Девять хвостов любви

1.1 Первый хвост

Сняв обувь Киёми пошла босиком. Холодные камушки горной тропы впивались в ступни. Воздух пах цветущей сливой и ладаном. Деревья поскрипывали ветвями в унисон с сердцем, которое колотилось где-то в горле. Киёми сглотнула, убрала с лица слишком длинную чёлку.

Перед ней святилище Аматэрасу, окутанное серебристым сиянием и подсвеченное лунным светом, позади — ночная тьма. И ни одного охранника вокруг. А внутри, в центре алтаря, на каменном пьедестале, покоится медальон Кицунэ — диск из белого нефрита, обрамлённый золотом с выгравированным профилем лисицы и девятью хвостами.

Киёми подошла ближе и облизнулась. Ладони вспотели. Глаза загорелись алчным блеском.

— О-о… Легендарный артефакт, усилитель магии, ах! — Она дышала неглубоко от переполняющего её восторга. — Способен ускорить рост хвостов… И совсем без охраны. Ты ж мой бедненький, никому не нужненький, ну ничего, Киёми возьмёт тебя себе. Киёми позаботится о тебе. Будет холить и лелеять.

Сердце билось о рёбра с такой силой, словно хотело вырваться. Гул пульса отдавался в ушах, заглушая все прочие звуки. Всё зрение Киёми сосредоточилось на драгоценном медальоне. С волнением затаив дыхание, она протянула правую руку над артефактом, но дотрагиваться не спешила. Что-то было не так. Что-то тревожило её, но Киёми упорно и старательно отталкивала мысли об этом. Она зажмурилась. Стиснула челюсти. Опустила руку на прохладный камень пьедестала и сомкнула пальцы. И в тот же миг воздух затрещал. Заискрился. Взорвался!

Древнее защитное заклинание сработало. Не ловушка. Приговор.

Из темноты арочного перехода, словно сотканный из ночи, вышел силуэтю Высокий. Прямой. Тихий.

— Воровка, — сказал он низким и поразительно спокойным голосом. — Неужели решила, что тебя не заметят?

Киёми вздрогнула от неожиданности, но медальон не отпустила. Наоборот. Она быстренько запихала его в карман своего кимоно.

— А ты ещё кто? — бросила она дерзко и зыркая глазами по сторонам, оценивая расстояние до ближайшего выхода.

Бежать или ударить первой? Что лучше?

А силуэт шагнул вперёд, прочь из тени. Тусклый лунный свет продемонстрировал Киёми прекрасного мужчину. Высокого, стройного, но не хрупкого, а пышущего силой. Длинные волосы свободными волнами спадали с плеч. Глаза лиса — чёрные, с янтарной каймой — смотрели на неё не как на добычу, а как на будущую игрушку.

— Я — Куро. Хранитель святилища Аматэрасу. Девятихвостый, — он склонил голову в знак приветствия. — Назови и ты своё имя, прежде чем я сожгу твой единственный хвост.

Киёми надменно сощурилась. Выпрямила спину и одной рукой отбросила свои волосы за спину.

— Перед тобой — Киёми. Воровка, которую ты никогда не забудешь.

И она швырнула в него магическим потоком. Быстрый, дерзкий, как стрела резкий — он должен был хотя бы ослепить его. Должен. Был.

Но Куро не шелохнулся.

Выброшенная ей сила растворилась в воздухе подобно пару над водой. Печать подавления сжала её хрупкое тело, как огромная и тяжёлая звериная лапа.

Миг, и Куро оказался рядом с ней. Мёртвой хваткой вцепился в её запястье. Сжал до боли, и медальон выпал из ослабевших пальцев, звякнув о плитку.

— Интересно, — неторопливо произнёс он, шагнув к ней вплотную. — Ты совсем не чувствуешь чужую магию, пока та не окажется вокруг тебя.

Киёми задышала рвано и неглубоко. Спина похолодела, а на висках показались первые капельки пота.

