― Дочь, зайди ко мне в кабинет. Прямо сейчас, ― попросил отец, когда я присела в гостиной выпить чаю.
― Ладно, ― пожала плечами и сделала пару глотков из чашки.
Наверное, что‐то серьезное, иначе бы он срочно не звал меня к себе. Отца в принципе редко волновали мои дела, и мы практически не проводили время вместе, не говоря уже о важных делах.
Отставив чашку, я накинула на плечи шарф и прошла к отцу в кабинет. Он находился там не один.
― Здравствуйте.
― Привет, ― произнес незнакомец, с любопытством рассматривая меня с ног до головы.
Мне это не понравилось. Кто он вообще? И зачем здесь я?
― Присядь, дочка.
Я кивнула и присела в кресло напротив отца. Он выглядел немного растерянным и пытался спрятать свой взгляд. Странно, зная папу, он всегда уверенный в своих силах, а тут явно что‐то не так.
― Пап, что происходит? Зачем ты меня позвал?
― Настя, мне нужно познакомить тебя с одним человеком. Это Тимур Вяземский.
Мужчина поднял руку и помахал пальцами, словно я была его подруга.
― Ааа, зачем мне это знакомство? ― быть вежливой не очень хотелось, потому что вся ситуация мне казалось странной.
― Я твой будущий муж, детка. И лучше перед свадьбой нам познакомиться поближе.
Я резко перевела взгляд на отца в надежде увидеть в его глазах отрицание. Но он лишь уверенно приподнял голову и посмотрел на меня с надменностью. То есть он это планировал?
― Я выйду замуж только по любви, ― поспешила сообщить о своих намерениях, только кого они волновали.
― Полюбишь, не переживай. А нет, я тебе помогу, ― ответил Вяземский, скривив губы в нахальной ухмылке.
― Боюсь, что мы не придем к обоюдному решению. Я могу идти, отец?
― Настя, дело в том, что твоего разрешения спрашивать никто не будет.
― То есть?
― Ты выйдешь замуж за Тимура, хочешь этого или нет.
― Отец, что ты такое говоришь? ― я поднялась из кресла, смотря на него гневным взглядом.
― Детка, твоему папе нужно спасать бизнес. Ты же не хочешь, чтобы он лишился всего этого? Да и ты тоже.
― Что? Бизнес спасать? Пап, ты на грани банкротства? Но я здесь при чем?
― Пришло время платить по счетам, дочь.
― Ты о чем?
― Благодаря мне ты долгое время ни в чем не нуждалась. Теперь пора отблагодарить.
― Ты с ума сошел, ― выдохнула, отступая к двери, ― мама бы тебе не позволила сделать такое со мной.
― Я не мама, и ты будешь делать то, что я скажу! ― рявкнул он, поднявшись и стукнув кулаком по столу.
Внутренности скрутило тугим узлом.
Это что, реальность такая или я сплю?
― А то что? Лишишь меня всего этого? Из дома выгонишь? ― я взмахнула руками, не понимая, в чем успела провиниться. ― А знаешь что, я и так уйду. И на работу устроюсь! Да! А ты сам решай свои проблемы!
Я распахнула дверь, собираясь уйти, как вдруг услышала в спину гневный голос Вяземского:
― Сколько хочешь брыкайся, но придет время, и ты станешь моей. От этого тебя и отец не спасет.
― Настя, я так рада, что ты вырвалась ко мне на день рождения! Это же практически нереально! ― восторженно произнесла Вика, глядя на меня сияющими глазами.
Я улыбнулась ей в ответ и протянула букет цветов.
― Не наговаривай! Я всегда стараюсь радовать тебя своим присутствием. Вот если бы я не пришла, ты точно бы удивилась.
― Ой, ладно тебе! В любом случае безумно рада твоему присутствию! Иди обниму.
С Викой мы учились на одном факультете в университете. Познакомились на лестнице, случайно столкнувшись и завалив друг другу книги. А вдобавок еще и стукнувшись лбами. Потом долго еще хохотали с этой ситуации, сидя на перерыве в столовой за чашкой кофе. Так и стали общаться, и дружим уже восемь лет.
― Держи тебе подарок. Долго выбирала с учетом твоего вкуса.
― Ух ты, это же духи из последней коллекции!
Я улыбнулась, радуясь тому, что ей понравился мой подарок. Я слышала от нее, что она мечтает именно об этом аромате.
― Наська! Спасибо тебе огромное, малышка! Как же я тебя люблю.
― С днем рождения, подруга.
― Спасибо! Пойдем, наши уже все собрались!
Вот этого я и остерегалась. Зная Вику, она любит движ.
Признаться, я редко зависала в огромных компаниях. Почему‐то все обязательно любили напиться, а еще лучше ― устроить разборки. Вот это было совсем не для меня. Я бы предпочла тихий вечер с бокалом вина у телевизора, чем непонятные тусовки ради алкоголя. Такое себе развлечение.
Но войдя в комнату, я удивилась. Вместе со мной было всего семь человек.
― Всем привет, ― привлекла внимание ребят и тут же получила довольные крики и возгласы.
― Проходи‐проходи, я сейчас, цветы в воду поставлю.
Как оказалось, свободное место оставалось одно, как раз возле незнакомого мне парня. Интересно, обычно Вика приглашала кого‐то из друзей. Может, я чего‐то не знаю?
По закону наших тусовок мне сразу же предложили выпить. Кто бы сомневался! Нет, напиваться я точно не хотела, а вот бокал шампанского пропустить не прочь.
Если бы я не знала наверняка, подумала бы, что мне подливали водку. И нет, я не опьянела. Просто тот парень, незнакомец, он проявлял ко мне слишком большое внимание. Я было изначально подумала, что это новый ухажер Вики. Сначала даже смутилась от его внимания, а потом оказалось, что подруга решила меня сосватать.
― Ватрушечка, ну пойми, мне так больно видеть тебя несчастной. Сохнешь по своему Димке, а он… он там с шлендрами разными таскается. А на тебя вообще внимания не обращает.
Я улыбнулась и, взяв подругу за руку, обернулась на вход. Не хотела, чтобы меня кто‐то услышал.
― Димка ― это отдельная история, Викуль. Нам все равно вместе не быть.
― Ты о чем это?
Я пожала плечами.
― У меня в субботу свадьба. Извини, что не приглашаю.
― Свадьба? Что‐то глазки твои не сияют при ее упоминании. Да и вообще, ты не упоминала о сём событии.
― Особо и говорить не о чем, Вик. Меня никто не спрашивал о моих желаниях.
― Так, подруга. А ну‐ка, давай выкладывай, ― Вика потащила меня на диван в кухне и серьезным взглядом заглянула в глаза.
― Ладно, только ты никому, хорошо? Я даже говорить об этом не хочу.
― Ты же знаешь, что можешь мне доверять.
Я кивнула. Вика действительно кладезь тайн. Она всегда все держала в секрете, если ее об этом попросят. Потому я не боялась сейчас поделиться с подругой печальным событием своего скорого замужества.
― Отец на грани банкротства, ― тихо призналась я, опустив глаза на свои руки, ― и он решил выдать меня замуж за Тимура Вяземского. Сына его давнего друга.
― Он вообще не интересовался твоим мнением? ― удивленно переспросила подруга, на что я медленно покачала головой.
― Нет. Поставил перед фактом. Мой отец слишком большой эгоист. Ему плевать на мои чувства.
― Господи, какой страх. А как тебе этот Вяземский? Симпатичный?
Я пожала плечами.
― Он не урод. Все, что я могу сказать.
― Не убедительно как‐то. Может, внешне и ничего, а вот душонка. Зачем он насильно женит на себе девушку? Или такой же безвольный, как и ты?
― Нет, ― я хмыкнула и посмотрела Вике в глаза, ― он и есть инициатор сего мероприятия. Отцу плевать на мои чувства, а вот сберечь бизнес он хочет любой ценой. Даже счастьем собственной дочери.
― Я не верю в то, что слышу. Это точно не сценарий какого‐нибудь турецкого фильма?
― К сожалению.
― А что твой Дима?
― Дима бабник. Что он?
― Я думала, он любит тебя. Вечно дергает, задевает. Явно неравнодушен. Неужели трус?
― Не знаю. Он только недавно узнал причину моей свадьбы. Да и неважно. Все равно этого не избежать.
― Неужели ничего нельзя поделать?
Я медленно покачала головой.
― Разве что сбежать. Но куда? Я ведь не живу за отцовские деньги. И пусть у меня хорошая зарплата у Морозова, но не для побега явно.
― Мне так жаль… Прости за Нестора. Я думала познакомить тебя с парнем, отвлечь от Димы, и не знала, что у тебя все так серьезно.
― Уверена, знал бы Дима о твоих мыслях, разнес бы здесь все в пух и прах, ― я улыбнулась, представляя разъяренного Воскресенского.
― Да уж, странные у вас отношения.
― Да не было у нас никогда отношений.
― Да, только ты почему‐то в него влюблена.
Спорить на эту тему я не стала. В этом подруга была права. Это та любовь, которая дается людям раз и навсегда. По крайней мере мне так кажется.
― Викуль, я поеду домой. Ты не обижайся, хорошо? Мне просто сейчас и вправду не до веселья.
Она кивнула.
― Конечно. Но ты позвони, ладно? Завтра позвони мне.
― Договорились, ― мы обнялись с подругой.
Я знала, что она меня понимает и потому не хочет задерживать.
Сейчас вовсе не до праздников.
Когда я надевала пальто, Нестор вызвался меня проводить. Признаться, я была удивлена, но в ответ лишь пожала плечами, не собираясь спорить. Пусть проведет до такси, на том и распрощаемся.
― Ты уверена в том, чего просишь? ― уточнил он, а я кивнула, не собираясь думать о своем решении. Зачем? Ведь, возможно, этого больше никогда не случится.
― Мы же около твоего дома, да?
Он кивнул, а я нервно улыбнулась.
― Ты же зачем‐то привез меня сюда. Явно не в карты играть или чаи гонять.
― Не поверишь, мысли трахать тебя сейчас у меня не было. Хотя говорить, что не желаю этого, не стану.
― Тогда почему?
― Видеть хотел.
― Сядешь и будешь смотреть?
