную новость, — глухо ответил дворецкий.

Я кивнула. В груди — ни жалости, ни сочувствия. Только пустота, обрамлённая льдом.

Но эта пустота продлилась недолго. Ее вытеснила тревога — холодная, змеёй обвивающая шею.

Фотографии.

Те самые «светописи», что Лионель сделал, пока Гаррет изображал насильника.

Он ведь не просто так снимал. Он собирал доказательства моей измены.

И если они попадут в газеты…

Я не просто потеряю имя.

Я стану предметом насмешек, грязной сплетней для балов, предостережением для невест: «Не будь как Делагарди. Вон, влюбилась в конюха и погубила себя!».

Я начала ходить по комнате. От окна к кровати, от кровати к зеркалу, встречаясь взглядом с самой собой.

Каждый шаг — эхо.

Каждое дыхание — нервный вопрос: «Что теперь?»

За окном небо медленно темнело. Снег перестал падать, и мир застыл в ожидании.

Мужа всё не было.

Наверное, ползает на коленях перед несостоявшимся тестем и тещей, вымаливает прощения, что не уберег их дочурку. Разумеется, он мог позвать стражу. Но не позвал.

Потому что про мисс Лизетту уже ходят слухи. Причем не самые лучшие. И смерть в нашем доме станет поводом для новых сплетен.

Так что, скорее всего, ее смерть представят как несчастный случай в каком-нибудь месте, безопасном для репутации семьи.

Лионель, наверное, останется у убитых горем родителей на ночь. Сыграет скорбного жениха. Какой актёр…

Хотя…

Мне вдруг показалось, что он действительно любил ее. Той самой трепетной и нежной любовью, которой не досталось мне.

Я приблизилась к окну, словно пытаясь найти в снежной пелене ответ на терзающие меня вопросы.

Там, где ещё недавно лежала Лизетта, осталась лишь тёмная полоса, словно сама земля впитала её следы, оставив лишь напоминание о случившемся. Снег, как молчаливый свидетель, сохранял отпечаток её присутствия, но скоро он сотрёт всё, что случилось сегодня днём.

Я снова услышала стук в дверь.

Тихий, но настойчивый, он пронзил тишину, заставив меня вздрогнуть. Я уже почти убедила себя, что эта ночь будет наполнена лишь моими мыслями и кошмарами, но нет…

Когда дверь открылась, моё сердце провалилось вниз. На пороге стоял мистер Холлингс, его лицо было бледным, встревоженным, а в руках он держал конверт с круглой печатью из воска, которую я видела утром.

— Это... оставили у дверей сада, — прошептал дворецкий, его голос дрожал, как осенний лист на ветру. — Без посыльного. Просто... лежало на ступенях. Кто-то постучался… Я вышел, а там никого… Я опустил глаза и увидел письмо… Оно для вас…

Глава 10

Моё сердце сжалось, будто его вырвали из груди, а затем резко с болью вернули на место. Я узнала эту печать. Этот почерк судьбы, который невозможно забыть.

Я протянула руку, и мои пальцы дрожали — но не от страха.

Нет, это было ожидание, ожидание чего-то неизбежного.

Когда конверт оказался в моих руках, я почувствовала сиюминутное желание не открывать его, а тут же бросить в камин. Словно, если я не открою, ничего не случится, страшная игра закончится.

Но я понимала, что я должна его открыть.

Дрожащими руками я разорвала печать, и внутри оказались всего две строчки. Две строчки, которые изменили всё.

“Мой подарок ждет тебя на улице. Надеюсь, я угадал…”

Неожиданно из конверта мне на руку упал лепесток розы.

Мои глаза расширились от удивления.

Рука дернулась. Внутренности сжались, предчувствуя бурю. Словно это не лепесток, а ядовитая змея.

Я боялась сжать пальцы, держа лепесток в руках с трепетом и страхом. Он лежал в моей ладони и словно шептал: «Ты уже моя. Пусть даже не знаешь этого».

Я сжала пальцы, не зная, что лучше — принимать страшные подарки или умереть.

Где-то вдали, в коридоре, часы пробили девять. До полуночи оставалось три часа.

Отголосок этого звука гулким эхом наполнял пустой дом.

Сейчас я чувствовала, что очень боюсь разочаровать убийцу. Ведь если я его разочарую, следующей спящей в снегу красавицей могу стать я.

Собравшись с моральными силами, я вышла из комнаты, чувствуя, как тьма коридора окутывает меня.