— Вроде, взрослая лисица, — Куро наклонился к её уху и обдал его тёплым дыханием. Его волосы защекотали оголённую шею. — А глупа, как лисёнок. Кто учил тебя магии?

— Я сама всему научилась, — самодовольно сообщила Киёми и рванулась. Бесполезно. Хватка Куро была как железо, но, что странно, в ней девушке не виделось злости. Только интерес. Опасный. Спокойный. Изучающий.

Куро рассматривал её. Его хвосты распушились — девять бело-рыжих лент, змеящихся за спиной, как облака дыма.

—- Воровка-самоучка. Но такая красивая.

Он отпустил её запястье и обошёл.

— Мне следовало бы убить тебя лишь за попытку воровства столь ценного артефакта, — Куро сделал паузу, не отводя пленяющего взгляда от Киёми, — но я щедрый. Вместо казни ты получишь урок. Ты, Киёми, останешься со мной на девять ночей. За каждую — один мой хвост. Ты ведь хотела силу? Получай её… если выдержишь.

Киёми хотела возразить. Крикнуть. Да хоть укусить его! Но не могла. С ужасом она поняла, что тело не слушается. Не двигается, скованное его магией. Она гневно глядела на Куро, пока тот не качнул головой, и тогда сумела заговорить:

— Да никогда! Киёми не подчиняется чужакам.

— Подумай хорошенько, Киёми. Девять ночей со мной, — он поднял правую ладонь, словно чашу на весах, — против одной ночи с духами этого святилища, — он поднял левую и с какой-то извращённой улыбкой продолжил:

— Всего один девятихвостый лис, готовый поделиться с тобой силой, или духи, которые до безумия любят хорошеньких девушек не только за магию.

Куро замолчал. Он покачивал руками, как если бы весы не определились, какая чаша весит больше.

1.2 Первый хвост

Проснувшись Киёми обнаружила себя в незнакомой комнате. Она лежала на тонком матрасике-футоне, расстеленном поверх циновок-татами. Комната была простой, а освещалась мягким светом бумажных фонариков. Света они, конечно же, почти не давали.

Влажный и тёплый воздух пропах можжевельником чем-то пряным и волнующим, словно совсем недавно здесь кто-то был. И этот кто-то находился непозволительно близко.

Осознав это Киёми резко села. Подтянула тонкое одеяло и всмотрелась вперёд.

Комната казалась почти полностью пустой, в традиционном стиле — ни единой лишней вещи. Только алтарь, горящие благовония и… медальон. Он лежал на шёлковой подушке. Совсем рядом, нетронутый, а сверху — печать в форме девяти переплетённых лисьих хвостов.

— Ха-а? Где я?

Киёми поднесла ладонь к печати и тут же отдёрнула. Голову пронзила чужая магия. Печать ожила. Хвосты заколыхались и разгорелись пламенем, сравнимым с лучшими фейерверками императорского дворца. Это не просто охранительная магия, а настоящее предупреждение: не трогай, если не хочешь оказаться тронутой в ответ.

— Вот же засранец! — заругалась Киёми вставая на ноги.

Она запахнулась посильнее и почувствовала гладкость и мягкость ткани. Опустила на себя взгляд. На Киёми был лишь нижний слой кимоно. Слой, который она видела впервые в жизни. Тонкий и полупрозрачный. К щекам Киёми прилил жар. Несущий на себе аромат рисового крахмала и мужской аурой. Шея Киёми окрасилась в цвета спелого персика.

— Ик! Негодяй. Он переодел меня! Он… — Лицо Киёми постепенно бледнело. — Он раздел меня!

— Тише, — раздалось от стены. — Тебя переодевала служанка. Я, конечно, мужчина, но мужчина чести.

От неожиданности Киёми подскочила. Икнула. Обернулась и увидела Куро. Он сидел в кресле возле раздвижной ширмы, словно находился там всё это время. Кимоно цвета ночи. Распущенные волосы и хищный, но ленивый взгляд, будто у насытившегося зверя. Но настороженного.