Дима снова кивнул.
― Или лягу, а ты будешь показывать мне себя.
― Я не стану танцевать тебе стриптиз, ― буркнула я, отворачиваясь к окну.
― Кто‐то сказал про стриптиз? Пошли, вина выпьем, а там посмотрим. Передумаешь, не трону.
Я в ответ ничего не сказала. Только выдохнула, когда Дима вышел из авто, и сама хотела открыть двери, как вдруг он меня опередил. Такая мелочь для меня оказалась приятной. Он протянул руку, и я вложила в нее свою. Кожу тут же обожгло горячее касание.
― Совсем замерзла, глупая.
И он резко дернул меня на себя и с жадностью прижался к губам. Я охнуть не успела, как он языком разомкнул их и ворвался в рот, даря мне дикий сладкий поцелуй, посылающий по коже миллиарды мурашек. Он не только дарил мне наслаждение, он брал его. Он терзал мои губы, клеймя и доказывая, что только он имеет право их целовать. А я дурела от его дерзкой ласки, от наглого вторжения и страстного поцелуя. Я давно об этом грезила. Перед сном мечтала, что однажды я почувствую вкус этого мужчины и смогу расслабиться в его руках. И если сегодня есть такая возможность, то почему бы не воплотить мечты в реальность? К тому же вряд ли у меня когда‐то еще будет такой шанс.
― Просто хотел проверить, такая же ты вкусная, как я представлял, или много выдумал.
― И как? ― решила уточнить я, облизывая и так мокрые губы.
― Выдумал, ― произнес он и потянул меня за руку к подъезду.
Я знала, что он врет. И нет, я не льстила себе, я видела искры в глазах Димы.
В лифте, где и так не было практически места, я едва не задыхалась от близости мужчины. А он, словно специально дразня меня, стоял очень близко. Непозволительно близко. Хотя кто‐то бы подумал, что в принципе ничего критичного. Метр расстояние. А для меня какое‐то испытание.
Поднялись мы на двадцать седьмой этаж. Дима открыл двери и пропустил меня вперед. Мое сердце колотилось загнанной птицей в клетке. Ладошки вспотели, а коленки дрожали. Я понимала, что если зайду в квартиру, то выйти смогу отсюда только после того, как… как позволю этому мужчине подарить мне незабываемое наслаждение. А то, что мне с ним будет хорошо, доказал поцелуй у подъезда.
― Проходи, располагайся.
Я восторженно обвела квартиру взглядом и, выдохнув, развернулась к Диме.
― Я, конечно, знала, что помощники президента компании получают хорошую зарплату, но чтобы настолько. Даже не подозревала.
Расстегнула пуговицы на пальто, которое Дима тут же помог мне снять.
― У меня не ходят по дому в обуви, снимай сапоги и проходи.
Он уже снял верхнюю одежду и прошел в одну из комнат. Кажется, там ванная.
Я сбросила сапоги и медленно прошлась по теплому полу. Очень уютно, по-домашнему. Большая гостиная смежная со спальней. Справа кровать, слева барный стол, разделяющий гостиную с кухней. Возле кресел лежал коричневый ковер с большим ворсом, в котором сразу же утонули мои пальчики. Я улыбнулась и присела потрогать его рукой. Ладонью провела по поверхности, наслаждаясь мягкостью явно дорогого изделия.
― В квартире есть поверхности, где можно присесть, ― вздрогнула от голоса Димы и, поднявшись, повернулась к нему лицом.
― Ковер шикарный. Ты обещал угостить вином.
Он кивнул. Кивать это его любимый жест.
― Красное?
― Красное.
― Красивое платье, ― отметил он, обведя меня взглядом.
Да, я сегодня была в белом платье с толстыми бретелями и слегка открытым декольте. Все прилично. Даже длина до середины бедер. Сама ткань была покрыта очень мелкими блестками и при свете переливалась, цепляя взгляд любого ценителя красоты.
― Спасибо.
Я все же присела в кресло, наверняка сливаясь с ним из‐за подобного цвета с моим платьем. Но меня это особо не заботило, куда более интереснее мне было, что будет делать дальше Дима. Он в принципе совершал все действия очень обдуманно, осторожно и, я бы сказала, очень сексуально. По крайней мере все это я видела в его движениях.
Он откупорил бутылку с дорогим красным вином. Перехватил длинными пальцами два пузатых бокала и, пройдя по квартире, присел в соседнее кресло.
― Как много девушек стонали на этой кровати?
Мне действительно было интересно.
― В этом плане моя кровать девственна.
― Неужели? ― недоверчиво уточнила я, глядя на его руки.
― Я не мараю свой дом грязными шлюхами.
Звучит любопытно.
― А меня трахать будешь здесь?
Он посмотрел на меня взглядом, в котором плескалась злость и уверенность. Горячая смесь.
― Прямо на этом кресле. Хочешь? ― уточнил он, постукивая ладонью по креслу, на котором сидит.
Я отвечать не думала.
― Сначала я бы пожелал трахнуть твой грязный ротик. Но я сомневаюсь, что у тебя был такой опыт.
Он подал мне бокал, наполненный вином, а второй приподнял перед собой.
― Будешь пить за мои девственные места?
От моих слов он крепко сжал зубы, и я заметила в его глазах не просто злость, а гнев.
― Твое здоровье, ― буркнул он и, стукнув о мой бокал, залпом выпил содержимое своего бокала.
Я немного пригубила. Вино оказалось очень вкусным. Хотя чего следовало ожидать от Воскресенского? Что он будет пить что‐то дешевенькое? Ну вряд ли.
― Как погуляла у подруги?
― Откуда ты узнал, где я?
Дима снова наполнил свой бокал.
― Угадай с первого раза. Кто тот хмырь, что провожал тебя?
― Знакомый Вики. Значит, тебе позвонил Морозов?
― Ты с ним собиралась ехать?
― Еще вчера ты кокетничал с Ириной, спал с другой женщиной, а сегодня тебя интересует, с кем и куда я собралась ехать.
― Ммм, что это так вкусно пахнет? ― сонно протянула я, с удовольствием кутаясь в теплое одеяло и с жадностью вдыхая аромат чего‐то жареного.
Неужели это Дима решил меня побаловать? Да быть такого не может. Зачем ему радовать завтраком очередную девицу для секса? А то, что я являюсь для него именно такой, уверена на сто процентов.
Я медленно открыла глаза и замерла от близости мужчины, который полночи не давал мне спать. Сейчас, будучи сонной, я на все смотрела под другим углом. С удовольствием отмечала, какой он красивый, мужественно красивый, не слащавый. Со слегка наглой улыбкой, которая пробуждает во мне желание, будоражит кровь в венах и разгоняет по телу эндорфины. Щетина. Она слегка покалывает, но оставляет после себя приятные следы, особенно там, внизу живота. Между ножек. Серые глаза, в которые смотришь как в зеркало. В них можно увидеть себя, в них можно утонуть, пропасть навсегда и не вернуться к прежней жизни. Наверное, так случилось и со мной в свое время, когда я пришла работать в компанию Морозова. Один раз глянула на Диму, и внутри все закружилось, завертелось, сжалось от эмоций и разлетелось на миллионы частиц. Никогда меня так не пробирало от одного взгляда. Но я всегда знала, что такой, как Воскресенский, не обратит на меня внимания. А теперь я лежу буквально под ним и могу прикоснуться.
Я сглотнула и, вытащив руку из‐под одеяла, осторожно коснулась его приподнятой брови. Он часто приподнимал левую бровь, отчего даже морщинка появилась. Таким движение он как бы спрашивал, ну что, осмелишься, или испугаешься? А я осмелилась. Я осмелилась коснуться его лица. Какой же он красивый и нежный. Волевой подбородок, дикий взгляд, немного пухлые губы, которые хочется постоянно целовать. И руками зарываться в густые, слегка отросшие волосы.
Жаль, что это всего лишь мимолетное счастье.
― Не хотелось бы портить с утра впечатление, ― наконец‐то заговорил Дима, вырывая меня из мыслей, ― но кажется, твой мозг съела перекись.
― Что?
― Ты тормозишь. Я позвал тебя завтракать.
Я тут же попыталась вылезти из‐под него и спиной улеглась на подушки. Но Дима не двинулся и лишь руками обхватил меня за бедра. Я же постаралась натянуть одеяло повыше, прикрывая обнаженное тело.
― Ты ни слова не произнес. Кроме оскорбления.
Я только сейчас обратила внимание, что он в одних спортивных штанах. Его торс, он голый и начинает пробуждать во мне желание.
― Заметила, ― ухмыльнулся наглец и принялся стягивать с меня одеяло. ― Пусти, девочка, иначе я стану грубым.
― И что?
Он качнул головой.
― Не спрашивай. Просто позволь посмотреть твою грудь.
― Ты ее видел ночью.
― Настя! ― рыкнул он, и я, выдохнув, сдалась. Пусть смотрит, чего уж там.
Дима медленно потянул за одеяло, и оно миллиметр за миллиметром опускалось, оголяя мою грудь. Я знала, ему нравится она, потому что была настоящей без силикона. И, возможно, потому Дима желал смотреть. Да он всю ночь трогал ее, даже когда спал.
Одеяло сползло на живот, и взгляд мужчины уставился на соски, которые сразу же затвердели от пристального внимания. Мое дыхание сбилось. Я сжала руки в кулаки и мечтала слиться с простыней воедино. Зачем же так пристально?
― Какая же ты… красивая, ― прохрипел он и, склонившись, языком щелкнул по левому соску, вырывая из моего горла тяжелый вздох.
Язык сменил большой палец. Он надавил и слегка потер, вызывая между ног пульсацию.
То же самое проделал и со вторым соском, а потом резко рванул меня вниз по кровати и с жадностью принялся целовать грудь. Я прогнулась в спине, руками обхватила его голову и, прикусив губу, пыталась сдержать стоны. Еще никогда не видела такого голодного до естественной груди мужчины. Он слегка покусывал, облизывал, снова брал в рот сосок, потягивал его вбирая в себя и доставляя мне сладкое удовольствие. Руками сжимал груди, снова и снова, лаская и облизывая. А потом резко отстранился и посмотрел мне в глаза затуманенным взглядом. Уверена, мой взгляд был такой же.
