Девушка со скамейки

Милки — белая болонка трёх лет — бежала впереди меня по аллее парка, лишь изредка оборачиваясь, чтобы убедиться, что я не отстал. Иногда она останавливалась и обнюхивала предметы, привлёкшие её внимание или просто показавшиеся интересными.

На секунду я отвлёкся на шум промчавшегося в стороне скутера, а когда мой взгляд вернулся к Милки, то увидел, что она осторожно обнюхивает ноги девушки, одиноко сидевшей на скамейке.

— Она не кусается! — я бросился вперёд, чтобы схватить — если потребуется — собачку на руки. Но этого не потребовалось. Девушка весьма благосклонно отнеслась к тому, что её ноги обнюхивают, а на мой возглас повернулась и спокойно сказала:

— Я знаю.

Её голос поразил меня. Он был наполнен простотой, искренностью, мелодичностью, добротой. Если бы кто-то рассказал мне прежде, что одно слово может остановить, заставить забыть обо всём, что меня окружало, я бы просто посмеялся над таким романтически-наивным предположением.

Я не шевелясь смотрел на девушку. Каштановые волосы, подстриженные «каре», аккуратное голубое с серебром платье чуть ниже колен, белые босоножки, которые и обнюхивала Милки. Глаза были скрыты за дымчатыми очками.

Милки уже перестала изучать ноги девушки и уселась, смотря выжидательно на меня. Возникла неловкая пауза, и девушка сама пришла мне на помощь, разрядив обстановку:

— Как зовут вашу собаку?

— Милки, — ответил я, не отрывая глаз от девушки.

Нам с Милки нужно было продолжать путь по нашему каждодневному маршруту, но мои ноги словно приросли к земле.

— Вы хотите задержаться, но не можете придумать повод, — сказала девушка. И тут же добавила: — Я до неприличия откровенна. Такой характер, ничего не могу с собой поделать. Иногда из-за этого попадаю в комические, и не только комические, ситуации.

Оцепенение прошло. Я подошёл и попросил разрешения присесть рядом.

— Вы хотите сказать, что если я скажу «нет», то вы просто пойдёте дальше? — на её лице появилась усмешка, словно она была в восторге от придуманного вопроса.

— Нет, я усядусь на скамейку напротив и буду смотреть на вас долгим, немигающим взглядом…

— Как удав на кролика?

— Ни в коем случае. Как Чеширский Кот на Алису.

Она чуть подвинулась, и я уселся рядом.

— Забавно, — сказала она. — Меня ещё никто не сравнивал с Алисой из сказки.

Мы разговорились. Тут же выяснилось, что её зовут Эммой и что она оказалась на этой аллее почти что случайно: около её дома идут какие-то аварийные работы, сидеть в шуме ей не хотелось, и она ушла в парк.

Я попытался отгадать её профессию. Это её развеселило.

— Однажды я услышала такой шутливый вопрос: кто выше — самый низкий из высоких или самый высокий из низких? Несмотря на кажущуюся комичность такой формулировки, математики дают точный ответ. Также и у меня: работа связана и с искусством, и с наукой, но я не только не могу сказать, чего в моей работе больше, я даже боюсь размышлять над этим. Боюсь повторить печальный опыт многоножки, задумавшейся над тем, в каком порядке ей переставлять ноги.

Наша беседа лилась легко и непринуждённо. Казалось, что мы знакомы уже целую вечность — просто так получилось, что кто-то из нас был в отъезде, и теперь, после этой случайной разлуки, мы не можем наговориться.

Через полчаса Милки начала скулить: ей стало скучно. Эмма заметила это.

— Тебе пора уходить. У Милки не получается поучаствовать в нашем разговоре, и ей досадно.

— Ты уже собираешься домой? Я могу тебя проводить?

— Нет.

То, как она сказала простое «нет», меня поразило. Это была не просто категоричность такого масштаба, которого я не ожидал, это прозвучало как приговор. И словно в компенсацию проявленной жёсткости она немного улыбнулась и добавила:

— До свидания. Милки хочет домой.

Интонация, с которой это было сказано, указывала сильнее слов, что она предлагает мне встать и уйти.

Некоторое время я продолжал сидеть молча. Её лицо изменилось, стало каким-то отсутствующим. Но отсутствовала не она; для Эммы отсутствовал я! Она вела себя так, словно меня здесь не было!

Лишь благодаря остаткам чувства собственного достоинства я сумел встать и, сделав прощальный кивок, направиться к дому. Первые шаги были особенно трудными, до боли хотелось обернуться и посмотреть на её реакцию. Милки, рванувшаяся вперёд так, что я побоялся потерять её из виду, не дала мне это сделать. Я догнал собаку и с каким-то злорадным удовольствием прицепил к ней поводок.

О чём я, собственно, размечтался? Что если эта девушка понравилась мне, то я тотчас же понравлюсь ей? Разве это симметрично? Мир был бы иным, если симпатия передавалась от одного человека к другому с такой же лёгкостью, с какой передаются слова! И нечего переживать! Жизнь прекрасна, солнце светит (если не спряталось за облаками), и у меня прекрасная жизнь, в которой есть всё — любимая, хоть и не очень денежная, работа, квартира, пусть и небольшая. Есть друзья и есть та, кто никогда меня не оставит и не предаст — белая болонка по имени Милки!

Мне хотелось поскорее попасть домой, и я почти тащил на поводке упирающуюся собаку, которая не могла понять причину перемены моего настроения. В конце концов я взял её на руки, воздав попутно хвалу богу за то, что однажды мне подарили болонку, а не бульдога.

Я спустил Милки на землю около подъезда — чтобы достать ключ. И в этот момент кто-то взял меня за локоть. Я обернулся.

Рядом стояла Эмма.

— Прости, я обидела тебя! Сама не понимаю, какая муха укусила меня! Я тогда испугалась, что если я не оттолкну тебя в сию секунду, то не сумею это сделать никогда! И только когда ты скрылся за углом, я осознала, что произошло. Я бросилась за тобой, и какое счастье, что мне удалось догнать! Ещё секунда — и ты навсегда скрылся бы в этом доме! Не знаю, что бы тогда было со мной.

Она вдруг отошла, нет, отскочила от меня на шаг.

— Это, наверное, неприлично, что я говорю всё так открытым текстом? Но я же предупреждала, что у меня проблема с тормозами: я говорю то, что думаю, не заботясь о последствиях. И вот сейчас…