— Что… что ты сделал со мной? — руки сами собой потянулись к краям нижнего халата, желая закутаться как можно сильнее. — Признавайся!

— Положил спать. Ты пыталась украсть артефакт, но потеряла так много сил, что стала шататься подобно листку на ветру. Такими способами можно напугать разве что ребёнка.

Киёми нахмурила брови и раздула маленькие щёчки.

— Я тебе не кукла, чтобы играться.

— Не кукла, — согласился Куро и медленно поднялся на ноги. — Ты — моя ученица.

Он подошёл вплотную и щёлкнул Киёми по носу.

— Девять ночей. Девять уроков. Если пройдёшь их, то уйдёшь с силой. Может, даже со мной, — он наклонился, и теперь их глаза оказались на одном уровне. — Если нет, то тебя поглотит то, что сама пробудила.

— А… А что я пробудила?

— Пока что только себя, но если б подержала медальон чуть дольше, то могла сжечь собственную душу. Он реагирует на кровь. На истинную пару. Не на первую попавшуюся воровку.

Киёми свела брови на переносице. Слова Куро казались ей одновременно понятными и запутанными. Больше всего другого, прямо сейчас, она и сама запуталась. Запуталась в своих желаниях. То ли Киёми хотела его ударить, то ли проверить, как прозвучит голос Куро, если полоснуть его когтями по шее.

— А если я уйду? — её глаза злобно сощурились.

— Да я и не держу, — усмехнулся Куро и указал на распахнутые двери.

В тот же миг Киёми метнулась к ним, но, так и не перешагнув порога, замерла.

Дело в том, что снаружи, виднелась вовсе не ночная тьма. Там был туман — густой, клубящийся, живой. В нём мерцали глаза, двигались тени, проглядывали голодные и дикие духи.

Киёми сглотнула. Куро подошёл к ней и заглянул в сумрак.

— Они пришли на магию медальона. Теперь, когда ты коснулась его, они желают тебя, как никто и никогда желать не станет. Рискни, если хочешь, но, если нет, то можешь остаться со мной. Хотя бы на одну ночь.

Куро повернулся к Киёми. Он не приказывал, не давил, не заставлял каким-либо иным способом. Он смотрел. Смотрел на неё таким взглядом, что кровь в венах вскипала, сердцебиение учащалось, колени слабели, а дыхание сбивалось.

Киёми закрыла дверь.

— Т-только одну ночь, кхм… — Ей пришлось прокашляться. — Да. Одну, чтобы доказать, что я не боюсь.

Во взгляде Куро виднелась снисходительная улыбка, обошедшая, однако, его губы. Он снисходительно кивнул.

— Запоминай: ученица не должна лгать ни себе, ни учителю. — Едва касаясь он провёл шероховатым пальцем по её щеке. — Страх не враг, он лишь говорит о том, что ты жива.

После этого Куро вышел из комнаты. Киёми осталась один на один с ароматом можжевельника, блеском медальона и дрожью, которая не имела ничего общего со страхом.

1.3 Первый хвост

Золотистый свет залил комнату, загнав тени под потолок. Тени дышали. Тени ждали. Тени наблюдали за спящей Киёми, тянулись к ней, но охранная магия Куро не позволяла коснуться девушки и забрать её себе.

Киёми заворочалась, словно чувствуя что-то, потёрла глаза и зевнула, окончательно проснувшись. Она села и заметила, что её снова переодели. Белый верх, красный низ. Волосы заплетены в косу, перемотанные белой лентой так, чтобы только кончик торчал. Должно быть, пока она спала, вновь заходили служанки, или Куро.

«Да и вообще, если он поручает переодевать Киёми служанкам — это не означает, что не присутствует при этом сам и не пялится на Киёми», — поёжилась она.

Когда Киёми вышла в коридор, Куро уже ждал. Сидел на веранде, на подушке, спиной к саду. Его хвосты — все девять — извивались за спиной.