― Доброе утро, девочка.
― Это было приветствие?
― Завтрак стынет. Ты же не хочешь есть холодное?
И он поднялся, оставляя меня на кровати с другим голодом и дикой пульсацией между ног.
Отомщу, гад, ну отомщу.
― Мне нечего надеть.
― Ты можешь не стесняться. За компанию могу тоже раздеться.
― Ты извращенец.
― Немного. Вставай, позавтракаем. Поговорим. Решим, что будем делать с Новым годом.
Я выдохнула. Что тут решать. Буду встречать одна в своей квартире.
― Дииим…
― Возьми в шкафу мою рубашку. Буду рад надеть ее после тебя и твоих сосочков.
― Точно извращенец.
Я, закутавшись в одеяло, прошла ко встроенному в стену шкафу. Открыла дверь и удивилась, заметив там все по вешалкам. Больше десятка рубашек, столько же костюмов. Интересно, а другая одежда у него есть? Ну типа, джинсы, футболка. Хотя о чем это я? Конечно, есть, я же сама лично все видела. Стянув с тремпеля белую рубашку, я улыбнулась. Идеально выглажена.
― А тебе любовницы утюжат рубашки?
― Конечно. Каждая по десять штук.
― Остроумно. А если серьезно?
― Ко мне приезжает домработница два раза в неделю.
― Понятно, ― я бросила на него короткий взгляд и улыбнулась, ― отвернись.
Дима стоял, упершись спиной в барный стол, и, сложив руки на груди, смотрел в мою сторону.
― Ладно, ― поняла, что он специально это делает и отворачиваться не собирается.
Я отпустила одеяло, и то рухнуло к моим ногам. Руками скользнула в рукава рубашки и сразу же принялась застегивать все пуговицы. Волосы достала из‐под рубашки, опуская на спину и оставляя их распущенными. Нужно будет привести в порядок, а то после ночного марафона на голове мочалка вместо аккуратно уложенной прически.
Выдохнув, я развернулась к Диме.
― Налюбовался?
― Еще нет. Иди ко мне.
Я босыми ногами прошла по пушистому мягкому ковру и остановилась в полуметре от мужчины. Он облизнул губы и, неожиданно схватив за талию обеими руками, притянул к своему телу.
Воскресенский.
Предупредил Никиту о том, что Настя некоторое время не будет ходить на работу, и, если он ее уволит, я прекрасно пойму. Все равно ее не брошу, не прогоню и не заставлю искать новую работу. Просто хочу, чтобы сейчас она побыла дома, так намного безопаснее будет.
Огромный плюс в том, что Никита Морозов мой друг и с ним можно легко договориться. Хотя в подобной ситуации я впервые и вроде ранее своим положением не пользовался.
После работы я поехал за вещами Насти. Квартиру она снимала простенькую, что никак не вязалось со статусом ее отца. Хотя тот крендель сейчас не в лучшем положении, потому и собирался выдать дочь замуж повыгоднее. Урод. Я ему этого не позволю. Не отдам свою девочку. Настя принадлежит мне, и я сделаю все, чтобы она была счастлива. И единственное, о чем я жалею в данной ситуации, так это о том, что я слишком долго думал. Считал, что недостоин ее. Да и поначалу не знал, что замуж она собирается не по своей воле.
Пройдя по квартире, я осмотрелся. Нашел шкаф с вещами и принялся по присланному Настей списку собирать ее вещи. Кофта, свитер, майки, колготы, благо теплые, а не та херня, в чем я ее встретил от подруги. Так, еще что? Ага, спортивный костюм, джинсы. А мне нравится, что Настя попросила так много вещей. Это говорит о том, что она поняла меня.
Из основного все. Теперь осталось белье. А вот это уже интересно. А главное, в сообщении так мило «трусики штук семь и пару лифчиков» а потом смайлик смущения. Ну, девочка, лифчики тебе точно не понадобятся рядом со мной. Не хочу, чтобы ты скрывалась от меня.
Выдвинув ящик из комода, я нахально улыбнулся. Красота, да и только. Чего здесь только не было. Похер, сгреб все экземпляры. Будет дефилировать мне, а я ― с удовольствием смотреть на это представление.
Черт, стоило только представить, как Настя расхаживает по моей квартире в одних трусиках, как член принял стойку смирно. Приеду ― обязательно трахну ее.
Побросав в сумку оставшиеся предметы по списку, закрыл квартиру на ключ и быстро сбежал вниз по лестнице. Заеду за цветами и домой. Соскучился. Давно крошку свою не обнимал, не вдыхал аромат ее тела, волос, не пробовал на вкус губы. Черт! Подумал, и снова в штанах тесно стало.
Убрав сумки в багажник, рванул машину в сторону дома. Подумать не могу, что буду торопиться домой из‐за женщины! Бросил взгляд в зеркало заднего вида и ухмыльнулся сам себе. Я ли это? Узнал бы папа, чем я занимаюсь, не поверил бы. Точно не поверил бы. Уж он знает, как я люблю менять женщин, который порой сами на него перепрыгивали. Да уж, случалось и такое. Потому, когда он узнает, что у меня появилась моя женщина, думаю, как минимум он будет удивлен. Да я и сам подумать не мог, что однажды влюблюсь и не захочу другую женщину.
Настя мне понравилась сразу, как только появилась в офисе. Но она не смотрела на меня как на самца, любовника или толстый кошелек. И это все меня останавливало провести с ней пару‐тройку ночей. Она не была из тех девиц, что за купюру ноги раздвинут. Она особенная ― красивая, нежная, добрая, и она чистая, что было для меня самым большим знаком. Знаком не трогать ее. И я держался изо всех сил, хотя порой было очень сложно. И сложнее всего стало, когда я узнал, что она выходит замуж. Бабы в курилке хорошо языком треплют. Такие новости обсасывают с огромным удовольствием. Млять, как же меня тогда подорвало. Два дня бухал, пытаясь заглушить дебильную ревность. И какого хера, спрашивается, я ревную ее. Мы никогда не разговаривали о нас. Не было нас и все. Нет же, я готов был ее задушить, что посмела пожелать выйти замуж. Черт, я же даже не попытался. А она вся такая хорошая, правильная, наверняка любит своего женишка. Думал, значит, он хороший. Настя бы не повелась на мудака. Злился от мысли, что она трахается с кем‐то, что смеет любить кого‐то. После запоя менял баб чаще обычного, таким образом пытаясь забыть ее, эту глупую девчонку, которая пробралась мне под кожу. А нихера! Не получалось забыть. Всегда перед глазами она ― белокурая малышка с пухлыми губами. Где бы я ни был и с кем бы не развлекался. В голове только Настя. Только подойти даже боялся. Мог сорваться и наговорить ей гадостей. А потом… потом узнал, что свадьба эта без ее согласия. И все равно мне казалось, что я испачкаю этого белокурого ангела. Но по факту оказалось, что ублюдок Вяземский уже ее испачкал. Только вот оставлять все как есть я не буду. Для меня она все та же прекрасная чистая девушка, а Вяземский гнилая мразь, который ответит за то, что обидел девушку.
Припарковав авто около дома, вышел из салона и прикурил. Морозно сегодня, только вот снега нет. А ведь скоро Новый год и многие ждут чуда. Интересно, а мое чудо любит снег?
Оперся о капот машины и, затянувшись сигаретой, посмотрел на окна квартиры. Горит свет. Там сейчас тепло, потому что она дома. Наверняка у плиты стоит или телевизор смотрит. А меня рядом нет. Скучает или молится, чтобы я долго не возвращался? Хмыкнул и, затянувшись последний раз, выбросил окурок в урну. Срочно хочу к ней.
Забрал сумки из багажника, букет из салона и довольный поперся домой. Скорее в ее объятия.
Закрыв двери, я отбросил ключи на комод и с жадностью вдохнул аромат жареной картошки. Черт, что? Она действительно готовит для меня ужин? Я бы скорее поверил, что Настя сбежала, ну или разгромила квартиру и написала на всех стенах, что я мудак.
Оставил сумки с вещами на полу у входа, а сам сбросил верхнюю одежду и пошел искать белокурую красавицу, которая, как оказалось, до сих пор кружила по кухне. Кажется, Настя не слышала, что я вернулся. Она подплясывала песне из телевизора и что‐то нарезала, стоя ко мне спиной.
Я улыбнулся, осмотрев ее с ног до головы. Все так же в моей рубашке на голое тело. До чего же хороша. Приподнялась на носочках и тут же опустилась. А у меня от вида ее голых пальчиков член дыбом. Какая же дикая херня со мной происходит. Поверить не могу.
― Привет, ― произнес негромко, и все же напугал ее.
Мне понравилось ее предложение. Я откинулся на спинку стула, прикурил сигарету и с жадностью стал наблюдать за сладкой горячей картиной. Я старался делать вид, что мне все равно, но Настя видела приличный бугор в моих штанах. Уверен, она от этого возбуждалась. Возбуждалась от мысли, что я ее хочу.
Я затянулся сигаретой и выдохнул сквозь зубы, когда она, пошире раздвинув ноги, принялась медленно водить пальцами по клитору. Черт, она вся истекает от желания. И мне дико приятно знать, что я на нее так действую. Будоражу ее кровь и без касаний и слов довожу девочку до безумства.
Настя, облизнув губы, откинулась спиной на спинку и закинула голову назад, пальцами продолжая кружить на своей киске. Она поглаживала складочки, массировала бугорок и негромко стонала, не смотря мне в глаза. А я хотел другого. Хотел, чтобы она смотрела мне в глаза. Чтобы ее желание усиливалось с каждой секундой, с каждым прикосновением к себе.
― Девочка, посмотри на меня, ― прохрипел я, следя за ее эмоциями.
Мой взгляд блуждал по всему ее телу. Постоянно хотелось смотреть между ножек, и в ту же секунду дико хотелось видеть ее взгляд. Настя не прекратила себя ласкать, она даже не подала вида, что ее что‐то смутило. Она просто подняла голову и, открыв веки, с вызовом посмотрела мне в глаза.
Хороша зараза. Горячая штучка. Схватить бы сейчас, усадить голой задницей на стол, встать между ее ножек и вонзиться в горячее тело, выбивая из нее крики. Но я держался. Хотел еще немного насладиться прекрасными видами, а уже позже осуществить задуманное.