Губы мои пересохли, сердце колотилось не в груди, а в горле, в пальцах, в висках. Каждый шаг по лестнице звучал слишком громко, словно дом пытался выдать меня.

Дубовая дверь сада с железной ручкой в виде змеи ждала меня в конце коридора, как врата в иной мир.

Я остановилась в двух шагах от нее, замирая, словно в нерешительности.

Воздух стал густым и тяжелым. Он здесь. За этой дверью. Прислушивается к моим шагам.

Я почувствовала его присутствие. Как будто пространство между нами уже сократилось, хоть мы еще не видели друг друга.

Я подняла руку. Пальцы задрожали от страха, смешанного с любопытством. Я не знала, что увижу за этой дверью. И от этого было как-то не по себе.

«Ты уже моя», — шептал лепесток в моей памяти, и мое тело сейчас, в эту секунду согласилось.

Я прижала ладонь к двери и сглотнула.

“Это игра!”, — прошептала я, задыхаясь от собственного шепота. — “Он играет со мной… Он диктует правила этой игры. Только вот я правил не знаю. Он как-то не удосужился поставить меня в известность…”

Дерево показалось холодным, и мне почудилось, что за дверью кто-то дышит. Будто убийца ждет, когда я открою ее.

“А что, если я не знаю всех правил?”, — пронеслась в голове пугающая мысль.

Боже мой, как меня шарахает из стороны в сторону.

Я провела языком по разбитой губе и ощутила вкус крови, смешавшийся с воспоминанием о его жесте. Я чувствовала, как внутри меня разгорается нечто большее, чем просто страх или паника. Интерес.

Я вдохнула глубоко, словно погружаясь в саму тьму.

Рука моя сама потянулась к дверной ручке. Металл обжёг ладонь, как холодное напоминание о том, что обратного пути нет.

Медленно повернув ручку, я услышала тихий, почти нежный щелчок, напоминающий вздох. Этот звук был словно музыка, которая теперь навсегда осталась в моей памяти.

Дверь поддалась, и я шагнула вперёд.

Арт героиня

Глава 11

Снег валил густыми хлопьями, укутывая всё вокруг белым саваном.

Я огляделась по сторонам и вдруг увидела силуэт, стоящий на коленях возле замёрзшего фонтана.

Это был Лионель, мой муж.

Я узнала его по длинным светлым волосам, которые трепал ветер.

Лионель стоял на коленях, его спина была прислонена к каменной чаше фонтана, голова безжизненно свисала на грудь. Руки раскинуты, как будто он пытался обнять что-то невидимое.

Перед ним в снегу лежала алая роза. Роза лежала так, будто её бросили к моим ногам — последний жест покаяния от мёртвого.

Мои глаза расширились от шока. Холод ударил в лицо, но это был не ледяной холод, а влажный, насыщенный запахом пролитой крови и мёртвых роз.

Я никого не видела вокруг, только сад, окутанный синевой сумерек, и аллею, усыпанную снегом, как пеплом.

Моя рука дрожала, когда я опустилась и подняла лежащую розу. Она была алой, свежей, невозможной в этом холоде.

И в эту тишину, в эту пустоту, в эту мёртвую паузу между прошлым и будущим ворвался голос.

— Ну как?

Я вздрогнула, будто меня ударили током. Голос был совсем рядом. Так близко, что я, судорожно поймав ртом воздух, замерла, забыв выдохнуть.

Убийца стоял за моей спиной.

Так близко, что я чувствовала тепло его тела, слышала тихое ровное дыхание, приглушённое маской.

В этот момент всё моё тело ожило. Кожа покрылась мурашками, плечи напряглись — не от страха, а от желания повернуться к нему. И посмотреть на него снова.

— Тебе нравится мой подарок? — прошептал голос совсем рядом, как шёпот дьявола из тьмы.

Каждое слово проникало внутрь меня. Словно эхо, эти слова повторялись в моей душе.

— Ты… не должен был… — выдохнула я, мой голос дрожал от силы, что росла внутри меня с каждой секундой его близости.

“Почему же не должен?” — прошептал голос внутри. — “Если бы Гаррет не оказался порядочным человеком, то сейчас бы всё обернулось иначе… И ты ещё думаешь над тем, стоит ли твоему мужу жить? Стоит ли жить человеку, который приказал слугам надругаться над его женой?”

— Ты ведь хотела этого, — шёпотом ответил убийца, спокойно, без упрёка, только с пониманием. — Я решил, что тебе понравится…