— Садись, — приказал он.

Перед ним, на коротеньких ножках, стоял столик. На нём две керамические чаши и чайник, все чёрные. Всё выглядело идеально, будто для ритуала.

— И что это? — Киёми осторожно подошла ближе.

— Время первого урока.

Куро взял в руки чайник. Неспешными движениями он разлил содержимое по чашам. Струйки пара затанцевали над горячим чаем.

— Ты знаешь, как лисы заключают союз? — Куро взглянул на Киёми.

— Нет, — ответила она слишком резко.

— Чайный ритуал. Ты пьёшь мой чай, — произнёс он бархатным голосом. — Я принимаю твоё имя. Если мы оба не отравимся и выживем, то ты останешься на вторую ночь.

Куро взглянул на Киёми. В его глазах пряталось лишь ожидание, больше ничего.

— Но пить можно только после поклона.

— Издеваешься, наглец? — взъерошилась Киёми.

Куро добродушно улыбнулся.

— Я был великодушен и оставил тебе жизнь. Ты в моём доме, потому что слабее. Ты хочешь силы, или, хотя бы, не быть сожранной духами. Следовательно, преклонись предо мной.

Киёми шумно задышала. Несколько секунд она сверлила куро непокорным взглядом. Он взгляда тоже не отводил. Ноздри Киёми раздувались. Зубы болели от напряжения, а брови покраснели. Куро ждал. Слёзы показались на глазах Киёми. Как рыбка она раскрыла рот и захлопнула. Потому медленно, неохотно, по-ритуальному, как учат с детства, опустилась на колени и, сложив руки перед собой треугольником, склонила голову достаточно низко, чтобы ощутить лбом всю прохладу пола. Её сердце грохотало в висках. Колени дрожали.

— Хорошо, — ровно произнёс Куро. — Теперь пей.

Киёми взяла в руки чашу. На поверхности чая плавал лепесток красной камелии. Ноздрей достиг аромат риса, специй, дымка и чего-то тёплого, терпкого, мужского.

Прикрыв глаза Киёми сделала глоток. Второй. Третий…

Куро терпеливо ждал, не отводя от неё взгляда. Не моргая.

Ничего не произошло, лишь чаша опустела.

Киёми раскрыла глаза, свела брови над переносицей и поставила чашу обратно на столик.

— Всё? — буркнула она.

— Не совсем, — Куро покачал головой и взял её ладонь в свою руку.

Касание было неожиданным, холодным и уверенным.

Он перевернул её руку ладонью вверх. Провёл когтем, оставив маленькую царапину. На красноватой линии выступили блестящие бусины крови. Куро поднёс ладонь Киёми к губам и облизнул.

— Теперь я знаю твой вкус. Ты — не ядовита.

Киёми обескураженно замерла.

— И что теперь? — не поняла она, а Куро уже отпустил её руку.

— Теперь ты останешься на вторую ночь. Иными словами: ты проживёшь ещё одну ночь.

Куро поднялся, теперь он смотрел на Киёми сверху вниз.

— До следующего заката не пытайся бежать, пользоваться магией или чем-то ещё. Иначе я вновь свяжу тебя, но уже не магией.

Он сделал паузу, ожидая, когда лицо Киёми разгладится после сложных раздумий.

— Если хочешь стать сильнее, подчинись мне. Научись слушать. Тогда, потом, тебя будут слушаться даже хвосты.

Куро ушёл, оставив за собой запах можжевельника и чая, и что-то ещё, что отзывалось в Киёми где-то внизу живота — как зуд, как слабость, как голод.

Она моргнула. Провела пальцами по царапине.

— Он слизал кровь Киёми, — произнесла задумчиво. — И назвал это первым уроком?

2.1 Второй хвост

Сразу за храмовыми воротами начинался лес. Дикий, густой, полный неукротимых духов. Они выжидали, когда же Киёми покинет магическую защиту, выставленную Куро. Он видел и чувствовал их. Акари их тоже видела, но не ощущала столь явно, как её учитель.