Медленно опустил взгляд и нагло улыбнулся, когда Настя двумя пальчиками медленно вошла в свое лоно.
Млять, до чего же это хорошо! Медленно двигала пальцами, как я и хотел. Она трахала себя, постанывая и прогибаясь в спине. Наслаждалась этим моментом так же, как и я. Только я уверен, ей сейчас в разы лучше.
Я затянулся сигаретой в последний раз и, потушив окурок в пепельнице, махом опрокинул в себя алкоголь.
Черт! Как она это делает? Как доводит меня до безумства?! Как, как, как!
А она продолжает трахать себя пальчиками, не стесняясь стонать и извиваться как змея. К ласкам прибавляет еще и большой палец массируя при этом клитор.
Я не сдержался и расстегнул джинсы, готовый в любую секунду схватить в охапку девушку и овладеть ею. И оказалось, не зря я был начеку. Еще несколько интенсивных движений, и Настя задрожала всем телом, громко выкрикнула и от оргазма свела ноги вместе. А я, не теряясь, сразу подхватил ее под попу, отшвырнул со стола посуду, усаживая на ее место Настю, и рывком вошел в горячее податливое тело. Пальцами принялся ласкать клитор, пытаясь продлить оргазм и вместе с тем двигаться, тараня ее тело.
Еще половину ночи она кричала мое имя и билась в конвульсиях от экстаза. А я понял, какой удивительный может быть секс с девушкой, которую не просто желаешь телом, но и мечтаешь о ней всей душой. Кажется, я конкретно влип.
Настя.
Сонно потянувшись, я впервые за долгое время ощущая себя счастливой, довольно улыбнулась и прикрыла лицо одеялом. Господи, разве можно просыпаться с таким невероятным видом из окна? Какой там этаж? Забыла. Да и неважно. Вид‐то какой! Небо и снегопад.
Тут же убрала одеяло, продолжая как дурочка улыбаться.
Димка. Что он со мной творит? Никогда не думала, что от секса можно получать столько удовольствия. Хотя у меня был парень ранее, и он вовсе не был ханжой, но я с ним не испытывала и половины того, что испытываю с Димкой. А может, это любовь?
Счастливо вздохнув, собралась выбираться из постели. Часы показывали, на секундочку, вторую половину дня. Ну еще бы, после ночного секс‐марафона другого от меня ожидать не стоило.
Со стороны входа послышался шорох. Я удивилась, что Димка решил прийти с работы пораньше, но была этому искренне рада. Возможно, сегодня удастся купить елочку и нарядить все к Новому году. Мой самый любимый праздник. Всегда с особым трепетом ожидала новогоднюю ночь и верила в чудо. Возможно, и завтра удастся поверить? А еще два дня назад я даже не смела мечтать о чуде.
Я повернула голову и с лица слетела улыбка. У входа стоял взрослый мужчина, одетый в дорогое серое пальто, черные брюки и в тон им ботинки. Я сглотнула и тут же натянула одеяло до подбородка, подобравшись в кровати и застыв ошарашенным взглядом на незнакомце.
Он присвистнул, с любопытством разглядывая мою утопающую в одеяле фигуру.
― Вы кто? ― испуганно произнесла я, пытаясь вспомнить, где же мой телефон.
― Кажется, еще одна дамочка не хочет покидать постель моего сына.
― Вы, вы отец Димы? Извините, он не предупреждал о вашем приходе.
― Одевайся и ступай.
― Что? Я, мы с Димой здесь…
― Да, я знаю, вы здесь кувыркались всю ночь, и он уехал на работу. Это его обычное поведение. Теперь ты можешь быть свободна.
― Понятно, вы меня приняли за шлюху. Но я Настя.
― Очень рад, Настя. Знаешь, сколько у него таких было? В неделю по четыре штуке.
― Позвоните Диме и спросите про меня.
― Он тебе что, не заплатил? Кстати, если надо, я могу доплатить. Я порой балуюсь с подругами Димы. Конечно, после того, как он наиграется.
Я сжалась вся от страха и крепче схватилась за одеяло.
― Вы не посмеете.
― Ну если ты не хочешь, конечно, не посмею. Я же не ублюдок. Давай, крошка, одевайся и выметайся отсюда. Дима будет не рад, когда вернется с работы и увидит тебя здесь. Все равно по итогу он таких прогоняет.
Его слова больно резали по сердцу. Я вроде и понимала, что он говорит о шлюхах, с которыми Дима привык проводить время, но в то же время его отец подумал, что я тоже шлюха. А может, это так и есть? Может…
― Отвернитесь, ― прорычала я, не собираясь плясать перед ним голой.
― Еще чего? Одевайся. У тебя минута.
Мои плечи поникли. Я поняла, что этот человек не собирается мне уступать. Ну что же, пусть будет как он хочет.
― Если вам нравится унижать женщину, то конечно.
Час от часу не легче.
Когда припарковался на стоянке, сразу не поверил глазам. Думал, может, мешок строительный какой лежит, но на всякий случай решил проверить. И как же я охренел, когда увидел на земле Настю. Я даже предположить не мог, что это она. Ехал домой, радовался, что она ждет меня, возможно, готовит ужин. А вместо всего этого она лежит в снегу! Я ужасно на нее разозлился. Как можно быть такой беспечной к собственному здоровью. Как она вообще здесь оказалась?! Зачем лежит на земле?
Но когда она в квартире рассказала о визите отца, я едва ли не взвыл от злости. Нет, отношения у нас были прекрасные, даже более чем. И тут я понимаю, что он подумал, будто эта девушка одна из тех, что обычно меня радуют. Но как он мог подумать такое о Насте? Он же знает, что шлюх я в эту квартиру никогда не приводил. Черт! Как посмел выгнать мою девочку.
― Ты не шлюха, Настя. Слышишь меня?
Я подхватил ее на руки и понес на кровать. Девочка дрожала и была вся холодная. Я боялся, что она может заболеть и это может иметь серьезные последствия.
Уложив Настю на постель, стянул с нее вещи и принялся растирать. Срочно нужно было согреть, и я очень надеялся, что это поможет.
― Настя, пожалуйста, разминай пальцы, ты должна двигаться, тебе нужен теплый кровоток. Немедленно! ― закричал я, заметив ее безразличие.
Сам быстро смотался в кухню и включил чайник. А потом вспомнил, что при охлаждении важно окунуть руки в теплую воду.
― Пойдем, милая, руки надо намочить теплой водой.
― Дим, зачем ты со мной возишься?
Я замер и посмотрел ей в глаза, в которых отчетливо читалась боль.
― Я люблю тебя, дура.
Ее ротик приоткрылся в изумлении, но не смог произнести и слова. Не удивительно. Да и обратных признаний я не ждал. Тем более сейчас.
Помог ей встать на ноги и провел в ванную. Настя некоторое время стояла у раковины и мочила руки теплой водой. Я успел приготовить для нее чай и поставил варить бульон.
Еще не хватало, чтобы она заболела! Черт, не прощу себе этого. Не прощу.
Целый день на нервах. Сначала у друга жена попадает в больницу, их потеря ребенка, потом Настя. Ну почему все это происходит вообще? Еще и как раз перед праздниками. Совсем все иначе должно было быть, но нет же, кому‐то свыше нужно было, чтобы все случилось именно так.
Закурил. Спустя час Настя заснула. Я закутал ее в одеяло и включил приглушенный свет.
Какой‐то сюр, честное слово.
Набрал номер отца.
― Слушаю, сын.
― Па, ты накосячил.
― Ты о чем? ― представил его нахмуренные брови и, хмыкнув, затянулся сигаретой.
― Я о Насте. Это же она, моя Настя, которую я люблю, пап.
― Пи*дец. Ты сейчас не шутишь?
― Я не знаю, как ты будешь извиняться перед ней, но тебе придется это сделать.
Я сбросил вызов и устало откинулся спиной на стену.
Новый год, бл*ть!
Повернул голову к девушке. Она все так же тихо сопела укутанная в одеяло. Маленькая, хрупкая, нежная. Белокурые растрепанные волосы лежали на подушке, ладонь под щекой, слегка приоткрытые пухлые губки. Моя особенная.
Сука, и какого хера она из‐за меня пострадала! Ненавижу себя. Идиот! Я должен быть с ней, а не шляться везде, где только мог. Но и там друг с личной трагедией, и я не мог его оставить. А Настя, она даже не упрекнула меня, что я не рядом. Настолько привыкла быть одной? Привыкла сама себя отстаивать и защищать? Но разве это правильно? Красивая молодая девушка и всю жизнь сама за себя. Нет, определенно нужно что‐то менять. Она не должна страдать ни по моей, ни по чьей‐либо вине. Она должна быть счастлива. Ее глаза должны сиять от радости, а не от слез. Она такая особенная и так сильно страдает.
Вдавил окурок в пепельницу и, потушив на кухне свет, пошел к Насте. Утро вечера мудренее.
Сбросил одежду и, улегшись на кровать, притянул девочку к себе. Она что‐то прошептала во сне и сама удобнее разместилась на моей груди. Господи, как же приятно, когда девушка, от которой ты без ума, прижимается к тебе как к самому родному.
Знал бы, что это действительно так.
А утром пришел отец.
― Доброе утро, сын.
Я открыл двери, пропуская его в квартиру. Развел руками и отошел в сторону.
― Привет.
― Извини, накосячил я.
― Ты не передо мной извиняйся. Настя вчера едва не погибла от холода.
― Черт. Придурок, подумал, что это одна из твоих…
― Пап, я ни разу не привел домой шлюху.
― Мне так стыдно. А самое интересное, что она говорила, что мне будет стыдно.
― Так тебе и надо.
Он сбросил верхнюю одежду и прошел в квартиру.
― А где она?
― В ванной. Сейчас пойду скажу, чтобы оделась, а то снова будешь пялиться на нее.
― Сын, я же…
― Иди ты к черту со своими намеками.
Я постучал и зашел в ванную. Настя принимала душ.
― Дима? Ты чего?
― Насть, там батя с извинениями пришел.
― Что? ― она напряглась и мочалку в руке крепко прижала к груди, отчего по телу полилась густая пена.
Бл*ть как вовремя соблазняться.
― Зачем он пришел? Мне не нужны его извинения.
― Мне нужны. Он виноват перед тобой. Поэтому, как закончишь здесь, оденься. Не хотел, чтобы ты в полотенце вышла.
Настя неуверенно кивнула, а я голодным взглядом осмотрел ее тело. Какая же заманчивая. Кожа прямо блестит от воды.
― И не бойся, он тебе ничего не сделает.
Еще один кивок.
Я бросил взгляд на ее грудь и вышел за дверь.
― Кофе? ― уточнил у отца, который уже сидел на кухне за столом.
― А что ты стучишься к ней в ванную? Не поверю, что вы еще не спали.
— Это наше личное дело. Настя из‐за тебя и так напугана.
― Не припомню тебя таким взвинченным из‐за девушки.
— Это потому, что у меня не было раньше девушки.
Я включил кофе машину, собираясь приготовить для нас кофе.
Даже сейчас я переживал за Настю. Понимал, что ей трудно решиться выйти, но это нужно было сделать. Может, ей и не нужны извинения, а вот мне нужны. Отец обязан перед ней извиниться за свое поведение.
Новый год мы таки встретили без елки. Но зато со вкусной едой, приготовленной моей Настей, и в теплой постели, из которой мы не вылезали несколько первых дней января. Так, поесть, выпить, принять душ и обратно. Что особенно меня порадовало, так это здоровье Насти. Она не заболела после переохлаждения. Значит, вовремя подоспели с процедурами по согреванию.
Все эти дни моя девочка светилась от счастья, даже несмотря на то, что ее отец от нее отказался. Насте хоть и было обидно, но она не удивлялась уже его поступкам. А со мной чувствовала себя как дома. И это было высшей наградой для меня.
А еще мы ездили с Настей на каток. Мне эта идея была не по душе. Как по мне, детские развлечения. Но ей отказать не смог. В итоге научился стоять на коньках, а вот о катании речи не шло. Зато Настя каталась красиво, я бы даже сказал, чересчур красиво. И слава Богу, что она была в пальто, потому что я прекрасно представлял каждый ее изгиб.
Новогодние каникулы прошли незабываемо. И даже после, когда мы вышли на работу, старались часто проводить время друг с другом. Настю я не отпустил уже от себя никуда. Мы жили в моей квартире. И через месяц я понял, что пора завязывать с холостяцкой жизнью. Не хочу больше без Насти. Моя она. Моя и точка. Только вот планы нарушила срочная командировка. А все потому, что сейчас я был за главного в компании, потому как друг мой лежал в больнице и пришлось ехать вместо него. Ненадолго, несколько дней. И с учетом всех сложившихся обстоятельств, Настю пришлось оставить дома. Но я и подумать не мог, что несколько дней без нее покажутся мне адом.
Домой я торопился как никогда раньше. Представить даже не мог, что однажды буду спешить домой из‐за девушки. Но это время наступило. Хотелось бросить все, послать к черту работу и месяц не вылезать из кровати и объятий Насти. Любить ее днями и ночами, дарить ласку и слушать прекрасные стоны наслаждения из ее ротика.
Нет, точно, больше никаких причин. Я срочно женюсь на ней, чтобы все знали, что Настя моя, и больше никто не посмеет к ней подойти. Никто не посмеет покуситься на нее и подумать какую‐либо гадость. Я буду всегда рядом с ней.
Время показывало семь часов вечера. Я наконец‐то вернулся домой. Хотя ранее я уже бывал в командировках и относился к ним равнодушно, а теперь просто ненавидел. Ведь там, вдали от города, мне приходилось быть и вдали от любимой женщины.
Зайдя в квартиру, меня встретила темнота. Неужели еще в офисе? Вроде бы поздно уже для работы.
Включил свет и, отшвырнув дорожную сумку, открыл двери в ванной. Никого. Размашистым шагом прошел в комнату. Вещи разбросаны. Что, черт возьми, происходит?
На барной стойке отметил странный предмет, и нахмурившись, преодолев расстояние схватил со столешницы… тест на беременность. Две полоски.
Достал из кармана телефон и, отыскав номер Насти, принялся ей звонить. Абонент недоступен.
― Бл*ть, что происходит?
Решил, что нужно съездить на работу. Вдруг задержалась?
По пути к выходу бросил взгляд на кровать. Журнал? Откуда? Настя не читает журналы.
Нахмурился. Свернул к кровати и застыл. Даже в руки не взял. В кулаке сжимал тест на беременность.
С высоты своего роста отметил жирную надпись на глянцевой обложке «Сергей Филатов выдает замуж единственную дочь. Избранником Анастасии стал небезызвестный бизнесмен Тимур Вяземский».
Перед глазами возникла красная пелена.
― Закопаю, ублюдки!
Какого черта? Кто посмел забрать у меня мою женщину? Мою беременную женщину!
Млять! Настя ждет ребенка, нашего с ней ребенка!
Развернулся и с силой саданул кулаком по стене. Какого х*я? Вяземский! Какого же! Я тебя уничтожу, обещаю тебе, уничтожу.
Сорвавшись, я едва ли не выбежал из квартиры. Торопился в надежде, что смогу отыскать свою девочку. Но уже остановившись у машины, я понял, что не знаю адреса ни ее отца, ни Вяземского. На миг прикрыл глаза. Гнев разъедал меня изнутри, сердце рвалось наружу, и лишь разумом я понимал, что на эмоциях ничего хорошего не выйдет. Но как поступить иначе? Как поступить, если я даже не знаю, с чего начать?
Выдохнув, достал сигареты и прикурил. Нужно успокоиться, иначе ничего не выйдет.
Настя. Моя Настя. Я знаю ее адрес, только вот вряд ли она будет зависать в своей квартире. Вернее, вряд ли ее кто‐то там оставит.
Черт!
Затянулся сигаретой и почувствовал, как дым обжег мои легкие. Точно так же горело и мое сердце. Да кому нахер вру? Сердце уже тлело в своих же руинах! И в груди жгло огнем непонимания. Как же так произошло. Почему? Кто разрешал трогать мою девочку? Как посмели прикоснуться к неприкосновенной? Как?! Резко развернулся и едва не вмазал кулаком по машине. Вовремя остановился, понимая, что тачка не виновата в произошедшем. А кулак мой будет бить морду двух ублюдков, тронувших мое.
В голове принялся прокручивать варианты, куда могли ее отвезти и кто бы мог знать еще, где удерживают Настю. Но проблема в том, что я не был ни с кем знаком из родных и друзей. Только вот… в тот день Настя была на дне рождения подруги. Но я не знаю даже этажа, на котором она живет. И также не знаю ее имени.
Потушив окурок носком ботинка, достал из кармана телефон и отыскал номер моего знакомого, который мог быстро найти необходимое имя и адрес. Насколько я знаю, он раньше работал на государство и у него остались кое‐какие связи.
― Майоров, слушаю.
― Мирон Викторович, приветствую. Это Дмитрий Воскресенский тебя беспокоит.
― А, здравствуй, Дима. Как дела, с какими новостями звонишь?
― С нерадужными! ― рявкнул я и сел за руль авто. ― У меня девушку украли. Ее отец. И мне нужна твоя помощь.
Мирон присвистнул на том конце и тут же хмыкнул.
― Помогу. Приезжай, адрес знаешь.
― Скоро буду.
Резко дал по газам и рванул со двора на дорогу в сторону офиса Майорова. С этим человеком я уже имел пару дел, и он всегда отлично справлялся со своей работой. Хотя и брал за это немалые средства. Но главное не это, главное, что он профи.
― Дима, расскажи с самого начала, что произошло.
Мы с Мироном расположились в его кабинете. Я устало откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел мужчине в глаза. Если бы у меня были слова, чтобы передать то, что я чувствую. Если бы я имел понятия, что в таких ситуациях нужно говорить. Я бы уже точно был на полпути к спасению моей Насти.
― Настя, сделай, пожалуйста, два кофе.
― Хорошо, Мирон Викторович.
Услышав это имя и обращение, я ошарашенно посмотрел на Майорова, который не понял моей реакции и нахмурился.
― Ты чего?
Я покачал головой.
― Мы работали вместе с Филатовой. Она красивая, а я не хотел к ней подходить, потому что меня интересовали девушки только на одну ночь.
― Благородный рыцарь?
― Вроде того. Она не такая. Особенная для меня. Потом еще узнал, что она замуж выходит.
― Охохо, парень, не хочешь ли ты сказать, что увел Филатову у ее жениха?
― Пидар он, а не жених, ― буркнул я, и в кабинет как раз вошла секретарь Майорова. Настя, и тоже, черт возьми, блондинка!
― Ваш кофе.
― Спасибо, Настенька, ― кивнул Мирон и задумчивым взглядом провел ее до двери.
А когда девушка вышла, он словно сбросил оцепенение, стряхнув головой.
― Что там про пидаров?
― Только не говори, что сохнешь по ней?
Мирон сделал неоднозначное выражение лица, и я понял, что эта тема запретная.
― Филатов на грани банкротства. И Вяземский, имея достаточно успешный бизнес, предложил Филатову помощь.
― Взамен на его дочь?
― Именно. Настя не хочет за него замуж.
― Вот почему ты так отреагировал на просьбу о кофе. Точнее…
― Да, моя Настя, и она тоже была секретарем в компании моего друга. И такая же блондинка.
― Пиздец. Вот, значит, в чем причина. Так и что по поводу женишка этого?
Мирон отпил кофе, а я даже не притронулся к своей чашке.
― Этот мудак насильно хочет женить на себе Настю. А Филатов ему помогает.
― А сама Настя против, да?
― В последнее время, в период новогодних праздников мы были с ней вместе. Я не выпускал ее даже из дома, боясь, что они могут похитить девушку. Но несколько дней назад мне пришлось уехать по работе. А когда я вернулся, ее не оказалось дома.
― А ты уверен, что она не сама ушла?
― Уверен. Отец ее ненавидит и сделает все ради своего бизнеса. Даже дочь продаст. А я все это время звонил Насте, мы общались. Она ждала меня дома. А когда вернулся, увидел только журнал, где написано о их свадьбе. Только, чтобы ты понимал, издан он заранее и оставлен специально. Настя никогда не читала таких журналов. По крайней мере я не замечал за ней.