— Слышишь что-нибудь? — спросил Куро остановившись под еловой аркой.

Киёми шла позади в кимоно охотницы. Одежды была лёгкой, с высокими разрезами, так что каждый шаг обнажал бедро почти до самых ягодиц. Не она выбирала такой наряд. Он лежал возле футона, когда Киёми проснулась. Она долго сверлила его взглядом, но, за неимением иного, пришлось надеть этот. В самом деле, не выходить же в нижней рубахе? И пусть Киёми надела единственно-предложенное кимоно, она всё ещё гадала — это вызов, или подарок?

— Киёми слышит, — она вздёрнула подбородок и сложила руки под грудью. — Шуршание листвы, пение птиц, скрип корней.

— Неверно, — отрезал Куро и обернулся. Его яркие глаза уставились на неё непроницаемым взглядом. — Ты слышишь звуки, доступные каждому.

— А должна? — Киёми насупилась.

— Желания.

Пока Киёми хмурилась, обдумывая услышанное, Куро подошёл к ней. Он встал так близко, что она почувствовала исходящий от его тела жар, смешанный с ароматом можжевельника и чего-то терпкого.

— Лисам не положено охотиться ушами. Пусть это сделают люди. Ты должна опираться на знания о том, чего хочет жертва. Только так можно поймать.

— А если Киёми не охотится? — фыркнула она.

— То ты лжёшь.

Одним пальцем он коснулся её щеки. Медленно очертил скулу и спустился к подбородку. Провёл вдоль шеи до ключицы.

— Ты охотишься. Преследуешь. Меня. Себя. То, что хочешь чувствовать, но пока совсем неумело. Ты дёргаешься из стороны в сторону, как щенок, которому дали понюхать жаркое.

Киёми зарумянилась и сглотнула.

— Ты хочешь, чтобы Киёми покорилась?

Куро покачал головой.

— Я хочу, чтобы ты, наконец, поняла, чего хочешь. Для этого не надо слушать. Чувствуй.

Он взял Киёми за запястье — не крепко, но властно — и повёл вглубь леса.

Пока Куро находился столь близко к Киёми, голодные духи лишь недовольно и злобно шипели, не осмеливаясь приблизиться. Куро не обращал на них внимания. Киёми их не замечала.

Спустя полчаса они сидели в засаде. Куро — на корточках, а Киёми — на коленях. Она не двигалась и почти не дышала, боясь спугнуть олениху. Та пила воду внизу у ручья. Гордая, тонкая, прекрасная.

— Не атакуй. Чувствуй, — шепнул Куро.

— Киёми так не умеет, — зашипела она в ответ. — Это не честно. Если охотиться, то атаковать.

— Не всегда.

— Это нелогично.

— Желания тоже.

Куро обнял Киёми сзади. Его грудь коснулась её спины.

— Закрой глаза, — заговорил он тихо и спокойно. — Дыши. Позволь себе чувствовать не цель, а потребность. Скажи, чего хочет олениха?

Киёми прислушалась к своим чувствам. Она чувствовала его дыхание на своей шее. Биение сердца в унисон.

«А ты чего хочешь, Куро?» — пронеслось в её голове, но Киёми сглотнула вопрос, так и не озвучив.

Куро провёл ладонью по её животу — легко, без посягательств, но так, что мурашки поднялись до затылка.

— Ты вся напряжена. Ну же, это лишнее. Расслабь плечи, руки. Отпусти это. Магия не любит паники. Она как похоть: требует гибкости.

Киёми невольно задрожала. Она не знала, виной тому ему слова или прикосновения, а, может быть, всё сразу. Проклятая кожа жаждала большего. Киёми чувствовала, как её единственный хвост тянется к его.

— Куро…

— Тише. Сейчас.

И в этот момент в её голове заиграли яркие краски. Киёми почувствовала. Почувствовала, что олениха жаждала свободы. Простора. Полёта. Не боялась — звала. Просила. И Киёми поняла, каково это — не ловить, а впускать.