― На звонки, я так полагаю, она не отвечает.
― Да. И где живут эти ублюдки, я не знаю.
― А ее адрес знаешь? Она же не с отцом жила?
― Квартиру снимает.
― Знаешь что, поезжай‐ка туда, присмотрись, может, что‐то подозрительное заметишь. Мало ли. У тебя есть ключи?
― Есть.
Когда забирал вещи из ее квартиры, намеренно оставил себе ключ. Мало ли что ей в голову могло прийти. Еще бы свалила от меня.
― Ты можешь найти адрес Вяземского и Филатова?
― Найду, не беспокойся. Сейчас главное, чтобы они ничего не сделали.
― Я их живьем закопаю. Пусть только тронут ее.
― Любишь ее?
Вопрос в лоб. Но и думать не надо, чтобы понимать, что я чувствую к этой девушке. Разве это может быть не любовью, если я готов перевернуть весь мир, лишь бы вернуть ее себе.
― Мирон… она беременна.
Майоров нахмурился.
― От тебя?
Я кивнул.
― Я нашел тест на барной стойке.
― Час от часу не легче, ― выдохнул он, допивая свой кофе, ― мы сделаем все возможное, Дим.
Я снова кивнул и, поднявшись, отпил немного из своей чашки. Жаль только, что кофе не моей Настей приготовлен.
Пожал его руку и вышел из кабинета.
На улице прикурил и достал из кармана связку ключей. От моей квартиры и ключ от квартиры Насти.
Бл*ть, сколько раз она трогала его своими пальцами. Сколько следов на нем оставила.
Настя, Настя. Где же ты, моя милая девочка? Где же ты?
Как мне тебя не хватает. Взгляда, касания, запаха. Не хватает твоего смеха. Черт! Только вчера же все было хорошо. Почему, почему теперь вот так? Неужели в двадцать первом веке нельзя все решить цивилизованно, без насилия?
Да уж. И это мои мысли? Да я сам готов уничтожить этих придурков собственными руками. И плевать, что мне за это будет. Только бы Настя замуж не выходила не по своей воле.
Как же хочется узнать, что с ней сейчас, что она чувствует, что делает. Как же хочется вернуть ее.
Добравшись до ее квартиры, я, не теряя надежды, позвонил в звонок несколько раз. Пальцы дрожали от мысли, что она сейчас откроет мне двери, улыбнется и бросится в объятия. Да. Господи, пусть даже скажет, что передумала, что не хочет быть со мной, что не нужен я ей. Верну, похер. Все сделаю, лишь бы снова увидеть ее блеск в глазах, увидеть смущение, которым она часто загоралась, стоило мне заговорить с ней об интиме либо попросить раздеться. Пусть бы только была дома. Цела и невредима. И я бы все сделал, лишь бы доказать ей свои чувства. Все бы сделал. Но двери мне так никто и не открыл.
Злясь на ситуацию, кулаком заехал по косяку и лбом уткнулся в звонок. Тот стал беспрерывно звонить, а я зажмурил глаза. Ненавижу это чувство. Ненавижу боль. Наверное, именно поэтому я никогда не влюблялся. И на тебе, впервые такие эмоции, и сразу же страдания. Кому это нахер надо? Кому надо причинять нам боль?
Оттолкнувшись, достал ключи, открыл замок. Надежды на то, что Настя может быть в квартире, больше нет. Иначе бы она мне открыла, верно же? Она бы открыла мне?
Прикрыв за собой дверь, я нахмурился, не поверив своим глазам. Какого черта здесь происходит? Кто посмел?
Внутри все огнем жгло. Я пытался понять, что произошло в этой квартире, но никакого логического вывода сделать не мог. В квартире все было перевернуто. Вся мебель не на месте, все вещи вывернуты из шкафов и ящиков. Но это меньшее, что меня удивило.
Настя.
В замочной скважине послышался щелчок. Я, сидя на кровати и прижав колени к груди, прикрыла глаза, прекрасно зная, кто сейчас войдет. Отец. Даже называть его так не хочется, потому что он не заслужил. Как последнее ничтожество поступил, выкрав меня у любимого человека.
Димка…
― Проснулась? ― сквозь мысли ворвался ненавистный голос, разрезающий тишину комнаты. ― Как себя чувствуешь?
Я резко распахнула глаза.
― Тебе какое дело до моего самочувствия? Не надо делать вид, что в тебе есть хоть капля жалости. Ты выкрал меня, удерживаешь против моей воли и смеешь спрашивать о моем самочувствии. Да гори ты в аду после этого.
― Чшш, какая муха тебя укусила? Девочка, ты как будто не знала, что замуж выходишь. Ты и так сорвала нам планы. Сорвала свадьбу. Тимур очень расстроился. Но мы дали тебе время, ты погуляла, пора и к долгу возвращаться.
Я прищурилась, пытаясь понять, о каком долге идет речь.
― Ты вообще о чем? Вы просто не могли меня найти.
― Девочка, ты такая наивная. Ты мне задолжала за все те годы, что жила под моей крышей.
Я медленно покачала головой.
― Как мама вышла за тебя замуж? Как она терпела тебя? Неужели не видела истинной сущности твоей?
Он резко подошел к кровати и, схватив меня за волосы на затылке, приблизился и прошипел прямо в лицо.
― Ты хоть знаешь, каких проблем мне создала, дрянь? Сделка едва ли не сорвалась. А ты все в игры играешься? Или хочешь, чтобы твой Воскресенский подох, так и не познав красивой жизни?
Упоминание фамилии пронзило мою душу болью, но я старалась не показывать этого. Знала, что такой, как Филатов, может убить кого угодно. И палец не дрогнет нажать на спусковой курок.
― Мне плевать на него, ― соврала я, ― и нет до него никакого дела.
― Правильно, девочка, правильно. Потому что в ином случае… ты знаешь, что будет. Развлеклись и достаточно. К тому же… ― он отпустил меня, швырнув на кровать, а сам подошел к окну, ― он думает, что ты мертва. Ничего, пострадает и перестанет.
Что он думает?
Душу полоснуло огнем. Я хотела закричать, но понимала, какую ошибку могу сделать. Мне нельзя себя выдавать. Нельзя показывать боль, нельзя показывать, что я страдаю и скучаю за этим человеком. Но если он думает, что я мертва, он больше никогда не станет меня искать.
Внутренности сдавило черными тисками, поглощая мой разум и силу. Я спустилась по кровати и растерянным взглядом осмотрела комнату. Больно. Мне очень больно.
― Вечером приедет Вяземский. Я не знаю, как ты будешь просить прощения, но сделаешь так, чтобы он на тебе женился.
― Никогда! ― резко зашипела я, поднявшись на руках. ― Никогда я не пожелаю выйти за него замуж. Он насильник. Он жестокий человек. Такой же жестокий, как и ты. Ненавижу вас обоих! Вы будете гореть в аду за то, что делаете.
― Закрой рот! И не смей так со мной разговаривать, если не хочешь, чтобы я применял к тебе силу!
Я прикрыла глаза и прикусила губу, чтобы не разрыдаться, как последняя трусиха.
Дима, Димочка, пожалуйста. Пожалуйста, не верь им, Димочка. Кроме тебя меня некому спасти.
― Ненавижу, ― прошептала я, руками сжимая покрывало под собой, ― ненавижу.
― Самобичевание ни к чему не приведет. Но ты поплачь, может, легче станет.
Она закрыл за собой двери, отрезая меня от внешнего мира.
По виску скатилась слеза.
Это не может быть моим концом. Не может быть. Я не верю, не верю, что Дима так просто сдастся. Не верю, что он так просто поверит в слова.
Когда последний раз мне было так больно, что даже внутренности жгло? Пожалуй, когда умерла моя мама. Моя родная любимая мамочка, которая и воспитала из меня ту, кем я являюсь. Тогда день трагедии для меня стал переломным днем. Мне даже дышать не хотелось, легкие жгло от боли. Я даже закурила в тот день и потом долго кашляла от горечи. Без мамы я заново училась дышать. Без мамы весь мир стал другой. Как же рано она ушла…
Не сдержавшись, я всхлипнула и зарыдала. Мне было так больно, что хотелось выпрыгнуть из окна, было так тяжело, что хотелось утопиться, лишь бы никогда не испытывать подобные чувства. Я хотела к маме, хотела умереть, хотела сдаться.
Моя жизнь превратилась в существование, и вытащить меня из этой паутины никто не сможет.
Мой малыш. Я коснулась живота и едва не закричала от боли. Мой ребенок, наш с Димой ребенок. Наша крошка. Ради тебя я все вынесу. Слышишь, все вынесу ради тебя. Даже если мы больше никогда не увидим папу. Твоего папу.
Я снова всхлипнула и зажмурилась.
Если бы ты знал, какой замечательный твой папа. И если бы только он знал о тебе. Он бы никогда не дал нас в обиду.
Неужели я действительно для него мертва?
Димочка, как же мне тебя не хватает. Дима…
Несколько недель счастья. Несколько недель.
Дима.
«Ты теперь моя, Настя».
«Ты не умеешь быть с одной женщиной, Дима. Мы оба получили то, чего хотели, а пустых слов мне не надо, ладно?»
«Я тебе еще докажу, что я умею».
Докажи, Димочка, докажи. Мне сейчас это очень нужно. Нам с малышом очень нужно.
Как же я хотела снова окунуться в его объятия, в его запах, окунуться даже в его грубость, которая порой меня возбуждала. Только бы знать, что он рядом, чувствовать его, и каждый день целовать.
Спаси меня, любимый.
Я резко вздрогнула, когда дверь захлопнулась с сильным ударом.
Я заснула?
― Просыпайся, спящая красавица, ― услышала голос Вяземского и распахнула глаза.
Внутри все похолодело.
― Нагулялась, тварь?
Он дернул меня за руку и тут же перехватил за шею, сжимая и перекрывая мне доступ к кислороду.
― Решила рога мне наставить? Хочешь, чтобы в моем круге все смеялись надо мной? Моя жена шлюха.
Он резко откинул меня на кровать и тут же подобрался и завалился сверху.
― Я не стану твоей женой. Ты мразь. Отпусти меня.
― Я тебя спрашивать не буду! Или ты хочешь, чтобы твой папочка стал банкротом?
Воскресенский.
― Какие люди ко мне пожаловали, ― надменно протянул Филатов, сидя в кресле своей огромной гостиной. ― Почему без охраны?
― Не ерничай. Где Настя?
― Настя? А вы разве знакомы?
― Ты в каком веке живешь? Зачем дочь насильно замуж выдаешь? Где она?
― Тише, парень, чего ты так нервничаешь?
Урод пытался отвлечь меня, но я не собирался вести с ним задушевные разговоры.
― Где Настя?
― В безопасном месте.
― В каком безопасном месте? У тебя нет таких. Ей надо прятаться от тебя!
― Тише, не кричи. Чего ты такой нервный? ― Филатов достал сигарету и демонстративно прикурил, а мне хотелось засунуть эту сигарету ему в гланды.
― Она здесь?
Урод ухмыльнулся.
― Ты можешь проверить дом. Обыщи, чего тебе это стоит?
― Ее здесь нет, да? Иначе бы ты не трепался.
― Мальчик, ― он поднялся из кресла, а я от злости плотно сжал челюсти, ― ты забываешься, у кого дома находишься.
― О нет, поверь, я не забываюсь. Разве можно забыть, что передо мной стоит старый ублюдок, который похитил собственную дочь и хочет выдать ее замуж ради своей выгоды. Тебя вообще не смущает, что девушка будет несчастлива. Что каждый день она будет страдать, ложась в постель с мудаком, который ее купил.
― Ты ли достойный? А что ты можешь предложить ей? Зарплату главного помощника президента компании по управлению активами?
― А ты уже все проверил? Весь финансовый доход? Ты же у нас считаешь, что деньги — это главное в жизни. Только не учел, что твоя дочь может любить.
― Я тоже могу любить, и люблю. Деньги, красивую жизнь, дорогие тачки.
― Но не дочь. Она тебе нужна, только чтобы сохранить твой бизнес. Иначе все развалится. Ты банкрот.
Филатов затянулся сигаретой и, выпустив дым в сторону, зло ухмыльнулся.
― Проворный мальчишка, любопытный. А ты знал, что моя дочь привыкла жить в роскоши?
― Серьезно? Не потому ли она снимала квартиру попроще? В которой ты убил ее хозяйку.
― Не заговаривайся, щенок, ― он схватил меня за ворот свитера, а я тут же перехватил его руку.
― Я тебе не сынок твой, чтобы ты так со мной разговаривал. Я тебе клянусь, я найду на тебя управу, и ты ответишь за каждую слезинку дочери. Уверен, что и сама Настя тебя не пощадит.
― Уверен, ― хмыкнул он, ― охрана!
Из соседних комнат тут же вылетело четыре амбала. Я мгновенно получил удар под дых, согнулся пополам из‐за нехватки воздуха, а в следующую секунду ощутил резкую боль в ногах и рухнул на пол.
Меня принялись методично избивать, бросая гадости в мою сторону и насмехаясь над тем, что я слабый. Кончено, когда на тебя нападают несколько человек, да еще и поджидая для этого за углом, проще всего судить другого. Они же действовали неожиданно для меня. Но готовились. Кажется, Филатов знал, что я приду к нему с предъявами.
Получая удар за ударом, я ощущал боль во всем теле и даже на лице. Били ногами, не щадя, а я только и успел сгруппироваться, чтобы не повредили внутренние органы. Но от сильной боли меня поглотила темнота.
Очнулся я в холодном темном подвале, не чувствуя собственного тела. Кажется, на мне живого места не оставили. От Филатова стоило это предвидеть. Сам бы, естественно, марать руки он не стал, а вот своими спускными ― с удовольствием. Неужели думает, что меня это напугает? Это было бы слишком глупо с его стороны. За Настю я буду бороться до последнего и не сдохну, пока она не будет в безопасности.
Попытался подняться и лишь ощутил острую боль во всем теле. Сплюнул кровь и перевернулся на спину.
Падла. Хотел убить меня или запугать? Только почему же мне совсем не страшно? Куда страшнее за мою девочку. Что с ней сейчас, как она себя чувствует. Млять! Она же беременна! Беременна нашим малышом. А я никак не могу ей помочь выбраться из той ловушки. Черт! Еще и сам в нее угодил.
Что этот мудак собирается делать со мной? Зачем держит меня в подвале?
Снова попытался подняться, но понял, что ничего не получится. Наверняка все тело в гематомах и ссадинах. Сука, этот пидор решил, что он всемогущий, только один момент не учел, у меня есть свидетель. Майоров, он знает, куда я поехал, и наверняка станет меня искать. Пусть Филатов не думает, что самый умный.
Железная дверь, ведущая со стороны в дом, неожиданно заскрипела, оповещая, что ее кто‐то открыл. Я даже глаза открывать не хотел, чтобы приглядываться, какого хера сюда занесла. Эти черти высосали все мои силы.
― Очнулся, Воскресенский?
Филатов, тварь. Стоит, насмехается надо мной.
― Вижу, что очнулся.
Он прошел через пустое помещение ко мне. Я едва мог разглядеть его в темноте. Мало темноты, глаза заплыли. Постарались суки. Теперь даже смотреть нормально не могу. Хотя, может, и к лучшему, гниду эту видеть не хочу.
― Где Настя?
― Аяяяй, ничему тебя жизнь не учит, ― он с силой схватил меня за волосы, заставляя посмотреть в его глаза. А я оскалился и плюнул ему в лицо.
Филатов разозлился и кулаком заехал мне по челюсти. Я застонал и упал на пол, снова сплевывая кровь. Голова ужасно кружилось, сил не было, казалось, что я вот‐вот отключусь. И не понимал, что сейчас было для меня лучшим. Вырубиться или оставаться в сознании.
― Скоро за тобой придут, Филатов. Не расслабляйся, ― прохрипел из последних сил, чтобы он знал, что я не один. Пусть не думает, что будет так просто от меня избавиться.
― Лысый, отправить отдыхать парня, ― услышал я, прежде чем получить удар по затылку.
Темнота.
Когда находишься на грани жизни и смерти, ты не понимаешь, что происходит вокруг тебя. В основном ты даже не видишь мир. Тебе только кажется, что вот откроешь глаза и все хорошо. Но в какой‐то миг наступает прозрение. Ты даже глаза открыть не можешь. И не потому, что веки потяжелели от снотворного. Просто тебя избили настолько, что единственное твое живое место на теле — это не выколотые глаза. Я даже пальцем пошевелить не могу, не говоря уже о чем‐то большем. Единственное, что понимаю, пространство, в котором я нахожусь, это не гараж, а теплое и светлое помещение. А подо мной, кажется, совсем не пол, а что‐то очень мягкое.
Настя.
― Откройте немедленно эту чертову дверь! Откройте! ― кричала я, тарабаня о деревянную поверхность.
У меня уже сил практически не осталось, но я не сдавалась. Продолжала стучать кулаками, бить ногами, только бы меня послушались. Только бы услышали. Ну не может же мой отец быть настолько жестоким? Не может!
Из глаз покатились слезы.
Он не может быть таким жестоким. Это же и его внук тоже. Его кровь.
― Откройте, больные ублюдки!
Через длительное время я наконец‐то услышала щелчок замка. Дверь открылась, и в комнату вошел Вяземский.
― Тимур…
Щеку обжег резкий удар. И я, не удержавшись на ногах, рухнула на пол.
― Не заставляй меня, тварь, бить тебя ногами. Или ты хочешь, чтобы я таким образом убил твоего ублюдка?
Он схватил меня за волосы и рычал прямо в лицо.
― Тимур, пожалуйста, Тимур, не надо. Я умоляю, пощади моего малыша. Тимур. Не убивай его. Слышишь? Я согласна, согласна стать твоей женой, только оставь мне малыша, Тимур.
Шептала я сквозь слезы, но глядя на его злой оскал, понимала, что все мои слова бесполезны. Он бесчувственный шакал, которому плевать на окружающих. Он отродье, ошибка, которая каким‐то образом попала на эту планету.
― Мне и согласия твоего не надо. Ты все равно станешь моей женой, хочешь этого или нет. А вот в ногах моих ты все же валяешься. Меня это дико заводит, детка.
― Прошу тебя, не убивай его, ― прошептала из последних сил, просто не зная, на кого надеяться в этой ситуации.
За что же ты так со мной, Господи, за что?
― Трахнуть бы тебя, да ненавижу таких сопливых. Хватит реветь! ― он встряхнул меня, отчего зубы ударились друг от друга, и я поморщилась.
― Почему? Почему вы такие ничтожества с Филатовым? Почему?
― Завтра твой отец приедет, вот с ним и поговоришь.
Я медленно покачала головой, рукой вытирая с лица слезы.
― Он мне не отец. Вы два исчадья ада. Будьте прокляты!
Удар по голове, и темнота.
Наверное, в этот раз я долго была в отключке, потому что, когда пришла в себя, в кресле напротив меня сидел Филатов. Отцом его называть больше язык не поворачивается. Как же я его ненавижу. Просто презираю сволочь.
― Очнулась наконец‐то.
Я прижала к груди ноги и подбородком уткнулась в колени.
Как же отвратителен его голос. Видеть не хочу его. Не хочу.
― Ты что здесь устраиваешь? Почему я должен выслушивать от Тимура то, что ты истеричка?
Я медленно подняла голову и, ухмыльнувшись, посмотрела в его глаза.
Мерзость.
― А ты думал, я буду радоваться? Буду скакать по дому от счастья? Благодарить вас? Вот ты, ты за что так со мной поступаешь? Ладно замуж, с этим давно все понятно. Но за что с ребенком так? Он же твой внук!
― Рожать будешь от Вяземского. Нагулянные тобой дети ему не нужны.
Я смотрела и не верила, что это тот человек, который с детства всегда был рядом. Да, он не отличался добротой, не был ласков, но он никогда не обижал нас с мамой. Что же изменилось теперь? Неужели на него так повлияла смерть мамы?