Заклинание само сорвалось с её рук. Мягкое. Гибкое. Слетело без крика, лишь только свет. Кольцо, что сужалось у лап оленихи. Животное не убежало. Она наклонилась. Она склонилась.

Киёми ахнула.

— Киёми… смогла?

— Да. Поздравляю. — Куро склонился к уху. — Ты позволила себе не слышать, а чувствовать. Это твой первый раз, как охотницы. Второй хвост не за горами.

Он поднялся на ноги и развернулся лицом к святилищу.

— Возвращайся, — скомандовал всё также спокойно. — Тебе нужно отдохнуть.

— Киёми не устала, — запротестовала она. — Киёми… почему Куро был так близок к Киёми?

Куро наклонился ко вс ещё стоящей на коленях девушке и серьёзно проговорил:

— Потому что ты вкусно пахнешь, когда возбуждена силой.

Он исчез, оставив Киёми в лесу одну. Волосы взлохмаченные. Одежда смята, а на сердце ощущение, что она только что отдала себя чему-то, чему нет имени.

2.2 Второй хвост

Служанки украсили двор перед домом Куро бумажными фонариками и лентами. На траве расстелили ткани, на них опустили чёрный, лакированный поднос с едой: суши, жареный в соевом соусе тофу, пряные каштаны, рис с красными бобами и лепестки сакуры в прозрачной пиале.

Во дворе перед домом Куро остались лишь двое — хозяин дома и его ученица.

— Это не ужин, — поморщилась Киёми, садясь. — Это издевательство какое-то.

— Почему? — спокойно поинтересовался Куро. — Пища усиливает магию. Желания — тоже. Если хочешь овладеть силой, то научись сдерживаться, даже когда всё зовёт тебя к другому.

— Ты говоришь о еде или о себе?

Куро усмехнулся.

— Сегодня о еде. Завтра… Посмотрим.

Он подал ей чашу риса с пряностями, от одного запаха которого телом овладевал жар, как будто от сакэ.

Магия пульсировала в пище. Всё съестное на чёрном подносе пропиталось заклинанием желания.

— Это… — начала она, — ты хочешь опоить Киёми?

— Я хочу, чтобы Киёми прекратила говорить о себе в третьем лице. Это совсем не добавляет тебе милоты, — с улыбкой проговорил Куро.

Киёми насупилась.

— Опоить, говоришь. Нет. Я хочу, чтобы ты почувствовала, что такое вожделение, которое нельзя утолить. Тебе придётся удерживать его в себе, пока не станешь сильнее.

Ноздри Киёми раздулись, а хвост нервно застучал за спиной. Она хмурилась. Она злилась. С каждой секундой всё сильнее. Да и кто бы не злился? Куро играл с ней и не скрывал этого. Слишком красиво. Слишком близко. А его аромат сводил с ума.

— Специально это делаешь?!

— Конечно. — Куро улыбнулся и положил каштан себе в рот. — Я Лис. Лисы играют, зато не лгут. Всё, что ты чувствуешь — внутри тебя. Я всего лишь зажёг фонарь и направил.

Киёми не выдержала. Потянулась в его сторону, к фрукту на его тарелке. Куро оказался быстрее и схватил её за запястье. Осторожно, нежно, но с силой.

— Нельзя,--- бросил он, как хозяин, что обучает слишком порывистого щенка. — Ты ещё не прошла проверку.

— Какую ещё проверку? — Киёми зафырчала.

Куро не ответил. Отпустил её руку и посмотрел так, словно уже раздел. Скинул с неё не только одежду, но и кожу, обнажая душу.

Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Её тело предательски отвечало на его взгляд жаром под кожей, дрожью в кончиках пальцев, пульсацией внизу живота, которая со временем становилась лишь сильнее.

— Ты… — её голос сорвался, превратившись в хриплый шёпот. — Ты издеваешься!