― Па‐па, ― произнесла я сквозь слезы, дрожащим голосом, ― неужели тебе совсем меня не жалко? Ту маленькую девочку из детства. Маленькую светловолосую девочку, которая, качаясь на качели, видела, как ее отец возвращается с работы, спрыгивала и бежала к нему на встречу. а как однажды неудачно спрыгнула и разбила коленку. Ты на нее долго дул, когда мама помазала рану зеленкой.
― Закрой рот.
― Неужели ты всего этого не помнишь? Как я едва не утонула в озере, когда мне было семь лет. Меня отвезли в больницу, и ты всю ночь не отходил от моей кровати. Неужели все это было зря? Почему ты стал меня ненавидеть? Ты же мой папа. Да, пусть не самый ласковый и добрый, но ты заботился обо мне. Ты любил меня. Или нет?
― Сегодня ты поедешь на аборт. Врачи тебя уже ждут, и только посмей, тварь, пискнуть. Я тебя уничтожу, ― все, что прозвучало мне в ответ.
По щекам покатились горячие слезы.
Папы больше нет. Его просто нет. Передо мной сидит чужой человек, который когда‐то считался родным. Который когда‐то проявлял свою любовь, только я теперь не уверена, что она была настоящей.
― Мама бы тебя возненавидела. Только жаль, она этого сделать уже не может. А я… я могу. Знай об этом и живи с этим. Я ненавижу тебя. Ты мне больше не отец.
― Ой, как же ты достала со своим вытьем. И это я воспитал? ― он поднялся из кресла и прошел к двери, собираясь оставить меня одну.
Проваливай, урод. Видеть тебя не хочу. Никогда больше.
― И да, не думай, что врачи сжалятся. Они за свою хладнокровность получили огромные деньги.
Я прикрыла глаза, прикусывая губу до крови.
― Еще забыл, вот, ― услышала шорох и, распахнув глаза, увидела на комоде какой‐то конверт. Этот ублюдок его положил туда, ― посмотришь.
И он вышел за дверь.
Я упала на кровать и громко зарыдала от боли. Никакая физическая боль не переплюнет душевную. Не переплюнет ту боль, что я сейчас испытывала. Ад на земле. Я выла как раненый зверь и мечтала лишь об одном. Я мечтала никогда больше не проснуться в этот мир.
― Прости меня, малыш. Прости меня.
Видит бог, как сильно я хочу этого малыша.
Наш с Димкой ребенок.
― Маленький мой.
Я бросила взгляд на окно и отчаянно застонала. Решетки. Все ублюдки предусмотрели.
Не хочу жить, не хочу. Проще выпрыгнуть из окна и умереть.
Мой малыш. Прости, что выбрал такую дрянную маму. Прости, мой родной. Хотя я знаю, что нет мне прощения. Нет.
Руками коснулась плоского живота.
Я никогда не увижу твоих глаз. Никогда не услышу твой первый крик. Я никогда не буду рядом.
― НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ ВАС ВСЕХ! БУДЬТЕ ПРОКЛЯТЫ! БУДЬТЕ ПРОКЛЯТЫ, УБЛЮДКИ! БУДЬТЕ ПРОКЛЯТЫ!
Я поднялась с кровати и руками столкнула все, что лежало на комоде.
Я кричала от боли и крушила все, что попадалось мне под руку. Я разбила зеркало, поранив руку, и даже не почувствовав этой боли. Я перевернула стол и кресло, разорвала шторы и постель на кровати. Я орала, пытаясь хоть как‐то выплеснуть всю свою боль. Но это не помогало. Мысль о том, что моего ребенка убьют, лишала меня рассудка.
Воскресенский
Я смотрел на документ, который мне отдал Мирон, и не мог поверить. Не мог поверить, что все это правда. Хотелось посмотреть в глаза друга и сказать, что такими вещами не шутят. Хотелось закричать во всю глотку и дать понять, что я не принимаю данную информацию. Не хочу ее воспринимать всерьез. Но понимаю, что бумажка не подделка. Не фикция, не чья‐то злая шутка.
Настя. Моя девочка. Моя малышка.
Я прикрыл лаза и кулаком ударил по кровати. Черт! Черт! Черт!
Я убью их. Убью каждого собственноручно. За то, что причинили ей боль.
Зажмурился и ощутил, как по щеке скатилась слеза.
Похуй. Я готов убить всех. Сам.
Моя Настя. Что же тебе пришлось пережить, девочка? Что же пришлось пережить.
Я откинул одеяло и на дрожащих руках поднялся и сел на кровати. Внутри все скручивалось в тугой узел от прогрессирующей боли.
Млять, как это пережить. Как она это переживает.
Сука! Я убью их, убью, и рука не дрогнет!
Попытался успокоиться, но понимал, что после такого я вряд ли смогу прийти в норму.
Как же больно. Невыносимо осознавать то, что сделали с моей девочкой. Невыносимо. Они лишили нас нашего ребенка. Кто им давал на это право? Кто?!
Сжал кулаки, злясь на свою беспомощность. Какого хера все пошло кувырком? Когда наступил тот момент, кто сказал, что все это должно произойти?
Медленно поднявшись с кровати, я сложил лист вдвое и убрал его в карман штанов. Вещи на мне были явно того парня, Саша, кажется, зовут его. Футболка с рукавами и штаны. Вообще похер, чье это все.
Курить хочу.
― Ох, да куда же ты? ― ко мне подбежала взволнованная девушка, имени которой я так и не узнал.
― Отойди сейчас. Отойди! ― рявкнул я, опираясь рукой на стену.
― Димон, полегче, ― произнес Мирон, привлекая мое внимание.
Я кивнул, бросив взгляд на девушку.
― Извини. Как тебя зовут?
― Маша меня зовут. Ты бы, правда, поберег себя.
― Спасибо вам, Маш, ― кивнул Мирон, а я достал из его пачки сигарету.
Спасибо, курить в коридоре можно.
Мирон протянул зажженную зажигалку, и я наконец‐то прикурил.
― Ты как, Дим?
― Как я? Да, блять, как после мясорубки. Только я не про физическую боль, Мирон!
― Может, она не хотела подвергать опасности вашего ребенка? Не руби сгоряча, Димон.
Я затянулся сигаретой и посмотрел Майорову в глаза.
― Я, может, не так долго с Настей был, но успел ее неплохо изучить, Мирон.
Снова затяжка. Сильная, чтобы легкие обожгло. Хотя это нихера не притупит душевной боли. Меня ужасно потряхивало от ненависти к Филатову. Потому что только он мог дойти до такого.
― Что ты имеешь в виду?
― Филатов. Это все он.
Мирон отпил из своей чашки и нахмурился еще больше.
― Настя бы никогда не сделала аборт. Более того, я уверен, если бы ее жизни что‐то угрожало, она бы все равно выбрала малыша. Филатов отправил ее на аборт по своей прихоти.
― Пиздец! Ты сейчас серьезно? Но как же ее чувства? Черт! Да она же его дочь, в конце концов!
― Ты еще не понял? Ему абсолютно плевать на нее. Этот мудак выкрал Настю, заставил ее выйти замуж за Вяземского, а теперь… ― я прикрыл глаза, пытаясь хоть, как‐то прогнать тиски, сковывающие мое горло от ненависти, но ничего не получалось. С каждой минутой становилось только хуже, ― теперь аборт. А я не знаю, где ее искать. Она в беде, Мирон, понимаешь?
Я снова посмотрел в его глаза и затянулся сигаретой.
― Если бы ты ее только видел, если бы… она же не похожа на других. Не вульгарная, не стерва, не истеричка. Она как маленькая девочка, понимаешь? ― я говорил это, представлял ее перед глазами и понимал, что готов расплакаться от боли за нее. И так же готов разорвать на части Филатова и Вяземского. ― Я понятия не имею, что сейчас испытывает женщина, которой лишили счастья. Не мужика. Ее лишили ребенка. Нашего с ней сына или дочери.
― Я, конечно, знал, что люди бывают мерзкие ублюдки, но чтобы настолько. Нам надо ее искать, иначе добром это не кончится.
Потушив окурок, я руками уперся в стол и, склонив голову, прикрыл глаза. Снова в памяти она. Ее боль в глазах, когда я спросил у нее, спала ли она с Тимуром.
«А ты бы предпочел, чтобы он меня изнасиловал, разорвал всю, да? Или ты думаешь, мне принесло удовольствие спать с ним? Мне и этого унижения хватило! ― закричала я и резко его оттолкнула. ― Я грязной себя ощущаю после него! А ты смеешь так себя вести со мной? Да я бы уже в ванной лежала с перерезанными венами. Если бы он посмел так поступить со мной, если бы я сама не отдалась ему. Ненавижу вас, ненавижу!»
― Черт! ― закричал я, ударяя кулаком по столу. ― Он ее там насилует, понимаешь? А я, бл*ть, даже сделать ничего не могу. Они все подчистили, все следы вытерли, чтобы я не нашел их. Да я сдохнуть готов ради нее. Сдохнуть, понимаешь? Я не хочу, чтобы она ощущала сейчас все то, что приходится ощущать. Она там, в лапах ублюдков, страдает от боли. И я уверен, что ей сейчас в сто раз хуже, чем мне. Это ее телом воспользовались и убили ребенка! А эти мрази только и делают, что упиваются счастьем своим!
― Дим, может, все‐таки справка ненастоящая? Тебя позлить?
Я покачала головой зло оскалившись.
― Если бы! Если бы, друг. Только вот, раз они узнали о беременности, значит, точно сделали ей аборт. Вяземский бы не взял Настю с ребенком. Этот подонок специально побольнее бьет. И ее, и меня. Откуда у тебя эта справка?
― По почте прислали. В ящике лежал конверт. Но, естественно, без обратного адреса.
― Значит, специально прислали. Знаешь, чего я боюсь? Что они могли этим не ограничиться.
― Ты про ответ? Думаешь, ей могли тоже что‐то сказать про тебя?
― Я думаю, что не зря меня выбросили за городом в кювет.
Мирон уехал в столицу, оставив меня в поселке у Маши. Признаться честно, оставаться здесь мне не хотелось, но я понимал, что сейчас будет лучше скрываться, чем показать ублюдкам, что я жив. А Майоров попробует организовать тайные поиски, чтобы Филатов не узнал, что его ищут люди. Кто‐то, кроме меня.