Куро приподнял бровь. Взял второй каштан и прожевал его. Затем запил, но юркая капля стекла по его шее, по кадыку и скрылась под тканью одежды. Он ел, не глядя на Киёми. Сок стекал по его пальцам, а она представляла, как Куро станет медленно слизывать его со своей кожи.

Брови Киёми сошлись на переносице. Она недовольно цокнула языком и отвернулась.

— Не так, — Куро покачал головой. — Смотри Киёми.

— Для чего?

— Чтобы понять, — он говорил намеренно растягивая слова, — тебя переполняет голод не только по еде.

Киёми сглотнула. Слюна во рту казалась густой, сладкой, словно тоже пропиталась заклинанией, лежащим на пище. Её живот сжался от желания, но не от голода. Это желание было иным, незнакомым, недостижимым.

— Киёми не… — она попыталась отвести взгляд, но не смогла. Его глаза держали её, как путы.

— Ты не что? — Куро наклонился к ней, теперь его взгляд не только будоражил, но и пугал. — Не хочешь? Не можешь? Или… боишься?

Его слова обожгли, как прикосновение раскалённого металла. Киёми резко вздохнула, ощущая, как бёдра непроизвольно сжимаются. В этот момент она ненавидела Куро. Ненавидела за то, что видит её насквозь, за то, что вызывает в её теле доселе незнакомые ощущения и чувства.

— Киёми тебе не игрушка, — прошипела она, но даже её собственный голос звучал фальшиво.

От обиды она сжала губы и всхлипнула.

— Разумеется, нет, — Куро улыбнулся. — Ты моя ученица. Глупая, порывистая, но кто не был таким вначале своего пути?

Его слова звучали логично, и это бесило больше всего прочего. Киёми вскочила на ноги. Порывисто. Глупо?

Она задышала громче, осознав, что поступила ровно так, как он и ожидал.

Куро тоже поднялся.

Магия бурлила вокруг. Просачивалась в мысли. Исходила из слов и движений Куро, из его прикосновений.

Он обошёл её и встал за спиной. Киёми не обернулась. Куро стоял так близко, что его дыхание чувствовалось на затылке.

— Скажи мне, Киёми, чего ты хочешь?

— Ни-че-го, — процедила сквозь зубы.

— Лжёшь, — дыхание коснулось места, где шея встречается с плечом. — Хочешь, чтобы я прикоснулся? Положил руку на твоё бедро? Скользнул по шее, или пояснице?

Ладони Киёми пронзило горячей болью. По ногтям потекла кровь.

2.3 Второй хвост

Ночь, опустившаяся вокруг, была глухой и беспросветной. По крыше барабанил дождь. Из-за ширм тянуло ладаном, можжевельником и… Им.

Киёми не сразу поняла, что спит. Всё казалось слишком настоящим, слишком обыденным. Её кожи касалась лёгкая ткань, помещение пропиталось влагой, вместе с каждой, опустившейся на землю, дождевой каплей духота уходила, сменяясь на прохладу. Внизу живота Киёми ощущалась пульсация. Не от страха. Не от жара. Это было предвкушение.

Она лежала на футоне, но не в своей комнате. Вокруг — тёмные занавеси, тонкая рисовая ширма, за которой колыхался свет. Он шевелился, как оживший огонь. Отбрасывал тени, которые извивались, словно прикосновения невидимых рук.

— Ты звал Киёми? — прошептала она, хотя говорить не собиралась.

— Ты сама пришла, — отозвался Куро, выходя из-за ширмы.

Его штаны-хакама были завязаны столь низко, что каждый шаг обнажал напряжённую линию бёдер и узкую полоску чёрных волос, растущих под пупкой и спускающихся под ткань. Куро показался перед ней без кимоно, с обнажённой грудью и рельефным прессом. Кожа гладкая, словно отполированная лунным светом, а на ней — символы в виде лисьих хвостов, выгравированные магией. Они мерцали при каждом вдохе.

Куро смотрел на Киёми так, словно уже касался её.

— Это сон? — поинтересовалась она.

— Это ты, — ответил он и сел рядом с ней.

Его тепло обожгло её бок. Его пальцы коснулись её щеки и спустились к губам, заставить их дрогнуть от прикосновения.

— В тебе бурлит сила, но магия не покорится, пока ты сама не признаешь, чего хочешь.

— Киёми…

— Не говори…

— Я… — перебила Киёми.

Куро опустил палец на её губы и улыбнулся.

— Прислушайся к своим чувствам.

Он наклонился. Губы коснулись её шеи — горячо, осторожно, властно. Киёми выгнулась навстречу. Кожа покрылась мурашками. Кимоно на плечах разошлось слишком легко, словно ткань сама хотела освободить её тело. Ладонь Куро легла ей на талию, пальцы впились в кожу. Вторая — под бедро, приподнимая её, притягивая ближе. Он смотрел на неё так, словно ждал, даст ли взять себя.

Киёми не ответила. Вместо слов потянулась к нему, ощущая, как её тело предательски отзывается на каждый его жест.

— Куро…

Он навис над ней, и их тела соприкоснулись. Грудь к груди. Бёдра к бёдрам. Соски затвердели от желания. Между ног она почувствовала его — твёрдого, бархатистого, достаточно объёмного, чтобы прочувствовать каждой клеточкой, но не вскрикнуть от нестерпимой боли.

— Всё, что ты сейчас чувствуешь, твоё. Твоя магия. Твоё желание. Не мои.

Договорив он вошёл в неё. Не телом, а энергией. Потоком. Куро двигался словно через магическое прикосновение. Каждая волна заставляла Киёми содрогаться. Пальцы Куро скользили по её животу, постепенно и уверенно опускаясь всё ниже. Губы оставляли на груди следы, которые горели, словно угли.

Каждый импульс отзывался дрожью. После каждой волны в пальцах Киёми поселялось онемение. Она облизала губы и разомкнула их в стоне. Она стонала всё громче и протяжней, не в силах остановиться.

Боли не было, только влажное, тёплое растворение, только нарастающее давление, только её имя на его языке, срывающееся с каждым толчком невидимой силы.

Когда пальцы сами собой сжались, когда дыхание сорвалось на хрип, когда Киёми словно прошило горячим покалыванием, глаза закрылись, а с губ сорвался самый протяжный, самый сладкий стон — он исчез.

Остался только свет. И пустота между бёдер, где ещё мгновение назад горело пламя.

Свет пылал перед глазами. Расплывчатый и зыбкий, как отражение в воде — он казался миражом. Киёми, всё ещё содрогаясь от удовольствия, протянула руки к нему. Она хотела поймать его, желала удержать, пыталась хотя бы коснуться, но пальцы сомкнулись на пустоте.

Тело пульсировало, кожа горела, словно прикосновения Куро остались на ней невидимыми отметинами. Вот только самого Куро больше не было.

Она звала. Она просила. Она хотела… Но получила тьму. Плотную, густую, как бархатный покров, упавший на сознание. Киёми плавно растворилась в этой тьме, но проснулась резко.

В комнате было темно, но не так, чтобы нельзя было ничего разглядеть. В комнате было шумно — это её собственное дыхание разрывало тишину. Слишком громкое, слишком неровное.

На губах остался тёрпкий и сладкий вкус, словно смесь из сока граната и его кожи. На ногах — дрожь, предательская, неутолимая. Между бёдер Киёми осталась влага. Её было так много, что нижнее бельё прилипло к коже, а на простыне осталось пятно.

Киёми вскочила. Руки вцепились в простыню. Пальцы сжали и скрутили ткань.

— Это… это был сон. Да, просто, сон. Это не могло не быть снов. Всего лишь сон… — повторяла она хрипло, словно долго кричала перед этим и сорвала голос.

В этот момент дверь в комнату бесшумно приоткрылась. За ней стоял Куро.